Текст книги "Медвежья волхва (СИ)"
Автор книги: Елена Счастная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Глава 7
Ведана хворала несколько дней – до конца Карачуна, который давил и давил морозом стены уединённой избы и крышу, укрытую толстым слоем снега – как бы не проломило. Медведь, взяв широкую лопату, расчистил её слегка, ведь она теперь ненадёжная, за избой почти год никто не ухаживал, не проверял, целы ли перекрытия. А волхва всё спала, едва просыпаясь, чтобы выпить взвара, который приготовила пришедшая ненадолго Ладейка. Та ещё и хлеба принесла да наварила каши, сдобрив её после клюквой – чтобы пользы было больше. Но Ведана не ела ничего, только пила – и так весь первый день после возвращения из леса.
Кмети заходили иногда – справиться о её здоровье. Глядели сочувственно, вздыхали и уходили. Они решили остаться до Колядных гуляний, а уж после возвращаться в Крият к самому Щедрецу. А людям-то нынче радости было ещё больше, чем обычно. Все вмиг узнали, что пришлая волхва избавила всех от опасности, что, словно заноза, сидела поблизости и прорвалась, как пришёл срок. И странно от воспоминаний о том вечере становилось.
Кажется, видел Медведь ясно, как выскочили из сумерек две твари непонятного и жуткого вида, совсем не похожие на те, с которыми уж приходилось сражаться в битве с вельдами. Кмети повыхватывали оружие. Встретили их, не пуская к Ведане, которая так и кружилась по прогалине в замысловатом полутанце, всё вознося обращения то ли к богам, то ли к Забвению самому. Да чудища только туда и рвались, словно звал их кто-то. До воинов, что норовили их задержать, им и дела не было. И они всё ж прорвались, даже встретив сталь острую своими сильными телами – и пропали вдруг. Вместе с Веданой. Осталась только на прогалинной земле их тёмная кипучая кровь.
Медведь, несмотря на упреждение брата, бросился к огню, всё кругом обшарил, но и следов волхвы не нашёл. И в груди точно разорвалось что-то. Каждую мышцу разодрало когтями. Он словно обессилел вдруг, упал на четвереньки – едва не в костёр самый. Кмети кинулись поднимать его, да он остановил взмахом руки, потому что вдруг – почувствовал. Смутно, зыбко, нарастающе. Проваливаясь через нагретую огнём землю, словно сил набираясь от неё, он видел всё яснее – другим взором, данным могучим Пращуром Пращуров. Видел и мрак Забвения, куда угодила Ведана, и опасность, что угрожала ей там, ослабевшей, напуганной.
И он всей разросшейся до чудовищных размеров душой захотел помочь ей, спасти. Ведь он знал выход, ощущал – как горячий удар плетью по спине – знакомо. Медведь ослеп в какой-то миг, окружённый со всех сторон невыносимо жгущим глаза сиянием – и свет этот будто из самого его нутра лился. Он плохо понимал, что происходит, и никогда не чувствовал себя таким огромным и сильным. Он звал Ведану, давя изо всех сил всю тьму, что норовила сомкнуться вокруг неё.
И лишь когда Ведана едва не кубарем выкатилась из-за грани миров, он вновь вернулся в своё привычное тело. И до сих пор думал, что это было такое – и боялся, верно, признаться самому себе. Древняя сущность, ещё взращенная предками его рода, словно скопилась в нём за многие лета, что кровь, казалось бы, слабела, утекала куда-то. Неведомой силой богов она ударила всей мощью именно в него. И расплескалась бурными потоками по братьям. Другого ответа не находилось. Но Медведь надеялся ещё, что Ведана, когда придёт в себя, объяснит и развеет последние сомнения.
Но пока она была очень слаба. Бегличане время от времени робко заходили в избу, любопытствуя и спрашивая, не надо ли чем помочь. Да чем только? Помощи жены брата ему было вполне достаточно. И того, что она все эти дни суматошные присматривала за Руславом.
