Текст книги "Амур и Психея 2.0"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

5

В один из таких понедельников случилось так, что вице-мэр города праздновал свой юбилей, на который пригласили и Алекса с супругой – там вообще должна быть вся Лариса от мала до велика! Не пойти, разумеется, было невозможно.

На втором этаже недавно открывшегося и уже ставшего популярным клубного ресторана было полным-полно народу. Еще в дверях Алекс по привычке приосанился и приготовился к активному общению. Однако в зале с приглушенными огнями было шумно, играл оркестр, гости ели-пили, беседовали, занятые своими компаниями и разговорами.

Разумеется, хозяин торжества с супругой Алекса и Эвелину встретили, тепло поприветствовали, подозвали вышколенного официанта проводить их на места. Но это и все. Алекс был несколько обескуражен, но он подавил готовое прорваться сквозь лоск дежурных комплиментов раздражение и позволил себе лишь слегка вскинуть подбородок, что в полумраке банкетного зала осталось незамеченным. «Время неумолимо. У них свои герои и кумиры. И авторитеты, разумеется, тоже свои, – думал он. – В конце концов, кто нам этот юбиляр? А мы ему кто? Даже не дальние родственники».

Сидя за столом и вполуха слушая, о чем оживленно говорила Эвелина, Алекс подумал, что все-таки хорошо, что она была рядом – сам он мог расслабиться, попытаться получить удовольствие от вечера, не размышляя о том, что большинство присутствующих представляли, так сказать, другое поколение. Ему подумалось, что собравшиеся были как минимум лет на двадцать моложе его с женой и, следовательно, многие из них наверняка раньше у него учились.

«Да, теперь и я среди старейшин, – думал он, ковыряя вилкой в салате. – Но время другое… Мальчишкой, да и потом долго еще у меня было не просто уважение к старшим – у меня был интерес, я к ним прислушивался. Я верил, быть старшим – престижно. Теперь же все иначе. Раз ты старший, ты не в состоянии угнаться за временем, ты не можешь жить в онлайне, как они все привыкли».

Алекс вздохнул, ему отчаянно захотелось туда, в дом своего детства, куда приходили друзья, где всегда что-нибудь происходило, где все знали обо всех все, где его любили и где он любил не за что-то и не ради или даже во имя чего-то, а потому, что любовь была с ними всеми всегда. И она была разной – и к земле, и к людям, и к истории, и к культуре, и к женщине, конечно, тоже.

Он обвел взглядом стол, прикидывая, что бы еще положить на свою тарелку, чего бы ему хотелось попробовать и что точно не пошло бы ему во вред. Однако самым удачным выбором ему показался клюквенный морс. Он привстал и потянулся к графину, случайно задев бокал Эвелины. Тот качнулся в сторону рядом с ним стоявшего другого бокала, и раздался звон, легкий и загадочный, как показалось Алексу, как будто насыщенного цвета жидкость в графине, к которой он протягивал руку, была не ягодным напитком, а волшебным эликсиром.

«Вот сейчас выпью это, чем бы оно ни было… и пусть она вернется», – зачем-то подумал Алекс и жадно осушил бокал с содержимым рубинового цвета.

6

Морс оказался кисловатым и терпким, как если бы в нем были имбирь и корица. От выпитого залпом большого бокала у Алекса немного закружилась голова, и он прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Оркестр теперь играл так громко, что разговаривать даже с сидящими рядом было невозможно. Он бросил взгляд на место Эвелины и с удивлением понял, что она пересела к своей приятельнице на противоположную сторону стола, где женщины продолжали разговор, крича реплики в ухо друг другу. На стуле Эвелины рядом с Алексом остались ее сумочка и шаль. Ничего больше в этот чужой юбилейный вечер для него не изменилось.

«Да, что-то никудышный из меня доктор Фауст, – усмехнулся он. – Ну я и не доктор, я – всего лишь магистр… и даже не темной магии. Значит, у меня все еще впереди!»

