Текст книги "Детство Александра Пушкина"

Автор книги: Елена Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Бабушкины рассказы

Марья Алексеевна души не чаяла в своих внучатах и не жалея времени возилась с ними, играла, рассказывала им сказки и были о старине, учила читать по – русски и считать, а с Оленькой занималась рукоделием. Дети очень любили бабушку, особенно Саша, ведь она не заставляла его бегать против его желания, и у неё всегда для него был припасён вкусный гостинчик. Любознательный мальчик обожал слушать бабушкины рассказы, сидя в большой корзине с клубками, и наблюдать, как мелькают спицы в её ловких руках.

Вот и майским днём 1804 года Саша после обеда занял своё излюбленное место и слушал бабушку. У неё на коленях свернулся калачиком Тришка – упитанный кот с блестящей чёрной шестью и хитрыми зелёными глазами. На груди у Тришки белая «манишка», на лапках – белые «тапки». Если бы не два белых пятна около хвоста, кот походил бы на степенного господина во фраке, с мягкой походкой и аристократическими манерами. Правда, вся эта важность мигом испарялась, как только Тришка чуял мышь или крысу: ловцом он был отменным. Поохотиться за бантиком на верёвочке он тоже был не прочь, чем очень забавлял Олю и Николеньку. В свободное от охоты, еды и гулянья время котище дремал на коврике у печки или у хозяйки на коленях.

Под «аккомпанемент» мурлыканья Марья Алексеевна рассказывала внуку историю про своего деда Юрия Алексеевича Ржевского:

«Пращур твой Ржевский любимым стольником Петра Великого был, государь его потом губернатором в Нижнем Новгороде поставил, строить флотилию на Волге поручил. Дед – то в корабельном деле сведущ был. Царь к Ржевским запросто в дом наезжал. Пожаловал он как – то к ним на ужин. Дедушка сразу распорядился испечь любимый государем блинный пирог с изюмом. Подали пирог на стол да потом так и убрали нетронутым: царь отчего – то не захотел его откушать. Наутро Ржевский велел подать себе этот пирог. Отрезали ему кусок, он ко рту поднёс, да так и обомлел: вместо изюма в пироге… тараканы! А государь – то терпеть не мог этих насекомых, особенное отвращение к ним испытывал. Недруги злую шутку хотели деду учинить, подкупили повара и надеялись, что царский любимец немилостью за это поплатится. Да не вышло у них ничего! Бог – то видит, кто кого обидит! Не попустил беды…»

Саше не терпелось узнать, что ещё приключилось интересного с Ржевским, но тут в комнату вошла няня Ульяна.

– Барыня, Надежда Осиповна приказали Саше гулять собираться.

– Что ж, пусть идёт, погода нынче хорошая.

Саша нехотя вылез из корзины и пошёл за няней в переднюю. Там уже была собранная на прогулку Оля. Жужутка в ошейнике так и вертелась у двери. Мать держала в руках Сашину курточку с пришитым к ней в виде аксельбанта носовым платком. Вчера мальчик опять потерял на прогулке свой платочек и получил за это очередной нагоняй от родителей. И вот теперь мать решила его проучить. Детей в доме Пушкиных, в отличие от иных дворянских семей, битьём не наказывали, разве что иногда Надежда Осиповна могла слегка отшлёпать в сердцах. Она умела придумать наказания обиднее и действеннее порки. Обыкновенно за провинности детей надолго сажали в угол, отгороженный стульями. В этот раз, подавая сыну курточку с «аксельбантом», мать насмешливо сказала:

«Жалую тебя, Александр, моим бессменным адъютантом, с чем и поздравляю!»

Саша надул губу, но делать нечего, пришлось надеть курточку с обидным «украшением» и так идти на прогулку.

Ульяна осталась дома помочь Коленькиной няне: малыш снова приболел. Надежда Осиповна со старшими детьми и моськой направилась в Юсупов сад. Теперь туда надо было идти по Хомутовке около четверти часа: Пушкины квартировали уже не у Юсупова, а у графа Петра Львовича Санти на той же улице, но дальше от сада. Обиженный Саша еле плёлся за матерью, его приходилось буквально тащить за руку. Как только мать отпустила его, он уселся прямо посреди улицы и ни с места. Надежда Осиповна пошла дальше, думая, что мальчик испугается и сам догонит её и сестру. Но не тут – то было. Упрямец преспокойно продолжал сидеть в пыли.

