Текст книги "Кольцо демона"

Автор книги: Елена Величка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 3. Одиночество

Прервав медитацию, развенчанный бог встал, вышел из круга и склонился над Конрадом.

– Проснись, дитя моё. Я отделил и уничтожил тёмную часть твоей души.

Конрад с трудом высвобождался из-под власти тягостного и страшного видения. Картины ада ещё стояли перед его глазами, кожа шеи болела, словно исполосованная клыками хищника.

Развенчанный бог присел рядом. Он по-прежнему был в облике немолодого мужчины с чуть удлинёнными тёмными глазами и гладкими чёрными волосами, выбивающимися из-под капюшона.

– Что произошло? Как мы оказались здесь? – спросил Конрад.

Его покровитель печально улыбнулся.

– Молитвы… Всего лишь людские молитвы, возносящиеся к Богу в пасхальную ночь. Они творят чудеса. Нам с тобой пришлось убедиться в этом.

– Значит этот белый свет…

– Свет пасхальных молений. Мы не должны были выходить в море сегодня ночью.

– Почему же ты не удержал меня?

– Я пытался. Ведь я сказал тебе, что эта ночь особенная, но ты не захотел меня слушать.

– Прости. – Конрад осторожно поднялся, морщась от боли. С ним произошла странная, тревожная перемена: его тело стало как будто тяжелее. Ветер пронизывал до костей, заставляя мышцы непроизвольно сокращаться, во рту и горле было сухо. Дивясь этим давно забытым земным ощущениям, Конрад взглянул на развенчанного бога. Тот стоял неподвижно, устремив тёмный взор в магический огонь. – Что ты сделал со мной? Куда ты меня перенёс? У меня земное тело! Ты вернул меня на землю?

– Нет. Я не смог бы этого сделать без твоей воли. Земля позвала тебя, и ты откликнулся, но этот берег находится не в мире людей. Мы в чистилище.

– В чистилище?! Здесь слишком красиво… А я уже было решил, что ты вернул меня к людям, как того пирата, которого я принёс тебе в жертву.

Развенчанный бог молчал.

– Пойду поищу воду, – сказал Конрад.

Он ушёл от костра, не оглядываясь, уверенный, что куда бы ни направился, развенчанный бог будет с ним.

Низкое, подёрнутое жёлтой дымкой небо пылало тусклым огнём, но солнца не было видно. Возможно, оно скрывалось за холмами, подступившими к самому берегу. В гул ветра, шум прибоя и шелест высоких трав не вплетались ни обычные для побережья крики чаек, ни голоса каких-либо других птиц. В траве не стрекотали кузнечики. Пустота и безжизненность этого мира угнетали, навевая смутное беспокойство. Конрад едва не вскрикнул, когда с вершины холма бесшумно скользнула вниз крупная тёмная птица, медленно пролетела над гребнями волн и скрылась за грядой скал.

Был отлив. На песке застыл волнистый белый рисунок, оставленный отступившей водой. Разбросанные по берегу открытые, точно крылья бабочек, перламутровые раковины светились всеми оттенками розового, золотистого и белого цвета. Конрад поднял одну из них, привлечённый её безупречной формой и переливами красок. Каждая её половинка была больше его ладони.

Он медленно шёл вдоль полосы прибоя. Прибрежные скалы высились сплошной стеной. У их подножий громоздились каменные обломки.

Вскоре он увидел то, что искал: с высокого крутого утёса струился родник, маленькими водопадами стекая по неровным уступам. Подставив ладони искристым струям, Конрад сделал несколько жадных глотков. От холода горло стиснула боль. Вкус воды был земным. Можно ли верить потусторонней твари, чья сущность – ложь?! Конрад подумал о развенчанном боге с неприязнью, вероятно, потому что впервые увидел его в ином, непривычном образе, ощутил его силу и власть, и свою зависимость от его воли.

