Текст книги "Гомер и Ева"

Автор книги: Елена Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 6
Некоторые трудности-2

Наутро Картер заглянул в комнату Моцарта, где жила сейчас Ева. Она собиралась уезжать, и он помог упаковывать подарки для Моцарта. На днях Ева получила от него письмо:

Найди философский камень, обрети бессмертие, и тогда ты сможешь ждать меня вечно.

Мо.

Что-то еле слышно плюхнулось на пол, и Ева увидела, как по ковру ползет синеватая змейка. Девушка брезгливо поморщилась и взяла змейку двумя пальцами. Вена – классическая посылка от Картера. Он отправлял такие Моцарту стопками.

Одна из горгулий чихнула и длинным языком слизала с пола кровавую лужицу, тянущуюся через комнату.

– А это у тебя что? – спросил Картер, указывая на ожог в виде Крыма на шее Евы.

– А, глупости. Карта, на случай если совсем заблужусь в дороге.

Ева подошла к шкафу и вытянула с верхней полки коробку с собачьим кормом. Ключом, который оставил ей Моцарт, отперла верхний ящик его письменного стола и достала оттуда стопку нот, положила все в рюкзак на широких лямках, а карманы куртки набила маленькими пластмассовыми солдатиками, с которыми Моцарт любил играть.

Потом подошла к свитеру Моцарта, который уже неделю лежал в центре комнаты. Под ним рос путеводный камень, начало всех дорог. Ева потянула свитер на себя, и паркет захрустел. Собака испуганно заскулила в углу.

Посреди комнаты на глазах у Евы и Картера рос огромный матовый бардовый камень, покрытый глубокими рытвинами и мелкими засечками, увенчанный головой, из которой торчал меч. Ева достала из кармана белый кружевной платочек, вышитый маками, и аккуратно стряхнула каменную крошку.

– Ты совсем тронулась? – спросил Картер. – Я человек без предрассудков, но идола растить – это уж слишком.

– Философский камень искать – это тоже слишком, но мне надо! – заявила Ева. – Окей, идол. Мне нужен философский камень, – Ева говорила спокойным ровным голосом.

Идол кивнул, глазные впадины засветились мягким зеленым огнем:

– Философский камень сотворен из огня и воды, сочетает живое и растительное начала. Камень способен как превратить металл в золото, так и наделить человека бессмертием, оттого его часто называют катализатором жизни. Камень – аккумулятор, способный в нужный момент отдать свою энергию для исцеления болезней. Камень – очиститель, способный избавить от мертвой энергии. Среди алхимиков, ищущих философский камень, было много мошенников: Жиль де Ре – служил в армии под командованием Жанны Д’Арк, для своих опытов использовал человеческую кровь, был казнен; Венцель Зайлер – придворный алхимик, при помощи таинственного красного порошка превращал цинк в золото, из которого чеканили дукаты, но и он оказался мошенником.

– Крошка, я люблю Моцарта, но вот то, чем ты сейчас занимаешься, – это перебор, – Картер отступил на пару шагов назад.

– Да перестань. Можно подумать, я первая идола вырастила.

– Ты вообще понимаешь, что с тобой будет, если умрешь по дороге?

– И что со мной будет?

– Я не уверен, почитай-ка сама, что бывает с теми, кто занимается черной магией.

– Да, да, стой у меня за спиной и повторяй: «Помни о смерти», – передразнила Ева Картера.

– А ты помни, Ева, – очень серьезно отозвался он. – А еще помни, что Моцарт человек.

«Какой же Моцарт человек? – подумала Ева. – Он сверхчеловек, по крайней мере».

– Продолжай, идол, – сказала она, игнорируя слова Картера.

– Современные ученые нашли способ получать золото из ртути, правда, в очень малых количествах. Для того чтобы превратить ртуть в золото с помощью ядерной реакции, необходимо разорвать сильное взаимодействие внутри атома.

На поверхности идола возникли картинки, которые объяснили Еве суть процесса. Затем появились изображения философских камней. Еве казалось странным видеть столько фотографий вещи, которую никто не создал.

