Текст книги "Ншан или Знак Свыше (СИ)"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Ншан представила себя беременной, чутко ловящей каждое движение своего будущего ребенка... И остро ощутила вдруг, какое невыразимое блаженство готовиться стать матерью, носить в своем чреве дитя, ощущать, как оно растет, крепнет, наливает-ся внутри, как толкается ручками и ножками, заявляя о своем присутствии. Она вздох-нула: тяжело стоять одной в саду, тяжело быть бесплодной яблоней.

– Привет, Ншан! Почему ты ушла со съемок? – Это был Артур.

– Я не понимала, что происходит.

– Потому что ты... только слушала.

– Нет, не потому. Все суетятся, бегают, нервничают, кричат. Зачем?... Зачем ты выбрал такую профессию? Разве нет другой?

Артур присел рядом с ней на траву и, посерьезнев, попытался объяснить:

– Это самая лучшая в мире профессия. Я мечтал о ней с раннего детства. Я не мыслю своей жизни без кино.

Ншан ощутила волну энтузиазма и воодушевления, обдавшую ее. А он уже не мог остановиться:

– Понимаешь, кино – особый мир. В нем все сказка, и все реальность. В каждую сцену, эпизод, в каждый фильм мы вкладываем себя целиком, без остатка. И с каждым новым фильмом начинаем все заново. Меняются эпохи, ситуации, взаимоотношения. Мы перевоплощаемся с каждым актером, вживаемся в каждую роль... Правда, я пока лишь помощник режиссера, но надеюсь, что следующий фильм уже буду делать самостоятельно.

– Ты станешь режиссером, как он?

– Всенепременно!

– И будешь так же кричать, как он, на своих подчиненных?

– Пойми, он не горлом кричит, а сердцем. Его фильм – его детище.

– Может быть, – задумчиво проронила Ншан, не желая продолжать спор. Но она-то почувствовала, чем кричал режиссер – горлом или сердцем, и что на самом деле так взвинчивало его. Он оставил в Ереване молодую красивую жену – актрису, и сходил с ума от ревности. Он думал только о том, чтобы поскорее закончить эти скучные, нудные сцены и вернуться домой. Поэтому его так нервировала любая проволочка.

– Как ты думаешь, Ншан, стану я режиссером? – вдруг спросил Артур, достаточно уже наслышанный о ее удивительных способностях.

– Не могу сказать. Что-то мешает мне заглянуть в твое будущее, – призналась она.

– Что именно?

– Не знаю... Странно... Я сама ничего не понимаю.

Артуру нравилась непривычность ситуации. Он для нее – что телефонный собеседник. А ей от него укрыться некуда.

– Знаешь, ты очень красивая, – сказал он, все еще испытывая чувство превос-ходства над нею. – Я не встречал такой... такой естественной, неподдельной красоты. Наши актрисы тратят уйму времени и усилий, чтобы привлечь к себе внимание, казаться лучше и ярче других, а за тебя все сделала природа.

– Зачем мне это? Кому нужна моя красота.

– Не говори так.

– Я знаю, что говорю, Артур. Но мне приятны твои слова.

– Рад это слышать. – Его голос прозвучал интимно и глухо.

– Я не вижу твоего лица... твоих глаз, но вижу душу. У тебя светлая и чистая душа, Артур. Душа ценнее лица, ценнее всего. Моя мама сказала, что хотела бы иметь такого сына, как ты. Я никогда раньше не слышала от нее таких слов. Это многого стоит.

Он промолчал.

– А еще ты нравишься Жанне. Сильно нравишься.

– Вот тут ты ошибаешься.

– Нет, – убежденно возразила она. – Жанна очень переживает. Мне жаль ее.

– Отчего же жаль?

– Вы никогда не будете вместе.

– Я знаю. Она хорошая девушка... человек хороший. Но ведь этого мало, верно? – Теперь он разглядывал ее с любопытством. – А ты о людях всегда все знаешь? Ты – ясновидящая. Должно быть это очень интересно обо всех все знать. Даже то, что люди обычно пытаются скрывать.

– Во-первых, я далеко не все и не всегда знаю. А во-вторых, все знать совсем неинтересно. Жизнь тогда потеряла бы смысл.

– Согласен. И все же с тобой мне как-то чуть-чуть жутковато. Как перед рентгеновским аппаратом.

