Текст книги "Не случится никогда? (СИ)"

Автор книги: Елена Акимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Только Иви опять расстроится – обедать откажутся. Надо было сначала домой отвести и супом накормить. А, не катастрофа. Суп до вечера не испортится.

– Отя!

Шорохи и возня вверху, несколько переспелых тутовых ягод от сотрясения сорвалось и смачно шлепнулось о землю, размазываясь под ногами продолжающего улыбаться Сани во влажную, чернильную, зернистую кашицу.

– Ты точно не хочешь, отя? Точно-точно? – вновь дети. Заботятся, приятно.

– Абсолютно точно, – поспешил уверить приемных сыновей мужчина. – Доедайте уже, пожалуйста, и спускайтесь, нас папа ждет.

Минут на пятнадцать и под деревом, и на дереве воцарилось молчание – усталый после работы Саня, прислонившись к стволу спиной, кемарил с открытыми глазами, мальчишки питались, шептались о чем-то между собой. Потом, выведя отца из сонного оцепенения, звонкий голосок Димы крикнул: «отя, мы спускаемся, лови»!

Разумеется, мальчики не стали прыгать, умишка хватило, и слезли гуськом, аккуратно и степенно. Сима помогал младшему братишке, подсказывал, куда поставить ногу и за что ухватиться, поддерживал за футболку. Когда дети достигли последней на стволе развилки, где-то на уровне роста взрослого, крупного альфы, Саня снял их по очереди.

– Домой? – спросил, любуясь родными, довольными, грязными рожицами.

– Домой, – подтвердили мальчики, а Дима на всякий случай уточнил, – к папе.

Омежонок поразмыслил еще чуток и добавил, уверенно:

– Отя, позвони ему сейчас и скажи, что я суп не буду. Пусть не греет. Отя! Ну, звони же, скорее, газа жалко и электричества!

Хозяин растет, факт. Но пристрожить надо.

– А того, что папа проторчал у плиты минимум полтора часа, чтобы этот суп для нас сварить, ты не учитываешь?

Дима сморщил носик и изобразил любимому оте недовольного ёжика, зафыркал. Сима с готовностью поддержал, и у Сани стало сразу два прелестных, обожаемых до колик ежика, один слева, второй – справа.

– Отя, а с чем суп, ты знаешь? – младшенький ежик приподнял бровки. – Если с капустой, то «фу».

Старшенький ежик взъерошил ему волосы на макушке и зафыркал громче.

– Сам ты «фу», – заявил. – «Фу» – это когда там вареная картошка плавает.

Хотя братья и были родными по крови, их вкусы в еде сильно расходились. Альфенок предпочитал тортики, фрукты и творог с изюмом, а из супов особо трепетно выделял борщ и щи, правда, без картошки, омежечка же обожал мясо во всех видах, борщ с щами ненавидел страстной ненавистью, из-за капусты, а к сладкому, кроме фруктов и ягод, питал стойкое равнодушие.

И оба дружно воротили мордочки от макарон и лапши. Почему? Утверждали, что похоже на глистов.

Вот и накорми их, переборчивых. Сам Саня, лично, ел, что дают, было бы свежее да горячее. Иви, впрочем, тоже. И детей супруги особо не баловали, руководствуясь простым и эффективнейшим правилом: не нравится – не ешь, с голоду, авось, не помрешь. Или готовь сам.

И ничего, действовало – оставленные раза три-четыре без обеда капризули хомякали все, что дают. Не без выпендрежа, конечно, куда ж без него, родимого, но вполне умеренного. Худышками мальчишек назвать бы не смог никто.

А каких из детдома забирали, жуть: мелких, тощих, серо-зеленых, только глазищи смотрели жалостно, Симка не говорил ни единого словечка, на ножонках еле стоял, придерживаясь. Отогрели, откормили, растут теперь людям на зависть, высокие для своего возраста, крепкие, здоровые да ловкие, не шепелявят, не картавят. Не подумаешь, что заморыши недоразвитые были…

И на Иви похожи мастью, такие же русые и слегка курносенькие. Специально по внешности никто не подбирал, случайно вышло совсем…

– Отя! – Сима требовательно дернул задумавшегося Саню за рукав. – Ты не сказал, с чем суп!

