Текст книги "Перевёрнутый мир"

Автор книги: Елена Сазанович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Все мертвое. Все. И норка, и ваши дома, улицы, и ваше солнце, и Эдики, и ты… Ты особенно, если такое возможно… Я приехал в мертвый город. К мертвым людям. И к мертвой любви. Я по доброй воле закопал себя вместе с вами…

Лида не выдержала и бросилась прочь. Она бежала по мостовой, стуча каблуками. В ночной тишине этот стук напоминал удары сердца на электрокардиографе. Она подвернула ногу, сбросила одну туфлю и все быстрее и быстрее ковыляла к машине. И сердце уже отсчитывало неравномерные удары, как больное. Впрочем, в этом городе не принято иметь сердце. Только возможен вот такой стук каблуков, имитирующих его удары.

Машина резко сорвалась с места и промчалась мимо меня. Как взбесившийся конь, уносящий в ночь наездника, который на полпути непременно сорвется в пропасть.

На следующий день я взял расчет в администрации Ботанического сада. Меня уже не беспокоила жизнь растений в оранжереях, их селекция и генетика. Мне нужно было серьезно подумать, как быть дальше. Жизнь неумолимо проводила свой естественный отбор. И похоже, как и некоторые растения и животные, я оказался непригодным. Не прошел тесты на стойкость, устойчивость и приспособленность. С квартиры меня уже гнали за неуплату. И одной ногой я уже стоял на улице.

Теперь я брел по вечернему городу, месил грязь под ногами и вспоминал свое прошлое, такое чистое и свежее, как родниковая вода на пригорке у сторожки. Вспоминал со всеми мельчайшими подробностями, до сегодняшнего дня, который ненавидел, до последней минуты, в которой кое-как жил.

В кармане лежали скомканные деньги – ими со мной рассчитался Ботанический сад. Впрочем, их не хватало, чтобы уплатить за квартиру. Но было достаточно, чтобы напиться. И хотя бы на вечер забыть о прошлом, настоящем и о том, чего никогда не будет.

Так я забрел в маленький тихий кабачок на углу многолюдного проспекта и примостился у самого крайнего столика. Мне уже принесли вторую бутылку вина, но голова по-прежнему оставалась ясной, словно я вообще не пригубил ни капли. Впрочем, у меня почти никогда не получалось напиться, хотя и пил-то я мало. А если такое внезапно случалось, то я все равно никогда не пьянел, благодаря здоровому образу жизни, который вел на природе. И хотя я уже пару месяцев существовал в совершенно ином экологическом и духовном пространстве, природный иммунитет сохранить удалось. И я трезвым взглядом созерцал картину пьяного вечера. Слушал возбужденные речи о неудачной жизни и позвякивание рюмок, видел нервные жесты и красные лица. И искренне радовался, что пью один. Пожалуй, даже пьяный я не смог бы рассказывать кому-то свою жизнь. Я мог ее только поминать добрым словом и рюмкой тепловатого недорогого вина. В одиночку.

Не знаю почему, но вдруг я обернулся. Может быть, от нечего делать, а может, физически почувствовал на спине чей-то пристальный взгляд. Мужчина за соседним столиком в упор разглядывал меня так, как, пожалуй, минутой раньше мою спину. Он тоже пил в одиночку, но, в отличие от меня, уже был изрядно пьян, хотя бутылок перед ним стояло не больше.

