Текст книги "Свет на шестом этаже (СИ)"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

«Нет, – подумала Татьяна, – никогда нам не выкупить эти серьги назад».

За окном было сумрачно и холодно, хмурое небо сыпало мокрый снег, а двое сытых мужчин в дорогих галстуках жадно смотрели на подарок её бабушки, единственную драгоценность, что была у Татьяны. Рука ювелира в белой манжете, покрытая редким тёмным волосом, была уже занесена над серьгами, о цене которых Татьяна доселе не задумывалась. Ей вдруг стало не по себе, и она прониклась усталым презрением ко всему этому. Деньги, зажигающие в глазах людей жадный огонь, драгоценности, к которым тянутся алчные руки – всё это было так гадко и презренно, что Татьяне захотелось скорее уйти отсюда. Сама атмосфера этой конторы стала в один миг невыносимо душной и мёртвой, и ей захотелось выбежать на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха.

– Пятьдесят тысяч – и они ваши, – сказала она и стала сама себе противна. – Мне нужны деньги прямо сейчас.

Повышение цены не остановило ювелира. Он почти без колебаний согласился на эту цену, и через полчаса Татьяна наконец вышла на свежий воздух; в кармане у неё были презренные пятьдесят тысяч рублей, пятьсот из которых Татьяна тут же потратила. Домой она пришла, нагруженная покупками, на вопросительный взгляд отца ответив усталым молчанием. Она приготовила ужин, и они втроём сели за стол. Глядя, как Женя и отец ели, она думала: вот такие превращения материи происходят на свете. Были серёжки – стали котлеты.

Она угадала ещё не озвученный отцом вопрос: «Где ты взяла деньги, чтобы купить всё это?» Сжав губы и сверкнув глазами, она указала взглядом на Женю, и отец понял, что при нём нужно молчать. Нет, не гордость руководила Татьяной, когда она решила скрыть от Жени настоящее положение вещей, а что-то другое, чему она ещё не могла дать названия.

– Давайте, я помою посуду, – предложил Женя, когда они закончили ужин.

– Будь так добр, – согласился отец.

Пока Женя гремел на кухне посудой, отец подозвал к себе Татьяну и спросил вполголоса:

– Что-то не очень мне понятно… Ты тут сказала, что у тебя с ним всё кончено – мол, прошла любовь, завяли помидоры. А сейчас мы принимаем его, как дорогого гостя.

– Так надо, папа, – ответила Татьяна. – Ему больше некуда пойти.

– Шёл бы домой.

– Домой он пока не может пойти.

– И как долго он будет у нас?

– Сколько ему потребуется.

– Значит, мы и кормить его будем?

– Стало быть, будем.

– А с каких таких богатств?

– Я подзаработала немного.

– Как это?

– Ну… Не подзаработала. Серёжки продала.

Отец нахмурился.

– Бабушкины?

Татьяна вздохнула.

– Бабушкины.

Видно было, что отец расстроился. Он сел в кресло и замолчал, засопел, уклонился от объятий Татьяны. Сама расстроившись, она оставила его в покое и ушла к себе в комнату. Через пять минут пришёл Женя.

– Я вымыл посуду, – сказал он, вытирая руки о рубашку.

– Спасибо, – машинально пробормотала Татьяна.

– Это тебе спасибо, – ответил Женя.

Посмотрев на разложенные на столе тетради, она спросила:

– Переписал?

– Ещё не всё, – сказал он. – Можно, я ещё попишу?

– Да ради Бога, пиши.

– Я тебе не мешаю?

Она улыбнулась.

– Нет, нисколько. Пиши.

Отец смотрел телевизор, Женя писал, а Татьяна в тоске смотрела на Маяк, сидя у окна на кухне. Она силилась понять, что произошло, и не могла, всякий раз натыкаясь на непробиваемую стену. Всё это было из области фантастики, но Татьяна не верила в возможность подобного в реальности. Но, тем не менее, это произошло – и понимай, как хочешь. Единственное объяснение, которое вертелось у неё в голове, – это какая-то ошибка. Но кто ошибся и в чём именно ошибся – вот что было самым непонятным. Снова и снова она собирала кусочки головоломки, но всякий раз неправильно, и картина не получалась. В отчаянии и досаде она била кулаком по столу, собранные ею частички разлетались, и она снова принималась за этот мучительный подбор. Ей всё время казалось, что Игорь был где-то рядом, даже смотрел на неё, она постоянно чувствовала спиной его взгляд, но оборачивалась – и никого не видела. Его любящие, немного грустные глаза смотрели на неё отовсюду, она не могла никуда деться от них.

