Текст книги "Умри, ведьма!"

Автор книги: Елена Первушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 28

Склеп, как и заведено, располагался в подземелье замка, рядом с винным погребом, угольным подвалом и старой гардеробной.

– Неплохо покойнички устроились! – решил Дудочник, когда они с Десси обследовали подземелье. – Погреться, одежду сменить, винца хлебнуть…

Во времена Большой Уборки до склепа ни у кого руки не дошли, да, впрочем, там и грязи особой не было: если какая пыль туда попадала, ее смывала вода, по капле оседавшая на так и не отогревшихся с прошлой зимы стенах. Холод, сырость и запах нежилого дома.

Склеп был невысок – посередине потолок лишь чуть выше роста среднего человека, а в боковые крипты можно было заглянуть, только присев не корточки. И невелик – в нем помещалось не более двух дюжин каменных гробниц, напоминавших Десси гусятницы. На крышках гробниц лежали, уставив невидящие глаза в потолок, каменные изваяния их владельцев – кто с оружием, кто с лютней, кто с беркутом на плече, кто с любимой собачкой у ног. Когда приходило время потесниться и принять в это молчаливое общество нового собрата, старейший прах замуровывали в стену, а в освободившуюся гробницу ложился новый граф ди Луна. Погребальную нишу в стене закрывали барельефом, и сейчас со всех сторон на вошедших смотрели мужские, женские и детские лица, исполненные не слишком искусно, но от этого не менее выразительные.

Карстен долго бродил по склепу и инспектировал родственников при свете чадящего факела. Наконец он нашел желанную могилу и подозвал Десси и остальных.

– Вот, – представил он покойницу, – Энвер ди Луна, моя тетка по отцу. Умерла семнадцати лет от роду или около того.

– А от чего померла? – Радка прониклась к покойнице таким сочувствием, что посмела задать вопрос господину маркграфу, перед которым в обычной жизни отчаянно трусила.

– Не знаю, – рассеянно отвечал Карстен. – Это же лет тридцать назад было, если не больше. Кажется, матушка говорила: «от тоски».

– От скуки, – буркнул Рейнхард и тут же заработал от брата подзатыльник.

– А что?! – тут же принялся оправдываться юный неслух. – Вон отец тоже всегда говорил: «Девке любая блажь прийти может, хоть Энвер нашу вспомни», – и ловко увернулся от второй затрещины.

Десси, не слушая перепалку братьев, рассматривала каменную графиню. Действительно молодая и, вероятно, миловидная – резчик даже не стал надевать ей на голову покрывало, а на пальцы колец, но любовно выточил каждую прядь пышных кос, каждый точеный пальчик и чуть удлиненные запястья. Лицо же изваяния основательно разъела вода, и догадаться, каким оно было прежде, оказалось невозможно. Ну да ладно, нам с лица воды не пить!

Десси положила ладони на грудь каменной девушки и прислушалась. И едва не отпрянула от неожиданности. В этой гробнице не было ни покоя, ни пустоты нежилого дома. Нет! Напротив, сквозь руки шеламки хлынули такая тоска и такой гнев, каких живой человек и впрямь мог не выдержать. Энвер не ушла за Меч Шелама, она была здесь – это Десси чуяла так же ясно, как чуешь запах человека, лежащего с тобой в одной постели. Энвер была здесь, и ей это очень не нравилось.

– Ну-ка, сходите за ломом, откроем крышку! Тут что-то не так! – распорядилась Десси.

Карстен удивился, но повиновался.

Вдвоем с Рейнхардом они сдвинули, а потом и вовсе отвалили тяжелую каменную крышку. И тут Мильда в ужасе прикрыла рот ладонью и схватилась за шипастый солнечный талисман Рейнхарда. Карстен негромко выругался. А Радка спрятала лицо в Дессиной юбке.

Они ожидали увидеть в гробу кучку костей да скалящийся череп. Вместо этого там лежала юная дева в голубом парчовом платье и белой мантии. Ее светлые, перевитые серебряными нитями и алыми лентами косы больше всего испугали Радку. Они казались совсем живыми.

Десси, однако, осталась невозмутимой, и Радка рискнула оторваться от ее юбки и еще раз взглянула на покойницу.

Нет, девушка не казалась спящей – она выглядела именно мертвой. Ее закрытые глаза ввалились, нос и скулы заострились, кожа на руках была сморщенной и сухой, как у старухи. Но невозможно было поверить, что ее похоронили не сегодня поутру, а тридцать лет назад.

