Текст книги "Умри со мной"

Автор книги: Элена Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

35

Тарталья стоял на Бекфорд-авеню у ворот дома номер восемьдесят девять. Наверху было темно, но сквозь шторы гостиной на первом этаже тускло пробивался свет. С минуту Марк прикидывал, как действовать. Возможно, они пока не вернулись, ужинают. А может, Сэм уже дома в полной безопасности? Спит? А если нет? Позвонить в дверь и посмотреть, что получится? Если Сэм в доме, Залески, пожалуй, выкинет что-нибудь отчаянное. Единственное преимущество Тартальи – во внезапности. Ну и еще в том, что Залески пока не знает, что они его вычислили.

Дом был на две семьи, с высокой калиткой сбоку, ведущей, как предположил Тарталья, в сад, разбитый позади дома. Он толкнул калитку, та оказалась заперта. Тогда он снял шлем, тяжелую куртку и перчатки, сунул все под кусты, подальше от чужих глаз, и, подпрыгнув, ухватился за верхнюю поперечину калитки. Подтянувшись, он перебрался на другую сторону и приземлился почти бесшумно. Свет уличного фонаря не достигал узкой дорожки, она тонула в темноте, и он едва различал, куда ставит ноги. Двигался Тарталья ощупью, держась за кирпичную стену дома: в боковых окнах света не было. В саду видимость была чуть получше. Тарталья различил узкую полоску лужайки, клумбы и мощеный пятачок перед домом, его окаймляли кусты в вазонах. Свет нигде не горел, лишь в комнате на первом этаже. В доме ни звука, ни малейшего движения. Понаблюдав с минуту, Марк засек промелькнувшую в окне тень и понадеялся, что это Залески. Правда, он понятия не имел, кто, кроме Залески, живет в этом доме.

В сад выходили две двери: из дома – высокая стеклянная, из небольшой боковой пристройки – застекленная наполовину. Сначала Тарталья толкнул стеклянную. Заперто. Другая тоже не поддалась. Тарталья прижался лицом к стеклу, различил стол, не то столовый, не то письменный, на нем компьютер – на экране неярко помаргивала заставка. Пошарил возле замка: вдруг ненароком забыли ключ? Нет как нет. Видимо, ключ вставлен с обратной стороны. Что ж, придется прибегать к решительным мерам.

Оглядевшись в поисках чего потяжелее, Тарталья обнаружил крепкий на вид совок, воткнутый в вазон рядом с дверью. Сняв пуловер и обернув его вокруг ручки совка, чтобы заглушить шум, Тарталья нацелился в стекло. Пришлось стукнуть несколько раз, прежде чем в самом углу появилась трещина и стекло с приглушенным звоном разбилось. Тарталья расширил дыру совком. Ему удалось просунуть внутрь руку, обмотав ее пуловером. Он нашаривал ключ, молясь, чтобы тот оказался в замке.

Слава богу, нащупал! Тарталья повернул ключ, открыл дверь и, осторожно перешагивая через осколки, вошел в темный кабинет. Прислушался, тихонько открыл дверь в коридор. Тишина. Слышен лишь отдаленный гул транспорта с дороги. С улицы через витражные панели, обрамлявшие входную дверь, просачивался свет. Рядом с дверью белела пластиковая канистра для бензина и стояла маленькая сумка. Залески собрался куда-то уезжать? Дома ли он? А Сэм? Где она? Как тут тихо! Из коридора вели две двери. Одна, как предположил Марк, – в комнату с высокой стеклянной дверью, выходящей в сад, из-под другой двери – вероятно, в гостиную – пробивалась узкая полоска света. Очевидно, они там. Хотя шума разговора не слышно. Тарталья подкрался к двери, стараясь ступать по плиточному полу бесшумно. Вдруг позади послышался шорох, и что-то похожее на твердый и холодный палец ткнулось ему в затылок.

– Не оборачивайся. Это пистолет.

Тарталья сразу узнал голос Адама Залески. Брызнул свет, ярко осветив коридор.

– А-а, так это вы, инспектор! С какой это стати вы вломились в мой дом?

Пистолет он продолжал прижимать к затылку Тартальи.

– Где Сэм? Она здесь?

– Девушка наверху, пудрит носик. А что такое? Вы тут у нас в роли ревнивого любовника? Она – ваша подружка? – Залески потыкал дулом в шею Тартальи. – Я считал, вы западаете на женщин более сексуальных.