Он подумал, что если бы давным-давно не бросил курить, то сейчас с полным правом вышел бы из зала постоять на улице, подышать. Но, с другой стороны, в туалет-то ему можно отойти в любом случае. Алекс попытался подать жене знак, что он выйдет ненадолго, но та была увлечена беседой и в его сторону, казалось, не смотрела. Тогда он тихонько встал и направился к двери.

У входа в ресторан было оживленно. Вышедшие покурить мужчины стояли небольшими группками. Многие из них курили электронные сигареты, рассказывали какие-то истории, казавшиеся им интересными и смешными, шумно их обсуждали. То и дело какая-нибудь из компаний взрывалась хохотом молодых, здоровых и жизнерадостных людей.

Когда Алекс показался на пороге, в его сторону некоторые обернулись, кто-то ему приветственно помахал, он ответил, но присоединяться ему не хотелось. «Дома и так все прокурено Эвелиной, – думал он. – Нет, лучше я перейду на ту сторону, где маленькое кафе, и выпью минералки, оттуда виден вход в ресторан, и я буду виден всем». Под этими «всеми» он привычно подразумевал жену.

Кафе было крошечным – небольшой прилавок с выпечкой на первом этаже трехэтажного здания. Перед входом стояли три столика, покрытые чистенькими белыми скатертями. Алекс иногда заходил сюда, когда бывал в этой части города, и любил посидеть на улице в тени деревьев, глядя на площадь. А там всегда кипела жизнь: вокруг небольшого фонтана гуляли мамы с малышами, на лавочках под деревьями галдели туристы, целовались влюбленные, по гранитным плитам важно расхаживали белые голуби на щегольски покрытых перьями до самых коготков лапках и то и дело проносились стайки суетливых и отчаянно чирикающих воробьев. С места за столиком было хорошо видно, как в жаркий день птицы плещутся в фонтане. Алекс всегда с тоской наблюдал за голубями, пьющими из чаши, но о том, где он видел их точно так же утоляющими жажду у фонтана, он не позволял себе вспоминать.

– Алекс, дружище, как дела? – услышал он и обернулся. Перед ним стоял Йоргос, его сосед и давнишний приятель.

– Привет, Йорго, у меня – нормально. А у тебя как? Все ли здоровы? Как дети, жена? Как поживаешь, старина? Присядь со мной. Что тебе заказать? Мороженое будешь? – Алекс пустился с места в карьер, по опыту зная, что если не хочешь отвечать на вопрос собеседника, засыпь его своими вопросами. Люди любят говорить о себе, они это делают при любой возможности. Поэтому, если ты не в настроении рассказывать, просто дай им повод выговориться. Они еще и спасибо скажут, станут передавать другим, какой ты удивительно приятный собеседник.

– Ну, если угощаешь, буду – от сорбета с манго, пожалуй, не отказался бы! – хмыкнул мужчина, устраиваясь на соседнем стуле.

Йоргос всегда был простоватым парнем с открытой улыбкой и теплым взглядом карих глаз. С возрастом он мало изменился, разве что шевелюра у него заметно поредела. Но он почти всегда носил бейсболку козырьком назад, и его лысина не бросалась в глаза. С Алексом они выросли в одном квартале и, до того как тот уехал учиться в Торонто, ходили в одну школу, а по вечерам вместе гоняли колесо по улице. Потом их матери всегда их наказывали. Дело в том, что улицы Ларисы в те годы не были мощеными, и если бегать по ним, гоняя металлическое колесо палкой с крюком, то шуму было на весь квартал, а обувь и носки у мальчишек от такой игры быстро приходили в негодность. Ну, словом, влетало им часто. Вот и сейчас Йоргос, видимо, вспомнил про колесо.

– Что, получил нагоняй от Лины? Весь город – там, а ты здесь воду пьешь. Что случилось-то?

