Текст книги "Принц в неглиже"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

   – Слушай меня внимательно, Вася, – сказал он Бурундуку, тщательно подбирая слова. – Сейчас мы разделимся. Я останусь стоять здесь, на входе, он же выход. Ты пойдешь по кабинетам, будешь заглядывать в каждый, ни одного не пропуская. Ищи Сержа. Найдешь – запомни кабинет и позови меня. Не найдешь – возвращайся. Кабинетов в этом коридоре всего десять, из них один сортир. Там тоже посмотришь. Понял?

   – Понял, – кивнул Бурундук. – Чего не понять? Девять кабинетов и один сортир. Надо найти, где засел Серж, гад такой. А бить его не надо? Хоть немножко?

   – Пока нет. Иди.

   Первый из кабинетов был закрыт. На двери косо висела бумажка с надписью: «Прием в каб. № 9». Бурундук не поленился сразу сходить в девятый кабинет, но там шел не прием, а ремонт. Две хорошенькие девушки – одна черненькая, другая рыженькая – белили потолок.

   – Эй, братишка, перенеси стремянку! – смеясь, попросила Васю рыженькая.

   Бурундук расцвел неполнозубой улыбкой, поиграл мускулами, легко переставил лесенку на указанное место, угостил девушек сигаретами и неохотно вернулся в коридор. С этим чертовым Сержем никакой личной жизни…

   В кабинет с табличкой «Электролиз» Бурундук вошел опасливо, не прикасаясь к латунной дверной ручке во избежание предполагаемого удара током. Просто нажал плечом, тихо, так, что не проснулись ни две укрытые простынками дамочки на кушетках, ни бабка в белом халате, дремлющая на стуле за столом над амбарной книгой с записями. Не дыша, Вася заглянул в лица всем трем спящим красавицам, Сержа ни в одной не опознал и удалился.

   В третьем кабинете его ждал сюрприз: там тесно общались парень в докторской шапочке и девица в тапочках. Из одежды на ней был только стетоскоп и вышеупомянутые тапки. Вася сконфуженно извинился, но его извинений, как и его вторжения, никто не заметил. Извиняться пришлось еще несколько раз, в различных кабинетах и перед разными людьми, среди которых Сержа не было.

   Не было его и в туалете. Еще там отсутствовал свет, поэтому воспользоваться местом общего пользования по прямому назначению было трудно. Закрыв за собой дверь, Вася оказался в полной темноте, осваиваясь, чиркнул спичкой и увидел над унитазом красиво выполненную надпись: «Меткость – залог чистоты».

   О чистоте пришлось вспомнить и в последнем, десятом кабинете, где пациенты принимали грязевые ванны. Трое перепачканных, как трубочисты, мужиков отчаянно сопротивлялись желанию Васи рассмотреть их поближе и повернее, для чего Бурундук поочередно тянул обозреваемых под душ. В результате мужики отчасти отмылись, а Вася приблизительно в той же мере испачкался.

   На тщательный осмотр всех помещений у него ушел примерно час.

   Увидев наконец пятнистого, как конь в яблоках, Бурундука, Беримор коротко спросил:

   – Где он?

   – Искал. Не нашел. Нету! – лаконично отрапортовал Вася, пятнающий больничный линолеум грязными разводами.

   Казалось, что в отличие от Бурундука Серж следов не оставил, но Беримор сдаваться не собирался.

   Он круто повернулся, вновь поднялся в травматологию, постоял, осматриваясь, и нашел подходящего человека. Хорошенькая барышня-медсестричка благосклонно приняла хрустящую купюру и рассказала Беримору, где он может найти Сержа.

   – Я всегда знал, что он шизик! – сказал Вася. – А че? Самое место ему в дурдоме!

   «Шизик» Монте Уокер вышел в унылый садик, сел на свободную скамейку и погрузился в размышления. Думал он, разумеется, о побеге, причем мыслил конкретно и логично, что, впрочем, только подтверждало распространенное мнение о невероятной хитрости и изобретательности сумасшедших.

   Что нужно для успешного побега? Конечно, дерзость и удача, но главное – это тщательная подготовка. Во-первых, нормальная одежда и деньги. Их можно раздобыть, потому что где-то в здании есть комнаты персонала, личные вещи медиков, их сумки и кошельки. Во-вторых, нужно найти сам способ покинуть богоугодное заведение, желательно без особого шума. Ну-ка, какая тут охрана?