Все это время идол продолжал вырастать из пола. И когда рука освободилась, он подал Еве свиток:

Способ приготовления философского камня

Под землей у алхимиков комната. Они помещают туда старых петухов, лет двенадцати – пятнадцати, и дают им вдоволь корма. Когда те разжиреют, то из-за внутреннего жара начинают спариваться и откладывать яйца. Потом петухов убирают, а для высиживания яиц используют жаб. Из яиц вылупливаются петушки, похожие на обычных, но через семь дней у них вырастают змеиные хвосты. Это василиски, их нужно сжечь, и пепел станет главным ингредиентом философского камня. Доподлинно известно, что василиска выращивает в земляном гроте Вишневый вампир, известный также как Вампир с очень синими зрачками, живущий на берегу холодного моря на букву Б с мелкими волнами.

– Проложи маршрут к Вишневому вампиру, – сказала Ева, сворачивая сеанс коммуникации.

– Прокладываю маршрут к Вишневому вампиру. Поехали, – легко согласился идол. Из глаз каменного истукана поползли маленькие жучки. Ева последовала за ними.

Посему и на идолов языческих будет суд, так как они среди создания Божия сделались мерзостью, соблазном душ человеческих и сетью ногам неразумных.

Глава 7
«Выборы»

Сцена при дворце

Моцарт: Господи, что я делаю?

Иногда хочется закричать, но в городе нет ни одного места, где можно было бы это сделать. Вы вообще задумывались об этом? Нормально ли, что обычная базовая потребность поорать нигде не может быть удовлетворена, если ты приличный человек? Никто не обратит на тебя внимания, пока ты не потревожишь чей-то покой, но уж если потревожишь! А мне еще сложнее, на меня теперь обращают внимание постоянно, тревожу я кого-нибудь или нет.

Я бы мог сколотить бизнес на этой неудовлетворенной человеческой потребности – кричать, но я уже занят в другом деле.

Иногда кажется, у меня дыра в голове. Поэтому я ношу шапку. Если шапку снять, столб света вырвется наружу. Наверное, поэтому говорят, что у меня глаза потухшие – просто все выходит через голову.

Еще у меня проблемы с рукой. Я просыпаюсь посреди ночи оттого, что рука меня душит. Врачи говорят, что это онемение, ничего страшного.

Ничего страшного, но я стараюсь не спать один. Рядом должен быть кто-то, кто поможет отбиться.

И когда не уснуть, вот как сейчас, я выхожу на балкон и смотрю на арку. Картер спроектировал ее для меня. На арке высечены эпизоды из жизни лучших правителей нашей империи, и там осталось несколько пустых плит для моих будущих подвигов. В этих пустых плитах есть что-то пугающее. Они подобны оставленным для тебя пустым местам в фамильном склепе. Но я запрещаю себе страшиться будущего.

Как я попал сюда?

 
Vom Himmel fordert er die schönsten Sterne
Und von der Erde jede höchste Lust,
Und alle Näh und alle Ferne
Befriedigt nicht die tief bewegte Brust.
 

Я не мечтал ни о чем подобном. Как мне отсюда выбраться?

Господи, что я делаю.

⁂

Те же и Гретта

Самое страшное из несчастий – Моцарт был убежден в этом с детства – скука.

Когда началась война, он ликовал. Он ехал бороться не со Змеем, не с оборотнями, но единственно – с ней, со скукой, и в этой борьбе его собственная смерть или чья-то смерть от его руки казались меньшими из зол.

Скуку уже не выходило развеять одним «Крымом». «Крым» справлялся на время, однако. В этом ему не откажешь.

– Я вмазался, а пустота не прошла, – с сожалением сказал он когда-то Картеру.

Немного помогли новые возможности, которые открыла для Моцарта жизнь при дворе.

Для развития демократических институтов в империи решено было менять президентов ежечасно; правда, смена глав государства была доступна только одному человеку – Серому кардиналу, которого, в свою очередь, контролировал Большой Змей.

Моцарта назначили Серым кардиналом и велели дожидаться в этой должности коронации.

Змей представил народу Моцарта – молодого, скуластого, с очаровательной родинкой на ладони, людям понравились скулы и родинка. Народ полюбил все, что было связано с Моцартом: деревянных солдатиков, чай с молоком, Азнавура. Змея тоже полюбили заново – за близость к Моцарту.

И вот уже они с Греттой сидели на сайте hotpresidents.com и выбирали президента на час.

