Текст книги "Мышка Йоле (книга первая)"

Автор книги: Елена Слынько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Елена Слынько

Мышка Йоле

(книга первая)

Глава 1

Unglück ist nicht, dass man nie ganz eins werden kann. Unglück ist, dass man sich immerfort verlassen muss, jeden Tag und jede Stunde. Man weiß es und kann es nicht aufhalten, es rinnt einem durch die Hände und das ist Kostbarste, was es gibt, und man kann es doch nicht halten. Immer stirbt einer zuerst. Immer bleibt einer zurück.

(Erich Maria Remarque)

Несчастье в том, что невозможно слиться до полного единства и приходиться расставаться каждый день и каждый час. Знаешь это, и всё же не можешь удержать любовь, она утекает сквозь пальцы, но она – самое драгоценное, что есть на свете, и всё же её не удержать. Всегда один из двух уходит раньше другого. Всегда один из двух остаётся.

(Эрих Мария Ремарк)

Закончился ещё один день отчаянно нелюбимой им осени. Осень всегда наводила тоску, какой бы красивой не была, а тут ещё и бесследно исчез единственный любимый на всём белом свете человек. Полная безнадёга, серость и пустота. Будущее, да и настоящее затянуто свинцовыми тучами, как и ночное небо над головой, ни звёздочки, ни просвета. Хотя представить, что её уже нет в живых, тоже не мог, просто не имел на то права. Он должен верить! Она должна быть жива! Пока есть хоть слабенькая, тускнеющая с каждым часом искорка надежды, он заставлял себя верить и искать. Он не видел своими глазами её неживого тела, а значит, она жива! От полного уныния спасала только работа. Всё свободное время от поисков, он до предела загружал работой. Самое страшное время – это ночь, одинокая бессонная ночь дома или в клинике, в своём кабинете. Нормально спать не мог уже давно, забывался и отключался на пару часов, хорошо, если без муторных или кошмарных снов, а потом опять поиски или работа до полного изнеможения и отупения.

Утром была крайне сложная операция, слава богу, успешная, на открытом сердце мальчику трёх лет с врождённым комбинированным пороком аортального и митрального клапанов. Декомпенсация явная, и все доступные бесплатные клиники отказали сироте-детдомовцу в помощи. А на платную операцию, естественно, не нашлось средств. Закон джунглей – выживает сильнейший. Государство любящее помогать всему миру и кричащее об этом на каждом углу, но не желающее найти средства или бесплатно подарить жизнь ребёнку, брошенному родителями сразу после рождения, заслуживает ли оно уважения? Создаются благотворительные фонды большей частью для отмывания денег и получения налоговых льгот, либо элементарно для личного обогащения с переводом средств в офшоры, и крайне редко из благородных побуждений. Во всяком случае, он знал лишь два крупных благотворительных фонда, реально помогающих нуждающимся в дорогостоящем лечении детям, но детдомовцев в числе счастливчиков были единицы. Эрнст сотрудничал с этими двумя фондами, но не деньгами, а именно оперативным лечением по профилю его клиник или поставлял бесплатно лекарства, обеспечивал нахождение в реабилитационных центрах. Собирают средства, и оказывают помощь гораздо чаще простые люди, зарабатывающие копейки, знающие не понаслышке о нужде и безысходности от невозможности спасти жизнь близкого человека из-за нехватки денег в государстве, где гражданам гарантирована бесплатная медицинская помощь конституцией. Хотя трёх-четырёх зарплат среднего пошиба слуги народа хватило бы для оплаты лечения как минимум двум малообеспеченным тяжелобольным. Сотрудники же российской клиники Эрнста Генриховича постоянно выискивали по своим каналам или с помощью фондов людей, которым больше некому было помочь, не только детей, и брали их на бесплатное высококвалифицированное лечение, после коллегиального рассмотрения. Он не делал рекламы работы своих сотрудников, для процветания и увеличения доходов клиники. Они просто работали, так как считали нужным и результаты их деятельности говорили сами за себя. В отделениях не было свободных мест уже больше шести лет. Эрнст не страдал приступами альтруизма или жалости, просто считал, что у каждого должен быть шанс сделать доброе дело и у каждого должен быть шанс получить помощь. Ему совершенно не было надобности в налоговых льготах именно в этой стране, хотя как преуспевающий бизнесмен был не против них. Не было потребности в причислении его к святым или в простой благодарности, просто так было правильно, это было принципом его жизни и его предков.

А состоятельные пациенты платили очень немалые деньги по всему миру, чтобы пройти обследование или пролечиться в клиниках его корпорации. Почему? Потому что репутация корпорации безупречна на протяжении более двух сотен лет, а история его рода насчитывает около восьми ста лет, потому что гарантированно получишь необходимую помощь, без лишних раскруток на дополнительные расходы и ненужные процедуры. Потому что престижно быть клиентом корпорации. Потому что владелец корпорации Эрнст Генрихович был молод, сказочно богат и невероятно талантлив, как врач и администратор, и пусть даже не личное знакомство с ним всё равно повышало личный рейтинг клиента. А ещё барон фон Вельден пока не женат и был весьма лакомым куском. Заполучить его в мужья стало своего рода олимпийским соревнованием, но пока главный приз свободно разгуливал по свету и не собирался сдаваться. Вернее, он готов сдаться в любой момент, даже мечтал об этом, но той, которую безответно любил, и которая его, скорее всего, ненавидит и не полюбит уже никогда.

Эту клинику в родном городе матери он открыл семь лет назад и ни разу не пожалел о сделанном шаге. Корпорацию клиник, несколько заводов по производству и разработке медицинского оборудования, банки Вельден унаследовал от родителей. Его готовили к этому с раннего детства, и родители смогли воспитать сына с повышенным чувством ответственности за людей, которые у него работают, за людей, которые обращаются за помощью. Он просто не мог позволить себе работать плохо потому, что не умел и не позволял этого своим подчинённым. Отец внушил ему и то, что довольно много людей будут хотеть использовать его в своих интересах, либо действовать силой, либо подлостью, либо хитростью. Эрнст рано понял, что в его интересах не допускать просчётов и быть очень аккуратным в словах, не только в делах. Но не всегда получалось. На родине матери он воочию столкнулся со всем и сразу. Легче всего, оказалось, вести дела в Европе и Африке. А Россия вообще не входила в этот список, ну, не было у корпорации клиник в этой богом забытой стране. И молодой миллиардер, получивший российское медицинское образование, несмотря на предостережения финансовых и юридических советников, решил рискнуть. Сама идея зародилась давно, ещё в студенческие годы. Поработав врачом-ординатором в краевом кардиоцентре, состоящем на бюджете у государства, насмотревшись на врачей, желающих помочь, но не способных из-за недостаточного финансирования, катастрофически устаревшего оборудования, или недостающего объёма знаний; на пациентов, искалеченных самоуверенными неумёхами-докторами, или потерявших всякую надежду на облегчение страданий, окончательно укрепился в своей идее. Ещё, будучи студентом пятого курса, он начал строительство своей собственной клиники. Основным приоритетом, которой должны были стать кардиохирургия и полостная хирургия. У него всё получилось, но востребованность в других направлениях так же была колоссальной, и пришлось клинику расширять, а потом ещё открывать поликлинические филиалы в других соседних крупных городах и реабилитационный центр для прооперированных пациентов, которые не могли поехать за границу в его же специализированные центры реабилитации. Почему приоритет ориентирован на кардиохирургию? Потому что Вельден сам гениальный кардиохирург и кардиолог, сосудистый хирург, доктор медицинских наук. Полостной хирургией и травматологией занимался его друг и правая рука, не менее гениальный специалист. Хирургическую гинекологию возглавляет супруга друга, суперпрофессионал. Поликлиническая служба в хирургической клинике с мощной диагностической базой тоже необходима. Обследованных пациентов с выявленными заболеваниями, но не хирургического профиля, по их желанию направляли в клиники корпорации за границей.

У Вельдена работали лучшие из лучших специалистов. Он собирал коллектив со всей России, из Европы и остальных стран мира. Основными критериями были: талант, фанатизм в хорошем смысле, неукоснительное следование медицинской этике и любовь к пациентам. Никакие знакомства, родственные связи и тому подобное не могли повлиять на его выбор претендента на рабочее место. Все новые сотрудники проходили испытательный срок и далеко не все зачислялись в штат персонала. В начале, он естественно столкнулся и с непониманием властей, и с конкурентами, и с криминалом. Но он был очень умён, настойчив, убийственно молод и обаятелен, убедителен в своих доводах, и очень богат. Подкупить или запугать его было невозможно. Ещё имел тройное гражданство и являлся австрийским бароном. Так что его проект был изначально обречён на успех, стоило только доказать это на деле. Сложное шунтирование аорты матери мэра весьма крупного промышленного города страны, исправление некорректно проведённого хирургического лечения толстого кишечника именитому спортсмену с последующей длительной и успешной реабилитацией, сложнейшая операция на сердце с приобретённым пороком в онлайн трансляции – и о работе его сотрудников заговорили по всей России. Более рекламы не потребовалось. Стоимость операций, лечения были немаленькие, но ниже, чем если лечиться за границей. Дальше было уже почти просто. В клинике самое лучшее передовое оборудование, суперпрофессионалы, более чем достойные зарплаты, интереснейшая практика, но он был глубоко несчастен. Эрик добился всего, что только можно пожелать, но та единственная, ради которой стоило жить и бороться, упорно отвергала его. И виноват в этом был только он сам. Это мешало, съедало, но он любил её, больше работы, больше жизни. Вниманием женщин он никогда не был обделён, скорее, пресыщен, даже как-то чуть не женился. Вовремя одумался. Ведь нужна ему только она, его Мышка, Йоле.

Все эти годы он следил за ней, знал о ней всё или почти всё, и неоднократно посылал предложения работать у него, не называя своего имени, не получая ответа. Звонил – не брала трубку, а потом сменила все номера и внесла его в чёрный список, а на звонки незнакомых абонентов не отвечала. Писал сообщения на электронку – без ответа, приезжал – дверь оставалась закрытой, писал письма и сам бросал в её почтовый ящик – ничего, никакой реакции. Её глаза обладали какой-то страшной силой, которой он не мог противостоять. Если встречались на улице, вернее он подкарауливал её, то одного взгляда, даже не на него, а вскользь, было достаточно чтобы напрочь лишить его возможности подойти и заговорить. Да она очень обижена на него, может даже никогда не простит. Но если бы она дала ему шанс, он смог бы доказать, что уже не тот несдержанный, слетевший с катушек, лишившийся человеческого обличия придурок. Но…

Она пропала. Уже три с лишним недели. Целая вечность. Эрик задействовал все свои обширнейшие контакты в силовых структурах, криминальных, деловых кругах и пока ничего. Лишь бы она была жива. Он найдёт её, а там будь что будет. Единственно стало известно, что она не уехала из города добровольно. Предполагал, что влипла в весьма нехорошую тёмную историю, потому что исчезла, выйдя во двор больницы подышать свежим воздухом перед экстренной операцией на ночном дежурстве. Основным и наиболее вероятным объяснением этого считал, что имеется прямая связь загадочного исчезновения с деятельностью и трагической гибелью её отца год назад. Но так и не смог найти ни одной зацепки, ни одного подтверждения или опровержения. Договорился с другом из органов на днях покопаться в её квартире, без ордера естественно. Должно же хоть что-то помочь понять, почему и как она исчезла, просто растворилась в темноте. Можно было, конечно и раньше это сделать, но друг был в длительной командировке и только два дня как вернулся домой. Майор Ланской – профи и без него Эрик вряд ли смог бы найти что-то стоящее внимания. Камеры зафиксировали внедорожник, выезжающий с территории больницы во время исчезновения Йоле. Цвет тёмный, номера отсутствуют. Всё… Больше ни на одной камере в городе он не засветился, пропал, как и Мышка.

Эрик сел в машину, включил телефон и нашёл фото Йоле, сделанное случайно два года назад. Получилось очень удачно: она задумчиво смотрела вдаль, через открытое окошко машины, застряв в пробке. Яркий луч весеннего солнца золотил пшеничные волосы. Сфотографировал её Королёв, его друг и заместитель из своей машины, стоя почти напротив, а она его даже не заметила. На ум снова пришло уже ненавистное стихотворение Генриха Гейне «Её портрет».

Ihr stand dunklen Träumen

Und starrt ihr Bildnis an,

Und das geliebte Antlitz

Heimlich zu leben begann.

Um ihre Lippen zog sich

Ein Lächeln wunderbar,

Und wie von Wehmutstränen

Erglänzte ihr Augenpaar.

Auch meine Tränen flossen

Mir von den Wangen herab.

Und ach! Ich kann es nicht glauben,

Dass ich dich verloren hab.

Стоя как в тёмном сне

И глядя на портрет,

Увидел, что любимое лицо её

Ведь тайно живёт.

Дрогнули губы и

Засияла улыбка.

И блеснули слезою

Прекрасные глаза.

На щеке у меня появилась

Полная тоски слеза

Я не могу поверить,

Что потерял тебя.

Нужно ехать домой, надеяться и ждать. Он так же не мог себя заставить поверить, что её у него нет и, возможно никогда не будет. Не смел и не имел права! Больше он уже ничего не мог сделать, по крайней мере, сегодня и это бесило, одновременно лишая сил. Именно бессилие и неизвестность – самое плохое, страшное, невыносимо тяжёлое бремя. Хоть бы какую ниточку зацепить! Задумавшись, он не сразу услышал звонок, хотя и держал аппарат в руке. Номер не определился, странно…

– Да, я вас слушаю.

– Интересующий вас человек находится в пяти километрах от города по Михайловскому шоссе, в подвале здания бывшего ресторана «Ветер». Знаете это место?

– Примерно. Вы кто?

– Не существенно, господин Вельден, будете расспрашивать, и мы потеряем драгоценное время. Она пока жива. Я сам узнал десять минут назад. К сожалению, я за границей. Советую подключить силовиков, желательно вашего друга, один вы однозначно не справитесь и её погубите. Там как минимум десять человек, вооружённых и обученных убивать не задумываясь. Она у крайне опасных людей, поспешите. Можете мне доверять, я друг её отца и знаю Йоле с рождения. Спасите девочку, сделайте невозможное, и передайте привет от дяди Пьеро. Она должна меня помнить. Удачи, я верю в вас. Постарайтесь никого не упустить, иначе её шансы выжить сведутся к минимуму. Простите, но больше ничем помочь не могу. Пожалуйста, поторопитесь, – оппонент отключился, а Эрнст тупо смотрел на погасший дисплей ещё несколько секунд.

– Она жива!!! – его вопль слился с рёвом двигателя. У него даже не возникло никаких подозрений по поводу странного звонка. Какой Пьеро? Откуда узнал, что Йоле пропала? Почему он позвонил именно ему и откуда узнал номер? Почему сам не вытащил дочь погибшего друга? Ах, да, он же за границей и сам только узнал. Всё потом! Вот она, соломинка для утопающего, даже не соломинка, а полноценный шест! Эрнст просто поверил. Бедный «Вольво» подпрыгнул и вылетел со стоянки, едва не врезавшись в поднимающийся шлагбаум. Плохо, что нужно ехать через весь город. Хорошо, что уже ночь и пробок точно не будет.

Номер Кирилла Ланского, командира группы спецназа контртерростического управления и боевого товарища в быстром наборе. Эрик выпалил ему всё на одном дыхании, перескакивая с одного на другое и гоня джип на предельной скорости.

– Не смей туда лезть! У нас готовность три минуты, будем на месте через 30 минут, максимум. Прошу, не лезь! Вельден, твою дивизию, возьми себя в руки! А если это подстава?! Не пори горячку, не лезь!

– А кто меня остановит?! Не проверим – не узнаем! Поторопись, а то не успеешь! – Эрнст бросил ругающуюся матом трубку на соседнее сиденье и вдавил педаль газа в пол.

Хорошо, что было уже сильно за полночь, движения на дороге почти никакого. Бог или дьявол убрали всех с его пути, наверное, никто из них не хотел брать на себя ответственность за сумасшедшего водителя. Плевать на всё и всех, главное – успеть.

Глава 2

Lorsque deux nobles coeurs se sont vraiment aimes, leur amour est plus fort que la mort elle-meme.

(Guillaume Apollinaire)

Когда два благородных сердца действительно любят, их любовь сильнее, чем сама смерть.

(Гийом Аполлинер)

Он успел, почти. У спецназа КТУ свои секреты. Рядом с руинами процветавшего в девяностые годы ресторана стоял военный вертолёт и несколько машин. Когда Эрик подъехал, дымящееся здание и периметр были плотно оцеплены, операция практически закончена. Бойцы Кирилла уже выводили задержанных бандитов. Выносили тела, складывая в ряд на освещённой фарами машин площадке. Начался мелкий, промозглый и противный осенний дождь, обещая затушить тлеющие угли и смыть кровь с земли. Эрнста попытались задержать, наставив дула четырёх автоматов и чуть не заломив руки.

– Пропустите, он свой. Доктор прибыл, – коренастый и не такой высокий, как Эрнст, майор подошёл, пожал руку.

– Где она? Ты её нашёл? Она жива? Кирилл, что ты молчишь? Мы опоздали? Где она, говори?!

– Не ходи к ней, Эрик, не надо. Сейчас скорая приедет. Это страшно, даже для меня, просто поверь.

Сердце Эрнста остановилось, ноги подкосились, и он упал бы, если бы не плечо друга. Он увидел её, за спиной Кирилла. На одеяле, расстеленном прямо на земле едва прикрытая обрывками одежды, под единственным горящим фонарём, в пяти шагах, отдельно от других, лежала его Йоле. До синевы бледная, почти голая и в запёкшейся крови. Лица не видно из-за спутанных разметавшихся волос, но родинка в виде звёздочки на левом бедре могла принадлежать только одной женщине. Под левой грудью рана, из которой ещё слабо сочилась кровь, потихоньку смываемая дождём.

Друг положил ему руку на плечо:

– Скорая едет. Она жива, но без сознания. Огнестрел, если не считать всего остального. Чудо – если выкарабкается. Мне жаль… – Кирилл сжал плечо Эрика.

– Врежь мне!

– Ты сдурел?

– Врежь! Твою мать! Кира, быстрее! Время уходит! Руки трясутся!

Эрик получил хороший удар дружественного спецназовского кулака в челюсть, словил все звёздочки, потряс головой и обрёл способность здраво мыслить. Такое с ним уже случалось однажды в Сирии, когда группа Кирилла, усиленная взводом десантников, и он в качестве добровольца-врача, в автобусе подорвались на мине. Пришлось под огнём боевиков вытаскивать остатки тел и ещё живых изувеченных бойцов, только что хохотавших над анекдотом.

– Спасибо, брат. Принесите дипломат и плед из моего багажника. Машина открыта. Бегом! – упал на колени рядом с ней, убрал волосы с лица, оттёр кровь. – Йолечка, Мышка, открой глаза, пожалуйста, – никакой реакции.

Принесли дипломат. Доктор очнулся. Кровь идёт не толчками и только немного пузырится, свиста пробитой плевры вроде бы не слышно. Это хорошо, немного задето лёгкое, а крупные сосуды и сердце не повреждены, либо слишком мало осталось крови и слишком слабое дыхание. Пульс очень слабый, почти нитевидный и дыхание поверхностное, тело холодное как лёд. Тугая повязка, термоодеяло, плед. Скорой всё ещё нет. Но это даже к лучшему, будет меньше лишних вопросов и бумаг.

– Мы нашли её привязанной к балке. Позвоночник вроде в норме, поэтому и сняли. Вельден, страшнее той картины мало что видел, хорошо, что ты опоздал. Она же ещё совсем девчонка, маленькая такая!

– Я забираю её к себе в клинику. Скорая твоим задержанным не помешает. Кирилл, спасибо тебе и дай машину с мигалкой в авангард. Каждая минута на счету.

– Хочешь, вертолёт?

– Где его сажать? У меня там нет такой большой площадки, а крыша вряд ли такую махину выдержит.

– Ладно, но поведёт твою машину мой человек, – Ланской кивнул, помог закутать невесомую как пёрышко девчонку и уложить на заднее сиденье «Вольво». Вельден сел рядом, положив её голову себе на колени, прикрыл ещё своей курткой.

– По протоколу спрятать её не сможем, четверых взяли, и петь они будут активно, я ручаюсь. Часа через два заеду и подумаем, что дальше делать будем. Давай, трогай! – и майор, махнув рукой, двинулся к своим ребятам.

Пока ехали, Эрнст не убирал пальцы со слабо бьющейся синей жилки на шее, боясь не найти потом пульс и молился всем известным богам. Йоле, его любимая девочка, нашлась. Только успеть довезти! Из машины позвонил на пост оперблока и когда они подъехали, операционная была готова. Но к столу его не пустил лучший друг детства и студенчества, коллега.

– Вы сами знаете. Нельзя. Сидите тут или лучше идите к себе, – Валера Королёв закрыл дверь перед носом Эрика и пошёл к операционному столу, где лежала она. Вокруг суетились реаниматолог, анестезиолог, лаборант и медсестры. Санитарка смывала кровь и грязь с тела, а медсестра тут же готовила операционное поле. Они вводили препараты в капельницы и катетеры, колдовали над плашками и пробирками, потом начали капать кровь. Щёлкали кнопками аппаратов и тыкали пальцами в дисплеи. Отогнав всех от стола за специальную ширму и надев свинцовый фартук, рентгенолог Наири снимала голову, грудную клетку, живот, вывернутую под углом раздутую отёком стопу. Эрнст ринулся к монитору рентген аппарата в предоперационной. Рёбра целые, позвоночник без особенностей и следов травм, лёгкое почти не пострадало, пневмоторакса нет, на ноге простой, но явно несвежий вывих, слишком обширный отёк. Наконец анестезиолог дал отмашку, и Королёв с ассистентом норвежцем Бьёрном Доргом подошли к столу.

Операция продолжалась недолго, около часа, но Эрику казалось, что целую вечность. Смотрел в монитор камеры и не мог никак сопоставить то, что видел с хрупкой, такой нежной и светлой девочкой, сумевшей заставить его смотреть на самого себя её глазами. Скальпель друга резал и его, наживую, непереносимо больно. Он хотел уже отодвинуть санитарку Петровну, бдительно охраняющую от него дверь, и войти, но вышла медсестра Зарина.

– Что? Скажите хоть что-нибудь!

– Эрнст Генрихович, всё хорошо не волнуйтесь. Рана сквозная. Лёгкое задето. Прочистили, удалили, зашили. Всё хорошо, но вам туда нельзя.

– Не понял. Что не так? Говорите.

– Валерий Георгиевич велел вызвать Елизавету Николаевну и продлить наркоз, а вас категорически запретил впускать. Извините.

– Понятно. Ладно, я буду здесь, обещаю не врываться.

Зарина нажала кнопку срочного вызова хирурга-гинеколога, сменила спецодежду и вернулась в операционную. Лиза влетела, как вихрь уже через минуту, едва не сбив его и наступив на ногу, не заметив этого:

– Привет, начальству. Хорошо, что я сегодня дежурю или не очень. Ты в курсе, что всё будет охренеть как здорово?!

– Обещаете?

– Можешь меня, потом уволить. Она нашлась и жива! Ею занимаются, не побоюсь этого слова гении, и ты её до сих пор любишь! Ещё есть вопросы?

– Елизавета Николаевна!

– Пошёл ты фон Вельден знаешь куда? К себе в кабинет и быстро!

И, прежде чем барон фон Вельден успел открыть, закрыть и опять открыть варежку, Елизавета Николаевна сверкнула угольно-чёрными глазами и впорхнула в открывшуюся дверь. Стол уже трансформировали для гинекологических манипуляций. Валера подошёл к стеклянной двери, вздохнул и опустил жалюзи, отгородив происходящее в операционной от Эрика. Камеру трансляции тоже отключили.

Фамильярность между старыми друзьями была обычным делом вне рабочего места. То, что Лиза выдала в присутствии младшего медперсонала в лице грустно глядящей на него санитарки оперблока Петровны, доказывало, что всё не так уж и здорово. Елизавета Николаевна была растеряна, почти в панике. Валера не имел права отключать камеру трансляции, для такого нужны убийственно веские причины. Что же там такое? Что они хотят скрыть? Или слишком страшно? Боятся за его реакцию? Но он же всё равно узнает!

Это было самое длительное утро в его жизни. Петровна выдворила из оперблока, устав отгонять от двери. Эрик на неё нисколько не злился. На её месте он выгнал бы уже давно, ещё и придав ускорения. За час с лишним в своём кабинете Эрнст выпил четыре чашки кофе, выкурил почти пачку сигарет и протоптал изрядную плешь на ковре. Голова отказывалась соображать. Наверное, от сигарет. Курил он редко, только под рюмку хорошего коньяка, а выпивал последнее время только по праздникам и в хорошей компании. Держался он уже три года, с отвращением вспоминая свои недельные запои, вспоминал, как просыпался и не мог вспомнить имя женщины, лежавшей рядом.

То, что ребята поставят Леночку, но привычнее Йоле, на ноги он не сомневался вообще. Не имел права сомневаться. Он никуда Мышку не отпустит, пока ей угрожает хоть малейшая опасность – это тоже не обсуждается. А опасность однозначно есть и будет, пока не станет ясно, во что она ввязалась. Но как быть, если Йоле не позволит ему быть рядом с ней потом? Хрупкая девочка со строгими изумрудными глазами – вот единственное создание, которое он боялся, безумно любил и боготворил. Ладно, придумаем по ходу что-нибудь.

В дверь без стука ввалился Кирилл Ланской всё ещё в спецодежде и с оружием. Вместе с ним появился давно забытый запах гари и порохового дыма.

– Ну как она?

– Не знаю. Ещё в операционной. Там Валера и Лиза колдуют, что-то пошло не так, я чувствую. А меня тупо выгнали, понимаешь, выставили за дверь!

– Правильно сделали. Есть выпить?

Эрик открыл дверцу бара. Кирилл поднялся, взял бутылку водки и налил два стакана. Протянул один Эрику.

– Я не буду.

– А я не спрашиваю. Пей! Нужно, чтобы тебя отпустило, у тебя же мозги набекрень свернулись. Предстоит весьма занимательный и непростой разговор, – они выпили. Помолчали. – Твоя Мышка-малышка сунула свою любопытную мордочку в очень тёмную паучью нору. Разворошила такую кучу дерьма, что даже не знаю с чего бы аккуратненько начать, чтобы не слишком страшненько закончить. Но при любом раскладе – жуть конкретная!

– Говори, что считаешь нужным и что можешь. Я же понимаю.

– Ни хрена ты не понимаешь! Ладно, проехали. Ты же знал, кем был её отец? И предполагал связь её исчезновения с его смертью? И был однозначно прав, – Кирилл налил себе ещё стакан, опрокинул и закурил.

– Полковником какого-то секретного подразделения спецслужб в отставке. Но он погиб около года назад, наезд пьяного лихача недалеко от дома. Кира, ты уверен, что это всё связано?

– Однозначно. Ян Владиленович был боевым командиром весьма засекреченной группы ГРУ, предполагаю, что ликвидационной или что-то в этом роде. У моей группы и то секретность меньше. Даже мне толком ничего не удалось узнать. Это всё что могу сказать на данный момент. Гриф строгой секретности на пятьдесят лет в головном управлении по деятельности группы и никакие мои старые знакомства не помогли. Такие люди, сам понимаешь, не уходят в отставку, даже по ранению и тем более не погибают под колёсами пьяного лихача. Он и его группа были легендой, нас готовили по их наработкам, опыту. Всё очень сложно. После его гибели из их квартиры изъяли все записи и электронные носители, но часть вернули вскоре. Непонятно почему вернули ноутбук полковника, он нашпигован шифрами и папками с фото. Может быть, и не забирали, сейчас уже мало чему удивлюсь. Я сам немного покопался у неё в квартире. Хорошо, что Ян Владиленович не всему малышку научил, я нашёл записи, хотя спрятала умело, многое зашифровано и пока нечитаемо – спец шифр. Кстати, искали там не только мы, а девчонка-молодец. Я нашёл, потому что сам бы так же прятал – нас этому учили, а может просто повезло. Ты же разрешишь записи и носители у тебя спрятать? Хочу сам разобраться, или с Ленкиной помощью. Мы же не дадим её теперь на растерзание моим зубастым коллегам?

– А это вообще возможно?

– Попробуем. Но не обещаю. Вкратце, Ленка узнала каким-то образом одного человечка, разработкой которого, скорее всего, неофициально и по заданию, занимался перед смертью Ян Владиленович. Выследила этого типа, скорее всего убийцу отца. На ментов и ФСБэшников, вероятно, не стала полагаться и решила мстить самостоятельно. Узнала, что группа этого нехорошего товарища готовит крупный теракт, стырила у них микроавтобус с начинкой из СИ-4 и нервнопаралитического газа. Могу сказать, что если бы этот запас взорвали, то от нашего милого городка при правильной закладке, целым остался только бы пригород, в лучшем случае, но вообще нежилой через некоторой время. Не представляю, как ей это удалось, те ребята ни разу не лохи. Прикинь, угнала из-под носа! Спрятала, отключив всю электронику. Пока автобус никто, даже мы не можем найти. Завтра-послезавтра спутники подключим, хотелось бы первыми взять этот интересный груз. Хотя от спутников вряд ли толк будет. Мы не знаем даже примерный район поиска. Ребятки-бандюги обиделись, поднатужились и вышли на неё, засветилась малышка буквально на секунду на камере ГИБДД, на выезде из города – сечёшь насколько глубоко враги забрались? А это, поверь, только краешек самой макушки айсберга.

Один из задержанных сразу пошёл на контакт, после общения со мной. В общем, девочка перенесла страшные вещи, чудо что жива, но не факт, что будет прежней и не факт, что вообще будет. Не каждый подготовленный мужик выдержал бы, даже я. А она, эта малявка, эта кроха не раскололась. Двадцать три дня боли и издевательств! Ты такое можешь себе представить? Я, например, с трудом, – Ланской встал, прошёлся по кабинету, потом присел на край стола. – На пытках Ленка не молчала. Представь себе, она ругалась и читала стихи на немецком, японском и арабском языках! Сначала мальчиков это забавляло и смешило, потом очень разозлило, потом надоело. Дважды ей вводили сыворотку правды, получили ноль целых хрен десятых информации по интересующему вопросу и массу информации по прикладной и судебной психиатрии. Решили на наркоту подсадить, но не успели, сделали только один укол. Появились мы и её приказали убрать, но случился боец из моей группы. У Алихана унесло мозги на стенку, однако девочка успела поймать пулю. Как в средненьком американском боевичке, прикинь, в последний решающий момент успели! Но самое паршивое, что двое ушли, ещё до начала нашей операции, им тупо повезло и круто не повезло нам. Вряд ли их предупредили. Иначе ушли бы все. Один из них тебе хорошо знаком. Помнишь пленного важного боевика из-под Алеппо, которому ты ногу пришил? Через полгода паскудник сбежал из ихнего зиндана и пропал. Засветился в Америке и опять исчез.