Текст книги "Записки сумасшедего следователя"

Автор книги: Елена Топильская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Надо было видеть лица моих товарищей, которые напряженно следили за разговором и пытались домыслить то, что говорил мой собеседник и что слышала я одна. Пожирая меня глазами, они беззвучно проговаривали: потерпевший? Бляхин? Заканчивая разговор, я отрицательно покачала им головой на фамилию Бляхин. А кто же – беззвучно вопрошали они. Наконец я положила трубку и сказала: «Кепка Чумы». И все долго молчали...

Прошел еще месяц. У нас все было готово; все, что мы могли установить, не спрашивая ни о чем Чумарина, мы установили. Теперь нужно было открывать карты Чуме, приглашать его на допрос и уже не выпускать. Вечер, проведенный перед реализацией в РУОПе, был, наверное, похож на последнее совещание большевиков перед октябрьской заварушкой. Совещались на высшем уровне – с руководством РУОПа, на среднем – с руководством отдела, на низшем – с операми, раздавали задания на обыски.

Кроме того, нами было запланировано на этот вечер еще одно важное следственное действие. Мы допросили девочку Аллу. Девочкой она оказалась слегка помятой. Нехотя сообщила, что некоторое время работала в агентстве с романтическим названием «Это радует»; из названия агентства было понятно, что специализировалось оно не на торговле лесом. Алла рассказала, что как-то раз, довольно давно, ее отправили обслуживать мужчину по имени Леша, потом она узнала его фамилию – Чумарин, он сказал, что работает в ГУВД, и дал ей номер своего телефона. 26 января ей позвонила подруга, которая и свела ее когда-то с Лешей, и предложила еще раз съездить к нему по вызову. Алла отказалась: к тому времени она уже ушла из агентства и никого не радовала. Подруга настаивала, но Алла наотрез отказалась. Через некоторое время, около одиннадцати часов вечера (прошу запомнить это время – Чумарин и Бляхин все время говорили, что начали звонить девочкам после полуночи) позвонил сам Леша и стал горячо уговаривать ее вместе отдохнуть. Она отказывалась, и Леша звонил еще несколько раз, последний раз около полуночи, в результате она, чтобы отвязаться, назвала непомерно большую цену за свои услуги. Вопреки ее ожиданиям Леша тут же воскликнул: «Базара нет! Это не деньги» и спросил, куда за ней заехать. Делать было нечего, она назвала адрес, и около половины первого ночи за ней приехали двое мужчин, оба были в куртках и кепках. Они поехали на Невский, по дороге звонили с радиотелефона. На Невском заехали во двор, стали стучать и звонить в квартиру на первом этаже, долго никто не открывал, в результате они уехали оттуда домой к Леше, где она радовала их несколько часов по очереди, а утром, часов в семь, они стали торопить ее, все вместе вышли на улицу, ее посадили в такси, и больше она их не видела.

Утром, когда они расставались, Леша был в кепке.

Оставался еще один, ключевой момент. Со всего РУОПа мы собрали суконные кепочки, поснимали с голов у всех оперов и водителей, попавшихся на наши глаза. Разложили их на столе. Следователь Мятина торжественно достала опечатанный пакет с кепкой, возвращенной нам с экспертизы. Мы сорвали печати, открыли пакет, положили чумаринскую кепочку в ряд с остальными и пригласили Аллу.

– Вы можете узнать кепку, в которой был в ту ночь Чумарин?

– Не знаю; я попробую. Все-таки это было очень давно, я боюсь ошибиться. – Алла стала внимательно вглядываться в разложенные перед ней кепки, она кружила вокруг стола, смотрела под разными углами. – А можно брать их в руки?

Мы сказали, что она может делать с ними все, что хочет, чтобы определиться. Алла вела себя как эксперт-искусствовед во время атрибуции ценного полотна. Наконец она решилась:

– Я, конечно, не могу утверждать, все-таки я тогда ее пристально не разглядывала; но думаю, что вот эта. – И она показала на кепку, извлеченную из-под трупа Тараканова.

