Текст книги "Свидетельства для Церкви (Том 1)"

Автор книги: Елена Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

29 января 1867 года мы выехали из города Райт и отправились в Гринвилл, округ Монткелым, находящийся в сорока милях от него. Это был один из самых холодных зимних дней, и мы были рады укрыться от холода и снегопада в доме брата Мейнарда. Эта дорогая семья приняла нас в свой дом и в свои сердца. Мы жили у них шесть недель, трудясь в церквах Грин-вилла и Орлеана и сделав гостеприимный дом брата Мейнарда своим духовным центром.

Господь дал мне способность свободно говорить перед людьми; я чувствовала, что Он подкрепляет меня при каждом усилии. Убедившись, что имею свидетельство для людей и могу трудиться вместе с мужем, я укрепилась в вере, что он выздоровеет и будет успешно трудиться в деле Божьем. Люди принимали его служение, и он много помогал мне. Без него я не смогла бы так много сделать, но с его помощью и в силе Божьей я полностью выполнила порученное мне дело. Господь подкреплял мужа во всех его усилиях. Когда муж, несмотря на свою немощь, отваживался на что-то, доверяясь Богу, силы прибывали к нему и ему становилось лучше день ото дня. Когда я поняла, что к моему мужу возвращаются физические и умственные силы, моей благодарности не было предела, ибо теперь ничто не мешало мне с новой силой и [576] энергией взяться за дело Божье и трудиться бок о бок со своим мужем для народа Божьего в заключительные дни истории этого мира. До того, как его разбил паралич, он занимал важный пост в канцелярии и вынужден был находиться в ней большую часть дня. А поскольку я не могла разъезжать без него, то значительную часть времени была привязана к дому. Я чувствовала, что теперь, когда он трудится в слове и учении и посвящает себя всецело проповеди Евангелия, Бог будет благоприятствовать ему. Мы твердо решили, что муж никогда больше не позволит запереть себя в канцелярии, ибо бумажной работой могли заниматься другие, но сделает так, чтобы мы могли вместе путешествовать и возвещать торжественное свидетельство, которое Бог дал нам для Своей Церкви Остатка.

Я остро ощущала, что народ Божий находится в плохом духовном состоянии, и каждый день признавалась, что исчерпала запас своих сил. Находясь в городе Райт, мы отослали мое Свидетельство № 11 в издательство, и я использовала практически каждое мгновение, свободное от собраний, чтобы записывать материал для Свидетельства № 12. В Райте я работала на пределе своих физических и умственных возможностей. Я понимала, что надо отдохнуть, но мне некогда было перевести дух. По нескольку раз в неделю я выступала перед народом и исписывала множество страниц личными свидетельствами. Я ощущала на себе бремя ответственности за души, и чувство долга было настолько велико, что я спала всего лишь по несколько часов каждую ночь.

Трудясь таким образом и словом, и пером, я получала из Батл-Крика письма, которые сильно меня расстраивали. Читая их, я испытывала невыразимое уныние духа, переходившее временами в отчаяние, и это на некоторое время парализовало мою жизненную энергию. Три ночи я почти не смыкала глаз, мысли мои тревожили меня. Я, как могла, скрывала свои чувства от мужа и от той милой семьи, у которой мы жили. Никто не знал, какое бремя гнетет мою душу, когда я присоединялась к утренним и вечерним молитвам у семейного алтаря, но я стремилась возложить это бремя на великого [577] Носителя бремен. Однако мои моления исходили из скорбящего сердца, и из-за непроизвольных приступов горя и отчаяния я часто запиналась и теряла мысль во время молитвы. Кровь приливала к голове, меня шатало, и я едва не падала в обморок. У меня часто текла кровь из носа, особенно когда я пыталась писать. Я вынуждена была откладывать перо, но не могла сбросить с себя груз тревоги и ответственности, когда сознавала, что имею свидетельство для других, однако не имею физической возможности его передать.

