Текст книги "Игра с огнем"
Автор книги: Елена Гайворонская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 2
Телефонный звонок вывел Романа из сладкой дремоты на высоте около двух тысяч метров над поверхностью земли. Некоторое время он недоуменно моргал, все еще пребывая в состоянии полусна-полуяви, не сразу вспомнив, где находится. За овальным, задрапированным темно-зеленым плюшем иллюминатором личного самолета, на белоснежном боку которого значилась синяя аббревиатура «ЛИТ», в сером небе плыли густые ватные хлопья.
Роман откашлялся и, придав голосу нужную холодную твердость, произнес:
– Слушаю.
– Роман, здравствуй, Артем Марцевич беспокоит.
Яркие, спекшиеся от сна губы бизнесмена скривились в саркастической усмешке. Невидимый собеседник мог представиться кем угодно, хоть султаном Брунея, но дребезжащий, с легким придыханием тенорок, вылетавшие, как из пулемета фразы, точно говоривший боялся не поспеть за мыслью, могли принадлежать только одному единственному человеку Артему Марцевичу, вчерашнему мелкому торговцу без роду и племени, нынешнему крупнейшему новому российскому бизнесмену, держателю нефтяных скважин, особе, вхожей в высочайшие политические круги, чье непомерное честолюбие, жажда денег и власти не знали границ. На тернистом пути к огромному богатству Марцевич не гнушался ничем: ни выгодными браками, ни сомнительными махинациями, ни полууголовными аферами, ни братанием с криминальными авторитетами, ни лобызанием властьпредержащих задниц. И не только не пытался этого скрыть, но и усиленно кичился своей клизменной ролью, чем вызывал у брезгливого Романа стойкое отвращение. Да и не у него одного, поскольку, несмотря на обширные связи и огромные капиталы, официальный деловой Запад упорно не желал иметь никаких дел с новым российским коммерсантом, а буквально в последний месяц Швейцария ухитрилась наложить арест на пару счетов Марцевича в одном из женевских банков.
Как-то раз Марцевич уже набирался наглости и просил у Романа поддержки, зная, что слово «мистера ЛИТ» в Западном деловом мире имеет влияние гораздо большее, чем даже официальное обращение Кремля. Но, естественно, получил вежливый отказ. И сейчас Роман досадливо сморщился: за каким делом Марцевич снова его допекает? Видимо, не умеет ценить вежливость…
– …Артем Марцевич беспокоит.
– Слушаю.
– Хочу тебя поздравить. Контракт «ЛИТ» с «Као» – это потрясающе! Искренне восхищен.
«Да что ты? Называется: был бы повод. Ох, и прохиндей! Сразу видно: бывший лавочник».
– Благодарю.
– Как поживает Александра Дмитриевна?
«Не твое свинячье дело. И что мешает так ответить? Только ли воспитание?»
– У нее все хорошо.
– А дочка?
– Что «дочка»?
– Ну, здорова? Учится?
– Учится. А в чем, собственно…
– Да я вот подумал, – тараторил Марцевич, – Давно не виделись, а у меня как раз дела в Нью-Йорке. Посидели бы, поговорили…
– Я сейчас не в Нью-Йорке.
– А я знаю, где ты сейчас, – продребезжал хохоток Марцевича, – Воздушное пространство близ Цюриха… Слышал, у тебя очень комфортабельный самолет. Хороший дизайнер?
«И при Фей пронюхал. Ах ты, сука…»
– Первоклассный.
– Так что, в Цюрихе увидимся?
Роман поморщился. У Марцевича бульдожья хватка. Если уж кто ему понадобился – достанет и в могиле. Как в тот раз – вперся в Эмпайр Стейт. Роман после добился увольнения сотрудников службы охраны здания. Пусть не пускают всех подряд. Еще не хватало, чтобы пронырливые папарацци застукали в его офисе дерьмократического Агасфера, от которого за версту разит криминально-чеченской помойкой. И, коль скоро их встреча неотвратима, Роман будет сам диктовать время и место.
– В Париже.
– Ты серьезно?
– Знаешь, где это?
– Мой пилот знает, – парировал Марцевич. По его тону Роман понял, что нувориш уязвлен, и улыбнулся.
– Ресторан «Белый дом». В 14:00 я намерен там пообедать. Неплохая кухня.
– А где это?
