Текст книги "Деревянный Меч"

Автор книги: Элеонора Раткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Элеонора Раткевич
Деревянный Меч

Пролог

Когда на влажном медленно темнеющем небе показались первые вечерние звезды, Кенет с сожалением разогнулся, отряхнул руки, окинул взглядом политый и прополотый огород и поспешил умываться. Пора ужинать. Есть Кенету не хотелось. Ему вообще не хотелось идти домой. Но пока он не сядет за стол, мачеха не даст ужинать ни Кайрину, ни малышу Бикки. Ничего не поделаешь, придется поторапливаться. Кенет наскоро ополоснулся, натянул рубаху и побежал в дом.

– Ну и где же ты шлялся? – нараспев спросил малыш Бикки, важно заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок и обратно.

– Огород полол, – отрывисто бросил Кенет. Он едва сдержался, чтобы не добавить: “Мог бы мне и помочь. Не такой уж и маленький, шесть годиков стукнуло”.

Кенет сел за стол. Широкая столешница была отдраена до желтизны, как всегда в последнее время, как никогда при жизни отца. Кайрин, его сводный брат, неторопливо уселся напротив. Бикки стремглав юркнул на свое место и радостно застучал ложкой по столу.

– Ужинать, ужинать!

Лицо мачехи пошло белыми и красными пятнами. Она выбрала самую большую и красивую миску и протерла ее полотенцем, хотя нужды в этом не было. Потом она зачерпнула из котелка горячей дымящейся похлебки и наполнила ею миску почти до краев. Кенет внутренне напрягся, готовый вскочить, если потребуется.

– Ешь, гаденыш!!!

Мачеха грохнула миской об стол с такой силой, что часть похлебки выплеснулась. По счастью, обжигающее варево не попало Кенету на колени, и вскакивать ему не пришлось.

– Ешь, ешь! Чего уставился? Через два года ты нас всех по миру пустишь. А пока ешь!

Внезапно Кенет понял, что после целого дня тяжелой работы он голоден до головокружения. Похлебка была его любимая, рыбная. Ароматная, густая, подернутая янтарно-золотистым жирком. Рыбу он наловил вчера ночью. Он взялся за ложку, зачерпнул, но проглотить так и не смог. Помедлил, зачерпнул снова – и снова опустил ложку.

– Мама, мама, – капризничал Бикки, – рыбки хочу!

– Нельзя, – отрезала мачеха. – Жареной рыбки мало. Только для твоего брата.

Нечего было и сомневаться, что мачеха имела в виду отнюдь не Кайрина.

Бикки захныкал. Мачеха отвесила ему подзатыльник. Бикки заревел в голос.

– Я не хочу, – с трудом выдавил Кенет.

– Что так? – прищурилась мачеха. – Не по вкусу тебе, богатенькому, наши разносолы?

– Я очень устал сегодня, – глядя в сторону, проговорил Кенет. – Просто кусок в горло не идет.

– А это правильно, правильно, – прошипела мачеха. – Кто же будет на земле работать, как не хозяин?

У Кенета сжалось горло. Не в силах ответить, он украдкой взглянул на Кайрина. Неужели сводный брат, старший товарищ его детских игр, не придет ему на помощь? Обычно Кайрин всегда вступался за него во время вечерних ссор.

– Зачем вы так, матушка? – возразил Кайрин. – Кенет и в самом деле устал. Он ведь не виноват, что я ногу вывихнул и он все один да один.

Кенет хотел было ему напомнить, что ногу Кайрин вывихнул недели две назад, но после того, как тот за него вступился, подобный намек был бы прямой неблагодарностью. Кенет шумно перевел дыхание и уставился на остывающую похлебку.

Лицо мачехи вновь покрылось пятнами, она явно хотела что-то сказать, но смолчала. Бикки, выпросив жареную рыбу, блаженствовал, не встревая в разговор старших, да и сам разговор оборвался. Мачеха и Кайрин доели ужин в угрюмом молчании. Бикки, мурлыча от удовольствия, как котенок, разделывался с рыбой. Даже Кенет смог проглотить несколько ложек похлебки.

