Текст книги "Медвежья волхва (СИ)"
Автор книги: Елена Счастная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Глава 8
Пока Медведь нёс Ведану внутрь, она, пытаясь объять руками его необъятные плечи, скользила губами по могучей шее: за всю ночь не зацелуешь. А так хотелось, так страшно хотелось всего его. Крепкие пальцы почти до боли стискивали бёдра, Ведана чувствовала себя летящим по ветру листком – до того легко было, словно и правда ничего она не весила. Тихо шумел воздух в огромной груди старосты, теснящей её собственную грудь, жаркое дыхание проносилось по виску вместе с шёпотом:
– Сейчас… Сейчас.
Медведь сел на лавку и опустил Ведану на себя верхом. Она прижалась до боли к его паху, наслаждаясь налитой твёрдостью его желания. Он желал её, именно её – теперь она в том и не сомневалась. Медведь поймал губами губы Веданы, заполнил, кажется, всю до горла языком. Она оттолкнула его руки, что бестолково, слишком торопливо возились с застёжкой ворота верхней рубахи. Справилась сама, и быстро избавилась от шерстяной верхницы, бросив её незнамо куда. И тут же большие, словно две чары, ладони накрыли ноющую, тяжёлую грудь.
– Какая ты красивая, – шепнул Медведь, то мягко вбирая в рот и прикусывая нижнюю губу Веданы, то отпуская. – Тонкая. Сломать боюсь.
– Не бойся, – она улыбнулась, шаря пальцами по его поясу, злясь тихонько, что он будто бы на слишком хитрый узел завязан. – Меня многое поломать не сумело. А уж ты и подавно не сможешь.
Он проурчал что-то неразборчиво. Ведана ахнула, как смял ягодицы её через ткань, загрёб горстями почти всю целиком – почудилось. Тонкая полоска пояса отлетела вслед за верхницей, а там и рубахи обе. И всё это время они с Медведем только ненадолго разрывали поцелуй. И в голове вначале плыло пьяно, хоть ни капли медовухи или пива Ведана и не выпила сегодня. А теперь вот колотилось что-то в висках, словно молоточки горячие. Раскаляли её, точно на наковальне, заставляя ёрзать по налитому силой естеству Медведя. И хохотать хотелось от какого-то безумного восхищения и предвкушения, что переполняло её, словно реку в паводок.
Она никогда не думала, что мужчина может быть таким, словно выбитым из валуна, а после обкатанным ярыми божественными потоками до гладкости и округлости каждой мышцы. Грудь, покрытая завитками тёмных волосков, плечи словно опора теремного свода – до того надёжные, срубленные на века, живот твёрдый, чуть дрогнувший под пальцами, которыми Ведана ощупывала всего его, впитывая каждое горячее прикосновение.
– Балуешься, – улыбнулся Медведь ей в губы. – Щекотно.
Вот уж, верно, ему щекотно, словно букашка какая по его могучему телу ползает. Ведана рассмеялась тихо, откидывая голову. Медведь тут же прижался рагорячённым ртом к её шее, слегка вбирая кожу. Задрал исподку и одним рывком сдёрнул прочь. Огладил спину чуть шершавыми ладонями.
– Моя очередь, – и накрыл губами остро торчащую, требующую его ласк грудь.
Наверное, стон Веданы был слишком громким в тишине уединённой избы. В ушах зашумело, погасли ещё доносящиеся с улицы звуки бушующих повсюду Колядных гуляний. Она упёрлась ладонями в колени старосты, позволяя делать с ней всё, что пожелается. И он скользил языком по твёрдым вершинкам, вбирая их в рот, перекатывая, осторожно сминал ладонью то одну округлость, то другую. И между ног пекло уж, мелко билось вожделение, не давая забыться.
Тихо стукнул о пол накосник, когда Медведь удивительно ловко распустил косу Веданы, растрепал волосы её по плечам, жадно зарываясь в них пальцами. Поднялся тягучими поцелуями по шее и вернулся к груди, словно никак насытиться не мог неспешным изучением её тела.
– Не могу больше, – честно призналась Ведана, ловя в ладони его лицо, перебирая короткую бороду на щеках. Заглянула в глаза – почти чёрные, заполненные бездной раскалённого желания. Медведь улыбнулся шало и, чуть приподнявшись вместе с ней, сдёрнул порты. Провёл пальцами между её напряжённых бёдер, словно сомневался ещё, что она готова. Смешной.