Мужчина споткнулся о выбоинку в тротуаре, но не упал, удержал равновесие.

– Рассольник, – вздохнул. – И без картошки. Лапши в нем тоже нет, потому что – рассольник. Устраивает?

Мальчишки закивали головенками.

– Съедим, – пообещали хором. – Но по полтарелки, и ни капли больше. Давай, звони папе, пусть нам по полтарелки греет!

Осталось только посчитать по ложкам. Все равно есть не будут, шелковицей аппетит перебили. Или будут? Кто их знает…

– Отя, ты звонишь или нет?!

А смысл в звонках, если уже перед подъездом? Пересечь дорогу, минута на лифте, и квартира.

– Дети, мы же пришли, зачем звонить? Руки сюда, быстро! Как вас отя учил дорогу переходить? Куда смотрим?

– Я направо, – пискнул Дима, всовывая ладошку в широкую отцовскую ладонь.

– А я – налево, – подхватил Сима, тоже подавая альфачу ручонку.

И закончили, хором, радостно и бодро:

– А потом – наоборот, альфа трахнул лошадь в рот!

Саня поперхнулся.

– Что? – переспросил он тупо.

Дети с готовностью повторили.

Не послышалось, однако. Кошмар. Главное – не заржать.

– А еще что-нибудь в таком духе знаете?

– Да, отя! Сейчас!

И мальчишки просканировали, звонко, на всю улицу:

– Если сунуть член в розетку,

никогда не будет деток.

Ничего вообще не будет.

Даже родина забудет!

Если ж член не хочешь в глаз,

надевай противогаз!

Занавес? Не? И отя еще не в обмороке? А малыши ведь старались…

– Кто научил? – Саня наспех промокнул выступившие от смеха на глаза слезы вытащенным из кармана носовым платком. Рассердиться не получалось.

– Никто, – дети, кажись, сообразили – ляпнули что-то не то, и засмущались. – Мы сами сочинили, в садике.

Мужчина отвесил мальчишкам по воспитательному, скорее, обидному, чем болезненному, подзатыльнику и показательно нахмурился.

– Ребята, – ох, как прекратить ржать, а? – Я вам скажу честно, это не очень хорошие стишки, злые и грубые. Не обижайтесь, ладно? Больше таких не придумывайте. И папе не читайте, он не поймет и расстроится. Договор?

Два ясных верящих взгляда были ответом.

– Тогда – «по пять», и вперед, к рассольнику?

Мальчишки закивали, соглашаясь, смачно хлопнули отца по протянутым раскрытым ладоням ладошками с растопыренными трогательно пальчиками и, схватив за руки, потянули к приглашающе белеющей полосами зебре перехода.

====== Часть 14 ======

– Отя, меня Дима пнул!

Возня под столом детских, обутых в мягкие тапочки, ножонок. Привычное дело – вроде, и едят, но балуются. Неутомимые.

– Так пни его в ответ, – Иви сидит напротив, подперев голову под подбородок кулаком, глядит любовно на сынишек. Ковыряется в супе ложкой без малейших признаков аппетита, тошнит его уже больше четырех месяцев, и по утрам, и днем, и вообще без перерыва, а к врачу не идет, отмахивается. Похудел килограммов на пять, не меньше, вокруг глаз надежно залегли темные тени.

Чего боится? Узнать невероятную правду? Наверно. Твердит – не хочу, и все. А сам, заметно же, постоянно прислушивается к творящимся в организме изменениям, взгляд – внутрь, а по губам иногда проскальзывает робкая, но восхитительно счастливая улыбка. Кстати, по последней его течке все сходится.

«Ладно. Буду продолжать делать вид, что я слепой болван, никогда в жизни не видавший беременных», – Саня набросал в остатки рассольника, вкуснейшего, между прочим, наваристого и щедро сдобренного сметаной, хлебного мякиша, размочил и с удовольствием сунул в рот полную ложку получившейся кашицы.

– Отя!

– Что, Сима?

– Дима меня пнул! В косточку! Больно!

Альфач отодвинул тарелку и очень строго посмотрел на обоих детей.

 – Насколько мне помнится, – высказал он сердитым тоном, давя прорывающийся усталый зевок, – ты начал пинаться первым. Или я ошибся?

Опять возня под прикрытием свисающей со столешницы клеенки. Что сейчас?

– Отя?

– Да, Дима?

– Мы уже миримся. Чесслово. Ты будешь ругаться?

Значит, гладят друг друга по коленкам. Лучше, чем драться. Ох, мальки совсем, глупые. Пока вырастут да переженятся, родители и поседеют, и облысеют. Сладкие…

Но с Иви надо что-то делать. Так нельзя. Беременным же положено анализы разные сдавать, на уровень железа в крови, например. Или Саня путает, ни в химии, ни в медицине, увы, не силен.

Не желающий признать подлинной причины поразившего его затянувшегося недомогания омега продолжал мучить суп. Бедному явно кусок в горло не лез. Хоть связывай и тащи к оменологу на плече навроде мешка с картошкой.

– Иви? Тебе плохо? Полежишь, и доешь позже?

Ваня позволил поднявшемуся с места мужу обнять себя и тоже встал, прижался и потерся щекой о приласкавшую мужскую ладонь, молча жалуясь на самочувствие и ища поддержки. Тяжело ему – работает на полную ставку в своей лаборатории, по дому пашет, на двоих-то детей и супруга, готовит, драит сантехнику, возится со штопкой, со стиркой. Хорошо, есть автоматический пылесос, ползает по полам, влажную уборку проводит, а то совсем бы зашился…

И ведь не пускает вместо себя на кухню. Что, Саня простые макароны иногда сварить не может? Или курицу в духовку засунуть? А что столько лет жил один, без омеги, и с голоду не опух, не учитывается? Короче, пора Иви от кастрюль гнать. Самое время, и повод веский имеется.

– Иди, ложись, родной, мы с мальчиками помоем посуду, – альфач на мгновение прильнул губами ко лбу любимого страдальца, делясь теплом.

Ваня не ответил, вздыхал. Оторвав омегу от себя, Саня развернул его за плечи и шлепком под ягодицы отправил в сторону спальни, на выход. Ваня, вроде, послушался сначала, но приостановился у порога и обернулся.

– Иди, кому велено! – Повысил мужчина голос. – Мне на тебя наорать?!

А как еще, если Ваня по-другому не понимает? Вот, приходится становиться грозным, домостроевским тираном.

Омега кротко взглянул из-под ресниц и исчез. Ура, Господи! Домострой возымел эффект! Ура, ура!!!

И «тьфу» одновременно. Приказать бы ему таким же манером топать до врача…

– Отя… – Дима и Сима замерли над пустыми тарелками, глазенки у обоих круглые, влажные и испуганные, мордочки бледненькие, но заговорил альфенок, довольно уверенно, на правах старшего. – Папа скоро умрет, да? А почему ты тогда по нему не плачешь, а только рычишь и ругаешься?

Приплыли, Саня. Радуйся, твои дети все происходящее в семье истолковали абсолютно неверно. И, похоже, собираются, без шуток, хоронить папу. Зато теперь понятно, куда внезапно пропала черная отина рубашка из шкафа и откуда в мусорном ведре вчера взялись обрезки черной ткани – насмотрелись по телику про похороны мальки, готовятся, повязки нарукавные, траурные, тачают. Ох-ох.

Надо срочно переубеждать ребятишек и настраивать на веселый лад. А их папу – Иви, Ваню, Ванятку, Ванечку, Ивана-дурака, бестолочь, мотающую нервы окружающим, безмозглую омежину, сгрести уже в охапку и силой отволочь на УЗИ. Завтра же, прямо с утра. И пускай дрыгает ногами, царапается и верещит: «воруют, убивают, насилуют», имеет право, в конце концов. Прихоти беременных необходимо уважать.

Опустившись перед притихшими и в кои-то веки позабывшими про баловство сыночками, мужчина улыбнулся обоим максимально нежно и ободряюще, погладил по торчащим в стороны, расставленным коленкам и сказал, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:

– Милые вы мои, с чего вы вдруг решили, что наш папа умирает? Он вовсе не умирает, просто прихворнул немножко. Но мы отведем его к доктору в поликлинике, доктор выпишет ему лекарство, и папа быстро-быстро поправится и начнет толстеть вот здесь, – Саня жестом изобразил округлость в районе своего по-альфячьи плоского живота.