«Он отправил меня на землю, но куда? Это не Средиземное море…»

Окружающий пейзаж был северным. Конрад продрог и чувствовал голод – настоящий голод – пустоту в желудке, а не постоянную, ставшую привычной нехватку жизненных сил, которые он не мог восполнять ничем, кроме чужой боли и страха: ничто иное его не насыщало. Он неожиданно поймал себя на том, что с вожделением думает о жареном мясе и подогретом вине. Это было совершенно некстати, ибо здешняя неласковая природа не могла предложить ему ничего лучшего, чем грибы и ягоды, да и те ещё предстояло найти.

Он решил вернуться к костру и поговорить с демоном, но, поднявшись той же самой тропинкой, которой только что спустился к морю, увидел лишь болотистую равнину, поросшую сочной зелёной травой и крупными цветами, а вдали – тёмную стену леса. Магический костёр и тот, кто его развёл и поддерживал, исчезли без следа.

– Эй! – крикнул Конрад. – Где ты?

Ответа не было. Демон ушёл. Страх шевельнулся в сердце покинутого им человека. Вокруг не было заметно ни жилья, ни признаков его близости, ни тропинки, ни примятой ногами путников травы.

– Если ты забросил меня на необитаемый остров, то это как раз в твоём духе, – сказал Конрад. – Тебе ведь давно уже не терпелось избавиться от меня, но мог бы придумать что-нибудь получше… или я был слишком опасным соперником?

Не решаясь идти через болото, он снова спустился на берег и направился к высокому холму, со стороны которого прилетела птица – единственное живое существо, встретившееся ему в этом мире.

Пологий, осыпающийся склон холма, образовал мыс, широким клином врезавшийся в море.

Пройдя совсем немного, Конрад был вынужден остановиться: дорогу ему преградили огромные валуны – обломки разбитых морем скал. Берег в этом месте крутыми террасами спускался к воде. Обогнуть гряду вплавь было бы легче, чем пробираться по скользким каменным глыбам, но холодное неспокойное море и ледяной ветер не располагали к купанию…

На одной из террас примостился убогий домишко с острой черепичной крышей. Увидев его, Конрад вздрогнул: дом возник, подобно миражу. В первый миг он казался заброшенным и ветхим, но вот будто невидимые руки стёрли призрачный узор трещин, смахнули старую, въевшуюся в камень пыль, выровняли черепицу. Демон не солгал. Такие преображения невозможны на земле.

В земной жизни сын ведьмы привык к осторожности и не приблизился бы к чужому жилью, ничего не зная о его обитателях. Некоторое время он наблюдал бы за домом, чтобы выяснить, какие люди в нём живут и сколько их. Если бы оказалось, что это семья, в которой преобладают дети и женщины, Конрад попросил бы милостыню и разузнал о ближайшем селении, где можно было бы найти работу. Но в чистилище он обладал силой, которой не имел на земле, а потому не стал терять времени и направился к дому, намереваясь прикончить хозяев, если они окажутся негостеприимными.

Дом был невелик. Мансарда с большим квадратным окном слегка выдавалась над каменным крылечком. Тяжёлая входная дверь была приоткрыта, но изнутри не доносилось ни звука – очевидно хозяева куда-то ушли.

Войдя в темноватую кухню, Конрад понял, что в доме уже давно никто не живёт. Всюду лежала пыль, котлы и кастрюли заплела густая паутина.

Из кухни деревянная лестница вела наверх, в просторную комнату, обставленную более или менее новой мебелью: там находился длинный стол, несколько стульев и комод. Высокое окно с белыми наличниками служило одновременно выходом на скалистую гряду, в которую дом упирался задней стеной. Такое странное расположение говорило о том, что прежние хозяева не боялись ни грабителей, ни диких животных.

Самым светлым и уютным помещением в доме оказалась мансарда. Третью часть её занимала широкая кровать без полога, застеленная на удивление чистой постелью. В большое квадратное окно была видна вся бухта, окружённая скалистыми утёсами и холмами.

