Текст книги "Компромисс"
Автор книги: Елена Каштанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Кто придет на память, тот на помощь не придет
– Илья, у меня идея! – озадачил меня Крис примерно через неделю. – Не понимаю, почему я не подумал об этом раньше. Давай ты перевезешь Ори домой и будешь к нему заезжать утром и вечером, чтобы выгулять?
– Зачетная идея, – сыронизировал я. – Мало того, что я мотаюсь к тебе, еще дважды в день должен буду ездить к твоей собаке? В чем гениальность идеи, можешь пояснить?
– Ну… – он смутился. – Ты же сам говорил, что кот… И с девушкой своей помиришься. А ко мне необязательно…
– Кот привык уже, – перебил я его. – А с девушкой я и не ссорился. С ней вообще сложно поссориться, она очень неконфликтная.
– Ты вроде говорил, что она ушла?
– У нее аллергия на собак, потому и ушла. И вообще… нам давно нужно было отдельно друг от друга пожить.
– Почему? Вы не ладите? Извини, если…
– Да нормально все. Мы не то чтобы не ладим… Трудно ладить или не ладить, когда практически не общаешься.
Как-то так получилось, что я выложил ему все наболевшее, за исключением темы с Олдбоем, конечно. Он располагал к откровенности, умел так слушать, что хотелось говорить. При этом о себе он не сказал ни слова, и я по-прежнему не знал, кто он и почему один. Спрашивать боялся, вдруг там в прошлом какая-то жуткая трагедия, не хотелось вынуждать его вспоминать, а себя – искать какие-то бесполезные слова. Поэтому говорил о себе, о своих отношениях с Ирой, о том, как люди, живя вместе, бок о бок, проводя друг с другом время, деля годами радости и горести, почему-то становятся чужими друг другу. Как так получается, почему?
– Ты ведь говорил, вы давно знакомы? – уточнил он.
– Ну да, учились на одном факультете, но тогда мы даже не замечали друг друга, общаться начали уже после выпуска, так получилось.
– Вот и ответ. Вы изначально друг другу не подходили, иначе заметили бы друг друга раньше за пять-то лет. Своего человека обычно видишь сразу. "Так получилось" – очень плохая причина для отношений. Чужие люди так и останутся чужими, как бы ни старались стать родными.
– Любовь с первого взгляда? – усмехнулся я.
– Любовь, ненависть. Хоть что-нибудь, что цепляет. На самом деле, достаточно простой симпатии. Она может потом перерасти в любовь или нет. Но вот это равнодушие хуже всего. Если оно есть, оно всегда вылезет снова.
– Я предпочитаю думать, что "всегда" не бывает. Из любого "никогда" и "всегда" есть исключения.
Крис нахмурился и взгляд его стал то ли подозрительным, то ли просто заинтересованным, а я вдруг понял, что сморозил. Это была прямая цитата из одного его рассказа: "Никогда – слишком бесконечное слово, из любого никогда и всегда есть исключения". Я уже так привык к этой фразе, что она стала частью меня, я употребил ее как свою собственную, не воспринимая как цитату, не отметив ее происхождения, не подумав о том, "как слово наше отзовется".
Я сделал покер-фейс. Типа ниче не знаю, кому там что померещилось, я тут ни при чем. В конце концов, не самая оригинальная мысль, могла и у меня зародиться. В его рассказах вон сколько моих мыслей зародилось, и ничего, я пережил. Ну как пережил… Ломанулся разбираться вообще-то.
– И ты считаешь, что твой случай – как раз исключение?
А? Что? О чем это он? Мы, кажется, о чем-то говорили…
– Нет, как раз нет. – Усилием воли я возвращаюсь в реальность и заставляю себя невозмутимо продолжить разговор. – Но попробовать-то стоило?
– Я бы не стал. Не люблю наступать на грабли, даже один раз.
– Поэтому у тебя никого нет?
– С чего ты взял, что у меня никого нет?