Из-за стола он встал последним. Похлебка давно остыла, а доесть ему так и не удалось. Кенет быстро огляделся – не видит ли кто, – взял миску, вышел во двор и вылил похлебку дворовому псу в плошку. За последние месяцы пес разъелся до неузнаваемости, шерсть его стала гладкой и приятно лоснилась.

Так – или почти так с незначительными отступлениями – проходил каждый вечер. С тех самых пор, как отца в лесу задавило насмерть упавшим деревом, и Кенет остался единственным прямым наследником, житья ему в доме не стало. Напрасно он втолковывал мачехе, что и в мыслях никогда не держал захватить все имущество себе. Мачеха будто помешалась. Она все твердила, что через пару лет, когда Кенет станет совершеннолетним и получит право распоряжаться хозяйством, он ее с сыновьями из дома выгонит, что он спит и видит, как бы лишить братьев куска хлеба. Кенет по целым дням не показывался дома, уходя в поле еще до зари, чтоб лишний раз не попадаться мачехе на глаза, – а вечером его встречали попреками: “Ишь как на себя старается, скопидом! Когда отец был жив, небось так не старался!”

Что верно, то верно: когда отец был жив, Кенету не приходилось так надрываться. Сын мачехи от первого брака, молчаливый красавец Кайрин, хотя бы изредка помогал ему. Зато малыш Бикки, настырный надоеда, стал и вовсе невыносим. Раньше Кенет обращался с ним с той добродушной прохладцей, с которой только и можно относиться к брату младше тебя почти на десять лет. Иногда он снисходительно возился с малышом, лепил для него глиняных зверюшек и свистульки, но чаще беззлобно прогонял его, когда они с Кайрином затевали свои игры. Теперь же Бикки с удивительной легкостью перенял мачехины речения и усвоил отвратительную привычку задавать вопросы вроде: “Ну и скоро ты нас ограбишь?” Дать ему по уху у Кенета рука не подымалась. Сопляк ведь не понимает толком, что его слова отвратительны. Мама так говорит – почему бы и ему так не сказать? Кайрин хотя бы не изводил Кенета попреками, но его молчаливая поддержка и даже заступничество мало что меняли.

За месяцы, минувшие со дня смерти отца, Кенет сильно исхудал, и отнюдь не с горя: некогда ему было горевать. Но кусок, приправленный вечными укорами, не лез в горло. Кенет почти свыкся с постоянным голодом, почти не замечал мучительной боли в желудке, сидя за накрытым столом. За ужином он почти ничего не ел. Иногда он ел по ночам: дома ему в последнее время не спалось, и он уходил на реку порыбачить. Случалось, он даже работал по ночам, засыпая ненадолго с рассветом.

Сегодня Кенету определенно не хотелось спать, но он слишком устал, чтобы работать. Может, пойти раков наловить? Да, пожалуй. Малыш Бикки любит раков. И мачеха тоже. Может, после любимого лакомства хоть один вечер помолчит на радостях? Да, решено. Взять ведро и ловушки – и на речку. Нарвать свежей крапивы, лягушек наловить – и на речку!

Босиком, стараясь не наступить на скрипучую половицу, Кенет направился в сени за ловушками. Внезапно его внимание привлек доносящийся из-за двери голос Кайрина. Кенет невольно затаил дыхание и прислушался.

– Вы, матушка, не забывайте, – степенно рассуждал Кайрин, – Кенет и впрямь единственный законный наследник. Бикки – младший, и получит он жалкие крохи, а я так и вовсе сбоку припека. А если вы будете и дальше на Кенета злобиться, он нас и в самом деле по миру пустит. Неужели вам так трудно вести себя с ним поласковее? Вот хоть как я, например…

Кенет отскочил от двери. Услышанное таило в себе чудовищный смысл. Так вот почему Кайрин вступался за него!

Кенет опрометью бросился к своей постели. Он уже не старался двигаться бесшумно. Все давно привыкли, что дома он почти не ночует. Значит, до вечера его не хватятся. А может, и еще день-другой. Какая разница? Все равно он уйдет отсюда. Он больше не в силах терпеть – ни дня, ни часа.

