Текст книги "Солнечный клоун (СИ)"

Автор книги: Елена Акимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Даже птицы любят, – прошептала Вера в воцарившейся тишине, подняла руку и поправила на голове платок.

– Кир, – вдруг сказала она довольно робко, прикрывая глаза веками, желтоватыми и прозрачными, – можно попросить тебя о милости, навроде последнего желания? Только пообещай, что не будешь орать и ответишь просто «да», «нет» или «подумаю».

Негромкий, хрипловатый голосок девушки дрожал, словно от сдерживаемого волнения, и Кир напрягся. Слова «последнее желание» больно кольнули в сердце.

Мужчина знал – сестра умирает, но знать – не означает принять. Неужели Вера отказывается от дальнейшей борьбы с болезнью?!

– Говори свое желание, – выдавил он из себя он, сцепляя зубы с такой силой, что захрустела, откалываясь, эмаль. – Обещаю – приму без крика и постараюсь исполнить.

Вера вслепую нашла ладонь брата и сжала ледяными пальцами. Помолчала, собираясь с духом, и выпалила:

– Я хочу познать любовь между мужчиной и женщиной. Слияние тел. До конца.

Кир пораженно отпрянул, и его ладонь выскользнула из Вериной.

– Что? – переспросил мужчина, бледнея.

Вера покривила сухие бесцветные губы, сглотнула и четко, раздельно повторила, но уже на другой манер:

– Я хочу переспать с Толей. Заняться с ним сексом. Один раз.

Кир выпялился на девушку, утратив дар речи. Вера же открыла глаза и спокойно, с достоинством продолжила, расправив острые плечи:

– И мне, и Толе уже есть шестнадцать. А вот исполнится ли по семнадцать? Мне точно не исполнится. Помоги, брат, организуй нам, хоть на два-три часа, какую-нибудь отдельную комнату с кроватью…

Кир подавился матюгом, закашлялся: «Вера сбрендила, какая комната, какой секс», – открыл рот возражать – и захлопнул обратно.

Последнее желание умирающего – закон, а сестренка более не ребенок. У нее взгляд взрослой, настрадавшейся женщины и зрелые, отнюдь не подростковые стихи.

«Как часто рядом мы проходим,

Не замечая, мимо них,

Они же вместе с нами ходят,

Во всём похожи на других.

Без белых крыльев, нимбов – люди,

Их отличает только взгляд.

И долго мы слепцами будем?

Так просто – ангелы глядят»… – Вспомнилось мужчине последнее стихотворение сестры. Действительно, просто – явиться ангелом для двоих юных влюбленных. Но персонал «д.онкологии а» не позволит подобного непотребства…

Прокашлявшись, Кир почесал затылок через шапочку, помялся с ноги на ногу и решился.

– Интересно, – предположил он, радуясь, что выражение лица невозможно разобрать под маской, – а на прогулку, допустим, в парк, вас с Толей отпустят? Погода на улице отличная…

Вера непонимающе моргнула, и Кир похлопал ее по плечу.

– В нашей квартире целых две спальни, – напомнил он девушке. – Кто помешает нам вместо парка завернуть домой? Сделаем заранее влажную уборку, воздух прокварцуем…

В других «да» Вера не нуждалась и расцвела благодарной улыбкой. Кир дал «добро» на мероприятие.

– Спасибо, – шепнула девушка, – ангел… Не зря я в тебя всегда верила…

Кир загнал подальше стон отчаяния и покивал. Веки жгло непролившимися слезами. Пусть случится по желанию сестры, видит бог, бедняжка просит сущую малость.

***

Олег, услышав о плане Кира, подскочил и забегал по кухне.

– Ты ебанулся? – Воскликнул парень, размахивая руками, и выразительно покрутил пальцем у виска. – А если Вера залетит?!

Кир лишь поморщился.