   Монте медленно озирался по сторонам, запоминая расположение объектов.

   – Присматривай за ним, – кивнув в сторону выходящего в сквер окна, велел капитан Сидоров лейтенанту Филимонову. – Я смотаюсь на обед и обратно.

   Капитан страдал какой-то загадочной желудочной болезнью: от сухомятки у него так громко урчало в животе, что ревностный Филимонов порой переспрашивал: «Виноват, не понял. Что вы сказали?» Поэтому Сидоров при каждой возможности обедал дома, и вкусная стряпня жены сказывалась на его здоровье благотворно.

   Проводив завистливым взглядом капитана, лейтенант принюхался – из больничной столовой тянуло скучным запахом тушеной капусты – и одернул синий халат с отштампованной слева на груди надписью чернилами: «Городская образцово-показательная психиатрическая больница». Из кармана халата торчала заранее припасенная лейтенантом помятая алюминиевая ложка: в образцово-показательном заведении наблюдался некоторый дефицит столовых приборов.

   Ожидая обеда, Филимонов немного поскучал, то и дело поглядывая в окно на гуляющих пациентов. Люди в пижамах пастельных тонов бродили по дорожкам, сидели, болтая ногами, на лавочках и почти не разговаривали друг с другом. Общительный Филимонов подумал, что в этой атмосфере мог бы свихнуться от скуки. Чтобы не накаркать, он сплюнул три раза через плечо и постучал по дереву.

   Время шло, сигнала к обеду все не было, объект наблюдения спокойно сидел на скамье, поэтому лейтенант с разрешения дежурной сестры включил в холле телевизор и погрузился в просмотр увлекательного исторического фильма о борьбе американских коллег-полицейских с обнаглевшими соплеменными бандитами. Древний «Рубин» с подсевшим кинескопом показывал не бог весть как, но лейтенант прямо-таки приклеился к экрану. На взгляд Филимонова, главный мафиози, некто Ла Гадо, черноусый широкоплечий итальянец в шикарном костюме с огромными бриллиантовыми запонками, здорово смахивал на полковника Лапокосова. Лейтенант с особенным удовольствием предвкушал скорый и неминуемый конец мафиози.

   В полном молчании Беримор и Бурундук покинули больницу, сели в машину и поехали по указанному адресу: Зеленая, один.

   Исторически так сложилось, что Зеленая, главная улица Екатеринодара, начиналась с дурдома. Было ли это оплошностью градостроителей или недосмотром градоначальников, нельзя сказать в точности, но что-то символическое в казусе угадывалось.

   На подъезде к психиатричке тишину нарушил сам Беримор. Он тихо, но злобно прошипел:

   – Придурок!

   – А то! – Вася обернулся к хозяину с переднего пассажирского сиденья и убежденно кивнул.

   Беримор посмотрел на подчиненного с ненавистью: «придурок» относилось именно к нему.

   – Это он от сковородки повредился, – продолжал между тем Бурундук. – Раньше-то вроде нормальный был, а после сковородки – того. Правильно говорят: все импортное вредно для русского организма. Небось тефлон ихний для мозгов сильно отрицательный, вот Серж и свихнулся…

   – Заткнись, – велел Беримор, устало закрывая глаза и гадая, почему Серж оказался в психушке.

   – Ты его видел? – еще раз уточнил он у Васи.

   – Ну! – ответил тот. – Ясно дело, видел. Точно, он – Серж.

   – Он тебя узнал? – Беримор лихорадочно соображал.

   – Да нет же, куда ему! Говорю, форменный псих: глаза бегают, лопочет, как обезьяна! Или тефлон его поломал, или врачи мозги выпарили – одно из двух.

   – Ничего не понимаю, – пробормотал Беримор.

   Машина бесшумно въехала в переулок, из которого открывался замечательный вид на глухую стену, окружавшую психушку. У стены топталась толстая баба в красной клеенчатой куртке с леопардовым воротником. Баба устанавливала новенькую блестящую стремянку. На земле прочно стояла клетчатая сумка с толстым рулоном афиш. Пяток таких больших афиш, зазывающих горожан на третье южнороссийское байк-шоу, уже красовалось на стене.