– Если тебе кто-нибудь когда-нибудь скажет, что читает все твои мысли, не верь, – заявила Ншан. – Мысли читать невозможно. Можно ощущать лучи, исходящие от человека, и научиться толковать их... приблизительно.

– Да, но ты видишь судьбы людей, предсказываешь будущее, лечишь болезни. Лучи ведь здесь ни при чем.

– Судьба человека... Нет, я не могу проследить ее шаг за шагом, год за годом. Я вижу только самое основное, самое важное. Оно возникает, как вспышка, как разряд молнии. Всего на мгновение. В этой вспышке возможно вся человеческая жизнь, но ты не способен воспринять и запомнить ее за один короткий миг. Только то, что запечат-лелось особенно ярко.

– Ты очень хорошо все объяснила. Я понял тебя... Итак, сейчас ты не можешь угадать, о чем я думаю?

– Нет, Артур, не могу.

– Сказать?

– ...Скажи.

– Я хочу... очень хочу... поцеловать тебя.

– ...Я знаю.

– Ах ты обманщица! А говорила, что не можешь читать мысли.

– Мысли ни при чем. Тут что-то другое.

– А хочешь, теперь я попытаюсь угадать твои мысли?

– Попытайся, – без улыбки отозвалась Ншан.

– Ты ничего не имеешь против того, чтобы я поцеловал тебя.

– Какой способный ученик, – зарделась она.

Он приблизился к ней вплотную и очень осторожно коснулся губами ее губ, с удивлением отметив:

– Да ты вся дрожишь! Тебе холодно?

С улицы донеслись голоса – возвращались Жанна с Сафоном.

– Ой-ей-ей! Я не успела накрыть на стол, – забеспокоилась Ншан.

– Не к спеху, – остановил ее Артур. – Мы перекусили на площадке.

Жанна подозрительно покосилась на них, но тут же сама себя одернула: «Не хватало еще ревновать городского парня к деревенской слепой девчонке».

– Жанна, ты будешь умницей, если поможешь Ншан накрыть на стол, – посоветовал ей Артур.

– Я чертовски устала, – отмахнулась та.

– Но ведь ей трудно самой. А нас много. Она не обязана нам прислуживать.

– Однако... – процедила сквозь зубы Жанна. – Первый раз вижу, чтобы ты о ком-то проявлял такую трогательную заботу. – И, взяв себя в руки, быстро проговорила: – Ладно, ладно, не обижайся, Ншан. Меня разморило под солнцем. Только выкурю одну сигаретку, и начнем.

– А чтобы работа спорилась веселее, вот вам музыка. – Сафон включил транзистор.

Артур растянулся на раскладушке в саду, под деревьями.

– С удовольствием спал бы ночью здесь, – промурлыкал он, глядя в закатное небо.

– Замерзнешь, ночи в горах холодные, – предостерегла Жанна, затягиваясь сигаретой. –Да и живность всякая – скорпионы, фаланги, змеи.

– А я не боюсь ни живности, ни холода, если хозяйка не пожалеет для меня зимнего одеяла.

– Можешь взять сразу два, – отозвалась Ншан из окна кухни.

– Договорились! – обрадовался он.

Прислушиваясь к разговору в саду, Ншан нарезала хлеб. Жанна, забыв о своем обещании помочь ей, обсуждала события минувшего дня (если можно назвать событи-ями монотонность скучных съемок в глухой деревне). Голс у нее был хрипловатый и резкий, и чуть-чуть раздражал Ншан. Сафон ворчал на качество пленки, на блики и на слишком большое количество дублей, грозившее перерасходом пленки. Жанна жаловалась на художника-постановщика, который задержался в Ереване на целых три дня, взвалив на нее всю работу. И только Артур ни на что не жаловался, хотя ему, по долгу службы, больше всех доставалось от раздражительного и крикливого режиссера.

Ншан, помимо своей воли оказавшаяся во власти неожиданно вспыхнувшего чувства к Артуру, слушала их, не вникая, будто голоса раздавались где-то там, на другом конце земли...

Все в доме давно уснули. Не спала только Ншан. Она ждала. Ее кровать стояла у самого окна. Ночной ветерок бил занавесками об открытые настежь рамы. Тихонько посапывала Жанна, иногда выдавая легкий свист от того, что бронхи ее были забиты никотином. Из комнаты братьев доносился храп Сафона. Она чутко вслушивалась в звуки ночи, все их раскладывая по полочкам, чтобы они не заглушили вдруг главный, который она с замиранием сердца ждала.