Они познакомились на какой-то книжной презентации, куда Моцарт пришел со стендом агитации за Змея – рассказывал о демократических институтах. Гретта, грустная женщина в льняном костюме, убирала пустые бокалы со стойки. Кто-то из присутствующих случайно прижег ей руку сигаретой, образ печальной дамы в льняном костюме с ожогом оказался настолько сильным, что Моцарт тут же решил, что влюблен. В первый же вечер Гретта приготовила ему курицу в ореховом соусе, и Моцарт влюбился еще сильнее; и с тех пор она варила и запекала каждый день, носила розовые халаты с рюшами и сбрызгивала руки лавандовой водой.

Гретта осторожно сжимала пальцами его локоть – с тех пор как Мо допустили к власти, он мог неожиданно вспылить (и один раз случайно ударил ее). Впрочем, для этого нужно было действительно сильно разозлить Моцарта, и, преуспев однажды, Гретта впредь была осторожна.

– Может, этого?

– Или пойдем по экзотике – посмотри, какой разрез глаз!

– Нормально, берем! – Моцарт нажал на зеленую кнопку на панели управления – на браслете выбранного президента должна была замигать лампочка, еще через полчаса его доставят во дворец, и Моцарт решит, стоит ли платить ему за услуги.

У Гретты сердце заходилось в дикой пляске от радостного возбуждения – она особенная для него, он ей доверяет; заправляет судьбами мира, помыкает правительством, а доверяет – только ей.

В кабинет к кардиналу президенты входили нагими.

– Есть какие-нибудь особые навыки? – строго спросил Моцарт, придирчиво осмотрев выбранный экземпляр. У доставленного кандидата были накачанные икры и длинные, до плеч, волосы. Гретта поморщилась – она не переносила длинных волос у мужчин, особенно если мужчина – потенциальный президент. Это казалось ей признаком инфантильности. Моцарт заметил, как Гретта брезгливо скривилась.

– Не нравится? Уведите его, девушке не нравится. Не нравится девушке – и народу не понравится тоже, женщину нужно слушать во всем.

Гретта прыснула смехом.

– Люблю. Хоть власть тебя и развратила.

Моцарт не прекращал думать о короне лангобардов. Раз в неделю он приходил в сокровищницу, играл с золотыми мячиками и яркими драгоценными камнями и смотрел издали на корону с пустой глазницей. Так он выбирал между Евой и короной.

В один из таких дней Моцарт услышал за спиной шаги – монетки звенели под ногами Гретты, она надела свой любимый льняной костюм и пришла в сокровищницу с корзинкой – полдник.

– Почему ты грустишь, милый? – спросила Гретта и обняла Моцарта своими слишком лавандовыми руками. – Смотри, как все здесь хорошо – и золото, и бессмертие, и еще я тебе курицу принесла, Мо.

– У моей короны – глазница пустая, – сказал Моцарт и по-детски всхлипнул.

Гретта потрепала Моцарта по волосам.

– Возьми куриное бедрышко, Мо, ты с утра ничего не ел, – ласково сказала она и сунула ему в одну руку курицу, а в другую – хлеб (черный, ржаной, с семечками). Этот хлеб народ тоже полюбил.

Моцарт отодвинул ее руку:

– Не хочу. Глазница, говорю, у короны – пустая, слепая корона издевается надо мной, пялится в меня отсутствием камня, а ты мне – курицу.

Но Гретта все равно настаивала:

– На, поешь – и поотпустит. На голодный желудок корону никто не носит. Ты злой стал совсем, милый Мо, я хочу, чтобы ты вернулся прежним, чтобы мы с тобой снова хохотали за ужином и рисовали друг другу на запястьях узоры куриным жиром.

– У моей короны – пустая глазница! – закричал на Гретту Моцарт, отобрал у нее куриное бедрышко и бросил его в гору золота, на которой они стояли, но эта женщина в розовых рюшах достала из корзинки еще одно, протянула Моцарту и осторожно провела слишком лавандовыми пальцами по его щеке.

– Если хочешь, я могу вставить в корону свой глаз, и я тогда стану одноглазой Мойрой, я буду плести паутину судьбы и вплету тебя – в свою! – пошутила она.

Гретта очень полюбила Моцарта за родинку на ладони и за то, что когда он ночью держал ее за руку, то ей ничего не снилось.