   – А ну-ка, давай попробуем объехать это заведение со всех сторон, – сказал Беримор водителю.

   Машина тихо скользнула за угол.

   – Все, никого нет, – громко прошипела я из-за другого угла.

   – Тащи куклу, – сипло пробасила Ирка, балансируя на стремянке и одновременно стягивая с себя жуткое красное одеяние.

   – Смотри не грохнись, – пробормотала я, приближаясь.

   Под просторным плащом у меня на животе топорщилась сложной формы выпуклость. Резиновые куклы из секс-шопа, как выяснилось, норовят выскользнуть из рук – может, это и эротично, но крайне неудобно при транспортировке.

   Ирка уже топталась на земле.

   – Давай-давай. – Она нетерпеливо вырвала у меня сексапильную голышку и проворно обрядила ее в свою красную куртень. – Во, белокурая бестия!

   – Где вы, извращенцы? – криво ухмыльнулась я.

   – Ладно, сойдет, – придирчиво оглядев резиновое чучело, постановила Ирка. – С полчаса продержится.

   Мы усадили гуттаперчевую девочку на нижнюю ступеньку стремянки, закрепили скотчем. Наверное, издали она и впрямь смахивала на даму, изумленную жизнью (отсюда – широко открытый рот) и, безусловно, сумасшедшую. Красотка удивительно хорошо гармонировала со свеженаклеенным плакатом байк-шоу: казалось, она только что крайне неудачно упала с изображенного на нем звероподобного мотоцикла.

   – Ее по ту сторону стены сажать надо, – сказала я, содрогнувшись. – Впрочем, тебя тоже.

   – Хватит болтать! – рявкнула Ирка. – Где пес?

   Том ожидал своего часа за углом, коротая время за предоставленным Иркой легким обедом: берцовая кость не то слона, не то бегемота. Не без труда оторвав Томку от трапезы, я приволокла его к Ирке, потыкала псу в морду пустым мешком из-под Монтика и толкнула животное вверх по стремянке. Том на удивление легко сиганул на стену и бесшумно канул вниз по другую ее сторону.

   – Теперь ты, – сказала Ирка.

   – Ненормальная, – в сердцах выругалась я. – Рыцарша стукнутая. Других мужиков на свете нет, кроме твоего психованного нудиста!

   – Пошла! – Ирка, как гирю, выжала меня вверх одной правой.

   Я перелетела через стену, едва коснувшись ее, и приземлилась аккурат на Томку. Он оказался достаточно мягок и упруг. Я быстренько отбежала на пару шагов, ожидая Иркиного приземления, – не хотелось попасть под нее. Она спрыгнула со стены – земля дрогнула.

   – Ну, чего встали? Ищите Монтю. У нас полчаса максимум. Потом к этой дуре кто-нибудь начнет клеиться – вот будет облом!

   – Том! Ищи! – скомандовала я.

   Полной уверенности в том, что своенравная собака пойдет по следу, даже если возьмет его, у меня не было, но получилось! Пес рванул с места в галоп, дернув поводок, на другом конце которого болталась я.

   Первую пару метров я проехала, как на водных лыжах, потом мои руки оказались вытянутыми далеко вперед, а ноги – далеко назад, и я покатила по сырой траве, как сани-волокуши. Следить за маршрутом я уже не могла: Томка стремительно лавировал между деревьями, а меня заносило, как второй прицепной вагон трамвая, в результате чего наше продвижение вперед – на мой взгляд, слишком быстрое – сопровождалось однообразным и болезненным звуком «бум!». Позади владимирским тяжеловозом топала Ирка, наступая мне на пятки в буквальном смысле. Потом скользкая трава сменилась крайне неуютным гравием, пару раз меня стукнуло о лавочки, Томка рыкнул и прянул вверх, меня подбросило в воздух и тут же прижало к земле неимоверной тяжестью.

   – Перегрузки, – пробормотала я, видя перед носом приплясывающие задние лапы овчарки.

   Ирка, упавшая на мою спину, проползла по мне на полметра вперед, перехватила поводок выше моих сведенных судорогой рук и скатилась вбок. Одновременно, как в синхронном плавании, мы с ней встали на четвереньки и огляделись.

