Текст книги "Сказка для Анжелики (СИ)"
Автор книги: Елена Казанцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава девятая
Я выбежала из дома няни. А там меня и не хватился, им не до меня. У них следующая стадия опьянения, этап с горловым пением закончился, у них новый – пляски. Дед топчется среди куриц, лихо, вскидывая руки и гикая, а те вертятся возле него, приплясывая и строя ему глазки. Любви все возрасты покорны.
Пашка приехал сразу. Словно стоял под дверью и ждал моего звонка.
Выбегаю из подъезда и запрыгиваю в его внедорожник. Вот кому идет большой внедорожник, так это Пашке, он сам большой и машина у него не маленькая. А маленькие мужички, покупая себе большие машины, просто тешат свое Эго.
Пашка хмуро на меня смотрит, оценивая масштаб бедствия, но не задает вопросов. Мы просто уезжаем. Едем по вечернему городу. Одиннадцать, начало двенадцатого. Но центр еще оживлен, снуют люди, выступают уличные музыканты, из дверей ресторанов выходят парочки. Самая большая толпа стоит возле дверей ночного клуба. Память подкидывает мне картинки из моего прошлого, как я проходила мимо очереди в клуб, так как во всех клубах была вип клиенткой. Ночная жизнь, море крепких напитков, пьяные, похотливые мужики, вип зоны, обшитые красным бархатом. Сейчас это вызывает лишь приступ тошноты.
Зачем я живу на этом свете? Мне тридцать лет, у меня нет постоянного мужчины, нет профессии, любимой работы, а теперь, оказалась, и семьи нет. Десять лет псу под хвост. И тридцать лет лжи и обмана.
А ведь когда-то мне было восемнадцать, вся жизнь была впереди. Я до жути любила Пашку и хотела быть с ним. А чем все обернулось?
Верни меня туда провидение, что бы я поменяла?
– Ну, хватит сопеть? Рассказывай, – Пашка останавливает машину возле неприметного дома.
– Пашшшшшш,– и опять море слез, среди всхлипов и рыданий пара фраз, которые очертили проблему, но не выписали решение.
– Да, уж, – Паша не многословен, он никогда не был болтуном, и сейчас сидит и крепко обнимает меня своей большой мощной рукой. И мне так тепло, хорошо рядом с ним. – Ты вот что, сейчас не реви. Завтра с утреца пиво купи. У твоей няни завтра будет голова болеть, а ты тут с лекарством. Вот и расспросишь ее. Не дави, пусть сама расскажет.
– А если она соврала? – испуганно спрашиваю я.
– Ну, такое не придумаешь на пьяную голову.
Мы выходим из машины, он подает мне руку и помогает спуститься. Его внедорожник действительно огромен, я чувствую себя Золушкой, которая приехала на бал и выходит из кареты. Вот только Пашка принц без Королевства.
– Куда мы приехали? – я осматриваюсь по сторонам.
Маленький, но уютный двор. Наверное, здесь летом очень зелено. Парковка сбоку, вся уставленная машинами. Чисто, не смотря на зимнюю круговерть.
– Вот решил, почему бы нам с тобой не попробовать вместе жить?– вдруг говорит Пашка, а у меня сердце на миг останавливает свой бег.
– Паш, ты серьезно?
– Конечно, – и он улыбается во все тридцать два зуба, улыбка у него добрая, открытая.
– Паш…
– И плевать мне на то, что скажут твои родители.
– Паш, они не будут говорить, а будут действовать, – пугаюсь я.
– Энжи, мне не двадцать лет, тогда меня не запугали, сейчас тем более не запугают, – Паша наклонился ко мне, и я вижу упрямство в его глазах и мимике.
– Паш, они и убить могут.
– Пусть попробуют.
Мы поднимаемся на пятый этаж. Квартирка маленькая, в коридорчике плечами не развернуться.
– Я эту квартиру на время снял, пока на три месяца, там присмотрим нам что-нибудь получше.
Паша спокойно обходит владения, показывая мне крохотную квартиру. Да у меня спальня больше, чем эта вся квартира вместе взятая. И все ж тут лучше.
