Текст книги "Калейдоскоп судьбы (СИ)"

Автор книги: Елена Зимина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Зимина Елена
Калейдоскоп судьбы

Глава 1

Из соседней комнаты слышался раздраженный голос мужа:

– Да. Нет. Разберитесь без меня. Я впервые слышу об этом акте и вообще – у меня через четыре часа самолет. Ай, звоните, кому хотите! Я уже улетел...

Раздался стук. Наверное, Влад бросил телефон на стол.

Алина тяжело вздохнула: судя по всему, их поездка на Гоа отменяется. Жаль конечно. Так хотелось хотя бы на две недели вырваться из этого дома, из жизни, что с недавних пор превратилась для нее в череду дней, отличавшихся лишь погодой за окном.

Да, она понимала, что это самообман и даже на берегу Индийского океана не сможет избавиться от заполнившей ее тоски.

Как-то она читала про знаменитое петроглифами урочище Калбак-Таш. Есть среди них изображение человека с большим квадратом в груди. Точно кто-то открыл окно Четыре месяца назад в душе Алины образовалась такая же дыра, и не было ничего, что могло бы ее заполнить. Тогда, теплым сентябрьским вечером ее увезли на "скорой" в больницу. Острая боль, яркий свет операционных ламп, а она все повторяла, хватая за руки всех, кто был в медицинской робе: "Пожалуйста, спасите ребенка! Я не могу его потерять. Пожалуйста!" Врача, медсестру, санитарку... Ей было все равно, кого упрашивать. Точно в детской игре, когда разослав сотне людей письмо с желанием, можно было надеяться, что оно сбудется.

Потом была темнота небытия и пробуждение в палате – слишком большой и светлой для нее... одной. Зачем ей все это, когда в душе образовалась дыра?

Врач сказал, что выкидыш на шестом месяце, это не такая уж редкость.

Для него наверняка не редкость, а для Алины он был единственным и неповторимым. Она уже так к нему привыкла, подготовила все к его рождению и называла только по имени...

Не такая уж редкость...

А, ладно, что об этом говорить? Все равно слова только все портят...

Раздался хлопок двери, шаги мужа, и вот уже он сам появился на пороге: в слипах, носках и расстегнутой рубашке. Разгневанный до красных пятен на лице. Алина знала, что таким гневным он бывает лишь когда понимает, что сам во всем виноват.

Теперь главным было не показать, что она это понимает. Влад не любил, когда люди видели больше, чем он хотел показать.

– Нет, ты слышала?! – муж потряс мобильником. – Кого Юрка нанимает на работу?! Это же сплошные идиоты! Один на другом сидит и... – он даже закашлялся от возмущения.

Алина знала, что муж ждет от нее сочувствия и понимания. Ждет, что она скажет, какой хороший Владик, и какие плохие все остальные. Но сегодня ей не хотелось играть роль жены-мамы. Ей тоже хотелось покричать. Так, чтобы у самой в ушах зазвенело и голос потом пропал.

Но она, как обычно, сдержалась. Спрятала нарастающую истерику в дыру (все равно больше ее нечем заполнить) и заставила себя быть спокойнее.

Однако мысли упорно возвращались к тому, что может, если бы на месте Влада был другой человек, она бы пережила потерю ребенка иначе. Если бы он хоть раз выслушал ее и просто погрустил вместе с ней. Но Влад был для этого слишком деловым. Однажды, еще в больнице, она стала свидетельницей его телефонного разговора. Кто-то выражал ему соболезнование, на что муж ответил: "Да, это неприятный момент".

С тех пор эта фраза постоянно всплывала в памяти Алины при виде мужа. Неприятный момент. Хотя, возможно для него, имеющего троих детей от двух предыдущих браков, ее выкидыш и в самом деле был неприятным моментом... Но все же с тех пор Алина не могла относиться к нему, как прежде.