   Посмотреть было на что. На расставленных по кругу парковых скамейках, поштучно и группами, сидели тихие люди с округленными глазами.

   – Чего они вытаращились, как ненормальные? – не поворачивая головы, шепотом спросила Ирка.

   – Ненормальные и есть, – так же шепотом ответила я. – Это же психи, идиотка!

   – На себя посмотри! – огрызнулась Ирка.

   Мысленно я представила нас со стороны – две дамы и собака, все на четвереньках – и мгновенно нашла нужную тактику.

   – Гав! – вызывающе сказала я ближайшему психу.

   Ирка изумленно поперхнулась. Томка плюхнулся на задницу, с интересом повернул ко мне голову и пошевелил ушами.

   – Гав-гав! – с нажимом повторила я, приглашающе лягнув Ирку задней ногой.

   Слава богу, дошло: она энергично кивнула и затявкала – тонко и пронзительно, как карликовый пинчер. Интерес, отчетливо обозначившийся было в глазах окружающих нас психов, потух.

   – Дальше-то что? – прошептала Ирка в паузу между тявканьем.

   Я гордо, как призер собачьей выставки, прошествовала к ближайшей скамейке. Сидящий на ней одинокий Монте поспешно поджал ноги.

   – Гав! – громко сказала я, по всем правилам собачьего этикета протягивая ему лапу. И тихо добавила: – Ю ар дог, андестенд? [1 – Ты собака, понятно? (англ.)] Дог!

   – Ват? – спросил он.

   – Киловатт! – шепотом рявкнула я. – Ай вонт ту сейв ю, [2 – Я хочу тебя спасти (англ.).] андестенд? Ю ар дог, крейзи, квикли! Дог!

   На физиономии Монте отразилось понимание. Андестенд ведь, понимает, когда хочет, гад! В смысле, гав…

   – Гау? – с отчетливым англо-американским прононсом негромко взлаял он.

   – Гав, – поправила я: сказались пять лет педагогического стажа.

   – Гау!

   – Гау ду ю ду, – пробормотала я в сторону, как ругательство. – Давай же, пошел, комон! Пока не пришел ОМОН…

   Умница Монтик медленно и неуверенно сполз с лавочки и встал на четвереньки. Томка забил хвостом, поднялся на ноги и лизнул нового собрата в ухо.

   – Тяв-тяв! – невыразимо игриво вымолвила Ирка, поворачиваясь к Монте полубоком.

   – Фу, Ирка, это пошло! – прошептала я.

   – Заткнись, – сказала Ирка. – Значит, так, кобели и… гм… дамы! Слушай мою команду: сначала бегом, потом барьер, потом снова бегом, а там разберемся!

   И мы всей стаей ринулись в обратном направлении. Том стену перемахнул, Монтик перебрался, ловко подтянувшись, меня снова подбросила Ирка. Чтобы вытащить ее саму, я, не слезая с гребня, опустила за стену стремянку, которую затем пришлось вытягивать. Возня с лестницей поглотила все мое внимание, и от общей суеты остались фрагментарные воспоминания: как Ирка скручивала в тугой комок резиновую бабу, заталкивая ее в сумку с неиспользованными афишами; как я волокла за угол к машине все ту же растопыривающуюся на ходу стремянку, между створками которой все время вклинивался Томка; как Ирка на пути к автомобилю с сумарем в руках пару раз немотивированно шлепалась на четвереньки – видно, успела привыкнуть.

   Монте в этой кутерьме мы выпустили из виду – на три-четыре минуты, не больше, но этого оказалось достаточно. Когда, ревя мотором, наш четырехколесный друг вырвался из-за угла на оперативный простор, Монтика, оставленного под стеной, на месте не было.

   – Сперли мужика, – со злостью проговорила Ирка. – Вот блин! Так я и знала!

   – Может, сам ушел?

   – От меня еще никто не уходил! – зловеще сказала Ирка.

   – Тогда будем искать, – примирительно заметила я.

   Затолкав собаку на заднее сиденье и привычно прикрутив поводок к раме переднего кресла, я выпрямилась, оглядела окрестности и решила:

   – Я направо, ты налево. Посмотрим в переулках, думаю, далеко он уйти не мог. Бегом!