– Водитель знает, – усмехнулся Роман. – Я бы мог, конечно, пообедать и в другом Белом доме, но там сейчас дурно пахнет. Торфяники горят…
Уже с раннего утра солнце пекло нещадно. Едва выйдя за больничный порог, Марк почувствовал, как взмокла и приклеилась к спине новенькая белая рубашка, как волосы, превратившись в тонкие косицы, заструились по вискам и похолодевшему лбу. Жара достигла апогея. Высокий желтый забор принялся расти, шириться, превращаясь в огромный купол, обнимающий все вокруг, подобно гигантскому своду, не желая выпускать из чистилища неприкаянную ускользающую душу… Марк, покачнувшись, рванул ворот. Оторвавшись с треском, маленькая белая пуговица отлетела в дебри свежеполитого стриженого газона.
– Марк, что с тобой? – шедший рядом Георгий Аркадьевич подхватил его под локоть, и легкая боль вернула Марка к реальности.
– Все нормально, – прошептал он, закашлявшись першившей в горле жарой, – Голова немного закружилась.
За воротами, облокотившись о кряжистый ствол придорожного древа, отдыхал в тенечке, надвинув на глаза «найковскую» бейсболку, молодой парень в пропылившейся футболке. Его челюсти под ровной ниточкой усиков лениво двигались, перемалывая резинку.
Марк шагнул из ворот. Парень встрепенулся, ковырнул пальцем в носу, ткнул вверх козырек, из-под которого стрельнули по сторонам юркие мышиные глазки.
Из припаркованной у входа вишневой «десятки» вышла немолодая женщина в турецком платье, темно-синем с огромными белыми градинами. Неестественные завитки медных волос, полуопавшие от жары, подчеркивали полноту шеи, кряжистость плеч, мясистость носа, квадратность подбородка. Глаза скрывали черные очки. Женщина сделала шаг, другой, поднесла к лицу широкую ладонь, сгребла в нее очки, сощурившись от солнца. Ее глаза в сетке мелких морщинок смотрели настороженно и немного виновато. Марк шевельнул губами, но не сумел вымолвить ни слова, лишь рука сильнее стиснула ручку спортивной сумки.
– Ну, здравствуй, Марк, – нарушила молчание женщина. И в ее голосе, громком, с металлическим отливом, послышались растерянные нотки.
– Здравствуй, теть Галь… – пробормотал он, – Ты совсем не изменилась…
– В самом деле? – она рассмеялась, точно камни перекатились по железному желобу. – А я-то надеялась, что стала выглядеть лучше. Шучу, – махнула она полной рукой, увидев, что племянник виновато опустил глаза. – Называй меня Галина, без «тети», договорились? Ты уже большой мальчик, – и добавила посерьезнев: – Я рада, что с тобой все в порядке. Рада тебя видеть…
– Да, – проговорил он тихо, – Я тоже…
Каждый из них подумал в этот момент, что, наверно, стоит по-родственному обняться… Никто не заметил, как сбоку подобрался парень, что дремал под деревом, и в руках его в мгновение ока застрекотала камера. Невесть откуда, точно полуденный мираж, появилась длинноногая девица в шортиках и топе, которые запросто могли бы сойти за бикини, раскрыла ярко накрашенный ротик широко, точно собралась позавтракать, и, сунув в лицо Марку маленький черный диктофон, протараторила:
– Вы провели в психиатрической клинике двадцать лет за убийство. Как Вы планируете жить дальше? Чем будете заниматься?
Марк растерянно захлопал глазами.
– Убирайтесь! – рявкнула тетка и, нахлобучив очки одной рукой, а другой запихнув оторопевшего племянника в вишневую «десятку», с треском захлопнула дверь.
Через матовое стекло Марк увидел, как парочка устремилась к Георгию Аркадьевичу, но тот, прощально взмахнув рукой, спешно ретировался за ворота.
– Двадцать один… – пробормотал чуть слышно Марк.
– А? – переспросила Галина, щелкнув магнитолой и выжимая сцепление.
Желтый забор с частоколом чахлым тополей величественно проплыл вдоль затемненного окна.
«Я на воле не был сто лет
Я забыл, как шелестит бриз…
Птица белая летит вверх,
Отражение скользит вниз».
– Ну и как тебе свобода? – убавив громкость, усмехнулась Галина.
Марк молчал, прикрыв глаза, до крови кусая дрожащие губы. Он еще не чувствовал свободным.