– Ты сам так сказал. К тому же, если бы кто-то был, то он бы сидел сейчас здесь, а не я.
Он не стал спорить или возражать. Сказал только что-то вроде "жизнь гораздо сложнее, чем ты ее себе представляешь" и перевел разговор на другую тему.
А Орика я все же перевез к ним домой, слишком уж грустным был пес, не ел почти, гулял без удовольствия. Я надеялся, что дома в привычной обстановке ему станет хоть немного легче. Я разговаривал с ним, рассказывал о Крисе, гладил и обнимал, но собак все равно оставался безучастным, смотрел тоскливыми глазами и очень скучал по хозяину. Я старался проводить с ним больше времени, даже на работе почти перестал появляться, преимущество работы в Интернете – практически все можно делать удаленно. Правда, есть и недостаток – в любое время в любом месте тебя достанут, если вдруг срочно понадобишься. Мне-то, конечно, грех жаловаться, а вот программистов иногда даже ночью поднимают, если что-то слетает.
Мне нравилось бывать в квартире Криса. В спальню и гостиную я не заходил, а вот третья комната (судя по всему – его основное обиталище) была необыкновенно уютной. Я полюбил залезать с ногами на угловой диванчик, класть на колени ноутбук и работать там, периодически свешивая руку и поглаживая Ори, для которого специально в этом месте был постелен коврик. Рядом располагался диванный столик с углублениями для чашки и тарелки с печеньками, при этом чашка и тарелка так комфортно себя чувствовали в этих углублениях, что я не мог понять – то ли столик делался специально для них, то ли их долго подбирали под нужные размеры. Крис потом рассказал, что все это продавалось комплектом, он привез эту конструкцию с какого-то греческого острова, увидел в керамической лавке и не смог устоять, пришлось даже специально для перевозки чемодан покупать, потому что тогда он путешествовал с рюкзаком.
– Я вообще люблю из поездок привозить не сувениры, а именно такие функциональные вещи, – пояснил он. – Посуду, канцтовары, текстиль какой-нибудь. Однажды даже дверной замок привез, правда, так и не поставил. Потом очень приятно этим всем пользоваться и вспоминать.
Пользовался я с большим удовольствием – и диваном, и столиком, и чашкой, и гостеприимством отсутствующего хозяина вообще. Я, конечно, не лазил по шкафам и ящикам стола, но некоторые вещи были на виду, их невозможно было игнорировать. В основном, это были листочки с цифрами и буквами, какие-то его математические расчеты, в которых я понимал даже меньше, чем в японских иероглифах. Крис объяснил, что технический прогресс еще не дошел до математиков, им удобнее писать свои китайские грамоты от руки. Есть, конечно, специальные редакторы, в которых можно печатать формулы, но достаточно трудоемко искать в них спецсимволы и постоянно переключать индексы, поэтому в этих редакторах делается только конечный продукт, а все промежуточные расчеты – вот так, по старинке, на бумажках.
Я внимательно изучал все, что находил, – раскрытые книги, пришпиленные к обоям листочки, фотографии за стеклом книжного шкафа, буклет с выставки современного искусства, даже руководство по эксплуатации электровафельницы, в котором меня поразили сделанные ручкой исправления в рецептах.
– Ну а что такого? Я люблю готовить, – смущаясь сообщил Крис. – Мне нравятся бельгийские вафли, а их у нас делают только в одной кондитерской, вот я и… решил проблему таким образом.
– Приготовишь мне, когда тебя выпустят отсюда?
Я заметил небольшую заминку, перед тем как он кивнул. Все-таки не хочет он пускать меня в свою жизнь, хоть и выбора у него нет. А я пробиваюсь все дальше и дальше, ломаю потихоньку его сопротивление, пытаясь делать это незаметно. Впрочем, иногда это происходит и без моего участия.
