Текст книги "Солнечный клоун (СИ)"

Автор книги: Елена Акимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 1 ==========

– Олег! – Оля ворвалась на кухню, не разувшаяся и запыханная, на ходу срывая с растрепанной русой головы шапку. – Олеженька, ты же лапа, да?

Олег посмотрел на сестренку, оценил ее разрумяненность, пламенно горящий, слегка виноватый взгляд и приготовился к решительному отпору.

– Кто на этот раз? – осведомился весьма холодно, строго поджимая губы. – Котенок или щенок? Неси обратно, у нас не приют для бездомных животных.

Из-под стола жалобно заскулил Пяжо – рыжий мелкий песик неопределенной породы, с белым пятном на попе, выпрашивал кусочек съестного. Звонко, наперебой, затявкали серо-бурый Бос и черная Биса, тоже «дворяне», запрыгали вокруг Оли.

С холодильника зелено-око лупали, загадочно подмигивая, серо-полосатые простецкие Мася и Лис. Зажравшиеся кошаки не спешили спускаться вниз, приветствовать хозяйку. Уже проверили – сырая картошка им без интересу, и ждали чего-нибудь более съедобного. С жердочки в углу орал «пиастры», переступая лапами, Кеша, тряс белоснежным хохолком и хлопал белыми крыльями.

И собак, и котов приволокла с улицы в разное время сердобольная Оля, малышами. Попугая подарил Олегу папа, на шестнадцатилетие. Лично Олег считал – существующего зоопарка в обычной трехкомнатной квартире вполне достаточно.

Сестренка не спешила с ответом, наклонилась, потрепала лезущих лизать лицо Боса и Бисю по ушкам, вислым у Боса и торчащим у Бисы, и лишь после выпрямилась и удивленно вскинула бровки.

– Вовсе нет, – протянула. – Тут другая проблема, попроще. Но без тебя не обойдемся…

Олег продолжал недоумевать.

– Объяснись! – потребовал он, хмурясь.

Оля почесала кончик носа и присела на табуретку, словно вдруг обессилев. Уронила шапку на колени.

– Нужна машина, – вздохнула, помолчав. – С водителем. Подарки тяжелые, на трех автобусах не дотащим, надорвемся. Поможешь?

Олег покорно отложил не дочищенную картофелину и нож, присел рядом и приготовился слушать.

Оказалось совсем не страшно – часть группы, в которой училась Оля, послали одноразово, в виде практики, в онко-центр, организовать новогодний праздник больным детям. Дедом Морозом у них был Олин сокурсник Влад, Снегурочкой – сама Оля, клоунами – Олины друзья и подруги, но ни транспорта, ни денег на такси училище юным артистам, добираться до места представления, не выделило.

– Зажали, суки! – здесь Оля стукнула кулаком по столу и обозленно рыкнула.

По мнению Олега, училище, пусть и трижды театральное и разрекламированное, имело довольно ограниченный бюджет.

– Костюмы, – парень жестом остановил кипятящуюся девушку и нравоучительно поднял вверх указательный палец, – вам выдали из костюмерки. Подарки детям начальство купило. Имей совесть, пожалуйста?

Мнущая шапку Оля поразмыслила и кивнула, соглашаясь. Подарки действительно покупало училище. И игрушки, и конфеты – хорошие и качественные – вложило в них кругленькую сумму.

Брат ласково потрепал сестру по щеке.

– Когда мероприятие? – спросил с улыбкой. – Надеюсь, не вечером тридцать первого числа?

Оля подскочила, оживая, и замахала руками.

– Ты собрался в гейку! – возопила она, роняя на пол шапку. – И я хочу! – и умоляюще заморгала.

Олег показал сестренке грозный братский кулак и отрицательно покачал головой. Пьяные девицы – за Олей непременно увяжется ее подружка Светка – в его планы на Новогоднюю ночь не вписывались. Следить за обеими, чтобы никуда не вляпались? Прошлого Нового Года хватило – и выбесили, и без секса оставили, дуры.

– Нет, – отрезал парень. – Сходите лучше вашей студенческой компашкой в какой-нибудь обычный клуб, для натуралов.

Оля надула губки и зафыркала, словно рассерженный ежик.