У окна стоял маленький столик под тонкой белой скатертью. Он был накрыт. Конрад не поверил своим глазам: откуда в этой дикой безлюдной местности взялись роскошные, будто только что сорванные розовые яблоки, вино в серебряном кувшине, свежий белый хлеб? Запах земной человеческой пищи напоминал о забытом, далёком мире…

Отломив кусок хлеба, Конрад равнодушно подумал о том, что пища может быть отравлена. Смерть в чистилище означала для него возвращение на землю – почему-то он был уверен, что это именно так и желал только, чтобы всё произошло быстро. Неожиданное, ничем не объяснимое предательство богини опустошило его сердце. Он не понимал, в чём провинился перед ней, за что она изгнала его из своего волшебного мира, но чувствовал, что его сказка окончилась.

Скорее к людям! Он ненавидел их, но земная жизнь манила его теплом воспоминаний о красоте природы, подвластной смене сезонов, и маленьких радостях, доступных лишь обитателям видимого мира и оттого особенно желанных в чистилище.

Он потянулся к кувшину, взял его обеими руками. Пить из широкого горлышка было неудобно – вино переливалось через край. Мимолётная мысль о бокале мгновенно воплотилась в образ: на столике появился деревянный, украшенный резьбой кубок. Налив себе вина, Конрад с беспокойством оглянулся: ему почудилось, что за его спиной бесшумно приоткрылась дверь.

В комнате произошла едва уловимая перемена. В ней будто посветлело. Обстановка осталась прежней, но изменились мелкие, не сразу бросающиеся в глаза детали: в изголовье кровати прозрачно-белым туманом опустилась шторка, на скатерти проступил узор из красных и голубых цветов. Конрад поднял край скатерти и расправил его на ладони – цветочный узор был вышит его матерью. Вот и чёрные, жжёные пятна – следы от углей, высыпавшихся из трубки отца. Откуда взялась здесь эта вещь, которой давно уже не было на земле?

Вспоминание о родителях причинило неожиданно жгучую боль. Конрад не узнавал себя: пустая бессмысленная печаль была ему прежде не свойственна. Что толку рваться туда, где больше нет ни твоих близких, ни дома, в котором ты родился и вырос? Та жизнь окончилась. Её необходимо забыть, иначе тоска изгложет душу. В аду – боль и ужас неотвратимой гибели. В чистилище – печаль о прошлом, которое теперь, издали, кажется таким радостным и счастливым. Это иллюзия. Человеческая жизнь не бывает безоблачной, просто хорошее помнится дольше и забывается труднее.

Но он не желал забвения, не хотел отдавать времени свои воспоминания за избавление от безысходной тоски. Он слишком высоко ценил свою личность, чтобы позволить ей исчезнуть, и верил, что если ему суждено возвратиться на землю, его память не должна угаснуть.

Глядя в окно на море и берег, он задумчиво отламывал кусочки хлеба и запивал их вином. Тишина и тепло, разливающееся по телу, постепенно возвращали ему душевный покой. Возможно, он поспешил обвинить богиню в предательстве. С чего он взял, что она покинула его навсегда? Ему казалось, что она незримо присутствует здесь, в доме.

Но что-то изменилось в окружающем мире настолько неожиданно, что в первый миг Конрад почувствовал тревожный холодок этой перемены, коснувшийся его сердца, и лишь потом заметил движение на берегу.

Вдоль кромки прибоя медленно, неуверенной походкой шла женщина в длинном сером балахоне. Её голову покрывал грубый серый чепец. Тяжёлый шаг, опущенные плечи говорили о глубокой усталости. Конрад следил за ней, не отрывая глаз. Она напоминала ему мать. Сходство было невероятным.

Женщина подошла ближе. Он уже ясно различал её черты, но всё не мог поверить… Она, точно она! Не выдержав, он бросился ей навстречу.

Она так долго блуждала по этой странной местности, не встречая по пути ни людей, ни животных, не замечая ни малейшего следа их присутствия, что уже начала свыкаться с тоскливой безжизненностью окружающего мира. Дом она увидела внезапно: он будто вырос перед ней – зримое свидетельство того, что в этом мире она всё-таки была не одна. Она остановилась, испуганно глядя на молодого человека, выбежавшего ей навстречу, и не сразу узнала в нём своего младшего сына. Он так удивительно изменился! На мгновение ей показалось, что и сама она – уже совершенно иная женщина, не та, что была прежде.