Понятые подошли поближе, Алла показала и им на кепку, которую она выбрала. Мы переглянулись и поняли: можно начинать военные действия.

Мы все отчетливо представляли, что эта операция не прибавит теплоты в отношениях между ГУВД и РУОПом. Поэтому мне, как человеку, осуществляющему надзор за расследованием дела, предстояло утром в день реализации прийти к начальнику Управления уголовного розыска и деликатно сообщить ему, что его подчиненный подозревается в убийстве, поэтому нам надо провести обыск в его служебном кабинете. Вечером я договорилась о визите, причем один из руководителей РУОПа уверял меня, что Пал Пальгч – классный мужик, он очень порядочный, все понимает, знает, что от Чумы нужно избавляться, что еще летом к нему приходили некоторые честные сотрудники двадцать второго отдела – последние могикане, и говорили, что в Архитектурном районе совершено убийство и что нужно работать по этому убийству в отношении Чумы.

Не особенно я верила в то, что начальник Чумы будет нашим союзником. Но идти все равно надо было.

На следующее утро я вошла в кабинет начальника Управления уголовного розыска. Очень деликатно (во всяком случае, старалась), со множеством оговорок, реверансов я сообщила, что у нас есть веские основания подозревать сотрудника двадцать второго отдела Чумарина в совершении преступления. Конечно, он сразу спросил – какие данные? Я честно ответила, что пока сказать не могу, и он проявил тактичность, сказал, что настаивать и ставить условия не будет. И хотя он действительно произвел на меня впечатление порядочного и грамотного человека, восторга он, конечно, не испытал. Более того, и это делало ему честь как руководителю, он спросил, арестуем ли мы Чумарина, и, услышав утвердительный ответ, предупредил, что если дело в отношении Чумарина впоследствии будет прекращено, а сам он освобожден, то он добьется того, что сядут все, кто сажал Чумарина. Я на это ответила, что разными могут быть обстоятельства прекращения дела, и он это, как профессиональный сыщик, должен хорошо знать. «Я вас предупредил, – сухо сказал он.– А теперь пойдемте». И мы пошли проводить обыск.

А за стенами ГУВД операция уже достигла своего размаха. Дома у Чумы мы ничего особенного найти и не рассчитывали. А вот его друзья нас порадовали: Петя Бляхин незаконно хранил пистолет Макарова, пистолет «беретта», две «чешки зброевки», Коля Мурин – пистолет Макарова с вытравленным номером.

В сейфе Чумы, в куче других документов, лежал его старый рапорт об утере магазина к табельному пистолету. И красное удостоверение, в котором значилось, что Чумарин Алексей Алексеевич является старшим инспектором отдела недвижимости фирмы «Русская старина». Удостоверение было действительно до конца года, фотография в нем была чумаринская, жаль только, что не в милицейской форме.

Катя Мятина осталась заканчивать обыск, а я поехала допрашивать Чуму. Посмотрев на его красную физиономию и вытаращенные глаза, я поняла, что допрос надо записывать на видео – пусть эти картинки останутся для истории.

Оценив поведение Чумарина во время допроса, я решила, что психологически он вполне мог убить Тараканова: когда он распалялся, он переставал владеть собой; о том, чтобы он продумывал тактику своего поведения, никакой речи не было. Я не могла понять, что это – тупость, полная уверенность в своей безнаказанности? Ведь стоило ему придумать мало-мальски правдоподобное объяснение тому, как кепка оказалась под трупом, и мы зашли бы в тупик. Но нет, он три раза повторил, что у него лично кепки вообще никогда не было, и в ночь, когда они пытались попасть к Тараканову, он был вообще без головного убора. Несчастный – у нас в деле к тому моменту лежали протоколы допросов людей, в том числе его начальников и сослуживцев, которые заявляли, что зимой видели Чумарина в кепке, кое-кто даже вспомнил, что она зеленая и что в феврале он кепку уже не носил.