Наконец голос под окном еле слышно окликнул ее. Накинув халат, она села на подоконник. Крепкие руки обхватили ее и перенесли в сад.

– Я не разбудил тебя? – шепотом спросил Артур.

– Нет.

– Ждала меня!

Он обнял ее, увел в беседку. Там, прижавшись друг к другу, они долго сидели молча, наслаждаясь своей близостью.

– Как странно, – наконец, сказала Ншан. – Меня с детства любил один парень, сосед. Я видела его еще мальчишкой, до того, как ослепла. Хороший парень. Но я не смогла его по-настоящему полюбить. Я поняла это только теперь, потому что... потому что встретила тебя.

Он прижал ее к себе еще крепче. Он целовал ее лицо, губы, руки. Этой ночью в первый раз, и наверное в последний, Ншан была счастлива... Артур не тронул ее. Он считал себя не вправе обидеть беззащитную девушку, доверившуюся ему.

Когда небо позади горной гряды слабо засветилось, он хотел предупредить ее, что короткая летняя ночь на исходе, но она сказала первая:

– Уже утро.

– И он не спросил, как она об этом узнала. На руках отнес к дому. Усадил на подоконник. Наклонившись, Ншан подставила губы для прощального поцелуя.

А потом, укутавшись с головой одеялом, крепко зажмурилась, как в детстве, представляя себя тринадцатилетней девочкой, полной надежд и ожиданий, а Артура – своим соседом, занявшим место Левона... Если бы не Левон, а Артур позвал ее замуж, послушалась бы она ночного голоса? Стала бы цепляться за какое-то таинственное внутреннее зрение, обещанное ей в награду – неизвестно кем – за вечное одиночество?

Днем Жанна забежала на перерыв домой. Ншан с Сильвией пили чай, когда Жанна сказала:

– Артура послали в скалы.

– Как это, послали в скалы? – насторожилась Ншан, и все внутри нее вдруг похолодело. – Одного?

– Нет, с ним два осветителя. Режиссеру нужна сцена среди отвесных скал – чтобы было дикое неприступное место...

– Немедленно верните их! – перебила Ншан.

Жанна посмотрела на нее с удивлением.

– Невозможно. Они ушли часа два назад. А почему, собственно, их нужно вернуть?

– Случится несчастье. Обязательно случится... Пусть позовут обратно. Хоть как-нибудь, – бормотала потерявшая себя от тревоги девушка.

Жанна, невольно поддавшись ее настроению, помчалась назад, на съемочную площадку. Отыскала директора картины.

– Нужно срочно спасать наших ребят! – выкрикнула она, запыхавшись, с трудом переводя дыхание.

– Что стряслось? – испугался директор, отвечавший за все и всех.

– Ну-у, может еще и не стряслось, – смешалась Жанна, – но обязательно случится. Вы должны что-то придумать!

– Ты можешь толком объяснить, кого и от чего нужно спасать? – рассердился директор.

– Я... не знаю. – Жанна окончательно смешалась, осознав всю нелепость и комичность своего поведения.

Директор внимательно посмотрел на нее, нахмурился.

– На солнце перегрелась что ли? Только зря от дела отрываешь. Иди, в тенечке посиди.

Но Жанна, уцепившись за его локоть, упрямо тащила его в сторону.

– Выслушайте меня. Здесь в деревне есть девушка одна... слепая. Нас с Сафоном и Артуром к ним в дом подселили. Вчера во время съемок она вон на той лавке сидела. Припоминаете?

– При чем тут слепая девчонка. Слушай, мать, давай покороче. И ближе к делу. – Директор терял терпение.

– Она утверждает, что в горах с ребятами что-то должно произойти, что их надо немедленно вернуть.

Привлеченные их возбужденным разговором, подошли гример, реквизитор и оператор Сафон.

– Не морочь мне голову, Жанна! – отмахнулся директор. – Не хватало нам еще прислушиваться ко всякой бабской болтовне.

– Что за базар? – наконец удостоил их вниманием и режиссер. – Все вы тут словно задались целью не помогать, а мешать мне работать.