С не меньшим интересом я посмотрел на него и, резко повернувшись, вновь налил себе рюмку. Одного секундного взгляда было достаточно, чтобы понять, что этого человека я знаю. Более того, мне даже показалось, что я с ним очень близко знаком. «Но этого не может быть!» – пробормотал я себе под нос. Похоже, вино все-таки возымело свое действие. Хотя я готов был дать руку на отсечение, что мы раньше встречались. Но как и где? На лесной тропе его встретить я точно не мог. А здесь никого вообще практически не знал, разве что парочку рабочих-грузчиков, парочку поваров, нескольких работниц из Ботанического, одного ученого и одну квартирную хозяйку. На этом, пожалуй, статистика моих столичных знакомств заканчивалась. К тому же мужчина – явно из другого круга, в который я не был вхож и наверняка уже никогда не буду. Даже странно, что он пьет в одиночку в такой сомнительной забегаловке. Дорогой белый костюм, черная широкополая шляпа, серый блестящий галстук. Этакий денди, случайно завернувший не на ту улочку и попавший не в тот ресторан. Но лицо… Господи, где я мог видеть это лицо? Эти черные глубокие глаза, эти широкие скулы, этот прямой нос и слегка выдающий вперед подбородок. Может, он отдыхал в нашем пансионате? Нет, нет – категорично покачал головой я сам себе. Я вновь налил себе рюмку и залпом выпил, словно надеялся избавиться от назойливых воспоминаний. Или, напротив, все вспомнить в один миг с одним глотком теплого вина. Но так и не вспомнил. А мужчина продолжал сверлить мою спину взглядом. Я расстегнул куртку, хотя в кабачке было довольно холодно, к тому же из окна прямо в лицо дул пронзительный весенний ветер… Я полез в карман и нащупал там две последние десятки. Что ж, пора, пора. Ничто не способно так быстро выгнать из кабака, как деньги. Вернее, их отсутствие. Столько потратил, чтобы забыть и забыться! И все без толку. От воспоминаний никогда не откупиться. Равно как и не выкупить прошлое.

Я наглухо застегнул ветровку, набросил на голову капюшон и вдруг заметил, как мимо меня, слегка пошатываясь, прошел тот мужчина в белом костюме и черной шляпе. Решив немного подождать, пока он уйдет, я наполнил рюмку оставшимся вином. Не знаю почему, но выходить одновременно с ним мне не хотелось. Хотя мы и были одного роста, рядом с ним я вдруг почувствовал себя каким-то лилипутом. Черт побери, вот еще одна черта, формируемая мегаполисом, – комплексы по поводу собственной несостоятельности. Там, на природе, у меня и мысли бы такой не возникло. И высокие сосны, и кривые маленькие кустики, и уродливые жучки, и красивые птицы, и я – мы все были частью одного мира. Находясь под одним небом, мы дополняли друг друга и друг друга любили. Боже, что со мной сделали?! Вернее, что я позволил сделать с собой?…

Я медленно поднялся, закурил папиросу и огляделся. Кафе было совершенно пустое. Я был последним посетителем. На спинке стула у столика, за которым сидел неизвестный наблюдатель, лежало темно-синее дорогое пальто.

– Вот шляпа! – раздраженно выдохнул я и, схватив пальто, выскочил на улицу.

Я бегал взад-вперед, разыскивая человека в белом костюме, расспрашивал прохожих, но все безрезультатно. Разве можно разыскать иголку в стоге сена? Он растворился в толпе или, скорее всего, умчался на шикарном автомобиле. И мне ничего не оставалось, как вернуться и оставить пальто в кафе. Но кабачок к моему приходу уже закрылся. Я растерянно стоял на углу проспекта возле забегаловки с круглыми окнами, напоминающими пустые глаза. И озирался по сторонам – вдруг человек в белом костюме вернется? Но он не вернулся.

Потеряв всякую надежду, я понуро побрел домой. В конце концов, отдать хорошую вещь никогда не поздно. Потеряному обрадуются в любое время суток. И я решил подождать до утра.

Дома было очень холодно. Отопление уже отключили по случаю прихода весны. Хотя весна так и не наступила. Я сидел в комнате на тахте и при свете маленькой тусклой лампочки прикуривал одну папиросу от другой. Завтра должна явиться квартирная хозяйка, а в моем кармане валялись всего две помятые десятки. И я размышлял, какой бы найти веский предлог, чтобы еще на неделю задержаться здесь. Но ничего стоящего придумать не мог. От холода я накинул пальто незнакомца. Оно было теплое и мягкое. Я взглянул в зеркало. Пальто было впору, словно по мне шито. И вообще могло быть к лицу, если бы не лицо. Заросшее черной бородой, хмурое, с синяками под глазами и со взлохмаченными длинными волосами. Да, моя физиономия оставляла желать лучшего.

Я опустил озябшие руки в карманы, и по телу пробежала нервная дрожь. В одном из карманов оказалось кожаное портмоне, а в другом – нераспечатанная пачка «Парламента». Я бросил портмоне на диван, подальше от искушения. Оно было чужое. Но сигарету взял с чистой совестью и закурил. Нет, я должен заглянуть в бумажник, в конце концов, там, возможно, есть визитная карточка знакомого незнакомца. Что может упростить дело. Я даже сейчас мог бы позвонить ему и успокоить. Ведь он наверняка волнуется из-за потери.