– Э, Йорго, о чем ты? – Алекс попытался было отмахнуться от шутливого вопроса друга детства, но, поймав на себе его смешливый взгляд, неожиданно сам для себя сказал: – А между прочим, я хотел тебя спросить… Помнишь, как ты для меня срезал четыре коралловые розы в своем саду? Впрочем, давно это было, двадцать лет назад, ты забыл, наверное…

Еще не закончив, он засомневался, стоило ли задавать этот вопрос. Но Йоргос уже снял бейсболку, расположил ее на столе и уставился на друга. Алекс мгновенно понял, что теперь он попался – старина Йоргос из него душу вынет, но заставит объяснить, что он имел в виду и для чего ему было нужно, чтобы тот вспоминал про какие-то розы.

– Ну давай-давай, дальше что? Я помню эти розы. Ты же тогда прибежал весь в мыле, с горящими глазами, сказал, что я должен был тебе помочь. Мы пошли в сад, и я срезал для тебя несколько роз, какие ты сам выбрал. Ты тогда сказал, тебе было нужно четыре. Я потому и запомнил, я бы дал тебе пять или семь, но нет же! Ты хотел четыре! А теперь прошло столько лет и ты хочешь, чтобы я вспомнил о них! Приятель, я и не забывал! Ну расскажи же хотя бы сегодня, куда ты их дел тогда! Неужели все-таки покойнику какому отнес? – Йоргос разразился оглушительным смехом. Он хлопнул Алекса по плечу так сильно, что тот немного расплескал воду из стакана, который держал в руке.

– Нет, ну какой покойник, скажешь тоже! Я твои розы одной женщине подарил. Иностранке.

Алекс сделал паузу, затем с опаской поднял глаза на товарища, ожидая, что тот на всю улицу загогочет, как бывало в молодости, когда они рассказывали друг другу всякие истории о девчонках, за которыми ухлестывали. Но тот, увлеченный своим сорбетом, ничего не ответил. Алекс ждал. Ему хотелось поговорить о ней, но ни одного человека, с кем бы можно было позволить себе откровенность, он не знал. Его друг Йорго с ней тоже не был знаком, но он хотя бы помнил те самые розы. Те розы, которые он принес ей в номер «Пегаса» в их первую встречу.

Через какое-то время Йоргос покончил с десертом и с удовольствием откинулся на спинку стула. Затем вдруг подался вперед и, заговорщицки подмигнув Алексу, знаком показал ему склониться над столиком, чтобы их никто не подслушал.

– Я тебе так скажу, малыш. Иностранцы – это всегда большая проблема. – Йоргос был совершенно серьезен, взгляд его глаз сделался цепким. Алексу стало не по себе.

– Перестань, приятель. Какая проблема? Это было сто лет назад, я и не помню ничего толком-то!

– Тебе только так кажется. Если бы не помнил, про розы не спросил бы. Помнишь ты все, в деталях ты все помнишь. И как она улыбается, и как голову наклоняет, и как волосы расчесывает… Да мало ли, все ты помнишь! А я скажу тебе, почему – потому что она не такая, как наши. Не лучше и не хуже, чем они, просто другая. Она другая. И жизнь у нее там, откуда она, всегда была другой. Потому и не вышло у тебя ничего с ней, понимаешь. Не вышло не потому, что ты был женат, а потому, что быть с ней для тебя значило бы стать другим. А стань ты другим – как у нас тут тебе дальше жить? Вот ты и не смог.

Они замолчали, просто сидели рядом за столиком и молчали. Затем Йоргос тронул Алекса за рукав:

– Ты не кори себя. Если бы она тебя не любила, ничего бы у тебя с ней не было. А то, что ты ее любил, она всегда знала. И Лина твоя все знала, можешь быть уверен, потому она и устраивает тебе сцены по сей день.

– Не может быть! – Алекс порывисто вздохнул. – Этого еще не хватало, что за ерунда!

Йоргос засмеялся открыто и весело, снова хлопнул Алекса по плечу.

– Вот видишь, даже через двадцать лет тебе не все равно, знала ли твоя жена о том, что ты сходил налево или нет. А все потому, что это было не то, что обычно бывает. Раз уж мы тут с тобой о высоком говорим, у меня к тебе вопрос. Могу задать?

– Можешь, чего уж там. – Алекс посмотрел в свой стоявший на столе пустой стакан, для верности обхватил его обеими ладонями, как будто готовился принять от друга удар или стерпеть оскорбление.

