Текст книги "Седьмая ступень совершенства"
Автор книги: Елена Попова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Не так давно к ее списку Бухгалтер своей рукой дописал еще одну фамилию, грузчика овощного магазина, и, в скобочках, сигареты "Мальборо", что особо подчеркнул двумя линиями.
Евгения понимала, что пока не в силах помочь Николаю Павловичу и людям, от которых зависела его судьба, ей нечего предложить. Но в то же время она знала, возможно, лучше других, что каждое мгновение мир, а значит, и все его проблемы, распадается на миллиарды частиц, а в следующее мгновение создается заново. Значит, всегда есть шанс проскользнуть между и решить одну. Для этого иногда бывает достаточно воздействовать хотя бы на один атом. Главное не отступать и не останавливаться.
Зойка работала в небольшом медицинском центре с многозначительным названием "Седьмая ступень совершенства". У входа к Евгении бросилась необыкновенно яркая женщина, напоминающая скорее какую-то диковинную райскую птицу, даже ее ядовито-зеленая кофта была с длинным, как перья, ворсом. Женщина уже готова была заключить Евгению в объятья, как тут же, опытным своим глазом установив, что Евгения не из числа клиентов, поскучнела и вернулась к кассе. Даже кофта ее при этом поблекла, а в цвете стал преобладать болотный.
В тесной комнатке на массажном столе лежала большая, совершенно голая женщина, а Зойка ходила вокруг нее, делала пассы своими маленькими ручками с толстенькими, короткими, напоминающими сардельки пальчиками и нажимала на отдельные части ее тела, при этом женщина не то чтобы взвизгивала, а как-то хрюкала и взбрыкивала ногами, а спина ее колыхалась, как студень. Зойка была занята и сосредоточенна, потому Евгении скупо бросила:
– Привет.
Евгения села на свободный стул и даже отвела глаза, чтобы не сказать что-нибудь про эту женщину, Зойкину пациентку, а ведь ей было, что сказать, – но не хотелось обижать Зойку. Зойка сделала еще несколько пассов, еще несколько раз нажала пальчиком, женщина опять хрюкнула и взбрыкнула ногами.
– Все, – сказала Зойка. – На сегодня хватит. Проблем много, но мы справимся.
Женщина тяжело свалилась со стола и исчезла за ширмой, когда же вышла, то оказалась ну очень внушительной дамой в мехах и роскошной меховой шляпе.
– Ну? – сказала Зойка, когда дама ушла. – Я думала, ты уехала. Видели тебя. Только на другом вокзале.
– Кто? – удивилась Евгения.
– Кто-кто! Люди все видят! Подполковник! Я тебе рассказывала. Наверное, он и там свою несчастную глину роет.
– У меня к тебе просьба, – сказала Евгения.
– Проси, – сказала Зойка.
– Если я не дам о себе знать в течение двух часов, свяжись с Голояном.
– Ты даешь! – сказала Зойка. От полноты чувств она взгромоздилась на массажный стол, чего не делала никогда, и уставилась на Евгению. – Слушай, подруга, вообще, что ты делаешь в Москве? – видя, что Евгения не собирается отвечать, Зойка по инерции еще попытала ее глазами, а потом сказала: Устроила б я тебя куда-нибудь, хоть сюда. Здесь деньги, сама видела, кругом. На двух ножках ходят. Ну так ты у нас мышей не ловишь, ты у нас с мухами. Тебе это говорили?
– Говорили, – сказала Евгения.
– Вот и я говорю. С мухами!
– Я могу на тебя рассчитывать? – сказала Евгения.
– Рассчитывай, что с тобой делать, – сказала Зойка и вздохнула.
Евгения прошла немного по улице, а потом зашла в небольшой, зажатый домами дворик и села на скамейку под деревом. На другом конце скамейки сидела и курила женщина, которую она только что видела у Зойки. Вид у женщины был довольно несчастный, меховая шляпа съехала на бок, да и вся она, вроде такая внушительная, как-то помельчала.
– Вам надо обследоваться, – сказала Евгения. – Если не станете тянуть, все закончится хорошо.
Женщина резко повернулась к Евгении, так что ее шляпа еще больше съехала на бок, посмотрела с изумлением и одновременно даже как-то оскорбленно.