Беззвучно всхлипывая, он вытащил из-под кровати свой сундучок со старым барахлом. Где же кафтан? Он не возьмет из дома ничего, ни единого гроша, он не наденет красивую новую рубаху или праздничный кафтан. Где-то на дне сундука хранится его старый кафтан, который мачеха собиралась перешить для Бикки, когда тот подрастет, потом раздумала, но почему-то не выбросила. Где же он? Ага, вот. Кенет развернул кафтан и оглядел со всех сторон. Пожалуй, сгодится. Полгода назад кафтан был бы ему непристойно тесен, но с тех пор Кенет изрядно отощал.

Кенет торопливо надел кафтан. Да, на груди сходится. Правда, Кенет не только отощал, но и здорово вытянулся. Кафтан едва закрывает колени. Ладно. На приличный кафтан, доходящий, как положено, до середины икр или почти до щиколоток, он себе заработает, и скоро, а покуда можно и в таком платье походить.

Кенет аккуратно сложил рубашку, уложил ее в сундучок, закрыл его и задвинул под кровать. Вот теперь можно и уйти.

– Кени, – окликнул его Бикки сонным шепотом.

– Что тебе? – так же шепотом спросил Кенет. Бикки поднял взъерошенную головенку. Кенет, проклиная в душе все на свете, присел на край его кровати.

– Страшный сон приснился?

Бикки помотал головой, выпростал ручонку из-под одеяла и положил Кенету на колено.

– А ты мне завтра кораблик из коры сделаешь? – спросил он. Кенет едва подавил сухое рыдание.

– Сделаю, – отрывисто пообещал он.

– Тогда хорошо, – удовлетворенно прошептал Бикки, погладил колено брата, откинулся на подушку и через мгновение крепко заснул.

Глава 1
РАЗНОЦВЕТНЫЕ КОРЗИНКИ

Солнце взошло быстрое и горячее, от просыхающей земли подымался парок. День обещал быть жарким. Небо наливалось густой синевой, как спелые колосья – желтизной.

Кенет шел не торопясь. Незадолго до рассвета он поймал в ручье форель, запек ее на углях и с удовольствием утолил голод. После бессонной ночи и сытной еды его изрядно разморило, но он продолжал идти. Чем дальше он уйдет от дома до того, как его хватятся, тем лучше.

Лишь к полудню усталость взяла свое. Кенет устроился под раскидистым деревом и заснул. Часа через полтора, когда тень успела сместиться, солнце брызнуло ему в глаза, и Кенет проснулся.

Недолгий сон освежил его. Обида, которую он всю ночь исподволь растравлял в себе, стала вчерашней, слегка поблекла, потускнела. Она не изгладилась из его памяти, да и вряд ли могла изгладиться совершенно даже спустя долгое время, но его мысли она больше не занимала. Едва Кенет проснулся, как они приняли совершенно другое направление.

Как любой деревенский парень, Кенет не привык нежиться подолгу в теплой постельке. Пробуждение его было привычно внезапным и полным. Едва открыв глаза, Кенет невольно огляделся в поисках работы на сегодня, потом вспомнил, где находится, встряхнул головой, отгоняя остатки сна, и засмеялся.

Еще ночью, в дороге, он ощутил, что руки у него пусты. Ощущение оказалось новым. Кенет редко нуждался в отдыхе, поскольку работал всегда в охотку, размеренно и постоянно. Совсем маленьким мальчиком он помогал собирать грибы и ягоды, став постарше, пас гусей, потом бегал в подпасках у сельского пастуха. Он рос крепким и высоким и рано начал помогать отцу в поле. Работать он старался наравне со взрослыми, от зари до зари. Ему льстило, что он такой большой, что он – работник, дельный парень. Ему нравилось рядом с отцом смывать дневной пот и возвращаться вечером, не чуя под собой ног от усталости, вместе со взрослыми косарями, нравилось, что с ним и разговаривают, как со взрослым. Крепкое здоровье и отцовский совет быстро сделали его неутомимым, и в работе он обыкновенно бывал очень удачлив. Он гордился своей удачей и сноровкой, как любой мальчик его лет, и степенно отвечал сельскому старосте: “Полагаю, с покосом медлить не должно. Вот-вот дожди пойдут”.

