Текст книги "Принц в неглиже"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

   – Может быть, стоило оставить его дома? – предположил офицер, недружелюбно глядя на Дона.

   – Что вы, ведь из-за него-то мы и плывем: отправляемся на международную выставку собак редких пород! Приходится плыть, потому что самолетов он боится…

   – Да? – Таможенник с оскорбительным сомнением оглядел Дона. – И что, рассчитываете на успех?

   Дон ответил глухим ворчанием: ишь, знаток и ценитель бирсдогов! Он был не в восторге от своей новой внешности, но знал, что работа сделана на совесть: распорки, прокладки, зубной протез, роскошная синтетическая шкура, зарощенная по шву так, словно он в ней родился. Между прочим, он вполне мог бы победить на этой выставке: не то что жюри, не всякий натуральный бирсдог распознал бы подделку! Если, конечно, на свете есть другие бирсдоги– не будучи специалистом в данном вопросе, Дон в этом сомневался.

   Он яростно почесался: блохи первыми признали его настоящей собакой.

   Между тем Тил напропалую кокетничала с офицером, заметно косящимся на ее стройные ножки в тонких чулках. Испытывая сильное желание пощупать эти ноги – а заодно уж и офицерские! – своими новыми бирсдожьими зубами, Дон молча распахнул пасть и многозначительно помахал в воздухе алым языком: красный свет, приятель! Не надо заигрывать с этой дамой!

   – Он у вас мальчик или? – игриво осведомился таможенник, вручая Тил документы.

   – Никаких или! – решительно ответила Тил. – Самый что ни на есть!

   «И на том спасибо», – подумал Дон. Он признательно лизнул руку Тил и потрусил за ней по трапу.

   Рано утром я позвонила в ГУВД и договорилась с ребятами из пресс-службы, что они сообщат мне, если найдется тот парень, о поисках которого накануне оповещали все местные телеканалы, включая наш. Потом забежала к Ирке, чтобы сказать ей об этом.

   При моем появлении подруга отложила карандаш и двумя руками подняла альбомный лист с рисунком: чистое поле, в левом нижнем углу – корявая фигурка в стиле «сеятеля».

   – Кто это? Что это? Эта… Этот… – Я показала пальцем.

   – Значит, не похож. – Ирка смяла бумагу и швырнула ее в урну. – Что-то не дается мне портретная живопись!

   – Так это портрет? – Я шагнула к урне, выудила бумажный ком, развернула. – Надеюсь, не мой?

   – Ты что, слепая? Мужика от бабы не отличишь?

   – Обычно справляюсь. Но в данном, конкретном случае, извини, затрудняюсь. Говоришь, мужик? А кто, если не секрет?

   – Угадай с трех раз.

   – Попробую. – Я внимательно вгляделась в «лицо». Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая… А уши-то, уши! Ой, а зубы-то, зубы! – Граф Дракула Задунайский, угадала? Нет? М-м-м… Тогда Майк Тайсон, зарисовка с натуры сразу после боя: морда расквашена, глаз заплыл, нос на сторону. Снова нет? Тогда даже не представляю. Подскажи, пожалуйста.

   – Ты его знаешь, – пробурчала Ирка, придвигая к себе чистый альбомный лист.

   – Свят, свят, свят! Нету у меня таких знакомых! Нет, нет, не была, не имела, не привлекалась!

   – Монтик это. – Ирка обильно слюнявила карандаш.

   – Мо-онтик?!

   – Знаешь, закрываю глаза и вижу его как живого! А нарисовать не могу!

   – А зачем тебе его рисовать? – Я с интересом наблюдала, как она старательно выводит на новом листе два разновеликих ока с отчетливым косоглазием.

   – Чтобы сделать и расклеить листовки с портретом. Как иначе мы его найдем?

   Я задумалась.

   – А разве ты не сфотографировала Монтика в больнице?

   Ирка взвилась с табурета, едва не перевернув кухонный стол. На пол полетел раскрытый альбом, а уже на него – полный заварочный чайник, сахарница, солонка и перечница. Сам собой получился шедевр абстрактной живописи.

   – Оригинальная техника, – оценила я.