– У вас в гейке музыка прикольная, – заныла, подаваясь грудью на столешницу. – Ну Олег…

Олег состроил сестре кислую мину и повторил отказ. И так потратит полдня на онко-центр, плюс бензин. Вполне достаточно добрых дел на одного почти два месяца не трахавшегося двадцатитрехлетнего парня.

***

Олегу очень повезло со здоровьем, он с рождения ни разу не бывал в больницах. Не лежал в качестве больного и не привлекался, ха, навещающим, даже районную поликлинику почти не посещал. Примерно дважды в год забегал сдать анализы, если вдруг во время секса рвался или слетал презерватив, результаты узнавал потом по телефону. Иногда, крайне редко, ловил грипп и просил у врача больничный.

Поэтому в здание онко-центра парень вошел, крутя головой, полный любопытства, и застопорился в дверях лобби лупоглазым крабом.

Нормальному обзору мешал напяленный на голову Олей рыжий пышный клоунский парик. Кадык неприятно сдавливал непривычный, оранжевого веселенького цвета, галстук. На носу сидел полый внутри алый шарик на тонкой резиночке. Руки оттягивали шуршащие мешки с подарками.

– Не сюда, направо к лифтам! – Оля бесцеремонно толкнула кулачком в спину. – Что застыл, проход людям загораживаешь?

Сестренка ориентировалась здесь вполне уверенно, странно…

– Мы с ребятами сюда раньше ездили, – ответила девушка на недоумение Олега. – К брату Влада. Больше не ездим, – и отвернулась, пряча гримаску муки.

Олег – вдруг и сразу – понял по выражению ее лица: брат Влада выписался не домой, а туда, откуда не возвращаются. И парню стало… холодно? Он передернул плечами, споткнулся о собственную ногу, пошатнулся и едва не поронял вверенные мешки с подарками, но в последнее мгновение сумел выровняться.

– Направо так направо, – буркнул, выныривая из задумчивости, и шагнул налево.

Оля молча дернула за рукав, направляя в нужную сторону, сзади вперевалочку топал, постукивая об пол посохом, одетый в Деда Мороза мрачный Влад. Бок о бок с ним бодро семенила миниатюрная, темноволосая подруга Оли Света в костюме клоуна, тащила, надрываясь, большой коричневый чемодан с реквизитом для праздника. Будь Олег натуралом, непременно запал бы на ее точеную фигурку, но, увы, к высокому, крепко сложенному Владу тянуло сильнее.

– Даже не мечтай, – фыркнула заметившая интерес брата Оля. – Он гомофоб и только по девушкам. В морду схлопочешь.

Олег разочарованно скис и покорно поволокся, куда вели. Нос под шариком чесался неимоверно, зрел чих.

Лифт, зазеркаленный и вместительный, человек на десять, поднял артистов на третий этаж и выплюнул в довольно широкий коридор. Правая стена его была застеклена, через оконные проемы свободно лился солнечный свет, левую – украшали картины, явно нарисованные детьми. Творчество здешних пациентов?

Насладиться живописью не дала сестра – зашипела и пальцем указала на зеленые раздвижные двери с крупной строгой красной надписью «ВХОД В ВЕРХНЕЙ ОДЕЖДЕ ВОСПРЕЩЕН». И сверху, буковками поменьше: «д.онкология а.» Получалось, детских онкологических отделений в здании несколько?

И снова Оля не дала подумать – нажала возле двери кнопку переговорника и громко, звонко сказала в динамик: «Встречайте Деда Мороза и Снегурочку!»

Девушка распрямила ссутуленные плечи, вдохнула, выдохнула и, пряча в глазах нечто тяжкое, давящее, белозубо улыбнулась.

– Голову выше, Олег, – велела, выталкивая вперед Влада. – Улыбку из кармана достал и помни, что бы ты ни увидел – смеша детей, ты продлеваешь им жизни, грустя – укорачиваешь.

Двери дрогнули и открылись, пропуская артистов в маленький земной ад.

***

Смешанная с энергетиком водка оставляла во рту странный, горьковато-сладкий привкус. Она не утоляла дерущей горло жажды и забыть «д.онкологию а» не помогала, хоть и изрядно затуманила мозг. Картинки мелькали, мелькали, сливаясь в кошмарный хоровод.