На второй день прямо с утра, что выдалось нынче уже не таким морозным, пасмурным и чуть снежным, пришёл и старейшина Видослав. И вид у него был виноватый – только слегка, но всё ж заметно. Он помялся в сенях, а после в хоромину прошёл.
– Как она, Медведь? – спросил тихо, боясь, видно, потревожить спящую девушку.
– Сегодня уже лучше. Даже вставала поболе, чем вчера.
А вчера она поднималась только по нужде. Да смущения никакого не было в том, чтобы помочь ей. И, признаться, никого лишнего к ней подпускать не хотелось. Словно Медведь почувствовал себя вдруг хозяином этого обиталища, воздуха, нагретого дыханием его и Веданы. Этого огня в печи, который поддерживал постоянно и волхвы , что лежала на лавке, только иногда поворачиваясь с боку на бок.
– Может, женщин позвать? Подсобят, – осторожно предложил старейшина.
– Не надо мне тут ни жены твоей, ни дочери, – огрызнулся Медведь и пошёл навстречу ему, уже собираясь вытеснить обратно за дверь.
И Видослав попятился помалу.
– Ты одичал тут совсем, гляжу, рядом с этой волхвой.
– Это вы одичали, потому что не хотели верить ей. Не хотели верить в то, что она может помочь, а теперь вдруг поняли, что ошибались, – Медведь впечатывал шаги в твёрдый пол, наступая на Видослава, а тот отступал к двери, пока не споткнулся о всход. – Чего вы хотите? Извиниться перед ней? Извинитесь потом, если пожелаете. Чего хочешь ты? Чтобы Крижана о волхве заботилась, а я на то смотрел и умилялся? Да не будет этого! Так что лучше не мешайте, будет воля Макоши, Ведана завтра уже будет на ногах. Да не вашими стараниями.
Видослав пробормотал что-то ворчливо и, резко повернувшись, вышел. Нехорошо, конечно, с весечанами ругаться. Да Медведь дюже зол на них был за пренебрежение и недоверие, что так и плескало на Ведану со всех сторон – а уж с потакания старейшины и подавно. Он и тут пытается выгоду для себя найти. В неспокойное время свои интересы ублажить. Да хватит уже с Медведя. Он многое решил для себя.
– Зря накричал на него, – прозвучал за спиной слабый ещё голос.
Но Ведана хотя бы говорить стала больше, а то ведь всё молчала. Медведь повернулся к ней и быстро подошёл.
– Он заслужил, – улыбнулся. – Хочешь чего? Что принести?
Она поймала тёплыми пальчиками его ладонь, успокаивая.
– Ничего не надо. Просто побудь ещё здесь. Я… Я завтра совсем в себя приду. Обещаю.
Обещает – Медведь усмехнулся. Вон бледная какая. И глаза ещё поблескивают нездорово. Но уже более уверенными стали её движения, сильным голос – и верить хотелось, что всё наладится как раз к Коляде.
Потому как в Беглице уже начали помалу готовиться к празднику. Доставали и рубахи нарядные. И шкуры да личины, чтобы нечистыми и зверьми разными рядиться. Закипало помалу веселье в котле предвкушения, а Медведю пока не до того было.
Но как становилось день ото дня Ведане всё лучше, и он начал проникаться подготовкой к гуляниям. Как ни крути, а от люда не отгородишься. Он всё ж староста, а больно неласков был со всеми в последние дни: и впрямь, как с цепи сорвался.
Волхва уже больше ходила и сама по дому хлопотала, хоть и присаживалась частенько – отдохнуть. И тогда заливала её лицо лёгкая бледность. Хотелось выспросить ещё, что видела она в Забвении, что чувствует теперь – но Медведь опасался. Не хотел напоминать.
А тут вдруг накануне Коляды Ведана и вовсе выпроводила его.