– Да вот Жанна пытается убедить меня, что ваш ассистент и осветители, которых вы отправили в горы, в опасности, – с иронией в голосе объяснил директор.

– Не я, а Ншан.

– Какой еще Ншан?

– Это не он, а она – девушка... слепая.

– Которую вчера на мою голову привел Артур, что ли?

– Ага, – Жанна нервно кивнула. – Она ясновидящая. И она требует, чтобы их как можно скорее вернули.

– Э-э-э! – отмахнулся режиссер, сопроводив возглас выразительным жестом. – Стыдно, Жанна, стыдно! Ты – современная девушка, а поддалась деревенским суевериям.

– Да и что бы мы могли сделать, – с сочувствием глядя на Жанну, заметил Сафон. – Они давно уже ушли. Остается только ждать их возвращения.

– Вот именно. И будь любезна, не отвлекай нас больше от работы. Мы артистов под солнцем держим. Вон – потом обливаются. А ты тут... Займись лучше своим делом. – Отвернувшись от Жанны, режиссер звучно хлопнул в ладоши: – Внимание! Все, кто занят в эпизоде, по местам!..

Глухой рокот прокатился над селением. Вся съемочная группа замерла, в миг забыв о съемках и о грозном режиссере, прислушалась. Рокот усилился.

Выбежав на каменистую неровную дорогу, Жанна тревожно всматривалась в подступавшие со всех сторон горы.

– Это там! – пронзительно крикнула она.

Ее окружили. Все взгляды были устремлены в указанном ею направлении. С отвесной скалы летели камни, большие и маленькие. Их становилось все больше. Они увлекали за собой растрескавшиеся сколы скал, обрастая клубами поднятой в воздух сухой пыли. Рождающий панику гул продолжал нарастать. Каменный поток катился в ущелье.

– В какую сторону они ушли? – растерянно спросил Сафон.

– Как раз туда. Я сам их отправлял и помогал выбрать направление, – простонал побледневший режиссер.

Глухое эхо катилось по горам, по объятым ужасом сердцам людей. Жители селения, все до единого – мужчины и женщины, старики и дети, выбежав на улицу, застыли в оцепенении, будто выхваченные из реальности стоп-кадром.

Никто не заметил, сколько это продолжалось. Даже после того, как все стихло, люди еще какое-то время стояли не шевелясь. Наконец кто-то из местных мрачно проговорил:

– Лет пятнадцать назад вот под таким же камнепадом погиб муж Сильвии, отец Ншан.

– Снова Ншан! – раздраженно вспылил режиссер.

– Нужно что-то делать! Нужно идти за ними, искать, – засуетился директор картины.

Он был грузный, коротконогий и далеко не молодой. Ему-то не взобраться и на каменную ограду, не то что идти в горы. А самые молодые члены съемочной группы ушли с Артуром. Круглая лысая голова директора, успевшая покрыться загаром, блестела от пота. Вытащив из кармана носовой платок, большой и мятый, он накрыл им голову, промокнул пот, тут же проступивший снова. Еще бы ему не потеть, ведь случись что с теми тремя...

Изнеженные городские мужчины переглянулись – никто не хотел рисковать собственной жизнью в этих коварных, осыпающихся горах. Все как-то сразу затосковали по асфальту и сфетофорам, по надежности железобетонных стен.

– Мы пойдем, – выручил горожан кто-то из местных. – Ждите нас здесь.

Человек шесть крепких, хоть и немолодых уже мужчин отправились на поиски. Остальные тревожно следили за их восхождением, ежеминутно ожидая возобновления грозного рева.

– Ближайшие несколько лет камнепада больше не будет, – заверил старик Гегам.

– Откуда такая уверенность, отец? – недоверчиво поинтересовался режиссер.

– Все, что растрескалось от солнца, холодов и дождей, все, что плохо лежало, унесла лавина. Вот как бы на дне ущелья ребятишек не придавило. Они туда часто лазают к речке.

– Из нашего села, к счастью, еще никто не спускался. Вон они – все тут, – сказала женщина, указывая на столпившуюся стайку детворы разного возраста. – У Погоса сегодня корова отелилась. Так они вокруг его хлева толклись. А то бы... страшно подумать!

– Смотрите, орел! – вскрикнула Жанна. – А вон еще один. Может они...