Кроме того, он с упорством маньяка настаивал на том, что когда они с Бляхиным в час тридцать ночи звонили Тараканову и предлагали ставить чайник, Тараканов был еще жив и в полном здравии, поскольку разговаривал с Бляхиным по трубке, а когда они подъехали к дому Тараканова, на того уже напали и убили. А до часа тридцати ни он, ни Бляхин с Таракановым не общались.

Он не знал, что подруга Тараканова – Валя Огур – уже дала показания о том, что она разговаривала с Игорем по телефону в десять вечера, и он сказал ей, что весьма напуган, поскольку кто-то перерезал ему телефонный провод, и он, с трудом ликвидировав обрыв, попросил Петю Бляхина срочно приехать. В следующий раз они разговаривали по телефону в половине одиннадцатого вечера, но Игорь прервал разговор, сказав, что к дому подъехала машина – «наверное, это Петя; я тебе перезвоню». Но не перезвонил. Через полчаса она позвонила сама – никакого ответа. Она набирала номер его телефона еще несколько раз, звонила до трех часов ночи – безрезультатно, трубку никто не брал.

Определителя номера на телефонном аппарате Тараканова не было, и если считать, что он был дома и в час тридцать разговаривал с Бляхиным, а с Огур разговаривать не хотел, то интересно, каким образом он отделял нужные ему звонки от ненужных?

А если считать, что во время его разговора с Валей к дому действительно подъехал Бляхин, то и Чума там был тоже, потому что как раз в те дни Бляхина на его машине возил Чума-рин, о чем сам Чумарин неоднократно говорил во время допроса. Но если Бляхин и Чума приезжали к Тараканову вечером, то почему они молчат об этом? Зачем понадобился демонстративный приезд туда ночью вместе со свидетелем – Аллой? Зачем, наконец, понадобилось с такими трудами вызванивать Аллу и добиваться именно ее, если Тараканов, у которого они собирались отдохнуть, мог обеспечить им любое требуемое количество девочек любого фасона в любое время суток: стоило приехать к нему, и через пять минут девочки уже ломились бы в двери.

Но все это укладывалось, например, в такую схему: вечером Чума и Бляхин приезжают к Тараканову и каким-то образом, возможно – случайно, выясняют, что он хотел их обыграть с продажей оружия. Происходит разборка, Тараканов получает по морде (вот и ссадина на лице, образовавшаяся за несколько часов до смерти). Затем он либо сбегает от них, либо они увозят его и дают ему время вернуть оружие или деньги. Утром они приезжают к нему, застают его дома, не получают ни оружия, ни денег и в ярости убивают.

Допрос Чумарина в качестве свидетеля был закончен. Я ушла к прокурору за санкцией на арест, а когда вернулась, Чума хныкал, что ему срочно нужно попить. «Можно я дам вам денег, а вы купите мне джин-тоник? – спросил он. – Я жить не могу без джин-тоника». Я не успела и рта раскрыть, как добрые оперативники из РУОПа пообещали ему, что сами купят для него джин-тоник, и убежали в магазин. В коридоре я спросила их, с чего бы вдруг такая благотворительность? «Да ну, Елена Валентиновна, человек в камеру едет: что нам, жалко ему тоника купить?» Я еще подивилась широте их натуры. Я бы на их месте Чуме только стрихнин купила после того концерта, который он закатил в РУОПе. Дело в том, что цену его профессиональным качествам все знали. Его бывшие сослуживцы рассказывали, что в двадцать второй отдел его взяли после того, как в районе, где он работал, произошло «глухое» убийство, туда прислали группу из главка, и все время, пока главковцы там сидели, Чума исправно бегал за водкой, чем, безусловно, зарекомендовал себя с самой лучшей стороны и вскоре был повышен. В главке он продолжил в том же духе. Как говорили немногие оставшиеся в отделе профессионалы – ага; как вечер, так Чума с сумкой по коридору побежал; вот возвращается, гремя бутылками, и в кабинет к руководству, заперлись и работают. Сравнивать его с операми РУОПа даже не хотелось – все равно что роликовые коньки с валенком. А в день своего задержания он всех руоповцев подряд, в том числе и тех, кто в розыске работал больше, чем Чума вообще жил на этом свете, обзывал щенками и орал: «Да кто вы такие? Да у меня орденов и медалей больше, чем у вас у всех пуговиц на ширинках! Я подполковник, и со мной разговаривать может только равный мне по званию, а вы все щенки!..» Я тоже попалась ему под горячую руку и вынуждена была даже попросить найти на моей форме хотя бы одну ширинку, а потом посчитать на ней пуговицы.