Я получила еще одно письмо, в котором мне сообщали о решении издательства отложить публикацию Свидетельства № 11 до тех пор, пока я не напишу о том, что мне было показано об Институте здоровья, поскольку руководители этого предприятия крайне нуждались в средствах и хотели, чтобы мое свидетельство оказало должное влияние на братьев. Тогда я описала часть того видения, которое мне было показано относительно института, но не могла изложить его полностью из-за повышенного кровяного давления. Если бы я знала, что Свидетельство № 12 будет отложено на такой долгий срок, то не стала бы посылать и ту часть материала, которая содержалась в Свидетельстве № 11. Я полагала, что, отдохнув несколько дней, смогу снова взяться за перо, но, к величайшему моему огорчению, обнаружила, что мой мозг находится не в том состоянии, чтобы я могла что-либо писать. Пришлось отказаться от мысли изложить свидетельства общего или личного характера, и я все время переживала об этом.

Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы решили вернуться в Батл-Крик, переждать там период распутицы и за это время дописать Свидетельство № 12. Моему мужу не терпелось повидаться с братьями в Батл-Крике, поговорить с ними и вместе порадоваться тому, что Господь сделал для него. Я собрала свои рукописи, и мы отправились в путь. По дороге мы провели два собрания в Орандже и воочию видели, какую пользу они принесли церкви и как она воспряла духом. Мы сами воспряли [578] под благотворным воздействием Духа Божьего.

В ту ночь мне приснилось, что я нахожусь в Батл-Крике. Я смотрела через боковое окно на входную дверь и увидела, как к дому приближается группа людей, шедших по двое. Они выглядели суровыми и решительными. Я хорошо их знала и потому сразу пошла открыть дверь в гостиной и впустить братьев, но решила еще раз посмотреть на них. Теперь картина изменилась, и вся процессия стала похожа на шествие католической инквизиции. Один нес в руке крест, другой – жезл. Когда люди приблизились, державший жезл начертил им линию вокруг нашего дома, сказав три раза: "Этот дом объявляется вне закона. Имущество конфискуется. Они хулили святой орден". Меня охватил ужас, я выбежала из дома через северный вход и сразу оказалась среди людей, часть которых я узнала, но не осмелилась сказать им ни слова, боясь, как бы они меня не выдали. Я попыталась найти уединенное место, где можно было выплакать свое горе и помолиться, не натыкаясь повсюду на жесткие, инквизиторские взгляды. Я часто повторяла: "О, если бы только я могла понять происходящее! О, если бы только они сказали мне, что я такого сделала!" Я плакала навзрыд и молилась, когда видела, как конфискуют наше скромное имущество. Я пыталась прочитать сочувствие или жалость во взглядах окружавших меня и приметила лица отдельных людей, которые, как мне казалось, поговорили бы со мной и утешили бы меня, если бы не боялись, что другие это заметят. Я решила было сбежать от толпы, но, увидев, что за мной следят, скрыла свои намерения. Я громко разрыдалась и произнесла: "О, если бы только они объяснили мне, что я такого сказала или сделала!"

Мой муж, спавший в той же комнате на соседней кровати, услышал, как я громко всхлипываю, и разбудил меня. Моя подушка намокла от слез, а дух мой был подавлен и опечален.

Брат и сестра Хауи сопровождали меня и мужа до Западного Виндзора, где нас тепло приняли брат и сестра Кармен. В субботу и воскресенье мы встречались с братьями и сестрами [579] из окрестных церквей и свободно возвещали им наше свидетельство. Проявившие интерес к делу Божьему испытали особое благодатное воздействие Святого Духа. Наши конференции проходили успешно, и почти все свидетельствовали, что сильно укрепляются и воодушевляются, бывая на них.

Через несколько дней мы снова оказались в Батл-Крике, где не были около трех месяцев. В субботу, 16 марта, мой муж проповедовал в церкви об освящении. Эту проповедь стенографировал редактор "Ревью", и она была опубликована в номерах 29 и 18. Джеймс также ясно и убедительно говорил после обеда и утром первого дня. Я как всегда без напряжения делилась своим свидетельством. В субботу, 23 марта, мы свободно проповедовали для церкви в Ньютоне, а еще через субботу трудились в церкви Конвиса, оставшись там и на воскресенье. Мы намеревались вернуться на север и проехали тридцать миль, но были вынуждены повернуть обратно из-за ужасного состояния дорог. Мой муж был страшно разочарован холодным приемом, который ему оказали в Батл-Крике, и я тоже расстроилась. Мы решили, что не можем нести свидетельство в этой церкви, пока нам не дадут понять, что нуждаются в нашем служении, и предпочли трудиться в Конвисе и Монтеррее до окончания весенней распутицы. Следующие две субботы мы провели в Конвисе и имеем доказательство того, что проделали хорошую работу, поскольку сейчас там проявляются ее лучшие плоды.