   Потом опомнилась и схватила тряпку, спеша ликвидировать последствия стихийного бедствия. Ирка высилась надо мной, как монумент: рот потрясенно открыт, на нижней губе черная пена. Какого черта было слюнявить косметический карандаш?

   – Ленка, ты гений! – прогремело с высоты.

   – Я гений, а ты лошадь, – проворчала я. – Отодвинься, мешаешь убирать!

   Ирка сорвалась с места, метнулась в комнату. Я прибрала в кухне, придвинула к себе альбом и взяла карандаш: пока подруга бегает за снимком, напишу текст листовки.

   Ирка обернулась за пять минут, я управилась за десять.

   Спустя полчаса мы вломились в контору, предлагающую по сходной цене воспользоваться услугами ксерокса, а еще через час вышли оттуда с пачкой листовок с фотографией Монте. Качество снимка оставляло желать лучшего, хотя композиционное решение казалось мне удачным: больничная койка крупным планом, Монте снят по пояс – сверху в бинтах, снизу в апельсинах, выражение лица идиотское. В целом фотография не оставляла сомнений в том, что изображенного на ней гражданина кто-то непременно должен искать – если не оперативники, то санитары.

   Поэтому для начала мы прилепили свою листовку на стенд «Их разыскивает милиция» у здания УВД города. Пока я старательно разглаживала печатный лист, Ирка с интересом разглядывала черно-белые снимки преступников и пропавших граждан: и те, и другие выглядели одинаково пугающе. Благообразный Монтик в этой криминальной тусовке выделялся, как розан среди крапивы.

   – Смотри, – вдруг всплеснула руками Ирка. – Это она!

   – Тебя и женщины интересуют? – удивилась я, все еще помня наше с Иркой посещение магазина интимных товаров.

   – Какие женщины? Это собака!

   – И собаки?!

   – Сюда смотри, язва! – рассердилась Ирка. – Тебе эта морда никого не напоминает?

   Я посмотрела на стенд и сказала:

   – Эта морда напоминает мне Томку.

   – Вот именно! А еще она напоминает мне ту псину, которая каталась с нами в машине! Овчарку из психушки!

   – Выходит, она так и не нашлась!

   Мы внимательно изучили бумажку с черно-белой фотографией собаки. Знающих местонахождение овчарки по кличке Карменсита просили позвонить по телефону 02, но вознаграждение не обещали.

   – Есть такой анекдот, – сказала Ирка. – «Пропала злая собака. Нашедшему – царствие небесное».

   Я даже не улыбнулась.

   – Может, это не наша? – Мне хотелось надеяться на лучшее.

   – Как же, не наша! – тоже помрачнев, сказала Ирка. – Думаешь, часто теряются служебные собаки?

   – Не знаю, мой Томка, даром что неуч, еще ни разу не терялся дольше, чем от обеда до ужина. А ведь эта Карменсита не простая собака. Чему только ее учили?

   – Уж точно не спортивному ориентированию, – согласилась Ирка.

   Совесть нас все-таки мучила. В молчании мы проехали к Центральному рынку и прилепили несколько наших бумажек на специальную доску объявлений: оттуда уже скалились злобно и нагло физиономии торговцев, допустивших обсчет и обвес покупателей. Благодаря наличию в кадре апельсинов Монтик органично влился в компанию.

   На закрытые стенды с объявлениями о купле-продаже недвижимости поместить нашу листовку оказалось непросто. Застекленная верхняя рама, удерживаемая амбарным замком, не откидывалась, поэтому могучая Ирка приподняла ее, сколько позволял замок, а я тонкой рейкой просунула в образовавшуюся щель намазанное клеем объявление. Бумага скомкалась, и сморщенный Монтик на снимке приобрел пугающий вид.

   На расклейку десятка листовок ушел целый час, причем нас с Иркой едва не избили представители городской службы, монополизировавшей расклейку концертных афиш. Пришлось объяснять, что наш Монтик не является звездой эстрады, концертов не дает, и мы не столько призываем горожан собраться для встречи с ним, сколько просим сообщить, где бы мы сами могли его повстречать. Наши оппоненты подобрели и посоветовали обратиться за помощью к сотрудникам фирмы «Хер-балалайф».