– Вряд ли у них вообще что-либо получится, – ответил он сдержанно. – Толя на «химии», оба девственники. А если вдруг получится, – мужчина позвенел ложечкой о стоящую перед ним на скатерти чашку с кофе, – есть презики. Я подробно проинструктирую Толю, Оля – Веру. Олег, – нервно вышагивающий взад-вперед Олег нехорошо оскалился, – ребятишки любят друг друга. Давай моя сестра уйдет счастливой. Тебе жалко?

Нет, Олегу было не жалко, но парень боялся ответственности сразу за две угасающие жизни.

– В твоей спальне везде пыль и микробы, – возразил он неуверенно, прекращая махать руками. – Опасность легочной инфекции. На шкафу, за шкафом, шторы…

Кир пожал плечами.

– У нас есть пара дней на подготовку, – успокоил. – Я неделю в отпуске, ты вчера сдал последний зачет. Вместе вынесем из спальни все вещи, включая мебель, оставим только кровать. На окно жалюзи повесим. Стены и пол протрем с хлоркой. Кварцевую лампу я уже купил. Постельное белье тщательно прогладим горячим утюгом. Ребятам ничего не будет угрожать, клянусь.

Олег в сомнениях качал головой, хмурил брови.

– Ну, Кир, – протянул, наконец, парень. – Я от тебя в полном ахуе…

Похоже, он опомнился от первого шока и вернул способность соображать.

– Да здравствует любовь, – кивнул, по-прежнему без восторга. – Лады. Ты меня уговорил, кажется… – помолчал, теребя ворот футболки, и вновь кивнул. – А может ты и прав, – сказал тихо-тихо. – Подарим Вере кусочек настоящей жизни…

Он отвернулся к окну и уставился через стекло невидящим взглядом. Кир отодвинул недопитый кофе, встал и подошел к любовнику. Обнял его со спины, привлек вплотную и поцеловал в ухо. Олег фыркнул нечто несогласное, но не отстранился.

– Ты – мое солнце, – губы мужчины захватили в плен мочку парня и пососали. – Не фырчи. Хочешь, прямо сейчас тебе в любви признаюсь?

Олег дернулся и повернул голову.

– Хочу, – вздохнул. – Только замуж не зови – откажусь. Глупо двум мужикам жениться…

Кир поймал его руку и прижал ладонью к щеке.

– Я люблю тебя, Олег, – он неотрывно, не моргая смотрел на отражение парня в стекле. – А ты меня?

– Я тоже тебя люблю, – Олег, смежив веки, на ощупь нашел ладонь мужчины и сплел его пальцы со своими.

Вот и случилось – обыденно и просто, без ресторанов, цветов и колец, на вечерней кухне. Кому нужны кольца и букеты, если сердца бьются в унисон, а души сплелись куда крепче пальцев?

В окно снаружи стукнул камень, брызнуло разлетающееся стекло, и влюбленные испуганно шарахнулись назад, разрывая объятие.

– Пидарасы! – донесшийся с улицы голос дворника Михалыча пьяно плыл и спотыкался. – Пидары! Гы-ы-ы!

Кир глухо зарычал и сжал кулаки.

– Убью гада, – хищно щурясь, пообещал мужчина в пространство.

На самом деле жизни дворника ничто не угрожало. Добрый от природы Кир, максимум, за шкирку отволочет алкаша, ускоряя пинками, к жене, отсыпаться. Назавтра же Михалыч протрезвеет, и, бормоча извинения, бесплатно вставит несправедливо обиженному и уважаемому им, всегда дающему на опохмелку Кириллу Андреичу новое стекло. Хорошо, лето – до утра дотянут, не вымерзнут. А что Кирилл Андреич гей, соседям не новость. Привыкли за почти шесть лет, не шугаются.

– Ты неси веник, я – за совком, – велел Киру опомнившийся первым Олег. – Подметем и ляжем. Поздно уже.

***

Последующие два дня Кир и Олег готовили комнату для интимного свидания Толи и Веры. Разобрать старый шифонер оказалось делом непростым, скрепляющие его доски шурупы проржавели и рассыпались трухой при попытке их выкрутить. В конце концов конструкция сдалась, устав бороться за свою целостность, устрашенная злыми мужскими матюгами, была по частям вынесена в гостиную и прислонена к стене. Чтобы собрать ее обратно, требовалось купить новые шурупы.