Более не раздумывая, я заглянул в чужой бумажник. Итак, паспорт и деньги – целая пачка долларов. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Я пересчитывал сотенные купюры и в конце концов сбился со счета. Руки слегка дрожали, мысли путались. А ведь раньше я был так равнодушен к деньгам. Нет, я и сейчас к ним равнодушен. Но когда одной ногой оказываешься на улице, да еще в такой холод, да еще с дырами в кармане… Стоп. Я не имею права себя жалеть. Жалость – плохой попутчик, который может завести не на ту дорожку. И последний кров неудачников.

Я небрежно бросил деньги на тахту и открыл паспорт. Это он, только без шляпы. Стриженный налысо, по последней моде. И в том же белом костюме. Неглинов Ростислав Евгеньевич. Это имя мне ни о чем не говорило. На год старше меня. И его адрес… Сегодня уже поздно ехать к нему даже с добрыми новостями. А телефон в паспорте не указывают. Так что остается подождать утра. Под кожаной обложкой паспорта я нащупал несколько чужих визиток. Как положено – фамилии, телефоны каких-то фирм, продюсеров. Но не звонить же сейчас незнакомым людям, требуя номер телефона Неглинова. Ничего, подождет до утра. Подождет. Не раздеваясь, я устало рухнул на тахту и заснул как мертвый. Чтобы завтра родиться вновь.

Утром меня разбудил настойчивый звонок в дверь, звук которого напоминал бормашину. Я поморщился, машинально схватившись за щеку, словно у меня разболелся зуб.

На пороге стояла квартирная хозяйка, вызывающе уперев руки в бока.

– Так-так, – она презрительно оглядела меня с ног до головы. – Говорили же мне, дуре, – не сдавай комнаты этим лимитчикам! Понаехали в столицу, окаянные! Житья от вас нету! Коренному москвичу и пройти негде!

Я ответил ей не менее презрительным взглядом. Это она-то коренная! Кому бы рассказывала! Человек неопределенного возраста с неопределенным расплывшимся лицом. Можно дать и тридцать пять, а можно – и все пятьдесят. Словно вылепленная из теста, и то плохим пекарем.

– Что-то не встречал коренных с волжским акцентом, – огрызнулся я.

Она задохнулась, не находя слов, и замахала толстыми руками, как крыльями, сделанными из некачественного папье-маше.

– Если… Если вы мне сейчас же не заплатите, я напущу на вас милицию! И так за два месяца задолжали!

– Ага, напустите. И милиция сейчас же бросится на меня, делать ей больше нечего. К тому же я скажу, что вы моя давняя знакомая, задолжали мне деньги, а теперь пытаетесь выкрутиться. Конечно, если дождусь милиции. Скорее всего, меня через пять минут уже здесь не будет. Вот так, милая. Кстати, вы читали «Преступление и наказание»? Помните, что случилось со старухой-процентщицей?

Хозяйка изменилась в лице, ее словно перекосило, и она медленно попятилась к двери. А я так же медленно на нее наступал.

Стоп, Данька. Я резко остановился и перевел дух. Вообще-то мне давно уже казалось, что это не я. Говорю не своими фразами и думаю не своими мыслями. Я же совсем другой, совсем – рожденный на свежем воздухе, влюбленный в природу, закаленный ветром, у меня здоровое тело и здоровые мысли. Как редко я стал об этом вспоминать. Стоп, Данька, стоп.

– Да пошутил я, чего вы так перепугались, – я махнул рукой. И словно в знак прощения вытащил из бумажника несколько стодолларовых бумажек. – Так сколько, говорите, я вам должен?

Старуха-процентщица от удивления проглотила язык. И вмиг перестала меня бояться. А лишь жадным взглядом смотрела, как я кладу назад в бумажник пачку денег. Наконец, придя в себя, она дрожащим голосом назвала сумму. Но никакой страх не помешал ей вовремя сориентироваться и назвать гораздо большую сумму долга. Я не стал торговаться и молча протянул ей деньги. Потом вытащил еще.