Даже и долгими зимними вечерами его рукам всегда находилось дело. Починить какую-нибудь снасть, вырезать новую деревянную плошку… да мало ли дела найдется, если не отлынивать попусту. Кенет уже и забыл те времена, когда он шел не на покос, не на рыбалку, не на пахоту, не огород полоть. Он забыл, что такое – идти куда-то с пустыми руками и без дела. Пустые руки мешали ему, стесняли движения, как-то нелепо болтались вдоль тела. Именно о пустых своих руках Кенет и подумал, едва проснулся. Второй его мыслью было – как эти руки к делу пристроить.

Кто-кто, а Кенет знал, что булки в готовом виде на дереве не произрастают. На булку еще заработать надо. Что заработать он сможет, Кенет не сомневался. Беспокоило его не отсутствие способа заработать, а как раз изобилие этих самых способов.

Можно, конечно, наняться батрачить или пойти в пастухи. Само собой, хозяева попадаются разные, но вряд ли ему придется тяжелее, чем дома, где он был вынужден в одиночку управляться за троих. Но Кенет не хотел больше пахать землю. Ручки плуга в руках будут напоминать ему о той земле, по которой он решил отныне не тосковать.

Можно, конечно, стать плотником… белая и желтая древесина сахарно мерцает на свежем срезе… Или заняться портняжным делом? Шил Кенет неплохо. Когда мать умерла, он обшивал и себя, и отца, покуда тот не привел в дом вторую жену. Деготь курить… в подручные к аптекарю наняться, травы для него целебные собирать… за лошадьми ходить… корзины плести…

Беда была не в том, что Кенет ремесла не знал. Он знал много ремесел. Но ни к одному из них у него душа не лежала в полной мере. Его охотно приняли бы в рыболовную артель. Его корзины из окрестных сел покупать приходили. С иглой и рубанком, с топором и плугом он управлялся одинаково искусно. Однако знакомые промыслы не привлекали его. Уважением взрослых односельчан он гордился, но снискавшее его мастерство не считал чем-то особенным или необычным: чуть хуже или чуть лучше, но такое кто угодно может сделать. Пожалуй, только раз в жизни он видел необычное, диковинное мастерство.

Глаза Кенета заискрились при одном воспоминании. Необычное? Да. Диковинное? О да! И вдобавок очень хорошее…

…Четыре окрестных села с трудом наскребли плату: невиданная засуха искалечила поля. Зерно умирало в земле, не успев взойти. Какое там платить – есть было нечего. Поэтому и собрали сообща нищенские свои гроши, чтоб вызвать на помощь мага, жители четырех сел. Иначе зимой совсем уже нечего будет есть, а дожившим до весны нечего будет сеять.

Маг не заставил себя ждать долго. Сухопарый старик с окладистой бородой заявился в село рано поутру. Мальчишки сбегались отовсюду поглазеть на невиданную диковину – живого мага. Пятилетний Кенет побежал вместе со всеми. Мальчики постарше остановились на почтительном расстоянии, а Кенет с разбегу врезался магу в колени и запутался в его одеяниях. Он навсегда запомнил запах удивительной чистоты и свежести, исходивший от этих одежд. Он помнил, как сердце его замерло от страха, а потом забилось часто-часто: а ну как волшебник за дерзость превратит его в крысу или в какое-нибудь другое неприятное животное? Но старый маг не рассердился. Он мягко отстранил голопузого мальчишку и величественной поступью направился на поля. Осмотрев растресканную землю, маг покачал головой, выпрямился, поднял голову к небу, воздел руки и произнес какую-то певучую гортанную фразу.

Кенет чуть не засмеялся: жест мага был трогательно нелеп, а его гортанный призыв прозвучал, по детскому разумению Кенета, как разгневанный вопль кота, не желающего, чтобы его тащили за хвост.

Внезапно небо потемнело. Кенет вытаращил глаза: никакой ветер не пригонял грозовые тучи, они сгустились в знойном мареве сами собой. Сухая молния вспорола пыльный воздух, сердито кашлянул гром, и на землю хлынул дождь. Капли его были прозрачными и крупными, как виноград. За свою короткую жизнь Кенет никогда не видел такого дождя. Зато летнюю сушь ему видывать доводилось, и он знал: дождь пришел слишком поздно, он уже не в силах напоить умирающую землю.