В сводке по личному составу действительно было написано: «Задержан подполковник милиции». Во время допроса я спросила у Чумы, давно ли ему присвоили звание подполковника, он сказал, что приказ идет из Москвы.

На следующий день я спросила его начальника, какое у Чумы звание? «Майор», – удивленно ответил тот. «А не подполковник?» – «Да ты что, Лена, он майора-то досрочно прошлым летом получил». Не удовлетворившись этим, мы даже запросили управление кадров ГУВД, о том, в каком звании Чумарин? Кадры ответили – майор. А не направлялось ли представление о досрочном присвоении ему звания подполковника? Нет, не направлялось, и даже в мыслях не было.

Но боюсь, что документы все же направлялись, ведь Абрамсон не врал; во всяком случае, по показаниям свидетелей, Чума еще в прошлом году представлялся подполковником. Один из свидетелей сказал: «Я даже не поверил, когда услышал, что Алексей Алексеевич – подполковник; а внешность у него, как у гопника». Просто когда гром грянул, ушлые начальники быстренько отозвали представление, а то некрасиво получится – человек в тюрьме, а его к досрочному званию представляют.

И еще раз я подивилась силе связей и денег. Характерный разговор произошел в прокуратуре города, когда я докладывала заместителю прокурора города Бузыкину наши планы в смысле ареста Чумы. Начальница отдела по надзору за нами поддержала меня в намерении привлечь Чуму к ответственности, упомянув, что она хорошо знает дело о покушении на Абрамсона и не сомневается в грязной роли Чумы в этом деле. А когда рель зашла о высоких покровителях Чумы и их влиянии в Генеральной прокуратуре и Министерстве внутренних дел, заместитель прокурора города, государственный советник юстиции III класса, широко раскрыв глаза, спросил: «Ну а все же, почему Абрам-сон так влиятелен? В чем причина, чем вы объясните, что он так себя ведет и столько может?» Мы с начальницей отдела в один голос воскликнули: «Деньги, Андрей Палыч!» И заместитель прокурора города задумчиво спросил: «Неужели деньги так много значат в наше время?» Как говорится, ноу комментс...

В восемь вечера Чума отправился в камеру, а в десять утра следующего дня у меня потребовали доклада по делу Чумы, причем заместитель прокурора города сказал, что ему позвонил заместитель Генерального прокурора, а тому – замминистра внутренних дел. Вот это да, вот это скорость! Это мы, следователи, стоим под дверьми у начальников со своими неважными бумажками – арестами маньяков, делами об убийствах, а мафия просто берет телефонную трубку, сидя в кресле, и говорит: «Слушай, Петя (Вася, Леша), тут хорошего человека обидели; ты уж сделай так, чтобы ручки-то им пообрывали...» Интересно, сколько работников милиции арестовывают каждый день по всей России? Если замгенпрокурора с замминистра будут перезваниваться по поводу каждого из них, им суток не хватит.