   – Разве они еще не загнулись? – удивилась Ирка. – Мне казалось, что все эти «спроси-меня-как» и представители канадских компаний уже вымерли как вид.

   – Да что ты! – не согласилась я. – Только на прошлой неделе один такой прыщавый «канадец» вломился в наш дамский туалет.

   – Нездоровый подход.

   – Наоборот, в смысле бизнеса – очень здоровый, рекомендую. Если бы наши девицы ходили в туалет с кошельками, он мог бы не выпускать их из кабинок без покупок.

   – И не впускать, – сообразила Ирка. Она задумчиво почесала переносицу. Глядишь, откроет для себя новые горизонты!

   Мы зашли в ближайший хер-балалайфовский офис. Средних лет дама с постным и одновременно восторженным выражением лица комсомолки-доброволки встретила нас в меру сердечно, мне предложила приобрести чудодейственное средство для потолстения, а Ирке – то же самое средство, но для похудения. Мы вежливо отказались и за умеренную плату договорились с энергичной дамой о том, что расклейщики объявлений «Хер-балалайфа» размажут по столбам и заборам полсотни листовок с Монтиком.

   Оставшиеся прокламации я пристроила, позвонив в штаб одного знакомого кандидата в депутаты: ребята обещали раскидать наши листовки вместе со своими по почтовым ящикам горожан.

   – Хорошая фактура, – завистливо сказало доверенное лицо кандидата, сравнивая нашу листовку со своей.

   Кандидат, физиономия которого на листовке была обрезана на квадрат по середине лба, третьему подбородку и бульдожьим щекам, в сравнении с Монте явно проигрывал.

   – На выборах горожане будут искать в списках Монтика, – сказала я Ирке.

   – Пусть ищут, – угрюмо отозвалась подруга. – Может, кто-нибудь и найдет…

   На работу я заглянула ближе к обеду, и как раз вовремя: коллеги из пресс-службы ГУВД кое-что нарыли.

   Приняв телефонограмму, я перезвонила на сотовый Ирке и глубоко задумалась.

   Полковник Лапокосов получил интересующее его сообщение несколько раньше. Поскольку ни раздражения, ни нетерпения он не скрывал, капитан Сидоров, докладывая, подбирал выражения очень осторожно:

   – Нашли.

   – И? – На более пространные реплики нервничающий полковник не был способен.

   – Поздно.

   – Что?

   – Они улетели. Оба.

   – Когда?

   – Утром.

   – Куда?

   – В Ларнаку.

   – Куда-куда?

   – На Кипр.

   – Как?

   – Так, – соблюдая рифму и темпоритм, ответил Сидоров. – Ой! Виноват! Самолетом.

   Полковник немного помолчал, опасно багровея. Лейтенант Филимонов осторожно попятился к двери, уходя с линии огня.

   – Первое: заказать два билета на ближайший рейс в Ларнаку. Второе: дом и контору Никонова-Беримора обыскать сверху донизу. Искать бумаги, фотоснимки и пленки, дискеты, кассеты… эти, как их… – Он раздраженно пошевелил пальцами.

   – Лазерные диски, мини-диски, пленки для стриммера, – зачастил Филимонов.

   – И все это принести мне! – оборвал подчиненного полковник.

   С самолетом возникли проблемы: выяснилось, что из екатеринодарского аэропорта можно улететь на Кипр только в воскресенье. Из Новороссийского морского порта можно отбыть в Лимассол на пассажирском судне «Вера», но только в пятницу, что полковника никак не устраивало, кроме того, на круиз по Черному и Средиземному морям у сыщиков не было времени. Зато из соседнего Ростова можно было отбыть в Ларнаку во вторник утром. Скрепя сердце полковник Лапокосов принял последний вариант.

   Быть собакой – удовольствие маленькое. Что такое собачья жизнь, Дон прочувствовал на себе. Он лежал на ковре в каюте Тил, всячески отдаляя момент неизбежного перевода на ночевку в зверинец.

   – Кошка рыжая в полоску, толстая до безобразия: когда сходит по ступенькам, плюхается на живот. – Дон рассказывал о своих соседях по зверинцу.

   – На чей живот? – зевнув, спросила Тил.

   – На свой собственный! – рявкнул Дон.