– Глазница! Пустая! – почти взвыл Моцарт, но Гретта услышала «По-мо-ги-те!» и отдала ему всю корзинку с курицей, побежала на поле, сплела венок из ромашек и колокольчиков, поцеловала его в шею, и ему пришлось обнять ее – глупую женщину с лавандовыми руками. Моцарт полез было в карман за кружевным платком с маками, чтобы промокнуть уголок глаза, но карманы были пусты.

– Возьми мой платочек, – попросила Гретта, с удовольствием наблюдая, как Моцарт вгрызается в курицу и тихо плачет от злости. На платочке была вышита «Г», и Мо вытер им уголок глаза, из которого выкатывалась крупная злая слеза. – Я тебя не отдам, я тебя никому не отдам, – несколько раз повторила Гретта и вцепилась в Моцарта полноватыми, но все же изящными пальцами. Моцарт хотел было попросить ее прекратить, но вдруг понял, что страшно устал и что хочет поскорее уснуть, а если Гретта распереживается, утешать ее придется не один час. И он смиренно опустил голову и побрел за лавандовой женщиной в спальню.

Засыпая под бормотание экрана, Моцарт слышал, как Гомер спел о том, что новым президентом на час в Рейхе становится вьетнамец – Гретте отчего-то нравились азиаты. Моцарту не спалось рядом с ней, и он сделал звук громче:

– Режим падет!

«Нужно будет казнить его по какому-нибудь пункту Закона о забвении», – решил Моцарт – Гомер никогда ему не нравился.

Моцарт ворочался, но уснуть все равно не мог. Его не оставляло чувство, что Змей переменился; некоторые другие чувства его тоже не оставляли, но это просто с ума сводило: Моцарту казалось, у Змея изменился разрез глаз, и даже говорил он теперь не фальцетом. Серый кардинал боролся с маленьким Мо: одному хотелось уткнуться в круглое плечо женщины рядом и уснуть, другому – заплакать и сбежать из этого чужого дома. Никому нельзя было слышать, как Мо хныкал в опустившейся на замок темноте в Веймаре, Германия.

Глава 8
«И отжени от мене уныние»

Идти за жуками пришлось в одиночку, хорошо еще, что дог, в отличие от Картера, не рассуждал о магии и послушно бежал следом.

Когда светлячки вывели ее к берегу холодного моря на букву Б с мелкими плоскими волнами, идти стало веселее – сандалии зачерпывали песок, сережки звенели. А вот жуки запнулись и шарахнулись от берега.

– Вы не знаете, где найти Вишневого вампира? – спрашивала Ева у немногочисленных отдыхающих, но те только переворачивались на другой бок – возможно, чтобы не обгореть. «Люди у воды все какие-то одинаковые», – подумала Ева.

– Вишневого вампира? – повторяла она, блуждая по пляжу.

– С очень синими зрачками, – тормошила она отдыхающих за влажные плечи.

Вдалеке от берега дети строили замки-пирамиды из песка, жуки побежали туда, и Ева побрела за ними.

– У меня в замке живет принцесса, – сказала Еве одна девочка с пластмассовым совочком и очень взрослым голосом. – Хочешь быть принцессой? Я могла бы и тебя закопать, – предложила малышка очень серьезно.

Ева отказалась.

– А что ты тут делаешь? Почему ты играешь так далеко от берега? – удивилась Ева.

– А я стерегу путь к воде, – объяснила девочка. – Ну, в смысле, к кораблю.

Корабль Ева заметила, едва вышла к морю. Огромный трехмачтовый парусник, казалось, бросил здесь якорь тысячи лет назад. Он находился довольно далеко от берега, но Ева не знала, что море мелкое.

Жуки стрекотали в траве и звали вглубь соснового леса, подальше от воды. Ева последовала за ними. Она шла по голому сухому лесу, пока перед ней не возник уютный домик с занавесками на окнах, по виду – совсем безопасный.

Ева вошла, осмотрелась – это был обычный пляжный бар с земляным полом, наполненный запахом одновременно мяты и плесени. На окнах стояли стеклянные вазы, до середины наполненные ракушками. Под потолком – натянутая рыболовная сеть. Вампир с очень синими зрачками сидел у окна и глотал вишни – целиком, с косточками.

Ева завопила:

– Вишневый!