– Слышала? Болдин звонил. – Заявил Влад и начал ходить кругами по комнате. – Мало мне двух месяцев простоя из-за чертовой Нарысьмак с ее экологической шайкой. Теперь еще это! И почему именно я должен все разруливать?! – он перешел на фальцет. – Вообще совесть потеряли! Пусть без меня с этим и разбираются! Я так Болдину и сказал: разбирайтесь без меня. Я уже в полете...

Он все говорил и говорил, перечисляя всех, кто портит ему жизнь и не дает работать... Но Алина знала, что это просто слова. И Нарысьмак он приплел зря. На этот раз та совершенно ни при чем. Скорее всего, Влад сам что-то напортачил или, как обычно, не обращал внимания на какую-то проблему до тех пор, пока она схватила за горло.

В противном случае, если бы все действительно было так, как он говорит, Влад вел бы себя иначе: позвонил Юре – своему двоюродному брату и гендиректору фирмы – и разобрался "по-семейному". А все эти сотрясения воздуха означали одно: он провинился перед самим Юрой и теперь, готовясь к разговору с ним, накачивает себя уверенностью, точно шарик гелием.

В руке мужа зазвонил телефон. Несколько секунд тот смотрел на него, как на бомбу, потом дернул себя за рыжую эспаньолку и выбежал из комнаты.

– Алло! – донеслось до Алины из коридора. – Юрай, слушай... ну не знал я, не знал! Это Григорьев за меня подпись поставил...

Влад осекся так внезапно, точно его ударили под дых. Похоже, у генерального было свое мнение о том, что Влад знал, а что нет.

Тяжело вздохнув, Алина опустилась в кресло. Наверное, жене нельзя так плохо думать о муже, но она считала, что Юра зря назначил Влада главным инженером по строительству магистрали в Горном Алтае. Не тянул тот эту должность: слишком уж не любил разбираться в деталях и заниматься рутиной. Ему нравилось приходить под звуки фанфар, кланяться, улыбаться и пожимать руки администрации; а вникать в тонкости – нет, это не для Влада. Поэтому у него постоянно возникали "неприятные моменты": то одно не заметил, то другое пропустил...

Хотя, с этой дорогой с самого начала все шло наперекосяк. Так, что охочие до мрачных сенсаций газетчики уже прозвали ее "проклятой". Строительство продвигалось медленно и тяжело, будто не только люди, но и духи тех мест препятствовали ему: вдруг ни с того ни с сего ломалась техника, случались постоянные форс-мажоры с подвозкой материалов; за шестнадцать месяцев строительства совершенно нелепо погибли двое рабочих.

Кроме этого, строительству сильно мешали общественные организации. Особенно допекала "Дух Алтая", возглавляемая деятельной до фанатизма Таисией Нарысьмак. Она, как могла, пыталась добиться отмены строительства: собирала подписи жителей края, организовывали митинги и пикеты, привлекала экспертов из числа историков и археологов, которые говорили, что "магистраль пройдет по местам древних захоронений, отчего пострадают культурные памятники и будет нарушена уникальная флора".

В ответ "строители" тоже привлекали экспертов, и те уверяли, что "строительство ведется с применением новых технологий, что позволяет максимально сократить вредное влияние на окружающую среду". Затем выступали другие эксперты, которые говорили, что "дорога позволит наладить связь между удаленными друг от друга деревнями, куда зимой даже машина "скорой помощи" не может проехать".

В общем, спор тянулся долго, и хотя общественникам порой удавалось добиться успеха и приостановить строительство, всем было ясно, что они проиграют. Просто потому что людям нужны дороги.

И, тем не менее, Алине нравилась эта женщина. Нравилось упрямство, с которым та, получив отпор, не сдавалась и вновь пыталась добиться хоть каких-нибудь результатов: терпеливо и настойчиво, точно вода, пробивающая трещину в горе.

Владу Алина о своей симпатии к общественнице конечно не говорила – он при одном лишь упоминании ее имени покрывался красными пятнами.

Муж по-прежнему не возвращался.

Выйдя из спальни, Алина увидела, что дверь в его кабинет открыта, и направилась туда. Большой дом был погружен в тишину. Проходя мимо лестницы, она взглянула на стоящие внизу чемоданы. Рыжие и плотные, они напоминали бульдогов, которые стоят у дверей в ожидании хозяев. Из одного чемодана, точно язык, выглядывал красный платок.