Это случилось примерно к концу второй недели пребывания Криса в больнице. Уже несколько дней шли проливные дожди, я в ванной мыл Орику лапы после прогулки, поэтому за шумом воды не услышал ключа в замке и хлопка входной двери и не понял, отчего заволновался пес. Я подпрыгнул от неожиданного "Вы кто такой?" и больно ударился головой о навесной шкафчик. В дверях стоял мужчина лет тридцати на вид, рассматривая меня подозрительно и не особо дружелюбно. Ори тут же кинулся к нему, радостно завиляв хвостиком, и это дало мне понять, что нежданный гость здесь явно не чужой человек.
– У меня тот же вопрос, – не очень-то вежливо ответил я, потирая ушибленное место и с вызовом глядя на незнакомца.
– Где Кристиан? – продолжил он допрос.
Я вдруг вспомнил – кто придет на память, тот на помощь не придет. У этого человека есть ключи от его квартиры. Ключи кому попало не дают, так ведь? И, тем не менее, Крис не попросил меня позвонить ему, когда оказался в беде, ему оказалось проще принять помощь незнакомца.
– Ну… если вы не знаете, может, он не хотел, чтобы вы знали?
– Что за глупости! – возмутился тот. – Почему он на звонки не отвечает? Что ты с ним сделал?
– Расчленил и съел, – огрызнулся я, мысленно поставив себе заметку, что надо бы уже решить проблему с телефоном, мало ли кто и зачем ему может звонить.
– Слушай, серьезно, где он? – незнакомец сбавил тон, поняв, что заводит меня. – Я волнуюсь. С ним все в порядке?
– Нет. С ним не все в порядке, – сжалился я. – Он в больнице со сложным переломом лодыжки. Пробудет там еще две недели как минимум. Я Илья и ухаживаю за его собакой.
– Дмитрий, – он протянул мне руку. – Я его друг, мы учились вместе.
Я вкратце рассказал, что случилось, но отказался дать координаты больницы, отговорившись тем, что не получал от Криса никаких инструкций на этот счет. Дмитрий почему-то не стал настаивать, довольно быстро распрощался, потрепал Ори и ушел. Внутри у меня развернулась сложная гамма эмоций и чувств – я явно испытывал неприязнь к этому человеку, и не мог определить ее происхождения. Может, это из-за того, что я головой ударился? Или потому, что начал он с наездов? Как вариант – оттого что Крис не просил меня связаться с его так называемым "другом"? Но, если все же быть с собой честным, больше всего было похоже на ревность. Мне было неприятно, что какой-то хмырь тоже имеет ключи от квартиры Криса, да еще и вламывается как к себе домой. Раньше мне казалось, что он оказал мне особое доверие, впустив в свой мир, пусть и вынужденно, а теперь выяснилось, что тут вообще проходной двор. Жаль, что животные не разговаривают, единственным, кто мог хоть что-то прояснить по поводу личности нежданного гостя, был Ори.
– Между прочим, совершенно необязательно бросаться вылизывать каждого, кого ты видел больше одного раза, – укорил я его. – Крис вот, например, явно не разделяет твоих восторгов.
Однако проверять свои выводы я не спешил, ничего не сказал Крису о визите, даже сам не знаю почему. Но он, конечно, обо всем узнал, это было неизбежно, после того как я восстановил его сим-карту. Это оказалось совсем не сложно, я вспомнил, что МТС – один из самых крупных рекламодателей на нашем портале, сходил к рекламщикам, объяснил им все, они связались с кем надо, в общем, мне оставалось только прийти с паспортом Криса.
– Ты почему мне не сказал, что Димка приходил? – укорил он меня.
– Знаешь, ты мне тоже не сказал, что какой-то Димка имеет ключи от твоей квартиры.
– Я не думал, что он может прийти, – смутился Крис.
– Зачем тогда у него ключи, если ты не думал, что он ими воспользуется?
– Это сложно объяснить. Так получилось, давно уже.
– Кто он тебе?
– Мы учились в одной школе.
– И все? Он сказал, что он твой друг.
– Ну… можно и так сказать.