– Конрад? – мать смотрела на него, с трудом веря, что это действительно он. – Я думала, что больше никогда тебя не увижу… – Она заплакала.

Обнимая её, он с удивлением и страхом осознал, что эта встреча – последнее короткое свидание перед вечной разлукой. Их пути расходились навсегда.

Как видно, она почувствовала то же самое и отстранилась.

– Прости, сын, я должна уйти…

– Куда?

– Не знаю. Мне нельзя оставаться с тобой.

– Я хочу, чтобы ты осталась… или мы уйдём вместе.

Она грустно покачала головой.

– Нас разлучат. Разве ты не чувствуешь, что мы здесь не надолго?

– Всё зависит от нас самих.

Конрад взял её за руку. Он спешил. Ему казалось, что мать может исчезнуть так же внезапно, как появилась. Ведя её в дом, он с трепетом ощущал непрочность, хрупкость существующей между ними связи. Эта женщина больше не была его матерью. Он не имел права называть её так и удерживать. Два существа, похожие скорее на ангелов, лишённых крыльев, чем на людей, внешне ещё сохраняли мужское и женское обличие, но образы их были непостоянны, изменчивы, как море и небо.

Конраду почудилось, что в кухне стало темнее. Смутно-тревожное ощущение постороннего присутствия возникло у него при взгляде на лестницу, ведущую в жилые комнаты, словно деревянные ступени впитали в себя звуки чужих шагов.

– Подожди меня здесь. – Он выпустил руку матери, бесшумно приблизился к лестнице и остановился, прислушиваясь. Наверху царила тишина.

Что-то заставило его оглянуться. Мать исчезла. Конрад выбежал на крыльцо. Узкий, мощённый камнем дворик был пуст; никого не оказалось и на берегу. Громко окликнув мать, Конрад удивился странно изменившемуся, незнакомому звуку собственного голоса. Казалось, кричал кто-то другой, невидимый. Ему ответил рокот прибоя. Начинался прилив. Языки пены слизывали отпечатавшиеся на песке следы ног, ведущие к дому. В противоположную сторону следов не было.

Конрад возвратился в дом, чувствуя себя безмерно одиноким. В открытое окно мансарды рвался ветер. Берег и часть травянистой равнины просматривались до самых холмов. Море стремительно наступало, стремясь поглотить серебрящуюся полосу песка. Неяркий свет охватывал, обнимал, пронизывал все предметы, начисто стирая тени, отчего суровый пейзаж выглядел нереально, словно незавершённая картина.

Покинув мансарду, Конрад прошёл в единственную комнату и открыл окно. Перед ним громоздились валуны. Он выбрался на них. Море ревело внизу, под самой грядой. Тяжёлые волны разбивались о могучие глыбы, растекались ворчащей пенной мутью по пологой части берега. Нестерпимо холодный ветер взвивал и рассыпал мелкие брызги. Они жалили, словно тончайшие иглы. Хребты валунов покрывал белый налёт соли.

Конрад родился и вырос у моря, и любил его изменчивую душу, но здесь оно было другим. В его движении и шуме ощущался не весёлый задор, не грозная мощь вольной стихии, а мертвенная несвобода, словно эта серовато-зелёная водяная масса качалась в огромной каменной чаше, дрожащей в руке хмельного исполина.

Горизонт тонул в желтоватой дымке. Безотчётная тревога охватила Конрада: грязно-жёлтый туман поднимался от поверхности моря и, расползаясь по небу, двигался в направлении берега. Наблюдая за этим странным явлением, молодой колдун испытывал желание немедленно укрыться в доме. Облако таило в себе неведомую опасность. Оно разрасталось, приобретая очертания гигантской волны с вздыбленным клочковатым гребнем. Её основание отделилось от поверхности моря и растекалось в стороны потоками воды, издали напоминающими кривые кинжалы. Волна шла по небу, тускнела, увеличивалась в размерах, и Конрад вдруг сообразил, что это такое.