Моя розовая спальня надоела мне до тошноты. Спальня куклы Барби. Пышная кровать кипельно-белого цвета с розовым покрывалом, белые шкафы вдоль стен, еще одна комната –гардероб, все забитое шмотьем, которое я неустанно покупаю. Розовая ванная. Домик Барби видели? Один в один.
Поэтому Пашкина маленькая квартира вызывает радость в душе. Пусть тесно, зато с ним.
Мы садимся на кухне и пьем чай. В холодильнике у нас пусто. Пашка что-то там набирает в телефоне, и через час приезжает доставка с продуктами.
Разобрав и разложив все по полкам, мы ложимся спать. Пашка обнимает меня крепко, а я утыкаюсь ему в шею. Боже! Как хорошо!
Пашка уезжает на работу рано. Я еще сплю.
Но он успевает сварить кофе и сделать омлет. Все это водрузить на поднос и поставить рядом с кроватью. Боже, какой мужчина! Я уже хочу за него замуж!
Пашкины слова не выходят из моей головы. Да, я хочу узнать всю правду. Поэтому завтракаю. Одеваюсь. И еду к своей няне, не забыв по дороге заглянуть в магазин за свежим пивом.
Дом няни встречает меня тишиной, кислым запахом перегара. Гости уже разошлись по домам. На кухне свинарник. Няня спит в гостиной на диване, видимо, сил дойти до кровати уже не было.
Захожу на кухню. Я выросла в семье богатых людей, сроду посуду не мыла, есть не готовила, не прибиралась. Но сейчас смотрю на этот срач и понимаю, что если не приберусь, то провоняю сама. Поэтому закатываю рукава, достаю мусорный пакет и начинаю скидывать все отходы в него. Грязную посуду кидаю в раковину. Потом просто затыкаю раковину пробкой, заливаю все гелям для мытья посуды и пускаю воду. Сама помоется.
Через час посуда вымыта, грязь убрана, даже умудрилась пол помыть.
Не так уж это и трудно, оказывается.
Варю себе кофе, а через час подтягивается няня.
– Доброе утро, нянюшка, – говорю ей и выставляю запотевшую тару с холодным пивом.
Та нервно головой дергает и тянет ручонки к посудине.
– Привет, – хрипит она пропитым голосом. – Я тут вчера тебе, наверное, гадостей наговорила, так ты это…прости меня, Христа ради.
– Ну что ты, няня. Все вчера было хорошо. Если бы твой гость руки бы в мое декольте не пытался засунуть, то я даже бы осталась у тебя.
– Ой, дурак он. У самого на полшестого, а все по титькам да по титькам.
– Вот и я о том же.
Няня жадно пьем пиво из запотевшего бокала, постепенно её глаза вновь покрываются мутью, на старые дрожжи да новый приход. И через час ее развозит. Я жду этого момента. И начинаю задавать пустяковые вопросы про свое детство.
– Ой, ты в детстве такая хорошенькая была, пухленькая, в веснушках…
Няня пьяна и из нее льется поток воспоминаний.
– А мать тебя никогда не любила, дура она, всегда дурой была, – льются пьяные откровения.
– Ну, хоть чуточку то все равно любила, вон как одевала, как куклу, – расшатываю я няню.
– Вот именно, ты для нее всегда была куклой. Своих-то детей у нее быть не могло. Вот и игралась она с тобой, как с куклой, – наливает няня себе шестой бокал.
– Почему не могло своих быть? – осторожно спрашиваю я.
– А потому что она дура, и мать ее, сестра моя, тоже дурой была, царствие ей небесное. Обе дуры конченные.
Няня пьяно икает, а пододвигаю ей тарелочку с нарезкой из рыбы, мяса и сыра. Мне надо, чтобы она продержалась на ногах как можно дольше. Рано ей засыпать, еще не вся правда вышла наружу.