Отойдя довольно далеко, мать заволновалась и окликнула сына, но тот не отозвался. Тогда она послала Олю в надежде, что прыткая девочка расшевелит его. Жужутка увязалась за маленькой хозяйкой. Подбегая, сестра услышала сквозь лай моськи, как Саша, от кого обычно и слова не добиться, громко и чётко выговорил:

– Ну, нечего скалить зубы!

В окне дома, напротив которого сидел брат, девочка заметила смеющееся лицо незнакомой дамы. Недовольный мальчик сам поднялся на ноги. Оля отряхнула его и потащила за собой:

– Скорей же, не то мама́ совсем рассердятся.

– Ну и пусть! – буркнул Саша, но тут же нехотя побежал с сестрой к матери. Надежда Осиповна крепко взяла его за руку и повела в сад.

После возвращения с прогулки и ужина Оля принялась играть в куклы, а мальчик снова устроился в бабушкиной корзине в ожидании интересного рассказа. Марья Алексеевна знала от дочери о Сашином непослушании на улице, но не стала распекать внука, а начала рассказ издалека:

«Прадед твой, а мой свёкор Абрам Петрович Ганнибал происходил из княжеского африканского роду. Лет восьми он был увезён с другими знатными отроками в залог к турецкому султану в Константинополь. До старости свёкор всё вспоминал родной свой город Логон да любимую старшую сестру Лагань. Когда его увозили, она долго плыла вслед за кораблём и утонула. Русский посланник выкупил Абрама из сераля через знакомого визиря и прислал его государю Петру Алексеевичу. Царь полюбил своего арапчонка, потому что умным да сметливым он оказался. Пётр Великий окрестил его, воспитал и дал образование. Инженером по фортификации Абрам Петрович стал. И не рабом царю, а наперсником. За старание да ум перед многими отличал его великий государь и даже тайным секретарём при себе сделал. Хотя после смерти царя опалу пережил Абрам Петрович, потом при государыне императрице Елизавете Петровне до генерал – аншефа дослужился, богатые поместья от Её Величества за верную службу получил. Строг он был, да и милостив. Дед твой Осип Абрамыч без его благословения на мне женился. Я о том и знать не знала. Жила с батюшкой своим, Алексеем Фёдорычем покойным, в липецком имении нашем Покровском. Осип по казённой надобности на чугунных заводах тогда бывал и часто к нам заезжал. Посватался ко мне, батюшка меня и отдал. Мне жених по сердцу пришёлся: весёлый, ловкий, на ногу лёгкий. И лицом приятен был, хоть и арап. О его долгах и разгулах мы ничегошеньки не ведали. Абрам Петрович за этакую жизнь на сына очень серчал. После свадьбы приехали мы к свёкру в Суйду. Как впервой увидала я его, так и обмерла, ноженьки мои подкосились. Сам он лицом тёмен, глядит строго, глазами как сверкнул! Страшно мне сделалось. Он водой меня попрыскал, я в себя пришла. И вовсе не таким ужасным старый арап оказался. С добром ко мне относился и к матери твоей новорождённой. А супруг беспутный моё приданое промотал, нас у отца своего бросил и потом с Устькой Толстой незаконно повенчался. Да брат его Иван Абрамыч, матери твоей крёстный, генерал прославленный, вступился за меня тогда перед государыней Екатериной Алексеевной, не оставил в бедности погибать. Государыня велела вторую женитьбу супруга моего незаконной признать и наказать его примерно. А мужнино имение Кобрино опека за нами удержала, не то б и его промотал. Я Осипа с тех пор не видала, да и та жена незаконная покинула его. Давно один – одинёшенек живёт он в Михайловском, старый да немощный. Так – то вот. Недаром в народе говорят: кто мать и отца не слушает, не почитает, тот в добре не бывает… Да поздно уж, спать пора», – закончила свой рассказ бабушка, заметив, что внук трёт глаза кулачками.