Глаза. Много-много пар глаз, небесно-голубых, серых, карих и черных, разных, над прямоугольниками салатово-зеленых одинаковых одноразовых медицинских повязок, закрывающих роты и носы, смотрят с совсем не детским выражением. Лысые головенки и головы с забавно оттопыренными ушами и ушками, голые или прикрытые шапочками и платочками. Малышей прижимают к себе родители, в основном матери, кто-то постарше сидит в инвалидных колясках, несколько детей лежат на придвинутых к стенам, в круг большой светлой комнаты, кроватях на колесиках, задрав к потолку острые коленки или кутаясь в одеяла, рядом с ними – взрослые. Яркие пижамки с рисунками и халатики в цветочек.

Тянущиеся руки, тонкие, или отекшие, налитые болезненной жидкостью, все одинаково бледно-прозрачные. На запястьях – белые и красные браслетики-ленточки с именами, фамилиями и датами рождения. Хлопнуть Деда Мороза, Снегурочку и клоуна ладонью о ладонь и получить в ответ улыбку и подарок. Расцвести навстречу тихой радостью.

Тощий подросток, только и поймешь, что девчонка, по золотым капелькам-сережкам в мочках, наклонившись из инвалидного кресла к другому подростку, свернувшемуся в клубочек на кровати, очевидно, мальчишке, шепчет что-то, помогая ему устроить поудобнее ногу со странной металлической конструкцией от щиколотки до колена. Мальчишка морщится как от боли, но благодарно гладит подругу по предплечью подушечками пальцев. У девчонки на ключице наклейка, из-под нее тянется тонкая прозрачная трубочка капельницы…

Белокурая хорошенькая девушка, ровесница Оли, в голубом костюме медсестры, обнимает за плечи молодого темноволосого, коротко стриженного симпатичного мужчину, они смеются, разглядывая игрушку – белого мехового зайца. Опять та же блондинка, встревоженная, колет тощей девчонке в подставленное угловатое плечико некое лекарство, девчонка мучительно сводит брови над переносицей…

И вновь глаза, глаза с закрытых повязками лиц. Кажущиеся огромными из-за обводящих их теней, наполненные страхом и страданием. У детей не должно быть таких, клубящихся предчувствием скорой и неизбежной смерти, бездонно-тоскливых глаз…

Олег собрался отхлебнуть очередной глоток из стакана, и тут его запястье мягко, но решительно обхватило кольцо сильных мужских пальцев.

– Кончай бухать, парень, – громко сказал в ухо, перекрикивая грохот музыки, низкий голос с хрипотцой. – Что бы у тебя ни стряслось. Очень прошу. Завтра подохнешь.

Сосредоточить взгляд на незнакомце у Олега получилось с третьей попытки. Приятный, темные короткие волосы, на щеке ямочка. Даже, вроде, красивый. Улыбается, в углах четко очерченных, чувственных узковатых губ – скрытая печаль. Странно, где Олег его видел раньше? Точно не в этой гейке, уж больно заметная морда. Залетный, получается…

– Ты кто? – пьяно спросил парень, пошатнувшись на высоком клубном стуле, подумал чуток, вспомнил, что пришел сюда найти, с кем перепихнуться, привстал и потрепал шатена по колющемуся жесткой щетиной твердому подбородку, приглашая к дальнейшему общению.

Мужчина и мужчина, лет, примерно, тридцати. Руки, ноги, голова, туловище. Одет в черную, обтягивающую крепкий торс футболку без рисунков и надписей, и серые джинсы. А, какая, в принципе, разница, если у него есть член с яйцами?

Незнакомец сунул прикуренную сигарету, покивал.

Олег глубоко затянулся и выпустил из ноздрей дым.

– К тебе, – сказал заплетающимся языком, сползая со стула к шатену в объятия. – Хочу, чтобы ты загнал мне в жопу по гланды!

Забыть детские-недетские глаза, утонуть в бешеной, животной ебле и именно в роли пассива, хоть и был уни. С болью и хлюпаньями, похабными шлепками ягодиц о чужой пах, до надсаженного воем горла, крови из прокушенной губы и струящегося пота.

Плевать, что завтра пожалеет. Рваная жопа заживет, в отличие от раненой души, быстро…

***

Просыпался Олег мучительными тошнотворными толчками. Повозился, сел, растирая пальцами виски, и тупо уставился на прибитый к стене, знакомый до мельчайших деталей постер. Рамзы не улыбались, хранили серьезные выражения морд.