– Я осторожно, – почти прохрипел, медленно направляя себя вовнутрь.
Ведана выдохнула с громким стоном. Перед глазами словно вспыхнуло что-то и закружилось, качая над полом, как в колыбели, когда она почувствовала, как Медведь заполняет её. Неспешно, тесно. Он и вправду везде большой – даже больно слегка – но только на миг, пока не соединились их тела полностью, став так необратимо, так правильно, единым целым. Ведана только дух перевела – пару вдохов и выдохов – и начала двигаться сама, лишь позволяя чуть направлять себя, поддерживать под спину.
Они свыкались с друг другом – всё больше с каждым скользящим толчком. Медведь выдыхал отрывисто сквозь зубы и глушил каждый невольный рык, вжимаясь губами в шею Веданы. Становилось всё легче и легче, становилось жадно – вобрать его ещё полнее! И ещё – да, так…
– Ведана, – то и дело касался ушка его хриплый стон.
Сильные руки сжимали горячим кольцом. Ладони блуждали по плечам, по бёдрам, приподнимая и опуская так, как нравилось ему. Как нравилось ей тоже. Кожа скользила по коже, блестящая от пота, солёная, пряная под губами и языком. Зубы его оставляли следы – влажные и чуть болезненные, когда не мог он уже сдерживаться и только лишь ласкать – брать хотел всю. А после прохладные ресницы неожиданно касались шеи. Тугие соски тёрлись о мягкую поросль на груди Медведя – и всё тело содрогалось мелко, сладко, от этого восхитительного чувства объятости им – с головы до ног. И он – весь внутри, растягивает, владеет, как под себя затачивает – чтобы не смогла забыть, не смогла больше желать кого-то другого. Она не сможет. Точно не сможет никогда.
– Рехнусь сейчас, – выдох в распалённую глубину рта.
Медведь рывком опрокинул Ведану на лавку, подхватил колени на локти, раскрывая её ещё полнее. Бесстыднее. Задвигался бешено, словно и впрямь обезумел. И казалось, что искры сейчас взметнутся над ними и пожар случится в избе – не потушишь ничем. Ведана всхлипывала отрывисто, метясь головой по ложу, отбрасывая от лица прилипающие к коже волосы. Приподнимала бёдра, опираясь на сильные руки.
Заполняло её безумие, словно ветер пустынный, забирающий последнюю прохладу, раскаляющий, иссушающий до самого дна.
С каждым яростным толчком – будто земля качается, и мир идёт трещинами, рассыпается, оставляя вокруг только вязкую бездну тёмного, как воды летнего омута, желания.
Ведана выгнулась, точно лук, когда пронзило её невыносимо острой, ослепительной стрелой. Та распалась на сотни других, разлетаясь по телу, взрезая его границы лентами, которые будто трепетали на горячем ветру. Бились волны наслаждения в тонкую преграду кожи, заставляя рассыпаться грудой тлеющих угольков. Колыхалось пламя внутри, взбудораженное, ненасытное – и стихало понемногу, обещая, что это ещё не конец.
Ведана замерла под Медведем, ещё чувствуя, как он двигается, постепенно останавливаясь. Сухие губы коснулись кожи, когда он склонил голову, опаляя дыханием грудь и шею. Ведана ловила внутри последние вспышки его первородной силы и с яростью впивалась ногтями во влажную спину.
– Говорил же, моей будешь, – шепнул Медведь, лёгонько касаясь губами мгновенно твердеющей под ними горошины соска.
– Когда ж ты говорил такое? – усмехнулась Ведана, сглотнув сухость во рту. Кажется, целый кувшин воды сейчас готова выпить.
– Не важно.
Он с тихим рыком мягко впился зубами в округлость её груди. Ведана всхлипнула тихо, сразу выгибаясь навстречу. Но Медведь отпустил и лёг рядом, тяжёлой ручищей подгребая её себе под бок.
– Если я не слышала, значит, не было такого, – больше для вида заупрямилась Ведана.
– Слышала-не слышала, а спорить не станешь, что вся моя, – спокойно возразил Медведь.
