Текст книги "Ход с дамы пик"

Автор книги: Елена Топильская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Спасибо. До свидания.

Продавщица кивнула, глядя в пространство за моей спиной. Идеальная свидетельница, подумала я. Быстро и точно выдает информацию, сама ни о чем не спрашивает. Я вышла из булочной, соображая, стоит ли завтра посылать к ней оперативника – допросить на протокол, или махнуть рукой, ограничившись этим разговором. Все равно к раскрытию этот допрос не приведет.

Дорога от булочной до парадной, где жила потерпевшая, заняла у меня семь минут. Весьма респектабельная дорога, даже ни одной подворотни мне не встретилось. Ни одного места, где могла бы стоять кучка молодых балбесов-наркоманов или просто скучающих представителей золотой молодежи и увязаться за проходившей мимо девочкой. Ни одного места, где мог бы притаиться злодей-маньяк и откуда воспаленный взгляд его мог зацепиться за девочку с детской прической в виде двух хвостиков. Значит, ждали в парадной? Зашли туда непосредственно перед тем, как вошла Антоничева? Зачем? С целью убить ее? С целью убить кого-то другого? С целью убить все равно кого? Хотели просто ограбить, но испугались сами? Надо будет покрутиться в парадной вместе с Синцовым, поприкидывать, какова могла быть диспозиция участников этой драмы, если это было нападение с целью ограбления и если это было целенаправленное убийство. Если хотели ограбить, то должны были стоять лицом к лицу. Может, их было несколько – один стоял перед потерпевшей, другой набросился сзади? А если сразу набросились сзади, то с какой целью? На попытку изнасилования, равно как и на развратные действия не похоже; а что касается разбоя – надо подумать. Сережку все-таки из уха выдернули.

Задумавшись, я прошла мимо дома учителя музыки. Какие-то городские птицы на карнизе надрывались во всю глотку, прямо по-весеннему, и воздух был прозрачным, как весной, несмотря на то, что на дворе стоял октябрь; из открытой форточки учительской квартиры доносились робкие гитарные переборы, и это заставило меня опомниться. Посмотрев на часы, я вошла в парадную. Урок заканчивался, и мне предстояло уговорить Хрюндика на полчасика забрести в прокуратуру, где ждал меня с докладом шеф.

Сквозь терпкий запах кошачьей мочи я ощутила еще какой-то неприятный флюид, до боли напоминавший ароматы мест происшествия, когда переворачивают труп и от него несет гнилостными миазмами вперемешку с застарелым перегаром. Когда глаза привыкли к полумраку парадной, мой взгляд уперся в грузное тело, перегораживающее лестничный марш. Господи, неужели еще один труп женщины, да еще и я его обнаружила! – лихорадочно пронеслось у меня в голове. Не дав этой мысли развиться, тело заворочалось и захрюкало. Распухшая бомжиха сучила ногами в спущенных чулках, пытаясь удобнее устроиться на ступеньках и забыться алкогольным сном.

Плюнув от досады, я с трудом перелезла через эту гору пьяного мяса и, позвонив в дверь квартиры учителя, спросила, нельзя ли восцользоваться черным ходом, поскольку парадный выход на улицу блокирован спящей бомжихой. Учитель не позволил нам воспользоваться черным ходом, а просто-напросто вызвал наряд милиции, чего я, следователь прокуратуры, сделать не догадалась, и бомжиху через десять минут эвакуировали. Путь был свободен.

Как я и ожидала, Хрюндик не проявил энтузиазма, услышав, что мы еще должны зайти в прокуратуру.

– А что я там буду делать? – совершенно логично спросил он. Надо сказать, что мой ребенок терпеть не может проводить время просто так, ему нужно времяпрепровождение со смыслом.

– Поиграешь на гитаре, – предложила я.

– Я уже играл сегодня.

– Детуля, – заканючила я, – мне нужно немножко поработать. Совсем чуть-чуть, а потом мы пойдем домой, а по дороге купим тебе компьютерную игру.

– Торг здесь неуместен, – отрезал детуля. – И вообще, мамочка, ты когда-нибудь можешь посвятить мне выходные полностью? Или у тебя на меня времени не хватает?

Началось, подумала я. Неужели у всех мужиков это в крови, прямо с малолетства – ревновать близкую женщину к работе?