«Где я их раньше видел… – вяло подумал парень. – А, ну да, точно, в моей спальне. Сам вешал, года три назад, вот и дырка в левом нижнем углу наличествует, шваброй задел на прошлой неделе, прорвал бумагу… Получается, я дома?!»

Открытие и удивило, и обрадовало. Как он попал из гейки домой, оставалось тайной за семью печатями. Наверняка привез шатен, которого Олег пытался заклеить на потрахаться. Благородный, надо же. Пожалел упившегося вдрабадан идиота, не попользовал по назначению – жопа абсолютно не болела, факт. Зато голова трещала так, будто собиралась развалиться на кусочки, и в ней раздражающе крутилось: «Кир, Кир».

Кого звали Киром, хосподи?

В дверь негромко поскреблись, Олег простонал «не заперто» и рухнул обратно на постель, мечтая о бутылке холодной минералки и паре таблеток обезболивающего.

Дверь приоткрылась с противным, дерущим мозги скрипом, и в образовавшуюся щель просочилась Оля. Девушка держала подмышкой большую бутылку воды.

– Ну ты и бухать, братишка, – вздохнула, присаживаясь на край дивана. – На, попей, – предложила, щедро протягивая бутылку, – сушняк же дикий. И вставай уже, Кир кофе сварил.

Олег скрипнул зубами и резко забыл про похмелье. Вот только Кира ему сейчас для полного счастья не хватало – помятому, небритому и воняющему перегаром!

– Скажи Киру, – буркнул парень, скатываясь с дивана, – что я скоро!

Оля понимающе хмыкнула, провожая унесшегося в ванную брата лукавым взглядом. Красоту побежал наводить для нравящегося гостя. Небось, еще и туалетной водичкой побрызгается. Ох уж эти геи, иногда хуже девиц…

Кир терпеливо ждал на кухне. Когда Олег вошел – тщательно выбритый, с вычищенными зубами, умытый и причесанный – он привстал и помахал рукой.

– Привет, солнечный клоун, – улыбнулся через стол. – Как головка, бобо?

Олег с трудом выдавил в ответ кривоватую гримасу, напоминающую улыбку весьма отдаленно. Стоял на пороге, скрестив на груди руки, разглядывал мужчину.

– Про клоуна Оля растрепала? – спросил, морщась.

Кир пожал плечами и придвинул по скатерти упаковку таблеток.

– Ну почему сразу растрепала? – возразил. – Парик с рубашкой приметные увидел, когда тебя укладывал – на дверке шкафа в твоей комнате висят. Вот и связал одно с другим – тебя, Олю и вчерашнего клоуна на утреннике…

Олег сузил опухшие веки в щелки.

– Оля сказала, ты кофе сварил, – вздохнул, принюхиваясь. – Налил бы, что ли?

Парень вдруг вспомнил, откуда он знает Кира – встречались в онкологии. Шатен – брат тощей девчонки с сережками-капельками в ушках.

Воистину, мир тесен…

Пока он размышлял, корежа похмельные мозги, Кир вскочил, двигаясь легко и непринужденно, снял с конфорки турку и аккуратно разлил кофе по двум заранее приготовленным чашкам. Достал из холодильника молоко, плеснул в одну чашку примерно треть объема, насыпал туда, вдогонку за молоком, ложечку сахара и приглашающе махнул рукой – садись, мол, зачем стоишь – вот, заказ выполнен.

Олег удивленно заморгал:

– А про кофе откуда?..

Кир хмыкнул.

– Ты мне этим кофе плешь проел, – сообщил, – перед тем как отрубиться. Сколько молока любишь, сколько сахара. Сядь уже, и поговорим нормально?

Олег послушно опустился на стул и замер, смутился. Кое-какие смутные картинки из неудавшейся новогодней вечеринки замаячили перед его внутренним взором, заставляя покраснеть.