– Зря ждешь, малыш – мы никуда не едем, – грустно улыбнулась Алина и, отвернувшись, зашла в кабинет.

Влад ссутулившись сидел в кресле и только кивал, слушая, что ему выговаривают по телефону. Даже не верилось, что это тот самый человек, который пять минут назад заходился праведным гневом и готов был порвать любого, кто захочет помешать ему лететь на Гоа.

Алина прислонилась к косяку, глядя на мужа: такой большой, обиженный, вечно занятый только собой ребенок. Она вошла и опустилась в кресло. Из трубки слышался властный голос Юры, хотя слов Алина разобрать не могла.

– Хорошо, – покорно сказал Влад. – Уже выезжаю. Думаю, к четырем утра буду на месте.

Он отбил звонок, и пару минут они сидели молча, точно чужие.

Алина перевела взгляд на окно. На улице стемнело; шел снег, и снежинки с любопытством прилипали к стеклу, словно хотели узнать, что делают люди в своих больших, теплых домах. Если бы они могли понимать человеческую речь, Алина рассказала бы им, что проживает здесь свое одиночество.

– На сколько ты уезжаешь? – спросила она у Влада.

– На неделю, может две. Как получится.

Те самые две недели, которые они хотели провести на Гоа. У мужа был такой несчастный вид, что Алина поднялась, подошла к его креслу и, сев на ручку, погладила мужа по плечу.

– Ладно... Слетаем на Гоа в другой раз, – тихо сказала она. – Это не последний наш отпуск.

Он молча обнял ее за талию.

Тут ей захотелось проверить. Просто уточнить одну вещь. Сама не знала зачем, ведь все давно выяснено.

– Кстати, я могла бы...

– Что? – в его голосе тут же появился металл.

– Ну... Просто... Я подумала... Зачем пропадать билетам? Я могла бы и одна съездить.

– Нет. – Отрезал он.

– Почему? – Она действительно часто не понимала его. Не хотелось объяснять все банальной ревностью и примитивным чувством собственничества, но других объяснений просто не находилось.

– Нет и все, – повторил он.

Его рука по-прежнему обнимала ее за талию, но теперь Алине казалось, что ее сдавили железным прутом.

– Но ведь пропадут деньги... – начала она.

– Не волнуйся так о моих деньгах, – ядовито перебил Влад.

Алина криво усмехнулась: проверила? Как говорится, получите и распишитесь.

– Чем же мне заниматься эти две недели? – спросила она скорее по инерции.

Влад сделал неопределенный жест рукой:

– Почитай... Сходи на массаж, к косметологу... в музей, наконец. Ты же без конца жалуешься, что тебе не хватает времени на прекрасное. Да – кстати, – он пристально посмотрел ей в лицо, – поводи по музеям Юльку. А то растет такой же дурой, как ее мать.

Ну это уже слишком!

Юля была дочерью Влада от второго брака: невероятно разбалованная, наглая, невоспитанная девка, рассматривающая отца лишь как мешок с деньгами. Из всех детей Влада, она была самой испорченной и, по иронии судьбы, он любил Юлю больше остальных, а ее недостатки – которые даже он не мог не замечать – списывал на влияние бывшей жены и тещи.

Алина встречалась с Юлей три раза, когда они совершали "семейные" выходы в свет – папа, дочь и мачеха, – но и тогда у Алины просто сыпь на руках выступала от желания надавать наглюшке по щекам.

Но она, как обычно, сдержалась. Господи, если подумать, то она практически всю жизнь только и делала, что сдерживалась! Наверное, если когда-нибудь выдержка ей таки изменит, это будет сродни взрыву.

– Нет, об этом не может быть и речи, – ответила Алина на предложение Влада, – к тому же, твоя дочь терпеть меня не может.

Она резко поднялась и подошла к окну.

– Брось, – добродушно рассмеялся Влад. Когда речь заходила о Юле, он становился самым милым папочкой на свете. – Она еще ребенок. Ну ляпнула тогда, не подумав...

