Текст книги "Жестокие игры (Лира 2)"

Автор книги: Елена Литвиненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

  – У меня столько нет, – фиглярски вывернул карманы Тимар.

  Далеко впереди снова запылила дорога.

  – Как думаешь, это ко мне, или к тебе?

  – Ставлю на тебя, – Тим положил медяшку на подоконник. И выиграл.

  – Тьфу! Достали!.. Знаешь, что? Гони-ка ты их в шею! Леди-шлюха ушла наводить красоту для Его Сиятельства, чтоб его лихоманка хватила!

  – Лира!

  – Что 'Лира'?.. Я уже почти семнадцать лет, как Лира! ...А если эта Брайана снова появится, я на нее собак спущу! Или каменных пауков!.. Шучу, – соврала я, успокаивая Тимара.

  *

  Сама я успокаивалась на тренировках. Отличное, знаете ли, средство – представить вместо мишени или мешка с песком графа, и бить, бить, бить, пока не останется ни сил, ни связных мыслей в голове.

  В боевой транс я больше не входила, выныривала, даже нет, выпрыгивала из медитации всякий раз, когда замечала на горизонте своей пустыни темную полосу самума. Вызывать его было легко, а вот сдерживать... Честно говоря, я боялась. Я ведь не видела, не различала ни друзей, ни врагов, я сломала руку начальнику гарнизона, когда он попытался оттащить меня от наемника, и, если бы не Тим, неизвестно, чем и как все бы закончилось.

  ...а на другой чаше весов лежали возможности, которые давала ярость бури. Я помню, как растягивалось время, помню, как предугадывала удары своего соперника еще до того, как набухали мускулы на его теле, помню пьянящее чувство могущества... Это потом стало страшно, а тогда...

  Сначала я надеялась, что с помощью самума избавлюсь от Йарры. Ну не будет же он, в самом деле, звать стражу, чтобы меня связали! У него ведь тоже грех гордыни! После увидела его тренировочный зал, эдакий филиал ада, и поняла, что до уровня графа не дорасту никогда. И заниматься там не стану, ибо жить хочу, а горящая смола, сюрикены, беспорядочно летящие стрелы и вооруженные реальным оружием фантомы этому отнюдь не способствуют.

  В итоге, я оккупировала один из пустующих залов в гостевом крыле.

  Большая светлая комната с высокими окнами, зеркальная стена, гладкий камень пола, нагревающийся от солнечных лучей. Под моим чутким руководством слуги сняли тяжелую люстру и повесили на ее крюк мешок с песком, расставили макивары вдоль стен, принесли несколько матрасов – отрабатывать кувырки на них гораздо удобнее. И поваляться можно, да.

  Стреляла я по-прежнему на плацу, работала на выносливость на полосе препятствий, бегала вместе с солдатами вокруг турнирного поля. Не совсем вместе, конечно. Они – кучкой, я сама по себе. Но иногда, обгоняя десятку во второй или третий раз, я слышала ее капитана:

  – Вашу мать, ногами шевелите, балеринки ярмарочные!

  И улыбалась.

  А бой со степным варваром, назвавшим меня хозяйской девкой, закончился позорной ничьей. Я прыгала вокруг него, как собачонка вокруг слона, но пробить эту гору мышц так и не смогла. Я злилась, краснела, шипела ругательства, и точка равновесия, сланцевый столб караванной тропы моей пустыни, розовел, вихрился алой мутью, будто в стакан упала капля крови. Но... Варвар оказался умнее меня – сделал шаг назад и, бросив щит и деревянный меч, опустился на одно колено:

  – Простите меня, маленькая госпожа.

  Помню оглушающую тишину во дворе и шум собственной крови в ушах, колющую боль в отбитой об варвара ноге и склоненную мужскую голову с десятком косичек, свисающих почти до самой земли. И – собственную ладонь, когда я, неосознанно подражая Йарре, протянула варвару руку. А он, вместо того, чтобы встать, поцеловал ее и прижал костяшками ко лбу:

  – Мое имя Сэли, госпожа. Позвольте служить вам.