– Ты хоть раз сказал ей, что любишь? Хотя бы прощаясь?

Повисла пауза. Через дорогу продолжалось празднование, в окнах второго этажа свет стал ярче, зазвучала танцевальная народная мелодия, гости поднимались, постепенно присоединяясь к тем, кого танец сиртаки уже увлек в проходы между столиками.

– Нет. Прощаясь, я сказал… Я сказал тогда, что не любил ее. Ты понимаешь, я тогда думал, что…

Алекс хотел еще что-то добавить, что-то ему попытаться объяснить, но когда повернулся к сидевшему рядом Йоргосу, того рядом не было.

«Куда он подевался? – подумал Алекс. – Мне показалось, я задумался на секунду, а, наверное, молча просидел минут десять, он и ушел. Как неудобно получилось…»

Алекс жестом подозвал официанта, попросил счет за воду и сорбет с манго.

– Что вы, кириос Алексис, у нас сегодня нет в меню сорбета с манго, да вы и не заказывали. Только пили воду без газа. – Официант, совсем молодой парень, его бывший выпускник, был вежлив и внимателен.

– Скажи, Нико, а я один тут сидел? Ко мне никто не подсаживался?

– Ну, я специально не следил, по улице много народу проходит. Но в заказе была только вода, это точно.

Алекс пожал плечами, расплатился и решил, что пора было проверить, что там в зале, а то Эвелина ему дома-то устроит, если его хватятся!

Когда же он вернулся в зал и прошел к столу, оказалось, что жена сидела на своем обычном месте по его левую руку и внимательно следила за эстрадой, где выступала какая-то поп-группа. Алекс думал, что она спросит, куда он ходил и почему его так долго не было, как она обычно делала, он даже приготовил ответ, но вопроса не последовало.

– Может, потанцуем? – спросила его Эвелина. – А то пришли и сидим тут, никому до нас дела нет.

И Алекс снова недоуменно пожал плечами. «Что-то с этим юбилеем все-таки не совсем так, – подумал он. – Или, может, это с морсом что-то…» Он поискал на столе графин с рубиновым напитком, но его и след простыл, стояли только винные бутылки, упаковки сока и минеральная вода.

7

И снова дни летели стрелой. И вот он с Джулией вновь поднимался на холм к скамейке под кленами. За прошедшие несколько недель листья на дереве будто налились золотом, некоторые стали красно-коричневыми. И воздух был каким-то особенным, прохладным и тягучим.

Алекс весь отдался созерцанию и ощущению гармонии, наполнившей его душу; ответственными же за создание этой удивительной атмосферы он для себя определил погожий осенний полдень, мерно позвякивавший колокольчик сбруи Джулии и свое воспоминание о ней, немного неясное, но именно от этого еще более привлекательное.

«Ну ладно, попробую еще раз. Может, я сумею все-таки что-нибудь понять о ней такое, чего тогда не понимал», – подумал Алекс.

Он прикрыл глаза, и когда колокольчик на лошадиной сбруе вновь подал ему сигнал, он услышал ее голос. Сначала только отголосок, как будто это было скорее эхо, чем сам голос. Но потом совсем отчетливо. Что же она говорила? Он сосредоточился и явственно вспомнил эту ее загадочную фразу, которая его тогда так удивила: «Алекс, разреши мне всегда любить тебя!»

Да, она именно так и сказала! Что он тогда почувствовал? А он и впрямь испугался – ему представилось, что с ней может быть, как у него бывало с женщинами раньше, когда он переставал находить их нежными и приятными, когда все реже с ними встречался, сначала ссылаясь на занятость, а потом и без видимых причин, когда пропускал их звонки, а если они звонили домой, даже просил жену отвечать, что его нет дома. Он явственно вспомнил, что он чувствовал, когда наконец они с ним ссорились, шумно и отвратительно, со слезами и взаимными оскорблениями, причем непременно где-нибудь на улице, где все на них смотрели, и как ему бывало удушающе стыдно за них, и что от этого становилось омерзительно-гадко и тяжело на душе. Истинная правда, он всегда винил во всем только себя, недоумевая, для чего еще совсем недавно он говорил той или иной женщине, что она неподражаема и хороша, заставляя ее надеяться и даже ждать. Но ведь, произнося эти или какие-нибудь похожие слова, он и впрямь так считал, причем вполне искренне и горячо, а уж что она себе придумывала… Как он, женатый мужчина и отец двоих детей, мог нести за это ответственность? И рано или поздно он признавался во всем Эвелине, она устраивала громкий скандал, однако потом дулась недолго, прощала его «ради детей», как она манерно ему сообщала, после чего все успокаивалось и продолжало идти как обычно.