Я доложила обстановку, и по репликам зама прокурора поняла, что все, что он знал к тому моменту по доказательствам, он уже добросовестно выложил тем, кто был у него до меня и просил за Чуму. «Вы же понимаете, Елена Валентиновна, мы не можем в этом вопросе ошибиться. Здесь речь идет о сотруднике главка, и мы должны сто раз отмерить и только потом отрезать». Когда он в десятый раз повторил, что в случае с Чумариным мы не можем ошибиться, меня взорвало – а если бы это был дядя Вася дворник?! В случае с дядей Васей мы можем ошибиться?! Да с такими доказательствами дядя Вася уже бы лоб зеленкой мазал. Мы и так больше полугода отмеряем, хотя если бы на месте Чумы был дворник, он бы сидел с первого дня. Я сразу вспомнила, как советовалась с Андреем Павловичем по делу очередного маньяка: два убийства я тому вменила, но в пригороде было еще одно, которое по почерку бесспорно совершил он, а доказательств у меня не было. Я тогда сказала заму прокурора города, что уверена – это дело рук моего подследственного, а как доказать, не знаю, и зампрокурора посоветовал: «А вы все равно вменяйте». – «Каким образом? Ведь ничего же нету». – «А на сходстве способов». Вот так.

Елена Валентиновна, – продолжал зампрокурора, – начальник двадцать второго отдела и замначальника Управления уголовного розыска утверждают, что это убийство было совершено проститутками, о чем Чумарин сразу сообщил следствию. А вдруг это действительно так?

Если вас интересует мое мнение, то не будучи убеждена, что убийца Чумарин, я не арестовала бы его. А что касается проституток, то я не удивлюсь, если такая провокация будет устроена. Принесут явку с повинной от какой-нибудь проститутки о том, что Петя и Вася, с которыми она познакомилась за пять минут до того, на ее глазах убили Тараканова, у которого они были в гостях, и больше она их никогда не видела, а сама долго не сообщала в милицию, так как боялась. Я не удивлюсь даже, если такая явка с повинной уже лежит в двадцать втором отделе.

А почему тогда они ее сразу не предъявят?

Не время, Андрей Павлович. Сейчас они ждут развития событий: а вдруг Чуму удастся освободить и так? А вот если не удастся, тогда они пойдут обжаловать арест Чумы в суд, и когда материалы уже будут лежать в суде, будет очень эффектно за день до рассмотрения жалобы вытащить этот козырь из рукава – мол, невинный опер сидит, а подозреваемые в убийстве на свободе. При этом проститутке даже ничего не грозит, и за недоносительство ее не привлечешь, поскольку сама пришла в милицию.

Вернувшись в район, я узнала, что приезжали сотрудники двадцать второго отдела и забрали из уголовного розыска оперативно-поисковое дело по убийству Тараканова. «Началось», – подумала я. В оперативно-поисковом деле лежат копии документов из уголовного дела, и в том числе протокол осмотра места происшествия, который обязательно нужно прочитать, чтобы написать явку с повинной об убийстве, которого не совершал. Я попросила руоповцев найти видеозапись осмотра места происшествия, а сама поехала в морг и изъяла оттуда копии акта вскрытия Тараканова и заключений биологов и гистологов, которые эксперты хранят у себя. Дело в том, что когда эксперт осматривает труп на месте обнаружения, он не в силах высказаться о ранах, времени и причине смерти так подробно, как это делается при вскрытии. Бывает, что при вскрытии обнаруживаются повреждения, не зафиксированные при наружном осмотре. А для того, чтобы рассказать, как ты убивал, надо знать, куда и сколько ударов было нанесено, – естественно, если ты в действительности этого не делал.

Этот раунд мы выиграли: разведка донесла, что двадцать второй отдел приехал в морг через час после меня, и они очень ругались, что я успела раньше. А вот видеозапись осмотра места происшествия пропала, причем эксперты сказали, что не видели ее уже очень давно, практически с февраля.