   Ему было страшно обидно наблюдать, как Тил до упаду веселится и проматывает «деньги на расходы», пока он мучается в обществе жирных рыжих кошек.

   – Слушай, можно я тут останусь? – с робкой надеждой спросил Дон.

   – Ни за что! – решительно возразила Тил. – Продолжай, мне очень интересно. – Она снова зевнула.

   – Про попугая я тебе уже говорил – это тот, который ругается так, что канарейки краснеют…

   – Дальше?

   – Дальше – собака, такса. Длинная, как скамейка, лапами на уши наступает… – Дон подумал и пояснил: – На свои уши.

   – Поняла, – сказала Тил.

   – Есть еще поросенок ручной. Такая холеная розовая скотина в бриллиантовом ошейнике.

   – Из настоящих бриллиантов? – ахнула Тил. – И почему я не поросенок!

   – Кто это сказал? – невинно вопросил Дон. И немедленно получил подушкой по голове. – Укушу! – предостерег он, демонстрируя сверкающие клыки.

   – Тогда будешь грызть ими кости! – пригрозила Тил. Сочувствуя Дону, она ежедневно посылала ему в зверинец огромный среднепрожаренный бифштекс. Любопытствующим было сказано, что именно такая диета позволяет породистому бирсдогу бороться со стрессами морского путешествия.

   – Он мог бы потерять его, – задумчиво сказала Тил.

   – А? Кто? – очнулся Дон.

   – Поросенок мог бы потерять ожерелье, – нарочито четко выговаривая слова и гипнотизируя Дона взглядом, пояснила она. – Ведь мог бы?

   – Нехорошо красть бриллианты у маленьких поросят, – проникновенно сказал Дон. – Может быть, этот ошейник – его единственная радость!

   – Он стал бы моей единственной радостью, – пробормотала Тил, разочарованно откидываясь на подушки.

   – Знаешь, там у нас есть крокодил, – сказал Дон. – С настоящей крокодиловой кожей…

   – Ну и что? – безучастно спросила Тил.

   – Он мог бы потеряться, – предложил Дон.

   Она невесело хмыкнула:

   – Крокодил тебе не нравится?

   – Мне все не нравятся, – честно признался Дон. – Попугай, потому что он много болтает; канарейки, потому что они не боятся кошки; кошка, потому что она не боится меня; крокодил, потому что я сам его боюсь; поросенок, потому что он слишком любопытный; черепаха, потому что она прячется… Даже белые мыши – потому что у них глаза красные!

   – А люди здесь вполне симпатичные, – легкомысленно сказала Тил.

   Дон сердито заерзал на своем коврике. Он уже собирался пройтись по адресу неотвязных кавалеров Тил, когда в дверь постучали, и в ответ на мелодичное «Войдите!» в каюту вплыли оранжерейный букет и прикрепленный к нему неотвязный кавалер, он же – симпатичный человек.

   – Я сама справлюсь, – поспешно шепнула Тил.

   Дон холодно кивнул и выполнил команду «сидеть», пристально глядя на непрошеного гостя и демонстративно барабаня хвостом по паркету. Неотвязный приблизился – и началось!

   Возможно, не следовало кусать мистера Нахала только потому, что он попытался обнять Тил – в самом-то деле, не жена ведь она Дону, жениться он мечтал на добродушной женщине, обученной какому-нибудь мирному, сугубо женскому ремеслу. Но кто мог знать, какой ненормальной будет реакция укушенного! Собаки в отличие от нахалов не ходят с пистолетами, а самая лучшая бирсдожья шкура не заменит бронежилета, так что последовавшая затем бешеная гонка по коридорам лайнера, сопровождавшаяся выстрелами и однообразно-оскорбительным «Убью скотину!», запомнилась Дону как кошмар.

   Будь он обычным псом, его собачьей жизни очень скоро пришел бы конец. Но в данном случае потерять шкуру вовсе не значило расстаться с жизнью, наоборот: достаточно было проскользнуть в зал-ресторан, нырнуть под накрытый скатертью стол и несколько раз взмахнуть стянутым со стола ножом, как вместо опального бирсдога на свет являлся невинный, как младенец, человек… К несчастью, столь же голый. Поскольку без одежды и документов Дон не мог рассчитывать на успех предприятия, от соблазнительной мысли досрочно сбросить собачью шкуру он отказался.