Я приехала домой в Батл-Крик, как уставший ребенок, которому нужны слова утешения и поддержки. Но мне больно здесь писать о том, с какой холодностью нас встретили наши братья, с которыми три месяца назад я расставалась в полном единстве взглядов, за исключением того, что мы выехали, не послушав их совета. В первую же ночь, проведенную в Батл-Крике, мне снилось, что я работаю изо всех сил и еду на большое собрание и что я сильно устала. Пока сестры [580] причесывали меня и поправляли на мне платье, я заснула, а проснувшись, с удивлением и негодованием обнаружила, что мою одежду куда-то унесли, а вместо нее нацепили на меня старые лохмотья и еще что-то сшитое и связанное из обрывков одеяла. Я спросила: "Что вы сделали со мной? Кто унес мою одежду и заменил ее на нищенские лохмотья? Кто мог так бессовестно поступить?" Я сорвала с себя эти лохмотья и выбросила их. Мне было очень больно и обидно, и я в досаде закричала: "Верните мне мою одежду, которую я ношу двадцать три года и ничем не опозорила ее. Если вы не сделаете это, я позову на помощь людей, и они вернут ее мне, ведь я ношу эту одежду вот уже двадцать три года".

Этот сон сбылся. В Батл-Крике о нас ходили самые невероятные и неправдоподобные слухи, наносящие вред нашей репутации. Некоторые люди, временно проживавшие в центре здоровья, и отдельные жители Батл-Крика написали письма в церкви Мичигана и других штатов, в которых выражали свои опасения, сомнения и измышления в отношении нас. Я с огорчением выслушала обвинение, выдвинутое против меня одним работником, которого уважала; он утверждал, что слышал со всех сторон, будто я высказывалась против церкви в Батл-Крике. Я так огорчилась, что не могла вымолвить ни слова. Нас резко обвиняли повсюду, и, когда стало ясно, что многие братья и сестры настроены против нас, мы затосковали по дому. Мы были крайне подавлены и разочарованы, и я сказала двум руководящим братьям, что не чувствую себя здесь как дома, поскольку мы встретили недоверие и весьма холодный прием вместо приветственных и ободряющих слов, и что я никак не могу понять, почему именно так надо относиться к людям, всецело преданным делу Божьему, трудившимся не щадя живота своего даже во вред собственному здоровью. Затем я объявила, что мы решили переехать из Батл-Крика в более уединенное место.

Огорченная сверх всякой меры, я сидела дома, боясь встречаться с членами церкви, дабы не получить от них очередного [581] удара. В конце концов, видя, что никто не пытается успокоить меня, я сочла своим долгом пригласить нескольких опытных братьев и сестер и ответить на обвинения в наш адрес. Обремененная, подавленная и близкая к отчаянию, я ответила на выдвинутые против меня обвинения и рассказала о том, как год назад путешествовала по востоку страны и с какими трудностями встретилась во время этой поездки.

Я призвала всех присутствующих рассудить, могла ли я после такого самоотверженного служения делу Божьему пренебрежительно отзываться о церкви в Батл-Крике, к которой не питала ни малейшей неприязни. Разве я не была заинтересована в деле Божьем, по крайней мере, не меньше, чем присутствующие? Вся моя жизнь неразрывно связана с ним, у меня не было никаких других интересов, кроме дела Божьего, в которое я вложила всю душу и шла на любые жертвы – лишь бы только оно процветало. Я не допустила даже, чтобы привязанность к моим любимым малышам отвлекла меня от исполнения моего долга и от Божьего дела. Моя материнская любовь была так же сильна, как и любовь любой другой заботливой матери, однако я находилась вдали от моих детей и позволила другой женщине временно заменить им мать. Я убедительно доказала свою преданность Божьему делу и заинтересованность в нем. Я доказала своим трудом, как оно мне дорого. Мог ли кто-либо представить более убедительные доказательства своей заинтересованности? Они ревнители дела Божьего? Я еще большая ревнительница. Они преданы делу Божьему? Я могла бы доказать, что предана ему значительно сильнее, чем кто-либо другой, участвующий в нем. Они страдали за истину? Я страдала значительно больше. Я не дорожила жизнью и не страшилась поношений, страданий и лишений. Когда друзья и родные потеряли всякую надежду на то, что моя жизнь продлится, ибо болезнь съедала меня, мой муж на руках относил меня в лодку или в дилижанс, и мы отправлялись проповедовать. Как-то раз мы находились в пути до полуночи и оказались в городе Бостон без средств к существованию. В двух или трех случаях мы по вере своей проходили [582] пешком по семь миль. Мы путешествовали до тех пор, пока силы не оставляли меня, а затем преклоняли колени на земле и молились о силе. Господь давал нам силы, и мы были способны еще более ревностно трудиться на благо других. Мы не допускали, чтобы какие-либо препятствия удерживали нас от исполнения долга или отвлекали от работы.