Она улыбнулась – и не стала спорить. Куда там, когда тело всё до сих пор трепещет, только лишь ощущая его рядом. Кажется, отдохнёт слегка – и снова будет готово кинуться в его жар, принять его – и так до утра самого. Как спорить, если семя его внутри – сгустком невероятной мужской силы горит? Глупо. Чай не девчонка уж, чтобы смущаться того, что случилось. И отрицать, что хотела того с самого первого дня.
И спросить бы, что будет дальше, когда закончится эта ярая ночь, но Ведана молчала, ловя каждой частичкой существа своего эти мгновения сладостного неведения и лёгкости. Сейчас хорошо. Так хорошо, что ничего другого не надо: только тепло Медведя; под ладонью – его широкая грудь, что вздымается спокойно и уверенно, рука его на бедре. И шёпот жаркий, согревающий висок:
– Выдержишь меня ещё раз?
Они уснули только под утро. Когда устали и разбрелись по домам даже самые отчаянные гуляки. Когда стихли последние песни. Ведана ещё пыталась бороться со сном, чтобы продлить и запомнить до мелочей эти мгновения: чужая весь, чужая изба, а в этой хоромине скопилось всё, что хотелось считать родным и своим. Медведь провалился в сон почти ровно в тот миг, как закончилось полным изнеможением их последнее соитие. И теперь дышал размеренно и глубоко в плечо Веданы, оставив расслабленную ладонь на её груди. Она прижималась спиной к нему и бёдрами вдавливалась, моргала часто, глядя в гаснущую вместе с лучиной на столе глубину избы. Жгло слегка между бёдер: всё ж погорячились они нынче, да остановиться всё никак не получалось, будто долго были в разлуке, а вот только этой ночью наконец встретились. И насытиться не могли, наглядеться, наобниматься вдоволь. И как бы Ведана ни боролась с собой, а всё равно уснула, подтянув к лицу руку Медведя и прижавшись к ней губами.
Да, показалось, только веки сомкнула, как загрохотало что-то в сенях. Тихое злое ворчание раздалось вслед за этим. Ведана вздрогнула, разбудив и Медведя тоже, свесилась с лавки, собирая ближнюю одежду и быстро натянула на себя исподку. Сунула под одеяло подхваченные с пола порты. И, когда после короткого – только лишь для вида – стука в хоромину вошла Ладейка, Медведь как раз успел завязать гашник. Встретили гостью хоть в виде встрёпанном и ясно говорящем о том, что ночью они спали мало, так хоть не нагими вовсе.
Да жене Ждана как будто до того и дела не было, она только смерила их взглядом, но и лицо её встревоженное и бледное, не выдало никаких о том мыслей.
– Что стряслось? – Медведь встал с лавки, как будто ненароком прикрывая собой ещё оправляющуюся Ведану. – Ты чего в рань такую прибежала. Руслав натворил что?
И по тому, что голос его остался ровным, младший брат порой был горазд на проделки. А Ладейка была склонна к тому, чтобы заслуги его преувеличивать и оттого сильно печалиться.
– Нет, Руслав дома. Матушка за ним приглядывает, – отмахнулась молодуха и тут вдруг всхлипнула жалобно. Ведана аж с лавки подскочила. – Ждан пропал.
Медведь едва не поперхнулся водой, которую как раз жадно пил – так, что стекало по шее. Он грохнул кувшином о стол и повернулся к Ладейке, отыскал взглядом свои рубахи и, собрав, принялся надевать их.
– Может, загулял где?
– А то ты не знаешь, что никогда слишком много он не загуливался, – укорила его невестка. – Всякое бывало, да домой всегда приходил. А тут ещё худо ему было последние дни. Спрашиваю, что такое, а он молчит.
И нехорошо ёкнуло в груди от её слов. И впрямь могло что недоброе случиться со Жданом, если недуг его скрутил какой. Знать бы только, что и почему отказывался он хворь свою признавать. Ведана вопросительно посмотрела на Медведя, и начала тоже собираться – ещё не зная, куда и зачем.
– Ты искала его ещё у кого-то? – тот уж принялся и обуваться, то и дело подавая Ведане вещи, которые они вчера в пылу раскидывали куда ни попадя.