– Мать то ее, сеструха моя, все дочуру свою по конкурсам разным таскала, ну тады впервые конкурсы красоты начались. Вот в нашем, значит, Зажопинске тоже решили провести, – нянька пьяно захохотала. – Ну и поперла она ее туда. А там местный богатей пятидесяти лет ее подозвал и говорит, что девочка твоя не пройдет конкурс, если со мной не переспит. Вот дурак старый. И мать ведь подложила Дарью под него. А той семнадцать лет было.
Няня снова налила себе бокальчик, закусила рыбкой и уставилась в окно.
– Не, все б ничего, но ведь этот престарелый Казанова заразил ее какой-то срамной болезнью, так она еще и забеременела от него. Ну, мать ее на аборт конечно отправила. И устроила этому Казанове выволочку. А тому, что с гуся вода. А дочуру свою опозорила на весь город.
Но Казанова ей в качестве компенсации предложил в нескольких рекламах поучаствовать. Денег, конечно, немного срубили, но одну из реклам, твой отец увидел. Понравилась ему Дарья, он приехал ее и забрал. Мать то до одури была рада, что сбагрила дочку за богатого мужика. Это потом оказалось, что ему срочно нужна была мать для новорожденной девочки.
Няня налила очередной стакан пива, это были остатки. Она пьяно помотала головой, потрясла пустую тару и кинула ее в мусорное ведро. Тяжко вздохнув, продолжила рассказ.
– Дашке то тогда восемнадцать было, ей хотелось тусить, а тут ребенок. Вот она меня и позвала к себе жить. А у меня в то время ни кола ни двора. Бабе сорок за плечами. Муж бросил, наследника я ему не родила, вишь бесплодная оказалась. Из квартиры он меня выгнал. Жить негде и не на что. Поэтому и поехала к Даше. Своих не родила, с чужой нянчится пришлось. Ты прости меня, Анже-лка…
Няня покачнулась на стуле. И я поняла, что время откровений закончилось, сейчас ее вырубит. Осторожно помогла ей подняться и отвела ее на кровать.
– Ты не слушай меня, я всякую дичь несу…
Она бормочет еще что-то себе под нос, но я уже узнала главное.
Женщина, которую я считала своей матерью, таковой не является. Отсюда все вытекающие. Она не смогла меня полюбить. Я для нее стала просто куклой, которую она наряжала и демонстрировала, как статусную игрушку. Поэтому и не было у нас с ней душевной связи, не поняла она мою первую любовь. Ей было глубоко насрать на мои желания.
Я лишь кукла, которую ей однажды подарили.
Как и она сама была когда-то куклой для своей матери. Матери, которая с помощью дочери, удовлетворяла непомерно раздутые амбиции, абсолютна не заботясь о чувствах дочери. Дочка подросла, А и выбрала куклу себе. И теперь уже я удовлетворяла амбиции Дарьи Владимировны.
Как это все мерзко!
Только возникает вопрос, а ведь мне уже тридцать лет, почему они до сих пор ничего мне не сказали? Что такого? Почему мать до сих пор не призналась? Или они зарыли еще какие-то скелеты в шкафу?
Смотрю на спящую няню, жаль, что она так быстро вырубилась. Может еще ее расспросить. Хотя для начала хватит.
Хватит быть игрушкой в руках инфантильной матери.
Хватит самой быть инфантильной и плыть по течению. Пора уже браться за ум. И так потеряла десять лет своей жизни.
Глава десятая
Домой явилась поздно. В доме разруха, мебель сдвинута, ковры свернуты.
У дверей стоят розовые чемоданы. Прислуга мечется, одни одевают чехлы на мебель, другие стаскивают со второго этажа чемоданы.
– А, явилась, – мать недовольно дует губы, даже не знаю, как теперь обращаться к этой женщине. – Мы с отцом уезжаем до Нового года. Сначала летим в Китай, потом в Тай, а оттуда в Сочи. Новый год встречаем в казино.
Со второго этажа быстро спускается отец, на ходу поправляя запонки в манжетах своей рубашки.
– Если бы ты вела себя хорошо, то и тебя бы взяли, но ты ведешь себя как последняя *лядь, – он со мной груб. – Поэтому остаешься дома, за тобой будет присматривать Роберт. Надеюсь, к нашему возвращению, вы поладите. И в феврале или марту мы сыграем свадьбу.