Укладывает Марья Алексеевна Сашу, склонилась над ним в своём кружевном чепце, очках и тёплой шали на плечах, поцеловала и перекрестила, а мальчик не спит ещё, просит:

– Бабенька, расскажите дальше про Бову – королевича. Ну, расскажите!

– Так и быть, слушай. Вот продали корабельщики пленённого ими Бову царю Зензевею. И служит храбрый Бова – королевич ему на конюшне. А у того царя была дочь, прекрасная царевна Дружневна. Увидела она из своих хором Бову на конюшне и пленилась его несказанной красотой. Надела Дружневна богатое платье, пришла в терем к отцу своему и просит: «Государь ты мой, батюшка! Много у меня мамок, да нянек, да девушек сенных, а слуги ни одного нет. Завтра, батюшка, на пиру у стола и послужить некому. Дай мне своего холопа, что купил ты вчера у корабельщиков». Зензевей любил свою дочь, велел он позвать Бову и приказал ему служить Дружневне.

А прекрасная царевна на пиру нарочно нож под стол уронила да говорит: «Бова, подай мне нож!» И Бова кинулся исполнять приказание. Тут и сама Дружневна опустилась под стол, ножа не взяла, а взяла Бову за голову и целовала его в уста сахарные и в очи ясные. А Бова вырвался, опять стал у стола и начал свою госпожу ругать: «Прекрасная царевна Дружневна! Негоже тебе меня, раба своего, целовать. Отпусти меня к товарищам». И пошёл Бова на конюшню, а царевна не могла вслед ему наглядеться. Лёг Бова спать и спал пять дней и пять ночей.

Встал Бова и слышит конское ржание. Вошёл он в хоромы и спрашивает: «Государыня – царевна! Что за конский топ и ржание в нашем царстве?» Дружневна отвечает ему: «Бова, долго спишь, ничегошеньки – то не знаешь! Пришёл из Задонского царства король Маркобрун и с ним сорок тысяч воинов, всё наше царство осадил. И батюшка мой не смог его разбить, и встретил его в городских воротах, и назвал его любимым зятем, а мне мужем». Тогда Бова пошёл на конюшню, оседлал жеребца да поехал к Маркобруновой дворне тешиться. Не было у него ни меча – кладенца, ни копья, лишь взял метлу с собой. И стала дворня над Бовой насмехаться и наезжать по пять, по шесть человек. Начал Бова – богатырь скакать, метлою махать. И прибил так пятнадцать тысяч человек. Увидала Дружневна, что Бова один скачет, и ей стало жаль, что убьют его. Надела она богатое платье, пошла к отцу своему царю Зензевею и просит: «Государь мой батюшка, вели Бову унять, что ему за честь с маркобруновой дворнёй тешиться?» И Бова поехал тогда на конюшню, и лёг спать, и спал девять дней и девять ночей… И ты спи, внучек. Что дальше было, завтра доскажу. Утро вечера мудренее.

* * *

Бабушкины рассказы и сказки, сам облик её стали для Саши незабываемыми образами счастливого детства и воплотились в благодарные строки, которые он сочинил в 1822 году:

 
Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных…
 
 
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелён оставила свирель,
Которую сама заворожила.
 

Впервые в Захарове

В ноябре 1804 года Марья Алексеевна купила небольшое имение Захарово в Звенигородском уезде. В сельце тринадцать крестьянских дворов и земельные угодья окрест. Деревянный двухэтажный барский дом с портиками, бельведером и двумя флигелями стоит на пригорке, окружённый тенистым парком с цветниками. Напротив него берёзовая роща. Сад спускается к речке Шараповке, запружённой в месте слияния с речкой Площанкой. Виды вокруг сельца бабушке очень понравились. Хорошо здесь будет летом внучатам! От Москвы, конечно, далековато – сорок вёрст, зато до Звенигорода недалече. А приходская церковь и вовсе близко – всего – то в двух верстах в селе Вязёмы, имении князя Бориса Владимировича Голицына, её дальнего родственника. Прежние владельцы Захарова Тиньковы часть крестьян оставили за собой и переселили их в другие свои имения, а освободившиеся избы и один из флигелей заняли дворовые Марьи Алексеевны, крепостные и вольные. В сельцо перебрался и Егор Фёдорович Матвеев, сын овдовевшей к тому времени Арины Родионовны, а ранней весной приехала шестнадцатилетняя Марьюшка с братом Стёпкой.