  *

  ...– Ну и что ты с ним делать будешь, а? – Бушевал под дверью ванной Тимар, пока я грелась в горячей воде, укрытой слоем душистой пены. – Зачем тебе этот гризли?

  – Гризли в горах, а он степняк. Значит – бизон, – сумничала я.

  – Да хоть стрекозел! – Рявкнул Тим. – Зачем?

  – Чтобы был!

  – Под спальней караул нести? Или блох из пантеры вычесывать? А как к этому граф отнесется, ты подумала?

  – Нет... – Притихла я.

  Самое забавное, что 'не подумала' я еще дважды, буквально, на следующее утро, когда на поклон притащились избитые мной наемники – Кайн и Дирк. Это было настолько неожиданно, что я лишь шало кивнула, принимая их присягу. Магическую. Йарре такую только Тимар и Сибилл дали.

  – Я же чуть не убила Кайна, Тим... Почему они хотят служить мне?

  – А почему пес ластится к хозяину, несмотря на пинки и побои?

  Не знаю. Никогда не понимала собачьей преданности. Верность – понимала. А преданность...

  Так и не придумав, чем занять своих 'рыцарей', я отдала их под начало капитана стражи. Как и остальные солдаты, они участвовали в патрулировании дорог и охране замка, в рейдах по уничтожению нечисти и сопровождали гостей и торговцев. Вот только платила я им из своего кармана, и в дни ежемесячных расчетов ругала себя последними словами. Мысленно, само собой. Не признавать же вслух, что эта троица мне – как репьи на собачьем хвосте.

  А вообще, знатная у меня свита получилась – горная пантера, степной варвар и два скудоумных головореза. И если от Сэли еще был толк – поставишь его за спиной, принимая гостей, и почтительность увеличивается сразу втрое, хотя, казалось бы, куда уж больше – то от братьев-наемников был шум и, время от времени, драки в трактирах. Честно говоря, я была уверена, что граф их выгонит.

  *

  Прошел июль, и я, наконец-то, втиснула свою жизнь в прежнюю колею. Как в ссохшиеся сапоги – со скрипом, с кровавыми мозолями, с проклятиями и болью, от которой хочется выть.

  Но смогла.

  Сначала стало легче дышать. Хорошо помню тот вечер – с гор спускалась гроза, и свежий ветер разогнал духоту долины. Хлопали флаги и штандарты на башнях, срывались с веревок развешенные для просушки простыни, низко, почти цепляя землю, летали ласточки и стрижи, а я стояла у распахнутого окна и жадно пила влажный, вкусный, насыщенный запахами мокрого дерева, земли и, почему-то, гречишного меда, воздух. И вдруг поняла, что ДЫШУ, что тяжести, давившей на грудь с того проклятого вечера в Эйльре, больше нет.

  Я тогда всю ночь просидела у окна, наблюдала, как плавятся верхушки гор от бьющих в них молний, как беснуется, превращаясь в реку, ручей, отводящий лишнюю воду изо рва, как ветер безумным куафером расчесывает травы на лугу, начинающемся у замковых стен. Я смотрела и дышала. И боялась уснуть – мне казалось, что если закрою глаза, то начну задыхаться. Глупо, наверное. Но...

  Потом вернулся аппетит, и я, наконец-то отказалась от укрепляющих и тонизирующих настоек, которые пила не каплями – кувшинами. На щеках снова появились ямочки, перестали ломаться ногти, и, кажется, даже грудь подросла, что впрочем, не особо радовало.