– В здешних местах стервятников не водится, – поняв, что она имела ввиду, успокоил ее Гагам. – Эти высматривают гнезда птиц или полевок.

Прошло около часа, когда на гребне скалы показались, наконец, крохотные фигурки людей.

– Сколько их там? – засуетился директор, снова накрывая лысину мокрым носовым платком. – Кто хорошо видит, считайте!

– Они что-то тащат! – крикнул деревенский мальчик.

– Что-то или кого-то?

– Не видно, не разобрать.

– Да сколько же их, черт побери?

– Надо набраться терпения и подождать, пока спустятся, – посоветовал самым беспокойным Сафон, пристально вглядываясь в горы. И, сам себе противореча, добавил: – Нет, я ждать не могу. Пойду-ка лучше навстречу. Если они пострадавших несут, им понадобится помощь.

Многие последовали за ним, и горожане, и местные. Прошли через село и остановились на его окраине, под скалой.

... Первым на тропинку спрыгнул один из двух осветителей, ушедших с Артуром.

– Степан джан! – бросился к нему директор. – Живы?!

– Я – да, – мрачно ответил тот. Одежда его была изодрана, а сквозь дыры виднелись порезы и ссадины, покрытые запекшейся кровью.

– А Артур? А Геворк?

– ...Их несут, – не сразу ответил Степан.

Он сел на камень и, не обращая ни на кого внимания, уронил голову на руки.

Местные жители вынесли на тропу двух остальных и осторожно опустили их на землю.

– Врача! Есть в деревне врач? – завопил директор.

– Откуда у нас врач, – ворчливо отозвалась местная женщина. – Лекарь в райцентре есть. Так это миль десять отсюда.

Режиссер бросился к одному, к другому...

– Живы они или нет? – бормотал он. – Я ничего не понимаю. Да помогите же кто-нибудь!

Жанна словно приросла к земле, казалось, никакая сила не может заставить ее сдвинуться с места.

– Дайте пройти! – вдруг раздался властный напряженный голос.

Люди обернулись и, онемев от изумления, расступились. На тропе позади них стояла Ншан. Руки простерты вперед, распущенные волосы закрывали плечи и грудь, ноги босы. Невидящие глаза широко раскрыты. Как она смогла придти сюда одна, на край села, без провожатого, никто не понимал. И потому во взглядах, прикованных к ней, затаился суеверный страх.

– Пропустите, – снова потребовала она и уверенно пошла сквозь толпу. Люди едва успевали давать ей дорогу.

Ншан приблизилась к распростертому на земле Артуру, как если бы была зрячая, склонилась над ним. Ее тонкие, чуткие пальцы едва косались его лица, груди, плеч. Они то быстро ощупывали тело, то замирали на одном месте... Наконец Ншан выпрямилась во весь рост, отступила на шаг и в полной тишине проговорила, как заклинание:

– Мои силы – твои силы. Моя жизнь – твоя жизнь. Поднимись, Артур! С тобой все в порядке.

Веки юноши дрогнули... Он шевельнулся, глубоко вздохнул и... сел, застонав от боли.

– Жив! Слава Богу, жив! – возликовал директор.

Жанна бросилась к Артуру, помогла ему подняться.

– Ншан джан, тут еще один пострадавший, – подсказал дед Гегам. – Ему бы тоже надо помочь.

– Не могу, дедушка, – сразу ослабев и обмякнув, устало проговорила Ншан. – Тот, другой, отошел в мир иной. Мне не вернуть его. Силы мои иссякли, я отдала их Артуру.

А исцеленный таким необычным образом сделал несколько шагов и упал. Ншан, все еще ощущавшая себя одним целым с ним, не столько услышала, сколько почувствовала это, и вся внутренне напряглась.

– Кто-нибудь, отнесите его домой, – потребовала Жанна. – Возможно у него переломы, сотрясение мозга. Его нужно уложить. А еще лучше – отвезти в город. Ему нужна медицинская помощь.

– Не нужно в город, – сказала Ншан. – Я сама его вылечу.

Артура принесли к ней домой, уложили в постель. Две подруги Сильвии, Римма и Кнарик, промыли ему раны, обложив их целебными травами. Ншан сидела у его изголовья, шепча невнятные, баюкающие слова. Артур несколько раз терял сознание. Когда его тяжелое дыхание стало ровнее, она тихонько поднялась и вышла из комнаты.