   Дожидаясь конца переполоха, Дон лежал под столом и думал, какой он несчастный и одинокий. «Сирота казанская», как говорят русские. Мамы нет, папы нет… Впрочем, папу или хотя бы какие-нибудь его следы наверняка можно было бы отыскать, работа в Национальном агентстве расследований открывала для этого широкие возможности, но у Дона были связаны руки: еще в детстве он клятвенно пообещал маме, что не станет искать отца. И еще одно обещание взяла с него заботливая родительница: что сын не будет иметь ничего общего с миром преступности. Правда, те же русские говорят: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся…»

   Под утро, когда последние посетители ресторана разошлись по каютам, Дон вылез из-под стола и пробрался в каюту Тил.

   – Наконец-то! – воскликнула она. – Как ты себя чувствуешь?

   – Как собака, – устало огрызнулся Дон.

   Но в чем-то ему повезло: остаток ночи он провел хоть и в собачьей шкуре, но зато в человеческой постели. Тил без особых уговоров уступила ему свою кровать: назавтра Дону предстояли марш-бросок на четвереньках и стремительная трансформация в хомо сапиенс, поэтому он должен был выспаться и набраться сил.

   Пока Дон спал, Тил приготовила ему новый ошейник: широкий кожаный ремень с зашитыми в него документами, деньгами и картой-схемой Екатеринодарского края. Действовать на территории чужого государства Дону предстояло в одиночку.

   Узнав, что Монтик улетел на Кипр, Ирка прискакала ко мне на работу, сломила сопротивление охраны, пустила корни в гостевой диван и заставила меня направить усилия в нужном ей направлении. Очевидно, помимо меня, подруге помогал бог: как ни странно, поездку удалось устроить без особых хлопот и затрат.

   Зная по опыту, что справочной службе «Екатеринодарских авиалиний» безоговорочно доверять нельзя, я позвонила в пару-тройку знакомых турфирм и узнала, что во вторник агентство «В добрый путь!» запускает пробный рейс – чартер на Кипр. Организаторы проекта нуждались в рекламе, и договориться с ними труда не составило. Остаток дня прошел в сборах и приготовлениях.

   Кому-то наш с Иркой авантюризм может показаться нездоровым, но лично я ради лучшей подруги готова на многое. Если интересно, попытаюсь объяснить почему.

   Мы познакомились при памятных для меня обстоятельствах: в день моего развода с мужем. Человек он был по-своему хороший, я тоже во многих смыслах недурна, но что-то у нас не сложилось. Как говорится, не судьба! На разводе настоял супруг, и впоследствии выяснилось, что это было лучшим, что он когда-либо для меня сделал, но в первый момент я ужасно расстроилась.

   Прямо на пороге загса после процедуры развода бывшенький со мной распрощался и укатил в некогда нашем общем автомобиле к своей новой мадам. Мне предстояло добираться домой общественным транспортом: долго и с пересадками. Была середина мая, столбик термометра подскочил до двадцати восьми градусов, от жары, духоты и переживаний я изрядно одурела.

   Уже на подступах к дому мне нужно было пересечь два ряда трамвайных путей. Аккурат перед этим местом рельсы круто поворачивали и сходились так близко, что, если бы кто-нибудь вздумал остановиться между путями в позе огородного пугала, вытянутые руки коснулись бы вагонов. Щупать пыльные трамвайные бока я не собиралась, не настолько сумасшедшая, и, будучи застигнута двумя составами, благоразумно остановилась, слегка втянув голову в плечи в ожидании грохота сразу с обеих сторон. Однако стереоэффекта не получилось: трамвай, следующий из пункта А в пункт Б, благополучно пронесся мимо, а тот, что шел ему навстречу, из Б в А, до точки рандеву не доехал. Скрежеща и трезвоня, он остановился в нескольких метрах от меня.

   На миг забыв о личной драме, я с интересом посмотрела на норовистый транспорт: что это с ним? Ехал, ехал, не доехал… За лобовым стеклом хорошо видна была вагоновожатая, нервная особа в рыжих кудряшках. Глядя прямо на меня, она энергично шевелила губами и вертела пальцем у виска.