За шифонером обнаружилась, густо присыпанная пылью, занятная коллекция всякой фигни, от небольших детских игрушек и пуговиц до кружевного алого лифчика примерно четвертого размера. Кто из прошлых жильцов закинул сюда белье и когда? Была это ссора или страсть? Неведомо.

Фигню вместе с лифчиком собрали в мешок и выбросили на помойку, пыль засосали пылесосом, потом Кир просверлил дрелью над окном две дырки и навесил жалюзи. Столик решили оставить – не мешал.

Покончив с мебелью, Олег и Кир в четыре руки, не ленясь, вымыли углы и полы с хлоркой и застелили кровать тщательно прожаренным утюгом бельем. Подушки под наволочками обвернули полиэтиленовой пленкой.

Оставалось установить кварцевую лампу, и можно привозить ребятишек.

На удивление Кира, Веру и Толю отпустили погулять без проблем. Лечащий онколог лишь велел обоим не снимать масок и надеть кофты потеплее.

– Мороженое не есть, – напутствовал, – беречься ветра, и хорошей вам прогулки! Но к обеду чтобы были на отделении – процедуры!

Дежурная медсестра, тетя Марина, выдала подросткам утреннюю порцию лекарств, Веру обняла, Толе пожала руку, и тоже пожелала удачи. Многоопытная женщина, мать троих взрослых детей, заподозрила, что ребятишки, с разрешения Кирилла Андреича, что-то затеяли, но промолчала. Пусть, пока живые, радуются короткой свободе и солнышку. Вряд ли Кирилл Андреич позволит им насовершать убийственных глупостей, слишком любит младшую сестренку.

Никто, даже Толя, не заметил – покидая палату, Вера сунула в карман курточки заветный блокнот со стихами и некий маленький, свернутый из носового платка кулечек и украдкой смахнула с ресниц рукавом слезы. Девушка прощалась с местом, которое полгода было ее домом, уверенная – более сюда не вернется никогда. Предпочитала умереть не в «д.онкологии а».

Шептала беззвучно:

Я не хочу быть собранной с асфальта,

И недоступны мне, увы, асфальт

И в пропасть завершающее сальто.

Я не хочу считать биений пульса,

Надеясь – не последует удар,

Ведь жизнь давным-давно уже – не дар.

Я не хочу в ночи кричать от муки

И умолять сестричек – уколите.

А вы, прошу, услышьте и поймите.

Чего хочу? Закрыв глаза, спокойно

Уплыть во тьму, вокруг – родные лица.

А вы – моей мечте позвольте сбыться.

Я так устала ждать своей свободы.

Я настрадалась «всласть», и мне – довольно…

Не злитесь, люди! Господи, как больно…

Не зря же она целых полтора месяца всеми правдами и неправдами собирала снотворные таблетки?

========== Часть 7 ==========

Олег внес Веру в спальню и осторожно опустил на кровать. Девушка озиралась, не узнавая комнаты.

– Куда шкаф делся? – спросила озадаченно. – И шторы где?

Вошедший следом за Олегом, с Толей на руках, Кир лишь усмехнулся.

– Убрали временно, – ответил мужчина, сгружая Толю рядом с сестрой. – Из-за пыли – в ней микробы. Чтобы вы целоваться могли свободно, без масок…

Вера продолжала крутить головой.

– Но это же туева куча работы, – наконец, вымолвила девушка, часто моргая. – И жалюзи… Ради всего пары часов… Боже мой…

Кир и Олег дружно отмахнулись от ненужных им благодарностей.

– Считай – нам с твоим братом было очень скучно, – заявил Олег, – и мы на пару забацали генеральную уборку. Годится? Ты даже не представляешь, сколько за шкафом было всякой муры… Годами копилась, – парень вспомнил об алом, остро пахнущем затхлостью лифчике и поморщился.