Стоявший по ту сторону шоссе серо-голубой «Мерседес-420» с тонированными стеклами бесшумно вырулил на дорогу и растворился в клубах дорожной пыли.
Тетка болтала без умолку о том, сколько пришлось покрутиться ей одной в эти годы, как было тяжело. Шутка ли: в одиночку начать с нуля собственный бизнес, не сломаться, не прогореть… Марк старался вникать в смысл услышанного, но толком ничего не понял. «Крыша, бабки, дебет, налоги…» – непривычные слова горохом отскакивали от головы, не откладываясь в памяти. Он ощущал себя иностранцем, позабывшем о цели приезда. Ему показалось в какой-то момент, что и Галина говорит так много и непонятно, хоть и не без гордости, лишь потому, что боится разговора на иные темы, или того, что вдруг в наступившей тишине возьмут да и материализуются из небытия смутные тени давно ушедших, но непохороненных лет… Наверно, у него просто разыгралось натренированное за безрадостные года воображение: Галина всегда была материалисткой и принадлежала к самому реальному из миров, где не верят ни в Бога, ни в черта, ни в призраки, ни в надежды, ни в мечты… Он снова прислушался к ее словам.
– Я сдавала твой дом. Вот деньги. Они твои. Здесь рубли и доллары, слышал о таких?
Марк ответил, что знает: Георгий Аркадьевич объяснял.
– Хорошо, – оторвав руку от руля, Галина бросила ему на колени пухлое портмоне.
– Пересчитай.
– Не надо.
– Тогда убери, – она вновь усмехнулась, как-то печально.
Он послушно засунул кошелек в немедленно оттопырившийся карман брюк.
– Дома спрячь, – сказала Галина. – И так не носи: вытащат.
– Хорошо.
– Вот и приехали.
Машина боднула тупым носом придорожную лебеду и выжидательно замерла. Марк медленно повернул голову и посмотрел в окно.
Забор был облезлым, покосившимся, в подтеках некогда изумрудной зелени. Прежним. Как и дорожка, некогда вымощенная плитами, а ныне напоминавшая лесную тропку, размытую дождями и снегами, изломанную сорняками, разодравшими уцелевшие обломки, растоптанную равнодушными ногами чужих людей.
И дом. Покосившийся, но все еще крепкий, он выжидающе взирал на человека, прячущегося за дымчатым автомобильным стеклом от его черных глазниц.
«Добро пожаловать домой, Марк…»
Марк судорожно отер обеими ладонями холодную испарину со лба и висков.
«Я туда не хочу… Но больше некуда».
«…на заре я выйду в туман…»
Галина выключила магнитолу. Стало слышно, как жужжит кондиционер.
– Ты очень похож на Полину, свою мать… Особенно глаза… Знаешь она не была настоящей преступницей. Просто дурочкой, которая всем верила и вечно выбирала не тех мужчин… – Галина напряженно разглядывала коротко остриженные ногти на загрубелых пальцах. – Я хочу попросить у тебя прощения, Марк… Я тоже отчасти виновата… Я была не лучшей теткой. Детям нужна любовь, а я не сумела тебе ее дать. Я собиралась тебя навестить… Много раз. Но боялась. Услышать это от тебя… Но это правда. Вот…
– Все в порядке, – сказал Марк. – Ты тут совершенно не причем. И я никогда тебя ни в чем не обвинял. Нельзя же полюбить насильно… Верно? Давай забудем прошлое. Я хочу научиться жить сейчас. Должен… – в дрогнувшем голосе прорезалось тихое отчаяние.
– Все получится, – с заметным облегчением произнесла Галина. – Будешь работать у меня. Со временем все позабудется. Там, глядишь, женщину какую встретишь… Ты на морду симпатичный. На Польку здорово похож… Только… как ты после… ну, по этой части… Понимаешь, о чем я?
Марк почувствовал, как на лицо наползает удушливый зной.
– Нет, – он решительно замотал головой, уставившись в окно. – Мне это не нужно…
– Ладно, – досадливо махнула рукой Галина. – Не мое это дело… Ты сейчас куда, со мной в бистро поедешь или домой пойдешь, отдыхать?
– Я уже наотдыхался, – сказал Марк. – Поедем. Только вещи оставлю.
– Тогда быстрее давай. Мне еще в инспекцию надо. Пошли, я тебе дверь отопру. Там замок новый.