Мальчишки смотрели с надеждой, верили, размышляли. А потом Сима выдал, не поперхнувшись, и едва не отправил отца неожиданным познанием человеческой природы в глубокую кому:

– А, я понял – папа ждет нового ребеночка? Нам в садике рассказывал воспитатель Алекс, откуда дети берутся! Про тошноту тоже рассказывал, и про головокружения! Ой, как здорово! У нас братик будет! – И альфенок радостно захлопал в ладошки и подпрыгнул на табуретке упругой, откормленной попенкой.

Воистину, устами младенца только что громко проглоголила истина. Даже пятилетка сделал верные выводы, сложив в уме один плюс один. Лишь Иви отмахивается от очевидного. Упрямец.

Силой, силой к оменологу. Выбора нет. Отправить детей в садик, супруга на плечо, и вперед, к анализам. Достало.

А сейчас выгулять сыновей на свежем воздухе, искупать, почитать им вслух после ужина сказку и укладываться по кроваткам.

Утром Ваня вставать не хотел и уперся, завернулся в одеяло наподобие гусеницы. Саня знал – омега полночи провел в туалете над унитазом, поэтому и не выспался, и слаб был, как ребенок. Собрать его, легкотелого, вместе с одеялом и на руках отнести в машину не составило труда.

– Куда едем-то? – спросил бедняга, покоряясь судьбе, с сиденья, прикрывая ладонью рот – опять мучился тошнотой.

Саня мрачно хлопнул дверцей, отрезая любимого от гомона улицы, и полез за руль.

– На сохранение, вестимо, – ответил, немного подумав. – Тебе капельница нужна, срочно, и больница – пока второго моего ребенка не сгубил и сам не помер.

Ваня промолчал, но покивал, соглашаясь. Не хотел на тот свет, факт. Признал, подвиг, необходимость врачебного вмешательства. Ну, почему ему обязательно надо довести себя до состояния свободного падения? По-хорошему нельзя?

Или так боится обрести нежданное, уже считающееся безнадежным счастье, что готов потерять? Возможно вполне. Ведь и Саня поверил отнюдь не сразу, приглядывался, принюхивался довольно долго. Сначала вообще думал, кусок кретина, из-за изменившегося запаха – у Иви любовник появился, ревновал. Два месяца взяло сообразить…

– Мы едем или нет? – Ваня завозился, устраиваясь поудобнее.

Альфач вздрогнул, очнулся и потянулся к зажиганию.

«Кстати, о детях. Из больницы не забыть набрать Макса или его мужа, и попросить их забрать из сада Диму с Симой. Обязательно, в памяти поставить жирную галочку».

====== Часть 15 ======

Кто вообще сказал, что лежать в больнице на сохранении весело? Скукотища. Вставать можно только в туалет и помыться, медбратья будят с утра пораньше, грязно домогаясь с анализами и давлением, по телику крутят бесконечные глупые, будто под копирку снятые, шоу, родственников пускают строго в определенные часы, днем, и при входе на отделение напяливают на них, пугая микробами, халаты и бахилы, вокруг, по койкам, зевают такие же, как ты, пузатые омеги в пижамах, а еще всех ежедневно взвешивают, загоняя к весам строем, как коров.

Но. Внутри растет и толкается ножками малыш, уже не чаянный подарок небес. Его едва начавшаяся и готовая оборваться в любую минуту жизнь стоит скуки, боли от уколов и терпения к врачам, медбратьям и санитарам, честно делающим свою нелегкую работу и всегда стойко улыбчивым, насколько бы они не устали.

Просто лежать, поглаживать округляющийся животик, есть по расписанию и принимать лекарства. А еще – думать о хорошем. Представлять себе ребеночка, каким он будет. Разговаривать с ним, мысленно и вслух. Просить не очень сильно долбать пятками посреди ночи, выплясывая джигу, едва начинаешь засыпать…

Ну, вот, снова здорово: бум, бум, бум. Заскакал. А Ваня так замечательно задремывал…

– Уважаемые беременные, всем добрый вечер! Давление измерять будем?

Это медбрат Слава, холостой, средних лет, лысоватый бета, он, точняк, можно даже не глядеть.

Омега-Лекс говорит: «Привет, пузанчики, давление приехало». Парень пока бездетен, недавно повторно вышел замуж и страдает приступами многообещающей тошноты.