– Что это, ведьма? – спросил Карстен. – Чудо? Колдовство?

Десси покачала головой:

– Она умерла не по своей воле. И умерла неспокойной. Ее держит здесь какая-то нужда, и она не хочет уходить.

– Похоже, мой замок – гостиница для мертвых неупокоившихся девиц. Со следующей я возьму плату, – мрачно сострил Карстен.

Десси между тем дотронулась пальцами до лба покойницы (как будто касаешься воска), потом скользнула рукой по ее груди, ощупала пояс, надеясь отыскать какой-нибудь знак (лучше всего записку), который помог бы ей разрешить загадку. И нащупала…

– Ну-ка, выйдите все! – велела она. – Мильда только пусть останется.

– Радка, Рейн, выйдите! – распорядился Карстен. – Я остаюсь.

Ребята взглянули на Десси, но спорить не стали.

Десси отстегнула дорогую пряжку, скрепляющую пояс, и без стеснения задрала юбку Энвер. Мильда и молодой граф увидели, что живот девушки разрезан от пупка до самого лона.

Мильда вновь ухватилась за браслет, на сей раз на запястье Карстена, и он не стал отнимать руку.

– В задницу всех! – пробормотал он себе под нос. – В задницу всех!

Десси взяла у Карстена из рук факел и склонилась над гробом.

– Резали уже после смерти, – сказала она. – Подтеков вокруг раны нет, и все жилы пустые. Похоже, ее вспороли мертвую, чтобы узнать, нет ли в ней чьего-то семени. И еще похоже, что она перед смертью голодала. То ли болела, то ли попросту не ела ничего. Ладно, хватит уже.

Шеламка вернула ткань на место, застегнула пояс, осторожно расправила складки.

– Помоги навалить крышку, доменос, и идите отсюда, а я колдовать буду…

– Ты можешь узнать, что с ней было? – спросил Карстен.

– Если смогу, тебе скажу, – пообещала шеламка.

* * *

Когда дверь склепа захлопнулась за графом и его кормилицей, Десси вновь положила руки на холодный камень изваяния, вновь ощутила исходящий оттуда ток печали и гнева и зашептала:

– Милая Энвер, милая сестра, прости, что тревожу. Я, Дионисия, сестра твоя в естестве, сестра твоя в горе, прошу твоей помощи. Дай мне свое покровительство, а я в благодарность помогу тебе довершить то, что ты не довершила.

Молчание. Потом Десси медленно разогнулась, чувствуя, как входит в нее чужая осанка, чужая манера. Теперь она может грациозно склонить голову, увенчанную диадемой, приподнять тяжелую юбку, переступая порог, вовремя откинуть в танце ногой длинный шлейф.

Кстати, почему бы нет?..

– Спляшем, доменос? – предложила Десси Карстену, выйдя из склепа.

И в ответ на его: «Ты чего, ведьма?!» – пояснила:

– Мы же должны увериться, что сработает. Проверь меня, доменос!

– Точно, Карс! – Рейнхард тут же оценил идею по достоинству. – Давай, а я подыграю! Покажи ей, братец!

И он, радуясь любой возможности покончить со всеобщим мрачным настроением, принялся отбивать ладонью на колене ритм простенького бранля. Радка тут же к нему присоединилась. Мильда уже ушла на кухню, и Карстен оказался в меньшинстве перед лицом банды юных заговорщиков.

Скептически улыбаясь, он поклонился Десси «малым поклоном» и подал ей руку. К концу бранля скептическая улыбка на лице молодого маркграфа превратилась в глупо-удивленную.

Глава 29

День, когда Сайнем со своим (принесла нелегкая!) войском отправился в свой (принесла нелегкая!) замок, получился каким-то невнятным.

Сквозь побуревшие уже клены, сквозь покрасневшие, звенящие на ветру кроны осин падали солнечные лучи, и парило совсем по-летнему, так, что даже Сайнем, по старой привычке обходившийся без доспехов, немилосердно потел. А уж каково приходилось остальным!

Из-за горизонта то и дело выплывали смутно-серые облака самого осеннего вида, но так и не проливались дождем, уползали стороной, лишь иногда краем задевая зенит и даруя маленькому отряду долгожданную прохладу.

– Душно очень, наверное, попадем-таки под дождь, – посетовал Сайнем.