– А это я мог бы заплатить за два месяца вперед. Да вряд ли мне понадобится эта ночлежка, – я помахал пачкой зелененьких перед картофельным носом хозяйки и тут же спрятал.

– Спа-спа-спасибо, – пролепетала она, проглотив слюну, и, раскрасневшись, как помидор, тут же дрожащими руками сунула квартплату в цветную сумку. Словно я мог передумать и забрать деньги назад. – А вы зря меня обижаете, называете мой уютный домик ночлежкой. Живите тут, ради бога, я-то что? Сразу видно, вы человек хороший, благородный, не какой-нибудь там… Надеюсь, вам удобно, если хотите, я могу тумбочку принести.

Она, видимо, собиралась рассыпаться в любезностях еще долго, и я ее перебил:

– Ничего мне не нужно. А что нужно – куплю. Мы с вами рассчитались, и в вашем благородном притоне мне теперь делать нечего. А там будет видно…

– Ага, видно. Ну да, конечно, вы теперь человек солидный…

Как можно любезнее я выпроводил ее за дверь.

Теперь мне нужно было все хорошенько обдумать и взвесить. Я предчувствовал новый поворот в судьбе. Только что будет за этим поворотом, знать не мог. Да пока и не хотел. Но главное – я смог рассчитаться за квартиру. Правда, чужими деньгами. Но парень, видно, богатый и, как мне показалось, не жлоб. Хотя и денди. Возможно, я смогу с ним договориться. В конце концов, денежные знаки тоже могут быть знаками судьбы. Как это ни прозаично звучит. Но, чтобы договориться, мне придется одолжить у этого парня еще сотню-другую. Семь бед – один ответ.

Потому, быстро собрав немногочисленные вещи и долго не раздумывая, я выскочил на улицу. Какое счастливое совпадение – вслед за мной выскочило и солнце. Сегодня началась весна, которую я так долго ждал. Разве это тоже – не знак судьбы? Только более поэтичный. И на душе у меня стало легче.

Вскоре я уверенно шагал по городу, перебросив через плечо чужое пальто и торжественно держа в руках широкополую шляпу. Это был я, Даня из Сосновки, но сам себя вряд ли бы узнал, если бы случайно столкнулся на улице. Я заглянул в зеркальную витрину супермаркета. Там отразился чужой человек, кого-то сильно напоминающий. Красивый, уверенный в себе. Дорогой светлый костюм, черная рубаха, серебристый галстук. Бритое гладкое лицо и бритая голова – по последней моде. Конечно, я нахально содрал стиль у вчерашнего незнакомца, лицо которого мне показалось до боли знакомым, но так и не вспомнил, где с ним встречался. Сам я не умел одеваться, и поэтому копирование чужого образа было вполне оправданно. Тем более для парня из лесного поселка.

Я шел по адресу, указанному в чужом паспорте. Но там никого не оказалось, и это меня несколько озадачило. Нет, мне сейчас же нужно все вернуть. Не хватало, чтобы меня начала искать милиция. Я вытащил первую попавшуюся визитку и внимательно вчитался в нее. Разыскав таксофон, набрал номер. Женский мягкий голос ответил, что Ростислава Неглинова ждут с минуту на минуту.

– Извините, мы договорились с ним встретиться, вы не подскажете, как мне к вам добраться? – Я говорил весьма любезно, как и требовал мой костюм.

Через полчаса я был на месте. Безусловно, киностудия. Где еще может работать парень с таким выразительным лицом? И как я сразу не догадался, что видел его по телевизору?! Я подошел к бюро пропусков, раздумывая, кто бы мне мог выписать пропуск. Хотя, зачем? Неглинов сам спустится за бумажником, стоит лишь позвонить. И едва набрав номер, я почувствовал сильный хлопок по плечу.

– Ну ты, Ростик, и сволочь порядочная! Задержал съемки на полчаса, а мне, между прочим, потом выплачивать неустойку! Вот скотина, опять, что ли, запил?…

Я оглянулся, пытаясь что-либо возразить. Но толстый маленький человек с залысиной на макушке не дал и рта раскрыть. Он потащил меня за руку, по пути изливая поток брани.