Вера покивала, нащупала, не глядя, Толину ладонь и подростки переплелись пальцами. Засмущались перед старшими.

– Грош цена любви, если сама до кровати добраться не можешь, – вздохнула Вера – и немедленно огребла от брата увесистый подзатыльник.

– Заткнись, дурында, любят не ногами, – велел ей мужчина, темнея лицом. – А то футболистов бы пачками в клочья разрывало прямо на стадионах.

Первым представивший картину разлетающихся, во имя Святого Валентина, кровавыми фейерверками спортсменов Толя фыркнул и поморщился. Верно, любят не ногами, иными органами. Глупость затеяла Вера, ничего у них не получится! Ну и ладно, просто понежничают на удобной, широкой горизонтальной поверхности без страха, что вдруг медсестры запалят. Такая свобода, пусть и совсем ненадолго – большое счастье!

Кир успокаивающе похлопал парнишку по плечу.

– Не стоит себя заранее программировать на неудачу, – мужчина кривовато улыбался. – Вообще думать о плохом не стоит, – он придвинул вплотную к кровати стол, – тут, под столешницей – ящик. Не пустой. Что в нем, посмотрите, когда мы с Олегом уйдем. Вода вот, в бутылке. Пошли, Олег, – Олег послушно вскочил и взял любовника под локоть. – Мы на кухне, ребята, мобилки включены.

Мужчина и парень покинули комнату и плотно прикрыли дверь.

В воцарившейся тишине было слышно, как глухо бьются сердца подростков, где-то на улице заливалась визгливым лаем собачонка. Потом Вера кашлянула, потупилась и неуверенно спросила:

– В ящике презики?

Толя сдернул с лица маску и корпусом повернулся к девушке, держа на весу прооперированную, кажущуюся ужасно тяжелой ногу.

– Скорее да, чем нет, – ответил и порозовел скулами. – А еще какая-нибудь смазка и влажные салфетки, вытираться. Так и будем сидеть? – Укорил. – Часики-то тикают…

Вера покивала, и, по-прежнему не поднимая глаз, начала раздеваться. Скованно двигаясь, избавилась от курточки, потом – от футболки и обнажилась по пояс – угловатая, тощая, с торчащими ключицами, стиральной доской ребер и небольшими бежевыми ореолами сосков. Мальчишка мальчишкой.

Отсутствие у девушки груди Толю не волновало – с женственными выпуклостями или без, Вера для него в любом случае оставалась Верой.

«Наверное, я латентный гей, – отрешенно вздохнул избавившийся, зеркальным Вериным отражением, от свитера с футболкой парнишка, осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до правого, сразу затвердевшго от прикосновения Вериного соска. – А, похуй»…

Даже сейчас – тем более, сейчас – он помнил о результатах сделанного позавчера снимка второй ноги. Онколог предлагал полную ампутацию конечности – метастаз опухоли разрушал шейку бедра – и какую-то особенную, мощную химио-терапию. Толя отказался, не дрогнув бровью, и плевать, что родители будут настаивать. Вере не придется долго ждать его ТАМ.

«Пить тебя, без вины и обмана,

До конца и до самого дна,

До бессильного стона, тумана —

Разделенная страсть и одна.

Пить тебя, утонув в поцелуе,

Через губы, глаза и ладони.

Пить тебя, но ничем не рискуя,

Потому как мы вместе утонем.

Пить тебя, задыхаясь и плача.

Не от боли, от счастья – ты здесь.

Для тебя я – и нужен, и значим,

И спасибо тебе, что ты – есть», – прибоем звучало в мозгу у Толи, пока он и Вера синхронно раздевались до нага, случайно найденное на просторах интернета, уже выученное наизусть стихотворение. Кто автор, парнишка не имел понятия, на том сайте все печатались под никами, анонимно и не разглашали ни взраста, ни пола, ни имен, но из немногих комментариев под стихотворением понял – вроде, парень, молодой и по уши влюбленный в парня; гей, не смущающийся писать о своих чувствах в открытую.