Он бросился в дом и спешно закрыл оба окна – в комнате и в мансарде, опрометью сбежал вниз по лестнице, в стремительно густеющей темноте нащупал и задвинул засов на входной двери и услышал глухой нарастающий вой. Ветер взревел, и скалы ответили ему тяжёлым низким эхом. В узком оконце кухни метнулась белая вспышка. Пыльные занавески испуганно колыхнулись. Грохот сотряс стены дома, прокатился над его крышей, обрушился где-то за холмами, и тут же зашумело, застучало, забарабанило по черепичной кровле, по стенам, по двери. Выглянув в окно, Конрад увидел сплошную мутно-белую пелену. Ветер разбивал косые струи ливня в мелкую водяную пыль.

Новая вспышка на мгновение высветила край возвышающейся над домом террасы, с которой водопадом срывалась вода. Оглушительный громовой раскат заставил Конрада вздрогнуть. Сын ведьмы со страхом подумал о матери. Где она сейчас? Что если она всё-таки ещё в этом мире?

Под шквальными порывами дом, казалось, приседал и ёжился, вжимаясь в скалу, но пока выдерживал напор ветра и натиск мутного потока, мчащегося через двор. Вода яростно бурлила, огибая стены, рвалась на крыльцо, захлёстывала верхние ступени. Стоял невыносимый шум, похожий на рёв водопада, но сквозь него были явственно слышны тяжёлые удары вплотную подступивших к дому волн и рокот перекатываемой ими гальки. Чудилось, что море бьёт в стену дома. Конрад не мог проверить, так ли это в действительности: с той стороны не было окон. Не выдержав, он вышел на крыльцо под проливной дождь. Порыв ветра едва не сбил его с ног, окатив солёными брызгами. За спиной хлопнула дверь.

Море, покрытое рваными белесыми гребнями, наваливалось на берег, тяжело бухало в прибрежные утёсы. Пена взметалась над краем террасы, на которой, словно птичье гнездо, приютился дом. Брызги летели во двор, но до самого дома волны не доставали: непреодолимым препятствием лежала на их пути гряда прибрежных валунов.

С трудом приоткрыв дверь, Конрад проскользнул в тёмную кухню. Будь что будет. Если ему суждено погибнуть под обломками рухнувшего дома, значит, такова воля Божья. Он провёл ладонями по лицу, словно только что вынырнул из реки. В несколько мгновений он успел промокнуть до нитки. С его одежды и волос капала вода, а в доме было не намного теплее, чем снаружи. Глянув на темнеющую в углу у стены печь, он подумал об огне, который разводили в ней прежние жильцы, и живо представил себе языки пламени, трепещущие над обугленными поленьями.

В тёмном закопчённом жерле блеснул рыжеватый свет. Конрад забыл о шторме и грозе. В сияющем мире его покровительницы мысленные образы не возникали с такой лёгкостью, их приходилось тщательно формировать. Но здесь требовалось совсем немного усилий, чтобы получить желаемое. Ему пришло в голову, что и дом, очевидно, вырос на его пути тогда, когда холод стал нестерпимым…

Огонь разгорался и гудел. Конрад не сразу решился приблизиться к печи. Дров в ней не было. Огонь горел сам по себе. Даже в чистилище это чудо выглядело жутковато. Пересилив страх, молодой колдун заставил себя подойти и сесть у огня. Ласковое тепло вознаградило его за храбрость. Вместе с холодом уходила и тревога. Дом, сотворённый его волей и воображением, не мог задавить своего хозяина.