– Малыш. – Я присела перед ним на корточки, и он вынужден был остановиться, глядя на меня сверху вниз. – Я хотела бы проводить с тобой все свое время, и когда-то было именно так. Когда ты только родился, ты нуждался во мне каждую секунду. Но сейчас ты подрос и уже в состоянии занять себя сам.

– Ну и что? – хмуро спросил он.

– Если бы я бросила работу, сидела бы с тобой дома, то это была бы не я. Ты согласен на другую маму?

– Нет, – подумав, ответил он. – Уговорила. Не хочу я тащиться в прокуратуру, но ради мамы придется пожертвовать собой.

– Какой у тебя большой словарный запас, – подивилась я, внутренне возликовав.

– Весь в маму, – пробурчал мой бременский музыкант, поправляя на плече ремень гитарного чехла. – Кстати, ма. Нам вчера объявили оценки за триместр.

– Ну, и чем порадуешь? «Троек» много? – спросила я для проформы, поскольку мой мальчик учился хорошо, на «четыре» и «пять».

– Одна, – ответил он, глядя в сторону и почему-то ухмыляясь.

– Ну, и по какому же предмету?

– Ты будешь смеяться.

– Ну-ну?

– По музыке.

Мой чертенок хитро улыбнулся.

– Гоша! За что «тройка»?

– Да у нас учительница какая-то своеобразная…

– Учительница? А может, не надо на зеркало пенять, коли с лицом проблемы?

– Ма, я ценю твой юмор, только у меня в журнале стоят две «двойки» и «тройка». Так что еще спасибо, что не «пара» в триместре.

– Ага, спасибо, – машинально сказала я. – А за что же все-таки «пары»?

– Ну, я же сказал, что она своеобразная. Первая «пара» за то, что я смотрел на нее злыми глазами…

– Что?

– Ну, она так сказала.

– Так. А вторая?

– А я уже не помню. Наверное, тетрадку не принес.

Все понятно. Как говорит моя подруга Регина, у которой двое пацанов и гораздо больший опыт в общении с педагогами: «Ну что, срочно покупай большой букет – и в школу…»

– Кролик, а тебе самому не смешно? Я бы еще поняла, если бы тебе «пары» ставили за отсутствие музыкальных способностей…

– А кстати, мамочка, что у тебя было по музыке?

– У меня? «Пятерочка».

– «Пятерочка»? – хитро прищурился Гоша. – А ты все время говорила, что тебе медведь на ухо наступил.

– Наступил.

– А за что же «пятерочка»?

– А за то, что я красиво записывала в тетрадку тексты песен.

– А-а.

– Вот так-то. Делай выводы.

За воспитательными беседами и дорога до прокуратуры незаметно пролетела. Когда мы входили в прокуратурский подъезд, нам побибикала стоявшая за углом машина, в которой я не сразу признала синцовскую «шестерку». Я придержала дверь и подождала, пока Андрей закроет машину и догонит нас. Он уважительно пожал моему сыну руку, потрогал гитару, обменялся с Гошкой парой непонятных мне музыкальных терминов, и мы пошли по длинному прокуратурскому коридору, непривычно пустынному в выходной. Дверь в приемную была открыта, из кабинета прокурора доносилось радио – песни семидесятых годов.

– Гошенька, посиди в приемной немножко, мы быстренько, – заискивающе сказала я, подталкивая ребенка к секретарскому месту.

Он мрачно посмотрел на меня и вздохнул:

– Ну что с тобой поделаешь… А можно, я на машинке попечатаю?

– Конечно, птичка моя.

– А что попечатать?

– А что придумаешь.

Усадив ребенка, я заглянула в прокурорскую берлогу:

– Владимир Иванович, можно?

– Нужно.

За мной вошел Синцов. Шеф вышел из-за стола и пожал Андрею руку, потом указал нам на стулья за столом для совещаний и сам присел не на свое место, а рядом с нами. Я положила перед ним на стол листочки осмотра трупа, сопроводительных, экспертиз – уголовное дело по факту убийства несовершеннолетней Антоничевой. Шеф быстро перелистал материалы, надел на них скрепочку и отодвинул в сторону, но у меня не было сомнений, что все самое важное из этих бумаг навсегда впечаталось в его память.

– Ну что? Серия?

