Текст книги "Его моя малышка"

Автор книги: Елена Лабрус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 6. Роман

– Боюсь, это непосильная задача, – выдохнула Скворцова, когда собранные со стула цветные маркеры не поместились в руке и разлетелись по полу.

– Марина Вячеславна, – ворвалась в этот момент в кабинет одна из сотрудниц и запоздало извинившись, стала что-то усердно шептать про кровлю, стеклянные купола, температуру, усиление перекрытий, дополнительное оборудование.

Роман из вежливости, чтобы не подслушивать, занял себя тем, что всё же собрал несчастные фломастеры и сложил на стол, невольно улыбаясь тому, как Дианка на руках у Скворцовой, раскрыв рот, внимала словам взволнованной женщины. Внимательней самой Скворцовой.

– В общем, разделяю ваше разочарование, что вы проделали такой путь зря, – проводив подчинённую, вернулась к Гомельскому владелица «West-East». – Но мне сейчас срочно нужно подняться на крышу. А там, для ребёнка не лучшее место, поэтому, думаю, разговор придётся перенести.

И Роман хотел было возразить, но не смог, буквально потеряв дар речи.

Нет, не от того, что она всё же сказала «разговор перенести», а не «закончен, и прошу меня не беспокоить», значит, шанс есть. А от того, как она обняла Дианку. Словно отдавала ему самое дорогое сокровище в мире. Закрыв глаза, прижалась губами к её кучерявой макушке. И в глазах, кажется, даже блеснули непрошенные слёзы, когда с рук на руки она передала отцу девочку и поторопилась отвернуться.

«Это личное. Это же что-то глубоко, трагически личное – такое отношение к ребёнку», – не на шутку заинтересовался Роман.

И в диком желании проникнуть за кулисы жизни этой необычной женщины, он совершил, наверно, самый странный поступок на сегодня.

– Могу я позволить себе вас пригласить? – выпалил он неожиданно даже для себя. И уточнил: – Раз уж на вашей территории поговорить нам так и не удалось.

– Вряд ли вам удастся затащить меня на свою, – улыбнулась Марина, сглаживая неловкость, а то это «пригласить» вышло чересчур лично.

– А если вовсе не для того, чтобы решать деловые вопросы? Просто для знакомства, – и снова поспешно добавил: – Исключительно дружеского. На событие, которое никак не связано с бизнесом, но обещает быть интересным, – словно резко забыв, что Скворцова не общается ни по каким другим вопросам, кроме рабочих, ломился он напролом.

– Звучит заманчиво, – покрутила она в руках один из фломастеров. – А ещё интригующе. И что же это за мероприятие?

– День рождения дочери, – удобнее устраивая на руке, заглянул Роман в лицо своей девочки, до сих пор сжимающей в руке подаренные бусики. – Да, Диан? Пригласим Марину Вячеславовну?

– Но я же не член вашей семьи, – неожиданно испуганно посмотрела на него Скворцова.

– Уверяю вас, большая половина гостей, что там будет, не члены нашей семьи. Так что вряд ли вы будете чувствовать себя неловко.

– А ваша жена? – произнесла она и улыбнулась, когда, словно застуканный на месте преступления, а точнее, вспомнив, что с ним была жена, Роман поспешно оглянулся. – Ваша жена не будет против?

– Со своей женой я точно это улажу, – довольный тем, что ему удалось заинтересовать мадам Гешефтсфюрер, широко улыбнулся Роман. И Дианка вдруг тоже радостно заверещала, довольно запрыгала у него на руках. И не оставила Марине Вячеславовне шансов отказаться.

– Хорошо, – мелко закивала та, соглашаясь.

– Тогда я пришлю приглашение?

А когда Скворцова снова кивнула, про себя подумал: и машину пришлю, чтобы уже наверняка.

И, словно застыв на этой мысли, принялся разглядывать странную, не вписывающуюся ни в какие представления о богатых уверенных в себе бизнес-стерв, женщину.

Нет, не оценивающе, не нахально, не по старой мужской фронтовой привычке – вызывающе, а скорее с бесцеремонной откровенностью учёного, впервые увидевшего нечто настолько поразительное, что он и не заметил, что это – лицо женщины. Пристально изучал мелкие неровности кожи. Досконально исследовал остроту скул. Скрупулёзно пересчитывал морщинки в уголках век. И так тщательно пытался дать название серому цвету её глаз, словно совершил открытие в живописи и хотел его себе присвоить. Пасмурный? Грозовой? С сединой? Твидовый? У него как раз был такой пиджак: тёплый, мягкий, из натуральной шерсти тонкорунного мериноса, именно такого оттенка мокрой дорожной пыли.