– Иди, готовься к празднику, – разулыбалась хитро, будто и сама что-то уже задумала.
– Чего мне готовиться? Пирогов не печь, а со старейшинами я уж всё, что нужно, обговорил.
– Иди, – она подтолкнула его в грудь.
А ему уходить не хотелось. Хотелось в охапку её сгрести и утащить к себе в дом, чтобы там уж и оставалась. Ведана словно почувствовала что-то. И, в очередной раз чуть подтолкнув Медведя в грудь, чтобы одевался шёл, вдруг схватила его пальчиками за рубаху и к себе дёрнула. Он бездумно обнял её за талию и притиснул к себе. Наткнулся губами на её – приоткрытые, мягкие. Только волю почуял, скользнул языком между ними, ладонями по спине – а волхва уж и вывернулась из его рук. Чисто пташка юркая. Оставила тепло своё на коже и лёгкое разочарование, засевшее во взбудораженном нутре.
Делать нечего. Пришлось одеваться под её слегка насмешливым взором и уходить. А тело всё, мысли так и наполнило нетерпение жгучее. Теперь праздника хотелось ему жуть как. И гуляний хотелось, безумства общего, яростного. И браги сладкой – немного, чтобы жар внутренний только сильнее стал.
Он обернулся на Ведану, прежде чем дверь открыть. Она смотрела на него слегка исподлобья и улыбалась мягко. Словно и впрямь сошёл груз с её души, тот, что давил всё время, пока она в Беглице прожила. И теперь чудилось, что ничуть она на Младу не похожа. Другая совсем – и тем только сильнее к себе манит.
С утра уже Беглица наполнилась едва ощутимым гомоном. Звучали взбудораженные голоса в каждом дворе. Пахло на всю улицу пирогами и печивом, которыми нынче будут потчевать и родичей, и тех, кто, обрядившись в зверей и разных чудищ, будут стучаться в двери и требовать угощений для Коляды. А окажешься скуп – не будет тебе радости весь год, и дела ладиться не станут, как ни старайся.
Медведь уже с рассвета вместе с другими парнями и мужами постарше принялись готовить самое большое гульбище. Должны были прийти сегодня родичи из из другого селения, присоединиться к веселью. Росная лежала недалеко от Беглицы, и жило там всего ничего семей, все почти крови одной кому-то из здешних – а потому они справляли самые важные праздники с соседями недалёкими. Будет много народа, места для всех должно хватить, потому парни взяли лопаты и, поскидав по случаю почти непривычного за последнюю седмицу тепла кожухи, принялись расчищать вечевое поле от снега. Работалось легко, взмётывались белые вихри, сыпало ледяной пылью в лицо, и разгоралось тело от доброй работы.
Другие мужи носили к полю ветки и дрова, складывали в кучи для будущих костров, коим непременно нужно гореть во всю силу. Без Огня Сварожича праздник не праздник. Без его силы яростной как повернёт Око на весну, как день в рост пойдёт?
Рядом с Медведем отгребал снег и Ждан. Потел нынче сильно и всё останавливался то и дело, смотрел в ясное бледное, будто Корочун его выморозил почти добела, небо. Брата передёргивало порой от заметного озноба, а Медведь косился на него с подозрительным беспокойством внутри.
– Ты оделся бы, – проворчал он, не выдержав. – А то и вовсе домой иди. Захворал, что ли?
Погода в это время коварная. Порой и кажется, что потеплело, а ветер всё равно так и норовит пробраться под одёжу, щиплет лицо и заставляет утирать слёзы с глаз. Бывает, заработаешься во дворе, разжарит – и хочется хотя бы ворот распахнуть. А зацепит порывом ледяным – и после только на лавке с жаром валяться. Редко случается такое с крепкими, ко многому привыкшими мужами, но всё ж не обходится совсем без неожиданностей и хворей. Вот и Ждан, видно, не уберёгся.