– Владимир Иванович, трудно сказать, – начала я, но меня перебил Синцов.

– Владимир Иванович, Швецова просто не располагает всей полнотой информации. Похоже, что действительно серия. Поэтому я предлагаю собрать дела из других районов и объединить их в производстве Швецовой.

– Мария Сергеевна, вы согласны? – повернулся ко мне шеф. Вот за что я люблю своего начальника, так это за быстроту реакции. Я растерялась.

– Я не готова сейчас ответить. Я выезжала только на один труп, об остальных убийствах знаю только со слов Синцова, да и то не обо всех, даже ОПД не смотрела…

– Зато я успел справки навести, – сказал прокурор. – Всего пять дел, в разных районах, включая последнее убийство – Антоничевой…

Синцов кивнул.

– На первый взгляд – никакого сходства, – продолжил шеф, и Синцов стал смотреть на него подозрительно. – Если объединять дела только по тому признаку, что убиты женщины, так все дела в городе можно поделить на две группы, убийства мужчин и убийства женщин.

– Да ну, Владимир Иванович, – не выдержал Синцов. – Конечно, огнестрелы с ножевыми разбойными под одну гребенку не причешешь, но в этих пяти убоях можно найти общие черты.

– Например? – Шеф прищурился, и я поняла, что раз он уже навел справки и упомянул эти пять дел, он сам прекрасно знает, что общего между этими убийствами, и просто сверяет свои впечатления с синцовскими. Похоже, я знаю об этом меньше всех, а между тем, если дела объединят, именно мне придется тянуть этот воз.

– Например, все женщины убиты днем в парадных. У всех ножевые ранения. Все убиты без видимого мотива, и у всех похищены какие-то незначительные ценности, в основном украшения.

– Все? – Шеф испытующе смотрел на Синцова.

– Ну почему все? Если покопаться…

– Ну а различия имеются? Что говорит против серии?

– Различия?

– Различия, различия. Или вы на сто процентов уверены, что это серия?

Провокационный вопрос, подумала я. Если Синцов сейчас начнет клясться, что он на сто процентов уверен, шеф к нему потеряет всякий интерес. Пока мы не начали допрашивать преступников, мы ни в чем не можем быть на сто процентов уверены. Шеф нам это столько раз повторял, что я уже считаю это собственной мыслью.

– На сто процентов я буду уверен, когда мы начнем допрашивать злодеев, – не моргнув глазом, ответил Синцов, и я мысленно ему поаплодировала.

– Отлично, – шеф потер руки. – Так что с различиями?

– Ну, прежде всего возраст жертв.

– Так.

– Их внешний вид.

– Так.

– Количество ножевых ран.

– И все?

– Да, пожалуй, и все.

– Мария Сергеевна, что скажете? – повернулся ко мне прокурор.

– Владимир Иванович, ну что я могу сказать, если я достоверно знаю пока только про один труп – Антоничевой?

– Очень ответственное заявление. А теоретически?

– А теоретически мне все равно надо хотя бы розыскные материалы посмотреть. Может, я найду больше сходства или больше различий.

– Вот так, да? Кстати, учитывая вашу склонность к анализу, рекомендую обратиться к достижениям криминалистики. Вспомнить, чему вас учили на курсах ФБР.

– Это шутка, Владимир Иванович? – спросил Синцов, готовый рассмеяться.

– Да какая шутка. В прошлом году приезжали фэбээровцы, проводили недельные занятия по расследованию убийств. Мария Сергеевна даже диплом получила об успешном прохождении курса. Вот и используйте полученные знания, Мария Сергеевна. Не зря же я вам позволил тогда неделю развлекаться.

– Ничего себе! – Я возмутилась. – Развлекаться! Я, между прочим, свои дела тогда никому не передавала. И несла двойную нагрузку.

– Но ведь не жалеете?

– Да нет.

– Ладно, кроме шуток, – шеф посерьезнел, – что вы думаете насчет соединения дел?

«То же, что и вы», – подумала я, а вслух сказала:

– Соединять рано. Надо хотя бы ознакомиться с материалами, и работать по нашему делу с учетом всех остальных данных.