Слушая шум непогоды, Конрад вспомнил похожий вечер в своей земной жизни. Тогда он, маленький мальчик, сидел рядом с матерью у очага, так же прислушиваясь к рёву шторма за стенами дома. Отец и старшие братья уже больше года как ушли в плавание. Никаких вестей от них не было. Мать скрывала беспокойство, на людях держалась с достоинством, хотя знала, что за глаза многие называют её вдовой. Младший сын был её единственной радостью, помощником по хозяйству и собеседником ненастными зимними вечерами. Она рассказывала ему морские истории, слышанные когда-то от мужа и его друзей, старые сказки, очень похожие на правду.

Однажды она заговорила о чистилище. Она никогда прежде не посвящала Конрада в свои колдовские тайны, но он догадывался о том, что мать знает нечто, чего не положено знать людям, поэтому не привечает болтливых соседок.

– Прошлой ночью со мной говорил твой отец, – медленно произнесла мать, глядя в огонь. – Ни он, ни твои братья не вернутся.

Конраду внезапно стало холодно. Он молчал, не решаясь спросить, как она могла видеть отца, если тот погиб. Ей явился призрак?

– Они в чистилище, – словно в полусне продолжала мать. – Я видела всех троих. Они стояли на берегу моря. Оно было чужое, серое, берег пустынный. В чистилище не бывает солнца. Там светится небо, земля и вода, и все предметы, но свет у них тусклый, неприятный. Иногда он кажется ярким и тёплым, но это обман. Там нет ничего настоящего, всё лживое, непостоянное. Издали посмотришь на камень – сверкает, как хрусталь, а возьмёшь в руки – расплывается отвратительной грязью.

Конрад слушал, цепенея от ужаса.

– Твой отец сказал, что они утонули, и просил, чтобы мы молились о них, ибо они умерли без покаяния. Но я поняла, глядя на них, что наши молитвы не помогут им. Я увидела стража. Он следил за нами – огромная серая тень, заслоняющая полнеба. Не знаю, откуда взялась у меня смелость – я стала умолять его отпустить их, и он ответил мне. Тяжёлый хриплый голос произнёс: «Я не могу их отпустить, для них отсюда нет выхода, а тебе нельзя здесь находиться. Уходи!» Я почувствовала, что стремительно поднимаюсь вверх, всё исчезло, и я очутилась дома.

– Значит, это был сон?

Мать покачала головой.

– Скорее видение.

– Откуда ты знаешь, что всё это правда? Может быть, отец и братья живы и скоро вернутся.

– Нет. Я давно чувствовала, что они погибли. Есть много способов узнать, жив человек или умер. Я гадала дважды и дважды получила один и тот же ответ. Они погибли несколько месяцев назад. Я ничего не говорила тебе, надеялась, что, возможно, духи лгут мне…

– Ты…гадала? – изумился Конрад. Он был настолько потрясён услышанным, что ему казалось, будто он видит сон. – Я не знал, что ты умеешь…

– Я умею многое, но не обо всём можно рассказывать даже своим детям. Меня учила бабушка, когда я была ещё маленькой девочкой и жила у неё.

– А наш отец знал об этом?

– Нет. Зачем ему было знать? Когда я вышла за него замуж, бабушки уже не было в живых.

Конрад на миг прикрыл глаза, чтобы при свете очага мать не заметила блеснувшие в них слёзы. Ему вспомнились неторопливые шаги отца по деревянной лестнице, его весёлый голос, окликающий жену и сыновей, запах табачного дыма… Лицо отца, его массивная фигура в широкой матросской одежде виделись мальчику смутно, будто в тумане. Слишком редко отец бывал дома и каждый раз, возвращаясь из долгого плавания, казался другим, изменившимся, в его густой бороде прибавлялось седины, только голос оставался прежним – низким, хрипловатым…

– Научи меня гадать, – вдруг сказал Конрад и сам удивился: зачем? Его судьба – море.

Мать посмотрела на него так, словно ждала этой просьбы.

– Да, – согласилась она, – я научу тебя гаданиям и многому другому, что скрывала от твоих братьев и отца и, может быть, ты проживёшь дольше, чем они…

Она учила его тому, что, по её мнению, было особенно необходимо мужчине: молитвам и заговорам, привлекающим удачу, оберегающим в пути и сражениях, отводящим беды, болезни и преждевременную смерть, усмиряющим гнев жестоких начальников. Знание целебных трав не считалось запретным: без него было невозможно выжить, но в травах Конрад разбирался плохо. Заговоры и заклинания нравились ему больше. Произнося их, он чувствовал свою силу и наслаждался ею.

