355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Блаватская » Разоблаченная Изида. Том II » Текст книги (страница 4)
Разоблаченная Изида. Том II
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 21:23

Текст книги "Разоблаченная Изида. Том II"


Автор книги: Елена Блаватская


Жанр:

   

Эзотерика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Они преследовали гностиков, убивали философов, и сжигали каббалистов и масонов, и когда настанет великий день расчетов и когда засветит свет в темноте, что смогут они предложить взамен ушедшей, погаснувшей религии? Что ответят они, эти притворные монотеисты, эти поклонники и ложные слуги единого Бога Живого своему Творцу? Чем будут они объяснять это долгое преследование тех, кто были истинными последователями великого Мегалистора, верховного великого мастера розенкрейцеров, ПЕРВОГО масона. «Ибо он есть Строитель и Архитектор храма Вселенной; Он есть Verbum Sapienti».[37]37
  «Всецело мистическая окраска христианства гармонировала с правилами жизни и мнениями ессеев, поэтому не будет невероятным, что Иисус и Иоанн Креститель были посвящены в мистерии ессеев, которым христианство может быть многим обязано по части форм выражения: так как, действительно, община Терапевтов, ответвление ордена ессеев, скоро всецело примкнула к христианству» («Yost», I, 411 – цитировано автором книги «Сод, сын человеческий» [142]).


[Закрыть]

«Каждый знает», – писал великий манихеец третьего столетия Фост, – «что Евангелии не были написаны ни Иисусом Христом, ни его апостолами, но долго после их времен какими-то неизвестными личностями, которые, хорошо рассудив, что едва ли им поверят, если они будут повествовать о делах, которых сами не видели, озаглавили свои повествования именами апостолов или последователей, живших одновременно с последними».

Комментируя этот вопрос, А. Франк, еврейский ученый из Института и переводчик «Каббалы», выражает ту же самую идею.

«Разве у нас нет оснований», – спрашивает он, – «рассматривать «Каббалу» как драгоценные остатки религиозной философии Востока, которая, будучи перенесенной в Александрию, смешалась с учением Платона и под незаконно присвоенным именем Дионисия Ареопагита, епископа Афинского, обращенного и посвященного Св. Павлом, получила возможность проникнуть в мистицизм средних веков?» [256]

Говорит Жаколио:

«Что же это за религиозная философия Востока, которая проникла в мистический символизм христианства? Мы отвечаем: Эта философия – следы которой мы находим у магов, халдеев, египтян, еврейских каббалистов и христиан – есть ничто другое, как философия брахманов Индии, сектантов веры в питри, или духов невидимых миров, которые окружают нас» [378].

Но если гностики были уничтожены, то гнозис, основанный на тайной науке наук, продолжает жить. Именно земля является тем, что поможет женщине, и которой суждено открыть свой зев, чтобы поглотить средневековое христианство, незаконного захватчика и убийцу учения великого учителя. Древняя «Каббала», Гнозис, или традиционное тайное знание, никогда не оставалось без своих представителей ни в одном веке и ни в одной стране. Троицы посвященных, независимо от того, вошли ли они в историю или скрылись под непроницаемым покровом тайны, сохранились и оставили свой след в веках. Они известны как Моисей, Ахолиаб и Безалил, сын Ури, сын Хура; как Платон, Филон и Пифагор и т. д. В Преображении мы видим их как Иисуса, Моисея и Илию, трех Трисмегистов; и трех каббалистов, Петра, Иакова и Иоанна – чье откровение является ключом ко всей мудрости. В сумерках еврейской истории мы находим их как Зороастра, Авраама и Тераха, а впоследствии – как Еноха, Иезекииля и Даниила.

Кто из тех, кто когда-либо изучал древние философии, кто интуитивно постиг величие их концепций, беспредельную возвышенность их взглядов на Непознаваемое Божество – кто станет колебаться хоть минуту, чтобы отдать предпочтение их доктринам перед непонятным догматическим и противоречивым богословием сотен христианских сект? Кто из тех, кто когда-либо читал Платона и вдумывался в его Το ’Ον, «кого не видел никто, кроме Сына», может сомневаться, что Иисус был последователем той же самой тайной доктрины, которая наставляла этого великого философа? Ибо, как мы уже до этого доказывали, Платон никогда не претендовал на то, что он является изобретателем всего того, что он пишет, но приписывал это Пифагору, который, в свою очередь, указывал на отдаленный Восток как на источник, откуда он черпал свои знания и философию. Колбрук доказывает, что Платон признается в этом в своих письмах и говорит, что он взял свои учения из древних и священных доктрин! [421, I, с. 579] Кроме того, неотрицаемо то, что теологии всех великих народов согласуются и показывают, что каждая является частью «одного огромного целого». Подобно остальным посвященным, мы видим, как Платон прилагает большие усилия, чтобы скрыть истинное значение своих аллегорий. Каждый раз, когда дело касается величайших секретов Восточной «Каббалы», секрета истинной космогонии вселенной и идеального, предсуществующего мира, Платон обволакивает свою философию глубочайшим мраком. Его «Тимей» настолько запутан, что никто, кроме посвященного, не может понять его тайного значения. А Мошейм думает, что Филон заполнил свои труды абзацами, прямо-таки противоречащими друг другу, с единственной целью скрыть истинную доктрину. На этот раз мы видим, что критик на правильном пути.

И сама идея троичности, так же как негодующе поносимая доктрина эманаций – где их отдаленнейший источник? Ответить на это легко, и все доказательства теперь под рукой. В величественной и глубочайшей изо всех философий, в философии всемирной «религии мудрости», первые следы которой историческое исследование теперь обнаруживает в древней до-ведийской религии Индии. Как много оскорбляемый Жаколио правильно замечает:

«Не в таких религиозных трудах древности как Веды, „Зенд-Авеста“ и Библия, должны мы искать точных выражений благородных и возвышенных верований тех эпох» [379].

«Священный первичный слог, состоящий из трех букв А – У – М, в котором содержится ведийская Тримурти (Троица), должен держаться в тайне, подобно другой тройной Веде», – говорит Ману в книге XI, шлока 265.

Сваямбхува есть непроявленное божество; оно есть Существо, существующее через себя и от себя; оно есть центральный и бессмертный зародыш всего, что существует во вселенной. Три троицы эманируют из Него и содержатся в Нем, образуя Верховное единство. Этими троицами или тройными Тримурти являются: Нара, Нари и Вирадьи – первоначальная триада; Агни, Вайя и Сурья – проявленная триада; Брахма, Вишну и Шива – творящая триада. Каждая из этих триад становится менее метафизической и более приспособленной к обычному рассудку по мере нисхождения. Таким образом последняя становится только символом в его конкретном выражении, вызванном необходимостью чисто метафизической концепции. Вместе со Сваямбхува они суть десять сефиротов еврейских каббалистов, десять индусских Праджапати; – Эйн-Соф первых соответствует великому Неизвестному, выраженному мистическим А У М последних.

Франк, переводчик «Каббалы», комментирует:

«Десять сефиротов разделяются на три класса, причем каждый из них представляет нам божество под иным аспектом, в то время как целое все же остается неделимой Троицей.

Первые три сефирота чисто интеллектуальны в метафизике; они выражают абсолютную тождественность существования и мысли и образуют то, что современные каббалисты называют интеллигибельным миром – что есть первое проявление Бога.

Три последующие заставляют нас постигать Бога в одном из их аспектов как идентичность доброты и мудрости; в другом они являют нам в Высшем добре источник красоты и величия (в творении). Поэтому они называются добродетелями, или чувственным миром.

Наконец, по последним трем сефиротам мы узнаем, что Всемирное Провидение, что Верховный художник есть также абсолютная Сила, всемогущая причина, и что в то же время эта причина является порождающим элементом всего, что существует. Именно эти последние сефироты являются теми, кто образуют естественный мир или природу в ее сущности и в ее активном принципе. Natura naturans» [256].

Эта каббалистическая концепция таким образом оказалась идентичной с концепцией индусской философии. Кто бы ни читал Платона и его диалог «Тимей», найдет, что греческий философ повторяет эти идеи с точностью эхо. Кроме того, предписание секретности у каббалистов было столь же строгим, как у посвященных в святая святых и у индусских йогов.

«Сомкни уста твои из опасения произнести это (Тайну), и сердце твое из опасения громкой думы; и если сердце твое вырвалось из контроля, верни его на место, ибо такова цель нашего союза» («Сефер Иецира», «Книга Творения»).

«Это есть тайна, дающая смерть. Сомкни уста твои из опасения, чтобы не выдать ее невежде, сожми мозг твой из опасения, чтобы что-либо не вырвалось из него и не проникло наружу» («Агручада Парикшай»).

Истинно, судьбы многих будущих поколений висели на волоске в дни третьего и четвертого веков. Если бы император не послал в 389 году в Александрию приказа – на что его принудили христиане – об уничтожении всех идолов, наш век никогда не имел бы собственного христианского мифологического пантеона. Никогда еще Неоплатоническая школа не достигала таких высот философии, как перед своим концом. Объединившие мистическую теософию старого Египта с изысканной философией греков; стоявшие ближе к древним мистериям Фив и Мемфиса, чем когда-либо в течение веков; сведущие в науке предсказывания и гадания, так же как и в искусстве терапевтов; поддерживавшие дружбу с самыми проницательнейшими людьми еврейского народа, которые были глубоко проникнуты идеями зороастрийцев, – неоплатоники стремились слить воедино древнюю мудрость Восточной «Каббалы» с наиболее благородными концепциями западных теософов. Несмотря на измену христиан, которые нашли уместным по политическим причинам после дней Константина отвергать своих наставников, влияние новой платонической философии бросается в глаза в последующей адаптации догм, происхождение которых легко проследить в этой замечательной школе. Хотя они искалечены и обезображены, все же они сохранили сильное семейное сходство, которое ничто не может изгладить.

Но, если знание оккультных сил природы раскрывает духовное зрение человека, расширяет его интеллектуальные способности и безошибочно приводит его к более глубокому почитанию Творца, то, с другой стороны, невежество, догматическая узость мышления и детский страх заглянуть в глубину сущего неизменно приводит к поклонению фетишам и суеверию.

Когда Кирил, епископ Александрийский открыто ухватился за идею Изиды, египетской богини, и антропоморфизировал ее в Марии, Божьей матери, и когда начались споры о триединстве, – с этого момента египетская доктрина об эманировании творящего Бога из Эмефта подвергалась искажениям на разные лады, пока наконец Соборы пришли к соглашению принять ее в таком виде, как она выглядит теперь – обезображенной Триады каббалистического Соломона и Филона! Но так как ее происхождение все еще было слишком очевидно, то Слово больше не называлось «Небесным человеком», первичным Адамом Кадмоном, но стало Логосом – Христом, и было сделано таким же старым, как «Старейший из Старейших», его отец. Сокрытая МУДРОСТЬ стала идентичной со своей эманацией БОЖЕСТВЕННОЮ МЫСЛЬЮ, и ее заставили рассматривать соравной и совечной со своей первой манифестацией.

Если мы здесь остановимся, чтобы рассмотреть другую из основных догм христианства – доктрину об искуплении, то мы легко можем проследить ее назад до язычества. Этот краеугольный камень церкви, которая, по ее собственному мнению, покоилась незыблемо на прочной скале в течение долгих веков, теперь выкопан наукою и доказано, что он произошел от гностиков. Профессор Дрейпер представляет ее, как едва ли известную в дни Тертуллиана, и как «возникшую среди еретиков гностиков».[38]38
  См. [48, с. 224].


[Закрыть]
Мы не позволим себе возражать такому ученому авторитету больше, как только заявить, что она возникла среди них не более, как это было о их «помазанным» Христом и Софией. Первого они создали по образу «Царя Мессии», мужского принципа мудрости, а последнюю по третьему сефироту, из халдейской «Каббалы»,[39]39
  См. «Зогар», [419], «Книга Тайны», древнейшая книга каббалистов; и [422, c. 212, 213—215].


[Закрыть]
и даже по индусскому Брахме и Сарасвати[40]40
  [422, с. 280], Куриос и Кора повторно упоминаются в «Justin Martyr», см. с. 97.


[Закрыть]
и языческому Дионису и Деметре. И здесь у нас твердая почва под ногами, хотя бы уже потому, что теперь доказано, что Новый Завет совсем не появлялся в своей завершенной форме, каким мы его находим теперь, пока не прошло 300 лет со времени апостолов,[41]41
  См. [423, II].


[Закрыть]
а в отношении «Зогара» и других каббалистических книг установлено, что они появились в первом веке до нашей эры, если не намного раньше.

Гностики переняли много идей от ессеев; а у ессеев еще за два века до нашей эры были свои «великие» и «малые» мистерии. Они были изаримы или посвященные, потомки египетских иерофантов, в стране которых они прожили несколько веков до того, как они были обращены в буддийское монашество миссионерами царя Ашоки, и впоследствии слились с ранними христианами; и они существовали, вероятно, до того, как старые египетские храмы были осквернены и разрушены беспрерывными вторжениями персов, греков и других орд завоевателей. У иерофантов было свое искупление, совершавшееся в мистерии посвящения за века до того, как появились гностики или даже ессеи. Оно было известно у иерофантов под названием крещение крови и не считалось искуплением за «грехопадение человека» в Эдеме, но просто как искупление за грехи прошлого, настоящего и будущего невежественного, но тем не менее развращенного человечества. Иерофант имел право выбора: или принести свою чистую и безгрешную жизнь в качестве жертвы за свою расу богам, к которым он надеялся присоединиться, или же ограничиться животною жертвою. Первое зависело целиком от его собственного желания. В последний момент торжественного «нового рождения» посвятитель передавал посвящаемому «слово» и немедленно после этого в правую руку посвящаемого вкладывалось оружие и он получал приказ нанести удар.[42]42
  Существует широко распространенное суеверие (?), в особенности среди славян и русских, что маг или колдун не может умереть, пока он не передал «слово» своему преемнику. Это популярное верование настолько укоренилось в народе, что вряд ли в России найдется человек, который об этом не слыхал. Но очень легко проследить происхождение этого верования до мистерий древности, которые веками были распространены по всему земному шару. Древняя «Варяжская» Русь имела свои мистерии как на Севере, так и на юге Руси; и много реликвий угаснувшей веры рассеяно, по землям, омываемым священным Днепром, этим Иорданом крещения Руси. Никакой знахарь или колдун, мужчина или женщина, фактически не может умереть, пока он не передал тайное слово кому-либо. Популярное верование говорит, что если он этого не сделает, он не сможет умереть и будет страдать неделями и месяцами, и если даже в конце концов он освободится, то не будет в состоянии покинуть землю и будет бродить по ней, пока не найдет преемника даже после смерти. Насколько это верование может быть проверено другими – мы не знаем, но мы видели один случай, который по своим трагическим и таинственным denoument заслуживает того, чтобы о нем рассказать в качестве иллюстрации к разбираемому вопросу. Про старика, которому было более ста лет от роду, крепостного крестьянина С. губернии, прослывшего колдуном и целителем, – стали говорить, что он уже несколько дней при смерти, но умереть никак не может. Слух этот распространился с молниеносной быстротой, и бедного старика стали избегать даже члены его собственной семьи, так как они опасались получить от него совсем нежелательное наследие. Наконец пошли слухи, что он послал за своим коллегой, менее преуспевшим, чем он в этом мастерстве, и что тот, несмотря на то, что жил в отдаленном районе, все же, по призыву, спешит прийти и прибудет на следующий день рано утром. В то время у помещика, владельца имения, гостил молодой врач, который принадлежал к знаменитой в те дни школе нигилистов и издевательски смеялся над этой идеей. Хозяин имения, будучи очень набожным человеком, но лишь наполовину склонным смеяться над «суеверием», улыбался – как в поговорке говорится – только одним уголком рта. Тем временем молодой скептик, чтобы удовлетворить свое любопытство, посетил умирающего человека и, обнаружив, что тот не в состоянии прожить более двадцати четырех часов и решив доказать нелепость «суеверия», принял меры, чтобы задержать спешащего к старику «преемника» в соседней деревне.


[Закрыть]
Вот это есть истинное происхождение христианской догмы искупления.

Воистину, «Христов» в дохристианские века было много. Но они умирали, оставаясь неизвестными миру и исчезали так же молчаливо[43]43
  Рано утром компания в составе четырех человек: врача, владельца имения, его дочери и автора этих строк, направились в деревенскую избу, где должен был восторжествовать скептицизм. Умирающий человек каждое мгновение ожидал прихода своего избавителя и его агония из-за этой задержки была чрезвычайна. Мы пытались уговорить врача, чтобы он пошел навстречу желаниям старика, хотя бы человечности ради. Но он только хохотал. Щупая одной рукой пульс старого колдуна, он вынул другой часы и, говоря нам по-французски, что смерть наступит через несколько минут, весь погрузился в свой профессиональный эксперимент. Сцена была и торжественна и ужасна. Вдруг открылась дверь, и вошел молодой парень с вестью для доктора, что «кум» лежит мертвецки пьяный в соседней деревне и, согласно его приказаниям, не сможет прийти к «дедушке» раньше следующего дня. Молодой доктор смутился и только что собирался сказать старику, как вдруг знахарь с молниеносной быстротой вырвал свою руку из руки доктора и поднялся в кровати. Его глубоко ввалившиеся глаза вспыхнули, его желто-белая борода и волосы, свисавшие вокруг его мертвенно-бледного лица, придали ему страшный вид. Еще один миг, и его длинные мускулистые руки сомкнулись вокруг шеи врача, и со сверхъестественной силой он стал притягивать к себе голову врача все ближе и ближе; он держал ее как в тисках и нашептывал ему в ухо слова, неслышимые для нас. Скептик боролся, чтобы освободиться, но прежде чем ему удалось сделать успешное движение, дело, по-видимому, было уже сделано; руки отпали и старый колдун упал на спину – уже трупом! Странная и ужасная улыбка застыла на его неподвижных губах – улыбка злорадного торжества и удовлетворенной мести; но доктор выглядел бледнее и ужаснее самого мертвеца. Он оглядывался вокруг с выражением такого ужаса, какой трудно описать, и не отвечая на наши вопросы, как безумный бросился вон из избы и побежал по направлению к лесу. Нарочных послали разыскать его, но нигде не могли найти его. К заходу солнца услышали выстрел в лесу, и через час принесли его тело с простреленной головой – скептик размозжил ее!
  Что заставило его совершить самоубийство? Какие магические чары «слово» умирающего колдуна оставило в его уме – кто может сказать?


[Закрыть]
и таинственно из поля зрения людей, как Моисей с вершины Писгах, горы Нэбо (пророческой мудрости) после того, как возложил руки на Иисуса Навина, который таким образом «наполнился духа мудрости» (т. е. стал посвященным).

Также Таинство Св. Причастия не принадлежит одним только христианам. Годфри Хиггинс доказывает, что оно было учреждено за многие сотни лет до «Пасхальной тайной вечери», и говорит, что «жертва хлеба и вина была общим обычаем у многих древних наций».[44]44
  [52]; также Тертуллиан.


[Закрыть]
Цицерон упоминает ее в своих трудах и удивляется странности этого обряда. Какое-то эзотерическое значение было связано с этим обрядом со времени установления мистерий, и таинство причастия является одним из старейших обрядов древности. У иерофантов оно имело почти такое же значение как у христиан. Церера была хлебом и Вакх был вином, первая означала возрождение жизни из семени, второй – виноградную гроздь – эмблему мудрости и знания; накопление сущности вещей, брожение и последующая за тем крепость эзотерического знания соответственно символизировалась вином. Мистерия имела отношение к драме Эдема; она, как говорят, впервые была введена Янусом, который также был первым, кто установил в храмах жертву «хлеба» и «вина» в память «падения в рождение» в качестве символа «семени». «Я есмь вино, и Отец мой есть виноградарь», говорит Иисус, намекая на тайное знание, которым он мог наделять. «Я больше не буду пить плода виноградной лозы до того дня, как я буду пить новое вино в Царстве Божием».

Празднества элевсинских мистерий начинались в месяце Боёдромион, который соответствует сентябрю, времени сбора винограда, и продолжался с 15 по 22 число, семь дней.[45]45
  «Anthon», art. Eleusinia.


[Закрыть]
Еврейский праздник кущей начинался 15 и кончался 22 числа месяца этаним, что, как доказывает Данлэп, является производным от Адоним, Адониа, Аттеним, Этаним [140, c. 71]; и этот праздник называется в «Левите» [XXIII, 34] праздником кущей. «И собрались к царю Соломону на праздник все Израильтяне в месяце Афаниме, который есть седьмой месяц» [1 Царей, VIII, 2]. Плутарх считает, что праздник палаток относится к вакхическим обрядам, а не к элевсинским. Таким образом, «прямо взывали к Вакху», говорит он. Поклонение сабациям было саббатическим; имена Эвий или Хевий и Луайос идентичны с Хивит и Левит. Французское имя Луи есть еврейское Леви; Iacchus – тот же Iao или Иегова; и Ваал или Адон, подобно Вакху, был фаллическим богом.

«Кто взойдет на гору [высокое место] Господню?» – спрашивает праведный царь Давид, – «кто станет на место его кадушу [на святом месте его]?» [«Псалтырь», XXIII, 3].

Кадеш может означать в одном смысле «озарять», «освящать» и даже посвящать или отделять; но он также означает служителей сладострастных ритуалов (культ Венеры), и истинное толкование слова кадеш открыто указано во «Второзаконии» [XXIII, 17]; в «Осии» [IV, 14] и в «Бытие» [XXXVIII, 15-22]. «Святые» библейские кадешимы были тождественны, что касается до их обязанностей, баядеркам в позднейших индусских храмах. Еврейские кадешим, или галли (жрицы Кибелы), жили «при храме Господнем, где женщины ткали одежды для Астарты» или же занавеси для статуи Венеры-Астарты, гласит стих седьмой в двадцать третьей главе «Второй книги Царей».

Пляска, совершаемая Давидом вокруг Ковчега, была «кружением», которое, как говорят, было предписано амазонками для мистерий. Такова была пляска дочерей Силомских [«Судей», XXI, 21, 23 и далее], также как и прыжки пророков Ваала [1 Царей, XVIII, 26]. Это просто были характерные признаки культа сабеян, ибо пляска эта изображала движение планет вокруг Солнца. Несомненно, что пляска эта была вакхическим исступлением, при чем употреблялись цистры, также весьма выразительны укоры Мелхолы и ответы царя.

«Отличился сегодня царь Израилев, обнажившись сегодня перед глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой, человек». – И он резко отвечает: – «пред […] играть и плясать буду, и буду еще более отвратительным, чем это, и я буду низкий в собственных глазах».

Если мы вспомним, что Давид жил среди тирийцев и филистимлян, где их обряды были обычными; что он, на самом-то деле, отвоевал эту страну у Саулова дома с помощью наемников из их страны, то такое поощрительное отношение к их обрядам и даже введение такого языческого культа со стороны слабого «псалмопевца» выглядит весьма естественным. Кажется, Давид ничего не знал о Моисее, и если он ввел поклонение Иегове, то вовсе не в монотеистическом смысле, а просто в смысле одного из многих богов соседних народов – в качестве бога охранителя, которому он отдал предпочтение и выбрал среди «всех других богов».

Прослеживая христианские догматы пункт за пунктом, если мы сосредоточим наше внимание на одном из них, который вызвал самые яростные столкновения, пока его не признали, а именно – догмате о Троице – что мы находим? Мы встречаем его, как мы уже показали, на северо-востоке Инда; и прослеживая до Малой Азии и Европы, узнаем его у каждого народа, имеющего что-нибудь похожее на установленную религию. Этот догмат преподавали в старейших халдейских, египетских и митраических школах. Халдейский Солнечный бог, Митра, назывался «Тройственным», и халдейская идея тройственности была учением аккадийцев, которые сами принадлежали к расе, которая была первой, породившей метафизическую тройственность. Согласно Раулинсону, халдеи были аккадийским племенем, которое жило в Вавилонии с самого начала. По мнению других, они были туранцами и наставляли вавилонян, давая им первые понятия о религии. Но эти же самые аккадийцы – кто же они были? Те ученые, которые хотели бы приписать им туранское происхождение, делают из них изобретателей клинообразных письмен; другие называют их шумерами; еще другие называют их язык, от которого (по весьма основательным причинам) не осталось никаких следов, – то каздейским, то халдейским, то прото-халдейским, то каздо-скифским и т. п. Единственной традицией, заслуживающей доверия, является та, которая гласит, что эти аккадийцы наставляли вавилонян в мистериях и научили их жреческому языку, или языку мистерий. Но тогда эти аккадийцы были просто племенем индусских брахманов, которых теперь называют арийцами, а их родным языком – санскрит[46]46
  Вспомним в этой связи, что полк. Ван Кенеди уже давно тому назад высказал свое убеждение, что Вавилония когда-то была центром санскритского языка и брахманского влияния.


[Закрыть]
Вед; и священный язык или язык мистерий – тот, который даже в нашем веке употребляется индусскими факирами и посвященными брахманами для своих магических вызываний.[47]47
  «„Агручада Парикшай“, которая до некоторой степени раскрывает порядок посвящения, не дает формул вызывания», – говорит Жаколио, и добавляет, что, по словам некоторых брахманов, «эти формулы никогда не были написаны – их передавали и теперь еще передают шепотом в ухо адепта» («приложив уста к уху и произнося слово чуть дыша», говорят масоны) [378, c. 108].


[Закрыть]
С незапамятных времен им пользовались и ныне пользуются посвященные всех стран, и тибетские ламы заявляют, что письмена именно этого языка появляются на листьях и коре священного дерева Кумбум.

Жаколио, который приложил столько усилий, чтобы проникнуть в тайны брахманистских посвящений при переводе и комментировании «Агручада-Парикшай», делает следующее признание:

«Утверждают также, без возможности проверить это утверждение, что магические вызывания произносились на особом языке и что под страхом смерти запрещено переводить их на простые языки. Те редкие выражения, которыми нам удалось завладеть, как, например, Л'рхом, Х'хом, ш'хрум, шо'рхим – в сущности, весьма любопытны, и как кажется, не принадлежат ни к одной из известных идиом» [378, c. 108].

Те, кто видели факиров или лам, произносящих свои мантры или заклинания, знают, что они никогда не произносят слов слышимо, когда готовятся к феномену. Их губы шевелятся, но никто никогда не услышит грозную формулу произнесенной, за исключением внутри храмов, и то только – осторожным шепотом. Вот это и был тот язык, который теперь каждый ученый по-своему, соответственно своему воображению и филологическим пристрастиям, окрещивает каздеосемитическим, скифским, протохалдейским и т. п.

Едва ли двое, даже самые ученые филологи по санскриту, придут к полному согласию по поводу правильного толкования ведийских слов. Лишь только один опубликует очерк, лекцию, трактат, перевод, словарь, как другие немедленно пустятся в споры с ним и друг с другом по поводу его согрешений, пропусков и допусков. Профессор Уитни, величайший американский востоковед, говорит, что заметки профессора Мюллера о «Ригведа Санхита» «далеки от того, чтобы обладать теми здравыми и вдумчивыми суждениями, тою умеренностью и экономностью, которые считаются наиболее ценными качествами толкователя». Профессор Мюллер гневно возражает на его критику, что «не только отравляется радость, являющаяся естественной наградой всех добросовестных трудов, но эгоизм, злоба, да – даже лживость берет верх, и здоровый рост науки задерживается». Он «во многом расходится с объяснениями слов Веды, данными профессором Ротом» в его «Санскритском словаре», и профессор Уитни намыливает головы им обоим, говоря, что у обоих имеются, бесспорно, слова и фразы, «в которые впоследствии придется вносить исправления».

В первом томе своих «Осколков» [47] профессор Мюллер клеймит все Веды, за исключением «Ригведы», «Атхарваведу» включая – «богословским пустословием», тогда как профессор Уитни рассматривает последнюю, «как наиболее исчерпывающую и ценную из четырех собраний вслед за „Ригведой“. Но вернемся к случаю Жаколио. Профессор Уитни заклеймил его „сапожником“ и обманщиком, и, как мы уже указали выше, это является весьма-таки всеобщим приговором. Но когда появилась на свет его „La Bible dans l'Inde“, то Societй Acadйmique de Saint Quentin просило м-ра Текстора де Рависи, ученого индолога, десять лет прослужившего губернатором Карикала в Индии, дать свой отзыв о ней. Он был ярый католик и непримиримый возражатель против тех заключений Жаколио, которые дискредитируют Моисеево и католическое откровения, все же он был вынужден сказать:

«Написанный добросовестно, в легком, решительном и страстном стиле, с легко понятной и разносторонней аргументацией, труд м-ра Жаколио читается с неослабным интересом… труд ученый по известным фактам со знакомыми аргументами».

Довольно. Пусть Жаколио будет оправдан за недостаточностью улик, когда такие внушительные авторитеты из кожи вон лезут, чтобы выставить друг друга некомпетентными и проходимцами в литературе. Мы вполне согласны с профессором Уитни, что «трюизм, что [для европейских критиков?] гораздо легче разрушить что-либо вдребезги, чем построить, нигде не звучит с такой справедливостью, как в случаях, касающихся археологии и истории Индии» [425].

Так случилось, что Вавилония оказалась расположенной на пути великого потока самой ранней индусской эмиграции, и вавилоняне стали первым народом, извлекшим из этого пользу.[48]48
  Кажется, что Жаколио очень логически продемонстрировал абсурдные противоречия некоторых филологов, антропологов и востоковедов в отношении их аккадо– и семито-мании. «Возможно, что в их отрицаниях мало добросовестности», он пишет. «Ученые, изобретающие туранские народы, хорошо знают, что в одном только „Ману“ заключается больше достоверной науки и философии, чем все то, что принес нам этот мнимый семитизм; но они рабы того пути, по которому некоторые из них следуют в течение последних пятнадцати, двадцати или даже тридцати лет… Потому в настоящем времени мы ничего не ожидаем. Своим восстановлением Индия будет обязана ученым будущего поколения» [375, с. 60—61].


[Закрыть]
Эти халды были поклонниками Лунного бога, Deus Lunus; из этого факта мы можем сделать вывод, что аккадийцы – если таково должно быть их название – принадлежали к роду Лунных Царей, которые, согласно традиции, царствовали в Пруяй – нынешнем Аллахабаде. У них троичность Deus Lunus была проявлена в трех лунных фазах, завершая четверку четвертой фазой, и в ее постепенной ущербности и окончательном исчезновении олицетворяя умирание Лунного бога. Эта смерть аллегоризировалась ими и приписывалась восторжествованию гения зла над свет дающим божеством; так же как позднейшие народы аллегоризировали смерть своих Солнечных богов, Озириса и Аполлона, от руки Тифона и великого Дракона Пифона, когда солнце входило в зимнее солнцестояние. Бабел, Арах и Аккад – это имена солнца. «Оракулы Зороастра» полны исчерпывающего материала по теме божественной Триады.

«Триада божества светит по всему миру, возглавляемая Монадой», – признает досточтимый д-р Морис.

«Ибо из этой Триады все управляется в сущности своей», – говорит халдейский оракул.

Фос, Пур и Флокс Санхуниафона [90] суть Свет, Огонь и Пламя, три проявления Солнца, которое едино. Бэл-Сатурн, Юпитер-Бэл и Бэл или Ваал-Хом – это халдейская троица [89, 263]. «Вавилонский Бэл рассматривался в Триедином аспекте Бэлитана, Зевса-Бэла (медиатора) и Ваал-Хома, который есть Аполлон-Хомеус. Это был Триединый аспект „Высочайшего Бога“, который является, согласно Беросу, или Элом (евреев), Бэлом, Бэлитаном. Митрой или Зерваном, и имеет имя πατηρ, „Отец“» [94, c. 281]. Брахма, Вишну и Шива,[49]49
  Строго говоря, Шива не есть бог Вед. Когда Веды писались, он числился в ранге Маха-Дева или Бэла среди богов аборигенной Индии.


[Закрыть]
соответствующие Силе, Мудрости и Справедливости, что в свою очередь соответствует Духу, Материи, Времени и Прошлому, Настоящему и Будущему – могут быть найдены в храме Гхарипури; тысячи догматических брахманов поклоняются этим атрибутам ведического божества, тогда как суровые монахи и монахини буддийского Тибета признают только священную троицу трех главных добродетелей: Бедности, Целомудрия и Послушания, провозглашенных христианами, но применяемых на практике только буддистами и некоторыми индусами.

Персидское тройное божество состоит из трех лиц – Ормазда, Митры и Ахримана.

«Это тот принцип», – говорит Порфирий [213], – «про который автор «Халдейской Сводки» говорит: «Они думают, что существует одно начало всего существующего и провозглашают, что оно едино и добро»».