   – В чем дело? – обиделась я. – Проезжайте, я вам не мешаю!

   Особа замолчала, тараща на меня глаза и хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыбина.

   – Анна? – произнес рядом со мной женский голос.

   Я оглянулась: возле меня стояла крупная женщина лет тридцати. Типаж, описанный еще Некрасовым.

   – Какая Анна? – не поняла я.

   – Каренина? – В голосе женщины не было издевки, только любопытство.

   Что такое? Я быстро глянула себе под ноги, пересчитала рельсы: три с одной стороны, один с другой. Выходит, я стою на пути трамвая?!

   – Глубокоуважаемый вагоноуважатый! Нельзя ли у вокзая трамвал остановить? – нервно хихикнула я.

   Смешки были не ко времени: рыжекудрая погонщица трамвая уже бежала ко мне с кулаками, на ходу понося меня последними словами.

   – Ради бога, извините! – воскликнула я, пятясь.

   – Спокойствие, только спокойствие! – веско произнесла некрасовская женщина, закрывая меня собой, и я сразу почувствовала себя вполне защищенной. Теперь трамвай мог идти на таран – у меня были бы шансы уцелеть.

   Схватив мою руку, заступница оттащила меня от караванного пути электротранспорта и продолжала тянуть дальше. Я не упиралась: нам было по пути. На ходу мы разговорились.

   – Ирка, – представилась она.

   – Очень приятно, Лена.

   – Я живу неподалеку, во-он в том белом доме, – сказала Ирка. – А ты?

   – А я во-он в том красном.

   – Так это у тебя собака? Здоровый такой щенок? Уважаю! – одобрила Ирка.

   Вот уж не думала, что Томка когда-нибудь послужит мне верительной грамотой!

   – Точно, моя собака, немецкая овчарка, – кивнула я. – А еще у меня есть персидский кот. А больше никого нет. – Голос мой упал. – С мужем только что развелась.

   – Надо же, я тоже развелась!

   Мы посмотрели друг на друга с симпатией.

   – Говоришь, только что разбежались? Это надо отметить! – сказала Ирка.

   Кажется, именно в этот момент я поняла, что конец моей старой жизни означал начало новой, лучшей: в ней утрату посредственного мужа с лихвой компенсировало приобретение замечательной подруги. С тех пор Ирка неизменно была мне поддержкой и опорой, и, возникни у меня такое желание, я всегда могла бы выплакаться на ее груди.

   Вот только я не люблю плакать.

   Утро следующего дня застало над Средиземноморьем в разных самолетах меня с Иркой и Лапокосова с Сидоровым – попарно, а также одинокого Монте Уокера: единственный из нас, он не прибывал на гостеприимный остров Кипр, а покидал его; но об этом тогда не знал никто, кроме Беримора.

   Он проводил Сержа, с неудовольствием отметив, что тот чертовски неорганичен в общей толпе пассажиров: французким рейсом летели все больше хорошо ухоженные жизнерадостные старушки в пестрых маечках и шортиках веселеньких расцветочек. Неулыбчивый Серж в строгом светло-сером костюме и без багажа смотрелся штатным сотрудником дома престарелых на выезде.

   Беримор с каменным лицом отследил взлет авиалайнера «Эйр Франс» и уже в такси по пути в отель расслабился, позволив себе обдумать ситуацию неторопливо и спокойно. До сих пор это ему решительно не удавалось, и совокупность последних действий Беримора была не более упорядочена, чем бег вспугнутого зайца по картофельному полю.

   Но ведь действительно достаточно бегло ознакомиться с содержимым присланной покойным Димочкой дискеты, чтобы потерять покой и сон! Сейчас, когда проклятая дискета удалялась все дальше, Беримор мог рассуждать трезво. Итак, ситуация выглядела следующим образом: посылочку свою Шустрик отправил незадолго до смерти – стало быть, помер не случайно. А почему Беримору послал? Потому что тот – мелкая сошка, провинциальный бизнесмен, кто его заподозрит в интригах против сильных мира сего? Впрочем, могли и заподозрить – тогда Серж в самом деле был подсадным…

   Беримор слабо улыбнулся: ему явно повезло, большое спасибо доктору Пиктусову. Кем бы ни был Серж, похоже, сам он, Беримор, из опасного положения выкрутился. Теперь одно из двух: либо дискета с компроматом через предполагаемого агента вернется к тем, кто ее ищет, либо погоня пойдет дальше уже по следу Сержа.