Синцов искоса посмотрел на меня:

– Владимир Иванович, может, соединять и рано, но хорошо бы дела сосредоточить у Швецовой в производстве. Не выносить постановления о соединении…

– Конечно, – поддержал его шеф, скрывая улыбку, так как, естественно, догадался, куда клонит оперуполномоченный Синцов. – Для процессуального соединения оснований пока никаких.

– Ну да, соединить ведь можно дела по обвинению одного лица в совершении нескольких преступлений или нескольких лиц в совершении одного преступления, а у нас пока обвинение никому не предъявлено, – продемонстрировал оперуполномоченный Синцов незаурядные знания Уголовно-процессуального кодекса.

Шеф благостно кивал головой, наверняка думая о том, как приятно иметь дело с грамотными людьми.

– Но при этом, – Синцов значительно поднял палец, – вы ведь знаете, как важно, чтобы по делу работал квалифицированный следователь…

Шеф покивал головой с чрезвычайно заинтересованным видом. Мне захотелось убить их обоих. Синцов продолжил:

– Так вот, с делом Антоничевой все в порядке, в квалификации Марии Сергеевны я не сомневаюсь. Но вот с остальными делами – вилы.

– То есть?

– Владимир Иванович, следователей-то нет. В прокуратуре одни дети остались, без опыта, с одними амбициями. Они даже советов не слушают. Считают, что сами все знают лучше всех. Я же не могу за них следственные действия проводить…

– Ну, не везде же так плохо, – возразил шеф. – Вот одно из интересующих нас дел, насколько я знаю, в городской прокуратуре у опытного следователя Коруновой.

– Но у нас-то не одно, пять убийств. По одному из дел даже осмотра не было, так, участковый полстранички накарябал по поручению работника прокуратуры, язык не поворачивается его следователем назвать…

– Это где же? – заинтересовался шеф.

– Да Маша будет с делами знакомиться, расскажет вам. Экспертизы не назначены, свидетели не допрошены, а вы ведь знаете, через неделю они уже не вспомнят того, что рассказали бы сразу… В общем, еще немного и дела будут загублены навечно. Их уже никто никогда не раскроет. А если мы и раскроем, то ничего не докажем.

Синцов скорбно замолчал. В принципе свою задачу он выполнил. Прокурор обернулся ко мне и стал заглядывать в глаза, но не мог встретиться со мной взглядом, потому что я демонстративно смотрела в окно.

– Мария Сергеевна, – позвал он. – Забираем дела? А?

Так и не глядя на него, я спросила неожиданно сварливо:

– А я-то тут при чем? Вы же уже за меня все решили.

– Ну ладно, ладно, – похлопал меня по руке прокурор. – Раскрыть-то хочется?

– Хочется, – вопреки своей воле призналась я.

– Ну вот. Я допускаю, кстати, что дел в итоге окажется больше. Или меньше. Вы еще с Синцовым сводки посмотрите, надо только определиться, по какому критерию отбирать.

– Я думаю, пока – по отсутствию видимого мотива.

– У-у! – протянул Синцов. – Так знаете, сколько наберется?

– Так! – повернулась я к нему. – Ты работать хотел? Так вот, начинается серьезная работа, с квалифицированным следователем, чтоб не жаловался потом. А вообще, чем больше случаев, тем легче раскрыть, ты же знаешь.

– Ну, вот и славно, а лишнее потом само отпадет, – сказал шеф, поднимаясь из-за стола. – Прямо с завтрашнего дня и приступайте, а я с городской договорюсь насчет передачи дел. Да, Мария Сергеевна, надеюсь, вы понимаете, что остальные ваши дела скидывать некому, разве что с Горчаковым поделитесь…

– Да ну, Владимир Иванович, у меня все дела уже в такой стадии, что жалко отдавать. Сама закончу, просто новых особо не подкидывайте.

– Договорились.

Из кабинета прокурора мы вышли под звуки «Летки-енки»: «Как-то ночью по пустой дорожке…» Ребенок, забравшись с ногами на стул, увлеченно читал спецдонесение, валявшееся на столе у Зои, завканцелярией: «Труп неизвестного лица был обнаружен на чердаке под строительным мусором в состоянии сильных гнилостных изменений…»

– Юрист подрастает, – сказал Синцов, кивнув на Гошку. – Ребенок, ты хочешь быть юристом, как мама?

Гоша поднял голову и серьезно посмотрел на него:

– А есть у вас такая работа, чтобы на трупы не выезжать?