В середине мая 1805 года Сергей Львович Пушкин повёз в Захарово жену и детей. Было уже тепло, поэтому отец и старшие дети с дядькой ехали в открытом четырёхместном экипаже. Няня Ульяна больше за Сашей не ходила. За подросшими мальчиками теперь присматривал дядька Никита Козлов, камердинер отца. С ними «путешествовали» моська Жужу и кот Тришка, усаженные каждый в свою просторную корзинку с мягкой подушкой. Надежда Осиповна с младенцем Лёвушкой, родившимся 17 апреля, на пасхальной неделе, болезненным Николенькой, Ариной Родионовной и кормилицей отправились в путь в закрытой карете, опасаясь сквозняков. Следом дворовые везли домашний скарб на подводах.

В дороге всё казалось Саше и Оле таким интересным! Вначале ехали по шумной многолюдной Москве с её дворцами, садами, купеческими домами, торговыми рядами, златоглавыми церквями и монастырями. Миновав заставу, выехали на Звенигородский тракт. Перед глазами проплывали подмосковные сёла и деревеньки, засеянные поля и заливные луга, леса с высокими тёмно – зелёными елями и соснами вперемежку с белыми берёзами и осинами, шумевшими молодой листвой.

Часа в четыре пополудни въехали в Захарово. Во дворе их встретила заслышавшая звон колокольчиков бабушка с дво́рней. Сергей Львович первым соскочил с подножки экипажа и подал руку жене, выходящей из кареты. Марья Алексеевна расцеловала дочь и приняла на руки крошку Лёвушку. Арина Родионовна подхватила Николеньку. Никита помог слезть сначала Оле с Жужуткой на руках, а потом и Саше. Дети стали с интересом оглядывать двор. Каким он показался им просторным после московского дворика, стиснутого со всех сторон особняками!

– Здо́рово здесь! – вырвалось у Саши.

– Очень здо́рово! – согласилась сестра. – Бабенька, а где мы будем жить? – спросила девочка у Марьи Алексеевны.

– Вон там, Олюшка, во флигеле для вас с няней и Никитой комнаты приготовлены, – ответила бабушка. – Параша, горничная ваша, знает, какая для кого.

Понянчив немного Лёвушку, бабушка поручила его кормилице и подошла к экипажу, где в корзине всё ещё восседал Тришка, беспокойно оглядываясь и принюхиваясь к новым запахам.

«Тришенька, иди ко мне, мой котик!» – бабушка взяла любимца на руки и понесла к дому, намереваясь пустить его первым по русскому обычаю.

Тут к детям с лаем подбежал серый дворовый пёс с чёрной «кляксой» на лбу. Жужу заворчала на него, а Оля в первый момент отпрянула.

«Свои, свои, Соколко! – прикрикнула на пса Марья Алексеевна. – Не бойся, Олюшка, он добрый, никого не тронет и Жужутку твою не обидит».

Первым осмелился Саша и почесал пса за ушком. Соколко весело завилял хвостом – бараночкой. Тут и четырёхлетний Николенька подбежал и стал его гладить. Оля с опаской спустила всё ещё ворчащую моську на землю. Собаки обнюхали друг друга и подружились. Да и не из – за чего им было ссориться! Жужу ведь вовсе не претендовала на удобную Соколкину конуру, а пса её диванная подушка подавно не интересовала.

«Ну вот и поладили. Триша, да не рычи ты», – бабушка успокаивающе погладила кота и пошла в дом. Следом вошли Надежда Осиповна и Сергей Львович. За ними дядька Никита и повар Алексашка понесли тяжёлый сундук с добром.

Дети заглянули в свои комнаты во флигеле и, сочтя их вполне подходящими, тут же выбежали во двор. Как здесь было чудесно! Вокруг благоухала сирень, шумели берёзы и липы, а яблоневый сад уже отцветал.

Засидевшиеся в дороге Оля и Николенька стали весело бегать по двору. К ним присоединился Стёпка и обе собаки. Тут и Саша начал носиться вместе со всеми с неожиданной прытью.