Более того, ей чудилось, что он видел не только её саму, но и читал в её сердце все чувства, и все её мысли были ему известны, как собственные. Это даже немного пугало её. Каждое движение её души он знал в самом зародыше, и ей тотчас становилось стыдно за все недостойные помыслы, едва они возникали у неё в душе. Он судил её, судил ежеминутно, и его суд был справедлив – она это знала. И не могла оправдаться.

Ночь прошла в холодном, тревожном полусне. Татьяна озябла и даже под одеялом не могла согреться, а утром встала совершенно больная. Мокрая от слёз подушка стала ей ненавистна, и она оторвала от неё лицо с содроганием в душе. Ей было почти всё равно, чем собирался заниматься сегодня Женя, не хотелось ехать на занятия, но она заставила себя. Была суббота, в расписании стояло всего две пары, но она пошла на них. Ей нужно было переключиться на что-нибудь, чтобы не сойти с ума.

У неё болела голова. Едва придя домой, она упала на кровать и сказала:

– Пожалуйста, не трогайте меня.

В воскресенье Женя – небывалое дело! – засел за учебники. Он ничего не объяснял, молча переворачивал страницы и делал какие-то выписки, молча жевал бутерброды с колбасой, пил кефир и ходил курить на лестничную площадку. Хотя они перешли уже во второй семестр четвёртого курса, от него веяло сосредоточенностью первокурсника, он забавно шевелил челюстью и чесал подбородок. Что послужило причиной для такой перемены, Татьяна не знала, а Женя не рассказывал. Вечером, когда она стояла на кухне у окна и со слезами на глазах смотрела на Маяк, на её плечи легли чьи-то руки. Татьяна вздрогнула.

– Извини, не хотел тебя пугать, – услышала она Женин голос.

Господи! Ей уже померещилось было, что это Игорь! Она вздохнула и прикрыла глаза ладонью. В кухне было темно, свет сюда проникал только из прихожей.

– Ты всё время грустная, – сказал Женя, стоя у неё за плечом.

Она не знала, как ответить, поэтому промолчала. Женя тоже помолчал, ожидая ответа, и, не дождавшись, сказал:

– Я поступил по-свински. Всё никак не решался про это заговорить…

– Не стоит и начинать, – чуть слышно перебила она – с лёгким звоном инея в голосе.

Он мучительно умолк, напряжённо дыша у неё за плечом. Она устало ждала, когда он справится с собой, и ей почему-то самой было неприятно и досадно на себя за то, что повергла его в смятение и стыд. Он оправился от этой моральной пощёчины и продолжил:

– В общем, фигня какая-то получилась. Я пьяный был, Тань.

Он умолк, Татьяна тоже молчала: ждала, что он скажет дальше.

– Эта Вика… Она – соска. Просто тупая соска. А ты…

Татьяна обернулась, её глаза блеснули в полумраке.

– А я кто? – спросила она, выпрямляясь.

Женя сначала опустил взгляд, потом посмотрел ей прямо в глаза.

– А ты человек, Тань.

Татьяна снова повернулась к окну. Она больше не могла сдерживать слёз, и её плечи затряслись. Нет, она ещё не заслуживала этого звания – человек. Всюду, куда ни кинь взгляд, были сплошные ошибки, сплошные грехи и пороки. Немного ещё она прожила на свете, а как успела запутаться! Её душа запуталась в сетях, которые держали её низко у земли, не позволяя взлететь в рай, стать достойной того, чтобы её любил Игорь. Теперь она поняла его слова «Не о том печалишься». Теперь она печалилась о том самом, о чём нужно было печалиться в первую очередь.

– Прости меня, Танюшка, прости, – шептал ей Женя, щекоча тёплым дыханием её шею. – Не плачь, пожалуйста…

– Жень… не надо, – сказала она.

Высвободившись, она пошла в комнату к отцу и села перед телевизором, инстинктивно ища защиты от охвативших её эмоций в привычной, обыденной обстановке. И она знала, что сюда Женя за ней не последует. Она приласкалась к отцу и на минуту снова стала маленькой девочкой, не имеющей ещё понятия о «взрослых» страстях. Отцовская рука с готовностью обняла её, и она вдруг подумала, что так будет не вечно. Когда-нибудь отцовской руки не станет, и некому будет обнять её и приласкать. В горле у неё опять заклокотали слёзы; как ей сейчас не хватало Игоря! Парадокс, но при всей её страсти к нему только он был способен все эти страсти в ней успокоить одним нежным прикосновением. Только с ним она могла чувствовать умиротворение и полную безмятежность, как душа в раю, у Господа за пазухой. Как ей хотелось снова оказаться по ту сторону окна!