– Сэм – мой друг.

– Рискуете ради друга жизнью?

Он рискует жизнью? Тут до Марка дошло, что именно так и есть, однако он остался до странности спокойным:

– Да. Вот именно.

– Что ж, о вкусах не спорят. Но – удивлен. Чего уж так ради нее дергаться? Мне она показалась обычной маленькой шлюшкой. Правда, ничего особенного…

– С ней все в порядке? – ровно проговорил Тарталья, не желая доставлять Залески удовольствия взрывом возмущения и негодования. Настоящий у того пистолет или игрушка? Судя по тому, что он знает о Залески, не стоит даже пытаться выбить оружие у него из рук.

– Зависит от того, что вы подразумеваете под порядком. Донован потеряла над собой контроль, пришлось успокоить ее, привести в надлежащее душевное состояние. Только так и следует поступать с женщинами.

– То есть – накачивать их наркотиками, чтоб вытворять потом что душе угодно?

– Инспектор, прекратите провоцировать меня. Вам это не идет. Вам нравится оружие? Пари держу, стреляете вы отлично!

Тарталья отмолчался.

– У меня в руке люгер с симпатичной такой историйкой. Во времена Второй мировой мой дед отобрал его у немца. Само собой, после того как убил парня. Дед обожал рассказывать мне эту байку, когда я был мальчишкой. Очевидно, ему было чудовищно страшно, когда он убивал. Лично у меня не хватает смелости смотреть на вытекающую из раны, застывающую кровь. И все же оружие дает человеку подлинное ощущение власти, правда?

– Откуда мне знать? – твердо ответил Тарталья, раздумывая, как быть дальше. Тут он сообразил: вот и объяснение, почему Том не убивал девушек собственноручно, а сбрасывал с высоты. Не желал пачкать рук. Хотел отстраниться от грязи и реальной мерзости смерти. Пистолет ведь тоже держат на расстоянии вытянутой руки…

– Поверь мне, именно так: подлинное ощущение власти, – продолжал Залески, переходя в самоупоении на «ты». – Поскольку оружие у меня, тебе придется выполнять все, что я прикажу. Прикажу прыгать, будешь прыгать. Уяснил? А теперь открой ту дверь, что перед тобой… распахни настежь. Вот так, правильно… Руки за голову, иди медленно. Сядь на диван. И без глупостей, – прибавил он, когда Тарталья замешкался в проходе – прикидывал, может, успеет захлопнуть дверь перед носом Залески? Забаррикадироваться, пока не подоспеет помощь? – Люгер – пистолет хотя и старинный, но все еще стреляет, а я, поверь, меткий стрелок.

Повернув ручку двери, Тарталья вошел. Глаза его обежали комнату, выискивая средство защиты или пути бегства. На глаза ничего не попалось. А местечко весьма своеобразное: мебель страшенная, старомодная, коричневая, полно всяких безделушек. В воздухе висит непонятный пыльный запах, будто комнатой редко пользуются или совсем не проветривают ее. Тарталья повернулся, сел и в первый раз оказался лицом к Залески: тот стоял у камина с пистолетом в руке, нацеленным точно в сердце Тартальи.

Темный плащ, шарф, кожаные перчатки – вид такой, будто Залески собирался уйти, а Тарталья ему помешал. Сумка у двери. Бензиновая канистра. Что Залески собирался делать с бензином, если в канистре действительно бензин?.. И выглядит Залески как-то по-другому… ах да, он без очков и кажется без них гораздо жестче, увереннее в себе, черты лица стали тверже, обозначились четче. Ростом он чуть ниже Тартальи и, надо надеяться, не такой проворный и сильный. Марк не колеблясь набросился бы на него, но под дулом пистолета?..

Главное – отыскать Сэм. Где же она? Как она могла увлечься Адамом? Одинокие женщины, у которых слишком богатое воображение, опасны и для себя, и для других. Если б она рассказала ему… Если бы… И как бы тогда он поступил? Отругал? Приказал прекратить встречаться с Залески? Она бы и слушать не стала. У Сэм своя голова на плечах, она попросту огрызнулась бы и попросила не лезть в ее жизнь. Залески еще здесь, значит, есть надежда, что Сэм пока жива. Она может быть где-нибудь наверху…

– Хамство какое, что ты вот так свалился мне на голову и пытаешься поломать мои планы. – Голос Залески звучал заметно агрессивнее. – Как раз когда мы с Сэм собирались перейти к делу.