Маг опустил руки вниз и что-то повелительно крикнул. Кенет едва не упал от изумления: земля зашевелилась! Трещины смыкались. Сухая корка, соленая от земного пота, рассыпалась тугими черными комочками. Раны земли исцелились едва ли не быстрее, чем первые капли дождя коснулись ее поверхности.

Кенет стоял, запрокинув голову, пока не кончился дождь, и тяжелые светлые капли стучали по его лицу. Потом капли соединились в тугие водяные канаты, накрепко связавшие небо с землей, а Кенет все стоял, мокрый насквозь, и смотрел, смотрел, смотрел…

…А собственно, почему бы и нет? Говорят, маги берут себе учеников – как плотники, ткачи, гончары, как любые другие мастера. Почему бы ему не пойти в ученики к магу? Тем более что искать долго не придется. Где жилище мага, не знает никто, но где и когда его найти на случай нежданной беды, знает любой окрестный житель. Кенет тоже знает. Он пойдет к магу и попросит, чтобы тот его научил ремеслу. Ведь как хорошо: вот уже и люди отчаялись, вот уже старики щупают узловатыми пальцами соленую корку на поверхности земли и вздыхают, что, мол, потеет земля, соль наружу выгоняет… и тут приходит Кенет в чисто отстиранном платье и лечит землю и зовет дождь. И всем становится хорошо.

До урочного места идти совсем недалеко. До урочного часа оставалось еще много времени. Кенет потратил его на приведение себя в порядок. Он отыскал ручеек и умылся, а потом долго причесывал пятерней свои влажные черные волосы. Он помнил, какими чистыми были одежды мага, и не хотел выглядеть неряхой и грязнулей.

Гораздо труднее оказалось придать приличный вид кафтану. Разрезы по бокам его доходили не до середины бедра, а до талии, колени торчали наружу, под мышками кафтан давил немилосердно, и Кенет то и дело извивался и подергивался, как чесоточный блохастый щенок. До сих пор Кенет шел, перекинув кафтан через плечо – все равно его никто ночью не увидит, – но к магу нельзя идти голым до пояса. На какое-то мгновение Кенет пожалел, что не взял рубашку. Он запахнул кафтан, аккуратно повязал пояс чуть ниже обычного, чтобы кургузые полы меньше расходились в сторону при каждом шаге, являя миру его колени, и на негнущихся ногах засеменил к урочному месту, не подымая рук даже нос почесать.

Подобный способ передвижения оказался довольно медленным. К тому же приходилось прилагать старания, чтобы мелкие семенящие шажочки не взбивали в воздух тучу пыли. В результате до урочного места Кенет добрался красный, как морковка, потный и пыльный. Хоть и ненамного, но он опоздал. Маг уже сидел под дикой яблоней и читал книгу.

Интересно все-таки, как именно маг появляется в урочном месте? Прилетает на ковре-самолете? Возникает из ниоткуда? Падает с неба? Или просто приходит пешком?

Кенет надеялся прийти пораньше и узнать, каким образом совершается прибытие, и слегка огорчился от того, что проворонил его.

Маг сидел под яблоней, усыпанной крохотными недозрелыми яблочками, до того наморщенными, что казалось, они друг друга понадкусили и сморщились – настолько кисло оказалось. Так они и висели на ветках, наморщенные и вроде даже сердито нахмуренные: “А зачем кусаться-то было?” Густая листва шелестела, умиротворяя рассерженные яблоки. Тени листьев карабкались по плечам волшебника, словно причудливый узор на ткани никак не мог устроиться поудобнее. Кенету даже показалось, что этот узор негромко мурлычет и трется спинкой о старого мага, как кружевной кот.