Дух, проявленный на этом собрании, сильно расстроил меня. Я вернулась домой с тяжелым сердцем, так как присутствовавшие даже не пытались облегчить мои страдания. Они не признались в несправедливом ко мне отношении и не раскаялись в своих подозрениях и обвинениях против меня. Им не за что было осудить меня, но они и не предприняли никаких действий, чтобы успокоить меня.

В течение пятнадцати месяцев мой муж оставался настолько слабым, что не в состоянии был брать с собой часы или кошелек или держать вожжи, когда мы куда-то ехали. Но в этом году он уже брал с собой и часы, и кошелек, который, впрочем, был всегда пуст вследствие наших больших расходов, и мог держать в руках вожжи. Во время болезни Джеймс несколько раз отказывался принимать деньги от своих братьев, хотя в общей сложности ему предлагали почти тысячу долларов; он сказал, что когда будет сильно нуждаться, даст им знать. В конце концов мы действительно стали испытывать нужду. Мой муж считал своим долгом, прежде чем просить о помощи, продать все, за что можно было выручить хотя бы немного денег. У него в канцелярии было несколько ценных вещей из его коллекции, а также кое-какие недорогие вещи, хранящиеся у братьев в Батл-Крике. Все это мы продали. Мы также избавились от мебели, продав ее на общую сумму сто пятьдесят долларов. Мой муж пытался продать наш диван для молитвенного дома на десять долларов дешевле его стоимости, но не смог. В это время сдохла наша единственная, дорогая нам корова. Тогда мой муж впервые решился попросить помощи и написал записку брату, что если церковь сочтет возможным возместить нам потерю коровы, мы будем очень признательны. Но вместо помощи мой муж получил обвинение в том, что он помешался на деньгах. Братья знали Джеймса достаточно хорошо, чтобы понимать: уж если он просит о помощи, значит, [583] действительно доведен до крайней нужды. Но они даже не подумали помочь нам, а использовали эту просьбу, чтобы осудить его и мои чувства и больно ранить нас в нашей нужде и скорбях.

На собрании, о котором я повествую, мой муж смиренно признал, что в некоторых денежных вопросах поступал неправильно, но делал то, чего не должен был делать, лишь из страха перед братьями, из желания быть предельно честным и сохранить единство с церковью. После этого признания люди, желавшие навредить ему, стали открыто презирать его. Нас смешали с грязью, и мы подверглись неслыханному унижению. При таком положении дел мы отправились на встречу в Монтеррей. В дороге я не находила себе покоя и все время пыталась уяснить, почему наши братья не понимают и не принимают того, что мы делаем. Я была уверена, что когда мы встретимся с ними, они узнают, какого мы духа, и что Дух Божий, обитающий в них, будет в полном согласии с тем же Духом, живущим в нас, Его смиренных рабах, и у нас восстановится полное единство мыслей и чувств. Но и в Монтеррее к нам отнеслись с недоверием и подозрительно наблюдали за нами, что приводило меня в такое полнейшее недоумение, которого я еще ни разу в жизни не испытывала. Когда я размышляла над этим, меня вдруг осенило, пронзив словно молнией: я вспомнила часть видения, данного мне в Рочестере 25 декабря 1865 г., и я немедленно пересказала его мужу.

Мне было показано несколько деревьев, которые росли близко друг от друга, образуя круг. Вокруг этих деревьев вилась большая лоза, накрывавшая их сверху и образующая что-то наподобие беседки. Вдруг деревья начали раскачиваться, как бы потрясаемые сильным ветром. Ветви лозы стали одна за другой отрываться от своей опоры, и наконец вся лоза оторвалась от деревьев, за исключением нескольких усиков, зацепившихся за нижние ветви. Тогда вышел человек, оторвал оставшиеся усики лозы, и она вся осталась лежать на земле.