Скар Бритва, племянник Армеда по матери и вдобавок княжеский виночерпий и брадобрей (большое доверие, если вдуматься), глянул на небо и уверенно ответил:

– Сейчас нет. Вот на обратном пути может ливануть. Но мы успеем, так?

Он обернулся за подтверждением к двум своим спутникам – Эргану Со Склона и Бресу, сыну Нора, – молодым воеводам Армеда, которых князь Пришеламья, как и в первый раз, послал вместе с Сайнемом для солидности. И те радостно закивали, предвкушая лихую и бездумную гонку на обратном пути, после того как они избавятся и от отряда, и от волшебника, и от миссии.

Говоря по правде, путешествовать по лесу с полусотней человек за спиной было приятнее, чем с полудюжиной. Никто не приставал, не заваливал дорогу деревьями, не шастал по кустам. Словом, добрались без приключений, если не считать маленького происшествия на мосту.

Отряд уже вдоволь попетлял по лесной дороге, а Сайнем потерял малейшее представление о том, где они находятся, и полагался лишь на саму дорогу: вывела однажды, выведет и на этот раз. И вот, когда волшебник в полной мере ощутил себя одинокой лодкой в безбрежном желто-зеленом море, из-за очередного поворота всплыл деревянный мост через неширокую речку.

«Было! – молча возликовал Сайнем. – Проезжали давеча! Было!»

Темная неглубокая речка выпрыгивала из леса, пробегала под мостом, задерживалась на мгновение на другой стороне в маленькой заводи среди притопленных бурых листьев кувшинок и снова убегала под своды ольхи и ивы.

Сайнем глянул вниз и невольно дернул поводья.

На песчаном дне заводи спала молодая женщина. «Утопленница?» – подумал Сайнем, но тут она шевельнулась, устраиваясь поудобнее, подтянула белое круглое колено к животу, подложила ладонь под щеку. Женщина была одета в темное, похожее на крестьянское, платье, но украшения на голове и на поясе были, вероятно, серебряными. Распущенные темные волосы полоскались в речной струе и не давали увидеть лицо.

В первый момент Сайнем решил, что ему напекло голову, но нет, дивы тоже заметили девушку: загомонили, принялись отпускать соответствующие шуточки, однако лезть в воду за разомлевшей красоткой никто не решился. Десятники без труда восстановили порядок, и маленький караван продолжил свое погружение в лес.

Воеводы не выказали ни малейшего интереса к этому буднично-безумному происшествию. Сайнем давно понял, что дивы предпочитают относиться ко всякой лесной дряни с уважительным безразличием.

* * *

Добрались. Мост замка, как и в прошлый раз, был опущен.

«Забавно, хозяин, хоть и смотрит букой, в душе не прочь слегка побравировать», – подумал Сайнем.

Ворота подняли еще при их приближении. Во дворе было полно народа. Не иначе, здешние смерды. Они тут же окружили прибывших. Держались без всякого страха, по-хозяйски, но дружелюбно. Лошадей повели на конюшню, солдат – вниз, в большую трапезную, Сайнема и его знатную свиту – наверх, в господские покои.

В зале Сайнему прежде всего бросилась в глаза фреска на песчаного цвета стене – девушка в чужанском платье, перебирающая струны маленькой старинной арфы. Только эта фреска, маленькие медальоны с танцовщицами на прочих стенах да еще расписной фриз из листьев плюща и цветков мака под потолком и составляли украшение зала.

Для гостей заранее поставили три высоких резных кресла да столик с вином и кубками. То ли слугам здесь не доверяли, то ли их попросту не хватало.

В глубине на возвышении сидели трое хозяев. Кроме знакомого уже Сайнему мрачного молодого маркграфа, здесь были совсем маленький графенок с горящими от любопытства глазами и сухопарая немолодая графинечка с унылым лицом и темно-бурыми, как куриные перья, волосами («Пыталась покрасить в рыжий, но неудачно», – догадался всезнайка Сайнем). Весь этот прием казался бывшей столичной штучке верхом вульгарности и неуклюжести, но дивы то ли не подавали виду, то ли действительно не замечали дурного воспитания хозяев. Они разом подняли руки в салюте, приветствуя владетеля здешних земель, и после этого маркграфская семья наконец соизволила встать и поклониться.

Поскольку старший из них не спешил с приветственной речью, заговорил Скар.