– Пить тебя, – прошептал он, цепляя Верину маску указательным пальцем и стягивая ее вниз, к дрожащему девичьему подбородку. – И спасибо тебе, что ты есть…

Вера всхлипнула и перехватила его руку, но не с целью помешать – сжала за запястье и поднесла к губам. Подалась вперед:

– Я люблю тебя, Толь. Поцелуешь?

Толя помедлил и сблизил лица. Без обмана не получалось – Веру известие о снимке убьет.

***

Ближе. Еще ближе и еще, пока не защекотало дыханием.

– Что ты от меня скрываешь? – Вера смотрела пристально, зрачки в зрачки, не мигала.

Отвечать Толя не захотел и, хитрец, накрыл губами приоткрытый рот любимой. Вера приняла поцелуй с рваным вздохом, напоминающим сдержанное рыдание. От нее пахло лекарствами и больницей, но Толя, сам насквозь пропитавшийся теми же запахами, не учуял ничего отталкивающего, только легкий аромат мятной зубной пасты – на «д.онкологии а» девушка тщательно почистила зубы, готовясь к первому и последнему в жизни акту любви, и детского мыла.

Целомудренное сочетание. Даже духами не побрызгалась для соблазнительности… Ну, так и Толя не побрызгался. Раньше голову не пришло, а теперь поздно и без разницы.

Верины губы, сухие и шершавые, показались Толе вкуснее обычного, он коротко засосал обе, выпустил верхнюю и аккуратно прикусил нижнюю, потом зализал языком, и Вера тихонько застонала, поощряя – ей явно понравилось. Здорово целоваться, зная – посторонние не войдут и не застанут.

Толя, осмелев, с пошлым чмоканьем углубил поцелуй, правая ладонь парнишки поползла по Вериному боку, пересчитывая под тонкой кожей хрупкие ребра, левая, лаская, по-хозяйски легла на Верин лысый затылок. Ладони Веры заскользили по Толиным плечам, ощупывая и поглаживая, изучая, язычок встретился с языком Толи и закружил, то толкаясь, то заманивая…

Целовались, не спеша, не просто вкусно – сладко. Толино отравленное «химией» тело на поверку оказалось не таким уж и отравленным, как предполагал подросток, кровь молотом стучала в висках, отхлынула от мозга волной кипящих, жарких мурашек к паху.

– Моя, – шептал парнишка, опуская таявшую в его объятиях воском Веру на подушки. Закованная в металлическую конструкцию больная нога цеплялась за складки простыней, но тонущий в желании Толя не замечал неудобств.

Пальчики Веры нашли и сжали его сосок, посылая по животу новую волну удовольствия, пальцы Толи в ответ обвели пупок девушки, устремились к влажному, горячему, безволосому девичьему лону, готовые пробраться внутрь, и трепещущая Вера, постанывая словно от муки, подалась тазом им навстречу, приветствуя вторжение.

– Тебе нога мешает, – всхлипнула девушка, прерывая поцелуй и слегка отстраняясь. – На спину ложись, а я на тебя.

Толя молча повиновался, и Вера накрыла его худое тело своим, затерлась кошкой, не прекращая стонать. Развела бедра, позволяя напряженной Толиной плоти свободно проскользнуть между интимных губ и, ерзая туда-сюда, постепенно ускоряясь, застонала уже в голос. Захлебывающийся наслаждением Толя вторил любимой, пил ее крики и мольбы, ладони паренька беспорядочно мяли тощие девичьи ягодицы…

Выше, выше, выше… И – завершающий, разделенный напополам полет в ослепительную бездну.

***

Плечо под Вериной головой затекло и ныло. Что-то было не так, неправильно. Чего-то не хватало.