Одежды мага только теневой узор и оживлял. Они были такими же безупречно чистыми, как запомнилось Кенету, но теперь, став старше, он заметил, что чисто выстиранный плащ мага не был ни новым, ни дорогим. Великолепие, памятное Кенету с детства, поблекло, сменившись иным, новым великолепием, еще непонятным, но необычайно притягательным. Кенет и сам не мог бы сказать, что такого чарующего увидел он в неброском облике старого волшебника, но желание стать учеником мага, а потом и магом сделалось в его душе спокойным и твердым. Совсем как жаркая сталь, окунувшись в прохладную воду и пройдя закалку, становится клинком или серпом и спокойно исполняет свое предназначение.

Багровый от жары и смущения Кенет, запинаясь, выговорил приветствие. Маг отложил недочитанную книгу и поднял взгляд. Жаркая летняя синева сияла в его глазах. Десять лет прошло, а маг совсем не изменился. Та же белая борода и то же загорелое лицо, неподвластное времени, те же молодые глаза, тот же странный взгляд, в котором словно плещутся летние небеса. Взгляд, полный сосредоточенного тихого ликования, словно старый, но не стареющий волшебник созерцал некое невидимое Кенету чудо. Хорошо ему – он видит незримое. Кенету тоже очень захотелось увидеть незримое.

– Господин волшебник, – очень тихо от избытка почтительности выговорил Кенет, – я слышал… ведь берут учеников… вот… я хотел… я только спросить… вы у нас дождь вызывали… и вообще… не возьмете ли вы ученика? Я бы очень хотел…

Лицо мага закаменело.

– Да ты с ума сошел! – вытолкнул он из себя свистящим шепотом.

– Господин волшебник, – растерялся Кенет, – я ведь только… я не хотел вас обидеть…

– Ты меня не обидел, – сухо возразил волшебник и резко, порывисто вскочил, захлопнув книгу. Несколько листов, кружась, взметнулись вверх и приземлились у ног Кенета. Не заметив этого, волшебник запихал тяжелую книгу под мышку и пошел прочь так быстро, что полы его плаща развевались чуть не до плеч. Ошеломленный Кенет схватил выпавшие из книги листы и бросился вдогонку.

– Господин волшебник! – крикнул он. – Вы потеряли… Вернитесь!

Но волшебник уже таял на ходу, его облик заколебался, как воздух над костром, поблек, выцвел и исчез. Кенету показалось, что маг обернулся на его призыв, что полупризрачные губы дрогнули и произнесли что-то столь же полупризрачное, чего Кенет уже не мог расслышать. Тогда Кенет сел на пень и расплакался от несбывшегося ожидания.

На что он, собственно говоря, надеялся? Что старый волшебник возьмет в ученики первого встречного юнца только оттого, что юнцу попросить вздумалось? Может, он и вовсе что-нибудь не так сказал или не так сделал? На то похоже. Надо будет подождать старика и все-все ему объяснить. И попросить прощения. Вон как заторопился, даже листы из книги выронил. Надо отдать.

Но напрасно Кенет надеялся снова увидеть старого волшебника. Настал вечерний урочный час, за ним пришла ночь, она сменилась рассветом, потом настал утренний урочный час, а маг так и не появился.

“Он не придет, пока я здесь”, – понял Кенет, и сердце его тоскливо сжалось. Ничего не поделаешь, надо уходить. Кому-нибудь может понадобиться помощь волшебника, и Кенет не должен препятствовать его появлению.

Да, но как же быть со страницами магической книги?

Поразмыслив, Кенет надумал положить листки из волшебной книги на пень и камнем придавить, чтобы ветер не сдул их ненароком. Но природная любознательность взяла верх, и он решил заглянуть в них. Почему бы и нет? Он ведь никому не скажет, какие заклинания в них написаны. Даже произносить их вслух не будет. Только посмотрит.

Но заклинаний на страницах из волшебной книги не оказалось. Недоверчиво вглядываясь в слегка выцветшие от времени знаки, Кенет прочитал: “Устав поведения магов и учеников”.