– Хорошо всё, – огрызнулся братец уж больно зло.
Словно и скрыть хотел недуг свой, а никак не мог.
– Как знаешь, – Медведь дёрнул плечом, продолжая орудовать лопатой, помалу двигаясь вперёд. – Только не хлопотать бы после вокруг тебя Ладейке, когда ты в лихорадку свалишься.
– Не свалюсь, – махнул рукой Ждан.
И замолчал. Больше Медведь не стал его тревожить: мужик взрослый, семьёй вон обзавёлся и за Руславом присматривать взялся, зная, что у брата старшего дни непростые выдались. Справится.
Когда к началу гуляний уж всё почти было готово, потянулись в весь родичи из Росной. Ещё шумнее стало вокруг, люднее – всё сновал кто-то по улице, то в один двор, то в другой. Затопили бани, дым печей стал гуще и ароматнее. Заглушали его запахи готовой уже снеди и взваров ягодных. Появились первые ряженые, сбиваясь ещё кучками, замышляя что-то. Хохот и песни гремели то тут, то там. Детей, кто помладше, и не может пока гулять вместе со старшими, оставляли нынче под пригляд стариков.
Как собрались все на вечевом поле, отправились к святилищу всей толпой. А там волхвы принесли в требу козла. Кружили ряженые рядом со жрецами, как лилась горячая кровь на требный стол. Заклинали они Око, что всю зиму Хорс по небу водил, поворачивать уж на весну, чтобы не задерживалось. Как начнёт день прибывать – так и на душе веселее станет, наполнится она надеждами на справный и щедрый год. Гудело в ушах от песен громких; от мельтешения буйно пляшущих ряженых в глазах всё рябью подёргивалось. И пытался Медведь высмотреть среди женщин Ведану, да всё никак не мог. Может, и вовсе она сидит в избе своей, не пожелав никуда выходить? А он должен тут весь день на глазах у люда быть. Не положено уходить раньше времени.
Как прошёл обряд должный на капище, посреди чуров, вырезанных в дереве, под взорами их строгими, так вернулись все на трапезу с кутьей и пирогами ароматными, ещё хранящими тепло печей, в которых пеклись они, обласканные заботливыми руками женщин. А после уж дети да молодые засобирались на обход дворов, а хозяева – по домам, чтобы встречать пожелания блага на весь год.
Медведь ещё утром не хотел обряжаться, да уговорили его парни: мол, молодой, неженатый, отчего бы и не походить по дворам, не пообнимать девиц, которые тоже будут среди гуляющих прятаться под кудлатыми шкурами и личинами.
Не стал Медведь говорить, что девицы его нынче не слишком волнуют – все, кроме одной, которую он среди гуляющих увидеть и не надеялся. Но присоединиться к товарищам согласился. Хоть за медведя он и в кожухе одном, без шкуры сойти может.
Собрались у Варани – сына Бегличанского кузнеца, заводилы во всём первого. Угостились и берёзовой брагой – кто побольше, а кто поскромнее. Медведь пригубил для вида только. Ему голову ясной хотелось сохранить. Не собирался он допоздна нынче по дворам носиться. О другом уже думал и надеялся, что удастся всё так, как чаялось.
Обрядились парни знатно и жутковато. Медведь нацепил сшитый из шкур длинный кожух, чернёный углём с глиной смешанным – чтобы страшнее было. Колючая одёжа тяжестью легла на плечи; кто-то всунул в руки увесистую лохматую личину с козлиными рогами и вытянутой мордой то ли волка, то ли ещё кого. Надевать пришлось, хоть и понимал Медведь, что тяжко придётся: в беготне да песнях.
Скоро парни вывалились шумной гурьбой из кузни, где обряжались. Под чистое звёздное небо, под свет луны обкусанной, но яркой такой, что хоть глаз щурь. Встряхнули мешки, приготовленные для угощений, и пошли по улице от края веси вглубь.