   И, кстати вспомнив детскую песенку, Беримор негромко запел:

   – Через дальние страны, за моря-океаны…

   Таксист, заслышав пение пассажира, поморщился и сделал погромче радио: голос у Беримора был неплохой, но неприятно дрожащий.

   Мы увидели море около полудня. Средиземное ли оно, я не знала, на нем не написано, но синела вода как-то особенно по-южному.

   – Ясно, – сказала Ирка, обозрев просторное небо.

   – Ясно! – согласилась я, думая о другом. – Ясно мне, что дуры мы с тобой, обе.

   – Ничего себе дуры! – Ирка возмутилась. – Листовки с портретом Монтика сделать додумались? Додумались. И даже расклеили. Зря, по-твоему?

   – Не зря, – согласилась я. – Жеке спасибо.

   Поздно ночью позвонила Иркина институтская подруга, ныне тоже челночиха – говорю же, политехническое образование располагает к коммерции! Подруга, уже будучи при торговле, вышла замуж по расчету, для пользы дела, за парня, работающего на таможенном контроле в аэропорту. Фамилию их я не знаю, имени подруги не помню, а мужа подругиного звали Женей, полное прозвище – Жека-потрошитель: парень трудился на досмотре ручного багажа. Так вот, выяснилось, что Жека видел и нашу листовку, и – чуть раньше – Монте. Запомнил же его потому, что багажа у него не было, а еще Монте был «похож на зомби», в переводе с Жекиного – пассивен, бездеятелен и влеком исключительно своим сопровождающим. Личность сопровождающего осталась невыясненной.

   – Хорошо хоть, он не с бабой на курорт улетел, – вяло порадовалась Ирка.

   – А вдруг тот, второй, «голубой»? Или оба они такие, светло-синие? – осадила ее я. – Помнишь, Монтик в больнице назывался нам разными именами, мужскими и женскими вперемежку? Я бы на твоем месте задумалась.

   – Глупости это, и нужно забыть их сейчас же, – сурово оборвала меня Ирка. – Разве не видела ты, как мой Монтик прекрасен?

   Я закашлялась и посмотрела на подругу с уважением. Мы летели над Средиземноморьем, и воздух Древней Эллады, вероятно, подействовал на впечатлительную Ирку даже на десятикилометровой высоте: она отчетливо тяготела к гекзаметру. Я шумно сглотнула, открыла рот, и меня тоже понесло гомеровским стихом:

   – Монтик прекрасен, но он не звезда Голливуда. Как же сумеем его отыскать мы на Кипре?

   – Думать об этом я буду, когда приземлимся. Дай мне уснуть, я должна подкрепить свои силы, – отмахнулась Ирка.

   Я лично уснуть не могла, даже не пыталась, хотя все условия для спокойного отдыха имелись. В салоне было пустовато. Турбюро «В добрый путь!» запустило свой самолет назло врагам-конкурентам, но пассажиров не набралось и дюжины. Это вместе с нами: я, Ирка и Женя летели на Кипр и обратно бесплатно, как съемочная группа. В наши задачи входило по возвращении сделать рекламный фильм все тому же турбюро. Работа не пыльная, даже приятная: лететь в октябре в Ларнаку совсем не то же самое, что в феврале в Воркуту. Опять же, компания подобралась хорошая: я – тележурналист, Женя– оператор, Ирка, правда, нужна была нам как рыбе зонтик, но она добилась своего включения в группу лестью, подкупом и угрозами.

   – Красота-то какая! – Я засмотрелась в иллюминатор на кремово-белую пену облаков.

   – Похоже на сбежавшее молоко, – угрюмо пробормотала разбуженная Ирка.

   – Где, где молоко? – Жизнерадостный Женя отклеил объектив камеры от иллюминатора, а глаз от видоискателя.

   По-моему, неизменно превосходный аппетит – профессиональное качество телеоператора!