Омега-Ник оповещает о своем появлении простым: «Здравствуйте, процедуры». Ему лет сорок, он папа-одиночка, не красавец и не урод, русоволос, слегка близорук и сутул и всегда выглядит невыспавшимся, ибо берет много смен – копит подросшему сыну-альфе на универ.

Омега-Женя, серьезный женатик, и трое сыновей-школьников, просто стучится в дверь, прося разрешения войти, буркает «здрасти» и потом молчит, лишь лучезарно лыбится. Женя на сносях двойней, у него отекают и болят ноги, он ходит, переваливаясь по-утиному, и при любой возможности присаживается на стулья передохнуть.

Омежка-Валечка, совсем юное, едва окончившее медучилище, худенькое, мелкое, очаровательное недоразумение в коротких каштановых кудряшках, курносое и конопатое, с виду неуклюжее, ввинчивается в дверь, приоткрытую чуть ли не щелкой, попенкой вперед, вкатывает следом аппарат на колесиках и звонко оповещает: «Давление, люди, пожалуйста»!

Другое дело врачи. Те – категория медперсонала, заслуживающая отдельного внимания.

Во-первых, есть Власин А.С. Его все называют только «доктор Власин», имя с отчеством и личная жизнь для пациентов – тайна, ничего, кроме фамилии и инициалов. Он – заведующий отделением, серьезный, немолодой уже омега, некрасивый, седой и очень полный. Передвигается, при своих габаритах, весьма шустро, будто перекатывается. Неразговорчив, общается лишь в своем кабинете и по крайней нужде. Ррррр, Ваня его невзлюбил.

Во-вторых, есть Антон Юрьич. Более чем приятный альфач, лет эдак тридцати пяти, высокий блондин с вечно подернутыми печальной дымкой, ярко-голубыми глазами. Завалит в палату, пощупает живот, поводит по нему стетоскопом, слушая сердечко плода, проверит ноги на предмет отеков, потом покажет, довольный, язык и расскажет анекдот. А уходя, оставит на тумбочке пару конфет на палочках, для Симы и Димы. Помнит – «сохраняющегося» Ваню каждый день двое детей-детсадовцев навещают, и по-своему выражает сочувствие папе, вынужденному оставить дом и семью на несколько долгих месяцев. Иногда вместо конфет он приносит по паре персиков или груш в мешочке, или две маленькие яркие машинки.

Короче, душка Антон Юрьич. А еще про него бродят разные, непроверенные слухи, будто он – вдовец, потерявший в автокатастрофе супруга и двоих маленьких ребятишек.

В-третьих, доктор Виктор Ольвин, молодой совсем, бронзововолосый омега редкой красоты и изящества. Он работает в отделении недавно, месяца три-четыре. Ходит, высоко вздернув прямой, классический носик и гордо выпрямив идеальную, стройную спинку, на беременных фыркает и ругается по делу и не по делу. «Неровно дышит» к Антону Юрьичу, причем абсолютно уверен, что этого никто не замечает. Замечают, и обсуждают, все, кроме Антона Юрьича, тот слеп и глух, поглощенный какими-то собственными переживаниями. А возможно, просто не желает видеть – так проще, и обижать отказом не придется. Хотя, когда альфач думает, что на него не смотрят, периодами кидает в сторону рыжика страстные, огненные, раздевающие догола взгляды. Скорее всего, стесняется открыто проявлять внимание и ждет изменения у омеги запаха, предвестника наступающей течки.

Еще имеются санитары, дядя Вася и дядя Марк, пожилые, но шустрые омеги-пенсионеры, у обоих уже внуки. Те – добрейшие души, всех подряд «сохраняющихся» искренне жалеют. С санитарами приятно поболтать, пообсуждать детей и супружеские проблемы, они делятся рецептами вкусненьких новых блюд, на будущее…

Ваня поправил на животе мешающий повернуться, широкий пояс монитора пульса плода, покорно подал медбрату Славе руку. Бета обвил плечо беременного манжеткой, привычно велел «не разговаривайте», будто Ваня болтал сейчас, а не дремал с открытыми глазами, и ткнул в нужную кнопочку пальцем. Прибор погудел, манжетка надулась и сдулась, на мониторчике появились циферки.