Толя недовольно пожмурился, соображая, сдвинул прооперированную ногу, вгляделся в обращенное к нему лицо Веры и прислушался: застывшие в умиротворенной улыбке, синеватые губы девушки не обдавали дыханием…

Облившийся ледяным потом понимания, парнишка вяло, как в замедленной съемке, поднял руку и подушечками пальцев острожно, едва касаясь, провел по холодному лбу возлюбленной. Не успела принять припасенных таблеток и отошла во сне, безгрешно, без напрасных страданий агонии – растущая в ее средостении опухоль наконец прогрызла стенку аорты.

Толя беззвучно плакал и молчал.

«Я догоню тебя, любимая. Не скучай ТАМ без меня и не сомневайся».

Нужно было нашарить на столе мобилку и позвонить Кириллу Андреичу. Обнимать мертвое, остывающее, покинутое душой тело бессмысленно – не отогреешь…

Где и когда парнишка слышал эту песню?

Ангелы где-то с нами,

Просто они молчат.

Полными слез глазами

Сверху на нас глядят.

Верные сердца стражи,

Влажно глядят в ответ.

Что лично ты им скажешь,

Думал хоть раз, иль нет?

Четыре стены, дверь, зашторенное окно.

Грызет изнутри зверь. Как здорово, что темно.

Не видно дорожек слез, пусть катятся по щекам.

И раньше в ладонях нес, и память твою не отдам.

Кусочек души, тень, я бережно сохраню.

Мы встретимся скоро, верь. Я… просто тебя люблю.

Ангелов скрыты мысли

Под пеленой грозы,

Льются рекою чистой,

Им не страшны часы.

У них за спиною ветер,

В шорохе тихом крыл.

Образ, хрустально-светел,

Я в памяти сохранил.

Четыре стены, дверь, зашторенное окно.

Грызет изнутри зверь. Как здорово, что темно.

Не видно дорожек слез, пусть катятся по щекам.

И раньше в ладонях нес, и память твою не отдам.

Кусочек души, тень, я бережно сохраню.

Мы встретимся скоро, верь. Я… просто тебя люблю…

Позвонить Киру. Сообщить.

========== Ровно через год ==========

Яркий клоун сидел рядом с лежащей в больничной кровати лысой как коленка девчушкой лет пяти-шести на простом белом пластиковом стуле. Читал наизусть немудреные детские стихи и потихоньку кормил малышку с ложки кашей. У мужчины в запасе имелось множество стихов и песенок, а главное – терпение и желание помочь.

– Сказала лисенку мамаша лиса, ам, открывай рот, – мурлыкал он, забавно гримасничая, и заболтанная девчушка открывала рот, – сегодня у нас на обед колбаса, жуй, жуй, чего не жуешь! Лисенок кричит… Я кому сказал – жуй, за щеку понапихала! Лисенок кричит: не хочу колбасу… Ай, молодец, проглотила, давай еще рот открывай… И этим расстроил он маму-лису! Вот, радуй дядю клоуна, радуй, жуй! Ам-ам… – парень, пока девочка жевала, зачерпнул очередную ложку овсянки, – сказала лисенку мамаша в ответ: соседу волчонку отдам твой обед, – больная проглотила и сама, без напоминаний, открыла рот, – ответил лисенок: я съем колбасу, ам, – девочка вяло жевала, улыбаясь, – и этим порадовал маму лису… Умница, Манюня…

Каши в тарелке осталось примерно с четверть, но дядя клоун не собирался удовлетворяться достигнутым.

– Еще стишок, – начал, но его затеребил за рукав прикорнувший в ногах у Мани мальчуган, на вид детсадовец и лысый, как и Маня.

– Йаскажи опять пйо лису, но сйитно! – потребовал, картавя. – Я пйохо поняй, Кий.

Кир не заставил ребенка повторять дважды и с чувством продекламировал, играя голосом:

– Сказала лисенку мамаша-лиса:

Сегодня у нас на обед колбаса.

Лисенок кричит: Не хочу колбасу!

И этим расстроил он маму лису.

Сказала лисенку мамаша в ответ:

Соседу волчонку отдам твой обед.

И пискнул лисенок: Я съем колбасу!

И этим порадовал маму лису.

