Текст книги "Казанова"

Автор книги: Елена Морозова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Аудиенция у папы, орден, не хватало только любовного приключения, и оно не заставило себя ждать. Покидая папскую резиденцию, Казанова встретил старого знакомца по имени Момоло, служившего уборщиком в покоях его святейшества. Обрадовавшись встрече, Момоло пригласил Соблазнителя к себе на ужин, извинившись заранее, что живет он небогато и пища будет исключительно простая. Не желая обидеть приятеля, Казанова согласился, но выговорил позволение принести с собой вина. Когда же он отдавал приказание слуге, то, поразмыслив, он велел ему захватить еще и солидный окорок.

Однако приготовления гостя отчасти были напрасны: хозяин подал на стол огромную поленту и гигантскую кастрюлю, до краев наполненную свиными отбивными. Так что у многочисленного семейства Момоло, состоящего из супругов, четырех дочерей, старшей из которых было двадцать четыре года, и двух малолетних сыновей, были все шансы отлично утолить голод. Вино пришлось на столе очень кстати. Рассыпая вокруг себя жемчужины собственного красноречия, Казанова с тоской отметил, что все дочери Момоло на удивление нехороши собой. Но судьба все же послала Соблазнителю красавицу, соседскую дочку. Девицу эту звали Мариучча, лет ей было семнадцать-восемнадцать, росту она была высокого, но сложена так пропорционально, что, казалось, над фигурой ее поработал резец самого Праксителя. Глаза у нее были черные, кожа белоснежная, волосы светлые, заплетенные в четыре косы и уложенные на затылке. Она жила вместе с матерью, женщиной бедной и чрезвычайно набожной, отпускавшей дочь только в церковь и иногда в гости к соседям, которые, зная об их нужде, нередко приглашали ее поужинать, что они и сделали в этот раз. Каждый раз при взгляде на Мариуччу Казанова ощущал сильное волнение, и к концу трапезы он окончательно решил, что добьется этой девушки.

Его невольным помощником в задуманном предприятии стала старшая дочь Момоло, предложившая Казанове купить лотерейный билет, из тех, которые она подрядилась продавать. Соблазнитель попросил Мариуччу вытянуть ему билетик, и та, смущаясь, исполнила его просьбу. Билет оказался выигрышным, и Казанова, узнав, что приглянувшаяся ему красавица очень бедна, решил отдать ей выигрыш и таким образом познакомиться с ней поближе. Деньги были переданы матери девицы через Момоло, а саму Мариуччу Казанова подкараулил возле церкви, куда та прилежно ходила каждый день. Поблагодарив Соблазнителя за подарок, Мариучча выслушала его весьма прозрачное предложение, подумала и сказала:

– Сударь, я очень хочу вырваться из тисков бедности и зажить своим домом. Недавно ученик парикмахера, приятный молодой человек, видевший меня несколько раз в доме Момоло, прислал мне письмо, где он предлагает жениться на мне, если я смогу принести ему в приданое четыреста экю, дабы он смог открыть парикмахерскую. После вашего великодушного поступка приданое мое составляет двести экю. Если вы согласны вручить моему исповеднику для меня еще двести экю, придумав приличествующий тому предлог, я готова исполнить вашу просьбу. Отдать деньги напрямую матушке нельзя, она наверняка заподозрит меня в чем-нибудь дурном. А если их вручит ей мой исповедник, коего она безмерно уважает, она примет их с благодарностью.

Условие, поставленное Мариуччей, было исполнено в тот же день. Потом, сгорая от нетерпения, Соблазнитель снял квартирку неподалеку от церкви, которую посещала девушка, и на следующий день уговорил ее вместо служения Господу заняться служением Венере. Мариучча была девственна и неопытна, однако ученицей оказалась смышленой и прилежной. Казанова был так доволен, что подарил ей еще сто экю – «на новое платье к свадьбе». Еще несколько раз встречался он со своей новой любовницей и каждый раз делал ей маленькие подарки. Во время последнего свидания он спросил девушку, как та собирается объяснять мужу свою опытность в тех вопросах, в которых невинным молоденьким девушкам обычно разбираться не следует.