– Не узнаю тебя, дочка, – тревожно шепнула ей Сильвия. – Ты влюблена в него?

– С чего ты взяла?

– Вы провели вместе в саду всю ночь.

– Ты не спала?! Ты подглядывала за нами?! – рассердилась Ншан.

– Могла ли я спать. Кто ж, кроме меня, защитит тебя, не даст в обиду?

– Не беспокойся, мама. Он не обидит.

– Э-эх, девочка моя... Всякая любовь, и большая, и маленькая – лишь дорожка к одному и тому же. Одни напрямик идут, другие – окольными путями. А они здесь наснимаются и укатят назад, в город.

– Наверное, так было угодно Богу. Ты за меня не бойся.

– Не бойся, – проворчала Сильвия, – легко сказать. – И уже поласковее пригрозила: – Смотри, а то я твоему больному еще синяков добавлю – скалкой.

– С него и своих хватит, – улыбнулась Ншан.

Сильвия лишь покачала головой и пошла на кухню. А Ншан вернулась к постели больного и, мысленно слившись с ним, представила себя жизненным соком, струящимся по его телу.

На съемочной площадке не слышно было окриков режиссера. Члены группы, собравшись на просторной веранде дяди Гегама, подавленно молчали.

– Надо тело Геворка срочно в город переправить, – сказал, ни к кому не обращаясь, директор картины. – Родственников известить.

– Я даю двух сопровождающих, – мрачно отозвался режиссер. – Степана и кого-нибудь еще.

– Может остановим съемки и все вернемся? – предложил Сафон. – Человек ведь умер. Трагедия.

– Нельзя всем, – воспротивился режиссер. – И так с планом горим. В сроки не укладываемся. Через месяц картину сдавать. А мы только и делаем, что прохлаждаем-ся. У меня даже на монтаж и озвучивание времени не остается...

– Кто знает близких Геворка? – перебил директор жалобы режиссера.

– Я знаю, – отозвался Степан. – Грудь и голова у него были забинтованы. Под глазом расползся еще розовый синяк. – У него остались родители и две сестры. И еще девушка у него есть... – Запнувшись, он поправился: – Была.

– Вторым я поеду, – решил директор. – Без меня вы тут обойдетесь несколько дней, и съемки не пострадают. А там я сейчас нужнее.

– А ведь могли бы избежать несчастья, – с досадой хлопнул себя по колену Сафон.

– Я говорила! – сразу озлобилась Жанна. – Умоляла послать за ними. А вы...

– Что мы? Что мы? Поздно предупредила твоя Ншан. Они уже в горах были. Кто за ними пошел бы – сам бы погиб.

– Как ей удалось Артура оживить? «Поднимись!», говорит. И встал ведь? Как в Евангелии. Может она того... святая?

– Думаете, она его воскресила? Как бы не так. В обмороке он был. Она его позвала, он и очнулся.

– А как беду предугадала? – зло напомнила Жанна.

– Узнала, что неопытные горожане в горы ушли. Трудно ли предположить камнепад. Камушек ногой зацепил, и пошло-поехало. Тем более, что ее отец от этой напасти погиб.

– А то, что она, незрячая, сама сюда пришла, тоже нормально? Одна дорогу нашла!

– У слепых взамен зрения другие чувства развиваются. Интуиция и прочее.

– К тому же в своем селе каждый камушек небось изучила.

– Да бросьте вы, – огрызнулась Жанна. – С тех пор, как Ншан ослепла, она со двора не выходила.

– А ты откуда знаешь?

– И сама Ншан мне говорила, и мать ее.

– Ну значит кто-то из местных довел, а потом с толпой смешался.

– Зачем им этот театр?

– Для большей таинственности.

– Да кого им удивлять, и зачем? Это ж не у нас на студии, где каждый выпенд-ривается как может, чем-то выделиться норовит.

– А я в таких верю, – задумчиво проговорил Сафон. – Вон, в Болгарии слепая ясновидящая была. Ванга. Так к ней со всего света приезжали. В газетах о ней писали, фильмы снимали.

– Так то ж в Болгарии.

– В Болгарии, значит, все может быть, а у нас не может?

– У меня идейка возникла! – вдруг оживился режиссер. – Я эту Ншан в фильм включу! Думаю, сценарист в обиде не будет. Этакая армянская Ванга-прорицательница – святая или блаженная. А, Сафон?! Отснимем с ней эпизодик?