– Да, выглядишь неважно, но, слава богу, хоть трезвый, скотина! Такие бабки не каждый день в лапы текут. Да еще на халяву! Подумаешь, выдавить пару фраз… Между прочим, я тебя, чертяка, пристроил, так ты еще и подводишь друга, подлюга! Кстати, костюмчик – отпад! – Лысый бесцеремонно пощупал светлую ткань уже в лифте, уносящем нас куда-то наверх. – Может, в нем и снимем твою наглую рожу, а? (Он тоненько захихикал.) И дешевле обойдется, на фига нам еще платить за прокат всякого тряпья, а? Ну чего язык проглотил? От пьянки очухаться никак не можешь?…

Меня определенно путали с актером Неглиновым… И тут меня осенило! Вот почему мне до боли знакомым показалось его лицо, хотя я с ним знаком не был!

Лифт плавно затормозил. И мне показалось, что я стал ближе к небесам. Особенно тогда, когда на меня, уже загримированного и отутюженного, навели юпитеры, и они ударили мощным световым потоком в лицо. Мне показалось, что я на исповеди у Всевышнего, но – на электрическом стуле. Правда, очень скоро мои иллюзии растворились в огромном загроможденном пространстве, среди непонятной аппаратуры и галдящей, как на базаре, толпы. Я просто внимательно прочитал текст, который нужно произнести.

– Ну же, Ростик, поехали! – закричал лысый, имени которого я так и не узнал.

И я пробормотал что-то типа того, что если вы не купите банку этого замечательного кофе, то вся ваша жалкая жизнь покатится к черту. От вас отвернутся все родные и близкие. У вас не случится любовь. И т. д. При этом мне нужно было давиться какой-то коричневой бурдой. Наконец я не выдержал и, вскочив с места, послал всех, включая кофе, к черту.

– Сам ты пошел к черту! – заорал лысый, силой усаживая меня на место. – Где твоя хваленая дикция, где твоя наглая ухмылка, от которой сходят с ума все бабы, где твои эстетские жесты?!

Меня уже мутило от кофе, и я резко поднялся с электрического стула.

– Все! Хватит! – отрезал решительно я.

И тут же собрался силами, чтобы наконец все объяснить. Что я такой же Ростик, как лысый – Ален Делон, что я жду настоящего Ростислава Неглинова по важному делу и куда, в конце концов, он запропастился?! Но Лысый не дал мне и рта раскрыть:

– Вот, Ростик, вот! Прекрасно! Давай в том же духе. Ух, какой решительный взгляд, да после такого взгляда я и сам бы заглотнул с пол-литра этого пойла. Давай, Ростик! За пару тысяч баксов состряпать такую чушь!

У меня перехватило дыхание. За пару тысяч баксов! Действительно, можно сделать любую белиберду… Через полчаса реклама кофе была снята, со мной в главной роли. Ростислав так и не появился. Я стал нервничать. Взял чужие деньги, чужое пальто, теперь еще чужую роль. Это не к добру. Нет, я смогу ему все объяснить. Более того, я готов отдать все эти деньги Ростиславу, разве что оставлю себе немного на первое время. В конце концов, не все ли равно, кто снялся в этой пошлой рекламе? Я, к тому же, старался.

Наконец, решив незаметно смыться, пока не разоблачили, я двинулся к выходу. Но с лысым этот номер не прошел. Он вцепился в меня мертвой хваткой и настойчиво потребовал пропустить по рюмочке. Слава богу, я мимоходом узнал, что лысый – режиссер клипов и реклам, а зовут его Лютик, от звучного имени Люциан.

Мы сидели в маленьком уютном кафе киностудии. Я нетерпеливо поглядывал на часы. В кафе было мало народу, но благодаря Лютику казалось, что оно переполнено. Он орал во весь голос, размахивал руками, видимо, стараясь привлечь к себе внимание. Мне же внимание окружающих в данный момент было нужно меньше всего.

– Ну, Ростя, я чертовски рад, что ты наконец-то приходишь в норму! – Лютик залпом выпил уже третью рюмку. – Мы теперь свернем горы! Да ты верь мне, чудище, верь! Я парень не промах, ты знаешь! Сейчас в каком-нибудь сериальчике подсуетимся! Не нужен нам берег далекий, Бразилия нам не нужна! – гнусаво пропел Лютик, перефразируя известную песню. – Наше кино, оно роднее! Выгорит, я уверен! Ты только не пропадай! А то тоже выдумал! Руки на себя наложить! Да кто сейчас на себя руки-то накладывает! Скорее уж на другого!