– Влад, она уже не ребенок, – перебила Алина. – Ей семнадцать лет, и говоря, что я продажная сука, она понимала, что говорит... Так что... давай не будем.

Она отвернулась к окну.

Там отражался ярко освещенный кабинет, неясный силуэт сидящего в кресле Влада и сама Алина: высокая худощавая брюнетка с тонкими чертами лица, темными глазами и доходящими до плеч волосами. Многие называли ее красивой, кое-кто даже сравнивал с Одри Хепберн, она же считала себя просто уставшей тридцатилетней женщиной.

"Зато мама будет рада," – механически подумала Алина.

Та очень боялась, как Алина полетит на самолете, ведь сейчас постоянно то авария, то теракт. Да и по телевизору часто рассказывают, какие самолеты изношенные, что их все пора списывать...

Надо будет позвонить маме сразу после отъезда Влада и сказать, чтобы не волновалась – никуда она не улетела, а сидит дома в тепле и покое, и завтра утром обязательно приедет к ней в гости. Звонить при муже Алина не хотела. Возможно, со стороны это покажется странным, но отношения с мамой были ее территорией, пускать на которую Алина никого не хотела.

...

Стоя у дверей дома, Алина куталась в накинутую поверх платья шубу и ждала, пока Влад выедет на своем "лексусе" со двора на улицу. Была у них такая традиция: если муж уезжал, а она оставалась дома, Алина выходила проводить его – даже в холод и дождь. Раньше такие нежно-лиловые штрихи романтизма на сером холсте будней доставляли ей удовольствие, но в последнее время стали казаться просто глупостью: как в бородатом анекдоте про лебедей на замерзшем пруду. Все-таки что-то в ней переменилось после того выкидыша – точно вместе с ребенком умерли все желания.

Влад моргнул на прощание "аварийкой" и выехал на улицу.

– Удачной дороги, – тихо сказала Алина, глядя, как опускаются за "лексусом" автоматические ворота.

Вот и все – следующие две недели будут только она и огромный тихий дом. Странно, но даже прожив здесь два года, Алина не чувствовала себя "своей". Ей казалось, что дом все еще относится к ней с недоверием. Может, потому что в нем побывало слишком много женщин – высокомерных, строптивых, капризных, жеманных или наоборот резких, стремительных. Они приходили в этот дом, сразу считая его своим, смеялись, шутили, кокетничали, занимались сексом с его хозяином, были неистовы и своенравны...

Но постепенно вместо слов: "Я тебя люблю", все чаще звучали упреки: "Ты меня ни во что не ставишь". После чего женщины начинали вымещать свою злость на доме: хлопали Александрийскими дверями, били об стены чешский фарфор, спьяну проливали на паркет виски... Так много историй и всегда одинаковый финал.

Потому к появлению Алины дом отнесся настороженно, будто знал наперед, что она надолго здесь не задержится. Напрасно она пыталась стать ему другом, меняла шторы на окнах, ставила цветы в высокие вазы, наполняла кухню ароматом свежей выпечки... Дом по-прежнему оставался к ней холоден и равнодушен.

А теперь и Алина потеряла к нему интерес и признала, что он был прав: она тоже вскоре отсюда съедет. Пока же она не готова к решительным шагам. Просто нанизывает на бусы жизни дни и ночи: серая бусина – черная, серая – черная, серая...

Войдя в прихожую, Алина несколько минут стояла возле прижавшихся друг к другу боками чемоданов, потом наклонилась и заправила в один из них выглядывающий платок. Поднимать чемоданы наверх, а, тем более, разбирать их, у Алины никакого желания не было; поэтому она оставила все, как есть, сняла шубу, сапоги и, зябко обхватив себя за плечи, прошла по комнатам на первом этаже. Только в ту, самую дальнюю, заходить не стала. Там тоже все было оставлено без изменений: детская кроватка под голубым балдахином, игрушки, крохотные распашонки, носочки...