– Он получает желанную парикмахерскую, поэтому, полагаю, ничего лишнего спрашивать не будет. А я не собираюсь изменять ему, – разумно ответила Мариучча.

Получив от Вечного города все, чего желал, Казанова стал готовиться к отъезду. Зайдя к Момоло попрощаться, он с удовлетворением узнал, что Мариучча выходит замуж, «делает хорошую партию», несомненно, заслуженную этой набожной и добродетельной девицей. Усмехнувшись про себя, Казанова распрощался с семейством и уехал в Неаполь, город, где, как он предполагал, его ждет немало приятных встреч.

Прибыв в Неаполь, где он не был почти восемнадцать лет, первый визит свой он нанес герцогу Маталоне, с коим он познакомился в Париже. Искренне обрадовавшись его приезду, герцог заявил венецианцу, что тот будет жить у него, и тотчас послал в гостиницу своих слуг, дабы те перенесли к нему в дом вещи гостя. Поломавшись для приличия, Соблазнитель согласился. Герцог представил его обществу, ежеобеденно собиравшемуся у него в доме, а также своей супруге, надменной и чопорной даме, решившей не удостаивать гостя своим вниманием. Несколько раз пытался Казанова заговорить с ней, один раз даже попробовал обольстить, однако труды его были напрасны. Тогда он решил более не тратить на нее силы, предоставив ей упиваться собственной гордыней.

Герцог же, напротив, был чрезвычайно мил и любезен. Зная натуру Казановы, он предоставил ему апартаменты с отдельным выходом, так что в случае нужды Соблазнитель всегда мог спокойно проникнуть к себе, не привлекая внимания герцогских слуг. Сам герцог вел рассеянный образ жизни, обожал театр и даже имел любовницу. Последнее изрядно удивило Казанову, ибо герцог слыл импотентом, и даже родившегося у него сына злые языки именовали «материнским подарком». Разумеется, при герцоге никто не смел высказывать свои сомнения в законнорожденности мальчика, но за глаза судачили вовсю.

Герцогскую любовницу звали Леонильда, ей было семнадцать, она была красива, образованна, говорила на нескольких языках, цитировала Лафонтена и со знанием дела рассуждала о философии. Ее маленькой слабостью была опера-буфф. Маталоне содержал ее как королеву, ни в чем не отказывал, купил ей небольшой дом и украсил гостиную модными в те времена китайскими эротическими гравюрами. Приглашенный в дом к Леонильде, Казанова высказал свое удивление, как может герцог, глядя на столь искусно выполненные гравюры, оставаться совершенно равнодушным к дамским прелестям. В ответ Маталоне лишь улыбнулся и для вящей убедительности расстегнул панталоны и продемонстрировал ему свое безразличие к малопристойным изображениям. В отличие от приятеля Соблазнитель весь пылал от страсти. Когда же в гостиную наконец вошла Леонильда, Казанова буквально бросился к ней и впился губами в ее руку. Девушка была неотразима, и пылкий венецианец тотчас предложил ей руку и сердце. Все естество его уже сейчас было готово доказать ей пламень внезапно вспыхнувшей страсти.