– Она жива?

– Тебе не стоит о ней тревожиться. – Залески поцокал, разглядывая Тарталью, пистолет по-прежнему смотрел тому в грудь. – Что же, черт тебя возьми, с тобой-то делать? Так все некстати. Откуда ты взялся? Я же опоздаю… опоздаю на очень важное свидание. Мисс Донован ждет меня, и я не хочу ее разочаровывать.

– Ты ведь работаешь в КАПе? – Вопрос бессмысленный, Тарталья просто тянул время, стараясь задержать Залески. – Там ты и находил их, верно? В «Оливковой ветви» ты один из добровольных помощников.

В глазах Залески мелькнуло удивление.

– Надо же! Какие мы трудолюбивые пчелки! Молодцы, вычислили связующее звено! У вас больше мозгов, чем я думал.

– Девушки звонили туда, им требовалась помощь и поддержка, а ты убивал их. Почему?

– И чего это всем так приспичило узнать – почему? Примитивный закон природы. Если человек голоден, он должен поесть.

– Полная чепуха, и ты сам это понимаешь.

– Они сами хотели умереть со мной. Просили меня об этом, умоляли. Я всего лишь облегчал им дело.

– Вот за это тебя и засадят за решетку до конца твоих дней.

– Нельзя засудить человека за то, что он оказывал помощь. И вообще, какие у вас есть улики? Если вы потрудитесь почитать письма девушек ко мне, сами увидите: они все хотели умереть.

– Но не Сэм.

– А с такими шлюшками несчастные случаи неизбежны. Винить им надо только себя. Я, так и быть, окажу ей услугу.

– И Мэрион Спир совсем не хотела умирать.

И опять в глазах Адама мелькнула искорка удивления.

– Да-а, инспектор, вы произвели на меня впечатление! Признаю, с маленькой Мэрион все произошло по-другому. Но давайте не будем педантами! Она была из тех грязных липучек, которые никак не желают отстать от мужчины. У меня от нее клаустрофобия развилась. Вот и пришлось кое-что предпринять.

– Ты убил ее, сукин сын!

– Как и другие, она сама хотела умереть, клянусь! Желала или заполучить меня, или покончить с жизнью. Сама мне так говорила. Этой плаксивой телке лучше там, где она сейчас.

– Ты – маньяк, псих, больной на всю голову.

– Ладно, хватит болтовни! У меня нет времени. Сиди где сидишь и не двигайся.

Залески быстро подошел к столику. Он не спускал с Тартальи глаз, даже не моргнул ни разу. На столике стоял поднос, на нем – ведерко для льда. Тарталья наблюдал, как Залески вытащил оттуда бутылку с прозрачной жидкостью и наполнил до краев рюмку. Все так же целя пистолетом в Тарталью, он поставил рюмку на столик перед диваном и легонько, ногой, подвинул его к Тарталье.

– Пей, – приказал он. И заорал как бешеный: – Давай! – потому что Тарталья не шевельнулся.

Что же, черт побери, делать? В рюмке, без сомнения, наркотик. Если бы Залески подошел чуть ближе, тогда у Марка появился бы шанс. Но Залески, словно прочитав его мысли, отступил подальше и встал спиной к камину. В зеркале отражался его затылок. Тянуть время – ничего другого не остается. Тянуть время… Одна надежда – вот-вот подоспеют полицейские.

Тарталья медленно наклонился и взял рюмку, ледяную и влажную на ощупь. Подняв ее, он заметил след губной помады и подумал: наверно, из нее пила Сэм.

– Да пей же! – опять заорал Залески. – Нет у меня времени любоваться, как ты тут выделываешься!

Тарталья поднес рюмку к губам, чуть притронулся к ледяной жидкости кончиком языка.

Водка – так ему показалось – слегка припахивала чем-то чужеродным. Гидроксибутират безвкусен. Гадать, какая доза добавлена, нет смысла.

– Пей, говорю! Одним глотком. Как пьем мы, поляки!

Может, плеснуть водку в лицо Залески? Ослепить его хоть на секунду? Секунды вполне хватит, чтобы броситься на него и отнять люгер… Беда в том, что Залески не спускает с противника глаз. Если пистолет заряжен и в рабочем состоянии, то у Тартальи ни малейшего шанса… Покорно выпить водку? Тогда он отключится. И что станется с Сэм? Залески точно убьет ее. Убьет их обоих. Нужно продолжать тянуть время. Иного выхода нет.