– Там вам не сделают вреда, но время вы потеряете, – спокойно сказала Евгения.
Женщина бросила недокуренную сигарету и быстро пошла прочь.
Евгения же стала сосредотачиваться на жене Бухгалтера, видела она ее недавно, и это было несложно, но укоризненное лицо Зойки еще долго ей мешало и все маячило перед глазами.
Евгения знала, что встретит Бухгалтера, и Бухгалтер открыл ей дверь. Он ужасно перепугался, гораздо больше, чем тогда, утром, и даже как-то по-женски всплеснул руками.
– Господи! – сказал Бухгалтер и суетливо потащил ее по полутемной квартире в боковую комнату, повторяя: – Тише, тише! Умоляю!
Он плотно затворил дверь и включил торшер. Осветилась стандартная, нежилая обстановка. Как в гостинице. В углу были свалены холсты.
– До-ро-га-я... – сказал Бухгалтер и посмотрел на нее с ненавистью. – Я вам говорил! Еще в начале... Я – мирный человек. Я не хочу осложнений! – он был очень бледен. Да и сердце у него стучало с перебоями.
– Вам не подходит такая жизнь, – сказала Евгения. – Еще немного и может быть инфаркт.
Вместо ответа Бухгалтер подбежал к окну, неслышный в домашних тапочках, и плотнее задернул штору.
– Я нашла Николая Павловича, – сказала Евгения.
– Хуже могло быть, хуже, – зашептал Бухгалтер и почему-то оглянулся. Речь идет о деньгах, очень больших деньгах... У вас есть такие деньги?
– Нет, – сказала Евгения. – А у вас?
Бухгалтер подошел к Евгении совсем близко и, глядя в глаза, сказал:
– Вы предлагаете мне выложить все, что я имею, ради этого никчемного, бездарного человека, чтобы он продолжил свою никчемную жизнь и опять во что-нибудь влип? Вы считаете меня идиотом?.. Уходите до-ро-га-я... – это он сказал уже мягче. – Для вас это будет лучше всего.
Евгения молчала. Конечно, она сразу узнала эту комнату, в которой уже видела себя связанной. Угроза надвигалась на нее отчетливой волной, но шла она не от Бухгалтера. И, как бы подтверждая это, в комнату быстро вошла жена Бухгалтера в халате, наброшенном на старомодную ночную рубашку до ворота, и в бигудях.
– Это она? – спросила жена Бухгалтера.
– Кто? – не понял Бухгалтер.
– Я спрашиваю – она или нет? – сказала жена Бухгалтера и вытащила из кармана халата маленький сверкающий пистолет.
– Наташа! – ужаснулся Бухгалтер. – Откуда у тебя пистолет? Откуда?
Пистолет поблескивал у Евгении перед глазами, и поблескивали стекла очков жены Бухгалтера, так что за ними не видно было ее глаз. Она толкнула Евгению чуть повыше груди, так что Евгения не удержалась, потеряла равновесие, сделала шаг назад и упала в жесткое кресло.
– Наташа! – вскричал Бухгалтер. – Ты с ума сошла! Ты этого не сделаешь!
– Сделаю, – сказала жена Бухгалтера.
Бухгалтер знал жену, знал все ее интонации, знал ту из них, за которой скрывается непримиримость. Он метался вокруг нее в панике и заламывал руки.
– Наташа! Наташа! Ты – интеллигентная женщина, ты – интеллектуалка. Ты – сосуд, да, священный сосуд. Ты – мать! В конце концов ты – мать!
– Вот именно, – сказала жена Бухгалтера. – Я всегда знала, что ты тряпка, Семен. Я выбралась из говна (она так и сказала говна – за этим тоже была непримиримость) и не хочу, чтобы из-за какой-то дуры все рухнуло.
– Боже! – кричал Бухгалтер. – Но не так же, не так! Это пошло, вульгарно!
– Не все ли равно – как... – сказала жена Бухгалтера.
– Я сам все сделаю, – сказал Бухгалтер. – Я сейчас позвоню...
– Не из квартиры, – сказала жена Бухгалтера. – И лучше я...
– Запомни телефон, – сказал Бухгалтер (у жены Бухгалтера была отличная память).
– Да ладно, – вдруг сказала жена Бухгалтера. – Я знаю!