Неслыханная удача! Кенет оторвал взгляд от прочитанных слов и оглядел все вокруг – деревья, траву, узкую тропинку, ползущих по ближайшему дереву муравьев. Потом перевел дыхание и снова вернулся взглядом к заглавию – медленно, почти нехотя, по-детски опасаясь, что надпись исчезнет. Но нет, вот оно: “Устав поведения…”

О том, чтобы вернуть старому магу выпавшие из книги листы, не могло быть и речи. Зачем они ему? Он ведь волшебством не первый год занимается и устав наверняка знает наизусть. А Кенету устав ой как пригодится. Он его выучит и будет исполнять. Раз уж он собирается стать магом, ему все равно придется исполнять устав. Так почему бы не начать прямо сейчас? Может, у него в результате какие-нибудь магические способности проявятся? А даже если и нет, он снова придет к магу уже не первым встречным с большой дороги, которому по скудости ума вскочило в голову: “А не стать ли мне волшебником, раз гончара из меня не вышло?” Нет, он явится, доказав на деле, что готов на любые испытания. Может, тогда старый волшебник смягчится и возьмет его в ученики?

Счастливый Кенет осторожно сунул за пазуху свою бесценную находку и пошел куда глаза глядят.

Следующий привал он устроил не скоро. Он отчаянно хотел побыстрее взяться за изучение магического устава, но отодвигал этот миг как можно дальше. Теперь, когда устав оказался у него в руках, ему хотелось сполна насладиться не только чтением, но и ожиданием той минуты, когда он сможет к нему приступить.

Наконец усталость взяла свое. Когда перед Кенетом раскинулось шелковисто мерцающее лесное озерко, он почувствовал, что дальше идти не может. Он пошарил в кармане штанов и извлек оттуда огниво, леску, крючки и нож. Все свое имущество. Хорошо еще, что перед побегом из дома он собирался на рыбалку. Жаль только, что гребня у него с собой не оказалось. Может, причесанный он выглядел бы поприличнее, и маг бы его не прогнал… а, да что там рассуждать! Полно сожалеть о том, чего не случилось.

Вскоре рыба была поймана, зажарена и съедена. Утолив наскоро голод, Кенет ополоснул руки, вытер их о штаны, достал из-за пазухи свою измятую добычу, бережно расправил ее, благоговейно затаил дыхание, все же вздохнул и принялся читать. От волнения Кенет был не способен читать подряд. Его прыгающий взгляд задерживался то здесь, то там, выхватывая куски текста безо всякой связи, что-то пропуская, где-то возвращаясь к уже прочитанному.

“…надлежит носить одежду простую, удобную, по вороту, рукавам и подолу вышитую знаками-оберегами, как-то: знаками “лес”, “здоровье”, “счастье”, “долголетие”, знаками стихий и их проявлений”.

Знаки эти были Кенету известны с малолетства. Поодиночке они входили почти в любую традиционную вышивку.

“…магам и ученикам следует держать тело свое и одежды в чистоте…”

Ну, это тоже понятно.

“…запрещено магам и ученикам оных касаться ножом ли, мечом ли, каким ли другим предметом, из металла сделанным, живого существа, ибо металл суть проводник, и сила магическая, по металлу стекая, повредить оному существу или даже убить его может…”

Кенет растерянно почесал голову. Значит, он отныне имеет право колоть дрова, но не рубить дерево? Да, трудновато быть магом.

“…надлежит соблюдать осторожность особливую в обращении с женщинами, а женщинам – с мужчинами, наипаче же молодыми и красивыми. Ибо как магнит притягивает железо, так и тот, у кого силы больше, притягивает к себе силу меньшую, она же остается у притянувшего, покидая прежнее свое обиталище. Во избежание оного досадного и огорчительного происшествия ученикам и магам воспрещается познавать женщину, а женщинам – мужчину, иначе как уверившись, что силы их равны…”

Теперь кое-что становится понятным. Ясно, почему волшебники так редко женятся и любовных связей не заводят: кому охота наутро проснуться в одной постели с трупом! Ясно и то, зачем черные маги рыщут в поисках все новых и новых женщин: силу их выпивают, подлецы! Саму жизнь отбирают, продлевая свою.

Запрет на женщин не показался Кенету особо обременительным. Жениться он пока не собирается. Женитьба – это для людей пожилых, которым уже лет двадцать стукнуло. Кенету до этого степенного возраста еще далеко.