Неслась ватага небольшая от избы к избе. Стучали, заглядывали, горланили славления щедрым хозяевам, а те сыпали печёные фигурки скота в мешки, смеялись и за шкуры дёргали, угадать пытаясь, кто прячется под ними. И не дошли ещё до серёдки, до изб старейшин, самых зажиточных – ведь от них благополучие рода во многом зависит, на них весечане равняются и оглядываются – как послышались издалека встречные песни, что переливами женских голосов струились по округе, заставляя парней замирать в сладостном напряжении.
– Ух, сейчас веселей станет, – с притворной кровожадностью проговорил рядом Вараня и толканул Медведя в плечо.
Все ринулись дальше рьяно, не только торопясь к дворам старейшин подобраться вперёд девиц, да ещё и на них самих поглазеть вдоволь. Медведь, уже раззадоренный общим весельем, не заметил, как повёл всех за собой. Разлетались полы его шкуры в стороны при каждом шаге. Мёл снег по коленям, таял, оставляя ощутимые мокрые пятнышки на ткани.
А девушки – не узнаешь под личинами кто где – нежданно встретили их снежками плотно сбитыми и твёрдыми. Хохотали, бросаясь метко: по спине, плечам и груди. Брызгало обжигающе холодной крошкой в лицо под ненадёжную бересту. Оседали капли на бороде и губах, приятно их охлаждая. Парни, побросав мешки, кинулись тоже снежки лепить да в девиц метать. Прямо голыми руками мяли, не боясь застудить пальцы. Хохотали до слёз, отплёвываясь, если кто в лицо получал. Все бегали кругом в белых снежных пятнах на шкурах. Медведь тоже швырял комки почти не глядя, всё шаря взглядом по фигурам девичьим, хрупким даже под огромными кожухами. И страшные личины не пугали вовсе. То козьи морды попадались на глаза, то собачьи, а то и вовсе непонятные, и рогатые, и лохматые тут же.
И лишь раз выхватил взором Медведь одну приметную – такую, что в груди, тяжко ходящей от яростного дыхания, ёкнуло. Медведица. Точно она, точно для него, хоть могло и померещиться. Мелькнула впереди и укрылась за девичьей гурьбой. Выглянула и метнула снежок прицельно в Медведя. Он рыкнул тихо от ощутимого удара в грудь, оттолкнул кого-то, к ней пробиваясь. Втянул ноздрями морозный, чуть влажный воздух, словно пёс на охоте. Или зверь в гон.
Гон – пожалуй, его он чувствовал сейчас больше всего. Уж не веселье шебутное, не тягу девиц непременно в этой схватке победить – я тяжко навалившееся желание. Потому что почти уверен был в том, кто та ряженая – хоть и быть того не может как будто. Девушка ещё резвее бросилась от него прочь, как почти нагнал её. Медведь шагу прибавил и всё ж настиг снова. Успел только зацепить пальцами берестяной рог – и личина свалилась с головы чаровницы. Упал тяжёлым серебром свет луны на белый платок, скатился под длинной блестящей косе, что изрядно виднелась из-под него. Девушка взвизгнула звонко и, не оборачиваясь, побежала быстрей, задрав до пояса полы кожуха.
– Моя будешь, – шёпотом пообещал Медведь.
И за ней метнулся, не обращая внимания на оклики парней. Остался где-то за спиной и мешок с угощениями обрядными. И битва снежная неоконченная. Всё равно. Важна только та, кто прытко бежала впереди, выпуская изо рта тающие облачка пара, что клубились над её головой при каждом выдохе.
Медведь не заметил, на какой двор они ввалились. Девушка – в сени по узкой дорожке, он – за ней. На ходу сдёрнул с головы тяжёлую, воняющую мокрым мехом личину. Дышать невозможно. Бросил в сугроб – авось не потеряется. А потеряется, так по весне оттает, напугает кого из баб жутковатым видом – вот ребятня повеселится.
