Текст книги "Наследники графа. Александрин"

Автор книги: Елена Тюрина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Моя девочка! – дочь графа пощекотала зверя под мордочкой.

– Господин де Монфор, у вас же нет детей? – вдруг повернулась графиня к Мишелю. – Но рано или поздно будут. Поэтому вам следует научиться их кормить. Берите ее на руки и кормите.

Шевалье слегка растерялся. Взяв пучок укропа, протянул животному.

– Дадим ей это.

– Если она будет так питаться, то скоро сдохнет, – скептически произнесла Анна. Она поднялась, взяла у служанки Генриетту и решительно приблизилась к де Монфору. Он ощутил запах ее духов – какой-то свежий цветочный аромат.

– Давайте, я посажу ее вам на колени.

Мишелю ничего не оставалось, как подыграть. Он взял животное, графиня заботливо поправила на обезьянке платьице и предупредила, чтоб та хорошо себя вела.

– Монфор, что вы ей сделали, что она так над вами издевается? – поинтересовался граф. – Бедного герцога Бофора она так чуть до истерики не довела за то, что он неудачно пошутил по поводу ее прически.

– Даже не знаю, дорогой друг, чем вызвал такое отношение, – серьезно ответил шевалье. – Ну что ж, покормлю я вашу обезьяну.

Однако Генриетта отнеслась к нему совсем не дружелюбно. Она принялась раскидывать еду, а потом опрокинула бокал с вином прямо на штаны де Монфору. Запах спиртного видимо еще больше разозлил животное. То, что случилось дальше, стало настоящим шоком для посланника кардинала.

С резким визгом обезьяна вдруг напала на мужчину, вцепившись лапками в его пах, вонзая цепкие сильные пальчики с коготками в мошонку. Гасконец чуть не вскрикнул от ужаса и боли, схватил животное, пытаясь оторвать от себя в страхе перед ее крепкими острыми зубами. Но Генриетта лишь глубже вонзила ногти в его тело. На глазах де Монфора выступили слезы. Он был готов отдать и сделать все, что угодно, лишь бы кончилась эта невыносимая пытка.

Догадавшись, что происходит, никто уже не улыбался. Даже графиня. Она, не двигаясь, наблюдала за происходящим. Граф, смерив испепеляющим взглядом жену и дочь, быстро встал и забрал обезьяну, которая при виде хозяина успокоилась и перебралась к нему на руки.

– Унесите, – сказал он служанке. – И чтоб я ее больше не видел.

Монфор никогда в жизни не чувствовал себя более униженным. Но, к счастью, о досадном недоразумении никто не вспоминал.

Переодевшись, Мишель вернулся в гостиную, где, между тем, начался настоящий домашний концерт. Графиня играла на клавесине, а Александрин исполняла какую-то задорную песенку. Держалась дочь графа так гордо, словно всеобщее внимание только придавало ей уверенности.

Шевалье некоторое время с замиранием сердца следил за тем, как жена друга сидит за клавесином, грациозно постукивая ножкой с такт музыке. Рафаэль же, в свою очередь, с благоговейным восторгом внимал пению дочери графа.

Затем все принялись уговаривать хозяйку саму спеть что-нибудь. Кроме де Монфора, которому все еще было неудобно за случай с обезьянкой. И графиня все-таки согласилась. Но с условием, что аккомпанировать ей будет супруг.

– Граф, вы и на клавесине играете? – изумился дон Саласар.

– Представьте себе. Даже лучше, чем на гитаре, – ответил де Куси.

Анна запела, и все невольно подались вперед. Какой голос! Сильный, высокий, летящий! Ее слушали не только гости, но и притихшие слуги, которые за секунду до этого внесли напитки и сладости.

Анна была в ударе. Она уже давно очаровала всех гостей, но сегодня благодаря ее великолепному вокальному таланту это очарование во стократ усилилось.

Граф и графиня даже исполнили одно произведение в четыре руки. В этом было столько гармонии, какого-то тепла и единения, что Монфор помрачнел. Он не желал этой паре ничего плохого, но не мог совладать с непонятно откуда взявшейся ревностью, которая рвала душу.

Анна же так увлеклась всем происходящим, что с легкой ностальгией вспомнила свое отнюдь не счастливое детство. Когда-то она, будучи воспитанницей монастырской школы для девочек, пела в церковном хоре. Первый раз очень волновалась. Ей нужно было исполнить один из гимнов в честь рождения Сына Божьего Иисуса. Очень бледная и худая девочка стала у алтаря и запела. Платье послушницы было ей коротко – из рукавов виднелись тоненькие запястья. Но невозможно было не любоваться ее ярко голубыми очами и доходившими девочке до талии светлыми волосами. Усиленный хорошей акустикой помещения, голос был невероятно силен и звонок. Прихожане слушали как зачарованные.

Потом все так ее хвалили и восхищались ею, что мать-настоятельница поспешила увести ребенка, боясь, что в ее сердце это посеет зерно тщеславия. Она не догадывалась, что зерно тщеславия не только было посеяно, а уже разрослось буйным цветом…

Наконец наступила ночь. Когда Монфор уже собирался лечь спать, дверь в его комнату тихо отворилась. Он как раз закончил умываться и, повесив на спинку стула полотенце, оглянулся. Стоял с голым торсом, одетый лишь в нижние штаны. Графиня остановилась в дверном проеме и как-то странно смотрела на него.

– Что, еще что-нибудь придумали? Может, теперь собаку на меня натравите? – холодно проговорил он.

– Она вас сильно поранила? – спросила даже, как показалось шевалье, с некоторым сочувствием. Может и правда не желала, чтоб до такого дошло?

– Нет, все нормально, – уже более мягко ответил мужчина.

– Бедняжка… Я совсем не думала, что так получится, уверяю вас!

– Ладно, забудьте.

– Пожалуй, так и сделаю.

Ее насмешливая улыбка окончательно привела его в замешательство. Графиня явно хотела сказать еще что-то, но колебалась. Потом все-таки ступила в комнату, прикрыв за собой дверь.

– Надеюсь, вы не решили, что я хотела вас сегодня утром?

– Ну что вы, даже в мыслях не было, – спокойно сказал он.

При этом его глаза с наглой откровенностью скользили по ней сверху вниз.

– Это прекрасно, что мы правильно понимаем друг друга, – усмехнулась она.

Как она соблазнительна! Мишель вспомнил ее появление в купальне, и вновь представил себе, как спускает лиф платья, открывая ее нежные груди, и ощутил вкус ее кожи, губ, языка… В животе шевалье начал сворачиваться тугой комок возбуждения. Он даже подался к ней, но Анна сделала шаг к двери.

– Кстати, насчет вашей попытки переманить моего мужа на сторону Мазарини… – сказала, уже выходя. – Как можно так сглупить? Да, мой дорогой, вы оказались крайне неосмотрительны. Человек, который мечтает когда-нибудь сделать блестящую карьеру при дворе, не должен совершать таких безрассудных поступков.

Перед глазами то и дело всплывали картины этих нескольких дней – поразившая его встреча с графиней, оживленная и язвительная Анна в разговоре с испанцем, беззащитная и теряющая рассудок в его объятьях, ее показное веселье во время импровизированного концерта, неуловимые нежные взгляды и прикосновения, которыми они постоянно обмениваются с графом, и наконец, графиня, насмешливая и ироничная в его комнате… Монфор почти всю ночь пролежал без сна, терзаясь от сознания того, что она возносится сейчас к вершинам блаженства, утомленная и пресыщенная ласками своего мужа.

На следующий день дон Саласар с сыном должны были покинуть замок графа де Куси. Но утром Арман неожиданно сообщил, что ему тоже придется уехать на пару дней, поэтому он проводит их. На самом деле графу предстояла очередная встреча с фрондерами, которые планировали организовать побег герцога де Бофора из Венсенского замка. И естественно всего этого он никому не сказал. Сославшись на неожиданные дела, Арман попросил Монфора дождаться его возвращения, и покинул замок рано утром.

Во время встречи он, конечно, сообщил остальным о визите посланника Мазарини.

– Думаете, этот человек опасен? – нахмурился принц Конти.

– Вряд ли. Монфор беспринципный карьерист. Ему все равно за кого драться, – пожал плечами граф.

Известие о том, что случилось несчастье, пришло на следующий день вечером. Графиня сидела в кресле в гостиной. Ее волосы были заколоты таким образом, что локоны спускались густыми волнами вдоль лица на грудь. На графине было мягко отсвечивающее в свете свечей золотом парчовое платье.

Монфор, стоявший напротив, вдруг опустился рядом на колено, положив ладонь на ее пальцы.

– Сударыня… – с бесконечной печалью говорил он. – Позвольте сказать вам. Я приехал сюда не для того, чтобы воевать с вами или чтобы как-то опорочить вас.

Вся его наглость, что так злила ее, куда-то улетучилась. На ее место пришла мрачная тоска. Графиня внимательно посмотрела на шевалье.

– Мне кажется, я вас люблю, – не дождавшись ответа, проговорил он.

Анна отвела глаза и нервным движением освободила свои пальцы из его руки.

– Граф и догадываться не должен, – сказала сухо.

– Не тревожьтесь, то, что случилось здесь, умрет навек.

– Так уж и навек? – бросила она холодно.

– Да, – словно не слыша издевки в ее тоне, кивнул Мишель.

– Он мне очень дорог… – вдруг тихо сказала Анна.

– Так дорог, что вы даже жили в Испании в разных домах? – не выдержал де Монфор.

Повисло странное молчание. Он ждал. Графиня чуть заметно вздохнула, собираясь что-то сказать, когда дверь в комнату распахнулась, и запыхавшийся слуга в запыленном от долгой езды верхом костюме вбежал в помещение. Молодой человек поклонился. Графиня встала.

– Почему вы приехали один? Где Ангеранн?

Слуга молчал, опустив голову.

– Мне велено передать это письмо его сиятельству, – наконец сдавлено проговорил он. – Это послание от господина Кромвеля.

– Граф уехал. Вы можете объяснить, что случилось?

Слуга нерешительно переминался с ноги на ногу, робея под взглядом графини.

– Господин виконт… Он погиб во время боя с королевской армией.

Лицо графини стало каменеть прямо на глазах. Вмиг словно тень накрыла.

– Что? – только и выдохнула женщина.

Пытаясь осознать это страшное известие, она на секунду замерла. Как можно было поверить в такое? Как? Зачем? Умер Ангеранн, а земля разверзлась перед его матерью… Графиня вскрикнула. Громко и коротко, как от рванувшей боли. Начала оседать и упала бы на пол, если бы не подхватившие ее мужские руки. Монфор прижал Анну к себе. Она рыдала, билась, захлебывалась плачем, в то время как он с силой обнимал ее, пытаясь успокоить. Но сколько бы не утешал, графиня никак не могла остановиться. В памяти так и стоял Ангеранн – маленький, светловолосый, скромный ребенок, совсем не похожий на отца и совершенно не такой уверенный в себе, как ее второй сын Армэль. Так горько ей было, и страшно, и жаль сына! И казалось, что никогда к ней больше не вернется ее прежняя жизнь. Наконец перестав упираться, горячим от слез лицом она уткнулась, как слепая, Мишелю в плечо в том месте, где оно переходило в шею. Он чувствовал ее дыхание на своей коже, гладил ее по волосам, вздрагивающим от рыданий плечам, спине.

Какая огромная беда так неожиданно обрушилась на нее! На нее одну, ведь никто больше так остро как она, мать, не ощутит эту потерю. Монфор даже подумал: хорошо, что она смогла сорвать первую боль слезами. Хуже, если бы затаила все в себе. Именно это больше отвечало ее характеру.

Не знал, сколько он так простоял с ней, прижимая к себе свою мечту … Он шептал какие-то слова утешения, которые, конечно, сейчас ничего не значили. Но тихий звук его голоса, ощущение сильного плеча рядом постепенно немного успокоили графиня. От долгого плача на нее нашло какое-то оцепенение. Анна просто уже не могла рыдать, поэтому чуть слышно вздыхала, постанывала, не решаясь оторваться от этой поддерживающей ее опоры. Она не чувствовала, как нежно он целует ее волосы, виски, лоб, как мягко его рука прижимает ее за талию к его телу. Она просто хотела спрятаться от всего мира…

В это время Александрин скакала на лошади по лесной тропинке. Ей навстречу ехал верхом на белом жеребце молодой человек. По виду он был на три-четыре года старше ее. Темноволосый, зеленоглазый, юноша был довольно хорош собой. Увидев его, девочка улыбнулась.

– Александрина, я так рад вас видеть! – воскликнул он.

– Это взаимно, Филипп, – ответила она.

Ее взгляд говорил о многом. Юная дочь графа де Куси и не пыталась скрыть, как ей нравится сын вельможи, чьи владения располагались по соседству. Иногда юноша приходил в замок к графу, чтобы навестить девочку, но его воспринимали только как друга дочери.

– Знаете, Филипп, отец хочет подарить мне на шестнадцатилетние имение! – сообщила она в восторге. – Я слышала, как они с мамой обсуждали это. Уверена, что у меня будет самый красивый дом!

– Это же великолепно. А я рассчитываю быть в нем первым гостем, – лукаво прищурившись, сказал юноша.

– О, безусловно, – одарила его прелестной улыбкой девочка. – Только еще так долго ждать!

«Первый гость… Знал бы граф, какие намеки позволяет себе этот ее ухажер. И что она эти намеки прекрасно понимает», – подумал ехавший на почтительном расстоянии слуга-охранник, сопровождавший юную красавицу во время конных прогулок.

– Батюшка грозится меня отдать замуж по своему выбору, – с печалью вдруг сказала Александрин, – Но я думаю, просто пугает. Не может же граф родную дочь за нелюбимого заставить идти?

Никто в замке и подумать не мог, что у двенадцатилетней Александрин и шестнадцатилетнего Филиппа уже практически роман. Детская первая любовь… Увы, молодые люди еще не знали, какие испытания им уготованы! Через четыре года руки девушки для своего сына попросит маркиз де Ла Рискаль. Этот союз будет очень выгоден обеим семьям. Поэтому граф даст согласие, и они с маркизом решат как можно скорее познакомить будущих жениха и невесту. К слову, кандидатуру друга детства дочери – сына барона де Брионе, чьи владения примыкали к землям графа де Куси, – граф не рассматривал в принципе, о чем и сообщит ей в категоричной форме. До самого дня сватовства юная Александрин не проронит ни слова против. И лишь когда ее будут наряжать в великолепное праздничное платье, а граф и графиня войдут в ее комнату чтобы посмотреть, как идут приготовления к встрече гостей, девушка мрачно произнесет:

– Хороша же невеста. Любит другого.

Граф промолчит, и тогда повернувшись к нему, девушка добавит:

– Невеста с приплодом.

Непорочность и чистота невесты всегда были одними из главных условий для заключения брака между дворянами. Для любого вельможи важно, чтобы в жены ему досталась чистая дева, потому и блюдут так строго честь дочерей все знатные роды. Потеря невинности до брака, а уж тем более беременность – настоящий позор для семьи девушки. А когда все это открывается прямо накануне сватовства… Что может быть хуже?

– Совсем с ума сошла, – графиня только заморгала длинными ресницами, глядя на дочь.

На побледневшем лице Анны в тот момент выразилась растерянность и настоящий страх. Глянула на мужа, словно не видя его, и ее светлые глаза потемнели от напряжения. То, как переменилось и побагровело лицо графа, не на шутку испугало и Александрин, и графиню. Он застыл, словно не веря своим ушам. А потом буквально взревел от ярости. Своеволие и нечистота дочери не просто стали на пути брачного договора, но и поставили его в ужасное положение. Ведь ему придется как-то объяснять маркизу, почему их уговор должен быть разорван. Девушке стало страшно, что отец убьет ее. Графиня бросилась к мужу, заслоняя от него стоявшую опустив голову дочь – такую нежную и хрупкую в своем атласном платье цвета слоновой кости. Сама боялась его, но страх за ребенка пересиливал.

– Арман, остановись! Это же наше дитя! Если ее погубишь, никогда себе не простишь!

Граф кричал, что та опозорила его и что он запрет ее в монастыре. Грозился уничтожить Филиппа за то, что подло поступил с оказанным ему доверием. Вон чем ответил на дружбу и теплое отношение в замке Куси. Конечно, забыл граф, как сам когда-то в юности всех молоденьких служанок перепробовал. Да и одно дело служанки, а другое – графская кровь. Ни о какой любви и слышать не хотел.

Александрин беззвучно рыдала. Это она предложила Филиппу такое развитие событий, решив, что если понесет от того, кого сама выбрала себе в мужья, другого выхода у отца не будет, как отдать ее за него замуж.

С трудом вымолит тогда пощаду для дочери графиня де Куси. Чуть ли не в ногах у мужа будет валяться, лишь бы не сослали ее младшее непутевое чадо в монастырь, а дали выйти замуж за любимого.

Но до всего этого было еще долгих четыре года, и сейчас девочка просто предложила Филиппу отужинать у нее дома.

– Отец должен уже скоро вернуться, и Армэль утром прислал слугу с сообщением, что будет дома к вечеру. Он по дороге заехал к какому-то своему товарищу. А еще у нас в гостях друг отца. Они с батюшкой когда-то служили вместе.

Граф де Куси тоже во весь опор мчал домой. Он уже знал о том, что случилось. Звеня шпорами, Арман почти бежал к гостиной, где, как сказали слуги, находилась его жена. Анри спешил следом. Когда граф и аббат вошли, им открылась уже известная нам картина – стоявший посреди комнаты де Монфор, прижимавший к себе графиню. Она подняла голову и обернулась на звук шагов. Сердце графа пронзила острая боль, когда он посмотрел в ее заплаканные глаза. «Как же я мог оставить тебя одну в такой момент», – мысленно корил он себя.

Завидев мужа графиня, потянулась к нему, как маленькая девочка тянется к отцу. Граф обнял супругу, потом опустился на диван, усадив ее к себе на колени, успокаивая как ребенка, тихонько покачивая.

Он – ее опора, ее любовник, ее муж и союзник. Вздохнув, Анна мысленно поблагодарила его за мудрость, силу, а более всего – за любовь. «Мне повезло, – подумала она. – Мне так повезло, что он у меня есть. И об этом я всегда буду помнить».

Она положила голову Арману на плечо. Ее пальцы утонули в пене кружев роскошного жабо у него на груди. Казалось, что уже все слезы выплакала, но сейчас опять так и хлынули. Плакала, прижимаясь к мужу, обняв его за шею и не стыдясь никого. Почему-то в памяти графа всплыл момент их венчания. Как в старой церкви, в дымке трепещущих свечей, только для них двоих звучали мудрые и вечные слова священника…

Никто не обратил внимания на тихо вошедших и растерянно застывших в стороне детей – Александрин и ее друга. Но когда за дверью послышался топот, аббат Дюамель-Дюбуа быстро шагнул ко входу.

– Кто там? – Анри собирался прогнать наглеца, так шумно врывающегося в гостиную.

– Виконт Армэль Валентин де Куси де Монмирай! – шутовски отрекомендовался юноша, войдя, снимая шляпу, кланяясь и делая ею круг, так что перо подмело пол.

Монфор поразился – до чего на графа похож! А улыбнулся – что-то от графини в лице мелькнуло. Глядел дымчатыми глазами из-под темных бровей, а все в молчании смотрели на него.

– Что произошло? – едва слышно спросил Армэль.

Он уже понял – что-то не так. Даже сам воздух был пронизан ощущением беды.

– Ваш брат Ангеранн погиб, – ответил аббат.

Александрин заплакала и Филипп принялся ее успокаивать.

– Как это случилось? – виконт побледнел.

– На поле боя.

Будущее пугало его. Еще вчера он не задумывался ни о чем. Его опорой были родители и брат. И вот, так неожиданно он навсегда потерял Ангеранна… Как же странно, что в один момент можно лишиться родного человека. И виконт понимал, что это не последняя его потеря. Еще не расцвело, когда Армэль поднялся с постели, зажег свечу и, опустившись на колени перед распятьем, стал молиться. Юноша еще не ведал о том, какая ему уготована блистательная и благородная судьба.

Глава 6 Неосторожные слова

1652 г.

В церкви было очень холодно. Толстые восковые свечи горели чуть потрескивая. Приглушенно пел хор. В какой-то момент воцарилась тишина: священник подошел к алтарю и начал церемонию…

Александрин Соланж де Куси, нежная, трепетная маленькая мадемуазель, наряженная в сверкающий атлас, алмазы и жемчуга, стала баронессой де Брионе тихо и без лишнего пафоса. Свадьба была подготовлена очень быстро, на торжество пригласили только самых близких. Весь день свирепствовала гроза. Природа негодовала по воле Господа, а вот отец невесты был хмур и угрюм по вполне понятным причинам – не такого мужа он хотел для дочери. Она вызвала его гнев, ослушавшись его воли, и мало того – забеременев от своего ухажера. Собственно, это обстоятельство и послужило причиной торопливой церемонии. Граф де Куси даже не пытался сделать вид, что рад за дочь. Но, несмотря на явное нерасположение к нему со стороны отца Александрин, Филипп де Брионе не мог насмотреться на свою девочку-жену. Он безумно любил ее и это невозможно было не заметить.

Когда свадебная процессия приехала из церкви в замок Брионе и гости сели за столы, Арман выглядел безразличным к происходящему и довольно невежливо игнорировал попытки новых родственников с ним пообщаться, всем своим видом давая понять, что все это у него особой радости не вызывает.

Ближе к вечеру, уже отведав практически всех сортов вина, которое подавалось к столу, он стал периодически язвительно подшучивать над теперь уже мужем дочери, норовя поставить того в неловкое положение. Всех, кто хорошо знал графа де Куси, удивляло такое его поведение, ведь он всегда отличался умением вести себя в обществе и невероятным самообладанием. Графиня как могла, сглаживала жестокие высказывания мужа, переводя их в шутку, но при этом сверля его возмущенным взглядом. На помощь ей пришел виконт де Куси, обратив внимание гостей на себя. Он танцевал практически со всеми присутствующими дамами, отпускал остроты и развлекал гостей смешными историями.

– Виконт, вы окончательно выбрали стезю священнослужителя? Неужели вас не прельщают соблазны мира?– кокетливо поинтересовалась Эжени – кузина Филиппа де Брионе, яркая брюнетка с зелеными глазами.

Молодой человек вздохнул и мягко произнес:

– Вы имеете в виду женщин?

Девушка многозначительно улыбнулась и вместо ответа вдруг прямо спросила:

– Сейчас задам безумно наглый вопрос. У вас есть любовница?

Настала очередь Армэля многозначительно улыбнуться и промолчать. Юноша склонил голову, пряча задорно блеснувшие синие-пресиние глаза. Виконт незаметно перевел тему разговора. Он забавлял молодежь, собравшуюся возле него в дальней части зала, рассказывая смешные случаи из жизни Александрин. Правда теперь сестра не так болезненно реагировала на них, как в детстве, а тоже покатывалась со смеху вместе со всеми.

– Армэль, вы еще расскажите свою любимую историю про пони, – бросил граф, заметивший, что его сын сел на своего любимого конька. – Ее уже все выучили наизусть но, может, найдется кто-то, кто не знает. Сам научил сестру глупости и сам посмеялся – бесподобно.

– Граф, вы ужасный ворчун! – притворно надув губки, заявила Эжени. – Давайте, Армэль, про пони!

Виконт пропустил колкость отца мимо ушей.

Видимо плохое настроение было только у графа де Куси. Остальные гости веселились и, как и подобает в такой день, от всего сердца поздравляли новоиспеченных мужа и жену.

Прохаживаясь среди гостей юная баронесса обратила внимание на смешного напыщенного невысокого человечка в парике.

– …Он армянин, – презрительно говорил он о ком-то.

– Кто такой армянин? – поинтересовалась Александрин у мужа.

– Армяне – это такой древний народ, проживающий на Кавказе, – стал рассказывать ей Филипп. – Они внешне схожи с нами, французами. Такие же темноволосые и темноглазые, с прямыми или чуть с горбинкой носами.

– Хм, я француженка. Но у меня светлые волосы и глаза. Когда мне было шесть, я сбежала из дому и отправилась гулять по улицам Мадрида. К слову, до сих пор удивляюсь, как долго взрослые могут не обращать внимания на пропажу ребенка, – повествовала новоиспеченная баронесса. – Я улизнула незаметно, бродила среди домов, каких-то грязных канав и нищих. Потом меня обступила местная детвора – дети простолюдинов. Они удивлялись, что я такая светлая, а они все смуглые и черноволосые. Трогали мои волосы, говорили, что похожа на куклу. Мне было страшно. Правда моя гувернантка меня быстро нашла и отвела домой, строго наказав никому об этом побеге не рассказывать, а то бы ее выгнали.

Вскоре гостям подали десерт – цукаты, персики, желе и прочие сладости. Большим сюрпризом для всех стало необычное для Франции лакомство – горячий шоколад.

– О шоколад! Какая прелесть! Я много слышала о нем, но никогда еще не пробовала, – с восторгом сказала Эжени де Брионе.

– Это графиня любит, я такое не ем, – скептически заметил граф де Куси – Рецепт этой гадости испанцы скрывают, пришлось специально приглашать кондитера из Мадрида.

– Граф, вы приехали на свадьбу дочери чтобы поворчать? – подняла брови девушка.

– Не только. Еще выпить.

– Вы потрясающий мужчина! Обожаю вас!

– Эжени, флиртуйте не так явно, – усмехнулся Арман.

Девушка хихикнула.

Графиня де Куси беседовала в это время с нескольким дамами, рассказывая о том, что впервые попробовала шоколад в Мадриде и с тех пор влюбилась в него. Хотя многие, отведав необычный десерт, недовольно морщились – он оказался совсем не сладким, а скорее горьким.

– Я не могу понять графа до конца. Он закрыт, не улыбчив, ироничен, – говорила Эжени Армэлю.

Виконт хотел что-то ответить, но в этот момент его отвлекла графиня де Шаре – отвратительная пожилая дама, от которой разило так, словно она никогда не меняла исподнего. Эжени удивляло, как у Армэля хватает терпения общаться с ней, да еще и на скучные религиозные темы. И как он не замечает бесстыжего взгляда, которым эта старуха его периодически окидывает!

Вечером из отъезжающей кареты Анна наблюдала за провожавшими гостей бароном и баронессой. Александрин веселая, нарядная, невероятно прекрасная, дурачилась как ребенок – сорвала с мужа шляпу и побежала, смеясь. Надеялась, что он бросится следом. Но у того хватило ума этого не делать. Лишь стоял, улыбался. «Стыд какой», – подумала графиня. Ей не по душе был этот скоропалительный брак дочери. Но то, какой несчастной становилась девушка при виде своего отца и то, как вел себя с ней и Филиппом граф де Куси, вынуждало графиню проявлять дипломатичность, чтобы не усугублять и так напряженную ситуацию. Она злилась на Александрин и одновременно испытывала к ней жалость. За весь день отец и дочь практически не разговаривали, за исключением того момента когда он, согласно традиции, подвел ее к алтарю.

Еще грядет череда торжеств, после чего Александрин и Филипп отправятся во Флоренцию. А через полгода у них появится ребенок…

Вернувшись в замок почти ночью, граф сбросил нарядный, расшитый золотом камзол, и, прохаживаясь по гостиной в одной кружевной рубашке и, то и дело наливая себе еще вина, болтал с аббатом Дюамелем-Дюбуа. К слову, де Монфор не смог приехать на свадьбу дочери друга, хоть и был приглашен. Он прислал письмо с поздравлениями и извинениями, в котором ссылался на невозможность приехать из-за службы. Анри высказал мысль, что это просто повод, а истинная причина нежелания шевалье приезжать кроется либо в различии политических взглядов либо в чем-то другом…

Когда Арман наконец поднялся в свою спальню, жены там не было. Граф озадаченно обвел взглядом комнату и, пошатываясь, направился на половину графини. В ее покоях свечи не горели – значит, уже спала, не дождавшись его. Скинув одежду, он бросился на кровать и привлек к себе супругу. Но неожиданно для него она отвернулась, плотнее закутавшись в одеяло.

– Я устала, – проговорила графиня холодно.

За все время, что они были вместе, практически не было случаев, когда она отказывала ему. Разве что если плохо себя чувствовала. Арман разозлился.

– Устали рисоваться перед гостями, делая вид, что рады породниться непонятно с кем?

– Устала лицезреть ваше ужасное поведение, позорящее и унижающее нашу дочь.

– Вот как, значит? «Унижающее нашу дочь», – передразнил он. – Не нашу, а вашу. Вы ее родили от кого-то другого, потому что у меня такой глупой дочери быть не может.

Анна приподнялась на локте и застыв смотрела на мужа. В лунном свете, падавшем на постель, он отчетливо видел, как изменилось ее лицо. Когда неожиданно получаешь удар в живот – вот, пожалуй, с чем отдаленно можно было сравнить чувства графини. Но у нее хватило сдержанности не устраивать скандал и не броситься вон. Она лишь сказала после долгой паузы каким-то чужим голосом, звук которого поразил ее саму:

– Думаю, после таких слов мне лучше покинуть ваш дом.

Он промолчал.

Графиня уехала рано утром. Арман видел из окна, как она садилась в карету. Будучи довольно закрытым, гордым и злопамятным человеком, он никогда не просил ни у кого прощения. Но сейчас душа рвалась туда, вниз, он даже бросился уже к двери, потом услышал, как застучали лошадиные подковы и зашелестел под колесами гравий – карета отъехала. Графом овладело отчаянье. Душа, казалось, распята или растоптана… Внутри что-то сдавило. Арман схватился за грудь и застыл, припав к стене спиной. Вошедший слуга успел заметить испуг на его побледневшем лице. Впервые в жизни им овладело настолько сильное, практически осязаемое чувство страха. Сердце никогда не беспокоило графа де Куси.

Несмотря на непрекращающуюся боль в груди, он весь день пил с другом. После обеда Анри уехал, Арман же решил, что надо прилечь и немного отдохнуть. Раньше не отдыхал днем, но это давление в области сердца никак не проходило. Сон не шел. Мысли снова вернулись к жене. Куда она поехала? В Париж? Неужели так сильно обидел ее? Сам уже смутно помнил, что наговорил ночью. Решил завтра же отправиться следом. Но к вечеру ему стало намного хуже. Задыхаясь, хрипя, позвал Санчо. Тот явился незамедлительно и застыл в шоке, видя, как исказились черты лица его господина. Арман уже не слышал, как суетились вокруг слуги и как приехал доктор. С ним случился сердечный приступ.

Карету и лошадей графиня прислала назад, когда наняла почтовых…

В казарме, как обычно, стоял шум и царило оживление. Кто-то отпускал сальные шутки или хохотал над ними, кто-то спал, громогласно храпя, кто-то чистил оружие или сапоги. Де Монфор играл в карты с двумя солдатами и ему очень везло. Он выиграл подряд два раза. Вчера так и не добрался до своей квартиры и друзья после бурной попойки притащили его сюда.

– Вам сегодня несказанно везет! – с завистью произнес один из солдат, наблюдавших за игрой.

– Если бы мне еще не было так плохо, – посетовал шевалье. – Десять дней пить – это вам не шутки.

С приходом к власти Мазарини, сначала умело продолжавшего политику Ришелье, французская армия одержала ряд побед над испанцами в длившейся тогда войне. Но когда во Франции началась гражданская война, названная Фрондой, во время которой против кардинала выступили не только ремесленники, купцы и крестьяне, но и знать, желающая вернуть привилегии, отобранные у дворян Ришелье, дела Мазарини значительно ухудшились. Войско редело с каждым днем, офицеры пьянствовали ночи напролет, интенданты воровали. Ни о каком благополучии, силе и процветании армии говорить не приходилось…