   – Слышь, Лен, а кушать нам дадут? – спросил он, снимая камеру с плеча.

   – Кто не работает, тот не ест! Снимай-снимай, – распорядилась я.

   – Слушай, сколько можно снимать из иллюминатора? – удивился Женя. – Зачем тебе столько аэросъемок? Будешь составлять шпионские карты заграничной местности?

   – Какой шпионаж, Женечка? – испуганно вздрогнув, невыносимо фальшиво улыбнулась Ирка.

   – Ладно, ты прав, хватит мне средиземноморских видов. – Я поспешила вмешаться. – Давай, Жень, сними побольше деталей в салоне, крупнячков хороших: вон фуражечка лежит с кокардочкой, вон дядечка летчик спит – ручку за головку закинул, часики со стрелочками видны, вон тетечка стюардесса в спасжилетик пакуется…

   На стюардессу Женя отреагировал моментально, двинулся по проходу поближе к объекту съемок.

   – Ну? Какой у нас план? – дождавшись, пока он отойдет подальше, вполголоса требовательно спросила Ирка.

   – Ты меня спрашиваешь? – Я искренне удивилась. – Ты же говорила – все схвачено?

   – Монтик не схвачен, – вздохнула Ирка. – А в остальном все готово: фотография его у нас есть, будем показывать, расспрашивать, как-нибудь найдем.

   – Ира, – в сотый раз напомнила я, – у нас на все про все будет три часа. И потом – о какой фотографии ты говоришь?

   – Ну как же, ты что, забыла? О той самой, больничной.

   – Посмотрев на этот снимок, люди будут думать, что он из психушки сбежал!

   – А что, разве не сбежал? – резонно заметила Ирка. – Главное – не завираться. У нас все честно: Монтик из клиники сбежал? Сбежал! Близкие его ищут? Ищут! А вот и справочка из психушки о беглом идиоте – для тех, кому документ нужен.

   – А ты молодец, – признала я. – Вот только какие такие близкие его ищут?

   – Мы с тобой, дура! Я – его невеста, а ты свидетель со стороны невесты.

   – Кто свидетель? Что случилось? – Оживленный Женя рухнул в кресло через проход от меня.

   – Девушка, – обратилась я к проходящей мимо бортпроводнице, – а нельзя ли прямо сейчас выдать этому молодому человеку обед? Желательно двойную порцию.

   – Да хоть тройную, – легко согласилась девушка. – Все равно есть некому!

   Ирка вдруг тяжело перекосилась к проходу, одновременно вытягивая шею. Мучительно скрипнул подлокотник.

   – Ирка! Что с тобой? Тебе плохо? – Я испугалась: вдруг она рухнет с сердечным приступом от волнений и переживаний!

   – Мне хорошо, – радостно сказала Ирка. – Смотри!

   Она ткнула меня локтем под ребро, я вытянулась рядом, и мы посмотрели на бортпроводницу.

   – У нее фигура совсем как у меня, – восхитилась Ирка. – А знаешь, я ведь в детстве мечтала стать стюардессой… Подумать только: если бы Сашка Компанийцев в третьем классе не сказал, что на борт самолета меня могут взять только в качестве бомбового груза, я могла бы сейчас быть на месте этой красотки! И как это я раньше не заметила сходства наших фигур!

   – Раньше ты и не могла его заметить, – сказала я. – Раньше особого сходства и не было. Надувной жилет она надела только что.

   Ирка подслеповато прищурилась:

   – Ты про это оранжевое? Разве это не водолазка?

   – В каком-то смысле водолазка, – пожала плечами я. – Если самолет рухнет в море, в воду мы полезем именно в таких.

   – Мы что, падаем? – в проходе возник Женя. – Натощак?!

   Я устало закрыла глаза, стискивая зубы, чтобы не зарычать. Боже, избавь меня от этих идиотов!

   Рядом завозилась Ирка, пытаясь пристроить на животе маленький откидной столик, – он сопротивлялся, не желая устанавливаться под углом.

   – Ленка, помоги! Какая-то дурацкая конструкция, никак не откидывается, – позвала подруга.

   – Это потому, что кто-то слишком много ест, – бестактно заявил Женя, принимая у стюардессы сразу два судочка с обедом.