Она быстро распаковала одну из картин и этой веревкой ловко связала Евгении руки, а потом и ноги. Набросила на халат пальто и вышла из квартиры.
– Боже! – сказал Бухгалтер. – Она все знает. Все! – и совершенно убитым голосом. – Возможно, и про Аллу...
– Вы сомневались? – сказала Евгения.
– Откуда? Откуда? Я был так осторожен!
– Каждый думает, что он главная фигура, а все остальные – декорация, фон... Но бывает иначе... Каждый – декорация в чьей-то жизни...
Евгения выразилась туманно, но Бухгалтер понял.
– Вы думаете, я декорация? – вскричал Бухгалтер.
– Я просто рассуждаю, – сказала Евгения.
– Я не хочу быть декорацией! Не хочу быть декорацией! Я не хочу быть декорацией! – несколько раз выкрикнул Бухгалтер. – Она всегда мной манипулировала! – вырвалось у него что-то глубокое, затаенное, вырвалось – и он сам этому ужаснулся.
– Развяжите меня, – сказала Евгения.
– Конечно, конечно! – вскричал Бухгалтер и стал торопливо развязывать веревки. Потом протянул руку и помог ей встать.
Когда они вышли на лестничную клетку, снизу уже слышались шаги. Нескольких человек. Вниз они спустились на лифте, быстро обогнули дом и растворились в ночном городе.
Они шли торопливо, можно сказать, бежали, около километра.
– Не могу, – сказал наконец Бухгалтер и остановился.
На нем не было лица – вместо лица белела колышущаяся, неопределенная масса, не организованная чертами. Слишком тяжело далась Бухгалтеру вся эта история. Евгения подвела его к ярко освещенной витрине, повернула спиной к улице, сказала вот так и стоять, а сама пошла позвонить.
– Уже, – сказала Зойка. – Уже связалась. Посмотри на часы! Было десять.
– Он что-нибудь сказал? – спросила Евгения.
– Сказал. Сказал, что позвонишь. Еще сказал, что того, о ком ты хлопочешь, надо срочно перевезти.
– Куда? – спросила Евгения.
– К этому придурку, который с глиной.
– А он пустит?
– Раз Голоян сказал, значит, пустит. Пиши адрес.
– Пишу, – сказала Евгения.
Частника, вернее, частницу, Евгения остановила неподалеку, подъехали к Бухгалтеру поближе, и Евгения окликнула его, не выходя из машины. Бухгалтер не шелохнулся. Тогда Евгении пришлось выйти и даже взять его под руку.
Бухгалтер знал, где найти Николая Павловича, но был все еще в таком ошеломленном состоянии, что ничего не мог вспомнить. Евгения ему не помогала.
– Сейчас поедем, – сказала Евгения женщине-водителю. – Он только вспомнит адрес.
Женщина-водитель посмотрела на Бухгалтера ко всему привыкшим, ничего не выражающим взглядом и отвернулась. Лицо у нее было суровое, темное и даже чуть-чуть мужское, да и во всем облике крылась какая-то мужская коренастая крепость.
– Не боитесь ездить вот так, по ночам? – спросила ее Евгения.
– А что бояться? – сказала женщина-водитель. – Я за себя не боюсь.
– А за кого вы боитесь? – спросила Евгения.
– Понятно за кого, за детей, за мужа, чтоб ему провалиться, между прочим. А за себя нет, не боюсь.
Бухгалтер все вспоминал...
– Вам сны снятся? – спросила Евгения.
– Какие сны, – сказала женщина-водитель. – За день так намотаешься, только бы до подушки, да в яму. Хотя, бывает... Третьего дня вот летала во сне...
– Это хорошо, – сказала Евгения.
– Только низко, тротуар задевала, – она улыбнулась, и в зеркальце Евгения увидела ее лицо, которое в этот момент перестало быть чуть-чуть мужским, а сделалось скорее чуть-чуть женским.
– Все равно хорошо, – сказала Евгения.
Наконец Бухгалтер вспомнил адрес отдаленного рабочего общежития, и они поехали, и пока ехали туда, в это общежитие, женщина-водитель улыбалась.
Было поздно, но в общежитии еще не спали, один Николай Павлович лежал на угловой койке многоместной комнаты, укрывшись с головой грязно-серым одеялом.
Николай Павлович не выказал ни удивления, ни испуга. Он так уставал на своей новой работе, что по вечерам уже не испытывал ни к чему никаких чувств, кроме отвращения. Но от Бухгалтера он все равно старался держаться подальше и в машине сразу сел не рядом с ним, а на переднее сиденье.
У дома отставного подполковника Снегирева машину отпустили. В последний раз мелькнуло перед глазами Евгении суровое лицо женщины-водителя, суровое, но уже чуть смягченное улыбкой, мелькнуло и исчезло в большом городе навсегда.
В подъезде дома, в котором жил отставной подполковник Снегирев, пахло вокзалом и поездами, и от этого запаха появлялось чувство, напоминающее о странствиях. В его квартире на первом этаже этот запах усилился, но больше всего там пахло землей. Отставной подполковник Снегирев встретил их в голубом нижнем белье, на котором особенно выделялись грязевые потеки. Выяснив, кого нужно приютить, он указал Николаю Павловичу куда-то в глубь своего жилища, а перед Евгенией и Бухгалтером, не простившись, тотчас же бесцеремонно закрыл дверь.
Ночь Бухгалтер провел на диванчике старухи, а Евгения спала в одной комнате с Зойкой. Между тем, у Зойки были свои планы, совсем другие... Когда они появились, у нее сидел "индус" – щуплый, всегда взволнованный юноша. Завидя их и придя от этого в еще большее волнение, он долго, церемонно извинялся, а потом незаметно исчез из квартиры. Короче, Зойка была недовольна и, доставая из шкафа постельное белье, все раздраженно хлопала дверцей, Бухгалтеру сунула откровенно рваную простыню и даже не предложила чаю.
Евгения проснулась рано, но когда вышла на кухню – Бухгалтер был уже там.
– Как спали? – спросила Евгения.
– Плохо, – ответил Бухгалтер. – Вы не сказали, что там будет еще какая-то старуха, – и посмотрел на нее с укором.
– А, – сказала Евгения. – Я должна была догадаться... Ее привлекли ваши деньги. В следующий раз положите на стол какую-нибудь мелочь.
Бухгалтер уже начал привыкать к ее странностям, поэтому посмотрел снисходительно, а потом перевел взгляд в окно, на пустынный еще двор.
– Ну и что будем делать? – спросил наконец Бухгалтер.
– Это решать вам, – сказала Евгения.
Вообще-то, Бухгалтер был гением.
Еще в школе, полусонным, неуклюжим подростком, он просто изумлял учителя математики, когда решал сложные задачки совершенно необычным образом. "Если бы ты не был таким ленивым!" – говорил в таких случаях учитель математики, потрепанный жизнью, разочарованный, многодетный отец, и, разволновавшись, даже шел курить на школьный двор. Но юный Бухгалтер был крайне ленивым и никогда не участвовал ни в каких там математических олимпиадах. А когда собирался-таки участвовать, то либо просыпал, либо опаздывал самым непозволительным образом. Лишь однажды он успел на последние пятнадцать минут и какая-то сердобольная душа его все-таки допустила, и он за эти пятнадцать минут решил все что надо и самым наилучшим образом, но перепутал адрес и номер своей школы, и награда его так и не нашла.
В институте Бухгалтер тоже был полусонным, ленивым студентом и, хоть и сдавал сессии без хвостов, среди преподавателей считался посредственностью. И когда отличница Наташа, не красавица, конечно, но для ее ума-то вполне, вдруг на последнем курсе вышла за него замуж, все в институте были очень удивлены.
Потом пошла жизнь. Жизнь как жизнь – по принятым в те годы стандартам, двое сыновей, двухкомнатная хрущевка... Наташа делала научную карьеру, ездила по конференциям, защищала диссертации, а Бухгалтер прозябал то в одном научно-исследовательском институте, то в другом. И никто, ни одна живая душа на свете, не знал, что идеи и разработки этих идей для работ жены делал этот неуклюжий человек, так, между прочим, почесываясь и позевывая. Когда же пришло время перемен, появились первые частные предприятия, и капиталы стали перераспределяться, государство, соответственно, растаскиваться, жизненный уровень научных работников донельзя упал, а диссертации жены превратились в груду бесполезной бумаги... когда, кроме того, двухкомнатная хрущевка без долгого ремонта совсем пришла в упадок, а два славных мальчугана выросли в здоровенных, прожорливых лбов, которых надо было кормить, одевать и вообще выводить в люди, вот тогда-то жена устроила Бухгалтера бухгалтером в одно из первых частных предприятий. И тут...
Тут произошло нечто, похожее на чудо (только не для жены Бухгалтера она-то всегда знала, с кем имеет дело). Гений Бухгалтера, который до того только чуть-чуть проклевывался, как подмерзшая почка, проклюнулся окончательно и расцвел. И это частное предприятие, одно из первых, стало бурно расти, расширяться и преуспевать. О Бухгалтере в деловых кругах пошли слухи, и от предложений не было отбоя. Когда он принес домой первую увесистую пачку денег, жена не впала в истерику, не сошла с ума, не накупила кастрюль фирмы Zeptеr и модную одежду, она даже не отремонтировала квартиру, а послала сыновей учиться за границу, а себе купила лишь не дешевые, конечно, но довольно простые, удобные, а главное – устойчивые туфли.
Между тем возможности и личный достаток Бухгалтера увеличивались в геометрической прогрессии, он уже работал одновременно в нескольких фирмах, в голове его стройными рядами выстраивались шеренги цифр, они взаимодействовали друг с другом, умножались друг на друга, делились, складывались, ловко перепрыгивая через ограничения параграфов и законов, исполняя таинственный и магический танец, смысл которого был понятен ему одному, и в то же время донельзя реален, материализуясь в деньги.
Жена Бухгалтера была трезвой женщиной, она не афишировала свои новые возможности, не кичилась перед другими и донашивала старые вещи. Более того, она понимала, что за все надо платить, как те древние, которые, когда им особенно везло, умилостивляли богов, проливая на алтари капли своей крови. Она была очень внимательна и всегда настороже. И вот как-то утром раздался звонок... Голос был незнакомый, властный, но вежливый. Жена Бухгалтера позвала Бухгалтера к телефону, а сама пошла в соседнюю комнату и осторожно сняла трубку параллельного телефона.
– Не понял, – услышала она голос Бухгалтера. – Представьтесь.
– Мое имя вам ничего не скажет.
– Представьтесь! – отрывисто повторил Бухгалтер.
– Мне хотелось бы с вами встретиться. Это в ваших интересах.
– Представьтесь! – взвизгнул Бухгалтер.
– Подумайте. Я перезвоню, – и трубку повесили.
Когда ровно через неделю в телефонной трубке послышался тот же голос, Бухгалтер был в ванной, но жена Бухгалтера и не собиралась его звать.
– Я его жена, – сказала жена Бухгалтера. – Я думаю вам имеет смысл встретиться со мной.
Встреча была назначена в третьесортном ресторане, в одном из дальних микрорайонов. Добиралась жена Бухгалтера на двух автобусах почти час и всю дорогу простояла. Ресторан же располагался в первом этаже большого здания на горке, и вела к нему довольно крутая лестница, но на жене Бухгалтера были ее удобные и очень устойчивые туфли, и она легко поднялась. Конечно, было ей страшновато, но ее вела решимость пролить на алтарь богов несколько капель своей крови.
У дверей ресторана стояла группа меланхоличных молодых мужчин, которые подчеркнуто на нее не смотрели и даже как будто отворачивались. Жена Бухгалтера прошла между ними, как сквозь строй. В зале же ресторана было совсем пусто, только за одним из столиков сидел совершенно седой, подтянутый мужчина. Жена Бухгалтера направилась прямо к нему и села напротив.
– Что будете пить? – спросил Седой.
И жена Бухгалтера сказала:
– Водку.
– Сколько? – спросил Седой.
– Немного, – сказала жена Бухгалтера. Вообще-то, она никогда не пила водку, но ей хотелось выглядеть в глазах этого человека посолиднее, а не какой-нибудь дамочкой-финтифлюшкой.
И ей принесли водку, в большой рюмке, сто грамм, и бокал с чистой водой, чтобы ее запить.
– Водку лучше всего запивать водой, – охотно пояснил Седой. – В минеральной воде совершенно лишние пузырьки воздуха.
Жена Бухгалтера выпила сто грамм водки, очень удачно, не закашлявшись и не поперхнувшись, короче, не потеряв лица, и запила водой.
– Как вы понимаете, жизнь – это не грязная лужа, в которой плавает все, что угодно, – сказал Седой. – Конечно, хватает и таких луж, но я имею в виду более высокое устройство. Вы меня понимаете?
– Да... – сказала уже порядком захмелевшая жена Бухгалтера.
– Жизнь в высоком своем устройстве довольно организованная конструкция, – продолжал Седой. – И не дело, когда кто-то болтается сам по себе... Не дело! Болтается, а значит, раскачивает все здание. Вы меня поняли?
– К-конечно, – сказала жена Бухгалтера.
– Возможности каждого ограничены, – сказал Седой. – Поэтому неплохо их объединять... Если к вашим возможностям добавить наши возможности, результат может быть выгоден для обеих сторон. Вы меня поняли?
– Ага, – сказала жена Бухгалтера.
– Время одиночек прошло, – сказал Седой. – Запомните!
Седой смотрел на нее выжидательно и не спеша задавал вопросы. И жена Бухгалтера, одно за другим, рассказала ему все – в каком часу какого дня и месяца Бухгалтер родился, какие у него привычки и склонности, что он любит и чего боится, какие цвета предпочитает и в какое время дня чувствует себя лучше всего, но главное, что она сказала про мужа, – чтобы его увлечь, надо поставить перед ним особенно сложную и увлекательную задачу. Высказавшей все это жене Бухгалтера сделалось немного не по себе... И, когда ей предложили еще водки, она не отказалась и выпила почти половину рюмки, так что спускаться по крутой лестнице от ресторана даже на таких устойчивых туфлях ей было непросто, отчего одному из молодых людей, стоявших у дверей ресторана и подчеркнуто на нее не смотревших, пришлось-таки на нее посмотреть, подхватить под локоть и провести вниз.
Вечером того же дня, когда выветрился алкоголь, но появилось похмельное недовольство собой и агрессивность, жена Бухгалтера на Бухгалтера "наехала". Она говорила вещи банальные, но убедительные. О том, что надо быть гибче, не плыть против течения, одеваться по погоде. И о том, что время одиночек прошло. Эта фраза за вечер прозвучала несколько раз, и у Бухгалтера было ощущение, что ее вбивают ему в голову металлической кувалдой. Он вспомнил тот вечер и эту фразу теперь, ранним утром, сидя на чужой кухне.
...Прошло время, и то ли задачи перестали быть такими уж сложными и увлекательными, то ли организм просто требовал передышки, но Бухгалтер стал тосковать. Жена Бухгалтера срочно организовала круиз, вывезла его к египетским пирамидам, а потом в Париж, но это ничего не поправило, напротив... Пирамиды показались ему совершенно унылыми, не имеющими никакого отношения к его фантастическим детским грезам, ну а панорама Парижа с Эйфелевой башней – бесконечно скучным зрелищем, застывшей, плоской, навязчивой рекламной открыткой, которую хотелось взять за краешек и поскорее убрать в ящик стола. Так что все оставшиеся дни в Париже он провалялся в номере дорогого отеля с жуткой мигренью и почти не вставал с кровати. И тогда к жене Бухгалтера пришла старая, как мир, простенькая мысль... И она нашла простенькую женщину по имени Алла, прозябавшую продавщицей в овощном магазине (куда, кстати, потом пристроили и Николая Павловича) и мечтавшую, конечно, о переменах своей жизни к лучшему, явилась перед ней как бы вестником этих перемен, заплатила деньги и все устроила. Так Алла и Бухгалтер встретились, и все закрутилось по задуманному женой Бухгалтера плану. И скоро ей уже не надо было тратиться на эту Аллу, потому что деньги ей стал давать сам Бухгалтер. В маленькой конспиративной квартирке для него началась новая жизнь, жизнь, полная вкуса, запаха и цвета, а цифры в его голове закрутились особенно воодушевленно.
И ранним утром, сидя на крайне неуютной для него Зойкиной кухне, Бухгалтер вспомнил множество мелочей и совпадений, которым еще совсем недавно не придавал никакого значения, но которые сейчас все сошлись, сцепились между собой, образовав совершенно понятную картину, в которой он действительно был декорацией, которую использовали и переставляли с места на место.
Мелькнула в глубине души трусливая мысль, что лучше было бы, если бы все осталось по-прежнему... Он не любил перемен. Да и что было бы, если бы люди узнали друг о друге все тайные мысли, все самые скрытые пружины? Понятно, что было бы. Распались семьи, разбились дружбы, разбежались компаньоны. И несмотря на то, что в тотальном мире беспорядка, прекрасными островами, возможно, и сверкали бы исключения, они были бы слишком ничтожны, чтобы что-либо изменить в принципе. Так не разумнее ли принимать все, каким оно кажется, когда, процеженно и отфильтрованно, возникает на видимой поверхности то, чему и должно появиться на поверхности... Во имя порядка.
Итак, когда на кухню вошла Евгения, Бухгалтер посмотрел на нее крайне неодобрительно, можно даже сказать, враждебно.
...Бухгалтер вернулся в комнату старухи и лег на диван.
– Положите деньги на стол, – сказала Евгения, заглядывая к нему. – Если хотите, чтобы вас не беспокоили.
– Обойдется, – сказал Бухгалтер. – Вечером я уезжаю, – и повернулся к ней спиной. Под тяжестью его грузного тела ветхий диван беспомощно застонал.
Зойка агрессивно и бесцеремонно гремела кастрюлями на кухне, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин, – вся эта история ей жутко не нравилась. Она озабоченно носилась по квартире и даже помыла пол в прихожей. При этом лицо у нее было надутое и обиженное. Она ушла на работу, так и не сказав Евгении ни слова.
Весь день Евгения провела в молчании. Молчала квартира Зойки, бывшая квартира старухи, молчал Бухгалтер за дверью, только диван под ним, когда он поворачивался, тягостно вздыхал, да в трубах иногда деликатно журчала вода. Евгения смотрела из окна во двор, двор-колодец, всегда немного сумрачный, школьники шли в школу, взрослые – на работу... Потом они возвращались – дети из школы, взрослые с работы, и поэтому Евгения поняла, что прошел день.
Наконец Бухгалтер к ней вышел.
– Я уезжаю, – сказал Бухгалтер. – Не преследуйте меня. Я сделаю то, что вы хотите.
И Евгения поняла, что он говорит правду.
На подходе к вокзалу Бухгалтер позвонил жене.
– Ты где? – закричала жена.
– Все в порядке, – сказал Бухгалтер. – Не волнуйся.
– В чем дело? Объяснись! – кричала жена. Голос у нее срывался на незнакомые Бухгалтеру истерические интонации.
– Я прожил с тобой двадцать шесть лет и не догадывался, что у тебя может быть оружие.
– Ты не понял, я объясню! – кричала жена.
– Наташа, – спокойно сказал Бухгалтер. – Ты помнишь нашу молодость? Ты же знаешь, я никогда не любил все эти походы, палатки, костры, гитары, посиделки на кухнях... В таких случаях я никогда не знал, что делать, и чувствовал себя идиотом.
– Я помню... – сказала жена.
– Да, но мне нравилось, когда это делали другие. То что делаешь ты сейчас, мне не нравится.
– Послушай... – начала жена.
Бухгалтер не стал ее слушать.
Он сказал:
– Лучше всего, если ты уедешь, – и повесил трубку.
В комнату быстро вошел Седой, слышавший этот разговор по другому телефону. Жена Бухгалтера с трубкой в руке, из которой все еще раздавались совершенно непримиримые короткие гудки, вся обвисла на стуле, как брошенная одежда.
– Вы все испортили, – сказал Седой. – Я-то думал, вы знаете своего мужа.
– Я... – сказала жена Бухгалтера, от растерянности не находя слов. Я... – в своих очках для чтения с толстыми стеклами она походила на испуганную, больную черепаху.
– Да плевать мне на вас! – безжалостно сказал Седой. – Вы-то здесь при чем... На вас мне плевать!
– Але? – послышался мелодичный голос, и сердце Бухгалтера дрогнуло.
– Я уезжаю, – сказал Бухгалтер.
– До скорого, – промурлыкал телефон.
– Навсегда, – сказал Бухгалтер. И повторил: – Навсегда.
Голос сломался и что-то заверещал, но Бухгалтер его больше не слышал.
...Ехал Бухгалтер один в купе первого класса. Он выпил стакан хорошо заваренного, крепкого чаю и машинально съел пачку печенья со столика, половина этого печенья горой крошек осталась у него в бороде и на груди. Потом он почистил зубы зубной пастой и щеткой, которые купил в киоске на вокзале, но спать лег, не раздеваясь (он вторую ночь спал, не раздеваясь), и выключил свет. Не спал. В темноте мелькали огни... И тут он услышал шорох. Сначала где-то вверху, потом ниже, и вдруг он отчетливо увидел старуху, которая мешала ему спать прошлой ночью. Старуха стояла около умывальника. Она взяла его зубную пасту и зубную щетку и стала чистить зубы. Это было отвратительно, Бухгалтера даже начало подташнивать.
– Пошла вон, – тихо сказал Бухгалтер.
Старуха не реагировала. Он стал искать какой-нибудь предмет, чтобы запустить в эту дрянь, но нащупал на столике лишь обертку от печенья. Он сжал ее в кулаке, скомкал и запустил в старуху. Бумажный комок пробил ее насквозь и ударился в стену. Старуха, видимо, обиделась, но не исчезла, она только переместилась в самый дальний от Бухгалтера, самый темный угол купе.
– Пошла вон, – повторил Бухгалтер и услышал, как жалко прозвучал его голос, задавленный шумом поезда. – Пошла вон! – крикнул он громче. – Я еще не сошел с ума!
Он закрыл глаза и всеми силами постарался уснуть. Он то впадал в мутное забытье, то просыпался и, чуть приоткрыв глаза, посматривал в угол – старуха стояла там. Он опять закрывал глаза и до бесконечности повторял себе:
– Я сплю! Я сплю! Я не сошел с ума!
Старуха исчезла только на рассвете, и только тогда Бухгалтер забылся тяжелым, тягучим сном. Но... в ту же минуту в дверь купе постучал проводник. Подъезжали.
Короче, ночь прошла отвратительно. Лица как такового на Бухгалтере просто не было. Он умылся, стараясь не смотреть на это отсутствующее лицо, к зубной пасте и щетке не притронулся. Стряхнул крошки с груди, но не до конца, и прямо с вокзала отправился по делам.
Он шел по улицам, не таясь, хотя и понимал, что его присутствие в городе уже отмечено. Скоро за ним начали следить, но это лишь вызвало в нем давно забытое, мальчишеское, заядлое чувство, он зашел в несколько случайных магазинов и сделал несколько незначительных покупок. Вообще, он терпеть этого не мог, – делать покупки, – но сейчас даже получил какое-то удовольствие. Он купил несколько зубных щеток, подсвечник в форме рыбы, крошечный словарик корейского языка, мягкую игрушку – непонятного цвета крокодила и детский конструктор "Что нам стоит дом построить". Все это он нес в пластиковом пакете. И с этим большим пластиковым пакетом он зашел в несколько банков и произвел там несколько операций, потом заглянул в ближайшее по дороге интернет-кафе и два часа провел в Интернете.
Далее, он перекусил гамбургером в "Макдоналдсе", взял такси и поехал на дачу.
Дача, в отличие от квартиры, у Бухгалтера была вполне фешенебельной, хотя в бассейне перед домом даже летом никогда не бывало воды.
На участке было холодно. Неуютно. Необжито. И все вокруг сковано закаменелой, ноябрьской стылостью. Еще не разросшиеся деревья, почти саженцы, казались особенно хрупкими, особенно обнаженными, особенно беззащитными... В доме было так же. От ковров под ногами пахло сыростью. Рядом с камином лежало несколько поленьев, Бухгалтер подбросил парочку в камин, но огня так и не разжег.
Мучительно страдая и даже постанывая, он принял холодный душ, переоделся в другую одежду, потом сел перед молчаливым телевизором спиной к двери и стал ждать.
Он не боялся. Единственное, что раздражало, была старуха. Она появилась как только стало темнеть. Обошла дом – он слышал поскрипывание на втором этаже и в соседних комнатах – и притаилась у дверей за его спиной.