– Доменос ди Луна, я должен представить вам могучего щитоносца Халдона, доверенного человека моего князя… – Никакого щита Сайнем, разумеется, не носил и носить не собирался, это была просто ритуальная формула. – Могучий Халдон, перед вами доменос Карстен, маркграф ди Луна.

Только теперь маркграф ди Луна соизволил наконец подать голос, однако его ответ также трудно было назвать верхом куртуазности.

– Прекрасные господа, – сказал он все с тем же мрачно-отчужденным выражением лица, – прежде всего мы должны договориться о неких основополагающих вещах. Я давал клятву верности королю Кельдингу еще прошлой осенью в столице. Полагаю, что этого достаточно и мне нет нужды клясться еще и перед князем Армедом. Мои предки всегда были связаны клятвой только с королем и никогда с комтурами провинций. Так будет и на этот раз?

Сайнем посмотрел на Скара. Тот кивнул. Так же молча кивнули Эрган и Брес.

– Да, – сказал Сайнем.

– Теперь второе, – изрек доменос Карстен. – Мои люди присягали мне и не будут присягать вам. Однако при необходимости они будут подчиняться нам обоим. Ваши люди не будут присягать мне, но также будут подчиняться нам обоим. Это вас устроит?

Последовал тот же обмен взглядами и кивками.

– Да, – сказал Сайнем.

– Третье и последнее. Сегодня ваши люди переночуют в замке. Я распорядился зарезать двух быков и выкатить бочку вина, чтобы отпраздновать ваш приезд. Но с завтрашнего дня я попросил бы вас оставить в замке только малую часть, остальных же расселить на постой по нашим деревням. Мы всегда обороняли не только каменные стены, но и селения. Иначе зимой мы с вами умрем с голоду.

На этот раз Сайнем не стал играть в гляделки.

– Это я решу завтра, – сказал он. – После того, как взгляну на замок и на ваших солдат.

Карстен поднял брови, но кивнул:

– Хорошо. Теперь господа, когда мы все обсудили, предлагаю вам умыться с дороги. После чего, я полагаю, мы вместе спустимся к нашим людям и разделим их трапезу.

* * *

В бане им по старинному обычаю прислуживала сама маркграфиня со своей девушкой. Девчонка краснела и конфузилась, но ее сухопарая госпожа невозмутимо скользила со стопкой полотенец в руках между медными ваннами в клубах пара. На лице ее было написано: «Жалкое и прискорбное зрелище!» Чужане в своих ваннах булькали от смеха.

Она же после бани вручила гостям подарки (Сайнем начал уже подозревать, что здешние невежи и об этом забыли!)

Дары были скромными: всего лишь по паре рукавиц и по плащу. Для Сайнема и Скара – на кунице, для прочих – на белке.

Скар в свою очередь подарил хозяйке чужанские платья с пуговицами из драгоценных камней, серебряную диадему и запястье, а немного позже передал Карстену и его младшему брату с полдюжины камзолов с теми же драгоценными пуговицами и около дюжины мечей, секир и кинжалов с клеймами горных мастеров.

Еще один подарок для всего замка они привезли с собой на подводе – полный сундук чистейшей соли. В Королевстве соль выпаривали из морской воды, а потому ценили ее очень дорого.

* * *

Зато в трапезной маркграфиня не появилась, а потому пирушка удалась. Доменос Карстен не жалел вина, и холодок недоверия между местными и чужанами начал понемногу таять. Скар, Брес и Эрган отбыли уже на закате, донельзя довольные. Брес напоследок сказал Сайнему на ухо:

– Мой тебе совет – при случае завали девку. Как сыр в масле кататься будешь. Она же с мужиком прежде не лежала, сразу видно. Ноги тебе мыть будет и воду пить. Сыновья твои графами будут.

– Не пристало нам, истинным людям, мешать свою кровь с кровью таори, – сурово ответствовал Сайнем. Но его ирония пропала втуне. Брес фыркнул:

– Ты что, очумел? Тут же столько земли!

Глава 30

Утро следующего дня также начиналось ничего себе. За завтраком старший графенок изображал из себя важную птицу, младший расспрашивал Сайнема о чужанских обычаях. Графинечка появилась в самом конце – поднесла гостю чашу с пахучей водой для мытья рук. Сайнем попытался даже измыслить какой-нибудь невинный комплимент, но тут как раз началось.