Удивительно: стоило ей только подумать об Игоре, как её душа тут же успокоилась, буря улеглась, и засияло солнце. Одна лишь его тень усмирила шторм, словно бы приказом: утихни, перестань! Спать все они отправились вполне мирно, лишь Женя казался немного смущённым. Но и он промолчал.

А в понедельник вечером отец сказал, что устроился на работу. Он выглядел бодро, перестал пить пиво и наконец побрился. Татьяна узнавала прежнего отца и радовалась: у неё как будто камень с души упал от этой новости.

В среду закончилась Женина «отсидка» у Татьяны дома. Возможно, это случилось бы позже, если бы Женя не решил наконец пойти на занятия в университет. Утром они завтракали вдвоём: отец ушёл из дома раньше их. За чашкой чая они оба о чём-то задумались. Женя заметил:

– По-моему, это классно.

– Что классно? – спросила Татьяна.

– Ну… – Женя позвенел ложечкой о край чашки. – Сидеть вот так, вместе. Пить чай. – Он усмехнулся, подул на чай, хотя тот был уже совсем не горячим.

Татьяна пожала плечами. Признаться по всей правде, она думала сейчас о том же. Общество Жени за завтраком не было ей неприятно, и отрицать это не имело смысла – как бессмысленно было бы отрицать то, что реки текут от истоков к устьям. Нет, она не назвала бы это словом «классно», но всё было мирно и даже хорошо. Занимался погожий, безоблачный день; ледок, схвативший лужи за ночь, ещё не растаял, и на его мутной стеклянной поверхности розовело весеннее утро – свежее, зябкое, с бодрящим дыханием ветра. Чай был ароматен и крепок, сонно тикали кухонные часы, и, если взглянуть на вещи трезвым объективным взглядом, то всё было вполне неплохо. Единственное, по чему тосковала Татьяна в это погожее весеннее утро, – это нежно воркующее "Р" Игоря. Не было на свете ничего, что она не отдала бы сейчас за завтрак с ним. Пусть бы они ели простой калач с чаем, а не этот плотный вкусный завтрак, который она приготовила сегодня, – хлеб, разломленный Его руками, был бы в сотню раз слаще.

Они вместе вышли из дома и пошли на автобусную остановку.

– Свежо, – сказал Женя, поёживаясь и поднимая воротник куртки.

Подошёл автобус, и они вошли. Татьяна заплатила за билет для себя и Жени. Когда они устроились у окна на задней площадке лицом друг к другу, он сказал:

– Я отдам тебе всё, что ты на меня потратила. Обязательно отдам. Только попозже, ладно? У меня просто сейчас ни копейки…

– Не надо ничего, – сказала Татьяна. – Не говори ерунды.

Когда она это сказала, у неё стало удивительно легко и светло на душе. Восходящее солнце било ей в глаза, то прячась за домами, то выскакивая из тени ослепительным лучистым шаром, и она повернулась лицом в салон. Автобус свернул, и солнце опять стало бить ей в лицо.

Когда они выходили из автобуса, Женя подал ей руку. Она чуть улыбнулась и, взглянув в его прищуренные от солнца глаза, вдруг подумала, что он тоже, может быть, хочет любви и ищет её, и его главная беда в том, что он ещё не умеет любить. Он, как и сама Татьяна, был ещё учеником, и неразумно было бы требовать от него зрелых поступков и зрелых чувств. Но, с другой стороны, сколько ещё им суждено было ходить в ученичестве?..

В вестибюль университета они вошли тоже вместе. И через секунду почти столкнулись с Викой, летевшей на крыльях её модного длинного плаща, окружённой ореолом блеска сапог на высоких шпильках и радужных переливов покачивающихся в её ушах серёжек. Увидев их, она остановилась как вкопанная. Татьяна невозмутимо выдержала её взгляд и, предоставив Жене самому разбираться в этой ситуации, быстрым, но ровным шагом прошла через весь вестибюль к лестнице. Поднимаясь по ступенькам, она ни разу не обернулась.