Но с ней было иначе. Ни пока она приезжала, ни потом, когда перестала, он ни разу о ней не говорил с женой. И ему даже казалось иногда, что та ждет, что он, как и раньше, сделает признание, попросит прощения, скажет, что незаметно для себя увлекся, запутался, но что все осознал, потому что все давно уже закончилось.

Время шло, а он так и не заговорил с Эвелиной. И та чувствовала, что ничего не закончилось, и нервничала, и устраивала сцены. А он молчал. Не то чтобы он сам страдал или думал о том, что причиняет боль другому человеку. Он просто нес это чувство в себе, где-то глубоко, там, где его не могли коснуться ни истерики жены, ни косые взгляды знакомых, ни его собственная ноющая тоска, пришедшая с осознанием потери.

И вот получилось так, что она ушла, а это ее прелестное «всегда» осталось с ним. А в ее жизни, думал он, наверняка все давно уже изменилось, и там больше не было места даже легкому и ни к чему не обязывающему воспоминанию о ком-то, с кем она была когда-то знакома.

– Как ты думаешь, двадцать лет – это уже «всегда» или еще нет? – Алекс попытался поймать взгляд подошедшей к нему Джулии. Но та вскинула голову и потрясла гривой, как будто хотела сказать, что, мол, нет, «всегда» никогда не кончается, потому что у него нет не только конца, но и начала. Он понял, кивнул, улыбнулся каким-то своим мыслям:

– Ты права, милая, «всегда» – это, должно быть, каждую секунду! Так оно и есть! Ну, давай-ка, нам с тобой пора в обратный путь.

Джулия склонила к нему голову, преданно ткнулась носом в его щеку, фыркнула, и в ответ он коротко обнял ее за шею.

8

Незаметно подкатил декабрь, и когда в витринах магазинов и магазинчиков появились щедро украшенные елки, город зажил особенной жизнью. Начались приготовления к разного рода празднованиям, свадьбам, годовщинам свадеб, да и просто к встрече Рождества и Нового года. В это волшебное время каждый чувствовал себя немного теснее связанным узами родства, дружбы и корпоративной этики с другими, каждому хотелось сделать для ближнего что-то особенное, одарить его теплом и заботой пришедшего сезона затяжных праздников. Всюду звучали мелодии народных греческих колядок и американских рождественских песен, сменяемые записями номеров из «Щелкунчика» и «Спящей красавицы» Чайковского. Все и каждый надеялись на лучшее, и всем им хотелось верить в добро, щедрость, благородство, красоту и в любовь, разумеется, тоже.

И вот в один из таких дней, проезжая по городу, Алекс увидел Йоргоса. Тот нес на плече елку. Дерево было немаленьким, оно точно заняло бы полкомнаты и достало бы верхушкой до потолка, потому Алекс и обратил внимание на человека, пристроившего его себе на спину и сосредоточенно несшего его с видимым усилием.

– Эй, Йорго, – крикнул Алекс из окна машины. – Давай подвезу тебя, тяжело же!

Йоргос оглянулся, махнул ему и поставил елку наземь. Алекс тут же подъехал, выскочил на снег чуть ли не под колеса ехавшему за ним авто, подбежал к другу и по-приятельски шутливо ткнул его в бок боксерским движением.

– Привет, старина. Давай приделаем на багажник! Эх, какая красивая и пушистая! – сказал он, обхватывая елку обеими руками. Они ловко и споро привязали дерево к багажнику, залезли в салон, и вот уже катили вместе, весело переговариваясь и обмениваясь шутками, как делали всегда.