Теперь надо было исследовать табельный пистолет Чумы. Невооруженным глазом на пластмассовой «щечке» рукояти был виден скол – значит, рукояткой били по чему-то твердому. Мы отнесли пистолет в любимую окружную лабораторию Анатолию Игоревичу и Викентию Викентьевичу и спросили – а можно установить, вставлялся ли в этот пистолет магазин, обнаруженный на месте происшествия? То, что на магазине был нацарапан номер, не соответствующий номеру пистолета Чумы, меня, например, не смущало – любой опер скажет, что можно потерять магазин и пользоваться другим. А то, что Чума терял магазин, подтверждал рапорт, найденный в его сейфе.

Эксперты почесали затылки и сказали: «Мы, конечно, можем попробовать, но учтите, что методик таких экспертиз нет. А очень надо?» – «Конечно, очень, – заныли мы, – да еще и в сжатые сроки, потому что через десять дней предъявлять обвинение... Или выпускать Чуму...»

Они сжалились и сказали: «Ладно, тащите свой магазин и заодно еще три магазина и два пистолета, желательно, со склада. Таких, которыми еще никто не пользовался, будем создавать методику». Катя Мятина поехала за магазином, который так с момента изъятия и лежал в пакете с печатями в прокуратуре. Правдами и неправдами мы добыли со склада ХОЗУ девственные пистолеты и магазины, и через два дня мне позвонил эксперт и сообщил, что я могу приехать лично посмотреть на результаты. В лаборатории мне торжественно показали хорошо различимую в микроскоп заусеницу на магазине, которая четко отпечаталась на смазке внутренней поверхности пистолета Чумы.

– Вам повезло, Елена Валентиновна, как раз на том магазине, который изъят с места происшествия, заводской брак: при отливке получилась маленькая раковинка, которая при многократном введении магазина в паз вдавливала смазку. И еще – наш шеф лично курирует эту экспертизу. Он посмотрел пистолет вашего клиента еще и с биологической точки зрения, и на волокнах пластмассовой накладки, ну, там, где скол пластмассы на рукоятке, обнаружил клетки подкожно-жировой клетчатки. Какая группа крови у вашего потерпевшего? Да-да, происхождение клетчатки от него не исключается.

Вечером мы собрались всей бригадой поделиться тем, что наработали. Мы договорились, что Дима Пескарев будет заниматься недвижимостью, а Катин кусок – убийство. По вопросу недвижимости было о чем поговорить: из компьютера «Русской старины», изъятого при обыске, вытащили много интересного, например, обменные схемы явно мошеннического толка (Хлыновский ахнул: да тут же половина двадцать второго отдела в схемах, вот квартира замначальника отдела, вот – двух оперов, а вот и сам начальник в цепочке поучаствовал), ведомости выплат вознаграждения агентам, в которых на каждой странице было написано: «Чумарин – 200 дол., Чумарин – 300 дол., Чумарин – 500 дол...» Компьютерщики показали еще извлеченный ими из недр оперативной памяти машины сканированный бланк свидетельства о смерти: в машину вводится подлинное свидетельство о смерти, с него стираются данные умершего лица и время смерти, бланк печатается на бумаге вместе с печатью и номером, которые со свидетельства, естественно, не стерты; потом в него вписываются нужные данные – любого человека, с этого документа делается ксерокопия, которая заверяется «карманным» нотариусом, и готово: с этой копией можно идти хоть в бюро регистрации сделок с недвижимостью, хоть в паспортный стол выписывать человека...

Ну а что же Леша Чумарин, незаменимый инспектор отдела недвижимости? Неужели так за 200 дол. всю дорогу и работал?

Я ведь специально во время допроса интересовалась у Чумарина, имеется ли у него какая-нибудь недвижимость? «Да что вы, – убеждал меня Леша, – какая там недвижимость? Квартиры у меня нет, из милости меня пустил к себе пожить друг. Машина? Да нет, откуда?.. А на какой я все время ездил? Это друг мне дал поездить по доверенности. Дача? Да на какие деньги?»