– Тогда почему ты ему не позвонил, когда попал в больницу?
– Он не настолько друг.
– То есть входить в твою квартиру как к себе домой он может, а если требуется помощь, то он сразу "не настолько"?
– Да, именно так. – Крис начал раздражаться. – Я не могу тебе всего объяснить.
– Почему?
– Илья… – Он растерянно потер переносицу – жест человека, привыкшего носить очки. – Я, может, сейчас грубо скажу, но ты лезешь не в свое дело.
– Я, может, сейчас грубо отвечу, но получается, что стирать за тобой грязное белье и гулять с твоей собакой – мое дело, а знать, почему этого не делает так называемый "друг", – не мое? Он хоть приходил к тебе сюда? Или отделался дежурным звонком?
Ух, как злобно на меня зыркнули! Кажется, я попал по больному месту.
– Ты же не сказал ему, в какой я больнице.
– Крис… Ты серьезно? В городе от силы пара десятков подходящих больниц, неужели так сложно обзвонить их все? Ты правда думаешь, что это я главный злодей, а он – невинно пострадавший от моего произвола? Я несколько раз тебя спрашивал – кому позвонить, к кому съездить, если номер телефона не помнишь. Ты сказал – никого нет. С какого перепуга я должен был все о тебе выкладывать человеку, которого я первый раз в жизни вижу? Да если бы не Орик, я бы вообще его с лестницы спустил!
– А, Ори, да… – Он снова потер переносицу. – Это его собака. То есть, сейчас уже моя. Но изначально это он притащил щенка к себе домой, а у сестры оказалась аллергия. Обратно отдать было нельзя, он бракованный был в помете, риджбек должен быть рыжий, а Ори родился черным, его не утопили-то только потому, что Димка упросил хозяев оставить для него. Так и получилось, что Ори стал жить у меня, но воспитывали мы его вместе, Димка все время говорил, что это его собака. Тогда у него и ключ от моей квартиры появился, мы с мамой иногда уезжали – на отдых или к отцу, Димка оставался ухаживать за ним. А потом он сам уехал… надолго. В общем, Ори остался мне.
– И это вся страшная тайна, в которую я залез немытыми ногами?
– Ну… как-то так, да.
Мы, кажется, оба офигели от его внезапной откровенности. За несколько секунд я узнал о нем больше, чем за предыдущие три недели. Однако я нутром чуял, что это далеко не все. То, что он рассказал, было собранием совершенно невинных фактов, скрывать которые абсолютно не было смысла. А в том, что изначально он пытался что-то утаить, я не сомневался. К тому же, среди этого всего как-то затерялась информация, почему "не настолько". Значит, есть еще какой-то бэкграунд, который ему все же удалось скрыть.
– А как зовут сестру, ту, у которой аллергия?
– Ира. Зачем тебе?
Так я и думал. Не так много у нас в городе девушек с аллергией на собак. Я лично только одну знаю.
Ты кислота, а я все-таки щелочь
– Ты позвал меня поговорить о моем брате? – рассмеялась Ира. – Я думала, хочешь мне устроить прощальный ужин.
Какая же она у меня умница! Понимает все без лишних слов. Даже в телефон не смотрит, хотя и кидает на него страстные взгляды, а иногда, забывшись, даже протягивает руку.
– Это тоже, – смущенно ответил я. – Но я бы еще не скоро решился, если бы не твой брат.
– Мы почти не общаемся, ты же знаешь. Что он натворил?
– Ну… я с ним случайно познакомился. Все же миллионник – это очень маленький город, все время случаются какие-то совпадения. Помнишь парня, которого я из оврага вытащил со сломанной ногой?
Я рассказал Ире всю историю, за исключением того, что привело меня в овраг. Хоть это и имело к ней прямое отношение, делиться с ней своим секретом про личность Олдбоя я не собирался. Интересно, что ее так манит в телефон, если Крис все равно ничего не пишет уже больше трех недель? Я это точно знаю, потому что и сам тщательно слежу за его профилем. Хотя ведь этим фанатикам присутствие автора совершенно необязательно, они там сами друг друга развлекают.