Он таких откровений у меня челюсть отвисла.
– И сними эти чертовы тряпки! – орет отец, указывая на мое кожаное платье. – Вырядилась, да так на трассе прошмандовки одеваются. Не дай бог перепутают тебя с ними.
Я молча иду мимо родителей. Не пререкаюсь. У них морды перекосило. Смотрят мне в след, чувствуя измену, только где, они пока не знают.
Внутри у меня шторм в девять баллов, и мне лучше молчать, иначе польется говно, всех забрызгает. Поэтому прохожу молча мимо родственников, а поднимаясь на второй этаж, слышу сзади голос отца.
– Прислугу мы отпустили, к тебе кухарка будет приходить на два часа, да раза два придет горничная убраться.
Отлично! Просто отлично! Дом в моем распоряжении.
Я быстро поднимаюсь на верхний этаж. Пошли они к…
Не хочу даже прощаться.
– Анжелика, ты нас даже не поцелуешь на прощание, – нараспев говорит мать.
– Нет! – рявкаю на нее уже со второго этажа. – Не-на-ви-жу!
Мои родители уже привыкли к моим вывертам, поэтому просто пожимают плечами. Внизу еще долго стоит шум, двигают чемоданы. Затем приходит охранник и водитель. По сквозняку понимаю, что это выносят скарб моих родителей. Те не ездят, как добры люди, с одним чемоданчиком. Штук шесть или восемь. А прилетают обратно еще с десятью. У нас кладовка вся уставлена чемоданами. Маман в поездках успевает накупить всякого барахла.
Но вот внизу наступает тишина.
Ко мне в комнату стучит горничная и предлагает спуститься в столовую на ужин.
Ужинаю одна за большим столом. Белая скатерть, ваза тонкого китайского фарфора, изысканная и утонченная, в ней три веточки орхидей. Такие белые и нежные, что невольно становится жаль эти прекрасные цветы.
Кухарка ставит передо мной тарелку с позолотой. Сегодня на ужин рыба под сливочным соусом со спагетти.
– Будут еще какие-нибудь пожелания? – дежурно произносит она. – Может нарезку подать?
– Нет, ничего не надо, – устало произношу я.
У меня сегодня был очень тяжелый день. И этот ужин не лезет в глотку.
Но кухарке это знать не обязательно. Она оставлена присматривать за мной и докладывает маман.
И вот, наконец, дом опустел. А я могу расслабить булки и подумать.
И так! Мне надо найти следы моей биологической матери. С чего начать? Для начала иду в библиотеку, там лежит семейный архив. В красивых альбомах розового цвета(как без этого) лежат мои фотоснимки до восемнадцати лет. Потом весь архив перевели в цифру.
Открываю первый альбом. Ничего примечательного. Вот мне год, я впервые стою на ножках и делаю самостоятельный шаг. Веселая озорная девчушка. Вот мне два года. Серьезная мадам с куклой подмышкой, три – уже дамочка с прической и в розовом бальном платье. Я листаю альбом и меня не покидает какая-то мысль, зудит, зудит. Стоп! Фото года есть, но фото до года нет! Совсем нет. Не верю, что до года меня никто не снимал. Переворачиваю все альбомы, снимков нет. Делаю первую зарубку себе. Моя жизнь до года словно испарилась.
Возможно, мать не хотела меня снимать, что там еще снимать, но могут быть и совсем другие мотивы.
Нахожу самый поздний свой альбом. А затем фото моей матери до ее пластических операций. Эти снимки она никому не показывает. На них худенькая девушка с небольшой грудью, печальными глазами. Нескладная, но красивая. Ей на этих снимках девятнадцать или двадцать лет. Она стоит вместе со своими однокашниками. В те времена мать училась в медицинском институте. В чертах ее лица совсем нет ничего похожего на меня. Беру свой снимок в восемнадцать лет, ещё до того, как она начала меня перекраивать.