Члены группы отнеслись холодно и даже осуждающе к его неуместному в данной ситуации энтузиазму.

Артур полностью оправился от травм и мог, как прежде, выполнять свои обязанности на съемках. Ссадины и синяки исчезли на удивление быстро. И сейчас вряд ли кто поверил бы, что всего несколько дней назад он едва не погиб под камнепадом, что его принесли в село бездыханным. Жанна и Сафон рассказали ему, какую роль сыграла Ншан в его спасении.

А она и не пыталась уже таиться, скрывать свои чувства. Опекала, лечила, никому не доверяя заботы о нем. И даже Жанна безропотно отступила, признав за ней права на Артура. К тому же Жанна была девушка далеко не глупая и понимала, что этот мимолетный флирт окончится с завершением съемок в горах, что Артур забудет о деревенском диве, как только вернется в город. В лучшем случае будет изредка вспоминать, как экзотический эпизод своей жизни, связанный с едва не постигшей его трагедией.

В то утро за завтраком Сафон вдруг сказал:

– Ншан, сегодня ты идешь вместе с нами.

– Зачем? Я больше не хочу. – Она подумала, что ей еще раз разрешают попри-сутствовать на съемках.

– Наш режиссер хочет отснять эпизод с тобой. Если получится, мы включим его в фильм, – объяснил Сафон.

– На что мне! Я ж все равно ничего не увижу.

– Увидят другие. Твои близкие, ваши односельчане. Увидит очень много людей. Пусть узнают о тебе.

– А что можно узнать обо мне из вашего эпизода?

– Не упрямься, Ншан. – Артур взял ее за руку. – Это будет мне память о тебе.

– Если тебе... – Она заколебалась. – Хорошо. Я согласна. А во что мне одеться?

– Ничего не нужно менять, – вмешалась Жанна. – Ты должна выглядеть естественно. Такой, какая есть.

– Я соберу волосы под платок.

– Ни в коем случае! – остановил ее Сафон. – У тебя чудесные волосы. Не надо их прятать.

– И что же надо будет делать?

– Наш режиссер все тебе объяснит. Идем!

Артур и Сафон вели Ншан за руки, как шагающую куклу. Жанна семенила на своих каблуках позади, то и дело подворачивая ногу. Сельские дети глазели на эту процессию с любопытством, иные пристраивались за ними.

Режиссер, завидев их, вышел навстречу.

– А-а, вот и наша прорицательница! – приветствовал он Ншан с деланной веселостью. А сам уже профессиональным взглядом сканировал ее. «Хороша-а, и должно быть фотогенична.»

– Это не двор дяди Гегама, – сказала Ншан. – Это открытое место.

– Умница, девочка моя, умница! Угадала. Мы на пустыре, недалеко от его дома... А теперь внимательно выслушай меня. – Он усадил ее на невысокий гладкий валун, а сам сел рядом, на голую землю, и взял ее за руку.

– Пожалуйста, отпустите мою руку, – потребовала Ншан. – А то ваши мысли будут мешать мне слушать вас.

Он покосился на нее с опаской и недоверием – набивает себе цену или и впрямь может считывать чужие мысли? Но руку на всякий случай убрал.

– Я хочу отснять, Ншан, одну необычную сцену. Понимаешь... ты очень гармонично дополняешь фактуру здешних мест. Я бы даже сказал, ты – их воплощение. Как что-то таинственное, дикое и прекрасное. Эпизод с тобой может оживить наш в общем-то мрачный фильм, добавить ему красок, если ты поможешь мне. Твоя задача – сыграть... только сыграть роль заклинательницы.

– Но я не артистка. Я простая сельская жительница... – Она вдруг насторожи-лась: – Почему здесь так много народа?!.

Люди, толпившиеся в сторонке, стояли тихо и, казалось, никак не проявляли себя. Режиссер оглянулся на толпу, нахмурился, готовый пустить в ход свой громовой голос – ведь он предупреждал их вести себя тихо. Но сдержался.

– Это я пригласил всех ваших односельчан – для массовки. Ведь заклинания твои, по задумке, нужны в первую очередь им.

– Я не совсем понимаю, чего вы от меня хотите.