– К тебе первому пошла. А тебя нет, – в голосе невестки послышались первые слёзы. – Я сюда кинулась. Подумала…
Она осеклась, покосившись на Ведану – и у той всё ж запекло скулы. Даже Ладейка вон сразу догадалась, где Медведя можно искать. Подумать только, что о них нынче будут во всей веси трепать. И безрассудным таким показался вчерашний вечер. Словно вселился в неё дух какой безумный, когда она за собой Медведя поманила. И ведь не сомневалась ничуть.
– Тогда сейчас вместе пойдём спрашивать, – поспешил успокоить тот Ладейку. – Может, спит у кого. Кто его знает... Всякому в голову блажь ударить может.
Он усмехнулся беспечно, а у самого в глазах тень тревоги жгучей залегла. В сенях отыскал Медведь свою вчерашнюю шкуру: другого кожуха при нём не было, уж в чём прибежал. И выглядела одёжа эта в свете бледного туманного рассвета дюже жутковато. Ведана, чуть содрогаясь от студёной промозглости и утреннего голода, цеплялась за руку старосты и едва удерживалась, чтобы к плечу его щекой не прижаться. Рассыпалось всё очарование прошедшей ночи, выстыло от недобрых вестей, которые, как водится, любят обрушиваться на голову в самый неподходящий миг. И нежиться бы ещё в постели рядом с любимым, а вот идти надо – искать его заплутавшего где-то брата. И чем больше дворов обходили, где Ждана не видели с самой ночи, тем шире разрасталось внутри беспокойство, что не так просто он пропал. Не завалился в сенях у какого товарища, не упал в сугроб, перебрав браги – другое случилось. То, что могло и впрямь худом обернуться большим.
Люди хмурились полусонно: ведь многие нынче легли поздно – и все, как один отвечали “нет”. Не встречали и где ночевал, не знают. Тянулся за Медведем и девушками, что его сопровождали, след общего нарастающего по веси напряжения.
Уже приближалась околица, а Ждан всё никак не находился. Ладейка едва волокла ноги и всхлипывала всё чаще – скоро от неё и вовсе не стало проку. Ни спросить ничего она уже не могла, ни рассказать.
– Так видели его последний раз на пиру у вечевого поля, – озадаченно рассказал сын кузнеца Вараня, потирая изрядно помятое лицо, когда постучали и в его дом. – Он и на кулаках там сошёлся с Броней. Не помнишь, что ли?
– Помню, – кивнул Медведь.
А Ведана и не понимала, о чём они говорят. Да, были кулачные бои, только она всё почти пропустила: колядовать готовилась идти и мастерила ещё сидела впопыхах личину – чтобы непременно на медведицу быть похожей. Глупости какие – вспомнишь, так неловко становится. Будто скинула она вчера десяток лет и снова девчонкой беспечной обратилась.
– Значит, туда пойдём, – дёрнула она Медведя за рукав.
Казалось ей, будто там может сыскаться что-то, потому как в обычную недобрую случайность она уж перестала верить.
И когда вернулись они с Медведем и Ладейкой обратно к серёдке Беглицы, как обошли вокруг истоптанных кругов, где намедни сходились парни на кулаках, её словно в спину толкануло. Капнуло пепельной чернотой в сердце. И до того ясно она увидела незримый для других след Ждана, что подивилась, как раньше не почуяла те осколки Забвения, что засели в нём – и привели к тому, что он теперь пропал.
Глава 9
Медведь не стал полагаться на одну только удачу: созвал на поиски Ждана крепких парней, которых знал с самого детства. Они, хоть и разбитые поутру буйным весельем, не отказались. Собрались споро, даже не поутренничав – и отправились вслед за старостой.
Шли долго. Пока не обратилась улица Беглицы, хорошо протоптанная и широкая, на которой можно и вчетвером в ряд идти, в узкую тропку. Её после обильных снегопадов на Карачун так и не пробили толком. И по ней-то, если верить ощущениям и острому, словно россыпь игл, следу, ушёл Ждан. Куда и зачем, неведомо. И что привело его в такое безумство, что он покинул весь посреди празднества.
Ведана догадывалась – и догадке собственной верить не хотела. Хотела убедиться сначала, что не ошиблась. Может, зря всё это себе придумала.
– Следы, смотрите, – Медведь приостановился, махнув рукой в сторону от тропы.