Он вешался на Кира и предлагал себя в партнеры на ночь. Умолял, приставая с поцелуями, оттрахать его во всех позах на ближайшем столике. Пытался прямо на танцполе расстегнуть Киру ширинку, не преуспел, обиделся и орал, что умеет круто сосать, а Кир его успокаивал петтингом. Прицепился у бара к девушке в красном платье, трансуха она или настоящая девушка. Спотыкался и кулем валился танцующим под ноги, и Кир, смеясь, поднимал его обратно, а после, перекинув через плечо, брыкающегося и хохочущего «щекотно», волок к машине…

Стыдновато…

– Олег? – Кир похлопал выпавшего из реальности парня по предплечью, возвращая на землю, к насущным проблемам. – Что случилось по вселенской пьяни, в большом душевном расстройстве, не считается. Забудь про гейку и пей кофе, остывает.

Олег покивал, потупил, взял предназначенную ему чашку и сделал первый пробный глоток. Сердце парня задрожало предвкушением: определенно, их симпатия с Киром – взаимна.

========== Часть 2 ==========

Девушка привычно поправила на практически лысой, слегка обросшей нежным пушком голове платок, выцедила сквозь зубы стон и, игнорируя боль, решительно направила коляску в конец коридора, к дверям палаты под номером девять.

В документах она значилась Вероникой, но последние полгода упорно звала себя Верой. Не потому, что надеялась поправиться, знала, ее болезнь неизлечима – ради Толи, который сейчас валяется после четвертой порции «химии», совсем один, выворачиваясь наизнанку в сухой рвоте.

Вера только что получила «дежурную» инъекцию морфия и спешила поддержать друга, хоть ей и было плохо.

«Перетерпится, – думала девушка, дрожащими от слабости руками крутя колеса. – Укол скоро подействует, не привыкать».

Подкатив к неплотно прикрытой двери, она робко позвала в щель:

– Толь… Можно?

В полумраке палаты зашуршало, и негромкий хрипловатый голос ответил:

– Вер, ты? Тебе всегда можно… Свет только не включай, пожалуйста…

Обрадованная полученным разрешением Вера скривила бесцветный рот в некоем подобии улыбки, толкнула дверь и въехала вовнутрь.

Голый по пояс, укрытый до середины груди одеялом Толя лежал на боку, под щекой – махровое полотенце, сплевывал в прижатую к губам тряпицу горькую пену.

– Сильно рвет? – спросила Вера с сочувствием, подкатываясь вплотную.

Давящийся желчью Толя протянул руку, и подростки сплели пальцы в крепкий ледяной замок. Замерли бесплотными тенями, молчали.

– Тебе не холодно? – первым нарушил тишину парнишка. – Хочешь, возьми со стула мою кенгурушку, на плечи накинь.

Вера фыркнула, отказываясь.

– Я тебя люблю, – прошептала. – Борись, слышишь?

– И я тебя, – эхом откликнулся Толя.

В отличии от Веры, у него имелся шанс рано или поздно покинуть отделение онкологии живым, пусть и на костылях. Операция по удалению опухоли большеберцовой кости прошла успешно, имплантант организм не отторг, а компьютерная томография не обнаружила метастазов. Вот откапают курс химиотерапии, и обещают отпустить домой, если уровень лейкоцитов в крови поднимется…

На этот раз первым молчание нарушил Толя.

– Ты сегодня опять ничего не ела, – спросил он, – почему?

Вера поскребла ногтями наклейку на ключице – кожа под пластырем немилосердно чесалась.

– Ела! – возразила и смутилась.

Девушка солгала: еда совершенно не лезла ей в горло, даже жидкая, во рту царил постоянный противный металлический привкус.

Правильно истолковавший виноватый вздох подруги Толя приподнялся на локте и гневно уставился снизу.

– Не смей врать, – запавшие, обведенные темными кругами глаза парнишки поблескивали в темноте отраженным светом уличного фонаря. – Кому угодно, только не мне. Пожалуйста. С сегодняшнего вечера будешь Никой*, хорошо?

Силы покинули беднягу, и он рухнул головой обратно на подушку, закорчился в рвотном спазме.

– Церукал… – просипел с мольбой.

Поинтересуйтесь-ка у взрослых людей на улице, что такое церукал? Вряд ли многие ответят верно. А на «д.онкологии а» почти любой ребенок старше трех лет кисло поморщится: «лекарство от тошноты и рвоты», и посмотрит тоскливо, вспоминая боль от инъекции. Церукал и морфий – часть здешней безнадежной рутины, увы…

Вера-Ника выпустила пальцы Толи и зашарила ладошкой по одеялу. Нашла кнопку вызова медсестры, нажала. Теперь – ждать, помощь в пути. Медсестры на отделении, конечно, загружены работой выше крыши, но, чуткие душами к детскому страданию, всегда прибегают быстро…

Заглянувшая на вызов в палату тетя Катя, увидев рядом с Толиной кроватью Веру, всплеснула руками.