Герцога предложение Казановы обрадовало. Он сказал, что напишет матери Леонильды, дабы испросить ее согласия, и сам пообещал дать за девушкой приданое. Леонильду никто ни о чем не спрашивал, но судя по тому, какие веселые и кокетливые взгляды бросала она на Казанову, возражений у нее не было. Гости и очаровательная хозяйка поужинали, сопровождая трапезу оживленной беседой, а потом герцог повез Соблазнителя в игорный дом – заглушить его любовную страсть азартом игрока. Но любовь все же оказалась сильнее страсти картежника, образ прекрасной Леонильды, видимо, препятствовал Авантюристу сосредоточиться на игре, в результате чего он проиграл почти две тысячи дукатов… герцогу Маталоне. Опасаясь, как бы его не заподозрили в желании обобрать гостя, живущего под его крышей, Маталоне деньги взял (этика игрока обязывала его сделать это!), однако желая Казанове доброй ночи, он вручил ему записку, в коей предлагал открыть кредит у своего банкира, причем без всяких залогов и поручительств. Соблазнитель оценил деликатность гостеприимного хозяина, однако воспользоваться предложением отказался, ибо намеревался отыграться. Как пишет Казанова в своих «Мемуарах», он всегда был чувствителен к проигрышам, однако хорошо умел скрывать свое огорчение. «Моя природная веселость помогала мне искусно маскировать свою печаль, и, не вызывая неудовольствия других игроков, мне было проще отыграться на слово», – отмечал он. На этот раз, впрочем, играть на слово у него не было нужды: хотя проигрыш был чувствителен, деньги у него оставались.

Утром герцог, получив отказ Казановы прибегнуть к услугам его банкира, но по-прежнему желая загладить невольно случившуюся неловкость, предложил Соблазнителю на вечер свою ложу в театре и, разумеется, общество очаровательной Леонильды, которую теперь с полным правом можно было называть невестой Казановы. От такого предложения гость не смог отказаться. Вечером в антракте Леонильда с улыбкой сообщила жениху, как тот вчера с невозмутимым лицом проиграл почти две тысячи дукатов.

– Все, видевшие тебя в те минуты, были восхищены твоим хладнокровием, – промолвила она.

– Влюбленный не должен играть, ибо он думает только о возлюбленной, а не об игре, – ответил Казанова.

– Тогда не играй.

– Увы, не могу. Скажут, что я испугался проигрыша или что у меня нет денег.

– Я загадаю, чтобы ты выиграл. А завтра утром ты придешь ко мне вместе с герцогом, и вы мне расскажете, как все было.

На следующий день Казанова с герцогом отправились к Леонильде. Настроение у обоих было превосходное: гость отыгрался, герцога больше не мучили угрызения совести, и приятели весело шутили. Вновь заговорили о гравюрах в гостиной Леонильды, куда был подан завтрак. Герцог вновь продемонстрировал, теперь уже обоим сотрапезникам, сколь равнодушен он к этим картинкам. Соблазнитель поддержал его: действительно, как можно думать о каких-то рисунках, когда рядом находится такое очаровательное существо! И предложил провести эксперимент. Глядя на стену, где висели гравюры, он предложил герцогу проверить, действуют ли они на его способности любовника. Герцог протянул руку, пощупал и, усмехнувшись, заявил, что, видимо, они с Казановой имеют одинаковый дефект.

– Нет, не убирайте руку, – продолжил командовать Казанова, – и смотрите.

Соблазнитель устремил взор на прекрасную Леонильду, потом медленно взял руку девушки и поднес ее к губам.

– О-о-о! – воскликнул герцог, вскочил и принялся вытирать руки салфеткой.

Победа Соблазнителя была полной, а реальная красота Леонильды восторжествовала над красавицами нарисованными.

С этого дня Казанове стало везти в карты. Каждый вечер он оставался в выигрыше и утром докладывал об этом невесте, продолжавшей мягко уговаривать его не играть. Соблазнитель остановился, когда общая сумма его выигрыша составила пятнадцать тысяч дукатов, тут он решил, что он уже почти человек семейный и пора проявить мудрость. Тем более что на следующий день ожидался приезд матери Леонильды, пожелавшей познакомиться с женихом дочери. Возможно, если бы Казанова не отдавал столько энергии и времени игре, фактический брак его с Леонильдой уже состоялся бы, ибо девушка искренне влюбилась в обаятельного венецианца, невзирая на то, что он был старше ее почти на восемнадцать лет.