Пока родители устраивались в доме, обнюхавший и одобривший новые владения Тришка важно вышел на крыльцо. Вдруг из кустов выскочил поджарый рыжий кот – кудлатый, весь в репьях.

– Мя – у – у – у! – завопил он на Тришку.

Тот в долгу не остался и тоже басовито заорал на соперника:

– Ма – а – а – а – у – у!

Тришка грозно зашипел, выгнул спину и поднял мощную когтистую лапу, готовясь нанести удар. Коты ещё несколько раз провопили, пугая друг друга, но до драки дело не дошло. Рыжий сам отпрянул к кустам, признавая победу соперника.

– Васька, Васенька, – стал утешать захаровского кота Стёпка, почёсывая ему под горлышком.

На крыльцо вышла Надежда Осиповна, услыхавшая кошачьи вопли.

– Фу, грязный какой! – брезгливо сказала она, увидев Ваську. – Не сметь его трогать! А то лишай подхватите!

Стёпка отпустил кота, и тот юркнул в кусты. Однако через полчаса дети нашли как ни в чём не бывало умывающегося Ваську в своём флигеле у печки. Прогонять его, конечно, не стали.

Судьба, отвернувшаяся было от рыжего кота, вскоре смилостивилась. На дом он больше не претендовал, зато «детский» флигель остался за ним. Васька «втёрся в доверие» к горничной. Она его понемногу откормила, вычесала репьи и колтуны, несмотря на царапины, которыми новоиспечённый любимец щедро «одаривал» её поначалу. Потом строптивый Васька всё – таки смирился с «парикмахерскими» и банными услугами Параши, относясь к ним как тяжкой необходимости, ведь после его вкусно угощали. И скоро он превратился в упитанного пушистого кота. Всякий раз, когда он возвращался с ночной охоты, горничная старательно выбирала у него репьи из густой длинной шерсти, расчёсывала и наливала полную плошку свежего молока. Во дворе кот появлялся уже в полном порядке. «Васька из Парашкиной цирюльни!» – шутливо «представлял» кота Сергей Львович, время от времени приезжавший в Захарово из Москвы к жене и детям.

Даже Надежда Осиповна уже ничего против Васьки не имела, после того как увидела кота во дворе волокущим здоровенную крысу.

В деревне дети почувствовали себя вольготно. Вокруг просторы полей, леса, холмы. Свежий воздух дышит ароматами трав и полевых цветов. Благодать! Сколько здесь жуков и букашек разных! А бабочки какие красивые, необычные! В городских парках их тоже немало, но здесь, в Захарове, куда больше: кроме привычных капустниц, лимонниц, крапивниц и павлиноглазок порхают голубянки, перламутровки, огнёвки, бабочки – адмиралы и даже махаоны. Иногда и другие бабочки появляются, неизвестные детям.

Саше особенно полюбилась берёзовая роща напротив дома и зеркальный пруд, где отражается сад, деревенские избы и плывущие по небу облака. Мальчик то бегает с Олей, Стёпкой и крестьянскими ребятами в парке и роще, то вдруг остановится, поражённый красивым видом, и отстанет ото всех. Потом мчится вприпрыжку, сбивая палкой метёлки высокой полыни.

Часов в пять пополудни захаровские ребятишки собираются на ровной лужайке. Кто играет в кубари, кто в бабки. Стёпке старший брат сделал кубарь – деревянный волчок. Когда его раскрутишь и станешь подстёгивать кнутиком, то он долго вертится на ровно выструганном деревянном настиле или на полу.

Младшие дети ещё новички и соревнуются по – простому: у кого кубарь дольше не упадёт, тот и выиграл. Ребята постарше здорово умеют крутить кубари: они у них и подпрыгивают, стукаясь друг о друга, а иногда и сальто делают! Выигрывает тот, кто повалит кубари у всех остальных.

Научиться пускать кубарь оказалось не так – то просто! У Саши долго не получалось. Да и кубаря у него пока не было, Стёпка свой ему одалживал поучиться. Мало – помалу кубарь у Саши перестал сразу валиться набок и начал крутиться ровнее и дольше.