Я молча выпил за здоровье Ростика. Оказывается, этот парень хотел покончить с собой. Еще не хватало впутаться в криминальную историю. Надеюсь, он жив и здоров. И я еще раз, на всякий случай, осушил рюмку за его благополучную жизнь.

– Нет, ну сам посуди! – не унимался Лютик. – При твоей-то внешности! Бабы от тебя млеют! Ну подумаешь, от тебя ушла Вика! Так вернется! Уж я-то уверен, что она от тебя без ума. А не вернется – черт с ней! Если честно, она мне не очень-то нравилась. Слишком умная. А на черта тебе умные бабы! Они принижают нас как-то, согласен? Ты даже ей и прихвастнуть не мог, все просекала, чертовка! А где ей было выдержать твой темп жизни! Кто она вообще такая? А ты… Ты человек из богемы! Тебе понимание нужно.

У Лютика в глазах промелькнули пьяные слезы. А я на всякий случай выпил за Вику. Она все же жена Ростислава и, как оказалось, сильно любит его.

– Да черт с Викой, вот Любашка – это высший класс! – Лютик пошленько хихикнул. – Я тебе, чертяка, завидую. И тоже в тебя влюблена, как кошка. И сама такая мягенькая, пушистая! И главное – ценит тебя! Слышишь – это главное! Раскрыв рот слушает, хоть ты, извини, брат иногда такую чушь мелешь!

Я выпил и за Любашу. Все же она, похоже, неплохая девчонка. И Ростислава тоже любит. Мне уже казалось, что я сам скоро влюблюсь в этого парня.

Лютик скривился.

– А ты… Жизнь, видите ли, ему надоела! А кому, положа на сердце руку, она не надоела?! Думаешь, я с такой уж охотой живу? Думаешь, я с охотой встаю ни свет ни заря, потом кланяюсь перед всякими недоумками, чтобы добыть денег на дрянной ролик, думаешь, мне охота думать, соображать, а потом плестись уставшим, как черт, домой за полночь? Пожалуй, единственное в жизни, что я делаю с удовольствием, – это сплю. А что прикажете делать? Ну подумаешь, снимаешься не там, где хочется. А кто сейчас делает то, что хочется? Пожалуй, лишь идиоты. Им все равно, что делать. Думаешь, мне охота этой дребеденью заниматься? Но я твердо усвоил одно: жизнь – это обязанность. Или, точнее, приказ. И мы жить просто обязаны. А если не выполнили этот приказ – трибунал. И бесчестие. Вот ты хочешь бесчестия? К тому же жизнь не проходит даром. Иногда за нее платят. Вот ты, к примеру, за пару каких-то жалких годков вон как устроился! И мотор, и квартира! И на фига это высокое кино, ну скажи, на фига? Развлеченье для бедных, но умных. А нам с тобой ни то ни другое ни к чему! У нас с тобой теперь другие развлечения!

Я по-прежнему упорно молчал. Упрощало мое молчанье то, что Лютик сам любил выступать и, похоже, обижался, если это делали другие. И я, как губка, молча впитывал в себя избранные места из биографии Ростика. Я еще не понимал, насколько хорош этот парень, но, наверное, не самый худший в этом мире. И с ним можно договориться.

– Ты чего все время молчишь, Ростя? – Лютик наконец, преодолев себя, на секунду замолк. И с интересом на меня посмотрел. – Ну, молчание, брат, тебе к лицу. Интересней лицо стало, это факт. А то раньше болтал без дела. Умничал без особой нужды. У тебя даже голос лучше стал, как пить бросил. Чище, что ли… Да, хорошо, что ты бросил. Теперь мы горы свернем.

На столе красовался уже пустой графин. Интересно, сколько же раньше пил Ростик, если это называется «бросил пить». Я решил воспользоваться моментом и откашлялся. И постарался сказать чуть осипшим голосом:

– В общем, я действительно бросил. Так что на этом и остановимся.