Но он даже глазом не повел, увлеченный своим занятием. Она присела за его столик, рассматривая вишни в чашке перед ним. Вишневый (просто невероятно – такие синие зрачки!) запускал руку в чашку, выуживал из нее вишню за вишней, рассматривал каждую и, наслаждаясь тем, как ярко-белые блики играют на ярко-бордовых боках ягод, закладывал одну за другой за щеку. Еве показалось, что она просидела напротив добрый час, пока наконец он не скосил на нее взгляд.

– Не заметил, – сказал Вишневый в свое оправдание. Он поднялся из-за стола и оказался очень высоким, а полы плаща развевал невидимый ветер.

– И что тебе нужно?

– Я прочитала, что ты растишь василиска, а мне нужен его хвост, потому что хвост василиска – это необходимый ингредиент для изготовления философского камня.

– А тебе зачем?

– Я Моцарта жду.

– Так ты Моцарта знаешь? – всплеснул он руками.

То, что почувствовала Ева, лучше объяснить на примере.

Инцидент в Лувре

Уволокли Джоконду.

И не начинайте разговоров о системе охранной сигнализации и пуленепробиваемом стекле, я вам точно говорю: Джоконду сперли. Смотритель зала водил руками по опустевшей стене, рядом с которой только что толпились местные, но больше – итальянцы, и не мог понять, как так: висела, смотрела сразу на всех, а казалось, что на него одного, и вдруг.

Он проверил сигнализацию, он обежал зал по кругу, он спустился на первый этаж, прошел по стрелочкам «Джоконда –>», думая, что ненароком свернул не туда и теперь ищет ее там, где фламандская живопись, но нет! Стрелки раз за разом выводили к пустой стене, и он понял, что Джоконду не сперли – она ушла.

Посетители – и местные, конечно, но все же больше итальянцы – сгрудились вокруг смотрителя:

– Вы знали ее?

Смотритель засмеялся и закашлял кровью, как при туберкулезе, разве что отхаркивал кровавые сгустки сердца, а не легких. Его внутренний фарш, как после страшной аварии, растекался пятнами по паркету.

– Mерзость, – итальянец или, может быть, грек, шедший к Рафаэлю, поскользнулся на заляпанном кровью паркете. – Вы – человек, она – масло на тополе, к чему так переживать.

Добрые люди не говорят инвалиду, что он никогда не будет ходить, и немого не дразнят скороговорками, а смотрителю говорили и не такое.

Смотритель обмакнул палец в потекшие лужицы и повторил на паркете идеальную линию руки Джоконды. Кровь подсыхала и трескалась, а он все обмакивал в блестящие, богатые железом лужицы свои пальцы, выводя плечо, шею, подбородок… Но Джоконда на паркете была не той.

Видя, как смотритель расстраивается, посетители побежали в другие музеи. Итальянцы (а может и греки – смотритель так и не понял) рванули в д’Орсе через дорогу и отрезали кусочек от Гогена (1892), а местные принесли ему оттуда ровный квадратик пастельной балерины Дега. Лувр опустел, посетители разбежались, пытаясь достать что-то, что заменит смотрителю Джоконду. Они крали куски часов Дали из его музея на Монмартре и даже отодрали кусочек Гала с ребрышками на плече, но смотритель замахал руками, и Гала отнесли обратно.

Лежа на паркете, смотритель складывал, как пазлы, мозаику из Гогена, Дега и трех кусков Моне: балетная пачка к кусочку мака, парижский зонтик к дикарской набедренной повязке, а все стояли вокруг и ждали, когда же смотритель закончит и скажет: как здорово, как здорово вышло!

– Но вы не сложите – слышите? – ни за что не сложите из кусочков Моне – Джоконду!

⁂

– Какое великолепное уныние. А вишни у тебя есть? – вдруг спросил вампир.

Ева насторожилась. Вишни у нее были, но для чего ему? Вон своих полно.

– Я Вишневый вампир, тебе разве не сказали? Я могу тебе помочь, но ты должна заплатить мне вишнями.

– Зачем тебе?

– Я их съем.

– То есть сейчас ты ел чужие вишни, не свои собственные?

– Конечно, чужие.

Ева почувствовала, что ее подташнивает. Она разглядела и красный рот до самых вампирских ушей, и два бирюзовых глаза без зрачков, и пальцы, заляпанные вишневым соком. У кого-то сейчас в легком не распускается вишневое дерево, их вишни сожрал Вишневый вампир.

– Ну, пойдем на берег да поговорим.