26 мая мальчику исполнилось шесть лет. Бабушка и мать подарили ему расшитую белую праздничную рубашку, а Оля, зная, что брат давно уже перестал терять платки, положила ему в карман новый платочек, на котором вышила переплетённые буквы «А» и «П» – Сашин вензель. Но, пожалуй, больше всего его порадовал новый кубарь, подаренный Ариной Родионовной и Стёпкой. Кубарь этот Егор специально выстругал для именинника.

На вечерней заре приехал из Москвы Сергей Львович, отпущенный со службы по случаю предстоящего 28 мая праздника Троицы. Отец привёз Саше в подарок раскрашенных оловянных солдатиков. Это была радость и для Николеньки, обожавшего играть в солдатиков со старшим братом.

Праздник Троицы

На Троицу Пушкины поехали к праздничному богослужению в Вязёмы. Саша был в новой рубашке, Оля в нарядном сиреневом платье. Сергей Львович со старшими детьми и Никитой выехали пораньше, к началу службы, а Надежда Осиповна с Марьей Алексеевной, Ариной Родионовной и младшенькими – попозже, прямо к причастию.

Дорога до Вязём на коляске, запряжённой парой лошадей, заняла меньше получаса. Подъезжая к селу, дети залюбовались открывшейся перед ними панорамой с пригорка. Хозяйство Вязём было хорошо налажено ещё прежним владельцем – князем Николаем Михайловичем Голицыным. Добротные избы, которые в холодное время топились по – белому, утопали во фруктовых садах. Кругом тщательно возделанные поля и сенокосы. Речка Вязёмка возле барской усадьбы запружена широкой плотиной. В пруд смотрятся красивый каменный дворец с двумя каменными флигелями, стройная пятиглавая Преображенская церковь с необычной арочной двухъярусной звонницей. В Москве Саша подобной не видел. Сергей Львович рассказал детям, что такие звонницы не редкость в Псковской губернии, что Преображенский храм построен больше двухсот лет назад, ещё при царе Борисе Годунове, которому принадлежали тогда Вязёмы.

Пушкины уже почти подъехали, когда начали звонить к службе. Перекрестившись, все вышли из экипажа. Возле церкви их уже поджидали Марьюшка в праздничном сарафане и Стёпка в чистой белой холщовой рубахе. Они пришли из Захарова пешком. Пока звон не умолк, Оля с Сашей побежали посмотреть, как же звонят с такой необычной звонницы. Звонарь в чёрном стихаре и скуфейке стоял на возвышении под арками и дёргал за верёвки, привязанные не к языкам, а к самим колоколам, которых было шесть – по одному в каждой арке.

Он ловко управлялся со своим «музыкальным инструментом», ударяя в колокола то поочерёдно, то одновременно в несколько. Получался красивый многоголосый праздничный звон. Наконец он ударил в самый большой колокол и отпустил верёвки.

«Барич, барышня! Идёмте скорей на службу, не то опоздаем. Сергей Львович вас ищут», – услышали дети звонкий голос Марьюшки. Девушка протянула им по берёзовой веточке и повела в храм.

В церкви было светло и празднично. Пахло ладаном, восковыми свечами и свежими берёзовыми листьями. Возле алтаря поставлены две срубленные молодые берёзки, а пол устлан берёзовыми ветками, как принято на Троицу. Высокие сводчатые потолки, стены и столпы в давние времена расписаны ликами святых и Евангельскими сценами.

Сергей Львович, Оля, Стёпка и Марьюшка пошли на исповедь, а Саше исповедоваться ещё не полагалось, и он всю службу стоял рядом с Никитой. На одной стене он заметил какие – то странные буквы, но прочесть ничего не смог. Мальчик тихонько спросил Никиту, но тот ответил, что написано – де не по – нашему, не по – русски и что на службе лучше не разговаривать, иначе Бог пошлёт скорби. Потом отец пояснил детям, что это польские солдаты, стоявшие в Вязёмах в 1610 году, оставили на стенах свои «визитные карточки».

После службы и причастия Пушкины вернулись в Захарово прямо к праздничному столу, накрытому напротив дома в берёзовой роще. Повар Алексашка подал дымящиеся щи, запечённую в тесте (или «в скатерти», как говорила бабушка) большую щуку, пойманную накануне Никитой в Площанке, и яичницу. На сладкое был компот с пирогами. Отобедав, дети и взрослые поспешили на большую поляну, где началось гулянье.