Когда он впервые вышел в море, ему пригодилось всё, чему он научился у матери. Иногда он жалел, что не мог остаться с ней, жить на берегу, занимаясь каким-нибудь делом и изучая чародейское искусство. Конечно, мать знала намного больше, чем успела передать ему, но она сделала главное: отдала его судьбу во власть древнего языческого бога. Демон ревниво охранял своего подопечного от лихих людей, но не смог уберечь от безрассудной любви.

Клоримен была обычной шлюхой. Конрад и сам не знал, чем она так поразила его. Ему нравилось смотреть, как она танцует, слушать её звонкий смех, беспечный голос, напевающий незамысловатые уличные песенки. На правом запястье она носила дешёвый браслет в виде змейки. За эту безделушку её и убили.

Девушка из Гамбурга, которая нравилась ему почти так же, как Клоримен, вышла замуж за рабочего с верфи. Конрад горевал недолго. В Амстердаме он познакомился с Зартье. Она была служанкой в портовой таверне. Конрад приглянулся ей. С удивлением она узнала, что мальчишка хочет на ней жениться. Она откровенно смеялась над ним со своими любовниками, но уговорила одного из них взять его на корабль, идущий в Константинополь.

На голландском корабле, среди двухсот с лишним человек экипажа Конрад был незаметен. Он старался ничем не выделяться и точно выполнять все требования. Временами ему бывало невыносимо тяжело, но невидимые силы оберегали его от наказаний, болезней, ран. У него не было ни друзей, ни врагов. Любители поизмываться над молодыми, слабыми и неопытными не обращали на него внимания. Он почти не вспоминал Зартье, думал о ней равнодушно. Увлечение прошло. В сущности, оно было для него лишь поводом решительно изменить свою жизнь, сделать то, о чём он прежде не помышлял. Он мечтал о больших деньгах и верил, что удача, купленная жертвенной кровью, не покинет его…

От удара ветра по дому пронёсся гул, похожий на далёкий заунывный вой. Огонь в печи затрепетал и зловеще пригнулся, будто намереваясь выпрыгнуть из тёмного жерла. Рыжий отблеск скользнул по стенам и полу, растворился в ослепительной вспышке молнии, и тут же грохнуло так, словно обрушилась железная гора. Гроза бушевала уже над самым домом.

– Господи, – по земной привычке прошептал Конрад, сознавая, что Бог не услышит его в чистилище. – Если бы Ты знал, как мне страшно, если бы Ты мог мне помочь…

Шторм не стихал, напротив, судя по доносящимся снаружи звукам, усиливался, но расшвырять каменные глыбы, защищающие берег в том месте, где стоял дом, волнам пока не удавалось.

Следя за трепещущими огненными языками, Конрад невольно зевнул. Ему хотелось закрыть утомлённые мельканием огня глаза. Он испугался, сообразив, что испытывает усталость. Он привык к лёгкости и невесомости своего тела, к движению, похожему на полёт или скольжение в пространстве, но теперь на плечи ему давила гнетущая тяжесть. Он сидел на низкой скамье, в неудобной напряжённой позе. Ноги у него затекли, боль в согнутой спине и резь в глазах становились невыносимыми.

Морщась, он осторожно встал, потянулся, прошёлся по кухне, разминая ноги, и сразу же ощутил холод. Грубый балахон, надетый на голое тело, ещё не успел просохнуть, особенно на плечах и спине, под мокрыми, распрямившимися от воды прядями волос. Найдя на подоконнике обрывок верёвки, Конрад туго стянул волосы на затылке и накинул на голову капюшон.