– О, спасибо, откажусь. Там дети со злыми глазами, они набросятся на меня и закопают под курганом, а мне нельзя сейчас умирать. Моцарта жду.

– Не закопают, это мои стражи.

– Так это они тебя охраняют?

– Они следят, чтобы те, кто идет ко мне, не свернули к берегу. Нельзя быть одновременно на суше и в воде.

Вишневый вампир легко поднялся из-за стола и подал ей руку. Ладонь вампира оказалась узкой и ледяной. Ладони Моцарта всегда были теплыми, и Ева брезгливо поморщилась. Вишневый заметил это и поджал губы, как капризный обиженный ребенок.

– Прости, – извинилась Ева, но он уже менялся.

Показавшийся ей поначалу высоким и худощавым, он теперь едва доставал Еве до локтя, его лицо стало вдруг совсем детским, но под глазами пролегли морщины. Длинные пальцы на руках теперь были вдвое короче, коротко стриженная челка едва прикрывала лоб. Этот морщинистый мальчик бормотал какое-то заклинание, и Ева почувствовала, как пальцы на руках свела судорога.

– Ну ты совсем дурак?

А он только перебирал пальцами воздух и шептал непонятные слова, не поднимая на нее глаз с этими своими очень синими зрачками. Теперь болели не только руки – ноги тоже свело судорогой, и они не слушались.

И тут из карманов Евы выскочили игрушечные солдатики Моцарта – зеленые и коричневые. Солдатики вели себя как-то странно, каждый аккуратно приземлялся на обе ноги, перезаряжал маленькую винтовку и тыкал ею в сторону мальчика с развевающимся за спиной плащом.

– Padam! Padam! – запела Ева то, что напевал ей Моцарт на баррикадах, когда никто еще не хотел с ними бороться, и солдатики, приободренные воспоминанием, с каждым новым ее словом подскакивали и обрушивались на вампира, кололи его копьями в бока и в лицо, пока он не начал расти, пока не стал вновь выше Евы – на две головы и даже больше.

– Какая сильная связь, – вампир достал из внутреннего кармашка пиджака кружевной платок. Он вытирал платком кровь на лице и разглядывал солдатиков – теперь, защитив Еву, они вновь стали пластмассовыми игрушками.

⁂

– Все, к чему он прикасался, становилось не таким, как было до сих пор, – увлеченно рассказывала Вампиру Ева, пока они шли по лесу к морю. – Да вот хоть бы этот набор солдатиков – разве это обычно?

Вампир кивал – такое бывает.

– Эти солдатики теперь твоя армия, а тебе в пути пригодится армия, чтобы не умереть, чтобы такие, как я, тебя случайно не убили. И каждая вещь Моцарта будет защищать тебя, ты только чужакам их в руки не давай – разрядятся. Но их сила не безгранична, они работают, только пока ты помнишь своего милого мальчика.

– Моего милого мальчика, – повторяет Ева, пробует эти слова, они ей нравятся. – А ты почему в росте меняешься?

– Ты тоже меняешься в росте – все так делают, когда им больно или когда обидели, – сказал Вампир с очень синими зрачками. – Ты пришла сюда совсем маленькой. Если бы мы шли сейчас по пляжу, ты бы увидела, что мне песок по щиколотку, а тебе – по горло. Рост – величина непостоянная.

Ева уже почти не боялась вампира. Плащ красиво развевался, зрачки были бирюзовыми, вишни он больше не жрал.

– Мама всегда говорила, что это возраст непостоянная величина. Что если стрелку часов подкрутить, то он может вернуться на пять, и десять, и даже на двенадцать лет – без проблем.

– Так у тебя что, часы есть? – недоверчиво спросил вампир.

– Ну да. Я, правда, время еще ни разу в жизни не переводила.

– Но часы у тебя есть, – повторил он.

– Конечно, есть. С детства есть.

– Обожаю, когда приходят те, у кого есть часы. А мама знает, где ты?

– С ума сошел? У всех своя война.

– И свои демоны, – согласно кивнул Вампир.

– А ты что же, разбираешься в часах? Вообще-то в них должен быть компас, но я ими пользоваться не умею, так что шла сюда за жуками. А ты знаешь, где там компас? Можешь показать?

Вампир остановился, отступил на шаг и замахал руками. У него даже глаза округлились.

– Не надо. Не надо. Сама разбирайся. Пойдем, я тебе василиска покажу. Я тебе многое могу показать. У меня здесь чего только не отыщешь.