В течение всего дня она была рассеяна и надолго упустила Женю из виду. Один раз она видела его в мужской компании в курилке, а потом видела Вику – в той же курилке и в женской компании. Татьяна тоже была сама по себе, окутанная туманным облаком и погружённая в свои мысли – об Игоре, обо всех недавно сделанных ею открытиях, о загадке комнаты с лампой. Когда её рефлексия достигла пика, она столкнулась с Женей в вестибюле. Оказалось, что пары кончились, и пора было ехать домой.

– Ну, как там с Викой? – спросила она не без ехидства. – Уладили?

– Да дура, вот кто она, – пробурчал Женя. – Пошли домой.

Домой! Она удивилась про себя этому слову, произнесённому Женей. У них, оказывается, был один, общий дом. Когда возле гардероба Женя подавал ей плащ, Татьяна, просовывая руки в рукава, мельком заметила на себе взгляды сокурсниц – Лены, Нади, Юли и ещё некоторых, одевавшихся неподалёку. Татьяна усмехнулась про себя: они сейчас, наверно, думали, что она и Женя помирились. Вика уже летела в развевающемся плаще к выходу, цокая каблуками и на ходу доставая из сумочки сигареты.

Они вышли на крыльцо. В ослепительном солнечном свете Татьяна сначала не разглядела, кто вышел из блестящей чёрной машины, стоявшей у самых ступенек. На одно мгновение она потеряла Женю из виду – он как будто спрятался у неё за спиной. А потом она увидела идущего к ним мужчину в чёрном длинном пальто и крапчатом кашне. Это был отчим Жени, тридцатитрёхлетний бизнесмен Аркадий Смирнов, владелец самой большой в городе сети салонов по продаже сотовых телефонов.

– Женя, как это понимать? – сразу набросился он на пасынка. – Я с ума схожу, ищу тебя! Где ты был? Я обзвонил всех твоих приятелей, всех… – Тут он заметил Татьяну. – Кроме вот этой мадемуазель. Я звонил вам на сотовый, Танечка, но вы не отвечали.

– Видимо, аккумулятор разрядился, – сказала Татьяна.

– Вот как. Не у вас ли он случайно обретался?

Татьяна честно призналась:

– Да, Женя был у меня.

– Почему же вы мне не сообщили, Таня?

– Извините, я как-то не подумала…

– Не подумали! Безобразие, Танечка! Я уже милицию хотел на уши поставить!

Женя шагнул вперёд:

– Она тут не при чём. Я сам её попросил, не наезжай на неё.

– Господи, да кто на кого наезжает? Разве это наезд? Вы ещё не видели настоящих наездов, ребятки… Садитесь в машину оба, у меня к вам серьёзный разговор. – Аркадий открыл заднюю дверцу и кивнул Татьяне: – Таня, прошу сюда.

Татьяна стала спускаться вниз, к машине, а Женя ещё медлил на крыльце. Отчим позвал его:

– Женя, ну!

Женя медленно спустился и сел на переднее сиденье, рядом с Аркадием. Татьяна тоже села, и Аркадий завёл мотор.

– Так, тебя, паразит мелкий, я сейчас везу домой, – сказал он Жене. – Танечка, где вас высадить? Дело в том, что я не знаю, где вы живёте…

– На остановке "Универсам 'Заря' ", если не трудно, – сказала Татьяна.

– Без проблем.

Они выехали на улицу. Женя молчал, не глядя ни на кого, провожая взглядом проезжающий мимо транспорт. Аркадий вёл машину уверенной рукой, и первые две минуты поездки у него одновременно шёл деловой разговор по телефону. Разъединившись, он сунул телефон в карман.

– Зачем же было так, Женя? – сказал он. – Зачем было психовать, хлопать дверью? На ночь глядя.

– Пожалуйста, не при Тане, – сказал тот.

– А разве Таня тебе чужой человек? – возразил Аркадий.

Мать Жени погибла три года назад: её сбила машина. С тех пор он жил с отчимом, который был старше пасынка только на тринадцать лет; Татьяна мало знала об их отношениях, но, судя по внешнему виду Жени и содержимому его кошелька, ни в чём отказа он не знал.

– Жень, у меня мало времени, – сказал Аркадий. – Сейчас мне надо по делам, а в пять часов у меня рейс в Москву. Думаю, нам с тобой нужно поговорить.

Женя усмехнулся.

– Сколько у тебя времени на это?

Аркадий глянул на часы.

– Минут пятнадцать у нас есть.

Женя молчал.

– Ну, чего ты всем этим хотел добиться? – спросил Аркадий. – Привлечь моё внимание? Мне кажется, я и так всё для тебя делаю. Ты сыт, обут, одет, учишься в вузе, деньги в кармане есть. Всё для тебя, Женя!