   На беглый осмотр местности вблизи психиатрички ушло какое-то время. Когда я вернулась к машине, Ирка уже была там. Заглядывая на заднее сиденье, она что-то бормотала. Подойдя поближе, я услышала:

   – Тю-тю-тю, хорошая собачка!

   Беседовала она не с Томкой: рядом с моим псом устроилась еще одна, совершенно незнакомая овчарка.

   – Откуда собачка? – едва отдышавшись, спросила я.

   – Из лесу, вестимо! В смысле из психушки!

   – Да ну?!

   – Ну да! Упала со стены и прямиком к нам в машину!

   Это мне не понравилось: я боялась погони.

   – Выгони ее из машины. Это наверняка служебная собака, милицейская. Что-то морда ее мне знакома, не иначе попадалась в какой-нибудь оперативной съемке.

   – Она не уходит!

   – Тогда закрой дверцу, а сама садись вперед! Быстро!

   Оскальзываясь на листве, облетевшей с кленов за стеной, мы с Иркой разбежались по разные стороны автомобиля, заняли свободные от четвероногих сиденья и поспешно покинули место своего неудавшегося преступления.

   Полковник Лапокосов смотрел на унылый скверик с сырой опавшей листвой в окно приемного покоя. На влажных лавочках, покрытых несколькими слоями слезающей краски, сидели пасмурные личности идиотской наружности. Наружность не обманывала: личности действительно были идиотами, олигофренами, имбецилами и прочими дебилами в законе – то есть согласно диагнозу. Неофициально статус почетного идиота полковник Лапокосов именно в эти минуты самокритично присваивал себе. Секретного агента Шило, внедренного в окружение подозреваемого в антиправительственном заговоре мелкого провинциального дельца по кличке Беримор, сначала потерял из виду, а потом своевременно не нашел именно он. За что и казнил сейчас себя и других. Полковник опоздал всего на четверть часа, но за это время Сидоров опять умудрился развернуть бурную деятельность.

   – Показания очевидцев расходятся, – деликатно кашлянув, сказал лейтенант Филимонов. – Один из пяти свидетелей заявил, что пропавший был похищен инопланетянами киноидной расы, двое клянутся, что он оказался волком-оборотнем, четвертый очевидец конкретно ничего не сказал, потому что с тех самых пор повторяет одну только фразу: «Аки пес смердячий».

   – А пятый? – Лапокосов неприязненным взглядом сверлил румяного лейтенанта в лазоревом халате.

   – Пятый взялся показать, где прячется пропавший.

   – И? – Полковник подался вперед.

   – Привел меня в библиотеку. – Лейтенант вынул из кармана иллюстрированное издание «Маугли».

   – Идиоты, – злобно бросил Лапокосов.

   – Что с них возьмешь, – поддакнул капитан Сидоров.

   Полковник с трудом сдержался.

   – Следы?

   – По траве явно волокли тело. Собака тоже была – крупная, возможно, овчарка. А вообще эти чертовы психи метались, как ненормальные, и так там натоптали…

   – Мы нашу собаку по следу пустили, Карменситу, – оживленно сообщил капитан Сидоров. – Это же не сука, а Шерлок Холмс в юбке! То есть в ошейнике…

   – И?

   Сидоров пожал плечами:

   – Взяла след, рванула через парк и как сиганула на стену– у кинолога руки разжались, поводок выпал… Карменситу до сих пор ищем…

   Лапокосов зажмурился. Он, только он один, был посвящен очень важными людьми в подробности темной истории с пропавшим компроматом. Организация и проведение тайной операции по обнаружению и максимально деликатному изъятию «информационной бомбы» были возложены первыми лицами лично на него. Если агент Шило не выйдет на связь сам…

   – Вы мне эту суку найдите, – жестко приказал полковник, имея в виду пропавшего. – Живым найдите, слышите?

   – Так точно, – сказал капитан Сидоров. – Да вы, товарищ полковник, не сомневайтесь – наши ребята за Карменситу и сами переживают. Любят ее, тварь такую…

   Полковник Лапокосов поперхнулся, вытаращился на капитана, потом крепко зажмурился, глубоко вздохнул и мысленно досчитал до десяти. Сидоров и Филимонов напряглись. Полковник открыл глаза и матерно заорал – так громко, что с клена под окном враз облетели последние листья.