– Вряд ли я смогу тут что-то прояснить, – задумчиво сказала подруга. – Кристиана я помню, его сложно не запомнить, он же немец.
– Немец? – удивился я.
– Наполовину. Его отец немец, мать русская. Он родился в Германии и жил там первые несколько лет. У него даже акцент иногда появлялся, потом уже в старших классах как-то пропал или я перестала замечать. Но я бы не сказала, что они с Димкой были такими уж близкими друзьями. Жили мы близко, да, в одном доме до развода родителей. Потом мы с мамой в центр переехали, а папа там остался. Но Димка к тому времени уже учился в Питере, его это все почти не затронуло. Не знала, что они до сих пор общаются.
– Если они не были друзьями, почему тогда именно ему твой брат отдал собаку?
– Ну, наверное, больше никто не взял. Ты думаешь, кому-то нужна здоровенная чужая псина в доме?
– А Крис почему взял?
– Да откуда мне знать? Я бы, конечно, их сослэшила, если бы это был не Димочка.
– А что Димочка? Его нельзя слэшить?
– Куда уж ему! Много чести. Жена, дети, небось еще куча любовниц. Он в школе первым бабником был. Скучнейшая жизнь, в общем.
– А Крис? Каким он был в школе?
– Я на два года младше его училась, поэтому их тусовку особо не знала. Насколько я помню, задротом он был и ботаником. Такой худенький дрыщ в очках. Правда, гордость школы, олимпиадник и все такое.
Я прыснул. Это описание категорически не подходило сегодняшнему Крису, тому парню модельной внешности с ослепительной белозубой улыбкой, который даже на больничной койке умудрялся так себя подать, что все медсестры вокруг плясали.
– Его обижали?
– Да кому он нужен? У нас вообще никого не обижали, вполне цивильная была школа, лицей физико-математический.
– Эмм… – я прифигел. – А как ты на филфаке оказалась?
– А это у моих родителей надо спросить. Наш дом к этому лицею по микроучастку приписан был, и всем было пофиг, что я в их математике не шарю. Родителям удобно, когда оба ребенка в одной школе рядом с домом, а мое мнение никого не интересовало.
– Хм, ну ладно. А дальше что было? Отдал брат Крису собаку, и что?
– Ну они возились с этой собакой целыми днями, в какой-то кинологический клуб ходили, гуляли, дрессировали и все такое. Мама ругалась, что Димка на экзамены забил. А потом он уехал поступать в Питер, и что там было дальше – я вообще не в курсе.
– А когда вернулся, они общались?
– Я думала, что нет, он же вернулся уже с женой и сыном, не до того было. Родители жены им квартиру здесь купили, они живут отдельно, мы почти не встречаемся. Илюш, я же говорила, вряд ли я чем-то помогу. Если между ними и был какой-то конфликт, меня в подробности не посвящали.
– А твой брат – он… какой? Расскажи о нем. Я хочу понять, как мне себя с ним вести, если вдруг будем встречаться.
– Ну, тут ты не очень надежный источник информации выбрал. Я слишком пристрастна. Мы никогда особо не ладили. У нас в семье было довольно неровное отношение к детям. Дима – первенец, гордость родителей, отличник и вообще молодец. А я – так, случайно получилась. Мне всегда его в пример ставили с подтекстом, что если он это мог, то почему я такая дура и не могу. Ну и вообще ему больше с рук сходило. Типа Ира не помыла посуду – ужас-ужас, а если Дима не помыл, то у него же экзамены, ему некогда такой фигней заниматься, "ты что не можешь за братом поухаживать" и все такое. Вряд ли после этого мы смогли бы стать друзьями. Но так не только со мной было, он вообще всегда умел хорошо устроиться за чужой счет. Как с той собакой, например, сбагрил ее в добрые руки, а ее ведь кормить надо, гулять, прививки всякие, ошейники, это же денег куча и времени. Сначала ему родители давали, конечно. Но потом-то он уехал и вообще забил на эту проблему. И так во всем. Кто черчение за него делал, кто сочинения писал. Потом женился удачно – родители жены и квартиру, и машину им купили. На работу его папа устроил через каких-то знакомых. В общем, упрекнуть его не в чем, он неплохой человек, но как-то и похвалить особо не за что. Мы с ним друг друга недолюбливаем, поэтому лучше не упоминай, что мы с тобой встречались, это будет не в твою пользу.