Длинная тёмно-русая коса бегущей впереди девицы, украшенная расшитым накосником, только и мелькнула из-под белого, взметнувшегося на ветру платка. Быстрый взгляд зелёных, словно весенняя проталина, глаз обжёг поверх плеча. И почудилась короткая улыбка на чуть бледных от мороза губах. Таких знакомых губах – такая незнакомая улыбка, которую хотелось разгадать. Вкус которой хотелось ощутить немедленно.
Медведь распахнул тяжёлый кожух: жар разгорячённого тела грозил сжечь его в плотной одёже. Рубаха взмокла по вороту. Ветер лизнул влажную шею, когда кожух сполз с плеч. Ведана укрылась в сенях. Медведь ввалился следом – и только по быстрому, громкому дыханию отыскал её в темноте прохладной клетушки. Поймал, схватив неведомо за что. Мягкая, горячая сквозь две рубахи, она дёрнулась прочь, но замерла, как его пальцы вонзились крепче ей под рёбра. Тонкие, словно птичьи. Кажется, кожа одна только укрывает их.
– Не беги, – выдохнул он. – Не беги, загнала уж.
– Молодой такой, а загнала, – с укором, сбивчиво проговорила она в ответ.
Он ткнулся ртом в её пахнущую морозным ветром шею – на ощупь. Содрал с плеч кожух – и тот с громким шорохом сполз по стене, куда успела прибиться волхва, и осел на земляном мёрзлом полу неподвижной шкурой. Медведь стряхнул и свою одёжу с рук – и тут же вновь сомкнул их на талии добычи, слепо шаря губами по её скуле, подбородку. Пока не наткнулся наконец на жаркое дыхание.
– Постой… – прошептала она почти ему в горло, всё же ловя его губы своими, позволяя толкаться языком в манящую влагу её рта. – Постой. Постой…
Неведомо, зачем она пыталась его остановить. Знала ведь наверняка, что не сумеет. Да и не хотела тоже. Её тонкие ладошки то обхватывали его лицо, то ложились на плечи, поглаживая, сминая, ноготки вдирались даже сквозь ткань в кожу, доставая, кажется, до самых мышц, прогоняя дрожь нетерпения по телу.
– Ведана, – протяжно простонал Медведь, с неимоверным пылом прижимая её к себе, чувствуя, как ноет в паху.
Проклятье, что ж это такое творится? Неужто память о Младе всё ж ещё говорит в теле? Обман, наваждение, о котором после пожалеешь? Но ведь сейчас в руках Медведя была не она. Он ощущал это так остро: не её тело, налитое крепостью мышц. Не её запах: стали и кожи. Под ладонями гибкий стан, узкая спина и чуть угловатые плечи. Медведь скользнул с них вниз, чуть надавливая, ещё не сминая в полную силу, пусть и хотелось до зуда. Легонько сжал пальцами сквозь ткань затвердевшие вершинки груди, потянул осторожно. Ведана вздрогнула слегка, выдохнула рвано – и полустон её сладким всплеском отозвался внутри, метнулся по телу горячей золой.
Медведь объял ладонями её талию и вскинул над полом, вдавливая спиной в стену избы. Стройные лодыжки тут же сомкнулись на его бёдрах. Задрался подол, оголяя колени, и Медведь, зацепив пальцами, дёрнул вниз плотный вязаный иглой чулок, неимоверно сильно желая немедленно коснуться обнажённой кожи. Обвёл ягодицы, гладкие, как ариванский шёлк и такие же прохладные. Толкнулся вперёд, вжимая между её ног напряжённую, скрытую только портами плоть.
– Не здесь, – ещё оставаясь на грани разума, чуть охладила его Ведана.
Он отшагнул от стены, удерживая её в руках, и, едва сумев зацепить дверь, чтобы открыть, протиснулся в избу.