   – Жрет, сволочь, – умиленно пробормотал Вася Бурундук, глядя на Сержа, поглощающего сложный салат.

   Салат состоял из крабовых палочек, консервированной кукурузы, свежих огурцов, риса и майонеза, на вид он являл собой густую разноцветную массу и ассоциативно назывался «Морская болезнь». Псевдоаристократ Беримор уважал салат за дороговизну компонентов и пикантный вкус, ничуть не напоминающий макароны по-флотски, набившие оскомину во времена его малообеспеченного детства. Экономка, хозяйничающая в трехэтажном Бериморовом особняке, не стремилась разнообразить гастрономические пристрастия хозяина, в результате чего дежурный ужин Сергея Петровича на данный момент состоял из «Морской болезни» и пива. И то и другое в объемистой таре помещалось в холодильнике, пока Бурундук, исполняющий обязанности «прислуги-за-все», сервировал стол. Сервировка в стиле примитивизма-авангардизма объединяла в едином порыве крахмальную скатерть с кружевной оторочкой, севрский фарфор, серебряные вилки, трехлитровую эмалированную кастрюлю с салатом и пластиковые бутыли с пивом «Очаковское специальное». Кастрюлю Бурундук водрузил посередине стола – на равном расстоянии от Беримора и Сержа. Ни тот, ни другой до емкости дотянуться не могли, поэтому Вася с черпаком занимал пост у демаркационной линии.

   – Добавки? – занося над кастрюлей половник, спросил Бурундук у Сержа, поедающего салат.

   Серж подумал и кивнул.

   – Понимает ведь, сволочь, – не разжимая губ, прошептал Беримор, ковыряясь в тарелке.

   Перед ним также стояла посуда с салатом, но он не ел, лепил из массы шарики, которые затем аккуратно выкладывал в линию, тянувшуюся к Сержу. Бурундук, не принимавший в трапезе непосредственного участия, посматривал на рукоделие хозяина с интересом: за пятнадцать минут шеф скатал пятнадцать шариков. При такой скорости до того края четырехметрового стола, где находился Серж, гирлянда дотянулась бы за сорок пять минут. Но считал Вася плохо.

   – А может, он онемел? – предположил Бурундук, живо сопереживающий хозяину. – Может, язык откусил?

   Серж слизнул с нижней губы майонезную каплю. Язык функционировал исправно.

   – Не, не откусил, – с сожалением заметил Бурундук.

   Беримор еле слышно вздохнул. Причины молчания Сержа он решительно не понимал, хотя все больше убеждался в том, что таковые должны существовать. Расспросы, уговоры, обещания не дали результата – Серж решительно отказывался вступать в контакт. С того самого момента, как Вася Бурундук подхватил его у стены психушки и запихнул на заднее сиденье «бээмвухи», Серж не проронил ни слова. Беримор, поначалу возблагодаривший господа и лично доктора Пиктусова за редкостную удачу – имелось в виду возвращение блудного Сержа, – успел проникнуться мыслью, что все это не к добру. В том, что это не подстава, недоверчивого Беримора убеждало только одно – усердие, с которым местная милиция разыскивала Сержа: последние три часа по всем местным телеканалам объявляли о поиске беглеца с его приметами.

   – Поест – отведешь его в бильярдную, – сказал Беримор Васе.

   – А он че, умеет? – оживился Бурундук.

   Глаза шефа яростно сверкнули.

   – Запрешь его там! А сам сядешь за дверью и будешь стеречь! – Беримор встал, отпихнув стул. Массивные ножки со скрежетом проехали по дорогому паркету.

   Вася с огорчением посмотрел на царапины.

   – Не бережете вы имущество, – с мягким укором сказал он Беримору. – Хороший паркет, сорок баксов за квадрат…

   – Заткнись, – отозвался тот, вытирая руки красным бархатом портьеры.

   Он в очередной раз посмотрел на свежий шрам на ладони, потом уставился в окно: по улице нервными прыжками двигался автомобиль с бабой за рулем. Где-то недалеко взвыла ментовская сирена – ничего удивительного: сумасшедшая баба скакала по улице с односторонним движением навстречу транспортному потоку.

   – Счас ее гаишники сцапают! – радостно произнес Бурундук, с одного взгляда оценив ситуацию.