Ира как будто нарочно употребила прошедшее время, давая мне шанс исправить его на настоящее. Я шансом не воспользовался. Как-то и мне, и ей стало вдруг очевидно, что все кончено. И не потому, что появился кто-то другой (уверял я себя), нет, все началось гораздо раньше. Нам стало друг с другом скучно – не было общих увлечений, не находилось интересных тем для разговоров, секс стал просто механикой, да и всегда ей был, если честно. У меня никогда от нее не заходилось сердце, не подкашивались ноги, не порхали в животе бабочки. Я помню свою первую любовь – вот там реально руки дрожали от возбуждения, колени слабели, а в груди все так замирало, будто проваливалось куда-то, как на американских горках. Крис не создал эту пропасть между нами, он просто помог осознать ее существование.
– Ир, – начал я. Нужно было сказать самое важное, так будет честно. – Мне было с тобой хорошо.
– Но чего-то не хватало, да? – Я кивнул. – Странно, что ты только сейчас это понял. Три года все-таки. Я иногда боялась, что тебе придет в голову сделать мне предложение. Например, когда ты мне телефон подарил. Это было так романтично.
– Неужели? Вообще-то меня просто достало, что дозвониться тебе невозможно.
– Ага. Но цветы-шампанское-свечи меня напугали. Сразу мысли в голове заметались – как объяснить, что ничего у нас не выйдет? Даже придумала что-то в стиле "ты кислота, а я все-таки щелочь". Когда поняла, что это всего лишь телефон, так обрадовалась, что даже притворяться не пришлось.
– Вот кому-то клад в жизни достанется, – засмеялся я. – Телефон дорогой ей не нужен, меха не носит, на украшения аллергия, отпуск на байдарке с палаткой. Притворяться, видите ли, приходится, когда ей подарки дарят. Мечта, а не женщина.
– Не, телефон я оценила. Удобная штука оказалась.
– Да я уж понял. Что ты на него все время смотришь? Твой айдол выпустил очередной шедевр?
– Ага, – подтвердила она, и я чуть со стула не упал от неожиданности. – Не то чтобы шедевр, небольшая статья про систему предупреждений в текстах. Там такая бурная дискуссия развернулась про смерть персонажа, все пересрались, как обычно, а он главное молодец такой – бомбу закинул и молчит. Он в последнее время вообще мало общается, не выпускает ничего и на комментарии не отвечает. Небось укатил на какие-нибудь острова со своим возлюбленным.
Я хрюкнул, вспомнив эти "острова". Надо будет подкинуть ему идею.
– Ну иди, иди читай, я же вижу, тебе не терпится, – великодушно разрешил я.
– Спасибо, – Ира немедленно схватила телефон. – Я даже не столько читать, сколько ответить хочу, мне в голову хорошие аргументы пришли. Представляешь, эти придурки договорились до того, что читатель важнее автора!
– Правда, что ли? Можно развить эту мысль. Слушатель важнее музыканта. Ученик важнее учителя. Пациент важнее врача. И зачем в таком случае все они прутся к музыкантам-учителям-врачам, если сами по себе такие важные?
– А мне за авторов обидно. Они тратят личное время, пишут ночами, с читателями общаются, не получают за это ни гроша, а после этого оказывается, что они вообще второй сорт в этой жизни. Обслуживающий персонал. А если какую-нибудь трепетную лань своими произведениями из зоны комфорта хоть на сантиметр подвинут, то и вовсе врагами становятся. Главное – всем угодить все равно не получится, все равно кто-то обиженным останется. Почему люди считают, что весь мир вокруг лично им что-то должен? Ну не нравится тебе что-то, реши эту проблему сам, почему все остальные должны под тебя подстроиться? Что за мания величия? Мне прямо жаль этого беспомощного читателя, который без предупреждений в этой жизни все равно, что слепой котенок, не может сориентироваться, что читать, что не читать, во что рыбу заворачивать.
Все это Ира бурчала, быстро щелкая пальцами по экрану, как будто сама себе надиктовывала. Все-таки не зря говорят, что женщины в большей степени поддерживают многозадачность, чем мужчины. Руки немедленно зачесались проверить обновления, и я еле дотерпел до конца ужина, а потом полночи читал перепалку фанатов, хейтеров и случайных попутчиков, периодически стуча себя по рукам, чтобы не влезть в этот "горшочек-вари", иначе потом не вылезешь, знаю я эти сралки по нашим городским форумам, излечился от них еще лет пять назад.
Я много думал о Крисе, пытался сопоставить все известные мне факты, обрабатывал информацию, которую узнал от Иры, и вдруг вспомнил – герой одного из его произведений рассказывал о себе нечто похожее. Я еще удивился тогда, как детально в том оридже описаны реалии жизни в Германии, как будто автор хорошо знаком с этой страной. Я открыл ноутбук и нашел это место.
"Это было время перелома. "Перемен! " – кричал со сцены один из лидеров ленинградского рок-клуба. "Перестраиваться! " – с трибуны поддерживал его Генсек. Самое начало Перестройки, лихого времени, сломавшего не одну судьбу и столь же много судеб построившего. Кто-то пал, побежденный, кто-то остался позади, не угнавшись за переменами, но пассионарные личности вроде моей будущей мамы, наоборот, получили миллионы возможностей выйти за рамки советской обыденности, стать чем-то большим, чем смели мечтать. Отличница, умница и комсомольский лидер. Еще и красавица в придачу – настоящая украинская дивчина из Гоголевских рассказов, черноокая и смешливая. Что ей светило в СССР? Партийная карьера в лучшем случае. Никому ведь и в голову не могло прийти, что Советы не вечны.
Это было время Саманты Смит и Кати Лычевой, внезапно стало модно посылать девочек в капстраны, ревниво следить за каждым их шагом и докладывать все подробности народу. Так советская девочка Наташа оказалась в Берлине, причем в самой страшной его части, той, которая находилась за еще не рухнувшей стеной – чудовищем из пропагандистских страшилок. Из всех учениц школы «с немецким уклоном» (как они это тогда называли) выбрали ее. «За улыбку, – смеясь объясняла потом мама, – им же нужны были красивые фото. А я в этом отношении почти Гагарин». А потом что-то пошло не так, немецкий мальчик Роберт не смог устоять перед этой волшебной улыбкой, и на следующий год уже он приехал в Советский Союз, специально добивался этого в каких-то их немецких программах обмена.
Это было время писем. Они их писали друг другу – настоящие, бумажные, в конвертах с пестрыми краями. Письма приходили со следами вскрытия, видимо, советская разведка в чем-то подозревала влюбленных. Они разговаривали по телефону и слышали щелчки, когда подключалась прослушка. Когда им исполнилось по восемнадцать лет, Наташа снова приехала в Германию, чтобы уже не расставаться со своим возлюбленным никогда. Она знала, что не увидит его больше, если уедет назад, ей просто не дадут визу. Один раз съездить в загнивающий капитализм мог практически каждый. Два раза – особые счастливчики. Но третий раз в одну и ту же страну – это о-очень подозрительно. Нужно было принять сложное решение – оставить позади все, что было ее жизнью, найти в себе силы кинуться в иную реальность.
