Текст книги "Свет на шестом этаже (СИ)"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Ты, наверно, края не чувствуешь, – сказал отец.

– Отец как упал, так и проспал, как бревно, не шелохнувшись, – заметила Татьяна. – А ты вертелся, вертелся, да и спикировал вниз. Причём два раза.

– Удивительно, – покачал головой Роман. – Я этого совершенно не помню.

Татьяна изобразила в лицах, как он в полусне карабкался на диван после первого падения, и Роман хохотал от души. Потом оба – и Роман, и отец – изъявили желание поесть. Татьяна принесла им бутербродов, но тут выяснилось, что кроме минеральной воды, пить нечего. Роман после вчерашней попойки очень хотел пива, и Татьяну послали в магазин.

– Купи две «полторашки», – заказал Роман, доставая из кошелька деньги и подавая их Татьяне. – Батя, тебе какого?

– Я люблю «Сибирскую корону», – сказал отец.

– Значит, «Сибирскую корону».

Татьяна оделась. Выйдя на крыльцо, она с непонятным внутренним содроганием покосилась на окно на шестом этаже: оно уже не светилось, но всё ещё притягивало к себе взгляд. Татьяна, ускорив шаг, заспешила в магазин, но по её спине всё-таки опять пробежали мурашки. Ей казалось, что тот мужчина смотрит на неё из окна.

В магазине кроме неё был ещё только один покупатель. Он стоял у кассы в отделе молочных продуктов, и Татьяна сначала не обратила на него внимания, сразу подойдя к винному отделу. Подав деньги и попросив пиво, она бегло глянула в сторону молочного отдела. Потёртая, видавшая виды кожаная куртка на широких плечах, чёрная вязаная шапочка, голубые джинсы, заляпанные грязью кроссовки – с виду ничего особенного, но, когда покупатель обернулся, Татьяна обмерла: это был тот самый мужчина в окне-маяке. Их глаза встретились, и он опять улыбнулся. В голове Татьяны промелькнула мысль: он не мог её узнать, расстояние было слишком большое.

– Девушка, возьмите пиво, – услышала она голос продавщицы и очнулась.

Торопливо засунув обе бутылки в пакет, она заспешила к выходу, выскочила на крыльцо и застучала каблуками по ступенькам.

– Девушка! – окликнул её мужской голос.

Вздрогнув, она обернулась. Этот мужчина смотрел на неё с улыбкой и протягивал ей какие-то деньги.

– Вы забыли вашу сдачу, – сказал он. – Деньги на дороге не валяются.

Голос у него был тоже обыкновенный – средний, каких тысячи. Пожалуй, он был мягким, ему немного не хватало зрелости – в нём прозвенели юношеские нотки. А ещё мужчина слегка картавил – едва заметно, но "Р" у него было мягкое, нераскатистое, воркующее.

Татьяна растерянно взяла деньги. Мужчина смотрел на неё и улыбался, и её сердце вдруг как будто провалилось в тёплую бездну. Они пошли от магазина рядом, в молчании, ступая по мокрому льду. Татьяна немного поскользнулась, и незнакомец подхватил её под локоть.

– Осторожно, – сказал он со своим нежным "Р".

У своего подъезда Татьяна замешкалась и посмотрела на незнакомца. Снова утонув в его добрых серо-зелёных глазах, она пробормотала:

– Мне сюда.

Он опять улыбнулся и кивнул. Татьяна почему-то не возразила, когда он поднялся на её крыльцо вместе с ней.

– Это вы смотрели на меня в бинокль, – сказал он.

Она мучительно покраснела, не смея поднять на него взгляд.

– Вы, наверно, думаете, что я подглядываю за людьми, – сказала она. – На самом деле я не имею такой привычки, просто…

– Вам стало интересно, – закончил он.

– Да, – подтвердила она с лёгким удивлением. – Меня заинтересовало ваше окно. Почему в нём горит лампа?

– Двор у нас тёмный, – ответил он. – Иногда бывает даже ходить опасно – особенно на таких каблучках, как ваши.

– И вы специально включаете лампу, чтобы людям было светлее?

Он задумчиво поднял взгляд на свое окно.

– Ну, я не сказал бы, что оно даёт уж очень много света…

– Не скажите, – неожиданно разоткровенничалась Татьяна. – Я вчера, например, шла в темноте из магазина и чуть не ступила в лужу. И только благодаря вашему окну я вовремя её заметила и не промочила ноги.