– Деточка! – заквохтала курицей. – Ты совсем не бережешься! Почему до сих пор не в постели? Спать давно пора…

Медсестра заботилась о чужом смертельно больном ребенке, беспокоилась. Понимала – девушке недолго осталось навещать Толю.

Встрепенувшаяся Вера мотнула головой, сбивая слабо завязанный платок набекрень, и пошатнулась в коляске.

– Теть Кать! – пискнула. – Толе Церукал нужно! Ему плохо очень!

Медсестра повторно всплеснула руками и исчезла. Невзирая на не юный возраст и полноту, женщина передвигалась легко и почти бесшумно. Ровно через пять минут она вернулась, с наполненным шприцом. Протерла Толино голое худое плечо смоченной спиртом ваткой, ловко захватила в пальцы мышцу, помяла и воткнула иглу. Не торопясь, ввела лекарство.

– Брысь спать! – прикрикнула на Веру. – Пока не заругалась на тебя! – не слушая возражений, взялась за ручки инвалидного кресла и выставила Веру в коридор. – Я с Толей посижу, – сказала девушке, по-матерински потрепав ее по макушке.

Спорить с тетей Катей у Веры не было сил, как, впрочем, и крутить колеса.

Медсестра только губы поджала.

– Если Кирилл Андреич узнает, чем ты по ночам занимаешься, – упрекнула девушку по дороге к ее палате, – разозлится и расстроится. Брата пожалей?

Вера согласно покивала китайским болванчиком и предпочла смолчать. Уложенная и тепло укрытая, девушка еще долго смотрела перед собой в темноту, беззвучно плакала и вздыхала, пока наконец не задремала.

Ее жизнь укоротилась еще на один день.

***

Разбудили Веру голоса. Не спеша открывать глаз, девушка прислушалась к разговору соседок по палате.

Болтала, в основном, двенадцатилетняя Ната. Плохо знающая русский арабка, ровесница Веры Нура поддакивала и переспрашивала отдельные слова, которых не понимала.

– …много денег вложил, – Ната хлопнула в ладоши, – уже привезли все. Лев Юрьич довольный, песни с утра поет.

– Вложил? – удивление Нуры. – В смысла?

– В смысле потратил, – коренная москвичка Ната, похоже, улыбнулась подруге по несчастью, и продолжила. – Это очень здорово, Нур. Новый М.О.* – в сиропе, теть Катя сказала – сладкий… Еще наклейки есть.

Вера, наконец, сообразила, о чем речь, и тихо обрадовалась. Она очень устала от регулярных, каждые четыре часа, инъекций морфия – подживут исколотые в решето тощие руки, попа и бедра. Нура тоже обрадовалась, завозилась, шурша одеждой, засмеялась.

– Вера! – позвала. – Я знай – ты не спишь! Пить дам?

Вера подняла припухшие веки и перекатила голову по подушке. Сил у девушки совсем не было, слишком мало спала ночью, грудь давило изнутри, першило в горле. Если сейчас не попросить у медсестер укол, меньше через час она закричит от боли…

Повозившись, Вера попыталась перевернуться на бок, не преуспела и беспомощно застонала. Рядом тут же оказалась Нура, и как так быстро прискакала на единственной ноге, встревоженно заглянула в лицо, затеребила.

– Шу, шу? – залопотала, путая русские и арабские слова. – Вера? Плеха? Вода? Тошна? Шу? – и, повернувшись к замершей на своей кровати Нате, крикнула: – Сестра жми!

Эля, сменившая на посту отработавшую смену и ушедшую домой тетю Катю, прибежала почти сразу. Увидела лежащую, серо-бледную Веру, нахмурилась и взяла девушку за запястье, считать пульс.

– Укол? – спросила из-под закрывающей рот и нос повязки. – Болит?

Вера вздохнула, попыталась заговорить и закашлялась, захлебнулась. Дышалось с трудом, не хватало воздуха.

– Да ты горячая! – покачала укрывающей волосы зеленой шапочкой Эля. – Доездилась в одной пижамке, простыла где-то! – и ушла за врачом.