«Норм, 125/68, пульс 72, тоже норм», – вяло приметил для себя пациент и, вернув манжетку, откинулся обратно на подушку, а Слава пошел к следующей койке и другому пациенту.

«Сейчас отмеряют, раздадут лекарства и позовут на ужин», – размышлял Ваня. Омега долеживал тридцать четвертую из необходимых до нормы тридцати шести недель и чувствовал себя совсем неплохо. Неуклонно приближающиеся роды, конечно, немного пугали, но врачи, вроде, обещали откесарить, не объясняя причин.

Если Ваня начинал приставать с требованием подробностей, они отмахивались и отделывались фразами типа «не нужно нервничать напрасно, папочка, отдыхайте, а с вашим супругом мы уже обсудили, и он давно подписал документы на операцию». Хотя кое-что, краешком любопытного ушка, омеге все же подслушать удалось: краевое предлежание плаценты.

Разумеется, Ваня не преминул пробить по интернету этот диагноз, в принципе, оказалось не так страшно, и да – с предлежанием естественные роды чреваты серьезным кровотечением, вплоть до смертельного исхода. Значит, откесарят. Главное, малыш-альфеночек здоров и развивается нормально, последнее УЗИ подтвердило, остальное приложится.

Еще бы поясницу и низ живота противно не тянуло, с утра покоя не дает… Поерзав, омега подтянул отяжелевшее, изрядно раздувшееся ниже талии тело повыше на постели, взял с тумбочки книжку-детектив, раскрыл на отмеченном закладкой месте и собрался было углубиться в чтение, в ожидании ужина, но тут его внимание привлекло странное ощущение липкой влаги под попой.

Разлил, когда недавно пил, сок, и не заметил? Повозив под собой рукой, беременный поднес к лицу ладонь, и негромко охнул в испуге – та была испачкана темно-красным.

Кровь…

Кнопка вызова персонала, электрическая, овальная фиговина с красненьким кружочком посередке, на длинном сером проводе, нашлась, где и ранее – поверх одеяла. Ваня вцепился в нее мертвой хваткой, вдавил большим пальцем, одновременно нашаривая под подушкой телефон, позвонить Сане, сообщить о начинающихся родах.

Муж ответил почти сразу, со второго гудка.

– Сашенька, – Ваня заплакал, но не заметил покатившихся слез. – Я… Я… В общем, бросай все и приезжай, пожалуйста… Я тут рожаю…

В палату заглянул привлеченный горящей над дверью, в коридоре, красной лампочкой вызова медбрат Ник, и Ваня молча протянул ему окровавленную ладонь. Ник сразу же врубился в происходящее, опытный, кивнул – мол, понял, сей момент, и исчез, наверняка, побежал кликать помощь.

Не прошло и пяти минут, как вокруг ревущего в панике, возящегося в попытках сесть на кровати Вани засуетились медики.

– Когда вы ели в последний раз, папочка? – Заботливо осведомился наклонившийся к самому лицу уложенного чуть ли не силой обратно роженика Антон Юрьич, беря его, перепуганного, за запястье и проверяя пульс.

Из-за широкого плеча альфача выглядывал доктор Виктор, хлопал подкрашенными длинными ресничками, с другой стороны постели омежечка-Валечка ловко вогнал в вену многоразовый пластиковый катетер для капельницы и присоединил систему с солевым раствором – недоразумение недоразумением, а укола пациент почти не почувствовал, руки у малыша золотые.

– В обед? Или бананом потом перекусывал?.. – попытался вспомнить совсем растерявшийся Ваня, всхлипнул и провалился в глубокий обморок. Для него мир временно перестал существовать.

====== Часть 16 ======

Ване было тяжело не то что идти, стоять, но он все равно упрямо передвигал ноги – шажок, шажок, еще шажок, и еще… Путаясь в полах больничного халата, невзирая на головокружение и слабость, наплевав, что низ живота, там, где послеоперационный шов скрепляли металлические скобки, разрывает болью.

Он бы пошел к ребенку, даже намертво прикрученный к кровати – изогнулся бы, перегрыз ремни зубами и пополз. Не подержать у груди, просто увидеть через пластик кювеза, в котором недоношенный, родившийся почти на три недели раньше срока кроха боролся за жизнь уже целые полные сутки – один, без папы и оти.