Тот молчал.

– Ты ведёшь себя, как подросток, – продолжал отчим. – Что за бунты, протесты? Тебе двадцать лет. Двадцать! Я в этом возрасте уже работал.

Женя не отвечал. Татьяна видела только его затылок.

– Ну, что ты молчишь? Здесь все свои, не стесняйся.

Молчание со стороны Жени становилось уже взывающим.

– Хорошо, – сказал Аркадий. – Я вернусь дня через три-четыре, и тогда мы поговорим, о чём хочешь. Обещаю.

– Да не хочу я с тобой разговаривать, – тихо сказал Женя.

– А чего ты хочешь? Что я ещё должен сделать? Чего тебе не хватает?

– Мне надоело зависеть от тебя.

Аркадий засмеялся.

– Работай! Зарабатывай сам – кто же тебе не даёт? Я буду только рад.

– Тогда мне придётся бросить учёбу.

– Переведись на заочное. Делай, что хочешь, а образование у тебя быть должно.

– Мне осталось полтора года. Нет смысла переводиться.

– Ну, тогда не переводись. Доучись спокойно, а потом пойдёшь работать. Тогда ты будешь сам себе хозяин. Скоро наступит день, когда ты сам начнёшь себя кормить, а пока тебя кормлю я, с этим ничего не поделаешь.

– Ты мне это каждый день говоришь.

– Извини. Я как-то не думал, что это тебя обижает.

Женя, помолчав, сказал:

– Пожалуйста, давай не при Тане… Потом.

Аркадий ответил:

– Потом у нас может не быть возможности поговорить. К тому же, я не могу уехать, не выяснив, в чём дело. Таня! – Он слегка повысил голос, не оборачиваясь и не отводя взгляда от дороги. – У меня к вам будет просьба. Но я изложу её попозже, когда мы приедем.

Аркадию снова позвонили, и минуты полторы-две он разговаривал – немного нервно и озабоченно. Татьяна особо не вслушивалась. У остановки "Универсам 'Заря' " машина остановилась. Аркадий сказал Жене:

– Посиди две минутки, я сейчас. Таня, выйдем на два слова.

Он вышел из машины, не выключая двигателя, обошёл её и открыл дверцу перед Татьяной. Она вышла, а он захлопнул дверцу и, отойдя к багажнику, знаком подозвал Татьяну.

– Вы понимаете, Таня, – начал он негромко, – я человек занятой, времени на всё не хватает… Женька мне не безразличен, но у меня не всегда получается уделять ему достаточно внимания. Мне предстоит поездка, а я не совсем спокоен за него. Вы не представляете себе, какой он оболтус. Сами понимаете, с каким сердцем я уезжаю. Но это всё – лирика… Так вот, о чём я хочу вас попросить. Если вас, конечно, не затруднит. Мне было бы в какой-то мере спокойнее, если бы я знал, что за Женькой приглядывает здравомыслящий, трезвый и, главное, неравнодушный человек… Все эти его приятели – на них нет никакой надежды, их шалопайская компания ему даже во вред. А вы, Таня – вы совсем другая. – Аркадий улыбнулся, стряхнул с плеча Татьяны снежинку. – Я никогда не видел ангелов-хранителей, но мне почему-то кажется, что они должны быть похожи на вас.

– Вы хотите, чтобы я присмотрела за Женей, пока вас нет? – спросила Татьяна.

– В общем, да. А впрочем, не только на это время. Женьке нужен ангел постоянно. Я, как вы понимаете, на эту роль не очень подхожу. – Аркадий сунул руку за пазуху, достал визитку. – Вот мои координаты. Номер мобильного и так далее… Это – на будущее. Я бы хотел, чтобы вы мне сообщали, если что-нибудь… Ну, вы понимаете. Жене об этой моей просьбе рассказывать не нужно. Понимаете? Нет, вы только не подумайте, что я вас нанимаю на роль шпиона. Ни в коем случае!

– Я понимаю, – сказала Татьяна.

Аркадий вздохнул.

– Вы, может быть, знаете, что его мама… Царствие ей небесное. Ему очень не хватает материнской заботы и тому подобного… Ну, вы понимаете.

– Да, – сказала Татьяна с еле слышным вздохом.

– Я вас не очень хорошо знаю, Таня, но вы почему-то с первого взгляда внушили мне доверие и уважение, – сказал Аркадий, осторожно беря руку Татьяны в свою. – Но это опять лирика. В общем, Таня, вы поняли, чего я хочу?