  Последним наладился сон, пропавший еще в замке Дойера. Снотворные на меня не действовали, и, в бытность невестой Сорела, я ночи напролет лежала, смежив веки, либо уставившись воспаленными глазами в балдахин. Иногда читала. Чаще – тупо смотрела в книгу, отговариваясь тем, что привыкла к ночным бдениям в монастыре. Помню, все прислушивалась к шагам стражи за дверью, в любой момент готовая отпрыгнуть в сторону, уходя с линии выстрела или броска сети, и раздавить амулет переноса. Время от времени я, как в омут, проваливалась в тяжелые липкие сны, но они изматывали еще больше, чем явь – Стефан, Джайр, умертвия, трупы с ледяной коркой на лице, Стефан, успевший перехватить мою руку с кинжалом, мантикора, Йарра, Алан, болтающийся в петле, снова Йарра – он нависает надо мной, и в глазах его плещется безумие...

  Дома кошмары не прекратились. Но здесь был Тимар, держащий меня за руку, пока я не усну, недовольно фыркающая пантера, придавливающая меня теплой лапой, когда я начинала метаться во сне, изнурительные тренировки – и кошмары отступили. Медленно, нехотя, как ядовитый болотный туман, который не тает на рассвете, лишь прячется под корнями чахлых поникших деревьев. Но даже этого хватило, чтобы я снова начала улыбаться. И пакостить. Правда, за неимением Галии, гадить особо было некому – ну не слугам же, в самом деле. Но некоторым особо назойливым гостям очень, о-очень не везло.

  Мое утро снова начиналось танцем с лучами и звоном бубенцов песчаников, плавно перетекало в завтрак с Тимаром, затем я встречала гостей, обедала с ними, картинно смахивая слезы грусти по Его Сиятельству. Избавившись от этих рыб-прилипал, шла в библиотеку – обсуждать с Тимом прошения, помогала ему разгребать завалы документов и переписки. Порой, как в детстве, пряталась за портьерой на подоконнике и читала. Вечером я тренировалась, а после ужина зубрила мертвый ассаши – язык, который в совершенстве знал Сорел. Единственным, по чему я скучала, была верховая езда, но конвой, простите, эскорт, конечно же, эскорт, навязанный Его Сиятельством, сводил на нет как удовольствие от скачки, так и все попытки сбежать – за мной постоянно следили.

  *

  До сентября оставалось двадцать четыре дня.

  8

  Он дал ей гораздо больше двух месяцев, вернувшись лишь в середине октября, когда понял, что сходит с ума без этой маленькой ведьмы, которую хотелось не то от...любить, не то придушить за ее своеволие, за кукольную покорность, за то, что смела противиться ему, за то, что все лето, каждую ночь он рычал и кусал подушку, потому что в шелке простыней чудилась ее кожа, а в запахе трав, которые разбрасывали в коридорах – аромат ее духов. И ворочался, не мог уснуть, не мог дышать, и скрюченные пальцы впивались в матрас, выдирая клочья конского волоса.

  Днем было легче. Днем были дела – приняв армию, Раду отказался отдавать кому-либо флот, где знал каждый корабль, помнил имя каждого капитана, и днем его рвали на части – ведь был еще и князь, и Третий с Четвертым, и подготовка к войне с Лизарией. Подготовка – потому что Дойер, надеявшийся занять трон соседнего королевства, практически развалил вверенную ему армию. Необученные солдаты, задолженность перед наемниками, гнилое обмундирование, больные кони и ржавое оружие. И это – райаны! Днем забот было по горло, и, порой, Раду думал, что Дойеру стоит свечу поставить в благодарность за возможность выкинуть девчонку из головы хотя бы на несколько часов.

  Днем было легче – до недавнего времени. Пока эта маленькая дрянь не проникла из его снов в явь, пока не начала мерещиться в каждой блондинке-смеске, пока ревность, глупая, иррациональная, было, улегшаяся, снова не начала жечь его кислотой, пока из-за этой синеглазой шильды он не захотел грязную служанку с низкой кухни. Раду бы и не заметил той девки, не наткнись на ее дерзкий ненавидящий взгляд. И как магнитом потянуло. Не так, как к Лире – когда похоть напрочь затмевала рассудок, когда промедление причиняло физическую боль, когда, с тех пор, как девчонке исполнилось двенадцать, все его силы уходили на то, чтобы не изнасиловать ее, в спальне ли, в роще, или на конюшне – но похоже. Служанка была гораздо старше Лиры, но ее серо-синие глаза горели тем же огнем, а длинные сальные волосы, выбившиеся из неряшливой косы, так же обрамляли узкое лицо с высокими скулами.