Они вместе посмотрели на лужу, и незнакомец улыбнулся широко и искренне. У него не хватало одного зуба на верхней челюсти – коренного, сразу за левым клыком.

– Я очень рад, – сказал он.

Они смотрели друг на друга некоторое время молча. Не зная, что сказать, Татьяна вспомнила:

– А я вчера видела, как один человек шёл здесь с фонариком.

– Что ж, очень правильно, – кивнул незнакомец. – Тут иначе просто нельзя.

Татьяна вдохнула утренний мартовский воздух. Голос у незнакомца тоже был какой-то весенний, лёгкий – как солнечный зайчик от зеркальца, резво скачущий по лужам. У Татьяны вдруг защемило сердце от предчувствия весны. Оно, как лёгкий хмель после бокала вина, влилось в её кровь и заставило выпрямить спину, зорче оглядеться вокруг себя и заметить, что весна – уже вот она, почти пришла.

– А как вы меня узнали? – спросила Татьяна. – Ведь я смотрела в бинокль, а вы – невооружённым глазом. Далековато от вашего окна до моего балкона.

Незнакомец солнечно улыбнулся.

– А я вас знаю, – сказал он. – И давно люблю.

Она засмеялась этому, как шутке, и незнакомец тоже засмеялся. Она, глядя в его удивительные ясные глаза, была уверена, что ничего дурного этот человек подразумевать просто не может.

– Мы с вами, похоже, давно в один магазин ходим, – сказала она. – Я вас раньше не видела.

– А я вас видел, Таня.

Она вздрогнула, и её собственное имя из уст незнакомого человека коснулось её кожи, как маленькая подтаявшая льдинка. Незнакомец снова засмеялся и слегка дотронулся до её рукава.

– Что вы, не пугайтесь. Вы, наверно, подумали, что я маньяк какой-то? Просто я в магазине как-то раз услышал, как один седой мужчина назвал вас Таней.

– Это был мой папа, – пояснила она.

– Простите, я не представился, – спохватился незнакомец. – Меня зовут Игорь.

– Очень приятно, Таня, – пробормотала Татьяна.

– Я знаю, – засмеялся Игорь.

Она тоже засмеялась – смущённо, но уже с некоторым облегчением. Игорь посмотрел куда-то вниз.

– «Сибирскую корону» любите?

– Что? – Татьяна не успела сориентироваться ни в пространстве, ни во времени, ни в обстоятельствах.

Игорь с улыбкой обратил её внимание на пакет, который она держала в руках, совершенно забыв о нём.

– Ах, да, – сказала она. – То есть, нет. Это – не мне.

– А кому?

– Это для Ромы и папы.

– А Рома…

– Мой брат. – К Татьяне окончательно вернулось чувство реальности, она как будто вынырнула из бассейна с тёплой водой на холодный воздух, и её кожа в тот же миг покрылась мурашками. – Извините, мне надо идти. Меня там ждут.

– Да, конечно, – сказал Игорь. – Не смею вас больше задерживать.

И он стал спускаться с крыльца. Татьяна смотрела ему вслед, но он почему-то не удалялся от неё. Когда Игорь обернулся, его удивлённый взгляд привёл её в чувство. Оказалось, что она шла за ним, как привязанная верёвочкой.

– Вы что-то хотели сказать? – спросил он со светлой улыбкой.

Татьяна сконфузилась, лихорадочно соображая и пытаясь придумать какой-нибудь вопрос.

– Я хотела спросить… Вам не мешает по ночам свет от вашей лампы? – выдала она наконец.

Он покачал головой.

– Я не каждую ночь бываю дома, – сказал он. – А так – ничего, не мешает.

Только сейчас Татьяна заметила, что у него в пакете было молоко, сметана и кефир. Она смотрела ему вслед, и её сердце вдруг сжалось в смертельной тоске и бешено рванулось из груди – туда, за ним. Хотя Игоря уже не было рядом, она всё ещё как бы чувствовала на себе взгляд его добрых глаз. Что-то по-неземному светлое было в этом взгляде, необыкновенное, но смутное, как воспоминание из прошлой жизни, и вместе с тем до боли знакомое. То, что было всегда – извечно, ещё до её рождения, до рождения её матери и матери её матери. Ей казалось, что эти глаза встречали рассвет тысячи лет назад, что они видели первый рассвет мира.

На этот раз она присутствовала на кухне и участвовала в разговоре, хотя, естественно, не пила ни капли. Разговор зашёл о том, как следует выходить из запоя.

– Сразу, резко это нельзя делать, – убеждал Роман.

Он сравнил это с неким физическим явлением, и разговор перешёл в эту область.

– Это можно сравнить с такой штукой, как самоиндукция. Вообще самоиндукция есть возникновение эдс индукции в проводящем контуре при изменении в нём силы тока. При выключении источника ток не прекращается моментально. Нет. Когда электрическая цепь размыкается, возникает такая эдс, то есть, электродвижущая сила, такая… В общем, она может во много раз превышать электродвижущую силу самого источника. Вот почему нельзя резко прекращать. Это может отрицательно сказаться на организме. Надо постепенно. Понимаете, Татьяна Михайловна?

– Я понимаю, – сказала Татьяна. – Но постепенно – это понятие растяжимое. Постепенно – это сколько? День? Два? А может, неделя? Вы тоже поймите, Роман Михайлович, что у нас времени-то как раз нет.

Отец, приподняв веки, снова начавшие тяжелеть, спросил невпопад:

– А кто её открыл-то, эту индукцию?

– Вообще электромагнитную индукцию открыл Фарадей параллельно с Генри, – ответил Роман. – Но мы говорили про что?

– Про самоиндукцию, – подсказала Татьяна.

– Верно. Хитрая штука эта самоиндукция.

Отец вмешался:

– Ты сначала сказал про электромагнитную индукцию.

– Да, а самоиндукция – это её частный случай.

– Да я знаю, ты меня не учи!.. Я сам тебя ещё поучить могу.

Роман миролюбиво согласился:

– Конечно, само собой, можешь.

Минут десять они спорили о самоиндукции и индуктивности, а также о том, кто раньше открыл электромагнитную индукцию вообще – Фарадей или Генри. Желая прекратить их спор, Татьяна взяла «Физический энциклопедический словарь» и, найдя нужную статью, вернулась на кухню:

– Вот, пожалуйста. Фарадей открыл в 1831-ом году, а Генри – в 1832-ом.

– Так этот Генри просто слизал у Фарадея! – воскликнул отец.

– Здесь сказано, что они пришли к этому открытию независимо, – вступилась Татьяна за Генри. – Такое в науке случается. Они же были по разные стороны океана. Фарадей был англичанин, а Генри – американец.

Тут разговор зашёл о нашем вкладе в мировую науку.

– Самым великим был, конечно, Ломоносов, – сказал Роман.

– «Открылась бездна звезд полна, – продекламировал отец. – Звездам числа нет, бездне – дна». Это Ломоносов. Он был не только учёный, но и поэт.

– Великий человек, – согласился Роман. – Разносторонний. Теперь такие редко бывают. Как Леонардо да Винчи. Только нашего разлива.

Незаметно кончилась выпивка, и Роман сам засобирался в магазин. Он вернулся с двумя «полторашками» пива и четвертинкой водки. Татьяна запротестовала:

– А вот это лишнее. Пиво пейте сколько угодно – пожалуйста, я не возражаю, а вот этого уже хватит.

Роман убрал водку в холодильник. Отец вернулся из комнаты и сел к столу, но с этого момента их дружеская беседа, которая до этой минуты даже в какой-то мере забавляла Татьяну, перешла в русло, которое дружеским уже нельзя было назвать. Началось с того, что Роман сказал:

– Татьяна Михайловна, вы стоите у нас над душой… Как надзиратель. И надзираете, считаете у нас во рту каждый глоток. Может, вам лучше пойти к себе?

Это обидело Татьяну. Она возразила:

– Почему сразу «надзиратель»? А вы не допускаете такую мысль, что я, может быть, нахожусь здесь, потому что мне хочется с вами побыть, пообщаться?

– С трудом верится, – усмехнулся Роман.

Обращение друг к другу на «вы» было между ними в ходу давно – ещё с детства. Началось это как шутка, а потом вошло в привычку.

– Ну, знаете! – Татьяна от обиды даже не сразу нашлась, что ответить. – Что же это такое, ребята? Если я не пью с вами, это ещё не значит, что я нахожусь по ту сторону баррикад. Я всего лишь напомнила вам, чтобы вы не перебрали, как вчера, а то будет плохо. А вы сразу – «надзиратель»!

– Про баррикады вы сами сказали, Татьяна Михайловна, – проговорил Роман. – Я, между прочим, ничего такого не сказал. Баррикады – это война, а у нас нет войны.

– Не цепляйтесь к словам, – сказала Татьяна. – Вы ищете слишком глубокий смысл. Я спрашиваю вас, почему мне нельзя находиться здесь? Я не запрещаю вам пить. Пейте, но знайте меру. Или, может быть, вас раздражает слово «мера»? Я слишком часто его повторяю?

– Мужчина – одно слово, женщина в ответ – слова, – усмехнулся Роман.

Это задело Татьяну ещё сильнее.

– Заметьте, что до этой минуты я больше слушала, чем говорила, – сказала она сухо и с подчёркнутой правильностью грамматических конструкций. – Наш разговор приобретает неприятный оборот, вам не кажется? Я не стану отвечать вам на ваше замечание о мужчинах и женщинах, будем считать, что ничего не было сказано. Но, насколько я поняла, моё общество перестало быть вам приятным. Что ж, мне всё ясно. На данной стадии меня здесь быть не должно. Извините, что так поздно догадалась.

И Татьяна вышла из кухни. Из своей комнаты она прекрасно слышала, что там происходило. Около минуты царило молчание, потом отец спросил:

– Ну, что – лучше нам стало? Зачем ты её выгнал?

– Да никто её не выгонял, – попытался оправдаться Роман. – Она сама ушла.

– Из-за тебя, – настаивал отец. – А мне, может, легче, когда она рядом!..

Роман ничего не ответил. Татьяна услышала, как он открыл холодильник – не иначе, достал водку. Но Татьяна из принципа больше не вмешивалась. Однако через минуту молчание на кухне стало гнетущим, и ей вдруг стало даже совестно: пожалуй, она высказалась слишком резко. Она встала в позу, хлопнула дверью, а что из этого? Никто не выиграл – настроение испортилось у всех. Хотя, впрочем, если говорить о настроении, то портиться тут было, в сущности, нечему – изначально никакого настроения и не было. Но стало определённо хуже, чем раньше, и это почувствовали все.

Не прошло и десяти минут после ухода Татьяны, как Романа вырвало. Татьяна констатировала про себя: мера, о которой она твердила, настала, но торжества от этого она не испытывала. Что ж, она была права, и это подтвердилось, но добивать лежачего было не в её привычках. Придя на кухню, она сказала Роману просто:

– Ничего не ешь сейчас, а то может снова вырвать. Попей кефир и отдохни.

У Романа были мокрые ресницы, и выглядел он виноватым и смущённым. Он выпил стакан кефира и лёг на диван, а потом и отец улёгся. Вскоре оба заснули, а Татьяна не смогла, хотя и провела почти бессонную ночь. Ей было не по себе. Она позвала Романа на помощь, но было непонятно, оказал ли он ту помощь, которой она хотела, и оказал ли её вообще как таковую. Было ли всё это помощью, она затруднялась сказать. Она знала и понимала многое, но сейчас у неё было такое чувство, будто она снова стала маленькой девочкой, встревающей в дела взрослых, которые ей были непонятны в силу возраста. Это было неприятное, уязвляющее чувство, и Татьяна, неудовлетворённая и раздосадованная, стала прибирать на кухне. Она вымыла посуду, выбросила огрызки хлебных корок и шкурки от колбасы, съела йогурт и ещё два банана, выпила стакан сока и задумалась. Может быть, она сама не дала Роману сделать то, о чём она его просила? Она всё время вмешивалась – уж таков был у неё характер, она всегда испытывала беспокойство, если она что-то не контролировала. Были здесь виноваты и её нервы, напряжённые до предела: она была вконец измотана. Но с другой стороны, всё это было на первый взгляд банальной попойкой, которая, с её точки зрения, мало что давала, кроме похмелья впоследствии. А может быть, она всё-таки чего-то недопоняла во всей этой ситуации?

Около пяти вечера Роман поднялся – бледный, вялый и мятый. Он пошёл домой досыпать и приводить себя в порядок перед предстоящей рабочей неделей. Закрывая за ним дверь, Татьяна сказала:

– Ну, что ж, спасибо тебе.

Она смутно чувствовала, что должна была его поблагодарить, хотя и не знала, за что. Чувство неудовлетворённости и недосказанности упорно преследовало и смущало её. Всё прошло как-то не так по сравнению с тем, чего она ожидала, но даже и это самое «не так» она не могла как следует определить. Она не знала точно, чего именно она сама ожидала – что тут можно было сказать? Скомканная ночь и ещё более мятый день – вот как она определила бы своё впечатление от произошедшего. И только солнечным зайчиком в нём промелькнул Игорь.

Увидит ли она его когда-нибудь ещё? Она не знала, и неопределённость мучила её. Увидеть его снова ей очень хотелось – хотелось безумно, до крика, до боли, до смерти. Она схватила бинокль и вышла на балкон. Лампа ещё не горела, и в окне никого не было.

А ночью она снова увидела свет. Татьяна стояла на балконе и смотрела на окно, но уже не как на таинственный безликий маяк. Там жил Игорь. Она снова навела бинокль и вздрогнула, увидев, что Игорь тоже смотрит на неё в бинокль. В свете лампы была видна его улыбка. Татьяна засмеялась и помахала ему. Он отнял бинокль от глаз, и Татьяна увидела его лицо целиком. Они стали смотреть друг на друга без биноклей. Так им обоим было плохо видно, но Татьяна знала, что Игорь там, а он знал, что она тоже смотрела на него. Потом Игорь куда-то исчез, и Татьяна уже забеспокоилась и стала всматриваться в окно с помощью бинокля, но через минуту Игорь вернулся с листком бумаги. Он поднёс его к лампе, и Татьяна увидела крупные печатные буквы, написанные чёрным маркером:

Приходите ко мне, Таня.

Она сделала ему знак подождать. Найдя жирный красный маркер и лист формата А4, она написала:

Не сегодня.

Она нашла фонарик и вышла на балкон. Осветив фонариком лист, она выставила его вперёд так, чтобы Игорь мог прочитать в бинокль её ответ. Подержав лист с полминуты, она снова посмотрела в бинокль и увидела, что у Игоря был уже готов второй лист. На нём было написано:

Почему?

Пришлось Татьяне идти за вторым листком. Она взяла с собой на всякий случай ещё несколько и захватила маркер. Приложив бумагу к стеклу и зажав в зубах фонарик, она написала:

Вам не кажется, что ещё рано?

Ответ ей был таков:

Не бойтесь, Таня.

Она ответила:

Я не боюсь, просто не уверена.

Игорь написал:

Хорошо. Буду ждать.

Она написала последнее:

Спокойной ночи.

Он ответил:

Спите и вы крепко, Таня.

Но крепко спать она не смогла. Полночи она думала об Игоре, лишь к утру забывшись неглубоким беспокойным сном. Звук будильника, как колокол, возвещающий о бедствии, прервал дрёму, и Татьяна со стоном поднялась с постели. Первым делом она бросилась на кухню к окну. Лампа Игоря горела, и на стекле был приклеен лист с надписью:

С добрым утром, Таня!

Татьяна улыбнулась. В груди разлилось тепло… Пусть к семинару она так и не приготовилась, но на душе у неё было светло и хорошо, и никто не мог это нарушить. Отец был почти трезв, но сильно страдал от похмелья.

– Ещё осталось пиво, – сказала ему Татьяна. – Не ходи никуда сегодня, хорошо?

– Да куда мне идти? – проворчал он.

Понедельник в университете прошёл рассеянно и быстро. Семинар Татьяна прогуляла, а после занятий долго бродила по улицам, улыбаясь голубому небу и подставляя солнечным лучам лицо. Она была голодна, но голос желудка стих, заглушенный зовом сердца. Когда она пришла домой, отец смотрел телевизор, и эта унылая картина навеяла на Татьяну такое же настроение.

А вечером, около половины восьмого, раздался телефонный звонок.

– Таня? – услышала она женский голос, который явно пытались изменить. – Приходи сейчас к Артёму Садовскому, там вечеринка. Можешь узнать кое-что интересное про твоего друга Женю.

– Кто это? – спросила Татьяна, но трубку уже повесили.

С Женей она не виделась уже четыре дня: он не появлялся в университете вместе со своим приятелем Артёмом. Он не звонил и не отвечал на звонки Татьяны. Татьяна прекрасно поняла, какого рода был этот звонок, и стала медленно и сосредоточенно одеваться. Нет, она не собиралась устраивать Жене сцену, независимо от того, что ей предстояло увидеть. Она шла просто посмотреть.

– Куда ты? – спросил отец.

– Я загляну к Жене, – ответила она. – Ненадолго. Скоро вернусь.

Она пошла пешком – не хотела тратить остатки денег на транспорт. Дорога заняла у неё минут тридцать, и в четверть девятого она уже звонила в дверь квартиры Артёма. Даже на площадке была слышна громкая музыка, смех и голоса, а когда дверь открылась, Татьяну ещё и обдало табачной вонью. Артём, как видно было по выражению его лица, не ожидал увидеть Татьяну.

– Тань… Привет, – пробормотал он.

Она вошла. Среди незнакомых лиц она искала одно, знакомое, когда-то любимое; теперь она уже не знала, что чувствовала к нему. В комнате она увидела такую картину: на столе танцевали две девушки в легкомысленных шортах, давя своими высокими каблуками пластиковые тарелки с остатками салатов и опрокидывая стаканы, а на диване в свободной позе развалился Женя. На коленях у него сидела Вика Черпакова, и они целовались.

Татьяна подошла к музыкальному центру и выключила его. Во внезапно наступившей тишине раздался голос Жени:

– Я не понял, что такое? Кто вырубил музыку?

– Я, – сказала Татьяна.

Теперь Женя всё понял. Вика обернулась и посмотрела на Татьяну с наглой и бесстыдной усмешкой. Оба были порядком пьяны, и хмель прибавлял им смелости.

– Тань, ты извини, – сказал Женя. – Я хотел тебе сам сказать, но вот так получилось…

Вика подпела:

– Прости, Таня. Мы с Женей собирались тебе всё честно рассказать.

Всё стихло. Татьяна осмотрелась и поняла, что все предвкушали сцену. Она сказала с усмешкой:

– Не дождётесь. Шоу не будет. Женя, Вика, от всей души желаю вам счастья. Вы друг друга стоите.

И Татьяна, круто повернувшись, вышла из квартиры – не дав никому пощёчины, не закатив скандала, даже не разбив ни одного стакана. Она не доставила никому удовольствия видеть её гнев и слёзы; теперь всё окончательно выяснилось, и она ни о чём не жалела. Уличные фонари безмолвно провожали её своим светом, соглашаясь с ней и подтверждая, что она не ошибалась. Она была почти благодарна неизвестной «доброжелательнице», которая открыла ей глаза – даже не на Женю, а на её собственное сердце.

Ещё издали она увидела окно Игоря. Тёплая солёная влага выступила у неё на глазах, когда она подумала: как же она не замечала этого маяка раньше? Она теряла время и тратила душевные силы на ненужные связи, фальшивые слова и холодные слёзы, тогда как этот маяк всё это время молча освещал ей путь, без слов, одним своим светом говоря ей: я здесь, я жду тебя. Она не видела его, а он светил, терпеливо ожидая, когда она наконец заметит его. Её сердце трепетало: неужели это оно? То самое?

Она зачем-то зашла в магазин, хотя денег у неё всё равно не было. Но она и не вспомнила о деньгах, когда увидела в очереди знакомую потёртую куртку и шапочку. Как будто что-то почувствовав, Игорь обернулся и улыбнулся Татьяне. Он не казался удивлённым, как будто с самого начала знал, что встретит её именно здесь и именно сейчас. Он посмотрел на неё внимательно и ласково, и Татьяна опять утонула в тёплом свете его странных, добрых и проницательных глаз.

– Отпустите его и простите, – сказал он непонятно. – Не о том печалитесь.

До неё каким-то образом дошло, что он говорит о Жене – краем сердца, уголком души она об этом догадалась, но даже не успела удивиться, потому что Игорь, не дав ей опомниться, сказал:

– Вы сегодня потрясающе выглядите.

Татьяна невольно улыбнулась. Его слова прозвучали не как банальный и пустой комплимент, а как правда. Он сказал это, как будто взял в руки самый красивый на свете цветок, восхитивший его до глубины души.

– Сегодня ко мне? – спросил он.

Он сказал это просто и прямо – так, словно констатировал истину, которой суждено было свершиться, и ничто не могло этому воспрепятствовать. Девушка, удивляясь и ему, и самой себе, кивнула. Игорь улыбнулся.

– А я как раз зарплату получил. Гуляем?

Татьяна впервые вспомнила о деньгах и открыла было рот, но Игорь перебил:

– Я знаю. Не думайте об этом. Сегодня вы моя гостья.

Он произнёс это с лёгким наклоном головы и щедрым движением руки, идущим от сердца – будто приглашал её по меньшей мере на приём в королевском дворце, а не в свою скромную комнату. Снова ощутив тепло в сердце, Татьяна засияла улыбкой. Подошла очередь, и Игорь сказал продавщице:

– Дайте нам, пожалуйста, бутылку красного вина – вон того, да. Ещё коробку конфет. Принесите ещё гроздь зелёного винограда – ту, что лежит у вас на витрине. Да, эту. Спасибо. Еще штук пять пирожных – каких-нибудь разных. Булочку хлеба… Да, чуть не забыл – пачку чая «Принцесса Нури». И грамм двести сыра. Да, вот этот кусочек. А ещё большой вкусный батон. Какой у вас самый вкусный?

Продавщица обслуживала его с приветливой улыбкой. Порхая вдоль полок, как бабочка, она приносила и подвала всё, что он заказывал. Игорь спросил:

– Хотите чего-нибудь вкусненького, Таня? Может, мороженое или шоколадку? Или какой-нибудь йогурт? Вы, девушки, любите всякие там йогурты.

Татьяна смутилась.

– Ничего не нужно, спасибо.

Игорь впервые нахмурился.

– Танюша, я, конечно, не смогу поразить ваше воображение своим богатством, но кое-что мы с вами можем себе позволить – по случаю нашей встречи. Разрешите мне вас немножко побаловать сегодня.

И он купил сразу всё – и мороженое, и шоколадку, и йогурт. Мороженое Татьяна распечатала сразу. «Что я делаю?» – думала она, идя за Игорем через тёмный двор, неуклюже наступая во все лужи и собирая на свои ботинки всю грязь. Они шли на свет его окна на шестом этаже, и Игорь сказал:

– Скользко, Танюша. Осторожно.

До чего забавно и мило он выговаривает "Р", подумалось Татьяне. Когда они поднимались на высокое крыльцо, Татьяна про себя подумала, что входит в этот дом – дом с дурной славой, которым её ещё в детстве пугала бабушка, гуляя с ней во дворе.

– Придётся подниматься пешком, – предупредил Игорь. – Лифт давно не работает.

Но он забыл предупредить её о том, что на лестнице будет царить душный мрак, а также о том, что на каждом шагу им будут встречаться тёмные фигуры каких-то подозрительных типов, и что их подъём будет сопровождаться хихиканьем неизвестных личностей, прячущихся в тёмных углах.

– Не бойтесь, – сказал Игорь. – Главное – пройти быстро. Они иногда могут щекотать.

– Ужас, – прошептала впечатлительная Татьяна.

– Не бойтесь, – повторил Игорь. – В основном они вполне безобидные существа, только вот путаются под ногами.

– Добрый вечер, юная леди, – гулко раздалось где-то совсем близко, почти за плечом Татьяны.

Она испуганно вздрогнула и непроизвольно схватила Игоря за куртку. Он тихонько засмеялся и сказал:

– Не волнуйтесь, я не дам вас в обиду.

Комната Игоря была обставлена в аскетичном стиле: раскладной диван, тумбочка и торшер, а из бытовой техники – только старый холодильник «Бирюса». Да ещё в одном углу стояла выкрашенная в бледно-зелёный цвет деревянная табуретка, а в другом – чёрная железная вешалка. Освещена комната была только той самой лампой-маяком на окне.

– Добро пожаловать в моё скромное жилище, – сказал Игорь, ставя пакеты с продуктами на потрескавшийся линолеум. – Не есть дворец, но я зову сие домом.

Он принял у Татьяны плащ с фуражкой и повесил их на вешалку.

– Не разувайтесь, – сказал он. – Пол не очень чистый. Присаживайтесь, где вам удобно.

Татьяна улыбнулась, решив, что это шутка: присесть здесь было не на что, кроме дивана и табуретки. Выбор был невелик, и она села на бледно-розовое, местами прохудившееся диванное покрывало. Игорь снял куртку и шапочку, оставшись в голубых джинсах и сером свитере. С грохотом он извлёк из-под дивана тазик.

– Сейчас принесу вам воды, помыть руки, – пояснил он. – Горячей воды опять нет, налью на кухне из большой кастрюли. – Он улыбнулся. – Не удивляйтесь. Можно было бы, конечно, проводить вас в туалет, но там постоянно околачиваются разные беспокойные личности… Как бы они вас не напугали. Посидите здесь, я сейчас.

И он вышел с тазиком в руках. Татьяна стала осматриваться. Подойдя к окну, девушка увидела на подоконнике бинокль – тот самый, в который Игорь смотрел на неё. Взяв его, она навела окуляры на свой дом, который отсюда был виден, как на ладони. Вот её балкон, а в комнате мерцает тусклый свет: отец всё так же смотрит телевизор. Татьяна вдруг подумала: по-хорошему надо было бы предупредить его. Но на мобильном уже давно не было денег, а имелся ли здесь какой-нибудь телефон, она не знала.

Вернулся Игорь – с тазиком горячей воды, мылом и полотенцем.

– Вот, пожалуйста. Полотенце потом нужно будет вернуть: я его у соседки одолжил. – Он смущённо улыбнулся. – Извините, Таня, в моём холостяцком хозяйстве кончился запас чистых полотенец.

Татьяна взяла в руки дешёвое зелёное мыло. Игорь тоже закатал рукава:

– Если позволите, я к вам присоединюсь. Раз уж принёс…

Она опустила озябшие руки в горячую воду. Только сейчас она поняла, что пришла без перчаток. А вышла ли она из дома без них или где-то их потеряла – этого Татьяна уже не помнила. Повертев в ладонях скользкое мыло, она передала его Игорю, ополоснула руки и вытерла о полотенце. Он сделал то же самое и унёс тазик, а Татьяна продолжала осматриваться. Ей почему-то пришло в голову, что в такой суровой обстановке мог бы жить какой-нибудь библейский аскет, если бы каким-то невероятным образом переместился в наше время. В комнате не было ничего, что могло бы хоть что-нибудь поведать о занятиях и привычках хозяина: только пустые стены с отставшими кое-где обоями да ложе, на котором он спал – то есть, диван, на котором Татьяна сейчас сидела.

– Человеку совсем немного нужно для жизни, – услышала она и вздрогнула.

Игорь засунул тазик обратно под диван и сел, глядя на Татьяну со своей светлой, добродушной и беззаботной улыбкой.

– Ну вот, – сказал он весело. – Давайте теперь устроим пир.

Он вскочил, вытащил из угла табуретку и поставил её перед диваном.

– Сей предмет служит мне иногда столом, – пояснил он. – Погодите, надо помыть виноград. Извините, я опять вас ненадолго покину.

Вымыв виноград, он вернулся. Откуда-то появились пластиковые одноразовые стаканчики и такие же тарелки, ложки и вилки. Стальной нож был единственным многоразовым предметом кухонной утвари в этом жилище. Наливая вино в пластиковые стаканчики, Игорь сказал:

– Давайте выпьем… Ну, скажем, за наше знакомство.

Они выпили. Татьяна, аккуратно поставив свой стаканчик на край зелёной табуретки, сказала:

– Судя по всему, вы давно меня знаете.

Их взгляды встретились, и Татьяне показалось, будто она летит по какому-то тоннелю. От ощущения полёта даже душа похолодела…

– И вы меня тоже знаете, Таня, – сказал Игорь.

Она не поняла и хотела переспросить, но он тут же засмеялся и предложил следующий тост:

– За любовь.

– Давайте! – поддержала Татьяна. Этот тост почему-то не показался ей пошлым и банальным.

Глаза Игоря сияли каким-то тёплым светом, которого Татьяна ни у кого ни разу не видела в своей жизни. Правда, какой-то неприятный, глубоко запрятанный голосок вещал ей на ухо: всё это очень странно и подозрительно. Не верь, дурочка, романтики на свете уже нет. Всё это осталось в сказках, а перед тобой – суровая реальность, в которой есть только грязь.