– О чем ты писал Кэролин Стил?

– Это которая в «Кримобзоре» выступала?

– Ну да. Ты же посылал ей письма по электронной почте?

– Только не я. – Залески помотал головой с видом искреннего удивления. – С какой стати? Она не в моем вкусе.

Если Залески не отправлял сообщений, значит, это точно Кеннеди. Вот паршивец!.. Другой вопрос, выживет ли Тарталья, чтобы обеспечить Кеннеди заслуженное наказание.

– Сэм тоже не твой тип. Отпусти ее.

Залески расхохотался:

– Не мой тип? Интересная постановка вопроса. Я как-то раньше не задумывался. Вряд ли у меня есть какой-то определенный тип.

– Конечно же есть. Тебе нравятся девушки слабые и уязвимые. Одинокие, впавшие в глубокую депрессию. Готовые выполнить все, что ты пожелаешь. Немного похоже на власть, которую дает обладание оружием. Ты ощущаешь свою власть над ними, верно? Ощущаешь себя настоящим мужчиной.

Лицо у Залески застыло, он ткнул в воздух люгером:

– Хватит про девок! Пей!

– А так – ты же просто трус. Бесхребетный слюнтяй, импотент, который…

– Заткнись на хрен! Пей! – почти завизжал Залески.

– Хочешь, чтоб я выпил, так подойди и заставь.

– О-о, какой ты у нас крутой! Киношек про копов насмотрелся? Но мы не в кино. У нас тут реальная жизнь, и ты сейчас сдохнешь! – Залески сверлил Марка глазами, словно решая, как с ним поступить, потом оттолкнул столик. – Поставь рюмку и встань на колени. Руки за голову!

Руки за голову, на колени… Настоящая казнь… Тарталья понял, терять ему больше нечего.

– На колени! На пол!!! – визжал Залески.

Вот теперь. Момент настал. Тарталья наклонил голову, уставился на ноги Залески, сделал глубокий вдох, изобразил, будто сейчас опустится на колени, – и одним броском нырнул, метнулся через всю маленькую комнату. Залески откинулся назад, крепко стукнувшись обо что-то. Грохнул выстрел. Тарталья почувствовал резкую боль в виске и провалился в темноту.

36

– Да, здорово вы там без меня порезвились, – весело заметил Кларк, улыбаясь с больничной койки.

– Ага, жизнь без тебя стала скучноватой, вот мы и решили: дай-ка мы ее малость подперчим, – откликнулся Тарталья.

Было воскресное утро. Тарталья и Донован заскочили навестить Кларка по пути на обед к Николетте. Кларк сегодня выглядел гораздо лучше, чем в их прошлое свидание с Тартальей. На лицо вернулись краски, он стал заметно бодрее, в нем пробудился интерес к жизни, хотя голову он все еще поворачивал с трудом. Тарталья позаимствовал из холла два рахитичных стула, и они с Донован уселись рядом с кроватью выздоравливающего. Марк подробно рассказал Трэвору о том, что случилось две недели назад в доме «Тома» – Адама Залески. Донован молча слушала, опустив голову, и вдруг, когда Тарталья закончил, взорвалась.

– Как мило, что вы оба относитесь к этому происшествию легко и с юмором! – воскликнула она. – Особенно ты, Марк. Я тебе просто завидую!

– Прости.

Тарталья ласково похлопал ее по руке. Он был готов пнуть себя как следует за свою бесчувственность. Донован натянуто, криво усмехнулась и снова уставилась в пол, крепко вцепившись пальцами в коленки.

Легко и с юмором? А как еще к этому относиться? Ему… им обоим повезло, что они остались живы. А Залески бесследно исчез. Когда полиция подъехала к дому Адама Залески, дом полыхал, клубами валил дым, а в воздухе висел густой запах бензина. Пламя уже лизало входную дверь. Задержись полицейские еще на четверть часа, для Тартальи и Донован все было бы кончено.

Обнаружив мотоцикл Тартальи у дома, его куртку и шлем в кустах у изгороди, Гэри Джонс наотрез отказался дожидаться приезда пожарной команды. Они с Ником Миндередесом вышибли дверь, обмотали лица куртками и бросились в дом. Тарталью и Донован они обнаружили в гостиной, те лежали рядом на полу без признаков жизни.

Их срочно доставили в госпиталь. Серьезных физических повреждений у них не было – только у Тартальи на виске ссадина от срикошетившей пули, – однако оба отравились угарным газом. Когда шесть часов спустя Донован очнулась, она пожаловалась на самое тяжкое в жизни похмелье. Два дня их продержали в больнице под наблюдением врачей и выписали.

История на этом не закончилось. Тарталья никак не мог избавиться от мучительно яркой картинки: Залески стоит у камина с пистолетом в руках и, ухмыляясь, произносит: «Примитивный закон природы. Если человек голоден, он должен поесть». Скорее всего, они никогда не узнают, по какой причине этот урод убивал женщин, не услышат его объяснений… Если б Залески не успел выстрелить, Тарталья обязательно задержал бы его. Врезал бы как следует и удерживал до приезда подкрепления. Но какой теперь смысл терзать себя предположениями о том, как могли бы разворачиваться события! Что было, то было. В любом случае нападение на Залески спасло жизнь и ему, и Донован. Пожалуй, это был лучший захват, какой когда-либо удавался Тарталье при игре в регби. Невелико, конечно, утешение, ведь Залески все-таки удалось удрать.

Ночной кошмар продолжался и для Донован. Ее будто окутало темное облако, не пропуская ни света, ни воздуха из внешнего мира. Она отказывалась от предложений проконсультироваться с психологом, замкнулась в себе и практически впала в депрессию. Стала сама на себя не похожа. Поддавшись уговорам Клэр и своих коллег, Сэм взяла недельный отпуск, но уже через три дня явилась на работу, хотя всем – и ей в первую очередь – было понятно, что она еще не оправилась. Сидеть дома еще хуже, возражала Сэм, тем более что физически она не пострадала. А Тарталье Донован призналась, что ей жутко находиться в доме одной, страшно ложиться спать. Она боится снов, которые – она это точно знала – непременно ей приснятся. Тарталье мучительно было видеть, как Донован приходит в участок, механически, как робот, выполняет какую-нибудь работу и уходит домой – возвращается в свой кокон; он понимал, почему Сэм предпочитает находиться среди людей, в отделе. Во всем происшедшем она винила себя. Даже в том, что Залески сбежал. Никакие слова Тартальи и уговоры коллег не могли ее переубедить. Все, чем мог помочь Тарталья, – завалить ее работой, чтобы отвлечь от тяжелых мыслей. Тарталья надеялся, что со временем Сэм станет прежней.

Когда он предложил ей навестить Кларка, лицо ее чуть прояснилось. Не возражала она и против приглашения на обед к Николетте: Марк попросил Сэм помочь ему защититься от макиавеллиевских интриг, имеющих целью сосватать Марку одну из Николеттиных подружек. Сэм даже оживилась: ей было любопытно познакомиться с его сестрой. Первый раз после инцидента у Залески Сэм взглянула на себя в зеркало: накрасилась, надела облегающую черную водолазку, короткую юбку и лиловые замшевые туфли. Никогда прежде Тарталья не видел Сэм в юбке и теперь отметил про себя, что ножки у нее красивые, и даже очень. Марк все порывался сказать ей, что она сегодня необыкновенно привлекательна, однако опасался, что ей вряд ли придутся по душе легкомысленные банальности.

– Залески, значит, бесследно исчез, – проворчал Кларк.

– Да. В тот вечер его имя значилось в списке пассажиров рейса «Эр Франс», следующего в Париж. Теперь, разумеется, он может быть где угодно. – Марк покосился на Донован. Та по-прежнему упорно не поднимала глаз и мыслями была где-то далеко. – Как только пожар потушили, мы обыскали его дом, а также маленькую квартирку, которую, как выяснилось, он снимал поблизости, – продолжил Тарталья. – Прочесали все уголки офиса в Южном Кенсингтоне, но ничего не нашли. Компьютер, с которого он посылал мейлы, исчез, как и все его «трофеи»: пряди волос, кольца. У нас нет ни одной улики, которая привязывала бы его к убийствам девушек. Конечно, остается факт его добровольной работы в Католической ассоциации помощи. По крайней мере ясно, как он знакомился с будущими жертвами. Но… Мы еще раз изучили записи телефонных звонков убитых девушек. Прямого подтверждения, что какая-то из них звонила туда или говорила с ним, тоже не нашлось. Мы предположили, что они пользовались таксофонами или телефонами других людей. Только Келли Гудхарт звонила по горячей линии в КАП, что выяснилось не сразу, поскольку она звонила из офиса.

– Получается, – уточнил, тяжело вздохнув, Кларк, – у вас на него и нет ничего?

– Известные нам жертвы, боюсь, только верхушка айсберга. Вполне вероятно, есть и другие, про которых мы пока не знаем. Я подозреваю, что он убил и своих деда с бабкой. Доказательств нет. Боюсь, покушение на убийство двух офицеров полиции – все, что у нас имеется.

Не успел Кларк ему ответить, как в палату вошла пожилая, крепко сбитая медсестра.

– Давайте-ка прервем на минуточку нашу беседу, мистер Кларк. – И она без дальнейших объяснений резко задернула шторы вокруг кровати Кларка.

Говорила она с густым ирландским акцентом, и что-то в ее поведении, телосложении, а также беспощадный блеск ее глаз напомнили Тарталье о монашенке, которая когда-то учила его катехизису. Всякий раз, как он допускал ошибку, она больно ударяла его по костяшкам пальцев.

– Процедура утреннего омовения, – простонал Кларк из-за зеленой ширмы. – Гвоздь программы…

Извинившись, Донован отправилась в дамский туалет, а Тарталья остался терпеливо дожидаться у кровати Кларка, прислушиваясь к разнообразным странным шорохам и шлепкам, сопровождающимся стонами и охами Кларка.

– Ты наладил мирные отношения со своим новым начальством? – поинтересовался невидимый Кларк.

– Какое-то их подобие.

Тарталья вспомнил прошлую пятницу. Корниш мимоходом заглянул в Барнс и объявил собравшейся команде, что Стил и впредь будет занимать место Кларка, теперь уже на постоянной основе. Сюрпризом эта новость ни для кого не стала. По мертвой тишине, которой сотрудники отдела встретили объявление, было ясно: довольны немногие.

– Я воплотил в жизнь твои наставления – поздравил ее и подарил цветы. Думал, это поможет навести между нами мосток-другой.

– Вот и молодец! Умнеешь, старичок! Женщины обожают цветы.

– Стил достало вежливости поблагодарить меня, однако восторга она не выказала. Не знаю уж, чего я ждал. Хорошо, в лицо букет не кинула. Я произнес дежурное: «Надеюсь, мы забудем старое», а Стил ответила, что тоже надеется на это. При этом было понятно, что она ждет, когда же я уберусь с глаз долой.

– И все же дело сделано – расцвели цветы в твоем садочке…

– Ага, цветут и пахнут! Когда я позже зашел к ней в кабинет – надо было кое-что обсудить, – букет роз торчал в мусорной корзине, прямо в упаковке. А обошлись мне цветочки, между нами говоря, в целое состояние!

Кларк за ширмой одышливо расхохотался:

– Ох уж эти женщины! Неблагодарные коровы – почти все. Чем ты с ними обходительнее, тем паршивее они себя ведут. Ладно, ты сделал все, что мог.

– По-моему, она по-прежнему переживает из-за писем и катавасии с Кеннеди. Стил не собирается подавать жалобу на вмешательство в личную жизнь, однако ему все равно грозит тюремный приговор за злобные розыгрыши по электронной почте.

– Странная дамочка.

– Да. Она поняла, что я увидел, как она поступила с цветами, но промолчала. А когда я на следующее утро зашел в ее кабинет, розы как ни в чем не бывало стояли в вазе на столе.

– Ну вот видишь! Я же говорил тебе, есть в характере Кэролин сентиментальная слабинка.

– Может, и так, – медленно кивнул Тарталья.

Видимо, он не до конца представлял, насколько сильно задели ее угрожающие письма, как близко к сердцу она приняла все происшедшее. Марк никогда толком не понимал, что творится в душе женщины. Стил казалась ему железобетонной, непробиваемой леди. Но вот уже не в первый раз его посетила мысль: а вдруг он с самого начала судил о ней неверно? Не себя ли нужно ему винить за возникшие в их отношениях проблемы?

– Но думаю, это уборщицы пожалели мои бедные розы и выудили их из корзины. А у Стил не хватило духу выбросить их еще раз.

– Нет, Марк. Я уверен, это сделала по размышлении сама Кэролин. Как у всех женщин, у нее чертовски сложная натура, она хитрая и умеет, когда требуется, натянуть или отпустить поводок. Ух! – внезапно вскрикнул он. – Больно же! Нельзя ли поосторожнее, сестра Мэри?

На улице стоял ослепительный зимний денек, небо было пронзительно-синее, почти без единого облачка, воздух терпко-морозный, легкий ветерок перебирал голые ветви деревьев. Тарталья выбрался из машины Донован, которую та припарковала через дорогу от дома Николетты, и стоял на тротуаре, поджидая Сэм и подставив лицо солнечным лучам. Донован возилась на заднем сиденье машины – собирала содержимое сумочки: та свалилась на пол, когда Сэм слишком резко срезала угол.

У Тартальи зазвонил телефон. «Николетта, – подумал он. – Беспокоится, где это мы застряли». Он вынул трубку и увидел на определителе – звонит Фиона Блейк. Марк дождался, пока включился автоответчик. Донован занялась инспектированием своего лица в зеркальце: тронула помадой губы, поправила прическу. С опаской – что еще понадобилось Фионе? – Тарталья нажал 121 и стал слушать сообщение.

«Марк, это Фиона. Наверно, мне не следовало звонить, но… я просто хотела, чтобы ты знал: я порвала с Мюрреем». Говорила она неуверенно, мягко. После долгой паузы добавила: «Может, встретимся, выпьем? Перезвони. Если ты, конечно, хочешь. Надеюсь, что да».

Последний раз он видел Фиону и говорил с ней в палатке экспертов у канала, стоя рядом с трупом Иоланды. Тогда он счел, что между ними все кончено, и начал привыкать к мысли – оно и к лучшему. Фиона не подходит ему. Не та она женщина, какая ему нужна. Вот только легче ему не становилось. Ее звонок снова пробудил желание видеть ее, быть с ней. Не в первый раз Марк почувствовал, что бессилен сдержать себя, он, конечно же, рано или поздно ей позвонит.

Но пока Марк отключил телефон и повернулся к Сэм. Та наконец-то вышла из машины с сумочкой в руках, хлопнула дверцей, и он повел ее к маленькой калитке кованого железа, ведущей к дому Николетты.

– Заранее приношу извинения за беспорядок в доме, – сказал он, придерживая калитку.

– Да ладно тебе!

– Сейчас сама увидишь. Карло три годика, Анне – пять. В доме вечный бардак. Николетте наплевать, а мой зять Джон не обращает на это внимания из принципиальных соображений – ради сохранения мира.

– Мне не привыкать.

– А, да. Я и забыл. Но такого ты еще не видела. Будь предельно внимательна, когда будешь садиться, не то обязательно приземлишься на что-нибудь острое или липкое.

Когда он потянулся к звонку, Донован легонько тронула его за руку. Тарталья обернулся.

– Не знаю, справлюсь ли я со своей ролью.

– Послушай, если тебе совсем уж неохота, мы можем не пойти. Я скажу Николетте, что ты заболела… Что-нибудь в этом роде… После всего, что случилось, она не удивится.

Донован покачала головой:

– Я не это имела в виду. Мне очень приятно сходить с тобой в гости. Да и отвлечься от постоянных дум было бы неплохо. Я очень благодарна тебе за приглашение. Просто… мне никогда раньше не приходилось изображать чью-то подружку.

Тарталья смотрел на нее с улыбкой:

– И я тебя благодарю – заранее за старания. И ведь я – не «кто-то», я спас тебе жизнь. А значит, для тебя я – особенный человек.

Он опять подшучивал над случившимся.

Сэм не рассердилась. Она передернула плечами, словно для нее эпизод с Залески уже не имел ровно никакого значения, а Тарталья приобнял девушку, притянул к себе и ласково погладил по плечу:

– Я тебя очень люблю, Сэм. Да ты и сама, наверное, знаешь.

Донован подняла на него глаза и в первый раз за долгое время улыбнулась:

– Знаю. Твое отношение очень много для меня значит.

– Я так испугался, что потеряю тебя там.

– И чуть не потерял.

– Ну так как? – Тарталья наклонился и чмокнул ее в макушку. – Готова? Уверена, что справишься?

Сэм кивнула, и он взял ее за руку:

– Прекрасно! Тогда – вперед!