Невозможно описать словами, как мне было мучительно больно это видеть. Многие прохожие смотрели на лозу с сожалением, [584] и я с нетерпением ожидала, когда какая-нибудь добрая душа поднимет ее, но никто не помог лозе. Я спросила, почему никто не хочет поднять лозу, и тут увидела, как к заброшенной лозе подошел ангел. Он обхватил ее своими руками, поднял и поставил прямо, сказав при этом: "Стой лицом к небу и пусть твои побеги вьются вокруг Бога. Ты лишаешься человеческой поддержки, но сможешь устоять силой Божьей и обойтись без людей. Опирайся на одного Бога и не пожалеешь. Никто не оторвет тебя от Него". Я почувствовала необыкновенное облегчение и радость, когда увидела, что о заброшенной лозе позаботились, и спросила у ангела, что все это означает. Он ответил: "Ты – эта лоза. Все увиденное ты испытаешь, и когда это случится, ты полностью уразумеешь притчу о лозе. Бог будет для тебя постоянным помощником в бедах". С этого времени я окончательно уяснила для себя свой долг, и никогда еще прежде не свидетельствовала перед людьми с такой легкостью. На этом собрании я, как никогда раньше, почувствовала, что десница Господня поддерживает меня. Проповедь моего мужа также была ясной и убедительной, и все засвидетельствовали, что собрание прошло прекрасно.

Когда мы вернулись из Монтеррея, я сочла своим долгом созвать еще одно собрание, поскольку мои братья так и не сделали даже попытки успокоить меня. Я решила идти вперед в силе Божьей, снова выразить свои чувства и освободиться от подозрений и слухов, наносящих нам вред. Я несла свидетельство и рассказывала, что мне было показано в прошлом о некоторых присутствовавших, предостерегая их о грозящих им опасностях и обличая их неверные поступки. Я сказала, что нередко оказывалась в очень щекотливом положении. Когда в видении передо мной представали семьи и отдельные личности, я зачастую видела то, чего нельзя рассказывать другим, поскольку в видении раскрывались тайные грехи и пороки, о которых никто не знал. Для некоторых братьев и сестер я трудилась месяцами, чтобы исправить их тайные пороки, о которых другие ничего не знали. Когда мои братья видят [585] этих людей печальными, видят их отчаяние и слышат их сомнение в том, что они приняты Богом, то осуждают за это меня, как будто я виновата, что грешники оказались в таком состоянии. Те, кто порицал меня за правду, совершенно не понимали, о чем они говорят. Я выразила протест против такого инквизиторского осуждения моих действий. Мне была поручена неблагодарная работа обличать тайные грехи. Вот если бы я полностью объяснила свое поведение и обнародовала все, что следует сохранять в тайне во избежание подозрений и ревности, то тогда согрешила бы против Бога и травмировала людей. Я вынуждена сохранять в тайне личные пороки людей и не разглашать их. Другие могут думать что угодно, но я никогда не предам заблудших людей, доверившихся мне, и не открою посторонним того, что можно рассказать только тем, кого это непосредственно касается. Я сказала собравшимся, чтобы они отстали от меня и дали мне свободно действовать в страхе Божьем. Наконец-то я освободилась от тяжкого бремени и ушла с этого собрания с чувством облегчения.

Работники канцелярии

Здесь я поделюсь двумя свидетельствами, одно из которых было написано в марте 1867 г. и предназначалось для всех работников канцелярии "Ревью", а другое было адресовано только молодым работникам канцелярии. Я вынуждена с сожалением отметить, что все, получившие это предостережение, в большей или меньшей степени пренебрегли моими свидетельствами и теперь вынуждены признать, что действовали вопреки тому совету, который был дан им в свидетельствах. Первое свидетельство таково.