– Слушай и вникай, девочка: Война... Голод... Все, что родит земля, уходит на фронт. Силы людей на исходе. К тому же, как на зло, засуха. Ни капли дождя за все лето! А продержаться нужно во что бы то ни стало. Доведенные до отчаяния сельские жители пришли к заклинательнице – к тебе, Ншан. Они в тебя верят. Это их последний шанс. Они будут уговаривать тебя помочь селу, помочь всем им.

На лице Ншан застыла озабоченность. Она восприняла на ходу придуманный сценарий всерьез. Образно представила себе растрескавшуюся от зноя землю, скорбные лица односельчан... их глаза...

– Они просят, чтобы ты вызвала дождь.

– Но я не умею вызывать дождь, – взволнованно шепчет Ншан. – Нельзя вмешиваться в дела Природы, в ее порядок.

– Тогда люди на фронте погибнут от голода, – вкрадчиво увещевает режиссер, всматриваясь в ее невидящие, но выразительные глаза.

– Я не знаю, как это делается.

– На лицах обступивших тебя людей мольба и надежда. – Он делает знак рукой, приглашая толпившихся в сторонке сельских жителей подойти поближе. Артур, для которого не только слово, но и каждый жест режиссера – команда к действию, тут же принимается безмолвно подгонять людей, указывая каждому его место.

– Если ты откажешь им, они тебе этого не простят.

– Ведь я даже не вижу небо...

– Сегодня немного облачно. Но облака слишком легкие и высокие. Они плывут мимо... А земля так жаждет влаги, – подыгрывает ей режиссер все более настойчиво, пытаясь настроить девушку на нужный ему лад.

И он-таки преуспел в этом настолько, что Ншан уже не понимает, в шутку к ней обращаются или «взаправду».

– У меня не получится. Я не смогу, – снова и снова растерянно повторяет она, вовлеченная в странную игру.

– Так и не надо, дитя мое! Ты только сделаешь вид. Представь себе, что ты все можешь, что природа подвластна тебе...

Идея режиссера сама по себе была заведомо абсурдна. «Сделать вид» может актриса, но не слепая сельская девушка.

– Я попробую...

– Умница... Умница! – воодушевляется режиссер. – Итак, первым обратится к тебе с просьбой герой нашего фильма. А ты уж сама реши, что ответить ему. Можешь оставаться на этом камне. Ты очень хорошо вписываешься в него...

Он окинул ее всю критическим взглядом: простенькое ситцевое платьишко до колен, распущенные по спине и плечам волосы, босые ноги едва достают до земли.

– Я причешу ее? – предложила Жанна. – А то у нее волосы спутались. И хорошо бы немного грима...

– Тсс! Брысь отсюда! – зашипел на нее режиссер. – Ничего не надо! Она должна быть естественна, как сама природа.

Он подошел к Сафону и возбужденно зашептал:

– Она вряд ли согласится на дубли. Поэтому начинай сразу снимать. Не жди моих традиционных «Внимание... Мотор!». Мы не должны ее спугнуть. Снимай все подряд. При монтаже лишнее уберем.

Герой и массовка были не только проинструктированы заранее, но и успели провести репетицию еще до появления Ншан. Вот только Сильвии среди них не было. Режиссер предусмотрительно решил, что присутствие матери в корне нежелательно, что в своем стремлении опекать дочь-инвалида, она будет им только мешать, и даже может сорвать съемки. Ну а местным жителям нравилась эта игра, особенно – перспек-тива увидеть себя на экране – всё разнообразие в их монотонной однообразной жизни. Главное, чтобы Ншан не подвела.

– Приготовились, – в полголоса, будто где-то поблизости спал ребенок, приказал режиссер, обычно такой крикливый и несдержанный на съемочной площадке. – Все на местах?.. Пошли! – Он взмахнул платком.

Толпа односельчан, возглавляемая героем фильма, беспорядочно двинулась к валуну, на котором, опустив голову, сидела девушка. Они переговаривались между собой, спорили – более шумно, чем того требовалось, но достаточно убедительно.

Герой, кряжистый немолодой мужчина в гимнастерке без опознавательных знаков, жестом заставил толпу остановиться, умолкнуть. Прихрамывая, он подошел к девушке и заговорил с ней с солидной, неторопливой хрипотцой:

– С просьбой мы к тебе, дочка. Всем селом пришли. Не откажи. Одна надежда на тебя.