“…магу, нашедшему место средоточия, дозволено проживать в нем. Магам же, не нашедшим места средоточия, а особливо ученикам, надлежит странствовать, не задерживаясь нигде подолгу, ибо их сила повредить может простому люду. Так же, подолгу на одном месте пребывая, маг либо ученик его навлекает на себя враждебные силы, каковые могут не ему одному, но и прочим людям вред причинить. Странствуя же, он себя от опасности избавляет и прочим людям не вредит…”

Понятно, почему никто не знал, где живет старый маг. Интересно, нашел он уже свое место средоточия или только странствует в его поисках, появляясь в урочный час в урочном месте, чтобы попавшие в беду могли позвать его на помощь? Кстати, а что это такое – место средоточия?

“…надлежит всяко из себя гнев изгонять, и обиду любую, и мысли непотребные, тако же и гордыню, и ко власти над людьми не стремиться. Для каковой цели следует магам и ученикам оных не менее месяца в году совершать работы малопочтенные и трудные за низкую плату и даже в отсутствие таковой отхожие места чистить, навоз грузить, служителем в больнице быть, дороги мостить и всякое такое прочее, не о прибыли, а о благе токмо помышляя…”

Ну, с этим Кенет справится. Отродясь он ни от какой работы не бегал. Гасить в себе гнев и обиду… да он, собственно, ни на кого, кроме братьев и мачехи, не обижен. Пройдет время, потускнеет память о них, изгладится и обида.

“…надлежит магам, а также ученикам оных воинские искусства изучать со тщанием превеликим, в оных же занятиях достохвальных дух свой и тело укреплять всемерно, ибо опасность для них всегда превелика есть, силою же волшебства себя слишком часто избавлять для мага недостойно, и таковыми деяниями он лишь большую себе опасность снискивает, чаемого же избавления не обретает…”

Вот это, называется, удружили. Мечом живого существа, выходит, и коснуться нельзя, а в воинских искусствах изволь совершенствоваться. Дубину, что ли, завести? Так для дубины и сам ее обладатель должен быть дюжим мужиком. У Кенета любой дубину отнимет да ею же и накостыляет. Да, загадки устав загадывает. Ладно, об этом можно и позднее поразмыслить. Что там дальше?

“…а потому должно амулеты и талисманы носить на теле денно и нощно, из указанных далее самоцветов сделанные: ученику числом три, магу же и большее число их не возбраняется до нахождения им места средоточия. После нахождения оного и поселения в нем маг носит один талисман в виде перстня. Камни же для оных талисманов и амулетов должны быть самолично найдены или в подарок или в наследство получены, но никоим образом не куплены, ибо за деньги приобретенное только денег и стоит…”

Весельчаки сочиняли этот устав, ничего не скажешь! Да откуда скромному ученику мага, деревенскому парнишке, взять три драгоценных камня?! Спасибо и на том, что купить их нельзя – все равно не на что.

Все же список “указанных далее” самоцветов привлек внимание Кенета. Большинство камней были знакомы ему только по названиям, а то и вовсе не известны – такие он пропускал, не читая: “…пробуждает милосердие к побежденным”, “гнев ярый в сердце утишает” – все это хорошо, да не по его зубам кус. Гораздо больше его заинтересовал скромный и недорогой агат или дарующая счастье бирюза. В детстве он и сам носил на шее бирюзовую бусину – от сглаза.

Но помимо воли взгляд его задерживался и на других описаниях.

“…камень аметист от бури и ураганов избавляет, дарует власть над ветрами и повелевает всякою погодой; греховные помыслы, хандру, мысли непотребные и тяжкие, сны дурные отгоняет. Облегчает воздержание, хранит от сглаза и порчи, от волшебства злого. Лихую судьбу отводит и злобу людскую усмиряет, разум просветляет, сон крепит, дарует предсказания истинные и предвидения. От зверей хищных и гадов ползучих, тало же и в человеческом обличье, хранит надежно, в пути оберегом служит. Отвагу и мужество пробуждает и укрепляет, помогает в делах воинских и на охоте. Избавляет в странствиях от тоски по дому. Склоняет ко смирению…” – ну и так далее. Хороший камень, что и говорить.