В Рочестере, штат Нью-Йорк, 25 декабря 1865 г. мне было показано нечто, касающееся работников канцелярии, а также служителей, которых Бог призвал трудиться в слове и учении. Им не следует заниматься бизнесом. Они призваны к более освященной, возвышенной работе, которую не смогут выполнять достаточно добросовестно, если при этом будут заниматься еще и коммерцией. Работникам канцелярии следует отказаться [586] от личного бизнеса. Если они усердно, на совесть трудятся в деле Божьем, то это все, на что они способны, и их не следует обременять сверх меры. Если коммерция, никак не связанная с делом Божьим, занимает мысли и время, это неизбежно отразится на качестве выполняемой для Господа работы. В лучшем случае у работников не будут восстанавливаться умственные и физические силы, что в той или иной степени скажется на их здоровье. Такое дело, такая священная работа, которой они заняты, должна полностью владеть их умом; ее нельзя выполнять механически, ей нужно посвятить свои лучшие силы, чтобы дело Божье стало частью самих работников, как если бы они вложили в эту важную и серьезную работу большую часть своего имения. Если они не будут трудиться с такой заинтересованностью, Господь не примет их усилий.

Сатана все время вредит; он действует ловко и искусно и свой главный удар направляет против тех, кто занят проповедью или изданием книг об истине для настоящего времени. Участвующим в этой работе нужно постоянно носить доспехи всеоружия Божьего, ибо они являются особой мишенью для сатаны. Я видела, что существует опасность потерять бдительность и открыть доступ лукавому, который попытается незаметно отвлечь разум от важного дела. Тем, кто занимает ответственные посты в канцелярии, угрожает опасность поставить свои интересы выше интересов дела Божьего и утратить смирение и простоту, которые до сих пор отличали Божьих служителей.

Сатана преследовал важную цель, поразив того, кто возглавлял эту работу и имел большой опыт публикации и распространения истины для настоящего времени. Нечистый планировал устранить его, чтобы самому занять его место и незаметно влиять на умы неопытных и не вполне преданных делу людей. Богу угодно было вернуть моему мужу здоровье после того, как другие попробовали нести то бремя, которое [587] нес он, но поняли, насколько оно утомительно. В то же время эти люди оказались не способны вложить всю душу, всю энергию ума и тела в Божье дело и рисковать тем, чем он рисковал. Им никогда не подняться до такого осознания своего долга, которое отличало моего мужа, ибо они отказались бы от занимаемой должности, если бы им пришлось пройти хотя бы через двадцатую часть того, что перенес он.

Сатана намерен закрепиться в этой канцелярии, и, если не предпринять совместных усилий, если не бодрствовать постоянно, он добьется своего. Некоторые работники уклонятся от простоты во Христе и будут полагаться на свои таланты, тогда как фактически их сила – это не что иное, как слабость и несовершенство. Бог должен быть прославлен и возвеличен в этой славной работе, и если люди, ответственные за нее, не будут воспитывать в себе глубокое и постоянное смирение и твердо уповать на Бога, то станут полагаться только на себя, разовьют в себе самонадеянность и одному или нескольким из них придется выпить горькую чашу страданий. По мере разрастания дела Божьего необходимо больше уповать на Бога и полагаться на Него, а также проявлять глубокую заинтересованность в Его деле и быть преданными Ему. Следует отказаться от своекорыстных интересов, много молиться и размышлять, ибо это совершенно необходимо для того, чтобы дело Божье ширилось и процветало. Дух коммерции и наживы не должен хоть в малейшей степени заразить тех, кто трудится в канцелярии. Если это допустить, дело Божье окажется в пренебрежении и понесет тяжелый урон. Обыденное и земное будет поставлено на один уровень с небесным и священным.

Существует большая опасность того, что некоторые братья и сестры, участвующие в деле Божьем, будут трудиться только ради зарплаты. Такие работники не проявляют серьезной заинтересованности, их сердце не лежит к этому делу, и они не сознают, насколько Божье дело свято и возвышенно. Есть также большая опасность того, что братья, стоящие во главе дела Божьего, возгордятся, превознесутся, и делу Божьему будет нанесен серьезный урон, поскольку оно станет нести на себе отпечаток человеческой, но не Божественной мудрости. Сатана бодрствует, проявляя упорство и настойчивость, но Иисус жив, и все, кто сделает Его своей праведностью и защитой, получат особое подкрепление.

