Текст книги "Свет на шестом этаже (СИ)"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Идя на поводу у этого циничного голоса, она перестала улыбаться и села чуть дальше от Игоря. Он, казалось, этого не заметил и смотрел на неё по-прежнему – с восхищением и нежностью. Открыв коробку конфет, он протянул её Татьяне:

– Угощайтесь. Сейчас я принесу чаю.

Через пять минут он вернулся с двумя стаканчиками, из которых на нитках свисали ярлычки «Принцесса Нури». Поднося к губам обжигающий чай, Татьяна спросила:

– Давно вы здесь живёте?

Он отпил глоток чая, откусил от конфеты половинку и ответил непонятно:

– С самого начала.

– Понятно, – сказала Татьяна, хотя на самом деле ничего не поняла. Конфеты пришлись ей по вкусу. Удивительное совпадение: она и сама выбрала бы такие. – А чем вы занимаетесь?

Игорь улыбнулся, и возле его глаз собрались добродушные морщинки-лучики.

– Ищу заблудших овец. – Сунув в рот вторую половинку конфеты, он запил её чаем.

Татьяна подула на чай, чтобы немного остудить. Его странные ответы приводили её в замешательство, но она почему-то не осмеливалась переспрашивать.

– И много уже нашли? – спросила она. Не зная, о чём говорить, она решила продолжить эту странную овечью тему.

Он сказал:

– Их мало. Избранных всегда мало. – И, помолчав, рассказал историю: – Один владелец крупной фирмы справлял свадьбу сына. Откупил самый дорогой ресторан, заказал шикарный банкет, велел своим помощникам разослать приглашения. Но приглашённые все один за другим стали отказываться. Один сказал: «Извини, у меня намечена встреча с важным человеком, от этой сделки будет зависеть дальнейшее процветание моего дела. Боюсь, я не смогу прийти». Другой ответил: «Я уезжаю с семьёй в путешествие по Европе, они давно меня упрашивали купить какой-нибудь тур. Я не смог им отказать. Прости, у меня не получится прийти». Третий сказал: «У меня сын родился, я сам устраиваю праздник. Поэтому извини, на твоём празднике я быть не смогу, но всё равно поздравляю». И так все, кого он звал, отказались. Владелец фирмы опечалился и рассердился, но праздник не стал отменять. Он велел своим помощникам звать на банкет всех подряд, кто попадётся – хотя бы даже посторонних людей с улицы. Они так и сделали, и скоро ресторан наполнился гостями. Ходя по залу, отец жениха заметил, что между гостями затесался какой-то жуткий тип, похожий с виду на наркомана. «А ты что здесь делаешь?» – спросил хозяин банкета. Тот молчал. В этом человеке хозяин узнал бывшего друга своего сына, который, связавшись с дурной компанией, пристрастился к наркотикам, продал всё имущество, обокрал и убил мать, отсидел срок, а освободившись, вернулся к прежнему образу жизни. Ничто не смогло вернуть парня на путь истинный. Он смотрел на хозяина банкета бесстыдными, помутнёнными от наркотиков глазами и молчал. Тогда хозяин велел охране выставить этого человека вон – на улицу, в дождь и холод.

Игорь умолк. Татьяна, по какому-то смутному наитию, спросила:

– Этот хозяин фирмы – ваш отец?

Игорь поднял на неё глаза, улыбнулся.

– Да, – сказал он.

– Но если ваш отец такой состоятельный, почему вы здесь? – спросила Татьяна, окинув бедную, почти пустую комнатку взглядом. – Вы с ним… поссорились?

Игорь покачал головой.

– Нет. Отец никогда не оставляет меня.

Странно всё это, подумала Татьяна. Странные речи, что к чему – непонятно. Но всё равно что-то в Игоре было такое, что влекло её, как свет – ночного мотылька.

– Мой папа тоже меня очень любит, – сказала она. – Но бывает так, что я на него очень сержусь.

Игорь улыбнулся, и Татьяне показалось, что из его молодых глаз на неё на одно краткое мгновение взглянул тысячелетний мудрец, усталый и печальный. Он налил в стаканчики ещё вина.

– За наших родителей, – сказал он.

– Что ж, давайте, – сказала Татьяна.

Они снова выпили.

– Вы не голодны? – спросил Игорь. – Есть ещё батон и сыр. Давайте сделаем бутерброды?

– Давайте, – согласилась Татьяна.

Она смотрела, как Игорь нарезал сыр, разложив на зелёной табуретке газету, и ей вдруг показалось, что она знала его уже тысячу лет. Всё это: зелёная табуретка вместо стола, газета и сыр – показалось Татьяне мучительно знакомым, только она не могла вспомнить, где она это раньше видела. Мягкий ароматный батон был в самом деле вкусен, и несколько минут они молчали, жуя бутерброды и запивая их чаем.

– Вы очень проголодались, Таня, – сказал Игорь серьёзно.

Она ничего не ответила. На её глазах вдруг выступили слёзы, а в горле встал ком, не давая ей проглотить кусок бутерброда, который она жевала.

– Таня, милая. – Игорь взял её лицо в свои ладони и заглянул ей в глаза. – Не плачьте из-за этого, не тратьте свои драгоценные слёзы на такие пустяки. Эти бриллианты должны пролиться по гораздо более важному поводу.

Татьяна опять удивилась: она ничего не рассказывала ему, но он как будто знал о ней всё. Он знал, почему она плакала, а она знала, что он это знает. А потом он поцеловал её.

Они сидели на подоконнике и соревновались в пускании из окна самолётиков, сворачивая их из страниц старых журналов, которые нашлись у Игоря под диваном.

– Никогда бы не подумала, что буду сидеть вот так и пускать самолётики, – заметила Татьяна и засмеялась. – Как малое дитя!

– Это самое ценное в вас, – сказал Игорь. – Не теряйте этого.

Земля перед домом была усеяна самолётиками, белевшими в темноте.

– Кажется, мы намусорили, – засмеялась Татьяна, слезая с подоконника.

– Ничего, – сказал Игорь, закрыв окно. – Пойдёмте на диван?

– Мне холодно, – прошептала Татьяна.

Игорь прижал её к себе.

– Я вас люблю, Таня, – сказал он.

– Странно, – проговорила она. – Мне кажется, что я вас – тоже.

Она сказала это от души – смело, решительно, потому что знала, что это правда. Ей казалось, что она любила Игоря всю жизнь. Она с удивлением открыла эту истину и долго любовалась ею, как внезапно распустившимся в снегу южным цветком. Всё, что было до Игоря, казалось ей долгим сном, в котором не участвовало ни её сердце, ни ум; всё было подёрнуло мутной пеленой, сквозь которую она смотрела на жизнь, не проживая её в настоящем смысле этого слова.

Татьяна сказала:

– Я тебя люблю.

Игорь ответил:

– А я – тебя.

Она сказала:

– Разве такое бывает?

Он ответил:

– Если это случилось с нами, значит, бывает.

– Я не верила в это, – призналась она.

Он ничего не сказал. Девушка встала, преодолевая сопротивление руки Игоря, который не хотел её отпускать.

– Я хочу к окну, – сказала она.

Он отпустил её, но наблюдал с дивана за каждым её движением.

– Я смотрела на это окно оттуда, снаружи, – сказала Татьяна. – Я даже мечтать не могла, что окажусь по эту сторону, внутри. Знаешь, это окно – самое удивительное в тебе.

– Ты будешь по эту сторону, – странно сказал Игорь. – Если будешь любить меня.

Эти непонятные высказывания озадачивали Татьяну, умом она их не могла постичь, но всякий раз, как её разум натыкался на стену, её сердце вздрагивало и сжималось в сладком томлении. Как будто ему было известно нечто, чего не знал её ум.

Забывшись, девушка стала рассказывать ему обо всех неурядицах, которые имели место сейчас в её жизни, и он слушал – внимательно, не перебивая. Всякий раз, взглядывая в его глаза, Татьяна не могла отделаться от странного впечатления, будто Игорю всё это было давно известно – и даже лучше, чем ей самой. Он сказал:

– Не о том печалишься, Таня.

Он уже говорил это, вспомнила Татьяна. И Игорь, как бы прочитав её мысли, повторил то, что он уже говорил:

– Прости и отпусти его. Он получит по делам его.

Татьяна смотрела на него с удивлением, но почему-то у неё не поворачивался язык что-либо спросить. Он тоже ничего не говорил, но Татьяне было хорошо с ним и молчать. Незаметно ей захотелось спать, и она склонила голову ему на грудь. Чувствуя лёгкие прикосновения его пальцев к своим волосам, она закрыла глаза.

Когда она открыла глаза, в комнате никого не было. Сев на диване, она посмотрела в окно и увидела розовеющий край неба. Подойдя к окну, Татьяна окинула взглядом открывавшийся из него вид. Знакомый двор в незнакомом ракурсе смотрелся как-то по-новому: он казался немного меньше из-за высоты. А ещё была видна крыша её пятиэтажного дома, которую она раньше тоже не видела, поскольку никогда не поднималась так высоко. Она приложила к глазам бинокль и навела его на окно своей кухни. Отец открыл холодильник, достал пиво, открутил крышку, приложил горлышко ко рту, а потом встал так, как часто вставал: согнувшись, облокотившись на подоконник и глядя в окно. Сердце Татьяны ёкнуло от жалости: он ждал всю ночь и беспокоился. Взглянув на часы, она ахнула: было уже полдевятого утра.

На табуретке лежала шоколадка и нетронутая ими вчера гроздь винограда, стояла баночка йогурта, а все остальные следы их вчерашнего угощения исчезли. Игоря нигде не было, и Татьяне не оставалось ничего, кроме как покинуть комнату – она опаздывала в университет. Уже у двери она обернулась на табуретку. Всё, что лежало на ней, явно было оставлено для неё, догадалась Татьяна. Не взять это она не могла. Подобрав с пола пакет, она собрала всё в него и вышла в коридор. Спускаясь, она ни с кем не встретилась: жильцы дома как будто вымерли.

Когда Татьяна вернулась домой, отец только спросил:

– У этого парня была?

– Если ты имеешь в виду Женю, то нет, – ответила Татьяна. – С Женей у меня всё.

– Как это? – удивился отец.

– Вот так.

Она чувствовала себя как-то необычно, по-новому. Все неурядицы казались ей суетными мелочами по сравнению со Светом Маяка; она как будто взирала на всё откуда-то с недосягаемых подоблачных высот, где не было никаких забот, слёз, суеты, страданий. Душа её была незамутнённым зеркалом, от которого отражалось всё дурное. В её сердце был Игорь. Вместо того чтобы пойти в университет, она зашла в парк, села на скамейку и заплакала – не от досады или отчаяния, а от новых непонятных чувств, захлестнувших её, как волна цунами.

Девушка сидела долго, то улыбаясь, то плача, а то – улыбаясь и плача одновременно. Глядя в небо, на плывущие облака и колышущиеся на ветру голые ветки, на которых скоро должны были набухнуть почки и распуститься листья, она дышала полной грудью и подставляла солнечным лучам лицо. Её плечи сотрясались, и грудь теснило что-то огромное, чему она не могла дать названия. Она была счастлива, и от счастья, лившегося из её глаз, таяли льдинки на лужах.

Встретившись в университете с Женей, Татьяна не почувствовала ничего неприятного и удивилась самой себе: она нисколько не злилась на Женю. Всё, что она почувствовала – это лёгкое сожаление о нём. Ей было немного его жаль, потому что он не был так счастлив, как она, потому что он не испытывал то, что происходило сейчас в её душе. Он погряз в суете и прожигал жизнь там, внизу, и ему неведомы были эти вершины блаженства, на которые она взлетела. Ей даже захотелось протянуть ему руку и позвать с собой. Проходя мимо, она ему улыбнулась, а он проводил её озадаченным взглядом.

Вечером, стоя у окна на кухне, она смотрела на Маяк. Он звал её, как путеводная звезда, и её душа рвалась туда, к нему, ей хотелось быть там, по ту сторону окна, с Игорем. И, увлекаемая неукротимым порывом, она стала торопливо одеваться.

– Куда ты? – спросил её отец.

– К одному знакомому, – сказала она.

Она не стала объяснять подробнее: на её устах лежала печать молчания, наложенная чьей-то властной и вместе с тем нежной рукой. Повинуясь бессловесному зову, она выбежала из дома, оставляя за захлопнутой дверью недоумевавшего отца.

В ботинках на босу ногу, в плаще, накинутом поверх домашнего халатика, она выскочила в холодный мрак двора. Путь ей указывал Маяк, и она, едва касаясь ногами земли, полетела на свет. Без тени страха она вошла в тёмный подъезд и, не чуя под собой ступенек, взлетела по лестнице. Сама не зная как, она нашла нужную дверь – ведомая невидимой рукой, она безошибочно нашла ту самую комнату. Не успела она занести руку, чтобы постучать, как дверь открылась, и Татьяна упала в бездонную глубину глаз Игоря.

– Кто ты? Кто ты? – бормотала она в каком-то исступлении, обвивая руками его шею и покрывая поцелуями его лицо.

Тут у неё подкосились ноги, и Игорь, подхватив её, перенёс на диван. Она, прижимаясь головой к его груди и цепляясь за него руками, обнимая и гладя его, смеялась и плакала.

– Не покидай меня никогда, – умоляла она, запуская пальцы в его волосы и касаясь щекой его щеки. – Не оставляй меня, без тебя мне не жить!

– Я всегда буду с тобой, – ответил он. – Каждую минуту я вижу тебя и знаю, что ты чувствуешь.

– Я люблю тебя, – плакала она.

– И я люблю тебя, – нежно ответил он.

– Я хочу быть с тобой, – всхлипнула она, зарываясь лицом в ворот его свитера.

– Ты будешь со мной, – сказал он. – Только не забывай меня.

Татьяна подняла лицо и посмотрела на него, окунулась в его светлые, спокойные и любящие глаза. Умные и немного грустные, чуть строгие, но нежные.

– Забыть? Тебя? Нет!

И она опять уронила голову ему на грудь.

– Может, чаю? – вдруг спросил он.

Этот неожиданный переход к будничной, земной теме немного ошарашил её. Несколько секунд она не могла опомниться, а когда пришла в себя, то увидела перед собой улыбающееся лицо Игоря.

– Давай, – согласилась она нерешительно.

Снова зелёная табуретка превратилась в стол, снова ярлычки чая «Принцесса Нури» свисали через край пластиковых стаканчиков, а на газете лежал круглый калач. Разломив его, Игорь протянул кусок Татьяне. Она, взяв его, сказала:

– Спасибо.

Никогда ещё Татьяна не ела такого вкусного хлеба. Его простой, первобытный запах пробуждал в ней какие-то удивительные, доселе дремавшие чувства. Закрыв глаза, она словно унеслась во времени далеко назад, прочь от цивилизации, к началу эры. Открыв глаза, она случайно посмотрела вниз, на свои ноги, и поразилась: её ботинки были чистыми – такими же, какими они были, когда она, вернувшись домой с учёбы, помыла их и поставила сушиться. А ведь она, спеша к Игорю, пересекла грязный двор и просто должна была испачкать обувь. Не могла же она ходить по воздуху, не касаясь земли! Она хотела сказать об этом Игорю, но, едва подняв на него взгляд, забыла всё, что хотела сказать. Рядом с ним ей не хотелось ни о чём расспрашивать. Ей хотелось просто быть с ним и покачиваться на волнах блаженства, ни о чём не говоря, ничего не спрашивая, даже ни о чём не думая. Рядом с ним она ничего не боялась, все тревоги оставили её, и вся земная суета казалась далёкой и ничтожной, как сор под ногами. Она вся была сплошным счастьем, совершенным и нескончаемым.

– Я так тебя люблю, – только и смогла она вымолвить. – Никогда не думала, что я смогу так полюбить кого-то! И так быстро… А ты?

Он сказал:

– Я всегда тебя любил.

Она удивилась:

– Всегда?.. Но как такое возможно? Ведь мы знаем друг друга всего пару дней… До меня у тебя, наверно, была какая-нибудь девушка… Возможно, даже не одна. А ты говоришь «всегда».

– Я знаю тебя, – сказал он. – Я видел, как твоя бабушка водила тебя гулять и говорила: «Не ходи к этому дому, тут всякий сброд живёт».

Татьяна потрясённо приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо. Он улыбался.

– Значит, мы знакомы с детства? – пробормотала она. – Но я тебя не помню и не знаю!

– Истинно говорю тебе: знаешь меня, – сказал он.

От этих слов у неё пробежал по спине холодок. Ей показалось, что она уже где-то слышала или читала это выражение. Опять ничего не поняв, она замолчала, положив голову ему на плечо.

– Ты иногда так странно говоришь, – сказала она. – Мне кажется, что умом тебя я не понимаю, но вот здесь что-то… – Татьяна ткнула пальцем себе в грудь. – Вот здесь что-то отзывается, но только я никак не могу взять в толк, что это такое.

– Ты поймёшь, – сказал он.

Только под утро она вернулась домой. Отец спал, и она, стараясь его не разбудить, тихонько заварила чай. Но отец сам через несколько минут проснулся.

– Ну что, гулёна? – спросил он, останавливаясь в дверях кухни. – Что у тебя там за знакомый завёлся?

– У меня слов нет, пап, – ответила Татьяна с коротким счастливым вздохом. – Это что-то необыкновенное.

– Слов нет, говоришь? – Отец покачал головой. – Смотри! Женьку-то, что – бросила?

– Разошлись, как в море корабли, – весело сказала Татьяна.

Отец вздохнул, сел к столу.

– Понимаю, дело молодое. Любовь-морковь… Смотри же… Ох, смотри, Танька!

– Да я смотрю, пап. Не маленькая. – Татьяна обняла его за плечи, прижалась к его небритой щеке. – Чай будешь?

– Буду, конечно. Хлеба отрежь…

В университете она не встретилась с Женей ни разу. Наверно, опять где-то «завис», решила она. После занятий она пошла к своей ученице на репетиторство, а потом решила заглянуть к Игорю. Был уже вечер, смеркалось, и она издали искала глазами знакомое окно, Маяк. Его было далеко видно, и она с радостно бьющимся сердцем вошла в дом.

Сначала она не поняла, в чём дело, и решила, что ошиблась дверью или этажом: ей открыла незнакомая женщина с крашеными в огненно-рыжий цвет волосами и с сигаретой в зубах. Из комнаты слышался шум телевизора и детские голоса.

– Извините, – пробормотала Татьяна растерянно. – Я, наверно, ошиблась…

– Кого ищете-то, девушка? – спросила женщина. – Может, подсказать?

– Не знаете, где здесь Игорь живёт?

Женщина почесала ногтем в темени, выпустила дым.

– Игорь? А фамилия?

– Фамилию я не знаю, – сказала Татьяна.

– Тут есть Игорь Васюков, но он этажом выше… Игоря Преснина знаю, с четвёртого, только зачем вам этот алкаш?

– Скажите, это шестой этаж? – спросила Татьяна потерянно.

– Шестой, – ответила та.

– Здесь должен жить Игорь, – сказала Татьяна. – На шестом этаже.

– На этом этаже Игорей вообще нет.

– Странно… Я ещё вчера была здесь, у Игоря, – удивилась Татьяна. – А может быть, вы его по внешности вспомните?

И она описала женщине внешность Игоря. Та задумчиво затянулась, выпустила дым в сторону и покачала головой.

– Такого Игоря не знаю. Васюков тёмненький, почти чернявый, а Преснин – инвалид-афганец. А других Игорей я не знаю.

Хватаясь за последнюю соломинку, Татьяна спросила:

– А вы давно здесь живёте?

– Да лет пять.

– У вас есть лампа?… Длинная такая, в самом окне, на улицу светит?

Женщина озадаченно усмехнулась, кивнула.

– Есть… А вам-то что?

– А почему она в окне? – спросила Татьяна в отчаянии.

– Слушайте, девушка, вы какие-то странные вопросы задаёте, – сказала женщина уже не так любезно, как сначала. – Вам-то такое дело, зачем мне лампа? Если у вас всё, то до свиданья.

И дверь закрылась. Татьяна, ничего не понимая, растерянно побрела к лестнице.

– Кто меня тут ищет? – раздался грубый, пьяный голос. – Кому нужен Игорь Васильевич Преснин? Вы не из соцслужбы, юная леди?

В тусклом свете единственной – очевидно, недавно вкрученной – лампочки Татьяна увидела, что с нижнего этажа к ней поднимался худощавый седой мужчина в выцветшей рубашке, полосатой майке, стоптанных тапочках и трико с пузырями на коленях. Потеряв на ступеньке одну тапочку, он долго пытался её подцепить большим пальцем ноги. В рту у него висела прилипшая к нижней губе дымящая сигарета. Это обращение – «юная леди» – сразу напомнило Татьяне самый первый раз, когда она пришла к Игорю. Именно этот голос напугал её на тёмной лестнице.

Обе руки мужчины были отняты до локтя: из-под коротких рукавов рубашки виднелись желтовато-бледные культи. Та женщина сказала – инвалид-афганец. Не стал одним из цинковых мальчиков, вернулся домой, чтобы жить… вот так?.. Эта сигарета во рту. Как он вообще закуривал?..

– Я тут вышел покурить, – сказал он, пошатываясь и тщетно ловя тапочку. – Вдруг слышу – кто-то толкует про Игоря… Думаю, уж не ко мне ли?

Его всклокоченные редкие волосёнки, засаленные, как и его трико с майкой, торчали в разные стороны, а на покрытом обвислыми складками лице пьяно плавала улыбочка.

– Вы случайно не из социальной службы, юная леди? – снова спросил он. – А то ко мне соцработница должна была прийти, а мужики говорят – я спал…

– Нет, я не из социальной службы, – пробормотала Татьяна. – Я не к вам, извините.

– Жаль, жаль… А то, может быть, зайдёшь, красавица? У меня красненькое есть, если ты водочку не любишь.

– Извините, мне нужно идти, – сказала Татьяна, протискиваясь мимо инвалида.

У неё шла кругом голова. Как это могло быть? Ещё этим утром она ушла отсюда, именно из этой комнаты, и там жил Игорь, а сейчас ей открыла какая-то женщина, которая утверждала, что живёт здесь уже пять лет и никакого Игоря не знает.

Выйдя во двор, она подняла голову. Маяк горел по-прежнему, только Игорь не встретил её там, и она не понимала, почему. Может быть, она что-то перепутала? Нет, всё было верно: окно светилось на шестом этаже.

Она не могла уснуть всю ночь. Часто вставая с постели, она подходила к кухонному окну и смотрела: Маяк был на месте, но Игорь исчез. Какая-то чудовищная ошибка, решила она под утро. Не стоит так пугаться: может быть, если подождать, всё само собой уладится и наваждение пройдёт?

Жени снова не было в университете. Весь день прошёл как в тумане: Татьяна всё время думала об Игоре, и на сердце у неё камнем висела тоска. Сразу после занятий она поспешила к Игорю, но в подъезде её остановила откуда-то взявшаяся вахтёрша:

– Девушка, вы к кому?

– Я к… к Игорю, – от неожиданности заикнулась Татьяна. Странно. Вчера этой тётки здесь не было…

– К какому? – дотошно выпытывала та.

Мысленно махнув рукой, Татьяна сказала, чтобы та только отстала от неё:

– К Преснину. Игорю Васильевичу.

– А, вы соцработник?

«Пусть», – подумала про себя Татьяна, а вслух сказала:

– Да.

– Я раньше вас что-то не видела, – сказала тётка, спуская очки на кончик носа и всматриваясь поверх стёкол в Татьяну. – Новенькая, что ли?

– Ага.

– Ну, проходите.

Татьяна поднялась на шестой этаж, на этот раз внимательно считая лестничные пролёты, чтобы не ошибиться. По дороге она озадаченно думала: ещё один сюрприз. Откуда взялась здесь эта въедливая тётка? Раньше здесь такого препятствия, кажется, не было.

Надежда Татьяны на то, что наваждение само собой пройдёт, не оправдалась: ей открыл мальчик лет десяти.

– А мамы нет дома, – сказал он.

На этот раз она сумела заглянуть в комнату. Определённо, по размерам и виду из окна это была та самая комната, и даже диван был тот же и стоял там же, но кроме него был ещё шкаф, стол и табуретки, а также телевизор с видеомагнитофоном. Татьяна узнала рисунок обоев и даже места, где они отстали от стены. Лампа была на окне, и даже герань была та же. На стене висел ковёр, а на гвоздике у ковра – бинокль. Тот самый.

– Как тебя зовут? – спросила Татьяна.

– Я с незнакомыми не разговариваю, – сказал мальчик.

– Меня зовут Таня. Я приходила вчера. Так что я не очень уж незнакомая. Если ты мне скажешь, как зовут тебя, то мы будем окончательно знакомы.

Мальчик посмотрел на неё внимательно.

– А, вы вчера про Игоря расспрашивали? Я помню. Я слышал, как вы разговаривали с мамой. Меня зовут Миша.

– Очень приятно… Скажи, а ты не видел Игоря? С русыми волосами, короткой стрижкой, и глаза очень добрые. В голубых джинсах и кожаной куртке. "Р" немного картаво выговаривает.

Подумав, мальчик сказал:

– Я не знаю, как его зовут… Но я его видел, когда шёл из школы. Он мне сказал, чтобы я слушался маму и хорошо учился.

– А больше он ничего не говорил? – спросила Татьяна, чувствуя, что сердце в груди забухало, как молот. – Сколько раз ты его видел?

– Только один, позавчера. Я подрался с Колькой, а он нас разнял. Нам сразу драться расхотелось. Мы потом помирились.

– А сюда он никогда не приходил?

– Кто? А, этот Игорь? Не. Я говорю, позавчера его видел возле дома.

– И больше никогда?

– Не-а.

– Ладно… Большое тебе спасибо.

Озадаченная ещё больше прежнего, Татьяна спустилась. В одном она убедилась: она не сошла с ума и Игорь не привидение, раз его кроме неё видел ещё этот мальчик Миша. Чудеса какие-то!

Подойдя к своему дому, она увидела на скамейке возле крыльца чью-то ссутулившуюся фигуру и огонёк сигареты. Татьяна собиралась просто пройти мимо: на скамейке часто кто-нибудь сидел. Она уже поднялась на крыльцо, когда её позвал Женин голос:

– Тань…

Она обернулась. Это действительно был Женя, и он уже не сидел на скамейке, а поднялся на ноги.

– Привет, – сказал он. – Твой папа сказал, что тебя ещё нет, и вот – я ждал…

– Что тебе? – спросила она.

Он опустил глаза.

– Тань… Я даже не знаю, как объяснить. Дело в том, что я с отчимом поссорился. Сильно. Он меня из дома выставил. Я уже второй день на улице болтаюсь… В общем, податься мне некуда.

– А ты не пробовал обратиться к Вике? – усмехнулась Татьяна.

– Пробовал. – Женя зябко поёжился, повёл плечами. – Сказала, что ей негде меня положить. Она же с родителями живёт.

– А к ребятам не обращался?

Он вздохнул.

– Да… Извинялись, извинялись… В общем, все двери перед моим носом позакрывали. У всех нет места, всем неудобно. Но я-то знаю, что у них есть место! Что за люди…

Две трети ребят с их курса учились платно. У их родителей были деньги. Они жили в хороших квартирах, и их холодильники были полны. Татьяна, блестяще пройдя по конкурсу, училась бесплатно, но жила в старой «хрущёвке», и лампочка в их с отцом холодильнике, зажигаясь при открытии дверцы, освещала сейчас почти пустые полки.

– И чего ты хочешь от меня? – глухо спросила Татьяна.

– Ну… Наверно, зря я пришёл.

Женя поднял воротник куртки и повернулся, чтобы уйти, но Татьяна окликнула:

– Подожди. Ты хочешь, чтобы я пустила тебя?

Он улыбнулся, и Татьяну поразила эта улыбка. Она никогда не видела Женю таким растерянным и несчастным, не знающим, что делать и куда идти. Он униженно стоял перед ней, наступив на горло своей гордости, на брюхе приполз к её порогу – он, этот гордый молодой лев, превратившийся в брошенного котёнка. Один миг она торжествовала над ним – но только один-единственный миг, потому что в следующий она ужаснулась сама себе. Она почувствовала на себе строгий и печальный взгляд бездонных глаз Игоря, перед которым её сердце лежало в груди, как открытая книга.

Вознесшись до головокружительных высот в своём торжестве над Женей – «Всё-таки ты ко мне пришёл, а не к ней!» – она с этих высот упала вниз камнем в ту же самую грязь, в которой лежал перед ней Женя. Ей вдруг открылось – так внезапная вспышка молнии освещает темноту – что она из этой грязи и не поднималась, что она ничем не лучше Жени, не выше и не чище. Она вспомнила, как кричала на отца, когда он приходил пьяный, как толкала его, а он всё смиренно сносил – с тоской в мутных от водки глазах. Сама она это поняла, или ей кто-то всё это подсказал, – Татьяна не знала, да и слишком мало было у неё времени, чтобы успеть разобраться. Слишком потрясло её это открытие, и её торжество сменилось стыдом и горечью над самой собою.

Она спустилась с крыльца и подошла к Жене, глядя ему в глаза снизу вверх.

– Я могу пустить тебя, – сказала она. – Только места у меня не очень много, ты сам знаешь. Диванчик в папиной комнате тебя устроит?

– Да мне бы хоть какой-нибудь угол, – шмыгнул носом Женя.

– Пошли.

Она пошла вперёд, Женя последовал за ней. Татьяна молчала, и он тоже не говорил ни слова: пришибленный и виноватый, он не смел поднять на неё глаз, да и Татьяна тоже избегала смотреть на него, как будто сама в чём-то провинилась. В прихожей она деловито скомандовала:

– Разувайся на коврике, я пол помыла.

Он повиновался беспрекословно. Разувшись и повесив куртку, он ждал дальнейших распоряжений.

– Когда ты в последний раз ел? – спросила она.

Он смутился.

– Вчера днём.

– Пошли на кухню.

Там Татьяна заглянула в холодильник.

– Будешь яичницу с колбасой? – спросила она.

Он кивнул. Татьяна нарезала остатки колбасы, разбила последние четыре яйца, и через десять минут Женя за обе щеки уплетал яичницу, а потом обжигался чаем и откусывал большие куски хлеба с маслом. Из комнаты пришёл отец.

– Привет, Евгений, – сказал он.

Женя обернулся и поспешно поздоровался:

– Здравствуйте.

Татьяна сразу всё объяснила отцу. Она сказала, что Женя побудет здесь, и дала понять, что это обсуждению не подлежит. Отец ничего не сказал и пожал плечами, а потом вздохнул. Он только спросил:

– Ты в магазин ходила? У нас в холодильнике шаром покати. Кстати, деньги у тебя есть?

Это был более чем открытый намёк на то, что в их нынешнем положении лишние рты им приобретать нежелательно.

– Я получила за репетиторство, – сдержанно ответила Татьяна. – Сейчас я схожу в магазин.

Когда отец ушёл с кухни, Женя спросил:

– У вас материальные трудности?

Татьяна бодро сказала:

– Ничего, всё нормально. Это папа так, для порядка ворчит.

Помолчав, Женя признался:

– Я без копейки в кармане ушёл.

Татьяна ничего не ответила. Она думала. Требовалось ещё денег, причём немедленно. Где их взять? Сосредоточенно думая, Татьяна теребила серёжку. Она расстегнулась и осталась у неё в руке – золотая спираль с маленьким изумрудом в центре. Это был подарок бабушки на совершеннолетие, и Татьяна очень любила их и дорожила ими. Они были старинными – фамильными, их бабушка получила от своей матери.

– Пойдёшь завтра на занятия? – спросила Татьяна Женю.

– Мне надо бы отсидеться, – сказал он. – Можно, я пересижу у тебя какое-то время?

Она не стала его ни о чём расспрашивать. Вечером она устроила его на диване и предупредила, что отец храпит во сне.

Несмотря на усталость, она долго не могла уснуть, думая об Игоре. Всё это не укладывалось у неё в голове, не входило ни в какие рамки здравого смысла. Мучимая этой загадкой, она не сомкнула глаз до четырёх утра. Вставая, чтобы посмотреть на Маяк, она всей душой рвалась к Игорю, и её взгляд туманился слезами. Она спрашивала тёмное небо, покачивающиеся тени веток, холодные отблески света на застывших лужах, но ниоткуда ей не было ответа. Безысходная тоска и недоумение, смятение и тревога, даже страх – всё это смешивалось в один сногсшибательный клубок чувств, который лишал её не только покоя и сна, но и угрожал самому её рассудку. Измученная, она задремала в пятом часу со слезами на глазах, но уже через минуту – как ей показалось – запищал будильник: было семь часов.

Женя остался дома. Чтобы чем-то заняться в отсутствие Татьяны, он решил переписать из Татьяниных тетрадей конспекты пропущенных им лекций.

– И то дело, – одобрила Татьяна.

Она дала ему все свои тетради – за исключением двух, которые должны были ей понадобиться сегодня.

После занятий она пошла в ломбард. Её золотые серьги с изумрудами были оценены в сорок тысяч, и она подумала, что вряд ли у них когда-нибудь будет столько денег, чтобы выкупить их назад. Ювелир, который оценивал серьги, прищурился и сказал:

– Удивительное совпадение! Эти серьги как раз подходят к колье и перстню, которые у нас есть. Я знаю, что в этом гарнитуре не хватает только серег, и давно пытаюсь отыскать их… Просто поразительно! Ваши серьги – точь-в-точь из этого гарнитура. Может, вы согласитесь их продать нам? Сорок тысяч – очень хорошие деньги!