Когда же воображение от австралийских лугов незаметно перенесло его к картинам, написанным в технике гризайль, женщина спохватилась, что её ждут, а Гомельский вспомнил, что где-то тут потерял жену. И с сожалением равным тому, когда Диану пытались лишить вытребованных бусиков, он отвёл глаза, в отличие от дочери, вынужденно приняв поражение.

А ему казалось, что вот-вот и он поймёт, что скрывается за серой бетонной стеной её глаз. Увидит за размытой дымкой сумрачного перламутра отблески огня, что испепеляет её изнутри. И за промозглой свинцовой пеленой дождя угадает солнце. Но нет, не получилось с кондачка оценить, что же она из себя представляет – эта странная взрослая женщина с мудрой сединой в глазах и одетая как подросток. Но тем лучше – Роман любил сложные задачи.

Глава 7. Роман

Марина вышла из кабинета первая. Нет, выскочила и побежала, сверкая пятками. А точнее, белой подошвой слипонов.

«Ну, точно, как девчонка», – проводил её глазами Роман.

И не сильно обременяя себя поисками, сразу пошёл к машине. Где и нашёл безмятежно спящую жену.

Вернувшись домой, уложил уснувшую в дороге Дианку.

И как бы его благоверная не отнекивалась (примерно так же, как не хотела секса, боясь забеременеть) он остался непреклонен, не внимая никаким её отговоркам. Загнул её прямо там, где нашёл – в ванной, с той лишь разницей, что сейчас разрядил обойму в презерватив.

– Скотина! – залепила ему звонкую пощёчину Елизавета, а потом впилась в губы поцелуем.

Нет, наверно, он себе врал. Вот за этот взрывной темперамент он её всё же когда-то любил. Только сейчас он думал не о жене, а о странной женщине, создавшей огромную интернет-империю, но оставшейся открытой и простой для людей, что были с ней рядом и наглухо зашторенной от всего остального мира, бесстрашно бросающейся к горящему щитку и плачущей, прижимая к себе ребёнка.

«А ещё говорят, что мужчины любят глазами, – усмехнулся Роман, после душа запахивая на бёдрах полотенце. – Там и смотреть-то не на что, и влюбиться не во что, а вот на тебе: засела в мозгу занозой».

– Ром, а может мне заняться каким-нибудь бизнесом? – рассматривала себя в зеркале Елизавета. Особенно придирчиво разглядывая косметический шов после кесарева сечения.

Тонкий рубец, сделанный точно по складочке живота, был почти незаметен и выглядел даже лучше, чем шрам от аппендицита, вырезанного ей в пять лет, но последний Лиза словно не замечала, а эта тонкая розовая линия словно перечеркнула ей всю молодость и красоту.

Роман подозревал, что при нём она вздыхала над полученным «увечьем» особенно горестно, чтобы он вдруг не запросил второго ребёнка. А вот со своими подружками они всерьёз обсуждали, что кесарево лучше. Правда, Лиза как никто умела пускать пыль в глаза. Допустить, чтобы что-то у неё оказалось хуже, чем у других, не в её правилах. Даже роды, хоть кесарево ей сделали вынуждено и по показаниям.

«Всё останется как у девочки», – произнесла его жена с гордостью, когда он не должен был слышать.

«Конечно, ни разрывов, ни повреждений, – активно закивала в поддержку одна из её беременных на тот момент подруг. – Влагалище не растянется, мышцы его не ослабнут. И губки красивые, аккуратненькие, а не чёрти что», – брезгливо сморщилась она.

Правда, родила потом сама, как миленькая. И муж присутствовал при родах.

Роман украдкой вздохнул. Не то, чтобы он мечтал повторить его подвиг, просто всё в тот день двадцать пятого апреля год назад пошло не так, Гомельского даже в городе не было.

Но что проку бередить душу болезненными воспоминаниями.

– Например, каким? – подойдя сзади, слегка прикусил он мокрое плечико жены.

– Мне так понравилось на этом складе сегодня. Столько вещей. Обувь. Сумки. Украшения. Похоже на огромную гардеробную.

– На очень большую гардеробную. Всё же семьдесят пять тысяч квадратных метров. Хочешь интернет-магазин? – оторвался он только чтобы это сказать и тут же принялся легонько покусывать нежную шейку.