Ветер рвался в дом сквозь стены, сквозь наглухо закрытые двери и окна. Ничто не могло сдержать эту дикую силу. Любая, самая незначительная щель служила входом для духов шторма. По дому блуждали невидимки. Всюду ощущалось движение, мелькали тени, где-то поскрипывали половицы, в дымоходе выло и стонало, словно в преисподней.

Поднимаясь по лестнице в комнату, Конрад не слышал собственных шагов, заглушаемых рёвом непогоды. Наверху было темно и неуютно. Он прошёл в мансарду. В залитое ливнем окно смутно виднелась сузившаяся до предела полоска берега, на которую надвигались водяные горы. Молодой колдун с трудом заставил себя оторвать взгляд от этого грозного зрелища.

Постель на широкой кровати манила, обещая тепло и отдых, но когда он начал расстилать её, в воздух взметнулись клубы пыли. От перины и подушек пахло сыростью. Простыни были серыми и влажными. Отряхнув ступни, Конрад лёг и завернулся в отвратительное на ощупь одеяло. Мыть ноги было нечем, да и мерзкое ложе не заслуживало лучшего отношения. Дрожа в ознобе, он с беспокойством подумал о том, что, возможно, простудился. Судя по обилию зелени, в этих краях стояло лето, но лето суровое. Он отвык от холода и одет был не для здешнего климата. Чёрт знает, как оказался на нём этот серый монашеский балахон, подпоясанный верёвкой. Неужели так ужасно преобразилось сияющее ангельское облачение, которое он носил в мире развенчанного бога?!

В порыве ярости Конрад до боли стиснул зубы. Ветвистая молния озарила мансарду ослепительно-синим светом. Гром ударил не вверху, а рядом, прямо за окном. Ветер хлестнул по стене и окну тугой плетью дождевых струй, напомнив человеку об очаге, который тот нечаянно разжёг силой воображения. Разрушить таким же образом своё единственное, хотя и неуютное, убежище было бы полным безумием.

Конрад рассмеялся, осенённый внезапной догадкой. Давно бы стоило сообразить, что в этом мирке всё подчинялось его воле и отражало его настроение!

– Утихни! – приказал он шторму и услышал, как сразу изменился голос ветра, с грозного рёва перейдя на обиженный толи вой, толи плач. Беспорядочный стук капель по стеклу прекратился. Шум дождя стал ровнее, напоминая шум реки.

Лёжа на боку спиной к окну, Конрад представлял, как постепенно успокаивается море, светлеет небо на горизонте, ливень переходит в лёгкий летний дождик.

Со двора в мансарду заглянул кто-то огромный, прозрачно-белый. Длинные волосы и гладкая борода колыхались, сливаясь с дождевыми струями. Дух дождя сочувственно взглянул на человека, скорчившегося от холода в неуютной постели. Доброе лицо озарилось улыбкой. Несколько мгновений благодушный великан не двигался, размышляя, уступить или побороться с дерзким юнцом. Жалость возобладала: дух мягко отстранился от окна, скользнул прочь и растворился в небе над холмами. И ещё один гигантский призрак мелькнул вдали – уходящий дух шторма. Напоследок он вырвал с корнем старую кривую сосну, росшую на прибрежном утёсе, и она шумно обрушилась в пену прибоя.

Внезапно воцарилась тишина, нарушаемая лишь рокотом волн. Конрад в изумлении прислушивался. В земной жизни он не умел управлять погодой, хотя всегда мечтал научиться этому. Он сомневался, действительно ли ему удалось остановить бурю, или она утихла сама собой. Чтобы ещё раз проверить свои возможности, он начал с одежды и постели. Балахон и сырые простыни просохли мгновенно, но из перины, одеяла и подушек влага уходила долго, над кроватью клубился пар. Ещё дольше рассеивался неприятный запах сырости и старой пыли. Конрад видел вокруг себя белое свечение. Оно колыхалось, расходясь неровными кругами, и гасло где-то за пределами мансарды. Он напрягался, силясь расширить границы света, сделать его ярче и горячее, пока не почувствовал, что проваливается в беспамятство. Тёмная волна накрыла его с головой.