  Раньше было проще. Раньше Лира была лишь фантазией, тенью, вздохом, звонким смехом и ароматом вербены. А потом он лишил ее невинности, и тень обрела цвет, форму, вкус и голос. Дни без нее наполнились ревностью, а ночи болью и желанием на грани помешательства, но Раду упорно сидел в столице – не столько для того, чтобы девчонка привыкла к роли любовницы, сколько пытаясь доказать себе, что способен противостоять флеру.

  А потом увидел синеглазую девку. И, как зачарованный, потащился за ней до самых кухонь.

  Кажется, ее звали Мина.

  Брыгово семя!

  Раду вдруг подумал, что мать Лиры тоже была служанкой, и, не забери он девчонку, та сейчас была бы такой же, как кухарка – грязной изможденной игрушкой в руках солдатни – и скрипнул зубами.

  Разговор смолк, и граф неохотно поднял голову. Что еще? Он снова пропустил обращенный к нему вопрос? Проследил за взглядами соседей по столу, и понял, что тонкий серебряный кубок в его руке смят чуть ли не в лепешку. Раду с усилием разжал пальцы и поднялся.

  – Прошу прощения, господа, мне нужно вас покинуть.

  *

  Октябрь выдался морозным, сухим и очень ветреным. Помню, ров замерз почти до самого дна, река стала, а пыльная поземка, гонимая биза, была такой плотной, что служанки не успевали вытирать подоконники в западном крыле. Колючая серая пыль была везде – забивала нос и глаза, хрустела на зубах, и даже вернувшаяся с охоты пантера пахла не кровью и зверем, а старым пыльным ковриком.

  Тимар озабоченно хмурился – с Сибиллом связи не было, а господин Левиньйе не смог остановить биза даже с помощью накопителей, лишь слегка добавил влаги в воздух, чтобы укрыть озимые тонким слоем снега.

  – От Леса идет, лорд Орейо, – огорченно развел руками старик.

  – И что делать?

  – Ждать, пока закончится.

  – ...Знаешь, – сказал мне тем вечером Тимар, – иногда мне кажется, что сами боги хотят войны с Лизарией – зерна не хватает даже в урожайный год, а без привозной пшеницы, с вымерзшими озимыми у нас, с полностью пропавшим урожаем в графстве Дойера, из-за потопа, помнишь? – голод начнется еще до лета.

  – А если вывезти продукты из Архипелагов?

  – Тогда голодные бунты начнутся там, а мы не потянем войну на два фронта.

  – Но можно купить? В Рау, или Фарлессе, например, нет?

  – В Рау? – усмехнулся Тим. – Если они нам что и продадут – то порченым. Все знают о грядущей войне, и все надеются, что она нас ослабит. Все – Рау, Меот, Фарлесс, верзейцы. Помогать нам не будут, торговать, снабжая, не станут. Или цены задерут так, что пшеница будет даже не золотой, а из чистого электрума.

  Биза утих только к середине месяца. Просидев все две недели бури в замке, я теперь пораженно глядела на голую рощу, еще зеленую десять дней назад, на замерзший ров, на снежную кашу во дворе. При каждом выдохе изо рта шел пар, как из закипающего чайника.

  – Я погуляю, – предупредила я начальника гарнизона.

  – Не отходите далеко, госпожа, – попросил меня капитан.

  – Помню-помню, – отмахнулась я. – Десять минут.

  Если я скроюсь из глаз на большее время, он вызовет Йарру, и настучит о моем побеге. Но спрятаться в роще было негде, облетевшая, она насквозь просматривалась со стен, и капитан успокоился.

  – 'Не отходите далеко...', – бурчала я, перебираясь через ручей. – 'Я всего лишь выполняю приказ...' А если Йарра ему прикажет с моста головой вниз прыгнуть – он тоже приказ выполнит?

  Почему-то казалось, да.

  Я взобралась на холм и остановилась под старым ясенем. Впереди, на сколько хватало глаз, тянулась долина. Яркая и пестрая летом, сейчас она навевала лишь уныние и грусть – серая земля, серые кляксы снега на полях, серый дым из печных труб и серое небо, похожее на клочья грязной ваты. Ветер трепал полы плаща, рвал с головы капюшон, шаг за шагом толкал к обрыву.

  В прошлом году я была здесь с Аланом, и он крепко держал меня, смеялся, что я похожа на пушинку одуванчика: отпусти – взлечу! Помню, в тот день в меня будто демон вселился – я напропалую флиртовала со своим другом, дразнила его; понимала, что это жестоко, что он любит меня, но остановиться не могла – так мальчишки со злым любопытством отрывают крылья стрекозам. Здесь, на краю обрыва, когда красно-желтые листья ясеня скрыли нас от караульных на стенах, Алан решился меня обнять. Помню, я позволила ему привлечь меня к груди, коснуться губами волос – а потом оттолкнула и бросилась прочь.

  – Догоняй!..

  Это произошло ровно за неделю до Эйльры. Где же ты сейчас, Алан?..

  Тяжелые ладони легли мне на плечи, и я подумала, что схожу с ума. Зажмурилась, боясь поверить в чудо, и позволила развернуть себя. В нос ударил запах соли, йода... И шипра.

  – Вы?..

  В глазах защипало, в коленях, в животе разлилась противная слабость. Боги, я так надеялась, что граф уже не приедет! Что я ему надоела, что он нашел при дворе новую игрушку! Я даже свечи ставила, чтобы он мужскую силу потерял!

  – Ты ожидала увидеть кого-то другого?

  – Нет, – прошептала я и отвернулась.

  Йарра сжал мой подбородок, заставляя поднять голову, и его рот прижался к моим предательски дрожащим губам.

  *

  Позже я сидела в горячей ванне и тоскливо смотрела часы, минутная стрелка которых описывала круг за кругом со скоростью, достойной призового скакуна. В восемь мне нужно быть в кабинете графа.

  – Хочу, чтобы ты поужинала со мной сегодня, – сказал он, когда поцелуй закончился.

  'Поужинала', как же. Это теперь так называется.

  Впустив в напаренную ванную волну прохладного воздуха из спальни, вошла пантера. Мяукнула, требуя обратить на нее внимание, оперлась лапами на бортик и подставила лобастую голову, напрашиваясь на ласку. Хорошо, что ножки ванны вмонтированы в пол, иначе опрокинула бы – вес пантеры зашкаливал за десяток стоунов.

  – Радость моя усатая, морда ты клыкастая...

  Кошка фыркнула и плеснула водой, требуя, чтобы я вылезала – на часах была половина восьмого.

  – Знаю, – вздохнула я. – Это тебя Тим прислал?

  Я была благодарна брату за то, что он дал мне возможность побыть одной. Его сочувствующего, понимающего взгляда я бы точно не выдержала, устроив истерику.

   Я вылезла из ванны, растерла тело грубым полотенцем – терпеть не могу мягкие. Привычно прошлась пробкой от духов за ушами, по груди и запястью – и вдруг сообразила, ЧТО я делаю. Бросилась обратно к воде, пытаясь смыть запах – но, втертый в распаренную кожу, он лишь усилился. Вот брыг, а... Теперь граф решит, что я специально для него готовилась.

  Да пошел он!

  – Гад, сволочь, ублюдок, скотина, недоумок, тупица, урод! Гад! – Я поняла, что повторяюсь, и замолчала. Запустила пальцы в волосы, прижалась лбом к запотевшей поверхности зеркала. Сколько займет 'ужин'? Час? Два?..

  Я надела рубашку, бриджи, мягкие тапки из тонкой кожи. Постояла у разожженного камина, давая волосам немного подсохнуть. Почувствовав мою нервозность, заурчала, заговорила Уголек, улеглась у двери, всем видом показывая, что мне лучше остаться внутри.

  – Защитница моя... – Я крепко обняла кошачью шею и решительно встала. – Пусти. Если он придет сам – будет хуже.

  По дороге к кабинету я не встретила в переходах ни одного человека. Интересно, это граф или Тим постарался?.. Подошла к высокой двери из темного дерева, подняла руку для стука... И поняла, что не могу. Просто не могу.

  И уйти не могу.

  Сползла по стене и уселась на пол, обняв колени.

  Часы пробили восемь, половину девятого, девять, десять часов. Дверь распахнулась, и на пороге появился граф – злой, на скулах желваки, губы сжаты. Увидел меня и застыл.

  – Ты почему здесь сидишь?.. Тьма тебя раздери, Лира! – зарычал он, не дождавшись ответа, и, рывком подняв меня на ноги, втолкнул в кабинет. Запер дверь.

  – Брыгово семя, Лира!.. – хрипло выругался он, швырнув ключ на письменный стол. – Я хочу быть с тобой терпеливым, я пытаюсь быть терпеливым, но ты же!..

  Не договорив, Йарра стиснул меня в объятиях и накрыл губы грубым поцелуем. Хорошо помню терпкий вкус табачного вина – ни разу не попробовав, я уже успела его возненавидеть, жадные руки, лихорадочно расстегивающие верхние пуговицы блузки, а потом, рывком, содравшие ее с меня через голову. Помню стук разлетевшихся жемчужин, украшавших манжеты, и неловко заломленные плечи – граф не потрудился снять блузу целиком. Помню его тяжелое дыхание, ладони на ягодицах, свой всхлип – когда Йарра снова поставил клеймо на моей шее, опрокинувшийся потолок, волчью шкуру, треск поленьев в камине, раздвинутые коленом бедра и короткий дискомфорт. Помню, как он замер, позволяя мне привыкнуть, его перекошенное от страсти лицо и бляху ремня, холодившую бок – граф даже не разделся, лишь расстегнул брюки – и громкий, животный стон в конце. Помню все – как он скатился с меня, как вытянулся рядом, поправляя одежду, как глухо засмеялся чему-то. Помню так, словно это было вчера. Сегодня. Час назад. Стоит закрыть глаза, и я все еще слышу его тихое:

  – Жива?

  И чувствую поцелуй в плечо.

  Я отодвинулась, а граф поморщился – его всегда злила моя подчеркнутая неприязнь. Он вскочил, налил себе вина, глядя, как я воюю с рукавами перекрутившейся и связавшей мне запястья рубашки.

  Низ живота болезненно ныл.

  – Помочь?

  Ответом я его не удостоила, отвернулась к огню в камине. Жар высушил выступившие слезы, приподнял пушистые волоски на висках. Йарра оттащил меня от пламени.

  – С ума сошла? Хочешь ожечься?

  Помог мне выпростать руки из рукавов, растер следы от впившегося в кожу шелка и жемчужин.

  – Ты голодна? – тихо спросил он. – Пить хочешь? ...Твою мать, Лира! – встряхнул он меня. – Ты так и будешь молчать?!

  Я упрямо закусила губу и отвернулась.

  – Ну, молчи.

  Йарра сел, прислонившись к стене, притянул меня к себе, устроив на коленях. Меня трясло – не от холода, от нервов, я все пыталась прикрыть грудь, стиснуть ноги, и впервые жалела, что, подобно благороднорожденным леди, вывела с тела лишние волоски.

  Мужские губы путешествовали по моей шее, по затылку. Вверх-вниз, до самого плеча. Вверх-вниз, пощипывая мочки ушей, покусывая их, когда я, дрожа, пыталась увернуться от настойчивого рта, от горячих рук. Вверх-вниз, пока я не сдалась, не замерла, позволив ему ласкать меня.

  – Ты пахнешь летом... – прошептал Йарра. – Лира моя...

  И накрыл рот долгим поцелуем, прежде, чем я успела возразить.

  Это был его первый нежный поцелуй. По-настоящему нежный. Помню, я зажмурилась, когда его губы прильнули к моим, готовая к смятому рту, к болезненному укусу, как бывало не раз, к его языку, бесцеремонно толкающему мой – и удивленно распахнула глаза, почувствовав ласку. Наткнулась на его взгляд и поспешно опустила ресницы, но он успел разглядеть мое изумление и недоверие. И легкую ноту восторга.

  – Еще? – спросил граф, выписывая большим пальцем узоры у меня на щеке.

  Я осторожно кивнула – понимала, что именно этого он ждет – и... не пожалела.

  Поцелуи Йарры стали нежными и сладкими, как южный шоколад, руки осторожными, а движения мучительно-медленными. Не было больше ни стальных объятий, в которых, кажется, вот-вот задохнешься, ни жестокой страсти, ни грубой ласки, от которой недолго рехнуться.

  Лишь нега, томление и странная неудовлетворенность.

  И тревожные мурашки по телу.

  И колотящееся, будто лигу пробежала, сердце.

  И, неожиданно, острое желание обнять графа, прижаться к нему, почувствовать его глубже, полнее. Помню, я опешила. И уперлась в его плечи, умоляя остановиться, испугавшись теперь уже не его, а своих чувств. До сих пор не знаю, как он сдержался и где нашел силы меня успокаивать. И продолжать только тогда, когда я сама рефлекторно шевельнула бедрами.

  А потом был восторг, и тот самый полет, о котором, как я успела решить, врут книги, и вязкая бархатная темнота, и стон графа одновременно с моим.

  Йарра очнулся первым. Чуть приподнялся на локтях, покрывая мое лицо поцелуями.

  – Кошка дикая, – улыбнулся он, – ты мне всю спину расцарапала. – И засмеялся при виде моих расширившихся глаз, когда я вдруг сообразила, что одна моя рука по-прежнему лежит на его плече, а другая на голых ягодицах.

  – Вы!.. Вы!.. – задохнулась от возмущения я и рванулась. – Пустите!

  Йарра захохотал еще обиднее, поймал мои запястья, прижимая их к шкуре.

  – А я уже хотел, было, спросить, кто эта покорная девица и куда она дела Лиру!

  Завизжав, я забилась под ним, укусила за плечо, боднула головой. Йарра навалился на меня, зажал рот ладонью, прерывая поток оскорблений.

  – Тебе Тимар никогда рот с мылом не мыл?

  – У! Угу! Гу! – замычала я, и попыталась испепелить его глазами.

  – Жуткое зрелище, – прокомментировал Йарра. – Я сейчас уберу руку, но, Лира, на счет мыла я не шутил.

  Ладонь он убрал...и едва успел отдернуть голову, когда я клацнула зубами перед его носом.

  – О, боги... – Граф спустился ниже, целуя мне плечи, грудь. – Тебе не надоело драться? Тебе же хорошо со мной...

  – Плохо!

  – Да ну?

  – Да!

  – А если так? – Его рот сомкнулся на соске, потянул, и я закусила губу, сдерживая крик.

  – Да!

  – А вот так?

  О боги!.. Он хочет еще? И забрыкалась:

   – Да!

  – Так тоже плохо? – Йарра вдруг поднял мою ногу, забросив ее себе на плечо, и прижался губами к чувствительному месту под коленом.

  Надеюсь, он смог расслышать мое 'да' среди стонов.

  – Лира, проснись.

  – У...

  – Лира, мне пора.

  – Угу... – Она даже глаз не открыла.

  Уже одевшийся, Раду опустился рядом с ней на одно колено. Светлая кожа девушки разительно контрастировала с зимним мехом черного волка, и ладонь сама легла на хрупкое плечо. Скользнула ниже, сжав аккуратный холмик упругой груди. Пальцы ущипнули затвердевший сосок и Лира застонала.

  – Ну не надо, пожалуйста... Вы же и так всю ночь мне спать не давали...

  Раду покосился на часы на каминной полке и неохотно убрал руку.

  – Оденься хотя бы, – проворчал он, отворачиваясь. Розовые лепестки девичьих губ манили, искушали, а темное пятно от поцелуя на шее вызывало едва контролируемый приступ желания.

  – Вы рубашку порвали, – равнодушно пробормотала Лира, и граф тихо выругался. Рывком стянул с себя шерстяную тунику, как куклу, одел в нее слабо сопротивляющуюся девушку.

  – Колется...

  – Потерпишь. – Туника, доходившая ему до середины бедра, укрыла Лиру балахоном, закрывающим колени. – Держись за шею, – велел он, поднимая девушку на руки.

  – Куда вы меня несете? – вяло спросила она.

  – В твою спальню.

  Крепко прижимая спящую девушку к груди, Раду вышел из кабинета, пинком ноги захлопнул дверь ...и остановился, будто на стену налетел – в коридоре, всего в нескольких шагах, сидел Тимар. Сидел достаточно близко, чтобы слышать все происходящее ночью.

  Глубоко вдыхая запах вербены и лайма, Йарра прикрыл глаза, успокаивая поднявшуюся волной ярость. Если бы не Лира на руках, он, скорее всего, свернул бы наглецу шею. Или нос – хорошего секретаря найти сложно.

  – Как видишь, я ее не съел.

  – Вижу, – кивнул Тимар. – И безмерно этому рад. Позвольте мне? – Орейо шагнул ближе, пытаясь забрать сестру.

  Глаза графа из светло-голубых стали стальными.

  – Пошел вон, – прошипел он, оттолкнул парня плечом, и быстро зашагал по коридору.

  А Лира спала. Спала, доверчиво прижавшись щекой к его груди, и забавно морщила нос во сне. Ее не разбудила ни перебранка, ни ворчание графа, обнаружившего, что покои, соседствующие с его спальней, заперты, ни даже поцелуй – Раду не смог отказать себе в удовольствии почувствовать вкус ее губ перед уходом.

  9

  Записка, придавленная ниткой радужных опалов, гласила, что Его брыгово Сиятельство собирается навещать меня по средам и субботам. Радуйся, Лира! Рассерженно фыркнув, я смяла и бросила бумагу под кровать. Опалы я бы с удовольствием швырнула туда же, если б не предчувствие, что граф меня на этой нитке повесит.

  Проснувшись поздним вечером, я долго соображала, где нахожусь – кровать лишь не намного шире моей кушетки, жесткий матрас, жесткая подушка, тонкое одеяло, темная громадина шкафа, прогоревший камин, белеющие штукатуркой стены без следов какой-либо обивки, голый каменный пол с единственной шкурой у постели. Потом сообразила, что кроме одеяла укрыта еще и мужским плащом с толстым меховым подбоем, увидела записку, и, наконец, узнала спальню графа – я была в ней однажды, шесть лет назад, когда он очнулся после нападения мантикоры и впервые почувствовал зов флера.

  Я поманила магический светильник, силясь прочитать убористые строчки.

  – Ярче!

  Зашипела, когда брызги света ударили по глазам, проморгалась, и, наконец, разобрала: 'Вынужден тебя покинуть – дела. Постараюсь выкраивать время по субботам и точно буду по средам. Р.В.'

  'Р.В.' – Раду Виоре, но все, кроме Галии, звали его по титулу – Йаррой.

  – 'Вынужден покинуть', – бухтела я, рассматривая в зеркале засос. Удивительно, но других синяков в этот раз больше не было, даже на руках. – Да чтоб вы провалились!

  Само собой, такого удовольствия он мне не доставил. Не провалился, не утопился, не свалился с лестницы, чего я ему искренне желала, его даже холера не брала! И регулярно приезжал в замок.