У нее прямой нос, у меня курносый. У нее небольшие глаза и линия бровей прямая. У меня большие глаза, ломаная бровь, как будто кто домиком ее специально сделал. У нее тонкие губы, у меня пухлые и бантиком.
Да и в фигуре у нас отличий много. У меня ноги длиннее и попа уже. У нее длина ног пропорциональна телу.
Она точно не моя мать.
Тогда где мне искать мою биологическую маму?
И вопрос на миллион: а нужно ли ее искать, если она от меня отказалась?
Сохранились ли какие-то документальные подтверждения, что меня родила другая женщина?
Иду в кабинет отца.
Здесь все очень аскетично: стол у окна, массивный, солидный; кресло, обитое плюшем, анатомическое с поддержкой спины, вдоль одной из стен полки с книгами в красивых переплетах, папа ни разу ни одну из них не взял в руки – это антураж.
Только я знаю да мать, что за одной из полок сейф, там хранятся деньги и драгоценности. Открываю сейф, выгребаю пустые коробки, мать увезла с собой часть, другую отвезла в банк в ячейку. Она всегда так делала, покидая дом.
На дне ячейки несколько пачек рублевых купюр и договор аренды ячейки.
Захлопываю сейф. Ничего интересного.
Сажусь в папино кресло и задумываюсь.
Действие происходило давно, тридцать лет назад. Даже если сохранились какие-то бумаги, то они уже пожелтели, если не превратились в труху. Спросить у юристов? Но юристы, что обслуживают нашу семью, уже на десять раз поменялись. Тогда где искать?
Может, в его компьютере остались какие-то данные? Хотя о чем это я? Тридцать лет назад комп был не в каждой семье, а уж сканировать и сохранять документы …Мечта!
Так и не получив никаких зацепок, кроме того, что и так уже знала, я пошла спать.
С утра хотелось встретиться с Пашкой. Родители уехали, и я могла временно перебраться к нему на квартиру. Даже без страха быть пойманной, перевезти туда самые необходимые вещи.
Утром спустилась вниз.
– Вам подавать завтрак, Анжелика? – кухарка уже толчется на кухне.
– Я поем на кухне, – киваю ей.
– Как же так, так не принято, – испуганно бормочет та, пугаясь гнева своей хозяйки.
– Ну, я не прЫнцесса, пожру и так, – бросаю ей на ходу, приводя ту в полуобморочное состояние. Нет, они конечно привыкли к моим закидонам, но каждый раз чуть не падают в обморок. Маман выбирает обслугу из простых провинциалов, муштрует, и те воспринимают своих хозяев этакими небожителями.
Поэтому я располагаюсь на кухне, беру самую простую посуду и накладываю себе вкуснейшего омлета с беконом. Нынешняя кухарка готовит великолепно, поэтому я даже вилку облизываю и говорю спасибо, наливаю себе кофе и иду в зимний сад, пить свой утренний кофе.
Но не успела я насладиться красотой зимнего дня, как на пороге появился Роберт.
Он явно был не в духе. Дозу что ли не принял?
Он был одет в черную рубашку и черные брюки, и сейчас выглядел даже не поджарым, а худым, впалые щеки в этот раз были гладко выбриты.
– Доброе утро, – холодно он кивнул мне.
– И тебе не хворать, – прилетела ему ответочка от меня.
– Ты всегда разговариваешь на уличном жаргоне? – холодный взгляд почти черных глаз полоснул меня.
– Ни у кого еще претензий не возникало? А что?
– Моя жена должна быть великосветской дамой, – рявкнул он. – И изъясняться на светском языке.
– А я не твоя жена, – спокойно отвечаю ему.
И в этот момент его рука хватает меня за волосы и дергает вверх. Мне так больно, что из глаз брызжут слезы. Он приподнимает меня за волосы так высоко, что мне приходится стоять на цыпочках.
– Значит, я тебя буду учить, воспитывать, дрессировать, чтобы ты стала такой дамой.
Ой! Не знаешь ты любезный, с кем ты решил войну начать. И я со всей дури бью его по причиндалам коленом.
Он издает странное шипение и выпускает мои волосы из захвата. А я пользуюсь этим моментом. И когда он начинает оседать, бью его в челюсть левой рукой. Зря он не спросил у моего отца, чему тот меня обучил в юности, а то бы вел себя более осторожно.
Роберта от удара откидывает в сторону и он бьется головой об угол кадки с пальмой.
Минута и он падает на пол с закатившимися глазами. Проверяю пульс, вроде живой. А и черт с ним.
Иду в свою комнату, беру не самую большую сумку и скидываю туда одежду на первое время. Вот и все. Сумку закидываю в свое авто и выезжаю.
Но на квартире Пашку не застаю и решаюсь поехать к нему в автосервис.
Автосервисом это трудно назвать. Когда-то это был железный гараж на четыре авто. Пашка выкупил этот сарай, утеплил, поставил новые откатные двери, сделал смотровую яму. Потом обзавелся оборудованием. Но все равно это большой гараж.
У него работают пара работяг. И когда я подъезжаю к пятачку автосервиса, один из них выгоняет авто клиенты.
Иду к нему, здороваюсь.
– А Павла нет, с утра по складам уехал, запчасти искать, – останавливает меня работяга.
– Давно уехал, – удивленно спрашиваю его, потому что на часах нет и десяти.
– Так с восьми уже ускакал, – добавляет тот.
Вздыхаю. Даже не знаю, что делать. Поехать домой не вариант, там Роберт, если у него в башке что-нибудь заклинит, с ним наедине оставаться страшно. Прислуги нет, так те и не будут вмешиваться в наши разборки.
От его новой съемной квартиры у меня пока нет ключей, договорились, что он мне сделает дубликат. Мотаться по торговым центрам? Надоело.
И так стою я, прислонившись к капоту своей машины, и думу думаю.
– Тебе здесь нечего делать, – поднимаю голову, передо мной стоит девка лет двадцати, лет десять назад я была такой же борзой и агрессивной.
– Ты чо, не поняла? Пашка мой! – девчонка, чавкая, жует жвачку.
Рассматриваю ее: белокуро-белобрысая, чуть вздернутый нос, ресницы явно наклеены, такие огромные и смотрятся пластмассовыми, губки бантиком, но не обколотые. Наверное, лет десять я сама такая была.
– Чего не поняла, старушка? Шкандыбай отсюда потихоньку, мужчинка занят, – говорок гопницы.
– Не знала, что Пашу можно назвать «мужчинкой», – усмехаюсь я. Сколько его знаю, «муж-чин-кой» он некогда не был.
Если бы состоялась такая встреча лет десять назад, то я бы этой белобрысой все космы выдергала бы, но сейчас мне тридцать, и потуги девчонки мне кажутся смешными.
Странно, что она вдруг быстро вычислила, кто я. А самое интересное появилась в гаражах, как по щелчку. И тут я вспоминаю взгляд одного из работяг. Наверное, родственница или дочура. Решил пристроить замуж?
А тут конкурентка нарисовалась.
– Ладно, не дергайся, – говорю ей и уезжаю.
Еду куда глаза глядят, что-то плохо мне сегодня, и на душе «как кошки нассали». И притулится некуда. Чувствую себя бездомной и некому не нужной. Торможу перед первым попавшимся рестораном. Для ресторанов это еще утро, но я хочу нажраться.
Захожу. Мне предлагают меню. Сейчас у них завтраки. Есть не хочется. Да и что тут есть. Поэтому иду в бар. Он работает с одиннадцати, но бармен уже здесь.
Заказываю себе коньяк. Выпиваю залпом и прошу еще. У бармена круглые глаза, но он наливает.
– У вас что-то случилось? Может чем-то помочь? –воркует бармен, когда я расплачиваюсь платиновой кредиткой.
– Все хорошо, просто настроение поганое и хочется нажраться.
Через час выхожу из ресторана подшофе. И иду через дорогу, где стоит винный магазин. Беру бутылку самого дорогого коньяка. Уж бухать, так бухать. Заказываю такси. И еду в Юльке.