– Спасибо, дружище, – Йоргос расплылся в улыбке, когда они дотащили елку до порога и привалили к стене. – Ух и намучался я с ней! Такая тяжелая оказалась… Говорят же, руби дерево по себе, а я промахнулся, видно, немного!

– Ничего ты не промахнулся! Тебе как раз такая и нужна, у тебя же и детей четверо, и внуков уже… сколько?

– Недавно третий родился – сынок у дочки Софии! Кстати, Йоргосом назвали! – гордо сообщил молодой дед.

– Ну вот видишь, какой ты молодец! – Алекс сиял. Казалось, к нему вернулось хорошее настроение, он наконец почувствовал себя в своей тарелке – большой друг многих друзей, всеобщий любимец!

– Давай пойдем пропустим по пиву, приятель! Моя Зои тебя давно не видела у нас в доме, а ты же знаешь, как она готовит! Пошли, нечего тут под снегом стоять!

Алекс оглянулся на свою машину, припаркованную у ворот. Ее почти что не было видно сквозь неожиданно усилившийся снегопад.

– Ну пойдем посидим с полчасика, я дольше не могу, дел много, сам понимаешь – конец года! – Алекс отряхнул снег с ботинок, не спеша поднялся по широкой лестнице вслед за другом и прошел в дом.

А дом у Йоргоса Сарриса был большим и основательным. Здесь все было добротным и внушительным. Особенно мебель – столы с широкими столешницами из цельного массива на устойчивых ножках, приземистые и широкие диваны с резными деревянными спинками и мягкими вышитыми подушками, буфеты и книжные шкафы со стеклянными дверцами и латунными ручками и, разумеется, разнообразные затейливо-кружевные салфетки и занавески ручной работы на столах и окнах. Семейный бизнес Саррисов – производство мебели в фольклорном стиле, они держали небольшую фабрику за городом. Ну и обстановка в доме вполне ожидаемо напоминала выставленные в шоу-руме лучшие образцы продукции фирмы, которыми хозяин явно гордился.

Друзья прошли в столовую, отделенную от кухни стеной с аркой. Это очень по-гречески: хозяйке, у которой в руках всякий день может оказаться объемное блюдо с угощением, которое надо поставить на стол, не нужно задумываться, как придерживать дверь – той просто нет. Да и аромат приготовленных на кухне яств наполнял всю столовую мгновенно, да так, что слюнки текли! Зои, жена Йоргоса, хлопотала у плиты, она выглянула поздороваться и заверила, что жаркое уже почти готово – пусть, мол, они немного поболтают, пока оно дойдет.

– Вот, давай присаживайся, рассказывай, как дела. Мы с тобой не виделись уж года два, даром, что живем в соседних кварталах, – пробасил Йоргос, ставя перед Алексом банку пива и бокал.

Алекс задумался. «Как же так, а недавний разговор на улице, за столиком кафе?» – он решил, что нужно аккуратно прощупать почву, выяснить, был ли тот разговор на самом деле или нет.

– Да все идет своим чередом. Знаешь, столько работы – родители учеников из меня просто веревки вьют, честное слово, я дням счет потерял! Ты говоришь, мы давно не виделись… А в вечер юбилея вице-мэра разве мы не разговаривали с тобой на площади, ну там, знаешь, кафешка такая на углу?

– Алекс, ты что-то путаешь. Там раньше было кафе, не спорю, но уже года четыре, как на месте дома, на первом этаже которого оно было, супермаркет. Вот что значит заказывать продукты на дом! Ты уже и в Ларисе не знаешь, что где находится! – Йоргос засмеялся и подмигнул Алексу.

– Да ты что?! – чуть наигранно удивился тот, но продолжать расспросы не стал, ему не хотелось выглядеть смешным. К тому же тема, которую, как ему казалось, они тогда обсуждали, была для него слишком личной, чтобы говорить при Зои, сновавшей из кухни в столовую.