Шаги удаляющейся медсестры затихли в коридоре, а Вера облегченно заплакала – пока не конец, Господи, бронхит или воспаление легких. Она еще немного поживет…

***

Кир приехал вечером, привез сваренный мамой малиновый кисель, который Вера любила, баночки детского питания и рыжего, одетого в клетчатую бело-красную рубашку и полосатые шаровары клоуна. К разболевшейся, переведенной в карантинный бокс Вере, в принципе, не пускали, но тут сделали исключение.

– На полчаса, – разрешил врач. – И чтобы она у вас киселя поела. Хоть на головах стойте, но накормите.

Распластанная по кровати, пылающая в жару девушка едва узнала брата и совсем не понимала, что он ей говорит. Мутный, плавающий взгляд больной зацепился за яркого клоуна, тот улыбался нарисованным лицом, кивал и напевал песню, протягивал жать руку.

Забавный…

Вера не поняла, как ее приподняли на подушках в полу-сидячее положение, разлепила растрескавшиеся губы, поздороваться, но из пересохшего горла вырвался лишь всхлип.

– Потому что ты не пьешь, – сказал клоун, гримасничая, и ловко сунул девушке в рот чайную ложку с киселем. Сладкая, с кислинкой вязкая жидкость приятно обволокла, смягчая слизистую. Вера вздохнула и сглотнула.

Вкусно.

Она не запомнила из тумана высокой температуры, о чем пел клоун. Слушала и не воспринимала слов, слабенько улыбалась, хрипло кашляла, открывала рот и глотала, глотала, не считая ложечек, а потом устала и незаметно заснула, убаюканная мелодией.

Девушке снились глаза клоуна, обведенные гримом – большие, тепло-карие и печальные, в густых, пушистых, загнутых темных ресницах, синее, перечерченное высокими перистыми облаками небо и летящий в нем самолет.

***

Спала Вера на удивление крепко и долго и проснулась утром, к пересменке медсестер, пусть и очень слабой, но с ясной головой. Возле кровати, на стуле, скрестив в щиколотках стройные ноги в бахилах, сидел запакованный в маску, халат и шапочку Кир, читал книгу в твердом коричневом переплете. Названия девушке было не видно.

Понаблюдав за братом пару минут, Вера соскучилась.

– Кир, – окликнула через накативший кашель. – Пить…

Кир подскочил, роняя книгу, и метнулся к сестре. Помог ей приподняться, поднес ко рту граненый стеклянный стакан. Вера обхватила саднящими губами торчащую из стакана трубочку и маленькими порциями потянула в себя прохладную, подкисленную соком лимона воду. Жажда утихала с каждым сделанным глотком, в животе смутно засосало нечто, похожее на голод.

– Спасибо, – поблагодарила девушка, отстраняя воду неверной, норовящей упасть обратно на одеяло рукой, и попросила, поводив носом из стороны в сторону – зачесался вдруг: – У нас куриная пюрешка есть в баночках? Я бы поела…

Уверенный, что сестра обманывает и, едва попробовав, равнодушно отвернется, Кир, тем не менее, кивнул, ловко смазал ей потрескавшиеся губы вазелином и полез в тумбочку за детским питанием. Девушка изрядно удивила мужчину, бодро умяв стопятидесятиграммовую баночку целиком.

– Устала, – прошептала, покончив с последней ложкой, смежая веки и отдыхиваясь. – Хватит…

Но не уснула – выспалась ночью, просто лежала молча. Потом спросила:

– Кто он, этот клоун? Твой парень?

Кир растерялся, замешкался с ответом, и Вера довольно улыбнулась.

– Я буду рада, – сказала, перекатив к брату голову и широко распахивая засиявшие тихим счастьем глаза, – если он снова придет. Когда сможет, не обязательно сегодня или завтра.

Девушка чуяла – так нужно, и связывала брата и кареглазого парня, имени которого пока не знала, дополнительной нитью. Пусть у Кира появится на земле кто-то дорогой, кроме мамы и сестры, прежде чем она умрет…

В заменяющее стену над кроватью, справа от больной, смотровое окно постучали, Вера повернула голову на звук и увидела Толю. Парнишка сидел в коляске, наклонившись корпусом вперед, ладони на стекле.