И омега дошел. Постанывая от насилия над собственным истерзанным, потерявшим много крови и толком не оправившимся после наркоза организмом и цепляясь за стены, он дотащился до нужного отделения. Поймав у поста за рукав первого встреченного, пробегающего медбрата, предъявил парню белый пластиковый браслет, окольцовывающий запястье, и был препровожден, под локоть, потому как коленки, сволочи, подламывались, в одну из палат.

– Вот ваш малыш, тут, – указал медбрат, подведя практически падающего Ваню к кювезу, номер которого совпал с номером, пропечатанным на браслете, и подсовывая стул. – Садитесь уже, папочка, Бога ради, я вас умоляю. И руки внутрь пока не суйте, я сейчас кого из персонала покликаю.

Парень испарился, не став слушать благодарностей, а Ваня осторожно, чтобы не разбередить шов, опустился на стул и остался. Прямо перед ним, укрытое надежным колпаком кювеза от холода и инфекций, лежало и дышало на животике, подобрав под туловище согнутые в позу полуэмбриона ручки и ножки, их с Сашкой общее дитя. Красненькое, практически голенькое, только в памперсе, глазки закрыты, губки совершают сосательные движения, из ноздри тянется, приклееная к щечке кусочком лейкопластыря, тонюсенькая трубочка зонда для питания.

Невозможный кроха, будто куколка.

«Вес при рождении кило двести грамм», – вспомнил омега сказанные мужем по телефону слова.

А потом:

«Руки внутрь не суйте», – помогшего медбрата.

С ума сбрендил медбрат. Какое там руки – к тому же, кювез неизвестно как открывается – дышать рядом страшно. Никогда раньше Ване не доводилось видеть настолько малюсеньких младенчиков. А ведь это – его ребенок. Тот самый, который еще позавчера пинался пяточками внутри живота. Сложно поверить, но правда.

Альфенок, весящий меньше полугодовалого котенка. Неужели он вырастет в парня ростом под два метра, приведет в дом пару-омегу, женится и заведет собственных детей? А ведь да. Нескоро, не через месяц или год, и не через десять лет. Но будет…

Подошедший медбрат мягко тронул задумавшегося Ваню по плечу.

– Покажите браслет, пожалуйста, – попросил он вполголоса.

Ваня показал, и последовала сверка номеров. Убедившись, что папочка и ребенок имеют отношение друг к другу, медбрат улыбнулся.

– Хотите подержать малыша за ножку? – Предложил он. – При мне можно.

Ваня в испуге замотал головой и отпрянул было, но медбрат удержал.

– Не бойтесь, – сказал, блестя ровными, белыми зубами. – Ему это неопасно. Все пугаются, в первый раз.

Он протянул Ване флакончик с дезинфектором и попрыскал ему на ладони.

– Вотрите в руки, пока не просохнет, – велел, а сам ловко надел выдернутые из стерильной упаковки перчатки и, щелкнув чем-то, откинул в сторону один из двух находящихся на передней, широкой стеночке кювеза круглых окошек, похожих на иллюминаторы.

Ваня, трепеща и всерьез опасаясь, что сейчас грохнется в обморок от переизбытка чувств, робко просунул правую руку в отверстие и осторожно прикоснулся к ближайшей к нему детской ножке. Ножка была упругой под пальцами и довольно горячей, много теплее Ваниной кожи.

– Вот, молодец, – одобрил его действие медбрат. – У вас получается, папочка.

Альфенок чмокнул губешками, дернулся, но не проснулся. И Ваня осмелел, погладил его ножку сильнее. А потом, когда увидел, что с малышом не стряслось ничего ужасного и он продолжает мирно спать, целый и невредимый, просто положил раскрытую ладонь на выставленную кверху малюсенькую попенку и замер.

Сколько омега так сидел, держась за попку сына, полчаса, час? Время перестало существовать напрочь. Долго, наверно. Открывший кювез медбрат ушел куда-то, потом вернулся с подносиком, на котором стояли чашка с чаем и завернутый в бумажную салфетку приличный ломоть шоколадного, судя по цвету, кекса.

– Когда поедите, – омега приглашающе опустил поднос на тумбочку у стены, – не забудьте, помойте руки и обязательно продезинфицируйте вот этим, голубеньким, раствором, достаточно двух нажатий. И можете продолжать общение на здоровье.