– Да, Аркадий Владимирович.

Он улыбнулся и чуть пожал пальцы Татьяны.

– Просто Аркадий. – Он поднёс её руку к своим губам и слегка коснулся ими её пальцев. – Вы не представляете, как я вам благодарен. Кроме вас, мне не на кого положиться.

– Сделаю всё, что в моих силах, – сказала Татьяна.

– Спасибо вам, Таня. А сейчас извините, мне пора… Дела, будь они неладны!

– Удачи вам.

Он сел в машину, и они уехали. Татьяна, проводив машину взглядом, пока та не исчезла из виду, медленно пошла домой, размышляя. Сначала Женя назвал её человеком, а теперь его отчим назвал её и того громче – ангелом. Но она-то знала, что она совсем не была ангелом, да и до человека пока не дотягивала. Больше всего она боялась возгордиться, потому что тогда она умерла бы от стыда под невидимым, но ощутимым взглядом Игоря.

Странно получилось, подумала она. Она рассталась с Женей, а теперь просьба Аркадия снова связала её с ним. Она не могла отделаться от мысли, что всё это как-то исподволь ведёт к тому, чтобы им вернуться друг к другу. Но даже если бы это и стало возможно, их отношения должны были перейти на качественно новую ступень, все особенности которой Татьяна ещё не очень хорошо себе представляла, и её собственная новая роль немного удивляла её. Она не была уверена в том, годилась ли она на эту роль.

Как тает снег весной, обнажая землю, так и в Татьяне что-то растаяло, освободив в ней какую-то новую, ей самой неизвестную ипостась. Она менялась, менялась у самой себя на глазах – с поразительной быстротой и бесповоротностью. Она уже не могла думать по-прежнему и чувствовать по-прежнему, и эти перемены её к чему-то обязывали. Уже сейчас у неё зародилось подозрение, что всё это происходило с ней из-за Игоря. Войдя в её жизнь, он всё в ней перевернул, как очистительная буря, а потом бесследно исчез, ничего не объяснив и оставив только сплошные загадки.

Кто он был? Она не знала. Его незримое присутствие в каждом её деле и каждой мысли, каждом вздохе и биении сердца не давало ей покоя. Он как будто растворился в пространстве, в окружающей природе – в небе, в воздухе, деревьях, пропитал собою землю и облака и смотрел на неё отовсюду. Ей уже казалось, что он и не был человеком из плоти и крови, а был, наверное, вочеловечившимся духом. Теперь он потерял плоть, снова стал духом, растворился, стал невидимым, но не перестал быть.

Всё, что ей осталось от него – это свет на шестом этаже соседнего дома, неусыпный Маяк, вечно бдящее над землёй окно. Больше всего на свете ей хотелось оказаться там, по ту сторону этого окна, но что-то ей говорило, что она ещё должна была это заслужить. Этот свет манил её в ночи, близкий и вместе с тем недосягаемый. Кто-то любящий ждал её там; так отец ждёт блудного сына, не гася свет в своем окне, чтобы этот свет направил стопы заблудшего к дому, где ему, невзирая на все его блуждания и ошибки, всегда рады.

В пятницу Женя снова пришёл к ней.

– Можно у тебя переночевать? – спросил он. – Дома никого нет, отчим ещё не вернулся, мне как-то не по себе.

– Я купила надувную кровать, – улыбнулась Татьяна. – Её можно расположить у меня в комнате… А то папа храпит.

– Значит, можно? – просиял Женя.

– Оставайся, если хочешь.

Она вернулась на кухню, где у неё жарились котлеты. Спустя минуту Женя тоже пришёл и, сев к столу, потянул носом.

– Шёл к тебе – не знал, пустишь или нет, – сказал Женя. – Смотрю: у тебя окошко светится. Решил – попытаю счастья. Загляну на огонёк.

Татьяна посмотрела на него. Она не знала, являлся ли он тем, кто был ей нужен, но прогнать его она уже не могла. Перевернув котлеты на другую сторону, она снова накрыла сковороду крышкой.

– А котлеты ещё на лестнице учуял, – добавил он.

Она засмеялась.

– Голодный? – спросила она.

Он смущённо выпрямился.

– Ну…

– По глазам вижу, – сказала Татьяна.

Случайно – а может, и не случайно – она взглянула в окно. Маяк горел. И пока он горел, всё было на своих местах.

12 марта – 31 марта 2006 г