Они с Владом просто закрыли эту комнату и все. Муж, уверенный в том, что от него может родить даже мраморная статуя, сказал: "Не будем ничего там трогать. Пусть до следующего ждет. Вдруг опять пацан будет".

Алина согласилась, хотя знала, что "следующего" не будет. Она сама не понимала, откуда сидит эта уверенность. Просто знала и все.

Пройдя в большую гостиную, она остановилась у остывшего камина. Так как весь день прошел в сборах, камин не разжигали. Некоторое время Алина стояла, раздумывая, развести огонь или нет. Решила – разжигать для себя, все равно, что пить в одиночку, и не стала.

А, может, стоит сдать дом на охрану и переехать к маме на следующие две недели? Они так давно не проводили время вместе: без спешки и постоянного «Ой, мамуль, мне надо ехать». Алине сейчас же же представилось, как они с мамой сидят в маленькой кухне, пьют чай с тортом (ну ее, эту диету!) и разговаривают о том, о сем... Как во времена, когда в ее жизни еще не было Влада.

Да, так и надо сделать. Завтра же, с утра пораньше. Алина даже почувствовала прилив энергии, чего с ней давно не случалось.

Радиотелефон лежал на каминной полке. Взяв его, Алина набрала мамин номер. Ты ответила так быстро, точно сидела возле телефонного аппарата.

– Привет, мамуль, – тепло улыбнулась Алина.

– Алиночка! – воскликнула та. – Наконец-то! Я уже устала ждать твоего звонка. И сама позвонить боюсь, вдруг вы заняты.

– Извини, я не могла раньше позвонить. Все эти сборы...

Алина подумала, что все-таки хватила лишку с двумя неделями. Больше трех-четырех дней она у мамы, пожалуй, не выдержит: слишком уж привыкла жить самостоятельно. Да и мама с ее беспричинными, всепоглощающими страхами при всей любви к ней, все-таки напрягала. Порой Алине казалось, что мама боится за весь мир сразу.

– Почему так тихо? – спросила та. – Вы уже в аэропорту?

– Нет, мы никуда не полетели. Я дома, а Влад...

– А почему ты дома? – спросила она еще более испуганно. – Что случилось? Ты заболела?

– Нет... мама, ну зачем сразу думать о плохом? У Влада много работы, и мы перенесли поездку подальше.

– У Влада много работы. А у тебя? Линочка, тебе необходим отдых. После того, как ты потеряла ребеночка, – у мамы задрожал голос. Ну вот, теперь ее еще и успокаивать придется.

– Мамуль, отдохнуть ведь можно не только на Гоа, – терпеливо сказала она. – Знаешь, что я придумала: давай я завтра приеду к тебе. На несколько дней. Погуляем, сходим в театр... Когда мы с тобой последний раз были в театре?

Мама всхлипнула. Видимо, тоже не смогла вспомнить.

– Или просто поболтаем на кухне. А?

– Конечно приезжай, – сказала та придавленным слезами голосом. – Я так по тебе скучаю!

Алина почувствовала, как запершило в горле. Да-а, что-то она и правда в последнее время уделяла маме слишком мало внимания.

– Ну вот и славно, – сказала она. – Тогда завтра утром жди меня к себе.

– Хорошо. Может... сегодня приедешь? – робко спросила та.

– Сегодня?

Притихший дом, остывший камин, темнота за окном, всепоглощающее одиночество...

Но, с другой стороны, так не хотелось выходить из дома, греть машину и куда-то ехать в снегопад. Кроме того, она уже настроилась, что переедет к маме завтра. А сегодня заберется в уютную норку постели и будет спать-спать-спать...

– Нет, сегодня уже поздно, – сказала Алина. – Мне ведь нужно поставить дом на охрану и потом еще сколько ехать до тебя...

Алина посмотрела на висящие над каминной полкой часы: половина девятого вечера. Ну... Еще далеко не ночь, но...

– Хорошо-хорошо, – тут же согласилась мама. – Я буду волноваться, как ты поедешь по ночи. Буду завтра тебя ждать.

– Пока. Целую.