Утром, как обычно, герцог и Казанова отправились к своей обожаемой красавице. Войдя к ней в спальню, куда они, как близкие друзья, допускались в любое время, они увидели, что Леонильда разговаривает с какой-то дамой в дорожном платье. Дама обернулась… и Казанова чуть не вскрикнул от изумления. Это была донна Лукреция!

Донна Лукреция была удивлена не меньше Соблазнителя, ей сообщили, что дочь ее выходит замуж, но не назвали имени будущего супруга. И теперь, увидев Казанову, она издала громкое «ах!» и медленно опустилась на стоявшую рядом софу. Растерянная Леонильда смотрела то на жениха, то на мать, пытаясь понять, что произошло. Не менее изумленным выглядел и герцог.

– Донна Лукреция, – наконец выдавил из себя Казанова, – я счастлив.

– О Боже, вы собираетесь жениться на моей дочери! – слабым голосом прошептала донна Лукреция.

От ужасного подозрения волосы у Казановы встали дыбом: по возрасту Леонильда вполне могла быть его дочерью. Но ведь в то время, когда они с Лукрецией любили друг друга, возлюбленная его была замужем! Тем временем Леонильда и герцог, сообразившие единственно, что Казанова и донна Лукреция были знакомы прежде, терялись в догадках и вопрошающе взирали на венецианца. Но тот без лишних слов встал и, предложив руку донне Лукреции, пригласил ее пройти с ним в соседнюю комнату. Едва они оказались одни, как донна Лукреция стремительно произнесла:

– Леонильда – ваша дочь. Мой муж, с которым мы в Риме ни разу не были близки, знал об этом, но любил ее, как родную дочь. Скажите же мне, свершился ли ваш брак или еще нет?

– Нет, дорогая.

Лукреция вздохнула с облегчением. Женщина решительная, она принимала любовь без предрассудков и ложного стыда, полная свобода в любви была для нее совершенно естественна, и если общество почитало инцест преступлением, то она судила его по своим собственным законам и признавала его в тех пределах, в которых сама была готова его допустить. Так, Казанове она прозрачно намекнула, что утолить свою страсть к Леонильде он сможет, когда та выйдет замуж.

Негласное одобрение инцеста характерно для светских развратников-либертенов XVIII столетия. Рассуждая об этом с Казановой, герцог Маталоне, узнавший, что Леонильда – дочь венецианца, стал утверждать, что ни один философ не назовет инцест преступлением. Мнение это порождено исключительно повсеместно распространившимся и глубоко укоренившимся предрассудком. Соблазнитель поддержал герцога. Любовь взаимна, когда любящие чувствуют себя равными другу другу. Между отцом и дочерью равенства, разумеется, быть не может, ибо дочь обязана почитать того, кто породил ее, следовательно, она не может испытывать к нему той нежности, которую испытывают к любовнику. Когда отец овладевает дочерью силой, используя свою родительскую власть, он поступает как тиран, что отвратительно. Но если отец и дочь взаимно любят друг друга как любовники, следовательно, доводы, противные их любви, для них просто не существуют. «Инцест, вечный сюжет греческой трагедии, вызывает у меня не слезы, а смех, и если я плачу над „Федрой“, то к этому меня побуждает искусство Расина [57]57
  Жан Расин(1639–1699), французский драматург-классицист.


[Закрыть]», – завершил свои рассуждения Казанова. Был ли он искренен в своих словах или же старался не отстать от собеседника, стремился показать свое «свободомыслие», доказать, что он человек без предрассудков? Возможно, и то и другое. Ведь если бы это был сиюминутный, ничего не значащий разговор, вряд ли он стал бы приводить его в своих «Мемуарах». И хотя он утверждал, что крушение брачных планов изрядно опечалило его и поэтому он решил немедленно покинуть Неаполь, не исключено, что настроение его было испорчено прежде всего самой необходимостью принять такое решение. Он всегда был готов исполнить любой собственный каприз, но надобность сделать что-либо под давлением обстоятельств приводила его в состояние дискомфорта.