Влюбленное Верино сердце мучительно-сладко замерло на миг и забилось в груди часто-часто, погнало по сосудам живее кровь. Толя встал с постели, ура!

Подняв правую, весящую, казалось, тонну руку, девушка приложила ладонь к стеклу там, где с внешней стороны его касалась левая ладонь Толи и успокаивающе улыбнулась другу.

– Мне лучше, – проговорила беззвучно, уверенная – Толя прочитает по губам, – люблю тебя, – и продолжила, вновь лишь губами, зная – давно выучивший это стихотворение наизусть Толя повторяет следом:

Вокруг, куда хватает глаз

Сияют звезды. Просто небо

Упало вновь, в который раз

И вышла сказка, чудо-небыль.

Огней, огней мерцает море,

Их можно трогать. И луна

Согрела холодом ладони,

Округлой тяжестью полна.

А если б небо не упало,

Сейчас грустили б в темноте.

Как надо нам порою мало:

Лететь со звездами к мечте…

Замолчала и торопливо смахнула замерцавшие на ресницах искорками слезы.

Давящийся тошнотой Толя покивал, ответил «люблю» и послал через стекло воздушный поцелуй. Ему разрешили покинуть палату всего на десять коротких минут, пора возвращаться обратно. И Киру пора – на работу.

Плохо одной, скучно…

Комментарий к

М.О – морфий

========== Часть 3 ==========

Планируемый Олегом и Киром совместный поход в кино, в качестве первого свидания, сорвался – Киру позвонили из больницы, срочно вызвали к сестре. И чем думал Олег, согласившись на предложение Кира поехать в онко-центр вместе? Явно не головой. Что-то перевернулось у парня внутри, когда он услышал – Вероника в тяжелом состоянии и может не пережить ночи. Душа? Сердце?

Сдернув с крючка не возвращенный Олей в театралку костюм клоуна, Олег, путаясь в рукавах и штанинах, напялил его, водрузил на голову рыжий парик, торопливо нанес клоунский грим и спустился к ждущему у подъезда Киру.

Тот не сказал ничего, только посмотрел странно, искоса и распахнул перед Олегом дверцу машины.

А дальше понеслось само – небольшой бокс с застекленной стеной, в нем – до предела истощенная, распластанная на кровати лысая девушка-подросток, не узнающая брата, захлебывающаяся кашлем, с кислородной маской на землисто-сером остроскулом личике. Врач, заломивший руки и умолявший накормить ее теплым малиновым киселем. Медсестра с печальными, тусклыми глазами, меняющая мешок капельницы. И, разумеется, Кир, хмурый и молчащий.

На кухне у Олега мужчина был совсем другим – смеющимся, шутящим, легким и притягательным.

Что нес Олег Веронике, какие чудом всплывшие в памяти обрывки детских песенок напевал, запихивая в девушку ложку за ложкой? Больная слабенько улыбалась, лепетала нечто невнятное и глотала, глотала, пока незаметно не съела целую чашку. А потом вдруг смежила веки и задышала глубоко и ровно – заснула сразу и без предупреждения.

Олег аккуратно поправил бедняжке подушку, выпрямился, промокая рукавом слезы, и тут Кир его обнял. Привлек к себе, жадно накрыл рот губами, вцепился пальцами в плечи, будто утопающий. Оттолкнуть мужчину парень не смог, да и не хотелось, ответил исступленно и страстно.

Сколько времени они целовались над спящей девушкой, Олег не знал – утонул. В запахе Кира, во вкусе его слюны, в ощущении под ладонями крепкого мускулистого тела и излучаемых мужчиной, буквально осязаемых волнах боли и отчаяния. Пожелай Кир трахнуть парня в боксе, он бы не воспротивился – перестал соображать. Но Кир не пожелал – опомнившись, оттолкнул Олега и смущенно затрепетал ресницами.

– Прости, – выдавил, пытаясь выровнять сбившееся дыхание и поспешно одергивая вниз задранную в процессе взаимных ласк до подмышек футболку. – По-моему, мы творим хуйню. Не здесь и не сейчас. Это не то место.

Олег лишь тупо моргал, облизывая успевшие опухнуть, пересохшие губы.

Кир утешающе хлопнул его между лопаток, повторил «прости» и выметнулся из бокса в коридор, терзая ворот футболки – мужчине не хватало воздуха.