Мальчишка довольно подпрыгнул на месте и захлопал в ладошки.

– Тепей мое юбимое вжай, пйо художника! – Велел.

Кир потрепал мальчишку по бедру, призывая к тишине, ловко всунул ему в рот кружочек банана и «вжарил» заказанное, помахивая ложкой и с выражением:

– Я маме своей нарисую в альбоме

Смешного гривастого серого пони,

Цветы и деревья, и домик с трубой,

Лужайку с зеленой и мягкой травой.

Я ей нарисую слона и корову —

Пусть милая мамочка будет здорова.

Совсем не беда, что корова кривая,

А пони горбат и немного хромает.

Мамуля увидит – и сразу поймет,

Что в доме великий художник растет…

– Вам тоже нужно быть здоровыми, – обратился к обоим детям. – Чтобы рисовать мамам поней. А ну ешьте, карандашей не поднимете! – и продолжил без пауз, набирая для Манюни каши:

– Очень странная зверушка приближается ко мне – нету глазок, нет и ушек, зато домик на спине, ам, Маня, на меня наставив рожки, продвигается вперед, Маня, ам! Тема, на банан… Я смотрю в недоуменье – где же ножки, где же рот? Надо мне ее бояться? Или можно в руки взять? Маня, жуй, замолчу… Не имею я привычки незнакомое хватать… Вдруг она меня ужалит, иль захочет укусить? Толя, банан… Пусть мне кто-нибудь подскажет, Как с ней дальше поступить? Молодцы, дети! У меня нет слов…

Сегодня Кир старался читать лишь определенные стихи, в годовщину памяти той, которая их сочинила, накарябала вкривь и вкось, пропуская буквы, карандашом в простеньком блокноте на этой самой кровати, на которой сейчас лежала умирающая от лейкемии Манюня. Вряд ли девочке исполнится шесть, если онко-центру в ближайшие три-четыре месяца не переведут для нее деньги на оплату операции пересадки костного мозга. Но вдруг повезет, чудо случится, а ребенок – не кормлен?

В кармане завибрировала мобилка, привлекая внимание, одновременно с ней дверь в палату приоткрылась и в образовавшуюся щель показалась ушастая мордочка, разрисованная по маске под кошачью.

– Мяу, Кир, я отстрелялся, – мяукнула мордочка голосом парня. – Ты когда заканчиваешь? Влад звонил – они с Олей внизу уже!

Кир послал любимому воздушный поцелуй и продемонстрировал почти пустую Манюнину тарелочку.

– Сей момент, – уверил и торжественно вложил в Манюнин ротик последнюю ложку. Потрепал малышку по слегка порозовевшей, запавшей щечке, протянул опустевшую тарелочку мальчишке, отнести медсестрам, и встал.

– Помчали, – кивнул Олегу.

Переодеваться ни он, ни Олег не собирались – поедут на кладбище, к похороненным рядышком Вере и Толе, всей добровольческой, плотно спаянной бригадой, солнечными клоунами. Никакого траурного черного цвета и ни капли слез, только розы, улыбки, рис птичкам и конфетки. Пусть души так и не ставших взрослыми двоих влюбленных порадуются с небес: их любят, помнят и… живут дальше.

Это стихотворение откопала где-то в интернете Оля:

Я прошу, ты не плачь и прости,

Отпусти же меня, отпусти.

Прямо так, из ладоней лететь.

На тебя стану сверху смотреть.

С высоты, с свода неба, из туч,

Со снегов горных каменных круч.

Вытри слезы и вверх улыбнись,

К новой жизни и свету проснись.

И не думай, что брошу тебя,

В твоем сердце осталась, любя.

Надо будет – опять позовешь.

Но, сгорая, меня не вернешь…

Кир отпустил Веру-Нику и больше не плачет по ней ночами, заливая утрату литрами водки – спасибо друзьям, и Олегу, в частности.

«Не держите напрасно своих умерших, не мучайте. Позвольте им тепло улыбаться вам с высоты»…

Конец