До отъезда Его Величество Случай в лице герцога Мата-лоне толкнул Казанову в объятия донны Лукреции, которая, несмотря на свой почтенный возраст (она была несколькими годами старше Соблазнителя), все еще была хороша и обладала бурным темпераментом. После обильного обеда, устроенного герцогом в доме Леонильды, Соблазнителя стало клонить в сон, его раздели, уложили на кровать, и он моментально заснул, а когда проснулся, герцога уже не было, а возле кровати сидела донна Лукреция. Исполненный нежности к бывшей любовнице Соблазнитель притянул ее к себе, и вскоре они оба лежали в одной постели в костюмах Адама и Евы. Далее действие разворачивалось еще более бурно и стремительно. В спальню вошла Леонильда, и Лукреция, гордясь красавицей-дочерью, приказала ей раздеться, дабы отец мог полюбоваться ею во всей ее природной красе. Девушка с удовольствием выполнила приказание, и когда Соблазнитель налюбовался ею вволю, третьей нырнула в постель: ей было ужасно любопытно, каким образом восемнадцать лет назад «папа и мама сделали ее». Когда же к утру она своими нежными ручками помогла обоим утомленным (и не слишком молодым) любовникам в последний раз достичь вершины блаженства, она была в таком восторге, что немедленно пересказала все свои впечатления явившемуся к завтраку герцогу Маталоне. Как написал Казанова, герцог должен был только радоваться, что он, при своем бессилии, не остался у Леонильды на ночь.

После сей страстной ночи Казанова, все еще охваченный брачной лихорадкой, предложил Лукреции жениться на ней. Та согласилась, но при условии, что Соблазнитель прекратит свои странствия и обоснуется в Неаполе. Разумеется, и этот брачный проект растаял, как туман, и, распрощавшись с гостеприимным Неаполем, Казанова уехал в Рим.

В Рим Соблазнитель вернулся к началу карнавала. Возможно поэтому б о льшую часть пребывания своего в Вечном городе он провел в различных увеселениях – дружеских пирушках и оргиях с участием девиц, английских джентльменов, аббатов и кастратов. Однако, судя по рассказу Казановы, сам он к буйствам, участники которых предавались мужеложеству, лесбиянству и содомскому греху, причастен не был, а являлся исключительно созерцателем. Когда же на смену карнавалу пришел пост. Соблазнитель покинул Рим и отправился дальше на поиски удовольствий. Красавицы наскучили ему, и он решил вернуться в Париж.

«ПЕРЕРОЖДЕНИЕ» ЛЕГКОВЕРНОЙ МАРКИЗЫ

В столице он поселился в роскошной квартире на улице дю Бак, снятой для него заботливой мадам д’Юрфе, с нетерпением ожидавшей, когда он наконец приступит к операции ее «перерождения».

Как предполагают многие, между Казановой и маркизой происходил отнюдь не платонический роман. Правда, на этот раз в роли соблазнителя выступала маркиза, сорок лет назад считавшаяся самой красивой женщиной Парижа. Некоторое время Соблазнитель наслаждался покоем: вечерами он играл в карты, ночью предавался любовным трудам с маркизой, а днем спал. Все проигрыши его, разумеется, мгновенно оплачивались. Взяв, по сути, великого чародея на содержание, мадам д’Юрфе время от времени напоминала ему о своем горячем желании стать мужчиной. Тогда Авантюрист поведал ей, что младенец мужского пола, которому предстоит воспринять ее душу, зародится во чреве девственницы, откуда выйдет прямо в руки маркизе, а затем, плотно к ней прижавшись, пролежит семь дней в кровати; на седьмой день маркиза поцелует его в губы, передавая ему свое последнее дыхание, и умрет, но душа ее продолжит жить в этом младенце. Казанова будет воспитывать отрока до трех лет, дабы душа маркизы окончательно закрепилась в его теле. План привел почтенную даму в восторг, и она стала торопить чародея с поисками божественной девственницы. На время поисков Казанова по велению духов прекратил с ней плотские сношения. Скорее всего, эта связь ему наскучила, ведь даже самые страстные его романы редко продолжались более трех месяцев.