Днем позже я вызвала к себе ближайшего друга и соратника Леши, оперативника из того же «убойного» отдела по фамилии Бандюхин. На вопрос, как он может охарактеризовать Чумарина, соратник разразился тирадой с употреблением исключительно превосходных степеней. «Леша? Да он просто святой! Замечательный оперативник, а какой добрый и благородный человек! Вот, например, хоть и купил недавно квартиру, но всегда давал в долг друзьям, денег не жалел. И не только деньги давал. Когда у меня машина разбилась, он мне на полгода дал свою; жаль только, ее пришлось продать, поскольку ему срочно понадобились деньги на строительство дачи».

Ну прямо – хотел как лучше, а получилось как всегда. Кроме того, во время допроса он впал в игривый тон и стал откровенно со мной заигрывать, чем несказанно меня позабавил. «Да, – думала я, – за время работы с Региональным управлением по борьбе с организованной преступностью я привыкла к другому уровню оперативного мышления и поведения!»

Но на этом Бандюхин не остановился: вечером, когда в моем кабинете имел место очередной «совет в Филях» и мы с руоповцами обсуждали планы на завтра, зазвонил телефон, – это Бандюхин любезно предложил мне провести вместе вечер, а когда я отказалась, заверил меня в том, что подвезет меня в любое место, которое я укажу. Я искренне не понимала, что это: попытка провести в отношений меня разведку – где я и что, с кем сплю и какие слабости имею, или он настолько, что называется, поля не видел?

Дима Пескарев рассказал, что краем уха услышал разговор Галии Бляхиной со своим адвокатом. Бляхина жаловалась, что арестовали ее в неудачное время – она должна была ехать на Канары. Адвокат рассудил: нет, об этом мы в жалобе писать не будем, напишем, что у вас болен ребенок. А вот скажите лучше, чем вы объясните, что следователь считает, что у вас очень обеспеченная семья? Почему он пришел к такому выводу? Шахматистка Бляхина жестко ответила: потому что это так и есть...

По убийству Дима Хлыновский с Катей провели титаническую работу, но их можно было поздравить: бесценные сведения, которые они добыли, назывались «мотив преступления».

Давая показания о поведении Чумы на месте происшествия, следователь Саша Пожарский сказал, что Чумарин рыскал по всей квартире и приговаривал: где-то должно быть оружие, здесь не может не быть оружия. Когда он сунул нос во все укромные места и убедился, что оружия в квартире нет, он стал говорить: здесь должны быть деньги – 17 тысяч дойчмарок, и пристал к Пожарскому как банный лист, требуя срочно вскрыть сейф, стоящий в квартире. И так достал беднягу Пожарского, что тот вспылил: «Да что ты привязался с этим сейфом?! Когда надо будет, тогда и вскроем; а ты тут вообще никто и к тому же мешаешь осматривать труп!».

Вскоре после этого был найден магазин от «пээма», и Чума смылся.

А на следующий день Чумарин с Бляхиным приехали в районный отдел уголовного розыска, как обычно, разгоряченные спиртным, и стали требовать открыть для них опечатанную после вчерашнего осмотра квартиру Тараканова. Опера проявили стойкость и не открыли. Чума с приятелем убрались. А через час в милицию поступила заявка о том, что неизвестные лица пытались вскрыть опечатанную квартиру, где произошло убийство; при подъезде наряда патрульно-постовой службы неизвестные скрылись.

Хлыновский с Катей нашли трех знакомых девушек Тараканова, и лично Дима долго обхаживал компаньоншу Игоря, с которой на паях они владели магазином, а также его сестру. Все они тряслись от страха, и факт получения он них показаний я считаю просто профессиональным подвигом. В итоге девушки сообщили, что покойный, кроме сутенерства, еще приторговывал оружием. За неделю до гибели он говорил компаньонше, что скоро у них будет десять тысяч баксов, они купят в магазин новый кассовый аппарат и вообще заживут как следует. Она видела у него большую сумку и знала, что в ней было оружие: в магазин как раз пришли работники налоговой полиции, а после их ухода Игорь открыл большой холодильник и достал оттуда спрятанный им от полицейских автомат, сунув его в ту самую сумку.