Марк глубоко прерывисто вздохнул и, зажмурившись на миг, ступил ногой в обжигающую клубящуюся пыль.
К двенадцати пополудни все жаждущие и страждущие в бистро были накормлены, и у Анны выдалась свободная минутка. Облегченно вздохнув, она выскочила на задний двор покурить. Следом вылез Вадим, сощурившись от яркого солнца.
– О, «Салем» с ментолом? Крутовато для вчерашней школьницы.
– Нормально.
Вадим взял из высокой стопки пустой пластиковый ящик для бутылок, перевернул вверх дном, удобно на нем устроился, вытащил пачку «LM», скользнув взглядом по девичьей фигурке, четко выделявшейся на фоне беленой, в грязных разводах, стены.
– Аньк, может, рванем вечерком, после пахоты, в город? На дансинг сходим, покайфуем. Я у бати тачку возьму.
– Мне мама не разрешает, – серьезно сообщила девушка, но в черных глазах запрыгали лукавые солнечные зайчики.
– А курить разрешает? – ехидно поинтересовался Вадим.
– Курить разрешает.
– А ты всегда ее слушаешься? – хмыкнул парень.
– Конечно, – губы Анны сложились в неизъяснимую полуулыбку.
Они помолчали. По шоссе, вжик-вжик, проносились авто.
– Вон, «Мерс» поехал, – завистливо вздохнул Вадим. – Крутой. Последняя модель.
– Ну и что?
– «Что». Ты будто с Марса. Или просто прикидываешься? Все девчонки мечтают о ребятах на таких аппаратах. Скажешь – нет?
– Откуда мне знать. Я не «все девчонки».
– Ну, конечно, – фыркнул Вадим, – Она мечтает о большом… «Каждая девочка мечтает о большом…» – пропел он дурашливо, – Вот о таком, – и, согнув правую руку в локте, ударил по нему ребром ладони левой.
– Да пошел ты…
– В самом деле, Ань, чего ты от жизни хочешь?
– Не знаю, – поморщилась девушка, выдыхая в солнечный зной ментоловую струйку.
– Ох, и скрытная ты. Прямо Штирлиц. А вот у меня есть одна мечта… – Вадим выпустил дым из носа двумя сизыми паровозиками. – Знаешь, какая? Однажды остановится перед нашей тошниловкой крутейший «Мерс», выйдет из него шикарная красотка вот с таким… – Вадим обрисовал сигаретой в воздухе полукруг от себя до стоящих в полуметре ящиков, – бюстом и скажет: «Вадюша, ты парень из моих снов…»
Воспарив в своих грезах, Вадим не заметил, как расширившиеся поначалу глаза девушки сузились, губы сжались.
– А на «Жигулях» не пойдет?
– Тьфу, – с досадой сказал Вадим, – Весь кайф обломала. У меня у самого «Четверка».
– Значит, – медленно выговорила Анна, – для тебя самое главное в женщине – ее деньги?
– Нет, – возразил Вадим, – не самое. Я ж говорю: чтоб еще фасад был в порядке. Ясно?
– Ясно, – с ноткой непонятной злости в тихом голосе проговорила Анна, – Козел ты, Вадюша.
И, выбросив окурок, пошла прочь.
– Сама ты! – закричал вслед, задетый за живое Вадим. – Небось, и рада бы спонсора подцепить, да вывеской не вышла! Дура…
Но в сей момент его сотовый разродился очередным звонком. То была новая знакомая – бойкая продавщица из московского «Рамстора», и воинственность Вадима улетучилась при воспоминании о сладком умении ее сочных губ.
– Ань, иди «крышу» корми, – Тамара кивнула на подъехавший к дверям милицейский уазик, из которого вылезли двое. Первый, лет пятидесяти, в капитанских погонах, с недовольным усталым, испещренным мелкими морщинами лицом, с сине-бурыми мешками под въедливыми темными глазами, выражение которых, в зависимости от ситуации менялось от «Тебя не разыскивает милиция?!» до «Как вы мне все надоели». Сейчас легко прочитывалось второе. Капитан на ходу отбрехивался от тревожно шипящей рации, зажатой в правой руке:
– Какая еще драка! Я что, уже пожрать не могу? Кутепову передай.