   – ГИБДД, – машинально поправил Беримор.

   Сирена меня нервировала, и это отрицательно сказывалось на моем водительском мастерстве.

   – Допрыгались! – сказала я, оглядываясь назад, – в зеркальце заднего вида апокалипсис виден был неполностью.

   Счастливо избежавшие столкновения с нами автомобили переживали дежавю с патрульной машиной ГИБДД.

   – Вперед смотри, дура! – заорала справа Ирка, вжимаясь в спинку сиденья.

   Я посмотрела вперед – как раз вовремя, чтобы свернуть с пути «КамАЗа».

   – Кто ему разрешил по городу ездить? – возмутилась я. – Он же правила нарушает!

   – О господи! – простонала Ирка, снова влипая лопатками в спинку кресла. Что-то угрожающе скрипнуло.

   – Тише ты, собак придавишь, – сказала я, стремительно уходя от лобового столкновения с «мерсом».

   – Собаки ее беспокоят! – всплеснула руками Ирка, сбив своей левой мою правую с рычага переключения скоростей.

   В поворот мы влетели на двух правых колесах. На заднем сиденье повалились одна на другую собаки.

   – А которая наша? – обернувшись на шум, спросила Ирка.

   Хорошо, что обернулась, а то пилила бы меня за проезд на красный свет!

   – Которая в штатском, – ответила я, добавляя газу: патрулька нервно подпрыгивала на месте, пропуская вереницу школьников. Расстояние между нами увеличивалось с каждой секундой.

   – Ты что, думаешь, у другой на ошейнике погоны? – живо заинтересовалась Ирка.

   – Ты только щупать не вздумай, – предупредила я. – Нам еще собачьих укусов не хватает!

   – Лен, я серьезно спрашиваю, которая псина наша?

   – Голос! – крикнула я.

   – Гав! – рявкнула собака.

   – Та, что промолчала, – наша! – уверенно сказала я. – Томка и дрессура – две вещи несовместные…

   – Притормози! – велела Ирка.

   Я послушно ударила по педали тормоза, опустив промежуточные действия вроде переключения на нейтралку и телодвижений со сцеплением. Громко завизжали тормоза, значительно тише – чужая овчарка, выброшенная могучей Иркиной дланью на газон. Не ушиблась? Нет, бежит за нами.

   – Гони!

   Я снова взяла разбег.

   – Ты думаешь, она найдет свою казарму? – спросила сердобольная Ирка, оглядываясь на отставшую собаку.

   – Шутишь?

   – А нас она не найдет? – подумав, снова спросила Ирка.

   – Наверное, может. Хотя, если мы еще часок погоняем по городу, никакая собака нас не найдет. Она сдохнет раньше, от старости. Мы уже километров сорок по улицам накрутили…

   – А гаишники где? – Ирка высунулась в окно, негромко выругалась и поспешно втянула голову в салон. – Дождь пошел!

   – И это хорошо, – кивнула я. – Видимость снижается. Патрулька отстала, номера у нас в грязи по самый багажник, я сама замазывала, теперь только от улик избавиться – и можно считать, отделались легким испугом! Знаешь, сколько в городе белых «Жигулей»?

   Мы повернули в сторону от густонаселенного «спального» района и через пять минут спокойно съехали на проселок.

   – У канала притормози, – напомнила Ирка.

   Поравнявшись с камышами, я остановила машину. Быстро темнело, гравийная дорога была пуста, в обе стороны– ни души, если не считать припустившего к дому Томку. Ирка, кряхтя, выбралась из машины, открыла багажник и достала из него стремянку, клетчатую сумку с рулоном афиш и резиновую барышню.

   – Сумку жалко. И потом, какая она улика? Таких сумок у нас в стране – по дюжине на душу населения!

   – Возьми мешок.

   – Это же единственная память о Монтике! – Ирка вздохнула и решилась: – Ладно!

   Она взвесила в руках рулон афиш и сунула его в мешок.

   – Зачем афиши-то? – вяло поинтересовалась я.

   Цветными афишами байк-шоу меня щедро одарил организатор этого мероприятия в знак признательности за бесплатный телевизионный анонс. Особой надобности в плакатах с изображением сверкающих мотоциклов и их густо татуированных владельцев у меня не было, но не выбрасывать же добро?