Через полупрозрачный берёзовый перелесок и правда уходила вереница странных отпечатков, глубоко уходящих в снег. Там, где сугробы становились выше, видно было, как шедший через них, мёл поверху руками: то ли согнуло его так, то ли те очень удлинились. И жутковато становилось от вида этих странных следов. Ведана первая пошла по ним, ощущая по слабой нити особого духа, что Ждан и впрямь двинулся в ту сторону.
– Что ты чувствуешь? – проговорил над ухом Медведь, вновь с ней поравнявшись.
Подхватил под локоть, поддерживая, чуть вперёд вышел, чтобы путь ей удобнее пробивать.
– Ничего доброго, – она покачала головой.
Не хотелось лгать ему, давать надежду на простое разрешение, на здравие полное Ждана, за которым не углядела, поддавшись совсем другим мыслям и стремлениям. Отчасти то её вина. Она ведь и прибыла в Беглицу, чтобы разобраться, чтобы уберечь… И что же? Не уберегла, получается?
Дорожка бежала прямая, уверенная. Скакнула между светлыми стволами берёз – и понеслась дальше – на широкий заснеженный луг, что слепил видом одним. Мела слабая позёмка по горбатым спинам сугробов, из которых, как иголки, торчали почерневшие былинки. Сухо морозило по лицу, скребло мелкими снежинками. Вдохнуть поглубже не получалось: разгулялся ветер на просторе, вырвавшись из плена тонкой рощи, загонял дыхание обратно, и приходилось хватать воздух мелкими рывками и то и дело утирать слёзы с глаз.
Парни тихо бранились позади. Ладейка всхлипывала то ли от неровно бьющего в лицо ветра, то ли от печали, которая совсем её в кулаке сдавила, выжимая соки. Она уж еле ноги переставляла, и Варане пришлось её под руку придерживать, чтобы не свалилась куда в снежную холодную глубь.
Не посмотри, что Око нынче повернуло уж на весну, на рост пошло, а зима мела, ничуть того не страшась. Всё яростнее с каждым мигом. А луг простирался всё дальше и дальше, сливаясь с искрящимся снежной пылью окоёмом в одно рябое полотнище.
Показалось, увидела Ведана впереди огромную размытую поднимающейся пургой тень. Она остановилась на миг, прикрывая глаза ладонью. Осмотрелась, ясно ощущая, что след особый, словно капли угольной воды, стал чётче.
– Там, – она протянула перед собой руку.
Медведь кивнул только и обернулся на парней, которые тоже шаг придержали, ожидая, как их поведут дальше. Метнулся яростный порыв ветра, закрутился, заплясал вокруг снежными вихрями, засыпая глаза, пробираясь под ворот, плотно укутанный платком. Ведана задохнулась. Повернулась к Медведю,чтобы спрятать лицо у него на груди. И не поняла, как такое случилось: её просто отдёрнули от него. Огромная получеловеческая фигура возникла позади, закрыла тусклый свет Ока, что пробивался сквозь дымчатую пелену. Тяжёлые руки легли на плечи. Рванули назад – и Ведана только мазнула ладонями по запястьям Медведя в попытке удержаться.
Загомонили встревоженные голоса. Зашуршали шаги по снегу, слепо метясь вокруг. А Ведана словно оказалась в белёсой пустоте, где не было никого больше, кроме неё и того, кто ходил вокруг, примеряясь, куда бы ударить снова. Она встала медленно, тронула осторожно разодранный на плече кожух.
– Ждан, – выдохнула, пытаясь вновь дыхание своё найти, что как будто вылетело из груди – и там вдруг стало пусто и липко. – Ждан, слышишь меня? Кровь свою слышишь? Тебе владеть ею надо. Слышать её, и она не причинит тебе зла. Пращуры твои не могут навредить.
Она хватала воздух немеющими от снега и ветра губами. Отбрасывала от лица растрёпанные под съехавшим на затылок платком волосы. И крутило, крутило в груди страхом ледяным, хоть и пыталась она не пустить панику по телу: тогда и вовсе не шевельнуться. Ждан был где-то рядом. Мелькала его тень то с одного бока, то другого – и оказалось, что оттащил он Ведану так быстро и далеко от остальных, что теперь им пришлось бежать немало, чтобы нагнать их.