Подыскивая сообщницу, Казанова остановил свой выбор на юной фигурантке Кортичелли, с которой он познакомился в Болонье. Сейчас Кортичелли выступала в Праге, и Соблазнителю пришлось приложить к письму изрядную сумму, чтобы она соблаговолила сняться с места и приехать к нему в Париж. Прибыв в столицу, девица быстро освоилась как с новой ролью божественной избранницы, так и со старой ролью любовницы Казановы. Соблазнитель представил ее д’Юрфе как последнюю принцессу из древнего и некогда могущественного византийского рода Ласкарисов. Маркиза приняла девицу с почетом, подобающим наследнице императорской фамилии (в XIII веке императоры из рода Ласкарисов правили Никейской империей), и преисполнилась уверенности в успехе предстоящей операции, ибо Юрфе и Ласкарисы в прошлом были связаны родственными узами. Торжественную церемонию назначили на апрельское полнолуние.

Для этого события Казанова, взявший на себя роль отца будущей перерожденной маркизы, заказал себе длинный шелковый балахон и несколько новых платьев для Кортичелли. Хотя процедура зачатия одежд не требовала, маг Казанова пожелал обставить ее с максимальной роскошью. В спальне маркизы воскурили благовония, возле застеленного тончайшими простынями ложа поставили серебряную лохань с ароматической водой для омовения. В полночь Казанова в блестящем балахоне вместе с одетой во все белое Кортичелли явились в спальню, где их с нетерпением ожидала маркиза, облаченная в легкую переливчатую тунику и увешанная драгоценностями. Бриллианты, сапфиры и изумруды сверкали в ушах, на старческой шее, на скрюченных от возраста пальцах. Соблазнитель знал, что маркиза владеет поистине бесценной коллекцией фамильных драгоценностей, однако в таком количестве он видел их впервые. Сделав над собой поистине героическое усилие, он сумел погасить алчный блеск во взоре, успев при этом заметить, как глаза его сообщницы полыхнули таким же нездоровым блеском. На их счастье взволнованная предстоящим событием маркиза не обратила внимания, какое впечатление произвели ее украшения на шарлатана и его подругу. С помощью жаждущей переродиться мадам д’Юрфе маг и божественная избранницасняли одежды, взошли на ложе и приступили к процедуре зачатия. Не желая упустить ни единого мгновения столь важного события, маркиза осторожно легла рядом. Присутствие зрителей, как обычно, приободрило Соблазнителя, и он быстро и доблестно справился со своей задачей. Затем, совершив омовение, он облачил Кортичелли в белый балахон, отделанный дорогими кружевами, и уложил спать на кровать маркизы. Несколько дней д’Юрфе ни на шаг не отпускала от себя «избранницу», которой предстояло выносить будущую маркизу в мужском обличье. На ночь она укладывала ее к себе в постель и, просыпаясь, прислушивалась к ее ровному дыханию.

Несмотря на очевидный успех, мадам д’Юрфе продолжала приставать к Казанове с вопросом: уверен ли он, что зачатие произошло? Сначала чародей отделывался туманными фразами, а потом пообещал спросить у оракула. Ответ духа, переданный через Казанову, поразил маркизу: зачатия не произошло, ибо на церемонии незримо присутствовал черный гений,чья злая воля воспрепятствовала свершению события. Необходимо повторить процедуру в мае, но уже не во Франции, а за ее пределами. От себя лично чародей попросил удрученную даму отослать в Лондон к матери юного Помпеати, недвусмысленно намекая, что именно этот шустрый юноша своим любопытством навлек на маркизу козни злых духов. Помпеати, с некоторых пор проживавший в доме д’Юрфе, действительно с большим удовольствием наблюдал в щелку процедуру «перерождения». Кортичелли, узнав, что юношу собираются отослать по распоряжению Казановы, возмутилась: Помпеати совсем недавно стал ее любовником, и она пока не собиралась с ним расставаться. Когда же божественная избранница обнаружила, что сообщник в суетезабыл передать ей дорогое ожерелье, врученное ему для нее мадам д’Юрфе, гневу ее не было границ. Она не собиралась таскать каштаны из огня даже для Казановы!

Операция по перерождению маркизы сорвалась, и организатор ее вместе с участниками, исполняя волю духов, выехал в Аахен. Однако в Аахене злопамятная божественная Ласкарисзаявила, что больна, легла в постель и не сдвинулась с места несмотря ни на какие уговоры. Но авторитет оракула все еще был велик, и Казанове удалось убедить мадам д’Юрфе, что черный гений околдовал божественную избранницу, она сошла с ума и ей теперь предстоит родить страшного и ужасного гнома. Идея помешательства избранницыпришла в голову Казанове после угроз Кортичелли разоблачить шарлатана и оказалась очень своевременной. Избранница действительно сумела остаться наедине с маркизой и рассказать о проделках Соблазнителя. Но завершить свое повествование ей не удалось: почтенная дама, предупрежденная о ее безумии, выставила ее вон, не поверив ни единому ее слову.

А Казанова окончательно рассорился с Кортичелли после того, как застал ее в гостиничном номере в постели с молоденьким каноником. Увидев грозного Казанову, каноник перепугался и тотчас пообещал никогда больше не останавливаться в одной гостинице ни с ним, ни с девицей. Страшно вращая глазами и изрыгая жуткие угрозы в адрес негодяя, покусившегося на честь небесного создания, Казанова с трудом сдерживал смех. Когда же каноник, подхватив одежду, словно ошпаренный, выскочил из комнаты, Соблазнитель устроил сцену любовнице, заявив, что между ними все кончено, а когда та стала требовать у него подарки, переданные для нее маркизой, ответил, что она их не заслужила. Словом, расставание с Кортичелли получилось отнюдь не мирным и не благостным.

Новая неудача не обескуражила мадам д’Юрфе, отличавшуюся не только легковерием, но и долготерпением. Маг и чародей также еще не исчерпал своей изобретательности. Ему даже удалось найти новую сообщницу, некую Мими, но та оказалась плохой актрисой, и Казанова, видя, что процедуру вновь приходится отложить, сумел убедить маркизу спросить гения Луны Селениса, где и когда должна будет состояться церемония перерождения.

Водевиль под названием «переписка с Селенисом» был поставлен и разыгран поистине блистательно; режиссер Казанова превосходно справился с ролью посредника. Декорации, созданные им для процедуры отправки письма на Луну и получения ответа от гения ночного светила, свидетельствовали, что он не зря читал каббалистические книги и слушал разговоры Брагадина и его друзей-оккультистов. В зале, окна которого были распахнуты настежь, дабы лунный свет свободно проникал в дом, был установлен огромный чан с теплой ароматизированной водой. Вплотную к чану была придвинута мраморная чаша, где, источая горьковатый запах, тлели ветки можжевельника. Когда ближе к полуночи маркиза наконец завершила писать письмо на Луну, Казанова взял ее за руку и торжественно повел в приготовленное для отправки послания помещение. Там царил полумрак, свечей не зажигали, и только лунный свет да синеватые огоньки, время от времени пробегавшие по можжевеловым веткам, освещали черную блестящую гладь воды, от которой исходил сладковатый дурманящий запах, «услаждавший», по словам Казановы, «обоняние лунного гения». С трудом сдерживая смех, чародей повелел маркизе раздеться, затем обнажился сам, подвел почтенную даму, сжимавшую в руке письмо, к чаше с тлеющим можжевельником и проникновенным голосом принялся читать заклинания, украдкой поглядывая в ее сторону и желая уловить момент, когда экзальтация ее достигнет своего предела. Затягивать процедуру было не в его интересах: вдохновенно произносить выдумываемые на ходу слова – это труд не из легких. Наконец, заметив, что маркиза готова поверить во что угодно, он взял у нее письмо и бросил в чашу. Бумага вспыхнула ярким пламенем, и ошалевшей от дыма и ароматов пожилой женщине показалось, что по дорожке льющегося в окна лунного света действительно побежали ввысь слова…

Письмо было отправлено, теперь следовало получить ответ. Пряча в левой руке послание Селениса,написанное серебряными буквами на вощеной бумаге, Казанова вместе с д’Юрфе погрузился в чан и снова принялся читать заклинания, радуясь про себя, что вода не успела полностью остыть. Маркиза же, похоже, окончательно утратила способность мыслить, так что водные процедуры можно было не затягивать. Через десять минут на поверхности воды плавал ответ лунного гения, упавший в чан прямо с бледного луча ночного светила. После того как дрожащей рукой мадам д’Юрфе схватила послание, Соблазнитель помог ей выбраться из воды, обсушиться и одеться. Затем он вручил ей белую шелковую подушечку с лежащим на ней посланием, и они вместе прошествовали в ее апартаменты читать ответ Селениса. Решение гения Луны гласило: перерождение отложить на год, процедуру перенести в Марсель, куда маркиза и Казанова должны прибыть в мае следующего года. За время, оставшееся до церемонии, маркизе следует готовить дары для благих гениев, слушаться указаний Посвященного (то есть Казановы) и вести уединенный образ жизни. Сколь велико ни было его влияние, Соблазнитель опасался, как бы кто-нибудь из претендующих на наследство родственников мадам д’Юрфе не сумел раскрыть ей глаза на истинную подоплеку его поступков: ведь уверившись в магическом даре Казановы, она безропотно оплачивала его карточные проигрыши и выписанные им подложные векселя. Конечно, игра в общение с духами и прочими потусторонними силами изрядно занимала Соблазнителя, иначе он не отдавался бы ей с такой страстью и изобретательностью, однако вряд ли он стал бы играть в нее без всякой корысти. К примеру, драгоценности, врученные маркизой для Кортичелли, стоили более шестидесяти тысяч франков, и когда Соблазнителю случилось наделать долгов, он удачно заложил их, но, кажется, потом так и не выкупил. Тем не менее угрызения совести его не мучили, ведь, по его словам, когда Кортичелли расставалась с ним, она была значительно богаче, чем до их встречи.

Так и не доведенное до конца предприятие было перенесено на ближайшую весну в Марсель. А на следующий день главные участники спектакля под названием «перерождение» разъехались в разные стороны: маркиза – в Лион, а Казанова – в Женеву.

В Женеве Соблазнитель, как всегда, остановился в гостинице «Весы». Первым, кого он встретил в городе, был его приятель-синдик. Он сообщил, что господин де Вольтер продал Делис герцогу де Виллару и переехал в Ферне. Соблазнитель тотчас заметил, что отнюдь не собирается посещать господина де Вольтера, напротив, намеревается отдохнуть.

На следующий день ветреное сердце Соблазнителя было отдано двум юным особам – Гедвиге и Елене. Гедвига была племянницей знакомого пастора Казановы, и в прошлый приезд он имел возможность познакомиться с ней и с ее дядей, но поглощенный противостоянием с господином де Вольтером и увлеченный обитательницами одинокого домика, не сумел по достоинству оценить ее прелести. Гедвига слыла девушкой бойкой, начитанной и обожала теологические споры, в которых, по обыкновению, побеждала. Скромная и застенчивая Елена была ее родственницей. Несмотря на неброскую красоту, синдик с первого взгляда влюбился в Елену, но стыдливая красавица не отвечала на его ухаживания.

Прослышав о приезде Казановы, дядя Гедвиги пригласил венецианца на обед, где, помимо его племянницы и Елены, собралось еще несколько человек. Как всегда в таких случаях, пастор не упустил возможности похвалиться способностями Гедвиги находить ответы на любые философские, главным образом теологические, вопросы. Тогда один из присутствующих спросил у девушки: