Текст книги "Мой папа - мальчик"

Автор книги: Елена Ожич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Елена Ожич
Мой папа – мальчик

Молодая талантливая писательница Елена Ожич живёт в Барнауле. Окончила факультет филологии и журналистики Алтайского госуниверситета, работала в газетах и на радио, а сейчас воспитывает двух дочек, одна из которых совсем маленькая.

Ожич – победитель конкурса «Добрая лира», дипломант премии Владислава Крапивина. Одно из её произведений в 2014 году признали лучшей книгой, изданной для детей в Алтайском крае.

В родном городе Елену давно уже знают и любят, а теперь издательство «Клевер» с радостью представляет её своим многочисленным читателям по всей стране.

«Я и думать не думала, что стану детским писателем, просто решила попробовать, и получилось!»

Глава 1
Как д'Артаньяна из бурьяна выпроводили, из двора выдворили

В нашей семье все очень заняты. Мама и папа заняты на работе, а меня они дома занимают разными делами, лишь бы я по двору не болтался. У нас с мамой уговор – читать в день по пятьдесят страниц из любой книжки, кормить кота, выносить мусор, разучивать десять новых английских слов. С папой уговор – каждый день пресс качать и отжиматься. Разумеется, уроки делать. Короче, всё, что угодно, только во двор одному ни ногой, хотя мне одиннадцать лет – большой, можно сказать, дяденька. Размер ноги – уже тридцать девятый.

А что мне этот двор? Совсем даже не сдался. Говорят, что раньше дети только во дворах и гуляли – с утра и до вечера. Но нас как-то туда и не тянет. Нет у нашего поколения такой моды – во дворе гулять. Во-первых, компьютер во двор не вынесешь, а у нас все игры теперь, считай, компьютерные. Во-вторых, всё равно гулять придётся с родителями. Потому что в нашем городе мэр ввёл «Рекомендации по созданию городской среды, безопасной для детей и подростков». Мэр извинялся и уверял, что мера эта временная, принята для нашей же пользы. А пока не все ещё опасные места огорожены и не все канализационные люки закрыты, поэтому надо немного потерпеть и погулять в сопровождении мам и пап. А это, согласитесь, никакому ребёнку, а тем более подростку, неинтересно. Временная мера затянулась на пару лет, и возвращаться во двор нам совсем расхотелось.

Для нас, детей, правда, построили на весь город один большой игровой центр – настоящий дворец отгрохали. Туда, по замыслу мэра, родители должны были возить своих детей, чтобы они там хоть немного поиграли в разные весёлые игры. Мы с мамой съездили туда как-то – сначала на автобусе, потом на трамвае, потом ещё минут пятнадцать шли пешком. В центре оказалось скучно и за деньги. Мне выдали мяч и сказали: «Пинай». Легко сказать «пинай», а если не с кем? Я попинал мяч минут десять в пустые ворота и запросился в буфет.

– Приходите к нам через месяц, – сказал менеджер игрового центра, – мы поставим на воротах механического вратаря, которому гол забить будет не так-то просто, он к нам из Англии едет. И ещё много разных приспособлений для игр планируется.

– А дети у вас тут планируются? – спросил я, потому что в центре было безлюдно.

– Мы открылись недавно, – сказал менеджер, – вот дадим рекламу, и дети к нам косяками повалят.

И дети повалили – в выходные там было не протолкнуться, а в будни родителям возить меня было некогда. А во двор – ни-ни, запрещено ведь. Ну, то есть, не рекомендовано.

Мама сначала даже такому нововведению обрадовалась:

– Вот правильно! Не будешь во дворе без присмотра бегать! Лишний раз дома с книжкой посидишь.

Но папе эти рекомендации не понравились:

– Нет ничего более постоянного, чем временное. Вот увидите, – сказал он, – что эти временные меры останутся в нашем городе навсегда. Я с такими ограничениями свободы моего ребёнка не согласен. Это же бред какой-то! Они не имеют права! Я буду обращаться в Страсбургский суд по защите прав человека! И в комиссию ООН по правам ребёнка!

И ещё папа тогда сказал:

– Лучше бы с преступностью и наркоманией боролись как следует! Детям прямо-таки всё детство испортили. А помнишь, какие были времена? – спросил папа маму. – Сколько мы времени во дворе проводили – с утра до ночи! Казаки-разбойники, война и немцы, мушкетёры…

Папа мечтательно закатил глаза, вспоминая, как он в далёкой юности бегал в зарослях бурьяна с палкой в руках и тряпкой на плечах и думал, что он д’Артаньян. И по гаражам ещё при этом прыгал. А я в свои одиннадцать лет ни на один гараж ещё не залез, хотя их в нашем дворе достаточно.

– Чего они добиваются? – продолжал папа, размахивая газетой, в которой были опубликованы эти «Рекомендации…». – Чтобы детей взаперти держать? Чтобы они выросли неприспособленными к жизни затворниками? Господи, скоро все и забудут, что дворы для того и нужны, чтобы в них дети играли на свежем воздухе. Хотя какой он свежий? Одни машины и собачьи какашки в нашем дворе.

В общем, папа повозмущался и притих. И в Страсбургский суд по правам человека, конечно, не написал. Не тот, видимо, я человек, из-за которого в Страсбургский суд письма пишут. Выводили они меня во двор по очереди утром и вечером, до и после работы. Прямо как собачку, по расписанию. А потом им это надоело, и они стали забывать про вечерние и утренние прогулки. Да и я туда, во двор, прямо скажем, не рвался. Потому что Женьку и Саньку, моих друзей, родители выгуливали в другое время, и виделся я с ними только в школе. Да и чего нам ещё где-то видеться, если у нас есть аська, скайп, блоги, веб-камеры и мобильные телефоны. Обо всём можно спокойненько поговорить и так. Но всё-таки иногда хотелось потолкаться, в шутку пометелить друг друга. И если честно, я был бы тоже не прочь побегать, сшибая палкой верхушки у бурьяна, потому что историю про трёх мушкетёров я тоже очень любил и д’Артаньян мне нравился.

Эта история с папой произошла в мой день рождения. Мои родители – люди практичные, и поэтому накануне моего самого любимого праздника всегда осторожно пытаются узнать, что мне подарить. В этот раз я случайно услышал их разговор на кухне. Папа поздно пришёл с работы, и мама кормила его ужином. Они разговаривали в полный голос, думая, что я уже сплю. А я как раз в кухню по коридору шёл, водички попить. Подслушивать, конечно, нехорошо, но интересно же! Вдруг там чего про меня скажут.

– У Мишки скоро день рождения, – сказал папа, расковыривая тефтелину.

– Я помню, – сказала мама.

– Большой парень уже. Одиннадцать лет. Он уже что-нибудь попросил себе в подарок?

– Нет ещё, – сказала мама. – Хотя… вроде говорил о каком-то динозавре, которого откуда-то выкапывать надо.

О каком-то? Я даже замер от возмущения. Много эта мама понимает! Это же серия «Археология»! Там в коробке земля, а в ней спрятаны маленькие косточки динозавра. И маленькой кисточкой надо землю расчищать, чтобы найти все кости и собрать из них скелет тираннозавра или велоцираптора. И надо собрать всех динозавров из этой серии, чтобы получилась коллекция.

– Ну почему бы и нет? – сказал папа, отхлёбывая чай из кружки. – Пусть будет динозавр. Но я ему ещё один подарок приготовлю, от себя.

– Ну-ка, ну-ка, – сказала мама, – что ты придумал? – И погладила папу по руке.

И неловко, и приятно наблюдать за ними в такие моменты. Они обычно ведут себя по-всякому: то мама ругается на папу, то папа дуется на маму, то спорят они из-за какой-нибудь ерунды, то вообще будто бы не замечают друг друга. И тогда мне страшно: вдруг эти два человека навсегда обидятся друг на друга, и папа в один ужасный день хлопнет дверью и больше не придёт никогда, как это произошло, например, у Женьки.

А когда папа обнимает маму, или целует её, или достаёт из кармана и дарит ей маленькую шоколадку – просто так, а не потому что какой-то праздник, – я понимаю, что крах нашего маленького мира произойдёт ещё не скоро. Или когда мама вот так нежно и как бы невзначай гладит папу по руке или по плечу. Правда, сейчас это случается всё реже и реже – ни шоколадок, ни тем более цветов папа маме давно уже просто так не приносил.

– Знаешь, – сказал папа, – я думаю, что эти дурацкие правила для детей скоро отменят. Ну не может же этот абсурд продолжаться вечно. И я придумал для Мишки вроде как книгу такую сделать. Записать в неё все наши дворовые игры, считалки всякие. Он, может, сам в них ещё поиграет. Или детям своим передаст. Нынешние же дети растут, ничего не зная про то, как дети раньше жили, во что играли.

– Хорошая идея, – сказала мама. – Я тебе тоже про свои игры расскажу. И будет у нас семейная история игр.

Глава 2
Хочется чудес в день рождения, но только не таких

И вот мой день рождения наконец-то наступил. Мне подарили велоцираптора, и я даже успел его частично откопать, пока собирались мои гости. Родители привели и Саньку, и Женьку, и ещё нескольких ребят из нашего класса. Мама зажарила курицу и испекла торт. От бабушки пришла посылка с тёплыми вязаными носками. В один носок бабушка положила пятьсот рублей – любимому внучку на шоколадки. Мы чокались клюквенным морсом, и все желали мне самого наилучшего. Ну, родители, понятно, чего желали – чтобы я учился на одни пятёрки. А мои приятели – чтобы я всегда был с ними, и они очень рады, что я их друг. Ну, мама ещё пожелала, чтобы я был здоров.

День рождения шёл себе и шёл, как обычно – поели, попили, посмотрели мультики, мама показала всем мои детские фотографии и долго умилялась, какой я был в младенчестве хорошенький мальчик, такой пузатенький хомячок.

Я слушал её и смущался, потому что в нашей мужской компании такие трогательные воспоминания были совсем ни к чему. И я стал шикать на маму.

– Не шикай на мать, – сказала она, сделав строгие глаза. – Идите поиграйте, пока я на столе приберу немного.

Я и мои гости с облегчением вздохнули, потому что официальная часть праздника завершилась, и мы пошли в мою комнату, где можно было бы поговорить спокойно о наших сугубо мужских делах, без всех этих маминых пузатеньких хомячков.

На моём столе мы разложили свои карточки с футболистами, чтобы обменяться ими. У меня было целых три Аршавина и ни одного Луиша Фигу. А вообще мы все теперь хотели карточку с Лео Месси, но её ещё нигде не продавали. За Луиша мой одноклассник Серёгин просил одного Рональдиньо и двух Бэкхемов, и я уже успел выменять одного Аршавина на Рональдиньо, а второго – на Бэкхема. А второго Бэкхема мне обещал на день рождения подарить Санька. А Женька собирал карточки баскетболистов, и потому в наших «трансферах» (так называют переход футболиста из одного клуба в другой) не участвовал. Санька вручил мне Бэкхема, я добавил ещё одного и приготовил Рональдиньо. Серёгин уже держал в руке почти моего Луиша Фигу, как в дверь засунул свою лохматую голову папа и спросил:

– Формируете новую российскую сборную?

Очень смешно. Папа вообще в футболе не разбирается и где ему знать, что нужно собирать Германию, Испанию или Бразилию.

– Можно к вам?

– Ну, пап… – заканючил я. – Может, в другой раз?

Я первым делом подумал, что папа, как и в прошлом, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом году начнёт к нам приставать и просить, чтобы мы взяли его в наши игры. И при этом будет настаивать, чтобы с ним поиграли в фанты, домино, подкидного дурака и русское лото. Это раньше, когда мы с парнями были помоложе, то ещё играли во всю эту дребедень. А сейчас, когда мы все разменяли по второму десятку – очень оно нам надо, это русское лото. Ну, в настольный хоккей или футбол – ещё куда ни шло. Но хоккей мы доломали на зимних каникулах, а в футболе не хватало ворот и мяча.

Папа интересный такой. Когда я его зову поиграть со мной в «Чапаева» или корабль деревянный собирать, он всегда отнекивается – он занят, он устал, он поздно пришёл, у него завтра лекция-экзамен-конференция и тому подобное. И я уже забыл, когда мы с папой во что-нибудь играли вместе. Обычно я играю с компьютером или с Женькой по сети. И только в мой день рождения папа вдруг вспоминает, что он, оказывается, ещё не наигрался в фанты и в домино.

Раньше с папой было веселее. Когда я был маленький, мы играли в богатыря и Сивку-бурку. Я надевал красные пластмассовые богатырские доспехи, папа вставал на четвереньки и изображал дикого скакуна, которого нужно оседлать. Сивка сбрыкивал меня на пол, а я хватал папу за воротник рубашки и кричал басом:

– Встань передо мной, как лист перед травой!

Папа ещё немножко для виду взлягивал одной ногой, но потом становился смирным богатырским тяжеловозом и разрешал богатырю сесть ему на спину. И Сивка вёз меня лесами тёмными, болотами топкими, горами высокими спасать царевну, а на самом деле – по коридору к маме на кухню.

– Дай коню напиться, красная девица! Совсем меня богатырь Михаил Муромец заездил, – говорил конь жалобным человеческим голосом, и царевна-мама давала ему кружку с водой.

– Кто тебя похитил, красная девица? Кто тебя замучил? – разведывал обстановку на кухне волшебный конь.

– Быт меня замучил, – отвечала красная девица. – Вот тебе, богатырь, веник. Победишь, богатырь, мусор – освободишь меня из заточения! А тебе, конь, вот кошёлка – скачи в магазин за картошкой.

– Мишка, – сказал папа, просунув к нам в комнату свою лохматую голову. – У меня есть для тебя ещё один подарок. И вам, ребята, наверняка тоже будет интересно.

И папа показал толстую тетрадь.

– Тут я записал все игры, в которые мы играли с мамой во дворе, когда были детьми. И я вам предлагаю сейчас спуститься во двор и во что-нибудь поиграть. Вы уже, поди, совсем забыли, как это делается? А? Эх, молодёжь…

Не скажу, чтобы мы пришли в восторг от папиного предложения. Мы уже и забыли, что это такое – играть во дворе. На наш взгляд, делать там было совершенно нечего. Старые ободранные скамейки, покосившиеся скрипучие качели. Остатки песочницы, разломанной давным-давно пьяными компаниями, которые собираются летними вечерами под самыми окнами. Гаражи. Бурьян. Вытоптанные цветники. Старая голубятня дворника Семёныча. То ли дело играть в компьютерные «казаки-разбойники», отстреливаясь от полицейских где-нибудь в Лос-Анджелесе… Куда интереснее.

– Пап… – Я старался посмотреть на папу так выразительно, чтобы он и без всяких слов понял, что не хотим мы идти ни в какой двор, нам и здесь хорошо.

– Никаких «пап». Идёмте. Я научу вас играть в «Штандр» и «Двенадцать палочек».

– Нам же нельзя одним. Ты забыл?

– Вы же будете со взрослым человеком, то есть со мной! – воскликнул папа. – Вперёд, мушкетёры! Вперёд, гардемарины! Богатыри! – И он взмахнул над головой невидимой шашкой.

Ну что ты будешь делать с этим папой!

– Да, мальчики, – сказала мама, – сходите, подышите воздухом. А я тут пока чай заварю.

И мы поплелись за папой во двор. Папа привёл нас на развалины песочницы, присел на облупившуюся деревянную скамеечку и разложил свою тетрадку на коленях.

– У меня здесь много игр записано, – хитро сказал папа. – Я два месяца их вспоминал вместе с мамой, друзей расспрашивал… Как мы играли! Как же мы играли!

Мне показалось, что папа даже немного перед нами хвастается: мол, смотрите, какое у меня было интересное детство. Но он мне сам говорил, что у меня детство во сто раз интереснее.

– Я, Мишка, мобильный телефон только в двадцать пять лет впервые в руки взял. А ты уже трёхлетний знал, на какие кнопочки нажимать. Дети-индиго, понимаешь! Я кандидатскую ещё на пишущей машинке набирал, а ты в первом классе доклады о лягушках по природоведению уже на принтере распечатывал. В моё время мультики по пятнадцать минут в день по телевизору показывали, и знаешь, как было обидно, когда не «Ну, погоди!» или про кота Леопольда. К нам во двор по выходным передвижной фургон – кинотеатр «Мурзилка» – приезжал. На билет пятнадцать копеек выпросишь у родителей и сидишь зимой в этой будке, мёрзнешь, но зато рад-радёшенек. А у тебя – целый канал кабельный с мультиками! Эх, прогресс! Завидую тебе, Мишка, – сколько ещё учёные напридумывают, пока ты вырастешь! Давайте посчитаемся, кому водить, – предложил папа и открыл тетрадь на считалках.

Я стоял у папы за спиной, смотрел на листки и не видел там никаких считалок, только непонятные слова на тарабарском языке: «чаби-челяби, челяби-чаби-чаби» сплошь какие-то. Что-то похожее на «Челябинск» и на «челядь», но, конечно же, не оно.

– А, вот. Вот эту давайте! – сказал папа, отыскав нужную считалку. – Мы ей часто во дворе считались. Вставайте в кружок!

– Пап, ну какой кружок?

Мы – здоровенные одиннадцатилетние пацаны. Серёгин вон даже курить пробовал в школьном туалете. Мама для меня уже папины свитеры и рубашки откладывает – чуть подрасту, и будут в самую пору. Санька одной нашей однокласснице эсэмэсочки дурацкие пишет про любовь и её красивые глаза. Определённо, на моего папу какое-то затмение нашло, срочно надо его в чувство привести, спустить его с небес на землю. На меня уже косятся все – если могли бы, давно сбежали бы от такого позора. Но просто так со двора уйти мои приятели не могут – за ними к нам домой вечером родители должны прийти.

Честно сказать, я папы немного стеснялся – и когда он заходил за мной в школу, и когда на линейки приходил, и особенно когда с играми этими приставал. Ну вот какое ему дело до нашей компании, даже досада берёт! Я же уже не пятилетний.

– Что там у вас опять за сборище? – закричала вдруг с балкона домком Склочнева. – Хулиганы проклятые, никакого покоя пожилым людям не даёте! Щас в полицию позвоню!!!

– Мы с папой моим! – крикнул я. – Вот он сидит!

– Не вижу никакого папы!!! Одни малолетние бандюки песочницу доламывают! Я её в прошлом году зря, что ли, красила! Пенсионеры делают, а вы только ломаете!!! Тьфу!!!

– Пап, ну скажи ты ей… – начал было я и осёкся.

Пока мы все смотрели на балкон Склочневой, мой папа, взрослый человек, мужчина тридцати восьми лет, кандидат филологических наук, преподаватель кафедры, по месту работы характеристики положительные, некурящий, семьянин, любит окрошку и халву, куда-то подевался. Исчез. А на его месте, с папиной тетрадкой на коленях, сидел мальчик лет десяти-одиннадцати, ну то есть такой же, как мы, совершенно папиным способом протирал папины очки рукавом папиной рубашки и растерянно хлопал круглыми серыми глазами.

– Я что-то не понимаю, – сказал мальчик. – Как-то мне нехорошо… Я, наверное, салатов переел…

– Папа? Папа!!! – закричал я. – Ты что сейчас сделал???

– Я никогда бы не подумал, – сказал ошарашенный мальчик-папа, разглядывая свои руки, – что простая считалка может сработать таким вот образом… Я, конечно, изучал фольклор разных народов мира и находил в нём признаки явно магического толка, но чтобы так…

– Какую, какую считалку ты хотел нам прочитать??? – заорал я, выхватывая у него тетрадку.

– Эне, бене, раба, – сказал папа слабым голосом, – квинтер, финтер, жаба.

– Какая ещё жаба-раба??? Папа!!! – закричал я. – Ты же умный человек! Ты кандидатскую защитил!!! Ты же практически учёный с мировым именем!!! Как такое вообще может быть??? Да никак!!!

– Ох, Мишенька, сынок, я и сам не понимаю… – застонал мальчик.

– Вы замолчите или нет??? – снова завопила со своего балкона Склочнева. – Если вы не уберётесь сию минуту, я вызову полицию, и пусть вас там подержат до тех пор, пока вы прилично вести себя не научитесь!!!

Оставаться в песочнице больше было нельзя. Мои одноклассники просто онемели от таких событий и стояли как истуканы. У Серёгина от волнения даже глаз начал дёргаться.

– Быстро!!! – закричал я на приятелей. – Берём папу и сматываемся!!!

– Куда? – спросил испуганный Серёгин.

– Домой, тортик именинный доедать!

Мы подхватили под руки папу и потащили его в подъезд. Папину тетрадку я засунул в карман. В спины нам с балкона стреляла сухим горохом из трубочки Склочнева – был у неё такой метод борьбы с ночными гитаристами. Поговаривали, что Склочнева с каждой пенсии откладывает деньги на покупку пейнтбольного ружья. Она бы наверняка и настоящее купила, но кто же ей разрешит.

Глава 3
Как папа мог оказаться на улице, но вместо этого «уехал» в Монголию

Когда мы пришли домой, мама уже приготовила розетки с вареньем, подрезала бутербродов и убрала обглоданные куриные кости. Мама – человек такой, глаз-алмаз, она сразу заметила, что кого-то не хватает, а кто-то явно новый в нашей компании:

– Что-то быстро наигрались. Мишка, у тебя ещё один гость?

– Да, мам. Его родители опоздали, и мы встретились с ними во дворе. Это… Боря, они недавно в наш район переехали, поэтому не сразу наш дом нашли. И в классе он у нас недавно. Но мы с ним уже… друзья, да.

Папа стоял рядом, потупив глаза. Он ещё не оправился от шока, поэтому с одного бока его поддерживал Серёгин, а с другого – мой приятель Женька Вощин.

– А где же папа? – спросила мама, оглядывая нашу компанию.

– Папа? А папа… А папу на работу вызвали! Позвонили и вызвали, – соврал я.

– В воскресенье? Зачем?

– Его в командировку срочно отправляют.

Какую-то там конференцию проводить. Дней на пять, как минимум.

– Да? – Мама верить в эту историю, похоже, не собиралась.

– Да. – Я и глазом не моргнул.

– А что же он даже домой-то не зашёл? Как же он в командировку поедет без вещей? И позвонить бы тоже мог…

– Мам, ты нашего папу не знаешь? Он же обо всём сразу забывает! И позвонить забыл. Он так от этой командировки офонарел, что, может, даже и забыл, что телефон у него в кармане лежит. Ему позвонили, он нас до подъезда довёл и сразу на остановку побежал.

– Но вещи-то, вещи… – мама растерянно развела руками, – рубашку сменную, носки чистые…

– Мам, я один раз был у папы на работе и видел там… сумку. – Папу надо было спасать, и фантазия понесла меня в дальние дали. Даже папа немного пришёл в себя и с изумлением смотрел на меня, ушам своим не веря, сколько неправды за пять минут выскочило из уст его любимого сына. – А в сумке у него и пена для бритья, и бритва, и зубная щётка – ну, всё на случай непредвиденных командировок. Как у военных «тревожный чемоданчик».

– Да? А я даже и не знала об этом. Он мне никогда не говорил. И потом, какие могут быть у филологов непредвиденные командировки? Ну, ладно, – спохватилась мама и бодро заявила: – Потом с папой разберёмся. У нас же день рождения сегодня! Как он мог, – продолжила она вполголоса, качая головой, – в день рождения сына… какая-то командировка… ну, вот пусть только объявится…

– Ты слышал? – дёрнул меня за рукав папа-мальчик. – «Пусть только объявится»… Как я могу объявиться нашей маме в таком виде? Мишка, что делать-то теперь будем?

– Папа, вот только давай без истерик, – сказал я. – Иди в комнату и сиди, думай, как тебя обратно папой сделать. Да, и первым делом маме позвони… Нет, лучше эсэмэску отправь, а то голос у тебя теперь тоже мальчиковый.

– Что, и голос тоже? – Папа испуганно зажал рот ладонью.

– Ну, для твоего нынешнего… облика вполне сойдёт. Отправь маме сообщение, успокой её, извинись, что пришлось срочно покинуть, пообещай отзвониться, как устроишься…

– Что писать? – спросил папа.

– Пиши: «Еду в Монголию на конференцию по русскому языку»…

– Почему в Монголию?

– Ну, вдруг твоё повзросление затянется, а из Монголии ехать дольше. Это тебе не в Чесоткине материалы для спецкурса по этнолингвистике собирать.

Соседний город Чесоткин был просто каким-то кладезем материала по этнолингвистике. Папа ездил туда каждое лето и, возвращаясь оттуда, с восторгом рассказывал, что в Чесоткине даже ругаются какой-то особой руганью. Но до Чесоткина всего-то пара часов езды на рейсовом автобусе.

– Опять же, – продолжил я, – из Монголии сильно не назвонишься, международный роуминг. И можно будет телефон отключить, а то ведь мама сейчас посуду домоет, гостей проводит и начнёт тебе названивать.

– И то правда, – сообразил папа и начал сообщение нащелкивать.

Праздновать уже больше не хотелось. Я взял со своих приятелей страшную клятву никому о случившемся сегодня во дворе не рассказывать. Все поклялись и стали звонить своим родителям, чтобы они их поскорее домой забирали.

– Миш, а почему ребята уже расходятся? – спросила мама, которая снова решила позвать нас к столу. – Вы поссорились, что ли? У меня ещё вон сколько всего вкусненького наготовлено… Ой, телефон! – И мама пошла к себе в комнату, услышав, что её телефончик песенкой уведомил о входящем сообщении. – Мишка, это от папки! Представляешь, его в Монголию отправляют! За столько лет первая загранкомандировка! Сейчас я ему ответ напишу, пусть мне монгольскую шапку из войлока привезёт, я в ней в баню буду ходить. А тебе, Мишук, чего привезти?

– Кошму и плётку из сыромятной кожи, как у Чингисхана. – Я мрачно смотрел на дверь своей комнаты, за которой сидел срочно командированный в Монголию папа.

– Хотя… – Мама всё ещё не верила в столь внезапную командировку. – Всё равно чертовщина какая-то… Он бы мне сказал. Ну, ладно, раз все ушли, зови своего нового друга Борю, он ведь позже всех пришёл, даже торта не ел. Зови-зови, что ещё за новости! – потребовала мама. – Человек, может быть, голодный, а ты его кормить не хочешь.

Папа присел за стол с краешка, смотрел в свою тарелку, краснел, пыхтел и на вопросы мамы отвечал, как умственно отсталый. Он даже верхнюю пуговичку на рубашке застегнул и волосы на бочок пригладил, снял очки и теперь щурился, чтобы мама в нём никаких папиных черт не распознала.

– Миша сказал, что вы недавно переехали в наш район…

– Да.

– Откуда?

– Из… Чесоткина.

– Родители чем занимаются?

– Они пенсионеры.

– Что ты говоришь… А дети у вас ещё в семье есть?

– Нету.

– Ты поздний ребёнок?

– Нет, не очень.

– Ясно. А чем ты, Боря, увлекаешься?

– В данный момент – тортом. – И папа распилил пополам кусок торта чайной ложечкой.

– А какой твой любимый предмет в школе?

– Я все люблю.

– А вот Мишка только историю, – вздохнула мама, – на биологию ему, к примеру, глубоко наплевать, одни тройки поэтому.

– Я его выпорю, – вдруг совершенно серьёзно сказал папа.

Я от такого неожиданного заявления даже чаем поперхнулся.

– Нет, Боря, зачем же сразу «выпорю». Драться нехорошо.

– Тогда поговорю по-мужски.

– По-мужски пускай с ним папа поговорит, а ты по-дружески…

Да когда же эта мама от нас отвяжется! Но мама и не думала отвязываться.

– Боренька, а за тобой родители когда придут? Уже девятый час, – ласково спросила мама, когда Боренька доедал шестой кусок торта.

Повисла пауза. Боренька замер над тарелкой с набитыми щеками.

– Мам, а Боря сегодня будет ночевать у нас, – сказал я, отодвигая тарелку.

– Миш, ты бы хоть предупреждал меня, что ли…

– Вот я и предупреждаю. В Чесоткине школа, сама понимаешь, не очень, не чета нашей. Программы разные. А учителя какие? У нас одна завуч – математический монстр! Физик – новатор, физрук – чемпион района по гиревому спорту и быстрым шашкам. А там что? Борька там отличником был, а здесь за неделю до троек скатился. Мы с друзьями взяли над ним шефство – каждый из нас по одному предмету будет его подтягивать. Это нас классная попросила. Я вот как раз по истории его сегодня и подтяну.

– А, ну раз так… – смирилась мама. – Хорошее дело. А твои родители, Боря? Они знают?

– Мы им уже позвонили, – сказал я. – Они не возражают.

– Точно? – усомнилась мама. – Может быть, я им тоже позвоню?

– Нет-нет-нет! – замахал испуганно руками папа Боря. – Они уже спать легли! Не надо им звонить! Они у меня старенькие! Ещё разволнуются, потом до утра не уснут!

Бабушка Маша и дедушка Серёжа, папины родители, действительно были уже очень старенькими. Вот бы они удивились, если бы мама им сейчас позвонила и спросила: «А можно, Боря у нас сегодня останется?» Боря, если что, с нами живёт последние лет пятнадцать. Ну и мама не такая дурочка, чтобы голос своей свекрови по телефону не узнать.

– Тогда что вы здесь рассиживаетесь? – сказала мама. – Время позднее, когда вы собираетесь свою историю подтягивать? Ещё пара часов вам на занятия, а потом отбой, спать, на боковую, мальчики.

– Я и не знал, – сказал папа, когда мы вернулись в мою комнату, – что мой сын – такой врун… Я думал, что воспитываю кристально честного ребёнка…

– А я такой и есть, – ответил я. – Но в обычной жизни. А у нас тут из ряда вон выходящий случай. Прямо мистика какая-то, Гарри Поттер! Нет, я бы мог, конечно, сказать об этом маме всю правду… Но, сам представь, что бы тут началось. Мама бы сказала, что это дурацкая и несмешная шутка, тебя бы вот в таком виде немедленно выставила за дверь, как только гости бы разошлись. Начала бы твоих родителей разыскивать, в полицию звонить, чтобы тебя домой сопроводили… Давай, раз всё по-честному, не поздно ещё признаться! Телефон полиции? Ноль-два. Ты бы там честно рассказал про свою жабу-рабу, и тебя бы быстренько отправили в детское отделение областной психоневрологической больницы. А мне отец, между прочим, нужен! Нормальный, а не какой-то… такой!

– Я понял, – сказал вдруг папа после тягостного получасового молчания, – и осознал. Это мне наказание. За то, что я вёл себя, как… не как отец, в общем. Мне даже в кино с сыном сходить было некогда! И чем же, интересно, таким я был занят? На собрание к сыну в школу мне трудно было прийти! Научил ли я своего сына гвоздь вбивать? Не научил! А давно ли я разговаривал с сыном по душам? Знаю ли я о его душевных переживаниях? Не знаю! – Папа повернул ко мне голову, и в глазах его заблестели слёзы. – Эх, Мишка, прости отца своего, дурака старого! Вон как, видишь, меня наказывают! Чтобы сам, значит, на своей шкуре почувствовал, как детям нынешним нелегко приходится…

– Пап, да ты чего? – Я даже опешил от такого накала страстей и глубины покаяния в папином голосе. – Да вобьём мы ещё этот гвоздь сто раз! Ты это… Ты только не расстраивайся! Я и не обижаюсь вовсе. Не надо так переживать, пап, мы что-нибудь обязательно придумаем. Утро вечера мудрёнее, или как там в твоём фольклоре говорят? Ложись-ка ты лучше спать.

Я принёс из кладовки спальник, и мама ещё выдала нам толстое ватное одеяло и подушку. Расстелил всё это на полу и приготовился уже нырнуть в спальный мешок, но папа меня остановил:

– Нет, Михаил, позволь, я лягу на полу! Я старше, не спорь…

– Пап, но ты же в некотором роде мой гость, а гостю полагается самое лучшее место.

– Нет, я лягу на полу, а то ещё простудишься! – настаивал папа.

– Короче, Боря, – сказал я тут голосом твёрдым и упрямым и сам этому удивился, – покомандовал мной, и пока хватит. Когда обратно повзрослеешь, тогда – пожалуйста. А сейчас тут никто не старше и не главнее. Спи давай! – прикрикнул я на отца.

– Да как ты смеешь, на отца в таком тоне… – зашипел обиженно папа из своего угла.

– В зеркало на себя посмотри, – ответил я, заворачиваясь в спальник. – Отец… Спокойной ночи… Боря.

«Вообще, – подумал я, засыпая, – Борька-то меня похудее будет. Будет бузить, мигом ему наваляю. Не посмотрю, что отец».