– Стой! – Ведана выбросила вперёд руку, как получеловек-полумедведь бросился к ней.
Да куда там остановить! И знала она: чтобы излечить его, вырвать из тела его сгусток тот ядовитый, что отравлял и чернил его сильную кровь, придётся коснуться его. Так пусть бросается? Только бы увернуться от когтей.
– Ждан! – оглушительный сильный возглас ударил в спину.
Ведана качнулась от мощи страшной, взбудораженной, что окутала её всю с головы до онемевших в снегу ног. Тень метнулась из зыбкой снежной пелены ещё раз, только едва опешив от приказа той, что одна лишь могла сдержать бурю, толкающую его вперёд. Уничтожить, разметать на куски силу чужеродную и опасную для Забвения. Что жгла сейчас его калёным железом просто рядом находясь.
Медведь вылетел ему наперерез. И первый раз он показался не таким уж большим. Получеловек был на две головы выше. Его густая шерсть окутала не хуже шкуры плечи его, как они сцепились. Парни приближались слишком медленно, но смыкались сразу со всех сторон. А Ждан, которого уж и узнать нельзя было: так исказились, вытянулись его черты, вновь бросился на брата, которому лишь едва удалось его оттолкнуть. Тяжёлый топор врезался в твёрдое, напряжённое его тело. Перевертень взвыл, махнул лапищей – и Медведя швырнуло в сторону. Он утонул в сугробе на миг, едва не попал под ноги Варане. Тот еле перепрыгнул через него, на ходу вскидывая топор. Парни налетели на полузверя, словно шершни – но миг-другой – и раскидало их в стороны. Раздосадованные, сдобренные болью возгласы впились в Ведану, словно стрелы. Она задрала подол до колен и прыжками кинулась к Ждану.
– Слушай меня. Слушай, – шептала, задыхаясь.
И не смотрела почти перед собой, обратившись внутрь источника своей волховьей силы. Перевертень скакнул навстречу – но качнуло его в бок, как вновь Медведь обрушился на него заснеженным валуном. Сцепились, закувыркались в снегу. И в голове что-то будто вспыхнуло огнём, как услышала Ведана даже через нарастающий вой ветра и громкое дыхание мужей – хруст костей. Она закричала, кажется. Продралась через сугробы и навалилась всем весом на выгнутую спину Ждана. Вцепилась пальцами в жёсткий мех.
– Слушай меня!
Открыла глаза, щурясь от ледяной рези в них. И увидела налитое яростью лицо Медведя, прижатого громадными лапищами к земле. Удар топора вскользь пришёлся по плечу полузверя. Тот рыкнул, дёрнулся вверх, пытаясь сбросить с себя надоедливую ношу, но Ведана держалась крепко. Никогда прежде она ни за что так не цеплялась. Медведь выдохнул резко, со стоном, как перевертень надавил на него сильнее. И смог только одну руку поднять – с оружием. Но и та вмиг оказалась прижата к земле.
Ведана продралась сквозь бурую шерсть, ломая ногти – едва коснулась горячей кожи Ждана.
– Пусти, – и протолкнула дальше, сквозь границу тела.
Новый рывок – влажный хруст костей. Стон Медведя, и затихающая схватка. Ведана зарычала, расплескивая силу свою по мышцам и костям, огромным, крепким, что гранит. Нащупала засевший у сердца чёрный, яростно дрожащий комок. И обхватила его пальцами.
– Оно не может тобой управлять, Ждан. Слушай свою кровь. Отпусти. Дай отпустить.
И рванулась всем весом своим назад, удерживая сгусток мрака в кулаке. Упала в снег, чувствуя, как жжёт ладонь. Как рассыпается по ней горячий пепел умирающей частички Забвения. Холодная пыль сыпала в лицо с белёсого неба. Ослепительного и мутного одновременно. Ведана лишь едва дала себе отдышаться, не понимая ещё, сколько уже лежит так. Поднялась еле-еле. Огляделась, пытаясь нащупать на плечах совсем уж свалившийся с головы платок. Парни сгрудились вокруг чего-то. Она перевалилась на колени и так, почти не выпрямляясь – сил не было – добралась до остальных. Растолкала в стороны, моргнула неверяще, чувствуя, как смерзаются окроплённые слезами ресницы.