Чтобы перевести разговор на другую тему, Алекс встал и прошелся вокруг стола, подошел к окну, посмотрел на укрытый свежим снегом двор, отыскал взглядом темневший за воротами силуэт своего «ренджровера».

– Ладно. А что вообще в стране происходит, может, еще новости или события какие есть, о которых я ни сном ни духом?

– Есть одно событие. Ну, не то чтобы важное, но занятное такое, тебе может понравиться, – Йоргос добродушно улыбнулся и, потянувшись к дивану, переложил с него на стол небольшое издание в мягком переплете. Судя по оформлению обложки, это должен был быть дамский роман.

– Э, ну что ты в самом-то деле, я такие вещи не читаю… – начал было Алекс.

– Так и я не читаю. А ты посмотри внимательно, никого не узнаешь?

Алекс достал очки из нагрудного кармана, взял книгу в руки. На обложке было выведено по-гречески «На трепетных крыльях мечты». Он перевернул книгу в руке, бросил взгляд на заднюю сторону обложки. Там мелким шрифтом было что-то набрано об авторе и о самом произведении, слишком мелко – он не смог разобрать текст. Но рядом было фото.

Сначала Алексу показалось, что он обознался. Но, присмотревшись, он убедился, что с небольшой любительской фотографии ему улыбалась его Джулия.

«Нет, не может быть, просто печать нечеткая. Это же не может быть она, да и с какой стати…» – пронеслась мысль.

– Ты представляешь, это та самая русская, которую ты привозил в свою школу, не помню точно сколько, но лет восемнадцать назад. Тогда моя средняя дочь Вета еще у тебя училась, она рассказывала. Кстати, она эту книгу и принесла нам. Это ведь она, да?

– Двадцать. Ровно двадцать, – спокойно сказал Алекс, не отрываясь от фото.

– Что ты сказал, Алекс, я не понял?

– Я сказал, это было двадцать лет назад, Йорго.

– Ну вот, тебе виднее, – засмеялся тот. – И что, сильно она изменилась, как считаешь?

– Нет, не сильно. Улыбка та же.

Они помолчали. Алекс снова сел к столу, положил книгу перед собой.

– А ты помнишь те четыре розы из твоего сада, Йорго?

– Розы? О чем ты?

– Не имеет значения. – Алекс вздохнул с облегчением.

«Значит, мне все привиделось. Ну и ладно, может, так даже лучше», – подумал он.

– Так я что хотел сказать, Вета роман-то прочла. Представляешь, эта госпожа Кляксина пишет по-русски, но ее произведения уже давно переводят. Наши тоже перевели. Кстати, послезавтра в Салониках в фойе «Македонии» открывается книжная ярмарка, там будет презентация этого романа. Ну, я не знаю, так Вета сказала, она вроде в Сети на сайте каком-то прочла. Что скажешь?

– А Вета собирается в Салоники? – неожиданно заинтересовался Алекс.

– Да, сказала, что поехала бы, но все от погоды будет зависеть.

– Я мог бы… – Алекс осекся, подумав, что сначала нужно обсудить такой план дома.

– Что? Я не расслышал. – Йоргос потянулся к книге, но Алекс придержал ее рукой.

– Я отвезу Вету, если она решила ехать. У меня тоже есть там дела послезавтра.

– О, я сейчас ее спрошу, поедет ли.

Алекс не успел оглянуться, как его друг уже беседовал по сотовому с дочерью. Разговор вышел коротким.

– Да, старик, она в восторге. Спасибо тебе. Представляешь, она договорилась в аптеке, чтобы ее отпустили – так хочет на эту ярмарку.

– Решено. Я заеду в половине двенадцатого, и уже около двух мы будем на месте. Эти книжные ярмарки всегда начинаются после трех, я уж знаю – мы там регулярно покупаем учебники с хорошей скидкой. Ладно, Йорго, спасибо за пиво. Побегу, много дел. Извинись перед Зои, ее жаркое я обязательно попробую в следующий раз.

Алекс обнялся с другом и заспешил к машине. За это время ее совсем занесло снегом, еще немного – и пришлось бы откапывать.