А сестра его, заламывая руки и терзаясь – правильно ли она поступает, что дает показания, – рассказала, что в день похорон Игоря в дверь позвонили; пришли два человека, которые стали требовать какую-то сумку. Она плохо понимала, о чем идет речь, пока не увидела, как ее муж отдал пришедшим большую черную сумку; это была сумка ее брата, и она уже совсем собралась вмешаться, как вдруг один из мужчин – низенький, краснолицый – грубо сказал ей, чтобы она и не посмела пикнуть, а то... (Его она видела на месте происшествия, когда следователь проводил осмотр.) Она даже не смогла воспроизвести угрозу дословно – настолько грубо она была высказана.

Похоже, речь шла об одной и той же сумке. И было в ней оружие. И Леша Чумарин знал, что она должна быть у Тараканова. А если нет сумки, значит – должны быть деньги.

А если он знал о сумке, и если искал деньги, не найдя оружия, и если так рвался в квартиру, что забыл про всякую осторожность, то, значит, искал свою долю. Я тут же вспомнила про бандита Хаммера, который покупал у милиции оружие, изъятое с мест происшествий и не оформленное как надо. Ведь для того, чтобы навариться на торговле оружием, надо приобрести оружие дешевле, чем продать. А поскольку дураков нет продавать оружие задешево, значит, его надо или украсть, или... Вот-вот, если у тебя среди знакомых есть работник милиции, неразборчивый в средствах, тогда можно и оружием поторговать с выгодой для себя.

Вот он – мотив. Можно было предположить, что доход от продажи партии оружия должны были поделить между собой Тараканов, Чумарин и Бляхин. Чума искал на месте происшествия семнадцать тысяч дойчмарок, что соответствовало сумме в десять тысяч долларов, причем из его слов можно было понять, что если нет оружия, значит, должна быть именно такая сумма. Но Тараканов, судя по словам его компаньонши, рассчитывал как раз на эту сумму только для себя. Хотел толкнуть всю партию один и не собирался делиться?

Я решила в качестве надзирающего прокурора поприсутствовать при том, как Катя Мятина предъявляет обвинение Чумарину. По иронии судьбы, это было в День милиции, и разведка доносила, что в главке уже закупают водку ведрами и ждут Чуму, в полной уверенности, что мы не посмеем предъявить ему обвинение.

Правда, накануне мне позвонил заместитель начальника главка и напросился заехать попить чаю. Приехали они вместе с Пал Палычем – начальником Управления угрозыска. Приехали в прокуратуру поздно, отметили, что во всех кабинетах еще горит свет, и Пал Палыч сказал – это потому, что вы сама еще на работе, вот все и сидят. Нет, ответила я, не путайте прокуратуру с главком, это там все сидят, пока начальник не уйдет домой, а у нас все работают. Они вежливо улыбнулись и после непродолжительной светской беседы перевели разговор на то, зачем приехали: расскажите, какие по Чуме доказательства.

Я плюнула на глобальную конспирацию – в конце концов, завтра предъявляем обвинение, и рассказана, что у нас есть, не называя только экспертных учреждений, где делались заключения экспертиз, на всякий случай (памятуя о том, что в морг по моим стопам уже приезжали), и в двух словах о показаниях свидетелей. И спросила: если бы речь шла не о сотруднике главка, а о рядовом убийце – другого решения ведь быть не могло бы, только арест? И Пал Палыч согласился: «Да, – сказал он, – в этой ситуации мог быть только арест, я бы сам на вашем месте принял такое решение». – «Ну, тогда, – сказал замначальника главка, – я тоже умываю руки и отмазывать его не буду».

Когда я говорила об экспертизах, я упомянула, что экспертным заключением установлена индивидуальная принадлежность кепки Чумарину. «По потожиру, что ли?» – спросил меня замначальника главка. Я не стала уточнять просто из соображений безопасности – они ведь все расскажут двадцать второму отделу, а те еще поедут на экспертизу, попробуют влиять.