   – Это тоже улика, – объяснила Ирка, заталкивая в мешок с афишами скомканную резиновую бабу.

   – Воздух спустила бы, – посоветовала я. – Она же всплывет!

   – Не всплывет, бумаженции тяжелые, как гири! И я еще камешек туда положу.

   Я снова апатично пожала плечами. Ирка взвалила мешок на спину и скрылась в камышах. Набежавший из темноты Том толкнул меня под колени.

   – История, чтоб ты знал, – назидательно сказала я собаке, – развивается по спирали!

   Что-то подсказывало мне, что этот виток – не последний.

   Зашуршала сухая трава.

   – На сегодня все, – постановила Ирка, выходя на дорогу. – Объявляется тайм-аут. Всем – по домам, будем отдыхать!

   В особняке Беримора не спали.

   – Вот. – Бурундук водрузил на стол перед хозяином обувную коробку. На картонной крышке было написано «Adidas», но надпись коварно обманывала: в коробку Вася свалил разное барахло, вытряхнутое в свое время из карманов оглоушенного Сержа. – Хорошо, что я сразу не выбросил! Подумал – надо сначала от хозяина избавиться, а уж потом от его шмоток.

   – Ты умеешь думать? – вяло удивился Беримор.

   – А то! – ответил Вася, не обижаясь. Ясное дело, шеф озабочен, собирается в заграничную поездку. Как бы чего не забыть!

   – Шубу возьмете? – спросил он. – Или дубленку? Если возьмете, я упакую, не на себе же тащить. У нас сегодня плюс двадцать, а в Гренландии этой, наверное, холодно…

   – В Ларнаке, – поправил Беримор. – Не надо шубы, Вася. Упакуй плавки. Или нет, не надо плавок, вообще ничего не надо, все там куплю. Не хочу брать багаж.

   Шеф побарабанил по подлокотнику кресла, потер висок. А Серж – это не багаж? Странный Серж, упорно не желающий говорить по-русски, называющий себя Монте и часами гоняющий в видике старые кассеты со штатовскими фильмами. Озвучка там плохая, переводчик гундосый, как это Серж понимает, что к чему?

   – На квартире у него был?

   Вася кивнул:

   – Был. Ключи его как раз у меня в коробке этой… Паспорт нашел. Загранпаспорт тоже. Деньги нашел – баксы. В конфетной коробке лежали, в баре. Я их не тронул. Так там и лежат.

   – Сколько? – Беримор поднял глаза на Бурундука.

   – Две тыщи девятьсот. – Вася потупился, толстые щеки медленно побагровели.

   Понятно, сотню взял, не удержался.

   Беримор снова забарабанил пальцами по подлокотнику. Странный Серж, странный…

   – А лететь туда долго? В Лаврику? – поинтересовался любознательный Бурундук.

   – Что? Три часа.

   – Как в Москву? – Вася решительно насупился. – Тогда шубу все-таки надо взять. Вы, шеф, как хотите, а я упакую.

   – О господи! – Беримор вздохнул и откинулся в кресле.

   – Ух ты, собачка! – умильно сказал офицер таможенной службы, протягивая руку к лохматой голове Дона.

   Дон звонко лязгнул зубами, и ладонь таможенника проворно вспорхнула вверх.

   – Он очень нервничает, – извиняющимся тоном сказала Тил и незаметно пнула Дона лаковой туфлей.

   Невнятное ругательство Дона было принято за рычание.

   Согласиться на оскорбительное предложение отправиться за моря в образе нелепого пса Дона заставил лишь один неопровержимый аргумент: иностранец человеческого роду-племени вряд ли сможет бесследно потеряться в российском порту. А с собаки какой спрос? Убежала – и все тут!

   – Сами понимаете, в море он впервые! – Тил пыталась объяснить очевидную нервозность «пса».

   «В таком виде уж точно», – раздраженно подумал Дон. На самом деле он был путешественник со стажем, и фраза Тил его задела. Ему вдруг ужасно захотелось встать на задние лапы, небрежно облокотиться на стойку, лениво зевнуть и мечтательно обронить бледнеющему на глазах офицеру что-нибудь вроде: «Когда мы в последний раз шли с Мадагаскара…»