Мне было показано, что братья А., Б. и В. рискуют испортить [588] свое здоровье, работая большую часть времени в сильно отапливаемых и плохо проветриваемых помещениях. Этим братьям нужно больше выполнять физических упражнений. У них сидячая работа, и основную часть времени они дышат спертым, нечистым воздухом. Отсутствие физических нагрузок приводит к замедленному кровообращению, и братья, пренебрегая законами природы, рискуют навсегда испортить свое здоровье. Если они и впредь будут нарушать эти законы, то в будущем обязательно пострадают, как это случилось с моим мужем. Бог не поддержит их так, как поддержал его. Никто из них не способен перенести даже малой доли той физической и умственной нагрузки, которые выпали на долю моего мужа.

Эти братья приступают к работе уже после того, как самые тяжелые сражения остались позади, самые мучительные испытания пройдены и дело истины утверждено в том виде, в каком оно сейчас находится. Однако впереди нас ждет большой и важный труд, и он требует от новых работников полной преданности, так же как и от брата Д., которому угрожает грех самопревозношения. Бог проверит и испытает его, и он должен препоясать себя истиной и облечься в броню праведности, чтобы не пасть от руки врага. Всем братьям, работающим в издательстве, надо очень строго и последовательно придерживаться здорового и щадящего питания, ибо всем им угрожают умственные перегрузки; одного из них, двух, а то и всех может разбить паралич, если они и дальше будут проявлять беспечность и равнодушие к своему здоровью.

Я видела, что Бог особо избрал брата Б. для важной и возвышенной работы. На нем лежит бремя больших забот, однако их было бы нести намного легче при полной преданности и посвящении себя делу Божьему. Брат Б., тебе надо глубже черпать из источника спасения и более основательно черпать из источника освящения. Твоя воля еще не полностью подчинилась воле Божьей. Ты идешь вперед, потому что считаешь, что не можешь поступать иначе, но ты не ходишь жизнерадостно во свете, ибо не видишь, что Иисус Христос устраивает [589] твой путь. Занимая столь ответственное положение, ты тем самым наносишь вред своей душе и оказываешь плохое влияние на других. Если ты действуешь вопреки Богу, то Он будет действовать вопреки тебе. Бог хочет использовать тебя, но тебе надо умереть для своего "я" и пожертвовать своей гордыней. Господь намерен использовать тебя в своем деле, если ты пойдешь тем путем, который открывает для тебя Божественное Провидение, и если ты чистосердечно и полностью освятишь себя и очистишь себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божьем.

* * *

Второе свидетельство было написано в мае 1867 г. и адресовано оно молодежи, работающей в канцелярии.

Дорогие мои молодые друзья, работающие в канцелярии издательства в Батл-Крике! Меня тяготит бремя, когда я думаю о вас. Мне было неоднократно показано, что все, так или иначе связанные с издательским делом и участвующие в распространении истины Божьей для настоящего времени во всех частях поля, должны не только называться христианами, но доказывать свое христианство делом и истиной. Им не следует работать только ради денег, но все задействованные в этой великой и важной работе должны чувствовать особую заинтересованность в труде и отождествлять себя с ним. Их мотивы и влияние в связи с участием в этой великой и важной работе должны выдержать проверку на суде. Движимых корыстью и гордыней нельзя допускать в канцелярию издательства.

Мне было показано, что работникам канцелярии не следует вести себя легкомысленно, дурачиться, глупо шутить и смеяться. Тем, кто занят серьезным делом приготовления истины для ее последующего распространения во всех частях поля, следует понять, что их поведение оказывает соответствующее влияние на все дело. Если они ведут себя легкомысленно, рассказывают анекдоты, дурачатся и смеются, читая и готовя к изданию серьезную истину, то тем самым показывают, что не вложили в дело Божье всю душу и не освятились через истину. Они не отличают святое от несвятого, но относятся к истине, которая является мерилом характера, к истине [590] небесного происхождения, как к обыденной истории, заслуживающей лишь мимолетного внимания.

Живя в Рочестере, я убедилась, что у нас есть все основания опасаться за состояние здоровья работников канцелярии, так как ни один из них не понимает, насколько необходимо тщательного проветривать помещения. Они работают в перегретых кабинетах и дышат нечистым, отравленным воздухом, выдыхаемым из легких; да этот воздух к тому же еще и застаивается. Если они не научатся по достоинству ценить чистый и живительный небесный воздух, их мозг не будет пребывать в здоровом состоянии и они не смогут правильно и по достоинству оценить чистые и святые истины, с которыми им приходится так много работать.