– Есть, – сказала я, – сколько угодно: судья, адвокат, помощник прокурора…

– Тогда хочу, – ответил Гоша.

– Скажи мне, Синцов, – спросила я, подняв Гошу со стула и застегивая на нем куртку, – чем объяснить, что я, дурочка, вместо того, чтобы плюнуть на тебя и на пять нераскрытых убийств и заняться личной жизнью, за что меня никто не осудит, так вот, я вместо этого прусь сюда в выходной, соглашаюсь взвалить на себя кучу лишних дел, да еще (и радуюсь при этом?

– Тем, что ты дурочка, – сказал Синцов мне на ухо. И я обрадовалась еще больше.

* * *

– У тебя пожрать есть? Здравствуй, Маша! – приветствовал меня мой друг и коллега Алексей Евгеньевич Горчаков, входя утром в понедельник в мой кабинет.

– Леха, день еще только начался, а ты уже голодный. Тебя что, Ленка завтраком не кормит?

– Кормит, – ответил он, не моргнув глазом. – Но уже сорок минут после завтрака прошло. Так у тебя есть сегодня бутерброды?

С этими словами он начал рыться у меня в сумке, стоящей под вешалкой.

– Леша, ты уже совсем! – Я подбежала к нему и выхватила у него из рук сумку.

– А что такого? Я только съестное поискать, а больше ни на что и не смотрел. И даже прокладку с крылышками не заметил, которая у тебя валяется рядом с кошельком. Хоть бы в косметичку убрала.

– Что еще скажешь, чудовище?

– Вот сразу и чудовище! Никто меня не понимает… Ленка тоже орет, что я столько не зарабатываю, сколько ем… А я – мозг, а мозг надо питать…

– Бедненький! – Я подошла к Горчакову, развернула его к зеркалу, висящему у двери, и, приподнявшись на цыпочки, погладила торчащие во все стороны вихры. – Ты на себя в зеркало смотришь?

– А что? – Горчаков выкрутился из-под моей руки и стал тревожно вглядываться в свое отражение.

– Ты уже в свое отражение не помещаешься, – ласково сказала я.

– Да и фиг с ним, – задумчиво ответил Горчаков. – Чего я в нем не видел… Слушай, а у тебя лишних котлеток дома не остается? Или там супчика? Принесла бы на работу, коллегу подкормить…

– Нет, Леха, не остается. Я теперь почти и не готовлю.

– Не для кого?

– Ага. Я сама дома почти не ем, худею, ребенок мой ест редко и избирательно. Блинчики ему сделаю или бульон сварю, и больше ему ничего не надо.

– Да, – вздохнул Лешка, – жалко все-таки, что вы с Александром разошлись. Такая пара была… Ленка до сих пор переживает.

– Бывает, Леша. Но мы же остались в хороших отношениях.

– А толку-то что от ваших хороших отношений? Ну ты сама посмотри: подходите друг другу идеально, любите друг друга… Ты же его любишь?

– Ну… Скорее да, чем нет.

– Заладила. Любишь, по глазам вижу. И он тебя любит…

– Да? – Я усмехнулась.

– Да. Он мне сам говорил. Я тут в морге был, мы с ним языком зацепились, он мне сказал, что до сих пор любит только тебя, что ты для него единственная женщина. Чего тебе еще надо?

– Леша, давай не будем. Тебе все равно не понять.

– Это почему же? Я что, дурак?

– Ты мужчина.

– И что же?

– Как говорил Бендер, поскольку милиционеры могут быть приравнены к детям…

– Но я же не милиционер!

– Но можешь быть приравнен. У нас психология разная. Мы – разные животные.

– Интересно, чем же?

– Да всем. Я никогда не пойму твоей логики, а ты моей.

– Да при чем тут логика? О, дельце новое? – Горчаков схватил с моего стола пачку листков по убийству Антоничевой.

– Хочешь порасследовать?

– Да ни в жисть! – Он отбросил листочки, как будто они жгли ему руки. – А чего за дело-то? Надежурила по городу?

– Ага.

– Убой?

– Ага.

– Повезло, в свой район выехала. За дверью стукнуло.

– Лешка, – сказала я, – ты опять свою дверь не закрыл? Там кто-то шастает. Еще дело сопрут…

– Ой, хоть все, – отмахнулся Горчаков. Тут зацарапались в мою дверь. Горчаков выглянул в коридор и заорал на всю прокуратуру:

– Андрюха! Сколько лет, сколько зим!

Я тоже подошла к двери и выглянула в коридор. Горчаков с Синцовым уже обнимались. Пока они были заняты друг другом, я оперативно поправила челку и подкрасила губы перед зеркалом. Теперь можно и с Синцовым поздороваться.

– А я к Маше, – сказал Синцов, когда они наконец оторвались друг от друга.

– Ах, к Маше! Тогда надо чайку попить! Машка, ставь чайник!

– Давно поставлен, – – сказала я. – Пока вы облизывали друг друга, я уже на стол накрыла.

К моему удивлению, Синцов достал из кармана и положил на стол пакет с четырьмя слоеными пирожками.

– Горчаков, – сказала я, – вот и еда прибыла.

– А чего так мало»? – разочарованно сказал он, приподняв пакетик. – Мне эти плюшки на один понюх. Надо было десять брать.

– Лешенька, – ласково сказала я, – а тебя вообще приглашали? Видишь, Андрей ко мне пришел. И пирожки принес на двоих, а не на троих. Ведь пять на два не делится? И четыре на три тоже.

– Тоже мне лиса Алиса, – проворчал Горчаков, но руки от пакетика убрал, и даже налил мне чая и чашку подвинул поближе.

– Подлизываешься?

– Подлизываюсь, – признался Горчаков, – в надежде, что из чувства благодарности ты пожертвуешь мне пирожок.

– Слушайте, какие вы меркантильные, – отметил Андрей, с легким удивлением наблюдавший за нами, – вы еще о чем-нибудь, кроме еды, говорить можете?

– Можем, – ответила я, – о пяти нераскрытых убийствах как раз и поговорим.

– Так, что за убийства? Почему я не знаю? – промычал Горчаков с набитым ртом. Пирожок ему и вправду на один понюх.

– Мне дают в производство серию, пять убийств со всего города…

– А я? – подозрительно спросил Горчаков, сделав мощное глотательное движение.

– Что – ты?

– А почему тебе, а не мне?

– Завидно? Потому что я выезжала в субботу на один из этих трупов.

– А я что буду делать?! – заныл Горчаков.

– А на тебя возложена почетная обязанность обеспечить мне спокойную работу по спецпоручению.

– Чего?! – завопил Горчаков, переводя взгляд с меня на Синцова и обратно.

– Того. Я же буду работать по серии, а ты будешь расследовать дела района.

Лешка недоверчиво хихикнул:

– Андрюха, скажи ты ей, чтобы так не шутила с пожилым отцом семейства. Меня же кондратий хватит.

Синцов ласково потрепал его по голове:

– Спи спокойно, дорогой товарищ. Девушка правду говорит.

– Предатель! – повернулся к нему Горчаков. – Нас на бабу променял! Вместо того, чтобы поработать со старым другом…

– Ладно, старый, не сердись. Скушай лучше пирожок и перейдем к делу.

Лешка тут же схавал предложенный пирожок и деловито сказал:

– Может, и я на что сгожусь? Рассказывайте.

Андрей вытащил из-за пазухи пластиковую папочку.

– Вот, Маша. Я тебе привез обзорную справку по четырем убоям. Пятый – твой случай, Антоничева. Я на всякий случай и копии фототаблиц захватил.

Я жадно схватилась за бумажки и стала читать.

Иванова, тридцати лет, судя по фотографиям с места происшествия, хорошо одетая привлекательная женщина. Если можно судить о привлекательности по вывернутому от ужаса мертвому лицу. Труп на лестничной площадке третьего этажа, перед лифтом. Рядом с трупом в луже крови – брошенная сумка с продуктами. Сверху, наполовину выпав из сумки, – кошелек.

– Сколько, ты говорил, там было?

Синцов отвлекся от разговора с Лешкой и взглянул через мое плечо на фотографию:

– Около пяти тысяч.

– И никто эти денежки не прикарманил? Даже странно.

– А практически сразу ее муж вышел на лестницу и находился там до самого конца осмотра.

– Понятно. – Я перевернула страницу обзорной справки. – А муж-то сам не при делах?

– Черт его знает. Говорит, что вышел на крики, он же труп и обнаружил. Покрутили мы его и так, и сяк, примерили. Вроде нет, но в подозреваемых оставили. Правда, крови на нем нет, но здесь тот же механизм нанесения повреждений, что и по последнему трупу: захват сзади, прижимает жертву к себе спиной и наносит удары по передней поверхности тела. Эта, кстати, сопротивлялась – видишь, руки все порезаны.

– Может, поэтому и не взяли ничего, кроме цепочки? Она сопротивлялась, кричала, испугались шума, дернули цепочку и бегом?

– Может, и так, но по логике, если это убийство с целью ограбления, сначала должны были дернуть сумку, в которой сверху лежал кошелек. А потом испугаться испугались, но десять ножевых все же успели нанести.

– Согласна. Кроме мужа, версии были?

– Ну, грабители местные. Я кивнула:

– Это понятно. И что?

– По местным я сам поработал, ну, естественно, в контакте с территориалами. Похоже, что чисто. По крайней мере, источники молчат и похожих случаев в окрестностях не было.

– Слушай, а где этот дом? Улицу Левина я представляю, а дом – не очень.

– Знаешь, там возле трамвайной остановки небольшой барчик с игровыми автоматами? С такой яркой рекламой – три семерки, карты, бананы какие-то? Вход с улицы один – в парадную жилого дома и в этот барчик. Игровые автоматы – на первом этаже, сбоку, а чуть дальше – лифт и лестница.

– Так. Пока свободен.

Я стала читать дальше. Анжела Погосян, двадцать три года, убита в субботу, в три часа дня в парадной дома, где на втором этаже живет ее подруга. Труп обнаружен этой самой подругой, которая стояла на лоджии и видела в окно, как Анжела вошла в подъезд, и забеспокоилась, что той долго нет. Выглянув на лестницу, она увидела Анжелу, ползущую по ступенькам к ее квартире. Шуба Анжелы, ее лицо и руки были в крови. Подруга в ужасе выскочила на лестницу, подбежала к Анжеле, но та успела только поднять голову, сказать: «За что?», и тут же скончалась на руках у подруги.

– А криков подруга не слышала?

– У нее была музыка включена громко, на весь дом. Она не слышала даже, как соседи ей в стенку стучали. Соответственно и соседи ничего не слышали.

– А повреждения какие? Ах да, вижу – три удара ножом в грудь и три в спину.

– Я говорил с экспертами, орудие, похоже, одно. С длинным тонким клинком, шубу пробило и причинило проникающие ранения.

– А что это она в сентябре – ив шубе? – встрял Горчаков; в принципе и у меня этот вопрос возникал.

– Да там шуба легкая такая, скорее пальто с отделкой мехом, – ответил Синцов.

– Что взяли у Погосян? – спросила я Андрея.

– Ты будешь смеяться. Анжела была обвешана золотом, как рождественская елка. Ничего не тронуто. В руках у нее была дорогущая сумочка из кожи крокодила, набитая дорогой косметикой. Сумочку нашли у входа в парадную, где на Анжелу и напали похоже, поскольку кровавый след тянулся оттуда, и на внутренней стороне двери парадной – брызги ее крови. Пропал шарфик, шелковый, ее молодой человек ей из Парижа привез.

– Дорогой?

– Ну, франков двести, как он сказал.

– Описание есть?

– Он даже каталог привез нам, где этот шарфик нарисован. У меня на работе лежит, потом покажу.

– А тут какие версии?

– Ну какие? Сама понимаешь, подруга и молодой человек.

– Результат?

– Нулевой. У молодого человека – алиби, с утра сидел в своей конторе на переговорах.

– А подруга?

– С подругой вообще хорошо получилось. Она, перед тем как выйти на лестницу, разговаривала по телефону со своим научным руководителем.

– Под грохот музыки?

– В том-то и дело: она поэтому вышла на лоджию, чтобы спокойно поговорить по телефону, и прервала разговор, чтобы встретить Анжелу, о чем ему сказала. Он так и ждал на трубке.

– А в его показаниях ты уверен?

– Есть еще дополнительное подтверждение. Ее на лоджии видели люди во дворе. Видели, что она разговаривает по телефону, и ее пожилая соседка еще крикнула ей снизу – мол, простудишься, не май месяц.

– Как интересно! А эти соседи не видели, как убийца входил в парадную и выходил оттуда?

– Мы с тобой сходим на место, посмотрим. Сам вход в парадную из двора не виден. К парадной можно подойти от метро, через двор, как шла Анжела, а можно с другой стороны, тогда ни с лоджии не увидишь, кто вошел, ни со двора.

– Хорошо, с фигурантами все понятно. А если это заказ? От той же подруги или молодого человека?

– Может, все может быть.

– А может, это средство воздействия на молодого человека? Он же бизнесом занимается, судя по тому, что сидел на переговорах?

– Он инспектор Морского регистра. Ты сама с ним пообщайся.

– Ладно, разберемся. Что дальше?

– Вот третий случай – самый скверный. Там нет ничего. Все загублено на корню.

– Даже фототаблицы нет?

– Какая фототаблица? Протокола нет. Дежурный следователь был занят, велел участковому оформить, тот тоже куда-то торопился. Короче, «руки вытянуты вдоль туловища, ноги вытянуты вдоль туловища», вот и все.

Горчаков хихикнул.

– Что, так прямо и написано?.

– Ну, это я образно. Так когда-то один следователь в протоколе написал, все смеялись.

– Да уж, – оживился Горчаков. – У нас тут один участковый отмочил, представляешь? Мужик из окна упал, но не насмерть. Вызвали милицию, пришел участковый, обнаружил, что мужик разбился, но жив, позвонил в «скорую», того отправили в больницу. Получаю материал, читаю протокол осмотра: в карманах тела гражданина Иванова паспорт, кошелек с мелкими деньгами, магнитная карта метрополитена. На теле надето – костюм коричневый, носки, ботинки и тэ дэ. Протокол составил участковый Петров. Звоню участковому Петрову, спрашиваю – а что, чувак помер разве, раз ты тело осмотрел? Нет, говорит, живой был. Я просто пока «скорую» ждал, делать было нечего, вот и осмотрел заодно, чего ему зазря лежать? Мужик лежал весь в кровище, с разбитой башкой, а этот у него в карманах ковырялся.

– Ужас, – сказал Синцов.

– Андрей, – спросила я, – ты хочешь сказать, что по этому убийству мы знаем только то, что у тебя в справке написано?

– Практически да, – ответил Синцов. – Я там, конечно, поработал, сделал все, что мог, но многое упущено. Этот труп был обнаружен в понедельник утром на черной лестнице. Там всего две квартиры, и все жильцы с середины дня субботы не выходили из дому. А утром в понедельник пошли на работу и обнаружили труп.

– Что, даже личность трупа не установлена?

– Да, и это самое плохое. Видишь, это первое по хронологии убийство, еще летом. Следователь, ублюдок, даже кисти отчленить не потрудился, а когда я стал эти случаи по городу собирать, уже было поздно. Сгнило напрочь.

– И ничего нельзя сделать?

– Пальцы утрачены безвозвратно. Да она еще похоронена как безродная…

– Он и голову не отчленил для опознания и идентификации?

– Ну а как ты думаешь? Нет, конечно.

– Самому бы голову оторвать! – с сердцем сказал Горчаков.

– Да уж, – вздохнул Андрей. – А когда я ему намекнул, что он неправ, он мне, знаете, что сказал? Мол, что это я так колочусь из-за безродной бомжихи, грохнули ее – воздух чище стал. Типа займитесь делом, а то вы на ерунду время тратите.

– Он еще жив? – Горчаков хихикнул.

– Да куда он денется, вот еще – об него руки пачкать.

– Андрей, – я перевернула страницу обзорной справки, – а почему ты считаешь, что это наш случай?

– Маш, хочешь – верь, хочешь – не верь, интуиция.

– Остальные-то ведь – приличные.

– Но если подходить строго, то почему бы нет? Смотри: парадная, хоть и черной лестницы, женщина, хоть и бомжиха, время убийства – суббота, по заключению судмедэкспертизы. Шесть ножевых ударов в спину.

– А что взяли?

– Из материалов дела мне этого узнать не удалось. Но я поговорил с экспертом, он мне сказал, что на шейке у покойной вдавленная борозда, ну, похоже, что цепочку срывали. Так вот, я вышел на место, полазил по этой черной лестнице и под батареей нашел несколько звеньев цепочки из белого металла.