Гуляли в Захарове очень весело. Парни танцевали на ходулях, играли на балалайках. Крестьянские девушки в ярких сарафанах и берёзовых венках водили хороводы вокруг берёз, украшенных цветными лентами, и пели:

 
Берёзонька кудрявая,
Кудрявая, моложавая.
Пред тобой, берёзонька,
Всё не мак цветёт,
Под тобой, берёзонька,
Не огонь горит,
Не мак цветёт —
Красны девушки
В хороводе стоят,
Про тебя, берёзонька,
Всё песни поют.
 

Молодые мужики последний день играли в битки: один зажимает варёное яйцо в руке, а другой бьёт по нему своим яйцом. Чьё яйцо треснуло, тот отдаёт его сопернику. Но самой увлекательной показалась Саше игра в горелки.

Парни и девушки встали попарно вереницей, взялись за руки и поют:

 
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло.
 

Горельщик Алёшка в расшитой крестиком рубахе, подпоясанной плетёным поясом, стоит спиной к остальным. Услышав слова: «Глянь на небо», – он смотрит вверх. Последняя пара – Марьюшка с невысоким крестьянским парнем Федькой – разъединяется и идёт вдоль вереницы. Хороша Марьюшка в нарядном новом сарафане и перевитом красной лентой берёзовом венке с ромашками! Не сказать, чтоб красавица писаная, но хороша! Тем временем хор заканчивает песню:

 
Птички летят,
Колокольчики звенят!
 

Марьюшка и Федька пускаются бежать к заветному кусту, где они могут соединить руки, но Алёшка быстро догоняет девушку. Осалил, взял её за руку и, весело смеясь, ведёт в начало вереницы. А как смотрит на неё! Глаза так и горят! И она вся зарделась, заливисто смеётся и таким же горящим, кокетливым взглядом ему отвечает.

Саше отчего – то досадно, что не к нему обращено внимание Марьюшки, что так же смотрит она на Алёшку, как мать иногда глядит на отца. Детская ревность овладела мальчиком, и он уже рассеянно наблюдает за следующим горельщиком и другой убегающей от него парой. Не укрылись от Саши и завистливые взгляды захаровских девчат на Марьюшку: кавалер – то её – первый жених на деревне, хоть и пятнадцатый ему только год. Сам рослый, ладный, сильный уже, а отец его Никита Андреев – крестьянин зажиточный, хозяйство у него по здешним меркам крепкое, богатое. У Алёшки на ногах не лапти, как у других парней, а добротные сапоги, справленные отцом.

– Бежим и мы играть в горелки! Стёпка зовёт, – Оля тянет брата за руку к другой веренице, образованной парами деревенских ребятишек.

Саша становится ближе к началу в паре с Олей и поёт со всеми:

 
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло…
 

Вечером крестьянские девушки пошли к Шараповке, стали снимать свои венки, перекрестившись, опускать на воду и отталкивать от берега со словами:

 
Венок мой берёзовый,
Плыви – не утони,
Счастье, несчастье
На год покажи.
 

Марьюшкин венок столкнулся с другим и прибился к берегу там, где парни стояли. «Нынешний год замуж выйдешь, – шепчут ей девчата. – Примета верная! Сужена – ряжена не обойдёшь и на коне не объедешь…»

Прошло несколько дней. Арина Родионовна гуляла с Лёвушкой на руках во дворе, когда прибежал из деревни запыхавшийся Стёпка:

– Маманя! К нам сваты нынче будут от дядьки Никиты!

– От какого Никиты? – переспросила няня.

– Да не от нашего, а от захаровского! – пояснил Стёпка. – Сеструху за Алёшку сватать хотят.

– Иди, иди, Ариша, готовься принимать сватов. Я с внучонком посижу. Никита – крестьянин крепкий, работящий, да и сынок в него пошёл, – одобрила сватовство Марья Алексеевна. – Не всякому жена Марья, а кому Бог даст! – улыбаясь, добавила она вдогонку няне.

Так и просватали Марьюшку за Алёшку, а свадьбу положили сыграть после уборочной страды.