Графинечка вдруг выпрямилась, застыла, словно суслик у норы, а потом крутанулась на каблуке, выплеснув при этом добрую половину воды на ноги бедному магу. Тот сквозь сжатые зубы пробормотал: «Ну что вы, не стоит!» – будто бы в ответ на извинения. Но никаких извинений не последовало – графинечка уже подбежала к двери, с размаху врезалась в нее плечом (от сырости все двери в замке открывались туго).

В проеме появился какой-то здешний смерд с круглыми от ужаса глазами, графинечка поманила рукой старшего маркграфа, они долго шептались втроем, и наконец Карстен повернулся к Сайнему и сказал, запинаясь:

– Мой человек говорит, что ваши спутники вчера были убиты. Он собирал рябину в лесу и наткнулся на них. Я распоряжусь, чтобы тела доставили в замок.

* * *

Пока Сайнемовы солдаты с азартом, но без особых жестокостей вытаскивали обывателей Павинки из домов и сгоняли их на площадь к колодцу, сам командир старательно выпячивал вперед нижнюю челюсть и воображал себя свирепым дивом, который, еще лежа в колыбельке, посасывал кровавый кусок мяса, насаженный на конец отцовского копья. Наконец, войдя в образ, он грозно глянул поверх голов вверенных ему смердов, померился взглядами с двумя-тремя самыми задиристыми, принудил их отвести глаза и, удовлетворенный, пророкотал:

– Слушайте, таори! Кто-то из вас попытался напасть на меня, когда я впервые приезжал в ваши края. Вы знаете, что я попросту разогнал эту шайку, как стадо овец, и не стал ни преследовать, ни мстить. Но сегодня вы убили троих людей моего князя, и я уже не буду так любезен. Слушайте, таори! Или вы выдадите мне убийц, или мои люди устроят вам знатную порку. А если и это не освежит вашу память, то старших из вас я допрошу своими методами.

«Методы» Сайнема были куда мягче обещанной «знатной порки» – он просто собирался напоить стариков кое-чем с Острова, и пусть болтают! Но об этом пока никто не ведал, а потому его угроза звучала весьма внушительно.

– Думайте, таори, и думайте быстрее!

Однако голос, нарушивший тишину, донесся не из толпы, а прямо-таки из-за спины Сайнема:

– Погоди, сержант! Погоди, не горячись.

Волшебник обернулся.

Надо же! На площадь заявились учтивая графинечка и ее младший брат собственными персонами! Видок у обоих был еще тот. Их одежда была до пояса измазана об траву и землю и вдобавок увешана репьями. На юбке графинечки виднелись отчетливые следы песка, будто она молилась на коленях где-то в лесу. Но при этом выглядели оба весьма самоуверенными. Пришли настоять на своих правах? Хорошо, попробуйте!

– Домэнэ! Что привело вас сюда? – Сайнем мгновенно избавился от чужанского акцента и заговорил на чистейшем языке столицы с его мягким «чьоканьем» и «эканьем». – Домэнэ, я расследую убийство своих соплеменников. Вам есть что рассказать об этом?

– Мне – нет, – отрезала графиня. – Да и к чему? Пусть говорят сами мертвые.

– Домэнэ, вы уверены, что они смогут? – вежливо поинтересовался Сайнем.

– Я распорядилась оставить телеги с телами у околицы, – отвечала как ни в чем не бывало его противница. – Прикажите, чтобы мертвецов доставили сюда, и они многое смогут рассказать.

– Что ж, пожалуй.

Сайнем пожал плечами (пусть все – и свои, и чужие – видят, что он вежлив с дамой и соправительницей) и отдал приказ одному из своих солдат.

Три телеги, поскрипывая среди полного молчания, въехали на площадку перед колодцем. Графинечка без малейших колебаний откинула прикрывавшую трупы дерюгу. Сайнем поморщился – слишком хладнокровные женщины всегда были ему отвратительны. «Хладнокровная – этим все сказано!»

– Посмотри сюда, сержант! – распорядилась маркграфиня. – Смотрите все! Эти двое погибли от стрел. Вот у этого рана на шее, а здесь – на груди, над сердцем.

«Скар и Эрган», – отметил про себя Сайнем.

Была у этой демонстрации по крайней мере одна хорошая сторона: нынешней ночью ему предстояло писать подробнейшее донесение Армеду, чтобы тот мог послать весть в горы, родичам убитых. А чужанам важны детали – каким оружием да при каких обстоятельствах был убит их незабвенный. И тут хладнокровная графиня хорошо за него потрудилась.