Медведь лежал неподвижно. Брызги крови усеивали снег вокруг него. Ледяная пыль в его волосах, царапины на лице, и весь он будто ветка изломанная. Ведана вскрикнула глухо, подползая ближе.
– Он дышит? – чей-то озадаченный вопрос вцепился в виски, заколотился в голове острой болью.
Дышит? Он должен дышать...
Ведана приникла к его груди щекой – огромное сердце Медведя билось: слышно даже через толстый кожух. Отлегло от души хоть малость, да всё равно выглядел он скверно: а значит, радоваться ещё рано.
– Скорее, надо его в Беглицу нести! – она оглянулась на остальных.
И тогда-то только увидела сквозь пелену снежной пыли, что ещё кружила в воздухе, что неподалёку лежит ещё и Ждан. Ладейка склонилась над ним, что-то тихо приговаривая, а он шевелился еле-еле, уже закутанный в кожух одного из парней.
– Жив, – ответил Вараня на безмолвный вопрос Веданы. – И жить будет ещё долго. Оцарапало его только слегка.
И, казалось бы, не виноват в том Ждан, что с ним случилось – а всё равно заметно злились на него те, кто пришёл с Медведем на его поиски. Как будто из-за того, что он-то, наделав столько дел, помяв каждого, кто был сейчас здесь, сам почти не пострадал. А парни держались за бока и то и дело касались кончиками пальцев ссадин на лицах.
– Я с Жданом и Ладейкой останусь. Помогу им дойти. Он-то и сам, верно, ноги дотащит. Очухается только чуть, – сказал один из молодых весечан. Ведана не помнила имени. Сейчас она вообще мало о чём думала, кроме того, что Медведя скорее нужно к лекарю донести.
– А мы Медведя потащим обратно, – согласился Вараня. – Только вот надо волокуши. А то мало ли. Сильно его потрепало.
Парни подобрались и рысцой через сугробы побежали в сторону недалёкого молодого сосняка, где можно было нарубить хороших веток на волокуши. А Ведана снова обратила взгляд на старосту. Сейчас одно пока успокаивало немного: что он дышал всё же, а кровь, окрасившая снег вокруг него, была больше перевертеня, которому крепко досталось топором. Но сейчас, когда он принял прежний облик, рана не казалась столь страшной. Ладейка прикладывала к плечу медленно садящегося Ждана ледяной комок, останавливая кровь.
– Замёрзнешь ведь, – почти хныкала. – Пока дойдём.
Да он и не слышал как будто, диковато зыркая по сторонам и плохо, видно, понимая, что здесь делает.
– Не замёрзнет, – отозвалась Ведана, вновь отворачиваясь. – Внутренний жар его ещё долго будет греть. Успеете до дома добраться.
Она и хотела бы как-то Медведю помочь, но не была целительницей. Она видела токи его силы, ещё могучие переливы древней крови – и не могла ничего поделать – только ждать, как принесут парни веток. И монотонное причитание Ладейки отвлекало, раздражало невольной злостью, что поднималась в груди. Да не только на Ждана, а больше – на себя саму.
Скоро притащили волокуши; весечане осторожно подняли всё ещё бесчувственного Медведя и уложили на них. Схватились, дёрнули – и потащили в сторону Беглицы, оставив позади едва плетущегося Ждана под присмотром жены и товарища. Никто ни о чём не говорил до самой веси. А Ведана шла по сугробам рядом с волокушами и почти не спускала взгляда с лица Медведя. Всё боялась,ч то он вдруг – перестанет дышать.
– К Горшеку его надо, – напомнил Вараня. Будто кто-то забыл.
Да путь через всю Беглицу – на другой её конец – оказался самым тяжёлым. От взглядов, что сыпались со всех сторон, от шепотков и испуганных выкриков.
– Живой? Живой хоть?
– Живой будет! – уверенно отвечал сын кузнеца и, видно, самый близкий из всех друг Медведя. – Не верещите.2f83e3
– А Ждан где?
– Что случилось-то?
Ведана пригибала голову под каждым вопросом, который был словно укор ей. И зябли руки: рукавицы она обронила где-то в пылу схватки с переветенем, а после даже искать не стала. Ветер лизал колючим холодом кожу и морозил влагу на ресницах. У избы старейшины Видослава пришлось чуть приостановиться, потому что вылетела со двора в распахнутом кожухе Крижана, а вослед ей грянул оклик отца. Девица едва с ног Ведану не сшибла. Схватила её за ворот и дёрнула с силой.
– Довела его всё ж до беды! У, ведьма! – заверещала, словно сорока: пронзительно, звонко. – Довела-а.
И завыла вдруг, вытирая рукавом слёзы с щёк. Ведана высвободилась, ничего не собираясь ей объяснять. Если и оправдываться приниматься, то только не перед дочерью старейшины. Но та потащилась следом, не отставая, но и не подходя совсем близко, будто опасалась чего-то.
Показалась наконец впереди приземистая изба лекаря здешнего и знахаря Горшека. Был он уже едва не дряхлый дед, да всё ж что-то ещё смыслил. Он и встретил нерадостных гостей на пороге небольших сеней, опустил бледные то ли зелёные, то ли голубые глаза на неподвижного Медведя и только головой внутрь избы качнул: проходите.
Медведя на лавку у печи уложили. Парни принялись было стаскивать с него кожух, да лекарь остановил:
– Не трожьте: резать будем. Рука у него сломана. И спина, может. Идите уже. От вас только шум будет.
Те потоптались ещё немного, не решаясь всё же покинуть старосту, да от строгого взгляда Грошека всё ж сбежали. Только девицы остались: их-то ещё никто не гнал. Лекарь окинул взглядом Ведану и зажавшуюся почти в угол Крижану, словно решал, кому из них остаться стоит. Да тут ввалился в избу сам Видослав.
– Пусть идёт тоже! – шаг сделал к Ведане. – Нечего ей тут делать. Дело сделала доброе, да бед всё больше.
– Никуда не пойду! – огрызнулась та и посмотрела на лекаря, ожидая поддержки. Да тот размеренно резал острым ножом толстый кожух на Медведе и пока молчал. – Я травы ведаю, отвары. Уж больше в лекарском деле смыслю, чем она. А то и обе помочь можем.
– Иди, – вдруг сказал Горшек и покосился на старейшину. – И ты, Видослав, тоже.
И перечить бы дальше, отстаивать право своё рядом с Медведем остаться – да отчего-то руки вдруг опустились. Оборвалось что-то в груди будто бы – и Ведана просто повернулась и пошла прочь. Не обернулась ни разу ни на Видослава, ни на избу лекарскую. Опостылела вмиг Беглица да и всё вокруг. Будто бы в полной тишине Ведана добралась до избы, ощущая взгляды весечан, только гулом неразборчивым слыша их голоса. И укрылась внутри. На лавку легла – да так и пробыла до самого вечера, почти не шевелясь.
Только, как стемнело крепко, она вновь собралась до Горшека, лишь выпив воды на дорогу. Опрометью кинулась, обретя силы вновь, пробежала через весь, словно пролетела – и натолкнулась у сеней на неожиданную стражу.
– Прости, но тебя пускать сюда не велено, – остановил её один. – Видослав сказал.
– Что он ещё вам сказал? – Ведана оглядела только смутно знакомые лица мужей.
– Ещё сказал, что от Медведя тебе надо подальше держаться, – раздался голос из глубины сеней, когда дверь чуть приоткрылась.
Навстречу вышел Видослав. В несколько уверенных шагов оттеснил Ведану дальше.
– По праву какому?
– По совести, – старейшина поправил на плечах накинутый на них кожух. – Легла ты с Медведем, голову ему вскружила, а до беды довела. По недомыслию своему. По невнимательности. И дело доброе сделала, а получилось скверно всё равно. У Медведя рука сломана, рёбра помяты и спина – ладно, не совсем худо. Да двигаться он вряд ли скоро хорошо сможет. Горшек справится. Без тебя теперь уж как-то. Крижана позаботится. А в тебе нынче уж надобности нет.
Ведана так и сделала пару шагов назад, словно в грудь её толкнули. Зажгло злостью и непониманием в горле, в глазах аж пятна заплясали. Обрушилась вся темнота ночи на плечи неподъёмной тяжестью. Да и ветер стал как будто вдвое студёнее, пробирась под ворот, скользя пальцами ледяными даже по спине.