Парень не собирался гнать беззвучно плачущего от счастья папочку прочь. Он все-все понимал. Но и голодным вчера родившему быть тоже не следовало.

Верно?

К обеду в послеродовое отделение подошел и Саня, со старшими мальчиками. Оба ребенка умирали, хотели познакомиться с новеньким братиком, но их, в отличии от отца, непосредственно в палату к недоношенным пускать отказались, разрешили только взглянуть через стекло в коридоре.

Один из медбратьев подвез кювез с новорожденным прямо к заменяющему полстены окну. Альфенок опять спал, на этот раз на спинке, забавно поджав ножонки и подрагивая в воздухе крошечными кулачками.

Сима и Дима буквально прилипли носишками к поверхности стекла и долго, молча изучали неведомое чудо.

Потом Сима почесал в затылке и спросил, продолжая смотреть на младенца:

– А это точно наш? Что-то он мелкий какой-то совсем, и красный. А мы все белые, – и в доказательство сунул стоящему рядом папе в лицо ручонку.

Дима же добавил, с недоумением:

– А еще он лысый… Хотя, вроде, волосики должны вырасти позже?

Ваня лишь захихикал, придерживая ладонями живот – смеяться по-настоящему было больно. Объяснения детям предстояли позже, не здесь.

– Давайте вернемся, я лягу, – предложил он сыновьям. – Перекусим чего, у меня в тумбочке для вас вкусное есть. – Омега нежно потрепал, по очереди, мальчишек по щечкам.

Сима и Дима ничего против вкусного не имели и охотно согласились. Сима помог Ване усесться обратно в кресло-каталку, и вдвоем мальчики повезли папу обратно в послеродовое.

Минут через двадцать к ним, удобно расположившимся на Ваниной кровати, присоединился и Саня. Мужчина оставался пообщаться со своим первенцем, разумеется, под наблюдением персонала, и до сих пор был под впечатлением.

– Он выглядит таким хрупким, – поделился переживаниями с семьей, опускаясь в палатное кресло: – Кажется – тронь и расплющишь. А на самом деле вполне плотный, и пальчиками за палец уцепился крепко, я еле отобрал…

Мальчишки немедленно напали на отю, засыпали различными вопросами, и тот отвечал по мере разумения. Под гул родных голосов Ваня откинулся на подушку и сам не заметил, как уплыл в исцеляющий, восстанавливающий силы сон.

Когда омега проснулся, уже темнело, а его родные давно ушли, оставив на тумбочке у кровати букет цветов и подарки – свежие фрукты и вкусные булочки с творогом и изюмом.

Ими-то Ваня и поужинал, ведь больничную раздачу порций он благополучно продрых. Зато чувствовал себя не в пример лучше и бодрее, голова была ясной, мысли не путались, а ноги стали держать крепче и не норовили больше подогнуться.

Сползя с кровати, молодой папа, подковыливая, но уже не шатаясь, сходил на пост к медбратьям, получил порцию лекарств, в основном, обезболивающих, комлект из чистого полотенца и свежей пижамы, с наслаждением, без помощи кого-либо, вымылся в душе, после чего опять лег и крепко уснул.

До самого утра.

====== Часть 17 ======

Семку, а именно так назвали после общего семейного голосования альфенка, отдали домой лишь через месяц – пока раздышался, пока стал сам сосать, пока отъелся до нужного веса.

Домой малыша забирали Ваня с родителями, Сима, Максим и его беременный супруг, между прочим, к сведению, являвшийся Саньке любимым младшим братом. А Саня не смог, хоть и очень-очень хотел – находился в этой же больнице, но в приемном покое, накладывал Диме гипс на сломанное утром, при падении с дерева, предплечье. Каким загадочным образом омежонка занесло на дерево по дороге в садик? Чудо, не иначе. Впрочем, у кого есть дети, тот поймет. Обошлось без пробитой головы или свернутой шеи – счастье и спасибо Господу, уберег.

А виноват оказался сам Саня, отвлекшийся, всего на короткий миг, на телефонный, с работы, звонок. Пока лез в карман, пока отвечал – а малец, шустряга, уже все оперативно успел – и забрался, и кувыркнулся, и ревет. В общем, вместо садика к врачам попал. Случается…