– Но третьего убила не стрела! – вещала меж тем Энвер. – Он лежал в стороне от дороги, в подлеске.

Маркграфиня требовательно взглянула на братца, и тот важно кивнул, подтверждая ее слова.

– Похоже, он поскакал навстречу убийце, – продолжала маркграфиня, – и тот встретил его ударом в живот. Вот, смотри на рану, сержант! Это чужанское копье с топориком, другое лезвие так не бьет. Не Сын Ласточки, нет, рангом пониже, но пары баранов будет стоить.

Сайнем глянул на своих десятников, и те кивнули, подтверждая графинечкины слова.

– Твой человек упал с коня, и тот, кто сидел в засаде, добил его. Смотри, он раскроил ему топором череп. Смотри, сержант!

Изуродованным оказался Брес. Тот самый весельчак, которому даже на донжоне замка мерещились шустрые девицы. Чернявая меж тем гнула свое:

– Твои люди позатоптали все следы, но раны говорят сами за себя: такое могло случиться, только если в засаде сидел один человек. Он убил двоих двумя выстрелами, но в третий раз промахнулся, и ему пришлось драться врукопашную. Будь там банда, твой человек никогда не поскакал бы с дороги в лес. Они набросились бы на него прямо на дороге или еще раз обстреляли бы. Или дали бы уйти, а сами ограбили трупы. А этот никого не грабил. Только вынул свои стрелы и увел лошадей. Но третью стрелу мы нашли! Ту, которая прошла мимо цели. Смотри!

И графинечка, царственным жестом вытащив из рукава стрелу, протянула ее Сайнему. Тот (что поделать!) поднял стрелу повыше и показал дружине. Да, возразить было нечего. Почти нечего. Кленовая, наконечник хорошей ковки, оперенье выкрашено в зеленый цвет. Такую не сделаешь на коленке, сидя на завалинке. Королевская.

Смерды по-прежнему безмолвствовали (хорошо их вышколил старый маркграф!), но чужане загалдели. Как любые воины, они любили рассказы о драках, а графинечка только что угостила их хорошей историей. Однако если истинных людей убивают королевскими стрелами…

Начавший вызревать погром пресекла все та же графинечка следующей фразой:

– Королевские стрелы и чужанский топорик. Здесь не обошлось без грабежа, но в деревнях такого оружия не бывало отродясь.

– Почему же? – ядовито осведомился Сайнем. – Если вы считаете, что не обошлось без грабежа, то почему бы здешней шайке не ограбить сперва королевского гонца, а потом кого-нибудь из истинных людей? Или купить все это на ярмарке в Купели?

– Хорошо, – графинечка не моргнула глазом. – Обыщите каждый дом, и если вы найдете такую стрелу и такой топор, я сама передам хозяев в ваши руки.

– А если не найдем, это докажет, что хозяева сообразили вовремя спрятать оружие в лесу, – парировал Сайнем.

– Может быть, но вот это вы никогда не купите на рынке в Купели, – подал вдруг голос молчаливый братец.

С этими словами он извлек из-за пазухи короткий витой шнур – красная нить вперебой с золотой, а на кончиках – два резных костяных шарика, внутри которых перекатывались, звенели и сверкали сквозь резьбу стеклянные бусины. Завязка на кошелек, дорогая, изысканная вещица, от которой за версту веяло столицей.

– Зацепилась за куст и повисла, – пояснил братец. – В этих краях таких прежде в глаза не видали.

Сайнем отдал стрелу одному из своих и взял в руки шнурок. Десси и Рейнхард приготовились к новому туру препирательств по поводу грабежа, обысков и схронов в лесу, но внезапно случилось то, что всерьез напугало шеламку.

С лица Белого Рыцаря разом пропали напускная важность и высокомерие – он вдруг поскучнел и посерьезнел, и Десси некстати вспомнила, что на языке чужан есть слово «забота», которое обозначает заботу матери о ребенке, дочери о родителях или мужчины об оружии, а есть слово «забота», которым обозначают гнойник на пальце или воспалившийся зуб.

«Что-то он знает, чего я не знаю, – подумала лжеграфиня. – Непорядок».

– Хорошо, – сказал Сайнем. – Сейчас мы похороним мертвых, а потом будем искать убийцу.