– Да ладно тебе, – захохотал Лютик. – Сегодня бросил, завтра начал – делов-то! Но без последнего тостяры я тебя не выпущу! – И Лютик шутливо вцепился своими толстыми пальцами в мои плечи.

– За нашу жизнь, – выдохнул низким голосом я. Не знаю, сказал бы это Ростик, но Лютику тост понравился.

– Вот это дело! За нашу смерть выпьют другие. И думаю, не без удовольствия! – Он громко расхохотался и щелкнул пальцами, подозвав официанта.

Когда тот сообщил сумму, Лютик вопросительно уставился на меня. Я не мог знать, что оплачивать этот маленький банкет обязан я – по статусу. Не режиссер же. Но тут интуиция меня не подвела. И я без зазрения совести вытащил деньги Ростика. Ведь мне за него пришлось отдуваться с Лютиком. К тому же я вовремя остановился. Ростику бы это вряд ли удалось, и он потерял бы гораздо больше.

Пока я пробирался к выходу, со мной несколько раз поздоровались. Кто-то даже пытался остановиться, но я, сославшись на плохое самочувствие, втянув голову в плечи и подняв воротник пальто, выскочил на улицу. И почувствовал себя гораздо свободнее. На улице до меня никому не было дела, да и за Ростика уже никто не принимал. И я прямиком направился по его адресу. Мне срочно нужно было встретиться с этим парнем. К тому же я порядком от него устал за день.

Уже вечерело, когда я добрался до нужного места. Утром я не смог рассмотреть район, где жил Ростик, поскольку спешил с ним встретиться. Сейчас мне спешить было некуда. Более того, я понимал, что с ночлегом у меня напряженка. Из-за непредсказуемых обстоятельств я потерял день, а жилье не нашел. Конечно, можно было вернуться на старую квартиру, но ключи я уже отдал и не был уверен, что хозяйка окажется дома. Поэтому, имея в запасе уйму времени (возможно, всю ночь), медленным шагом я брел по аллее, ведущей прямиком к дому Ростика. Район был новый, но плотно усаженный деревьями. И хотя на ветвях виднелись только набухшие почки, запах весны ударял в голову вместе с выпитым коньяком.

Я стоял возле высокой железной двери, обитой коричневой кожей, и беспрерывно трезвонил в дверь. Но никто не открывал. Куда мог задеваться Ростик, ведь он даже не явился на съемки? Хотя, возможно, он пришел туда к вечеру и вот-вот вернется домой. Я устроился на лавочке в аллее, укутавшись в его пальто. И терпеливо ждал, тем более что с этого места хорошо просматривался подъезд.

В одиннадцать он так и не появился. Из подъезда выбежала совсем юная девушка в желтом беретике и желтом шарфике, переброшенном через воротник коротенького пальто. Впереди нее бежала огромная овчарка в наморднике.

– Джерри, назад! Назад, Джерри! – кричала звонким голоском девушка.

Но овчарка уже терлась о мои колени, пытаясь избавиться от намордника.

– Фу! – Девушка схватила собаку за ошейник. – Извините, он ужасно наглый пес.

Я улыбнулся.

– Собаки не бывают наглыми. Разве что их хозяева.

Девушка надула щечки, приняв замечание на свой счет.

– Но это, милая, не про вас, – тут же поспешил я ее успокоить. И она тут же успокоилась, во все глаза уставившись на меня. И в ее взгляде я уловил нечто знакомое… Что-то до боли родное. Ну конечно. Так на меня смотрела Валька. С обожанием, с каким-то восторгом. А Валька была в меня так влюблена.

– Ростислав Евгеньевич, – дрожащим голоском пролепетала девушка, – зачем вы здесь сидите? Так холодно, ведь еще не лето.

Безусловно, меня вновь приняли за другого. Которого к тому же откровенно любили. Я зябко повел плечами.

– Да так… Жду одного человека. А его все нет и нет…

– Она не придет. – Девушка достала из пальто ключи и протянула мне. – Она просила мне передать это. И еще… Что она не придет. Но мне так не кажется.

Похоже, девчонка имела в виду мою жену. Черт побери, конечно же жену Ростика. Так… Как же ее звали? Имя какое-то отрывистое, напоминающее воробьиный щебет. Ах да! Ви-ка, Вика.

Девушка все стояла с протянутой рукой, сжимая в ладошке связку ключей.