Она положила радиотелефон на каминную полку, когда в глубине дома зазвонил мобильный. Интересно, кто это может быть? Все, кто может позвонить, думают, что она сейчас проходит регистрацию в аэропорту. Может, хотят пожелать счастливого пути?

Алина поднялась по лестнице на второй этаж – мобильник звонил из спальни. Пройдя мимо кабинета мужа, мельком заглянула в открытую дверь: темные шкафы вдоль стен, массивный стол, придвинутое к нему кожаное кресло. На какое-то мгновение Алине вдруг показалось, что над спинкой кресла возвышается макушка Влада. Она даже вздрогнула и мотнула головой, отгоняя видение.

Конечно же, кабинет оказался пуст, а в кресле никто не сидел.

Закрыв дверь, Алина зашла в спальню. Сотовый лежал на кровати. Склонившись над ним, Алина увидела, что звонит Олеся – еще одна дочь Влада. От двух браков у него остались две дочери и сын, которого Алина ни разу не видела, потому что он, отучившись за границей, остался там жить. Несколько секунд она смотрела на сотовый, раздумывая отвечать на звонок или нет, потом все-таки решила ответить. Олеся была ей симпатична своей непосредственностью. Безалаберная, смешливая, без перехода впадающая то в черную меланхолию, то в бурлящий, прямо-таки первобытный восторг, она была вся на виду, так что порой даже страшно за нее становилось: как бы кто этим не воспользовался.

– Аленюсик, привет! – завопила Олеся так громко, что Алина даже отвела сотовый от уха. – Папец сказал, вы никуда не полетели. Вот классно!

Алина усмехнулась: да, куда уж лучше.

– ... Аленюсик, миленькая, выручи меня! – голосила Олеся, как на пожаре. – Мне очень-очень нужно забрать у препода диплом с рецкой, а ехать к нему я сейчас никак не могу! Ну просто никак! А мне очень нужно!

– Заберешь завтра, – сказала Алина.

– Ты что?! Завтра будет уже поздно! Лучше уж прыгнуть с моста в реку и утопиться!

– Река замерзла, – заметила Алина. – Только голову разобьешь.

– Да? Ой, и правда замерзла... – сникла Олеся, но тут же воодушевленно воскликнула: – тогда я повешусь и отравлюсь!

"Господи, какая дурочка!" – подумала Алина, и со смехом спросила:

– То есть вариант с разбитой головой тебя не устраивает?

– Не-е-е, это не красиво.

– Висельницы тоже на любителя.

– Ох! – вздохнула Олеся и, помолчав, заканючила: – Ну, Алинюсик! Пожалуйста! Ты же няшечка! Ты самая добрая, самая-самая!

Алина поймала себя на том, что улыбается. Похоже, лечь пораньше ей сегодня не удастся.

– Где живет твой преподаватель? – спросила она.

– Я тебя люблю! – Олеся снова зазвенела, точно весенняя капель. – Он... совсем недалеко. В Пашино.

– Вот так недалеко, – усмехнулась Алина. Это же совершенно на другом конце города, да еще до города от коттеджного поселка Влада нужно доехать.

– Ну... да, далековато... – признала Олеся. – Но ты же хорошая, да?

– Я просто супер, – рассмеялась Алина. – Где твоего преподавателя в Пашино искать?

– А я тебе уже смс-ку с адресочком препода и телефончиком скинула, – тут же затараторила девушка. – Зовут Эжер Алексеевич. Ты мне, пожалуйста, этот диплом потом домой привези, ага?

Менеджеры по продажам в фирме Алины называли такой метод "агрессивным окучиванием клиента".

– Ладно, – шутя проворчала она. – Привезу.

– Ой, как классно! Спасибо, Алинюсик! Я так тебе благодарна, так благодарна! Ты даже не представляешь! Очень жаль, что у вас с отдыхаловкой ничего не вышло.

– Ничего. Какие наши годы.

– Ну... тогда пока, что ли? Чмоки-чмоки!

Голос Олеси сменили короткие гудки. Алина посмотрела в окно. Так по-прежнему падал снег.