Еве уже не хотелось смотреть на василиска, но, в конце концов, она проделала долгий путь. Это ведь все ради Моцарта, в конце концов.

Она заметила жуков на деревьях, сбросивших иголки. Жуки не стрекотали. Вокруг тишина, а перед ней – кожистые крылья Вишневого вампира; и они шли дальше, пока не наткнулись на мост, перекинутый через высохшее русло.

Ева попыталась подняться на мост, но не смогла сделать ни единого шага: ее останавливал невидимый барьер. Вампир засмеялся, безо всякого труда он вступил на мост, и шел вперед, и звал Еву за собой.

– Без меня ты на мост не поднимешься. Без меня ты вообще не многое можешь. По ту сторону моста в гроте – клетка с василиском, но выпустить его из клетки может только тот, кто сумеет разорвать сильную связь.

– Как в атоме?

– Да, как в физике – получить из свинца золото можно в результате ядерной реакции с разрывом сильного взаимодействия. А получить камень, дарующий бессмертие, можно, лишь разорвав сильную связь между людьми, потому что в результате такого разрыва высвобождается энергия, вполне достаточная для того, чтобы выпустить василиска из клетки.

⁂

В глубине грота стоит клетка с василиском. Над василиском кружит, но не садится, аист – выжидает, когда ящерица вырвется, и тогда он набросится на нее, а та от страха откинет хвост.

– Я давно уже вырастил его, – произносит Вампир с очень синими зрачками, – но никто не решается ради бессмертия разорвать сильную связь, а не разорвешь – не получишь хвоста василиска, – вампир толкает Еву в спину – подойди ближе, посмотри, полюбуйся.

Скользкое тело животного неприятно отливает мутновато-рыжим в полумраке.

– Бред какой-то.

Ева пытается просунуть руку между прутьями, но вампир оттаскивает ее от клетки.

– У вас с Моцартом очень сильная связь, – после паузы произносит Вишневый. – Разорви ее – и обретешь бессмертие, и свинец в золото превратишь.

– И зачем мне бессмертие без Моцарта? Оно мне только ради него и нужно, ты разве не понимаешь?!

Рядом с василиском лежат несколько крупных яиц, и, если всмотреться, видно, что в них растут чахленькие туши рептилий.

Что-то нестерпимо давит на голову, Ева чувствует, как скелет сжимается – наверное, так странно работает гравитация, но если есть гравитация, то должна быть и точка опоры, а ее у Евы отняли, когда Моцарт отправился на войну.

Под этой давящей силой Ева уменьшилась настолько, что каждая песчинка казалась каменной глыбой, а выброшенное на берег вязкое тело медузы – целой горой. Все на свете теперь было больше нее, а она была совсем маленькая и все еще смертная.

– Какая безвыходная ситуация, – со спокойной улыбкой сказал вампир. – Люблю такие, – и взял ее в руку. – Разорви сильную связь, принеси вишен – и я позволю тебе открыть клетку с василиском.

– Я не буду разрывать связь с Моцартом!

– Не ты одна связана с Моцартом. Есть еще этот ваш дружок.

– Картер?

⁂

Устав от этого разговора, вампир затолкал Еву в рюкзак Моцарта, вынес к берегу, там и оставил.

– Ну вот, приехали! – сказала Ева сама себе.

– Тик-так, тик-так, – ответили часы на ее руке.

Часы ей подарили еще в детстве, но инструкции не дали. А ведь говорят, если регулярно подводить колесико, то глаза меняются. Честно-честно, так и говорят.

У бабушки тоже были часы, и она иногда показывала Еве, как подкручивать минутную стрелку, глаза у нее тогда в самом деле менялись. Бабушка тогда становилась еще красивее.

Еще говорят, что минутная стрелка может превращаться в магнитную. Тогда часы становятся еще и компасом. Но из того, чему бабушка ее учила, Ева и запомнила-то лишь несколько слов. Едва ли их хватит, чтобы компас согласился указать дорогу прочь от Вишневого вампира.

– Тик-так, тик-так, тик-так, – говорили часы, и звук становился все громче.

Что это вообще значит – глаза меняются?

– ТИК-ТАК-ТИК-ТАК-ТИК-ТАК! – кричали часы на весь пляж, и громче этого тиканья был разве что шум прибоя.