– Мне это Вика передала? – как можно небрежнее уточнил я, чтобы наверняка знать.

– А кто же еще?

Я взял ключи, лихорадочно придумывая слова для подобной сцены.

– Ну что ж, – наконец выдавил я. – Значит, так и нужно. Хотя это и больно… Но если она так решила…

– А я думала, это решили вы…

– Что ты… Много ты понимаешь… Что ты… – я запнулся, пытаясь припомнить имя второй девушки, влюбленной в Ростика, чтобы убить двух зайцев сразу, чтобы знать наверняка. Люба! Мягкая, податливая, нежная. Конечно, Любаша! От слова «любовь». И я рискнул произнести это имя вслух. – Ты еще так молода, Любаша!

На этот раз я дал промах.

– Я не Любаша! – Девушка откровенно обиделась и за помощью обратилась к собаке: – Джерри! Джерри! Домой!

Но Джерри и ухом не повел. Он и впрямь был нагловатым псом. А я взял девушку за руку, чтобы загладить вину. В конце концов, я не знал, что у Ростика было столько влюбленных в него девушек. Мне, например, и одной хватило бы с лихвой. Как он, бедный, выкручивался?

– Ну же, не обижайтесь, у меня сегодня был такой трудный день. Ответственные съемки, потом мы выпили…

– Почему я должна обижаться? – Девушка осторожно освободила руку. – Вы и не должны запоминать мое имя. Кто я такая? Вы же ни с кем из соседей не общаетесь. Это все ваша жена…

– Да. Она очень умная женщина. – Я вспомнил, что говорил о жене Лютик.

– При чем тут – умная, – девушка пожала плечами. – Она просто хорошая.

– Все хорошие люди умны. Потому что не наживают врагов.

– А вы… И умный, и хороший, но мне кажется, что у вас много врагов.

Этого я еще знать не мог. И поэтому загадочно улыбнулся в ответ девушке. Мне так хотелось узнать ее имя. И мое желание незамедлительно исполнилось.

– Рита! Рита! Домой! – услышал я властный женский голос. Он раздавался с третьего этажа. Оказывается, мы еще соседи по лестничной площадке. Это усложняло задачу. Иметь соседкой девчонку, беззаветно влюбленную в тебя… И я поймал себя на мысли, что уже начинаю привыкать к тому, что здесь живу.

Я подождал, пока Рита и Джерри убегут домой, и минут через десять поднялся на третий этаж. Мне нужно было разобраться со связкой ключей без свидетелей.

Наконец, разыскав нужный, я попал в квартиру. В чужую квартиру. Чужого человека. С чужими соседями. Я нащупал выключатель. Вспыхнул яркий свет, осветив огромную прихожую, в которой уместились и кожаный диван, и фикус, и книжные стеллажи. Вообще-то она напоминала приемную офиса. Похоже, у Ростика не все в порядке со вкусом. Хотя мне на данный момент плевать было на все вкусы, поскольку я валился с ног от усталости. И смог разве что оценить большую белоснежную ванную комнату, нежась в джакузи, полной душистой пены. Я вспоминал о своей сторожке. И впервые вспоминал без острой тоски. Мне вдруг подумалось, что калитка моего дома захлопнулась перед моим носом, причем навсегда. И я никогда не смогу подобрать к ней ключи…

Ростик не появился ни ночью, ни следующим утром. Я пил кофе с миндальным печеньем на его уютной кухне и пытался сообразить, что делать дальше. И ничего умнее не придумал, как просто ждать. В конце концов когда-нибудь он должен появиться на пороге родного дома. В самоубийство этого парня я просто не мог поверить. С такой квартирой, такой работой и таким выразительным лицом не накладывают на себя руки. И я успокоил свою совесть тем, будто просто снимаю у него квартиру. Деньги я уже заработал на рекламе. И смогу полностью с ним рассчитаться. К тому же за квартирой нужно приглядывать. Она была богато (по моим меркам) обставлена, а во всех углах стояли комнатные растения, которым нужен обильный полив, особенно весной. Мне даже показалось, что я в оранжерее Ботанического сада. В моем распоряжении также оказались книги, телевизор, видеомагнитофон, компьютер. Убить время здесь можно было спокойно.