Китайский идол Саньбао состоит из трех, одинаковых во всех отношениях [426]; а перуанцы «полагали, что их Танга-танга один в трех и трое в одном», говорит Фабер [427]. У египтян были свои Эмефт, Ейктон и Пта; и тройного бога, сидящего на Лотосе, можно увидеть в Санкт-Петербургском музее на медали из Северной Татарии.

Среди церковных догм, которые в последнее время наиболее пострадали от рук востоковедов, догмат троичности занимает выдающееся место. Репутация каждого из этих трех персонажей антропоморфического бога в качестве подлинного откровения христианам по воле Божией сильно скомпрометирована исследованиями ее предшественниц и происхождения. Востоковеды опубликовали больше о сходстве между брахманизмом, буддизмом и христианством, чем хотелось бы Ватикану. Утверждение Дрейпера, что «Язычество было видоизменено христианством, и христианство язычеством»,[50]50
  В египетских священных книгах сказано, что Изида и Озирис появились (т. е. им поклонялись) на земле позднее, чем Тот, первый Гермес, названный Трисмегистом, который написал все их священные книги по велению Бога или по «божественному откровению». Товарищем и наставником Изиды и Озириса был Тот или Гермес II, который был воплощением небесного Гермеса.


[Закрыть]
ежедневно получает подтверждение.

«Олимп был восстановлен, только божества пошли под другими именами», – говорит он, трактуя о периоде Константина. – «Наиболее могущественные провинции настаивали на принятии их освященных временем концепций. Согласно египетским традициям были установлены понятия о троице. Не только было восстановлено обожание Изиды под другим именем, но даже ее изображение, стоящее на полумесяце, снова появилось. Хорошо известное изображение этой богини с младенцем Гором на руках дошло до наших дней в прекрасных художественных творениях Мадонны и младенца».

Но девственной «Божией Матери», Царице Небесной, может быть приписано еще более раннее происхождение, нежели египетское и халдейское. Хотя Изида тоже по праву считается Царицей Небесной и, вообще, изображается держащею в своей руке crux ansata, образованный из земного креста и Стауроса гностиков, – она намного моложе небесной девы Неит. В одной из гробниц фараонов – Рамзесов, в долине Бибан-эл-Молук в Фивах, Шампольон-младший обнаружил картину, по его мнению, самую древнюю, какая когда-либо была обнаружена. Она изображает небеса, символизированные женскою фигурою, усеянною звездами. Рождение Солнца символизировано фигурою младенца, появляющегося из лона своей «божественной матери».

В Книге Гермеса, «Пэмандре», в ясных и недвусмысленных выражениях сформулирована вся догма троичности, принятая христианами.

«Свет – это Я», – говорит Пэмандр, БОЖЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ. – Я есмь ноус или разум, и Я твой бог, и Я намного древнее человеческого начала, исходящего из тени. Я есмь зародыш мысли, блистающее СЛОВО, СЫН Бога. Думай, что то, что так видит и слышит в тебе, есть Глагол Учителя, это – Мысль, которая есть Бог-Отец… Небесный Океан, ЭФИР, который течет с Востока на Запад, есть Дыхание Отца, животворящее Начало, СВЯТОЙ ДУХ!» «Ибо они неразделены, и их слияние есть ЖИЗНЬ».

Как бы древним ни было происхождение Гермеса, затерявшееся в неизвестных временах египетской колонизации, существует еще одно значительно более старое пророчество, непосредственно относящееся, по словам брахманов, к индусскому Кришне. Мягко говоря, это очень странно, что христиане претендуют на то, что их религия обоснована на пророчестве Библии, в которой такого пророчества нигде нет. В какой же главе или стихе Иегова, «Господь Бог», обещает Адаму и Еве послать им Искупителя, который спасет человечество?

«Я положу вражду между тобой и женщиной», – говорит Господь Бог змию, – «и между твоим семенем и ее семенем; и оно поранит твою голову, и ты поранишь его пятку».

В этих словах нет ни малейшего намека на Искупителя, и изощреннейший ум не в состоянии извлечь из них, как они стоят в третьей главе «Книги Бытия», ничего похожего на то, что христиане ухитрились там найти. С другой стороны, в традициях и в «Ману» Брахма прямо обещает первой паре людей послать им Спасителя, который будет учить их пути к спасению.

«Из уст посланца Брахмы, который родится в Курукшетра, Матсья и земли Панчола, также называемой Канья-Кубья (гора Девы), все люди на земле узнают свой долг», – гласит «Ману» [кн. II, шл. 19, 20].

Мексиканцы зовут Отца своей Троицы Изона, Сына – Бакаб, а Святого Духа – Эхвах, и «говорят, что получили это (учение) от своих предков» [428, с. 165]. Среди семитических народов мы можем проследить троицу до доисторических дней баснословного Сезостриса, которого более чем один критик отождествляет с Нимрудом, «могучим охотником». Мането влагает в уста оракула упрек царю, когда последний задал вопрос:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю