Текст книги "Принц в неглиже"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

   Я тяжко вздохнула. Надежды на избавление не было. Если вдуматься, дальше должно быть только хуже: в компании двух психов я летела на поиски третьего. Испытывая при этом сильнейшие сомнения в собственной нормальности.

   Борт из Ростова благополучно сел в прокаленной солнцем Ларнаке двумя часами раньше.

   – Дас из фантастиш! – радостно произнес капитан Сидоров, высовывая голову подальше в окошко. Идущий впереди автобус загораживал ему обзор.

   Водитель-киприот ответил что-то по-английски. Сидоров, не оборачиваясь, отмахнулся.

   На лавочках вдоль набережной сидели скудно одетые мужчины и щедро раздетые женщины, все загорелые и белозубые. Торчащему из окошка, как морковка с грядки, Сидорову они приветственно махали руками. Он отвечал им радостными возгласами.

   Полковник Лапокосов хмуро молчал, как никогда раньше жалея о незнании им иностранных языков. Уже в аэропорту к нему то и дело по-братски обращались граждане латинских кровей, введенные в заблуждение знойной лапокосовской наружностью. Полковник вынужден был прибегать к сурдопереводу: качал и кивал головой, разводил руками, показывал пальцем, с трудом удерживаясь, чтобы в сердцах не оттопырить средний на правой руке. Сидоров же умудрялся прекрасно объясняться с иностранцами при помощи дичайшей смеси английских, французских и немецких слов и выражений, главным образом заимствованных из кинофильмов. Наиболее употребительным и совершенно универсальным оказалось ругательное «фак ю», которое полиглот поминал по любому поводу с различной интонацией.

   – Фак ю! – в очередной раз восторженно возопил капитан, снова высовываясь, чтобы рассмотреть стоящий на тротуаре сияющий металлом «Харлей».

   – Сядь, – коротко велел Лапокосов.

   Сидоров попрыгал на сиденье, устраиваясь поудобнее, посмотрел на высокие стройные пальмы, развесистые кроны которых подметали ослепительно белое небо, и с чувством произнес:

   – О соле мио!

   С этими словами капитан бесцеремонно потянулся за лежащими на приборном щитке темными очками и надел их. Обозрев открывшуюся справа морскую даль, он сделал перед грудью несколько энергичных гребков и оживленно сказал:

   – Моменто море!

   Водитель сбросил скорость.

   – Не тормозите, – попросил Лапокосов. – Мы спешим.

   – Ват? – непонимающе обернулся киприот.

   Надо же им было прислать машину с водителем-туземцем! Лапокосов рассердился: они прибыли как туристы от фирмы «Транс-Глобус». И, хотя сама фирма была прикрытием для Конторы, на помощь законспирированных сотрудников Лапокосов рассчитывать не мог.

   – Ват? – переспросил шофер.

   – Кроват! – весело срифмовал довольный неожиданной загранпоездкой капитан.

   – Быстрее! – рявкнул Лапокосов.

   Сидоров подтянулся.

   – Цигель, цигель, ай-лю-лю, – перевел он водителю. – Бистро-бистро!

   – О, бистро! – кивнул киприот, сворачивая к тротуару.

   – Куда это мы? – Полковник выглянул в окошко.

   На тротуаре под яркими зонтами толпились белые столики уличного кафе. Справа призывно сияла надпись: «Bistro».

   Водитель приветливо улыбнулся, жестами указывая Лапокосову в направлении кафе.

   – Уно кретино! – взорвался полковник, неожиданно обнаружив, что может достаточно свободно изъясняться по-сидоровски. – Нон бистро! Форвард! «Палм-Бич», айн-цвай-драй! Темпо!

   Сверкнув зубами в улыбке, водитель разразился длиннейшей тирадой на родном языке.

   – Мама миа, – устало сказал Лапокосов. Филологические упражнения вызывали у него неприятное щекочущее ощущение под черепной коробкой: как будто там зашевелилось потревоженное насекомое. Еще немного – и оно выберется наружу… – Престо, престо! – машинально произнес полковник по-итальянски, едва водитель чуть сбросил скорость.

   – Где это вы, товарищ полковник, так по-французски шпрехать научились? – с уважением спросил капитан.

   – Ин Москоу, – ответил Лапокосов. – В академии как раз французский изучал.

   – Да, все-таки наше образование самое лучшее в мире! – глубокомысленно кивнув, подытожил Сидоров.

   Беримор, облаченный в белые шорты и пеструю рубаху, сидел под пальмой и уныло размышлял о тщете всего сущего. К его голым ногам катило волны Средиземное море, над головой, давая кружевную тень, нависало перо раскидистой пальмы, пальцы правой руки холодил запотевший бокал.

   «Кто это придумал, что Кипр – рай на земле? – думал Беримор. – Очевидно, те, кто мечтает о нем, не имея шансов увидеть!»

   Сбывшаяся мечта явилась Беримору дохлой синей птицей – как замороженный цыпленок второй категории: хваленое море было взбаламученным, узкая полоска пляжа – каменистой, пальмовый ствол предательски торчал из глубоко закопанной в гальку кадки, а водку в бокале бармен бессовестно разбавил. Беримор уже немного скучал по провинциальному Екатеринодару, по собственному дому, по салату «Морская болезнь» и даже по Васе Бурундуку – такому простому, незатейливому, душевному. При этом он со всей отчетливостью понимал, что после того, как сегодня утром Серж улетел через Париж в Штаты со смутным наказом, «если что», передать дискету «кому надо», дорога домой ему, Беримору, закрыта.

   Он машинально отхлебнул из бокала, едва заметно поморщился и с неудовольствием оглянулся на близкий отель: бармену за такую смесь руки бы оторвать!

   На террасе между яркими полосатыми шезлонгами появились трое – группа привлекла внимание Беримора. Невысокую крепкую блондинку он уже знал – Оля, студентка из России, в отеле – менеджер по увеселениям или что-то в этом роде. Девушка что-то говорила, рядом с ней, внимательно слушая, стояли два мужика – тоже, несомненно, русские. Всем своим помятым совковым видом мужики навевали сладостные воспоминания о полузабытых за давностью лет вдумчивых посиделках с картишками или домино где-то в гараже, под боком не «бээмвухи», а какого-нибудь «Москвича-412». Беримор сглотнул, почувствовав во рту вкус мятого соленого огурца, и растроганно улыбнулся незнакомцам. Блондинка Оля помахала ему рукой.

   Улыбку мужики оценили правильно: оставили девушку и зашагали к Беримору.

   – Здорово, земляки! – простецки сказал соскучившийся Беримор, отставляя изящный стеклянный бокал.

   Не ответив, мужики стремительно надвинулись, и первый из них до боли родным, таким русским движением пьяного грузчика сгреб Беримора за воротник.

   – Колись, сволочь! Куда дискету девал? – рявкнул первый земляк.

   – Бамбарбия кергуду! – зачем-то добавил второй.

   Разнежившийся под солнышком, уверовавший в свою безнаказанность, Беримор не был готов к тому, что его потребуют к ответу, а потому и не думал запираться. Несчастный Серж был продан с потрохами. С точки зрения Беримора – ничтожная цена за его собственное спокойствие, безопасность и благополучие. Зато пугающая парочка, получив нужную информацию, исчезла так же быстро, как и появилась, заодно излечив его от ностальгии: на родину ему больше совсем не хотелось! Даже водка вызывала аллергию!

   Официант принес ему из бара буржуйский напиток – мартини с маринованной луковкой, и, полулежа в шезлонге, вспотевший от переживаний Беримор выпил за благополучное завершение опасной игры и за начало новой жизни.

   Стуча зубами о край бокала, он подвел итог: в далекой России его никто не ждал, хилым провинциальным бизнесом можно было пожертвовать, а особняк, дачу, машину и домашний хлам продать через посредника, не покидая теплого острова. В швейцарском банке у Беримора был счет, не бешеные деньги, конечно, откуда, но сумма вполне приличная, позволяющая осесть на постоянное жительство где-нибудь в Германии, в симпатичном маленьком городке. Или лучше во Франции, на Лазурном Берегу, скромно и со вкусом?

   – Я подумаю об этом завтра, – уже улыбаясь, процитировал начитанный Беримор.

   Увы, завтрашнего дня у него не было – это поняла бы любая малограмотная гадалка, едва посмотрев на куцую линию жизни на ладони, согревающей бокал.

   Мурлыча что-то бравурное, он отсалютовал бокалом своей судьбе, сделал большой глоток, и маленькая маринованная луковка застряла у него в горле и уже через несколько весьма мучительных для Беримора минут поставила жирную точку в той части нашей истории, которая была связана с Сергеем Петровичем Никоновым. Трагическая случайность, огорчившая только администрацию отеля – и то лишь с наступлением вечера, когда бренное тело безвременно усопшего обнаружил служитель, собиравший шезлонги.

   В накопителе аэропорта Ларнаки было шумно и многолюдно. Иностранцы проходили досмотр быстро, без задержек, россиян почему-то сначала сбивали в кучу и долго мариновали, выясняя все возможные обстоятельства. Туристы принимали задержку как должное, никто не возмущался, не рвался за турникет. Наше трио – я, Ирка и Женя– совсем другое дело: мы спешили!

   Поскольку Ирка и средних размеров носорог обладают примерно одинаковой пробивной силой, сквозь толпу прибывших перед нами французских туристов подруга пролетела, оставив за собой широкий коридор.

   – Пардон, мадам… Пардон, месье… – бормотали мы с Женей, топоча вслед за ней.

   Тормозить у заградительных сооружений с турникетом и сидящим за конторкой человеком в униформе нам надобности не было – это удел «руссо туристо». У нас была камера, был микрофон, были цветные беджи с печатями и волшебное слово «промоушен» вместо пропуска. Разумеется, паспорта у нас тоже были – а как же! Этого было достаточно для пребывания в аэропорту Ларнаки. Но мы не собирались оставаться в аэропорту.

   – Пошли, – сурово скомандовала Ирка-Наполеон, устремляясь в глубь здания аэровокзала.

   – Куда?

   – Обойдем отели. Будем спрашивать. Искать.

   Я остановилась.

   – Ты представляешь, сколько на Кипре отелей, пансионатов, вилл? В Ларнаке, в Лимассоле, где-то еще?

   – Все равно. Должны же они где-то поселиться.

   Она была права: на Кипре невозможно отдыхать «дикарем». Российские туристы прилетают, либо заранее забронировав себе места в отелях через турагентства, либо решают вопрос расселения прямо в аэропорту, еще до прохода через контроль. Иначе подозрительные киприоты, оберегающие свой рынок труда от вторжения извне, их просто не пропустят!

   – Ира, ты гений! – Я остановилась, круто повернулась. – Женя, расчехляй камеру, снимай аэропорт, людей, прилавки – все, что разрешат. Ирка, за мной!

   Мы знали, когда и каким рейсом Монтик с неким господином Никоновым прибыли на Кипр. Путевок у них не было. Значит, мы сможем узнать, где они остановились, если такого рода информация архивируется и если усатый дядя в окошке с соответствующей надписью пожелает нам помочь.

   – Хелло. – Я улыбнулась упомянутому дяде обворожительно, а Ирка – грозно.

   Насколько смогла, я сформулировала интересующий нас вопрос, вырвала из Иркиной руки пугающее фото перебинтованного Монтика с апельсинами и протянула его усатому дяде. Снимок он не принял, ничего не ответил, смотрел вопросительно.

   – Слушай, что ему еще сказать? – зашептала я. – Что Монтик беглый псих?

   – Бестолочь. – Ирка грубо отпихнула меня от окошка. Снимок снова перекочевал к ней. Настойчиво демонстрируя его служащему, она сказала с жутким акцентом – Хазбенд! [3 – Муж! (искаж. англ.)]

   – Смотрю, ты начала учить английский с главного, – одобрила я и подхватила тему, развивая ее на ходу и потому путаясь в грамматике – Хе хазбенд. Хи из ран… виз хиз френд. [4 – Он с другом (искаж. англ.).] Бойфренд!

   – Блю, [5 – «Голубым» (искаж. англ.).] – с чувством добавила внимательно прислушивающаяся Ирка.

   Усач неожиданно оживился.

   – Бле, сук, мат! – понимающе кивая, заговорил он.

   – Ира, он думает, ты ругаешься, – зашептала я.

   – Конечно, ругаюсь, как не ругаться, если мой муж сбежал с «голубым» дружком! – Ирка вошла в образ.

   Усач перевел взгляд с меня на Ирку, с Ирки на фотографию. Я отметила, что на Монтика он явно засмотрелся. Надеюсь, сам-то он нормальной ориентации, а то в этих широтах легко промахнуться. А может, просто пытается определить, какого сорта апельсины? Кажется, здесь это вполне традиционная сельскохозяйственная культура. Или я что-то путаю?

   – Кто блю, кто нет – неважно, наплюем на колористику. Давай грины! – отодвинув в сторону несвоевременные мысли об апельсиноводстве, шепнула я Ирке. – За сотню баксов он все Средиземноморье для нас прочешет!

   Ирка, когда хочет, бывает и сообразительной, и проворной, деньги возникли ниоткуда и ушли в никуда: усач мгновенно спрятал кредитку.

   – «Палм-Бич».

   Меня качнуло: Ирка стартовала, даже не сказав «спасибо».

   – Сенк ю! – крикнула я, устремляясь в погоню.

   – Ты куда? – удивился Женя.

   – За хот-догами! – навскидку выстрелила я. – Тебе без горчицы, я помню. Работай, я скоро!

   Женя удовлетворенно кивнул и вновь водрузил на плечо видеокамеру. Стало быть, что-что, а свои обязательства перед турбюро мы выполним!

   Я пролетела через раздвижные стеклянные двери, увидела погружающуюся в такси Ирку и заорала:

   – Такси, такси!

   Под открытым небом глаза слепли от солнца, совсем не осеннего. Жарко-то как, тихо, сонно! Едва успела я так подумать – у моих ног резко затормозило что-то красивое, серебристо-синее. Где-то я такое уже видела? Господи, джип! В памяти возникло видение: солнечный день, серебристо-синяя дверца мягко открывается, из нее в городскую пыль опускается толстая волосатая нога в шлепанце и штанине до колена – это отечественный бизнесмен прибыл с деловым визитом на телестудию… Ах, Родина!

   Перегнувшись через пассажирское сиденье, ко мне склонил розовое «новорусское» лицо хорошо откормленный малый.

   – Ты че орешь, сестренка? – дружелюбно спросил мордастик. – Подвезти, что ли? Тебе куда, блин?

   – Туда, блин, – ляпнула я, забираясь на сиденье. – Отель «Палм-Бич». Подбросишь?

   – Легко, – ответил братишка, прижимая обутой в шлепанец ногой педаль газа.

   Зазевавшаяся старушка иностранной наружности едва успела выпорхнуть из-под колеса.

   – А прикольно тут у них, – радостно проговорил мой водитель, стремительно разгоняясь по правой полосе. Я не сразу поняла, что мы летим навстречу движению. – Ездят, как обкуренные! Во, гляди, прямо в лоб прут! Права, наверное, у всех купленные! А гаишников не видно! И пешеход непуганый!

   – И многих задавил? – поинтересовалась я.

   – Не-а, не успел еще, – хохотнул братишка. – Я только вчера прилетел, сегодня вот тачку взял. А подруги у меня нет, ты че вечером делать будешь?

   – Тюльку низать, – буркнула я.

   – Круто.

   Я отвернулась к окну, с интересом разглядывая заграницу: справа – синее море, слева – желтая пустошь, поодаль от дороги тянется ряд одинаковых коттеджей, на крыше каждого – большой бак для воды. Экономные, буржуи… Ха, кто-то рядом с баком присобачил игрушку-вертушку, эстет!

   Дорога, обсаженная длинношеими пальмами, как у нас в Екатеринодаре тополями, влилась в город. Коттеджи сменились магазинчиками, кафе, красивыми зданиями. Все без исключения окна сияли, как зеркала! Кто их, интересно, моет? Кто стрижет газоны и ухаживает за цветами? Ни одного трудового человека не видать, кругом одни загорелые лодыри!

   – Вон твой «Палм-Бич», – чуть обиженно сказал мой водитель. – Так себе хаза, между прочим. У меня круче…

   – Останови!

   Я выронилась из джипа. Пытаясь сдерживать шаг, заторопилась к большому красивому отелю.

   Прямой путь преграждала клумба, обширная, как футбольное поле. Интересно, можно ли здесь ходить по траве? Ни малейшего намека на тропинку на ухоженном газоне не было, поэтому из опасения показаться некультурной я обошла просторное пастбище стороной. Это меня несколько задержало. На ближних подступах к отелю поперек моего пути неторопливо двигался автомобиль, я остановилась, он тоже. Некоторое время мы с водителем принужденно улыбались, жестами уступая один другому дорогу и не трогаясь с места. Очень мне хотелось внести свою лепту в повышение национального престижа и выиграть это соревнование в вежливости, но приходилось спешить. Отвесив водителю традиционный русский земной поклон, я стремительно двинулась вперед, с разбегу прошила холл отеля насквозь и оказалась как раз там, где нужно, – на заднем дворе. Или как тут у них называется эта площадка с тыльной стороны здания?

   У бассейна с неестественно голубой водой Ирки не было, в самом бассейне тоже, матерчатые шезлонги я даже не осматривала – ни один ее не выдержал бы. Впереди расстилалось море. Не утопилась, надеюсь? На узкой полоске пляжа несколько мелких пальм, группа декоративных камней…

   Один из валунов тяжело шевельнулся и шумно вздохнул, спугнув чайку.

   – Ирка! Не прикидывайся колодой, я тебя узнала! – крикнула я, спускаясь с мраморных ступенек на гальку.

   – Я тоже узнала… – тоскливо сказала она, шмыгнув носом.

   Я сняла туфли, подошла к ней поближе.

   – Ну?

   – В Америке Монтик, – сказала она. – Утром улетел. Соколик мой…

   – Не своим же ходом улетел твой соколик, надеюсь? Название и номер рейса знаешь?

   – Ага. Там, в отеле, за конторкой, такая милая барышня сидит, я ей фото Монтиково показала, а она мне русским языком говорит: улетел этот человек в Америку, рейс такой-то авиакомпании сякой-то… Так что все я знаю. А сделать ничего не могу…

   – Можешь, – возразила я. Мне бы промолчать, но я не выношу вселенской тоски. – Можешь найти телефон и жетоны, или что тут у них в таксофон запихивают. Будем звонить в Америку. Стоп, он в какую Америку улетел – в Северную или Южную?

   – В ту, где Нью-Йорк.

   – Годится. Будем звонить.

   – Кому? – удивилась Ирка.

   – Моей кузине Зине.

   – Ну ладно, ты не нервничай так. – Подумав, что я волнуюсь, Ирка начала успокаиваться. – Ты нервничаешь и заикаться начинаешь.

   – Я не заикаюсь. Это мою кузину так зовут: Зина. Смешно, конечно, звучит. Потому-то я и называю ее кузиной, а не двоюродной сестрой. Ей это, кстати, никогда не нравилось.

   – А что ей нравилось? – Ирка отследила, как я подбираю камешек, и тоже взяла голыш.

   Я покрутила гальку в пальцах, прицелилась и запустила блюдцем по воде. Раз, два, три прыжка. Неплохо…

   – А нравились ей мужики. Желательно богатые, необязательно красивые… Долго перебирала, потом, огорошив родных, вышла замуж за разведенного еврея с двумя детьми, родила ему третьего и укатила с семейством в Америку. Сначала жила в какой-то еврейской общине, потом освоилась, выучила язык, работу себе нашла, с мужем рассталась, живет одна, растит малыша, еврейский супруг помогает деньгами… Вроде вполне довольна жизнью. – Я подхватила и бросила в воду следующий камень.

   – И зачем она нам? – спросила Ирка, тоже размахиваясь. Голыш утонул с сочным чавкающим звуком. Мы переглянулись, довольные.

   – Твои камни справа, мои слева, – распределила я, загребая гальку горстью. Ирка погрузила руку в грунт, как бульдозер ковш. – Не соображаешь? Мы ей позвоним, объясним ситуацию, попросим найти твоего Монтика. По-моему, это вполне реально – не сумеет сама, наймет частного детектива. Не такая уж она большая, эта Америка. Расходы, разумеется, за твой счет – сама понимаешь, еврейская община… Еще бы Монтикову фотографию в Штаты переправить… Да у них же тут наверняка есть Интернет!

   Камни дождем летели в воду. Глядишь, увеличим количество средиземноморских островов…

   – Я твоей Зине даже премию выдам, если она мне Монтика вернет, – согласилась Ирка, на удивление легко поднимаясь на ноги. – Ну, чего расселась? Надо же, полпляжа перелопатили! Идем отсюда, пока нам не влепили какой-нибудь штраф!

   Я с удивлением оглядела дело рук наших – у Ирки почти окоп получился! – и опасливо произнесла, поворачиваясь к Средиземному морю спиной:

   – Надеюсь, аквалангистов в воде не было!

   Шумно втягивая соленый морской воздух сквозь два комплекта зубов – своих собственных и накладных собачьих, – Дон Салливан стоял на верхней палубе пассажирского катера «Лазурный». «Морской трамвай», как называют такие прогулочные суденышки местные жители, пересекал Цемесскую бухту. С борта судна открывался впечатляющий вид на белый город Новороссийск, вытянувшийся вдоль моря в полукольце гор. Синие вершины были подернуты серым туманом. Зеленые морские волны, напоминающие глыбы жидкого бутылочного стекла, курчавились жемчужной пеной. Над тяжело ворочающейся водой с пронзительными криками летали чайки. Курортники – на жаргоне местных жителей «матрасники» – на нижней палубе ахали от восторга и непрестанно щелкали фотоаппаратами. Однако Дону в этот момент чувство прекрасного было чуждо: его передние лапы лежали на скользком мокром поручне, ушастая голова свешивалась вниз. Дона мутило.

   Минуту назад он избежал совершенно непредвиденной опасности. Девица, которой разудалые и не вполне трезвые парни из команды позволили «порулить» катером, своими неумелыми действиями едва не отправила всех на дно, когда рядом с судном показались дельфины. Занятый своими мыслями, Дон сначала не понял, что это за большие черные колеса крутятся в воде, блестя, как новые резиновые калоши, но рядом нашлись граждане посообразительнее: детище Ильичевского судоремонтного завода в полном соответствии с техническими характеристиками приняло на борт две сотни пассажиров, и при виде афалин все двести с радостными криками дружно ринулись на правый борт. Хорошо, что капитан оказался поблизости: пока горе-кавалеры беспомощно дрыгали ногами в низких креслах с прекрасным видом на девицыны голые коленки, он ворвался в рубку, матерясь, смахнул мамзель с высокого табурета и исправил крен. Дон сомневался в том, что сумел бы вынырнуть из пучины морской и добраться до берега в тяжелой бирсдожьей шкуре!

   На борт «Лазурного» он запрыгнул в последний момент, предварительно тяжелым галопом промчавшись по причалу прочь от пришвартовавшейся «Веры».

   – Что это за псарня? – увидев Дона, сурово вопросил капитан. Он нахмурился и перебросил сигарету из одного угла рта в другой. – Я спрашиваю, какой кретин взял на борт кобеля?

   – Уважаемые пассажиры! Капитан убедительно просит подняться на служебную палубу хозяина большого черного пса в кожаном ошейнике, – в облагороженной форме озвучила эту мысль по корабельному радио дама-экскурсовод.

   Капитан в это время убедительно крыл матом «всяких там животноводов, думающих, что они купили билет на плавучую собачью площадку», и сулил бесхозному псу участь небезызвестной Муму. Но Дон вел себя чинно-благородно, команде не мешал, под ногами не путался, а при появлении капитана и вовсе садился и протягивал лапу, так что ему позволили остаться на служебной палубе и даже не привязали.

   Свободные от вахты парни из команды, напившись чаю с печеньем, азартно резались в карты, про Дона вскоре все забыли. Тогда он незаметно стянул с поручня на палубу чьи-то непросохшие плавки и, не зная, куда их спрятать, попросту сел на них мохнатым задом, после чего с неподдельным интересом прослушал эмоциональный рассказ экскурсовода о городе-герое Новороссийске, Цемесской бухте и вообще Черноморском побережье Екатеринодарского края.

   Между прочим, Дон узнал, что в давние времена путешествие с Кипра в Екатеринодар можно было осуществить без пересадки и смены транспортного средства с водного на сухопутное. Две с половиной тысячи лет назад греческие торговые суда из Средиземного моря прямиком шли туда, куда и нужно было сейчас Дону, к современному Екатеринодару, – через Черное море по реке, ныне известной как Кубань. Дон опоздал почти на два века: стараниями казаков, прорывших пару каналов, с 1819 года Кубань впадала не в Черное море, а в Азовское, так что из Новороссийска в Екатеринодар Дону предстояло добираться сухопутным транспортом. Он мысленно посетовал на несвоевременную инициативу казаков.

   – Уважаемые пассажиры, наша экскурсия подходит к концу. Через несколько минут вы ступите на легендарную Малую землю, – торжественно возвестила дама-экскурсовод.

   Дона размер земли не интересовал, ему просто не терпелось ступить на сушу.

   Теплоход уже подходил к берегу – благо глубина позволяла, на носу матросы готовились опускать трап. Вокруг судна сновали аквабайки, маленькие катера с привязанными к ним резиновыми «бананами» и водные велосипеды, в зеленоватой воде у берега барахтались купальщики, пляж был густо усеян пестрыми зонтами, лежаками, шезлонгами, надувными матрасами и телами разной степени поджаренности.

   На верхней палубе не осталось никого, кроме Дона. Он покосился в сторону рубки – девицу с позором изгнали, в открытую дверь была видна явно мужская напряженная спина в борцовской майке.

   Дон дернул ошейник. Магнитная застежка отошла. Острым краем металлической пряжки он сделал отслужившему свое бирсдогу харакири, конспиративно распластал сброшенную шкуру на манер ковра, надел краденые плавки, туго намотал на руку ремень ошейника и прыгнул в воду. В общей суете этого никто не заметил.

   «Лазурный» благополучно причалил, по носовому трапу на берег повалили пассажиры. Дон немного поплавал, наслаждаясь вновь обретенной свободой движений, не стесненных собачьим камуфляжем, потом вышел из воды и посидел на камнях, обсыхая и присматриваясь. Шорты, майку, легкие сандалии и солнечные очки он походя прихватил в разных местах, пересекая пляж.

   Неотличимый от множества других гостей причерноморского города-героя Новороссийска, Дон на ближайшей улице взмахом руки остановил таксующего частника, и водитель красной «семерки» согласился отвезти его в Екатеринодар за тысячу рублей. Услышав непомерную цену, Дон кивнул и сел в машину.

   – Вай, дарагой! Дашь тыщу двести – за палтара часа дамчу! – с роскошным кавказским акцентом сказал водитель.

   Правильным ответом было бы идиоматическое: «А морда у тебя не треснет?», но Дон не настолько хорошо знал русский.

   – Согласен, – без всякого акцента ответил он, и красная «семерка» рванула с места, как гоночный болид.

   Правильно говорят: доверяй, но проверяй! Иркину русскоязычную барышню из отеля я допросила лично и выяснила не только номер рейса, которым улетел Монтик, но и еще одну весьма интересную вещь: авиабилет до Нью-Йорка был приобретен вовсе не на имя Монте Уокера! У Иркиного возлюбленного был, оказывается, российский паспорт на вполне российское же имя!

   – Ну да, Сергей Петрович Максимов, – повторила удивившую меня информацию барышня.

   – Минутку. – Я обернулась и подозвала подругу. – Ира, парень нас надул. Он не иностранец. Соотечественника брать будешь? Максимова Сергея Петровича?

   – Сержик, – укладываясь на барьер монументальной грудью, мечтательно проговорила Ирка.

   – Понятно. – Я поблагодарила служащую и порысила к телефону.

   Прямо из отеля мы позвонили в Штаты Зинке и обо всем с ней договорились. Мой звонок кузину обрадовал, потому что по родным в России она изрядно соскучилась: мы, к примеру, не виделись уже несколько лет.

   Мое предложение отыскать иголку в стогу сена Зину не удивило: мы обе знали, что у нее шансов больше, чем у кого-либо другого.

   Количество находок и совпадений, случающихся в жизни каждого человека, в Зинкиной жизни было непомерно большим. Она постоянно находила чьи-то документы, кошельки и сумки, а потерявшиеся домашние животные встречались на ее пути столь часто, что это наводило на мысль о сезонных миграциях. Экзотические попугаи залетали в Зинкину форточку постоянно, и мой двоюродный, а ее родной брат Антоша все школьные годы извлекал из этого обстоятельства стабильный доход. Мне лично то и дело перепадали книги, которые кузина подбирала на садовых скамейках и трамвайных сиденьях. Кроме того, Зина владела великолепной коллекцией часов и зонтиков, которыми щедро снабжала окружающих, а уж мелочь на карманные расходы она и вовсе собирала походя, как грибы после дождя. Найденные документы кузина обычно относила в бюро находок оптом, примерно раз в месяц, там даже знали ее телефон и нередко отправляли к ней особо озабоченных поисками утерянного добра. А однажды она без всякой помощи ГИБДД нашла угнанную машину своего собственного папы! Чудесная была история: угонщик врезался в дерево, и оно упало на трамвай, в котором ехала Зинка!

   Объяснить странное везение двоюродной сестры я не пыталась, но использовать его умела еще в детстве, когда мы летом гостили у бабушки и у нас был общий с кузиной платяной шкаф: если я в поисках нужной вещи выбрасывала на пол все содержимое полок, то Зинке достаточно было вслепую запустить руку в гущу тряпок! Сдается мне, если бы она попробовала себя в спортивном ориентировании, она стала бы чемпионкой мира, а уж заняться частным сыском ей, как говорится, сам бог велел.

   Впрочем, излишне обнадеживать Ирку я не стала – на то не было ни желания, ни времени. В аэропорту нас уже обыскались. Едва мы ступили под своды аэровокзала, взволнованные черноусые дядьки с беджами сгребли нас в охапку и потащили к самолету. Нервничающий Женя шагал рядом, не переставая стыдить меня за нарушение инструкций. Я не расскаивалась, потому что уловила отголосок какого-то другого скандала с участием «руссо туристо».

   – Это я-то дебил? Ты сам дебил! – доносилось из ресторана.

   Вот, не одни мы такие нарушители спокойствия!

   Ирка, вся в мыслях о Монтике, не реагировала на внешние раздражители.

   Поздним вечером мы вернулись в Екатеринодар. В моем загранпаспорте появились два красных штампика с одной датой: о вылете из России и о прибытии в нее же. Где я была в промежутке – не поймешь!

   – Где ты была, где я была – какая разница! – тоскливо заметила Ирка. – Где Монтик?!

   Монте Уокер летел над Атлантикой, мысленно собирая головоломку. Он начал складываеть ее, едва отключился свет на табличках «Пристегните ремни», и задолго до посадки все стало на свои места, хотя, не будь у него в руках красной книжицы российского загранпаспорта с его собственной фотографией, Монте решил бы, что он спятил. Вот и в психушке сидел – не зря!

   Если верить паспорту, его звали Сергей Петрович Максимов. Он сумел это прочесть – спасибо, русскую запись в документе дублировала английская. Гражданство – российское, пол – мужской, год рождения – 1969-й. Вот это объяснить было трудно.

   Может, он проспал тридцать с хвостиком лет а-ля Рип Ван Винкль? В таком случае ему сейчас под семьдесят.

   Монте прислушался к своим ощущениям: где ревматизм, артрит, подагра? Ничего не болело. Он вытянул руки, внимательно рассмотрел пальцы, ногти, ладони – ни морщин, ни пигментных пятен. Маникюра, впрочем, тоже нет.

   А лицо? Он ощупал его – и не нашел мешков под глазами. Выдернул волосок с темени, негромко выругался от боли, и рыжеволосая дамочка в соседнем кресле обернулась, вопросительно приподняв бровь. Волос седым не был.