– Только я хочу, чтобы там были дорогие шмотки, – отклонившись, показала Лиза на свои небрежно брошенные брендовые вещи.

– Кто же их будет покупать? Разве что будешь барыжить своим подружкам, которые тебе в рот заглядывают.

– А почему нет? – так и не дав ему продолжить лёгкое заигрывание, развернулась она.

– Шутишь? – хмыкнул он и убрал руки, понимая, что второго раза всё равно не будет.

– Ну, зай! – капризно скривила Лиза губки. – Ну поговори с этой, как её, Воронцовой? Кузнецовой? Она же тебе не откажет?

– Скворцовой. Я попробую, – обречённо вздохнул он, принимая этот лёгкий вызов его самолюбию (разве ему можно отказать?), но не оставшись в долгу. – Может, тогда пригласим её на детский праздник? Сама и озвучишь ей свой бизнес-план?

– Спасибо, зай! – благодарно чмокнула его Лиза в щёку и радостно выскочила из ванной.

«А я вообще-то не пошутил про бизнес-план», – усмехнувшись, завернулся Гомельский в мягкий махровый халат и пошёл звонить Моржу.

Вот теперь можно выслушать его новости, а затем и ознакомиться с предложением, ради которого так настаивал на личной встрече этот селадон*, что откровенно спаивал и демонстративно волочился сегодня за его женой.

И, открыв бумаги, очень удивился, что предложение Моржова тоже было связано с «West-East».

_______________________

Селадо́н (фр. Céladon) – пастух, изнывающий от любви, герой французского пасторального романа XVII века «Астрея» („L'Astrée“) Оноре д'Юрфэ. В русской культуре имя Селадона стало именем нарицательным, первоначально томящегося влюбленного, затем – ухаживателя, дамского угодника, волокиты, обычно пожилого.

Глава 8. Марина

– Хорошо-то тут как! – уступая место Зое, досевающей по торцу грядки редис, посторонилась Марина и оглянулась на маленький огородик.

Хотя не такой уж он был и маленький, просто аккуратненький: все грядки огорожены досками, все дорожки выложены плиткой, каждая тяпочка на своём месте, каждое деревце нарядно побелено. Уют. Порядок. Комфорт.

На крашеном деревянном настиле, соединяющим дом с огородом, Зойкин сын, пятилетний Андрюша, дрессировал щенка. Маленький персиковый щенок громко лаял. Андрюшка радостно смеялся, кидая ему шарики собачьего корма. А две кошки, старая и молодая, видимо, обалдевшие от того, что на их территории появился этот ужасный зверь, не мигая взирали на происходящее с крыши сарая.

Портила идиллическую картину тёплого весеннего дня на даче только недовольная Зойкина физиономия. Фраза «Отвалите все!» читалась на красивом ухоженном лице следящей за собой женщины как на рекламном плакате. И не разглядеть было за ним настоящую Зойку: смешливую, добрую, милую. Сегодня это была бездушная демонстрация косметических услуг: правильно увлажнённая кожа, грамотно наращённые пушистые ресницы, умело татуированные идеальные брови и чувственно подкачанные силиконом губы. Не спасали от досадного желания отвернуться от её ожесточённого лица ни бездонный синий взгляд, ни обрамляющий его уложенный волосок к волоску платиновый блонд редкого оттенка магической пудры. И хотя вопрос: «Что делает эта сказочная фея на грядках?» и возникал, но не у Марины. Марину мучила эта сквозившая от подруги нервность, с которой Зойка отмахнулась на вопрос «У тебя что-то случилось?», буркнула «Ничего». И эта отчуждённость хоть и не мешала им дружно работать, но не позволяла толком поговорить.

– Умаялись, работницы мои? – прокричала им Нина Ивановна, Зойкина мама, худенькая и такая же аккуратненькая, как вся их дача.

Свежая хна, которой она с завидным постоянством и убеждённостью в её пользе, закрашивала седину, ярко горела на солнце. И густые блестящие волосы, убранные в тугой узел, только подтверждали её правоту. Она достала из чистого выглаженного передника, в котором хлопотала на кухне, ломтик шоколадного бисквита в красочном фантике и вручила внуку, потрепав по блондинистой головушке.

– Мама, не надо давать ему сладости перед обедом, – разогнулась Зойка и с излишним усердием, больше похожим на остервенение, принялась стягивать рабочие перчатки, пока, подхватив со скамейки пластиковую бутылку и кружку, Нина Ивановна шла к ним.

– Когда ещё будет тот обед, – беззлобно возразила она. – А батончик полезный, с молочной начинкой. Я вам сока берёзового принесла, трудяги. Холодного. Вкусного. Лев Константинович сам ставил, – налила она в кружку мутноватую прозрачную жидкость и протянула Марине, когда Зойка демонстративно отвернулась.

– Сказала бы уж правду: полезного. Тебе всё вкусно, если полезно, – безрадостно разглядывала она свой маникюр.

Как же неудачно она была сегодня не в духе, эта Зоя Львовна Макарова. Они засеяли уже три грядки, а Марина из-за этой непонятной ей Зойкиной раздражительности всё никак не могла начать такой важный для неё разговор.

– Что ещё нужно сделать, Нина Ивановна? – сделав из уважения несколько глотков ледяного до зубной боли сока, вернула Марина кружку, так и не поняв есть ли у него вообще вкус.

– Может, лучок ещё высадите, который рассадой у меня? – мягко, виновато попросила Зойкина мама. – И на этом всё. Там Гриша уже приехал. Лев Константинович костёр пошёл разводить. А вот и мальчишки, – обернулась она.

Но можно было и не оборачиваться. Вопли, с которыми восьмилетние близнецы Вагнеров кинулись тискать щенка слышны были в радиусе поражения ядерного взрыва.

– Мам, может, хватит на сегодня? Свежий маникюр, и посмотри на что уже похож, – предъявила Зойка маме руку, тяжело вздохнув. – Всё за один день не переделаешь, правда?

– Так, когда же вы ещё приедете? Ну ты-то ладно, а вот Мариночка до майских вряд ли к нам выберется, да и то сможет ли. А у неё рука лёгкая. Помнишь, в прошлом году лук, что она садила, какой уродился? По восемьсот граммов каждая луковица.

– Мам, – предупреждающе покачала головой Зойка. – Это просто сорт такой. Он у тебя каждый год таким вырастает.

– Несите, несите ваш Экзибишен, – охотно кивнула Марина, прекрасно понимая от каких воспоминаний пытается оградить её подруга. – Как раз пока суть да дело до шашлыков и высадим. А то я, наверно, и правда, на следующие выходные не выберусь.

– Неужто планы? – хмыкнула Зойка, опять натягивая перчатки.

– Неужто удивляет? – хмыкнула в ответ Марина, острым краем ручной тяпки делая на новой грядке глубокую борозду.

– Не особо. Подозреваю, всё то же. Работа, работа, работа, – подхватила Зойка лейку и пока Марина делала вторую траншейку, заливала первую. – Так о чём ты хотела со мной поговорить?

«Тяни, не тяни, ПМС её сегодня не пройдёт, если это он, – резонно решила Марина. – И раз уж она сама начала…»

Глава 9. Марина

Она дождалась, пока Нина Ивановна поставит на грядку ячейки с рассадой. Рядком, как солдатики в ней стояли тонкие зелёные пёрышки лука. Марина похвалила рассаду, что в этом году и правда была крепкая, сочная. И только когда они остались вдвоём, сказала:

– Мне твоя помощь нужна. В одном деликатном деле.

Поведав лучшей подруге свои сомнения и тайные надежды, она готова была услышать всё что угодно, только не это.

– Нет, нет и нет! – категорически отказалась помогать Зоя и разразилась пространной, сочувственной, но в то же время возмущённой тирадой.

Уже и рассада была высажена, и Марина уже ставила над грядкой заранее принесённые Львом Константиновичем дуги, чтобы накрыть юную зелень от палящего солнца, а Зойка, уперев руки в бока, всё не унималась.

– Марин, не дури, а? Ну, честное слово, тебя занесло. Я всё понимаю, что с таким горем на раз не справиться. А время такое – годовщина, всё напоминает. И как ты с пузом в прошлом году высаживала этот лук. И как мой папа вёз тебя на своих «Жигулях» в роддом. Я всё понимаю: проще принять, что ребёнка просто украли. Что твоя малышка жива и с ней всё хорошо. Но решить, что ты увидела свою девочку год спустя, ты прости, но на грани сумасшествия.

– Зой! – молча выслушав, воткнула Марина последнюю дугу и разогнулась. – Я поэтому и прошу тебя помочь развеять мои сомнения. Убедиться, что да, она не моя. Если она не моя. И всё, успокоиться и как-нибудь жить дальше.

– С чего ты вообще решила, что она твоя? – удручённо покачав головой, села Зойка на доску, ограждавшую соседнюю грядку. – Да, отметина на лбу, но ведь это не родимое пятно. Вон у Андрюшки тоже было на лбу как поцарапано. И долго не проходило, с год, может дольше. Но это нормально, такие повреждения, особенно когда рожаешь сама.

– Я всё понимаю, Зой. И всё же, что я других детей за этот год мало видела? Но ведь не бросалась же у каждого ребёнка ДНК проверять, – вздохнула Марина и подала Зойке край ткани, которую предстояло натянуть.

– Так ты хотела, чтобы я тебе и материал для теста принесла? – вытаращила та глаза и встала. – Марин, ты точно дуришь. И я не буду потакать твоему сумасшествию и не проси.

– Зой! – выдохнула Марина обречённо.

– Марин! – повторила Зойка с той же интонацией. – Даже если отставить в сторону твою понятную мне неадекватность. Ты вообще представляешь, что такое няня? Тем более для такого маленького ребёнка? И каково это: устроиться на неделю, а потом ни с того ни с сего уйти? У меня не просто так второе высшее педагог-психолог и столько рекомендаций. Потому что если я работаю, то работаю. Малышка только привыкнет, начнёт доверять, привяжется, а я сделаю то, за чем пришла, и дёру? Мало того, что это вообще мне претит: устроиться на работу с такой целью, словно я воровка какая-то. Я в принципе не могу так.

– Так оставайся, кто тебя гонит-то? – дёрнула за край полотна Марина, давая понять, что дело надо закончить и уже искренне жалея, что вообще начала этот разговор. Она и так забыла, что значит быть счастливой, а теперь чувствовала себя ещё и виноватой. – Не факт, что тебя даже возьмут. И не факт, что, не считаясь с привязанностью собственного ребёнка, родители новую няню сами не выгонят. Просто я подумала, что всё же это шанс. Заодно и узнать можно было бы о них больше. Но нет, так нет. Хотя вот знаешь на счёт твоих принципов, чья бы корова мычала… – начала было Марина, но осеклась, увидев идущую к ним жену Вагнера.

– О чём спорите, красавицы? – поставила та на землю трёхлетнюю дочь, и девочка тут же вцепилась в её ногу, продолжая, не отрываясь, смотреть туда, где мальчишки резвились со щенком.

– Ты слышала это, Юль? – натянула Зойка край тонкого белого укрывного материала. – Теперь у нас новая идея-фикс.

– Слышала, – обогнула она Зойку, придержав дочь, и обняла Марину. – Как ты, девочка моя?

– Как ни странно, лучше, – положила она щёку на плечо стройной, словно и не родила трёх детей, всегда спокойной и доброжелательной, словно и не сидит с ними дома, брюнетки.

– Гриша мне сказал, – вздохнула она сочувствующе. – Но знаешь, то, что это ребёнок Гомельского…

– Чего? – не закончив прижимать ткань, поднялась Зойка. – Романа Гомельского?!

– И что?! – уже не выдержала Марина сегодняшней Зойкиной рефлексии и тоже завелась. – Да, Романа Гомельского и что?!

– Да нет, ничего, – хмыкнула Зойка с раздражением. И раздражение её теперь было связано с тем, что Марине действительно есть что возразить на вдохновенную Зойкину тираду о её работе няней. – Просто пытаюсь представить себе обстоятельства, при которых Гомельскому понадобилось бы красть твоего ребёнка.

Глава 10. Марина

– А я могу. Вдруг это не Маринин, а его ребёнок умер. Только почему сразу красть? – подхватила Юля на руки маленькую Веронику, чтобы не мешать Марине закреплять края ткани. – Это могла быть ошибка, случайность, несчастливое стечение обстоятельств, недоразумение, да мало ли что. Но то, что это девочка Гомельского, меня тоже немного смущает, – виновато пожала она плечами. – Прости.

– Думаешь, меня это не смущает? Ещё как! – миролюбиво улыбнулась Марина.

Ветерок принёс аппетитный запах костра. В животе заурчало. Она невольно прижала руку к животу. И, шагая по тропинке за Зойкой гуськом, почему-то вспомнила, как во время беременности в такие моменты она всё сомневалась: это просто голодные спазмы, или малышка толкается?

Какое же это было счастливое время! Год назад.

Надежды. Стремления. Планы. Мечты.

Как же было радостно, что уже сошёл снег. Как легко мечталось, что, когда деревья покроются лёгким зелёным пушком молодой листвы, они уже прижмёт к груди свою малышку. И они непременно приедут сюда, на дачу к родителям Зойки, как ездили со времён института каждую весну. И будут вдыхать волшебные запахи цветущей черёмухи, растущей у забора, гуляя по засыпанным белыми лепестками тропинкам.

И когда подрастёт, её девочка будет так же таскать безотказных и давно смирившихся со своей участью кошек, как, ревниво отдав щенка на растерзание мальчишкам, сделала Вероника, едва они дошли до кухни. И будет рвать с грядки пёрышки лука, так как больше ничего съедобного в это время в огороде нет.

– Тёть Нин, помочь? – первой подошла к мойке Марина, где Зойкина мама мыла овощи.

– Идите, идите, отдыхайте. У меня уже всё готово.

Но когда, отмыв руки, переодевшись из огородного в своё, они заняли места в уютных плетёных креслах на веранде, разговор всё равно вернулся к незаконченной теме.

– Значит, вы обе думаете, что это могло быть просто ошибкой? – разливала Зойка вино.

– Я не хочу, – убрала в сторону свой бокал Марина, и как-то по-новому взглянула на подругу, когда та стала ей пояснять, сколько промили в крови можно, чтобы не оштрафовали.

«Неужели за столько лет дружбы я не заслужила элементарного уважения, снисхождения, терпимости к своим идеям, какими бы бредовыми они ни казались?»

– Я сказала: «не хочу», а не «я за рулём», – налила себе Марина томатный сок.

– Но ты же за рулём? – не унималась, отстаивая свою позицию, подруга.

– За рулём, – зная, что лучше согласиться, кивнула Марина, сделав глоток.

– Вот исходя из такой же элементарной логики, что хочешь ты или не хочешь, а пить тебе всё равно нельзя, объясни мне, как жена Гомельского могла оказаться в том же захолустном роддоме, что и ты?

– Не в захолустном, а просто в районном, который я, кстати, выбрала сама.

– Про тебя я и не спрашиваю. С тобой всё понятно. Еда из ближайшего супермаркета. Шмотки, списанные в «Вест-Ист» как брак. Квартира съёмная. Парикмахер какой освободился. Гинеколог какой примет.

– Не утрируй, – вздохнула Марина, чувствуя, что как бы она ни старалась уйти от конфликта, Зойка напрашивается. – Гинеколог у меня отличный. Зря ты думаешь, что в рядовых консультациях работают плохие врачи.

– Ладно, пусть хорошие, – соглашаясь, подняла Зойка бокал. – Вот только достаточно ли они хороши для жены Гомельского, в восемнадцать лет получившего в наследство триста миллионов долларов? А к тридцати, вкладывая исключительно деньги своей семьи и не создавая никаких фондов, он увеличил свой капитал в десять раз. Считаешь, жена миллиардера могла оказаться в одной родильной палате с такой как ты? Альтруисткой, скромницей, ярой поборницей аскетизма и простоты?

На улице что-то упало.

– А ты я вижу, неплохо осведомлена о состоянии Гомельского? – подскочила Марина к окну, чтобы посмотреть всё ли там в порядке.

Оказалось, Лев Константинович сбросил детям с чердака связку теннисных ракеток. И хоть её вопрос остался без ответа, он был в принципе риторическим. Биографии мужских персон типа Гомельского её подруга некогда изучила с точностью до третьего знака после запятой, как и рейтинги, и места в списках Форбс. И интерес это был не праздный.

– Ты купила Андрею щенка? – спросила Марина, пока все увлечённо следили за тем, как на фоне забора теперь летал белый воланчик, а у щенка появилась новая игрушка.

– Это подарок, – осушив бокал, снова потянулась Зойка к бутылке, когда на веранду зашёл Гриша и принёс с собой волшебные запахи костра, шашлыков и грядущего пиршества.

– Привет, Марин, – деловито взял он со стола поднос, застеленный тонким лавашом. – Девчонки, потерпите. Осталось недолго, – обнадёжил он.

– Потерпим, – макнув в соль листик черемши, согласилась Зойка, пока Юля, с боем отобрав у Вероники обречённо повисшую кошку, спасла несчастное животное и унесла дитё мыть перед едой руки.

Они остались с Зойкой вдвоём. Хотя это была и мнимая уединённость. Летняя веранда прекрасно пропускала звук что снаружи внутрь, что обратно.

Зойка, запивая острую черемшу, высосала ещё бокал вина. Но её дурное расположение духа это не излечило, а скорее усугубило. Её и без того звонкий голос стал ещё громче. А совсем не свойственная ей раздражительность переросла в неприкрытую агрессию.