– Кутепов с ребятами сегодня на рынке, – весело напомнил второй, белобрысенький, коренастый, чем-то напоминающий молочного поросенка, судя по «звездочкам», старлей. – Уф-ф… – отдувался он, расстегнувшись почти до пупа, – у и жара… Эх, сейчас бы порыбачить…
– Кутепов рыбачит! – взвился капитан, – А мы что, без обеда пахать должны?!
– Никак нет, – радостно отозвался лейтенант, – не должны. Не заводись, Щегол. Ща покушаем не спеша. К тому времени все, кому надо передерутся. Подъедем – протокол составим. Первый раз что ль?
– Да понятно… – пробурчал несколько остывший капитан, – Просто сам факт: как обед, так у них вечно… Ну ниче, с понедельника наша очередь на рынке. А Кутепов здесь повкалывает… – при этой сладостной мысли его суровое лицо озарилось почти счастливой улыбкой.
– Анюша, привет! Чем сегодня травите? – смешливый лейтенант сделал попытку ущипнуть девушку за бок, но та, уже имевшая некоторый опыт общения с «крышей», предусмотрительно загородилась пустым подносом, перечисляя блюда.
– Бифштекс с картошкой и винегрет, – приказал капитан, и Анна едва не съязвила: «Слушаюсь», – но вовремя спохватилась, вспомнив, что Галина наказала быть вежливой и предусмотрительной с клиентами.
– А Вам? – обратилась к лейтенанту, носившему славную фамилию Загоруйко.
– Тебя, – промурлыкал тот.
– Я в бесплатное меню не вхожу, – парировала девушка.
– А в платное?
– Зарплаты не хватит.
– Вот скверная девчонка! – жизнерадостно воскликнул лейтенант Загоруйко, предприняв попытку шлепнуть девушку по попке, но та снова ловко увернулась, и знак внимания пришелся аккурат по бедру проходившего за соседний стол огромного водителя бензовоза.
«Видеть не могу этих поганых рук. Развернуться да ка-ак врезать по башке подносом…»
Но тотчас услужливая память нарисовала хмурое, с вечно поджатыми губами лицо Галины: «Подумаешь, принцесса! Не нравится – ищи другую работу…»
«Дзынь!» – длинный узкий нож, соскользнув со стола, заплясал на бетонном полу, поигрывая холодными боками.
– Аньк! Да че у тебя за руки! Все роняешь!
– Мужик придет, – заметила Тамара.
– Не знаю насчет мужика, а баба уже здесь, – увидев в окне подъехавшую «десятку», съязвил Вадим.
Подхватив поднос с заказом, Анна выскочила в узкий коридор, отделяющий кухню от зала и – бац! – с разбега столкнулась с входящим человеком. Вырвавшийся на волю птицей поднос выпорхнул из рук, отсалютовав напоследок феерическими брызгами салата и разорвавшимися звездами битого стекла.
– Черт! – выкрикнула девушка в растерянное лицо виновника происшествия. – Что Вам здесь надо?! Теперь меня точно уволят!
По-детски шмыгая носом, стараясь не расплакаться от обиды и досады, она опустилась на корточки, тщетно пытаясь собрать разрозненную мозаику тарелочных осколков.
– Простите, позвольте я Вам помогу… Я не хотел…
– Вы еще здесь? – Если бы она могла, непременно испепелила бы этого типа взглядом. Придурки, шляются, где не следует, и приносят людям одни неприятности, Как вдруг он шарахнулся в сторону и, потеряв равновесие, впечатался в цементный пол. Лицо его исказилось, в ярко-синих глазах застыл ужас, трясущимся пальцем он показывал на ее грудь, восклицая:
– Господи, у Вас кровь! Кровь! Я не хотел!
Анна и сама перепугалась, едва не выскочив из футболки, на белом хлопке которой расплывалось ярко-красное пятно, но в следующий момент облегченно перевела дыхание, рассердившись еще сильнее.
– Это же винегрет! Блин! Вы меня еще и испачкали! Большое спасибо. Что с Вами? Эй, Вам плохо?
На мгновение ей почудилось, что странный человек вот-вот потеряет сознание, таким безжизненно-серым он казался в ту минуту.
– В-вы точно не ранены?
– Да нет же! Злость куда-то подевалась и, несмотря на плачевность собственного положения, она не могла сдержать улыбку. Вот уж правда: смех и грех.
– Простите, – повторил он, виновато улыбнувшись в ответ, довольно, впрочем, жалко. Краска медленно возвращалась на его щеки. – Я все уберу.
– Лучше встаньте и уходите, – сказала Анна, поднимаясь. – Ну, так и будете сидеть весь день? Дело ваше, но пол здесь холодный. – Она протянула руку. Он нерешительно коснулся ее ледяными пальцами и тотчас отдернул, словно уколовшись.
– Спасибо, я сам.
– Я с Вами в дурдом попаду, – поведала Анна.
– Нет, – очень серьезно возразил виновник столкновения. – Вам там совсем не место.
– Правда? – девушка иронично приподняла густые черные брови. – Ну, спасибо. А Вам?
– Мне? – он беспомощно захлопал синими глазами, сделавшись похожим на обиженного ребенка, даже губы задрожали. Анне стало неловко. Ей вовсе не хотелось оскорблять этого странного незнакомого мужчину, просто юмор получился черный, сообразно ситуации. И, пока она мучительно решала, не настал ли ее черед извиняться, в коридоре неотвратимым возмездием выросла Галина, грозно подперев кулаками полные синие, в белый горошек бедра.
– Та-ак, – процедила она сквозь зубы, и металл, скрежетнувший в хозяйкиной интонации, отчетливо указал на необходимость настроя на худшее.
Неожиданно странный незнакомец решительно встал между, заслонив официантку от неминуемого гнева, и произнес покаянно, но твердо:
– Теть Галь, то есть Галина, это я виноват, нечаянно толкнул девочку. Прости…
«Дзень!» – пропела заключительный аккорд выскочившая из разжавшихся пальцев Анны последняя уцелевшая тарелка.
Остаток дня Анна нет-нет, да и поглядывала на новичка. Она была слегка разочарована: «Обещали Дракулу, а вместо него – высокий сутуловатый худой шатен неопределенного возраста, то ли тридцать, то ли все сорок пять. Уши немного оттопырены, а так довольно симпатичный. И ведет себя вовсе не как монстр из забойного ужастика…»
Он работал с какой-то фанатичной самоотдачей, словно вчерашний школьник, изо всех сил пытающийся доказать строгим придирчивым взрослым, что он способен выживать в их большом пугающем мире, одновременно пытаясь сохранить достоинство и не дать расплескаться тайному страху, запрятанному глубоко внутрь…
Точно почувствовав ее взгляд, Марк вдруг обернулся, встретившись с ней глазами. Анна вздрогнула, поспешно нагнула голову и едва не разбила очередное блюдо, удостоившись сердитого дяди Вовиного окрика.
– Эй, Марк, – отклеив правый наушник, подал голос Вадим, – Брось мне ножичек.
Под «ножичком» подразумевался огромный тесак для разделывания мяса с деревянной засаленной рукоятью и широким острым лезвием.
Марк медленно неуверенно протянул руку.
– Ага, этот, давай сюда, – Вадим нетерпеливо пощелкал пальцами в такт не то «Руки вверх», не то «Ногу свело»
Но Марк словно не слышал.
Нож лежал на столе. И на лезвии, длинном, зазубренном на конце, отплясывали ритуальный танец кровавые языки пламени…
Примитивное достижение цивилизации.
Одно из самых древних и эффективных орудий убийства.
Его ночной кошмар.
«Марк, не надо…»
Он отдернул руку. Анна увидела, что его лицо, покрывшись испариной, побелело, как недавно, в коридоре, а в расширившихся зрачках внезапно появился тот же безотчетный животный ужас.
– Блин, я ножа дождусь сегодня?
– На, – Анна перехватила тесак, швыряя Вадиму, – Сам промяться не можешь? Ногу свело?
– Ходить – твоя работа, а мои ноги не казенные.
– Извините, – пробормотал Марк и быстро вышел.
– По-моему, его рано выпустили, – заметил Вадим, многозначительно покрутив пальцем у виска.
Марк стоял на заднем дворе, укрывшись от посторонних глаз за стеллажами пустых ящиков, вжимаясь лбом и ладонями в беленую стену.
Страх прошел. Появилась боль, от которой слабели колени и мутило внутри… Впрочем, она и не исчезала. Как и прошлое. Оно лишь спряталось и выжидает момента, чтобы ударить побольнее. Длинным и острым лезвием старого ножа…
«Господи, если ты есть, помоги мне…»
– Эй! С вами всё в порядке?
Он вздрогнул, обернулся.
«Эта девочка… Славная… Странно, что я еще могу думать об этом».
– Все хорошо, – он вымученно улыбнулся, – Голова слегка закружилась.
– Неверно, от жары?
– Наверно… «От нее веет прохладой… Лучше бы она не появлялась. Только бы она не уходила… Что за бред?»
– Хочешь, принесу воды?
– Нет, спасибо. Спасибо тебе…
– За что? Это тебе спасибо. Прикрыл меня перед Галиной.
– Я сказал правду. Ты из-за меня уронила тот поднос.
– Я бы его и так уронила, – она рассмеялась, и ее смех разлился живой водой по обожженной плоти земли. – Дядя Вова верно говорит, что у меня руки не оттуда растут. – Она склонила голову к плечу, словно маленький дикий цветок, и в лепестках темных волос, как в паутине, запутался солнечный луч.
– Ну, я пойду, – сказала Анна.
Он молча кивнул, вновь возвращаясь в реальность. В настоящее. В жизнь.
Александра Дмитриевна вернулась домой раздраженная, как и все последние дни. Накричала на девушку-горничную, осведомившуюся, не нужно ли чего. «Понадобится – вызову. Бестолочь…»
Войдя в спальню содрала с головы шляпку от Шанель, швырнула в угол. Щелкнула пультом, и плоский телевизор равнодушно забубнил привычную криминальную хронику. Из рамки вопросительно смотрела белокурая красавица.
– Он почти не изменился, – зло сказала ей Александра. – Как и ты. И не смотри на меня так. Я предупреждала, говорила, чтобы ты не играла с ним…
«– Мань, ты вправду выйдешь за него?
– Конечно, почему – нет?
– Но он же совсем мальчишка…
– Как будто я – старуха…
– Ему только восемнадцать, какой из него муж?
– С собственным домом и пропиской, дурочка. Не Москва, конечно, но лучше чем ничего. Или ты думала: я до пенсии буду гнить в вонючей общаге? Главное, он меня любит и сделает все, что я захочу. И ты переедешь к нам. А подвернется лучший вариант – всегда можно развестись. И отсудить свои «метры». Да не делай таких страшных глаз: я же не стану выгонять его на улицу.
– Ты не боишься, что он узнает, что ты встречаешься с другими?
– Откуда? Кто ему расскажет? Ты?
– Нет, конечно.
– Вот и заткнись. Маленькая недотепа, ты совсем не знаешь жизни. Ты такая же наивная, как мой юный жених. Черт возьми, иногда я думаю: из вас могла бы получиться неплохая парочка. Хочешь, уступлю?
– Как ты можешь быть такой циничной, Марианна?
– «Циничной?» А что это такое? Слово из университетского словаря? Нам, людям простым, ни к чему задумываться о столь высоких материях. А ты, валяй, сиди, дожидайся необыкновенной любви. Так и помрешь старой девой…»
– Почему?! – Крикнула Александра сорокалетней женщине, глядящей из зеркала, по щекам которой, затонированным эстилаудеровским кремом, катились крупные слезы. – Почему это должно было случиться именно с нами?!
На мгновение припухшие серые глаза сменились прозрачно-зелеными, в которых стыли гнев и презрение.
«Перестань реветь, идиотка, возьми себя в руки».
Александра, вздрогнув, замерла, и впрямь перестав плакать, медленно обернулась на застекленную рамочку с белокурым портретом.
«Ты всегда должна меня слушаться, потому, что я – старшая, помнишь? Ты все помнишь?»
– Да, – прошептала Александра в негодующую пустоту зеркала, – Я помню все…
Год 1978. Сентябрь.
Комната была небольшой, окна забиты фанерой, стены выкрашены в грязно-синий цвет. Пахло карболкой и чем-то еще. Железная дверь отворилась, и скучный санитар в замызганном халате привез железную каталку, на которой лежало что-то, накрытое простыней болотного цвета.
– Во, – сказал он, – смотрите. – И откинул плотную ткань.
– Это ваша сестра? – спросил мужчина в милицейской форме.
Золотистая прядь на гибсово-белом виске… Темный сгусток в уголке сведённого судорогой полураскрытого рта… Проваленные впадины остекленевших глаз… Скрюченные пальцы с длинными ногтями немыслимого сине-зеленого цвета… Бурое пятно на светлом ситце, чуть пониже груди…
– Это ваша сестра?
– Это ее платье. Она недавно купила…
– Девушка, нас не интересует платье. Это – ваша сестра? Покойница – ваша сестра? Вы ее узнаете?
– Нет…
Эта неподвижная, пахнущая карболкой девушка с ледяными руками не может быть Марианной. Манька никогда не стала бы так пахнуть. Она веселая, взбалмошная, самонадеянная, теплая, живая…
– Как «нет»? – раздраженно рявкнул мужчина в милицейской форме, – Что Вы мне голову морочите? Вот документы: Звонарева Марианна Дмитриевна… Пятьдесят восьмого… Место рождения… Фотография. Все сходится. Опознавайте и расписывайтесь.
– Нет! – закричала Шура во весь голос и стены ответили несмешливым эхом. – Нет! Нет! Господи, за что?! Как я маме скажу?!
Люди в форме оторвали ее от тела сестры, вытащили в коридор, а она продолжала кричать и рваться вслед за ускользавшей Марианной. Пришел человек в белом халате со шприцем, силой разогнул ей левую руку, сделал укол. Потом кто-то сунул какую-то бумажку, велел поставить подпись, и Шура расписалась. Тогда ее, наконец, оставили в покое. Она сползла по грязно-синей стене вниз и, сжавшись в болезненный комочек, уткнувшись носом в колени, впервые ощутила, насколько велик, враждебен и невыносимо холоден этот мир для нее одной.
Я помню все!
Александра выдернула из-под струящегося атласного покрывала оборчатую подушку, ударила ее кулаком, увенчанным большим бриллиантом. Подушка не ответила. Александра вновь нанесла удар, другой, третий, превращая тончайший парижский, цвета маренго шелк в жалкие клочья. Она била долго, с нараставшим остервенением, не выпуская ни единого звука из сухих закушенных губ. Подушка жалобно кряхтела, испуская дух, выплевывая пуховые внутренности, прилипавшие тотчас к волосам, плечам, коленям Александры…
Наконец, она выдохлась, рухнула в мягкий пуховый снег, долго лежала неподвижно. А затем поднялась, отерла мелкие бисеринки проступившего пота. Подошла к зеркалу. Поправила прическу, выбрав из пепельных волос мягкие белые комочки, подкрасила губы в живой естественный цвет, надела шляпку. Перед выходом позвонила горничной и велела прибрать в комнате.
Ближе к десяти вечера бистро опустело. Последней уходила Тамара. Галина еще днем громогласно раздала всем ценные указания, залезла в свою «десятку» и укатила «ублажать налоговиков».
– Обычно я дожидаюсь охранника, – робко сказала кассирша-бухгалтерша Марку, – но у меня собака не выведена…
Марк растеряно пожал плечами, мол ступайте, ему все равно некуда спешить и не к кому… Расчувствовавшись, Тамара сообщила, что по телевизору скоро начнется 157-я серия не то «Марисоль», не то «Исабель» и кивнула на маленький «Томпсон» в углу: посмотри пока Егор, охранник, не приперся, а то он такое хорошее кино вечно на какой-нибудь поганый боевик переключит. Вот и дети, злыдни, как уставятся в ящик – собаку вывести позабудут, мучают животное… еще минут пять Марк внимал тяготам Тамариной жизни, монотонно кивая, не вникая в смысл произносимых слов, вылетавших из расплывшихся, в клочках плусъеденной розовой помады губ. Его мысли уносились к покосившимся стенам старого дома, в который, как в заброшенный склеп, ему до коликов в животе не хотелось возвращаться…
– У Вас есть дети? – спросил он невпопад.
– А как же! – С готовностью откликнулась Тамара. – Трое! Два пацана и девочка… – Она снова назвала их лодырями и балбесами, но в ее голосе слышалась гордость за свое большое шумное веселое семейство.
– Дверь за Тамарой закрылась, а он все сидел, уставившись в невидимую точку на горбатой стене.
– Вскоре пришел охранник – здоровенный мужик в серой квадратно-пятнистой форме, с кобурой на ремне. Зевнув, спросил:
– Ты кто? А… будем знакомы. Егор. – И протянул огромную, на удивление мягкую, как подушка ладонь. – Чей-то мне Галка говорила… Ну, давай за встречу. – Подмигнув, охранник извлек из потрепанной авоськи поллитровку «Столичной».
