Текст книги "Иван, крестьянский сын"

Автор книги: Елена Фирсова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Часть первая

Ему казалось очень неудобно сидеть за клавиатурой, а равномерное мерцание черно-белого монитора действовало на нервы и заставляло отводить глаза куда-нибудь в другую точку, лишь бы не видеть перед собой этого монстра. А самым обидным было то, что одноклассники явно в этом разбирались и посещали уроки и практические занятия по информатике с большим удовольствием и радовались тому, что у них в школе в этом году оборудовали единственный компьютерный класс в районе. У них вообще была передовая школа, которой все завидовали. Это было благодаря директору, считавшему школу своим домом, а коллектив – своей семьей, и всячески стремившемуся к идеалу во всем. Естественно, к тому идеалу, который именно ему казался идеалом. А остальные учителя и ученики время от времени думали, что он немного преувеличивает свои требования к окружающим.

А Ване эти компьютеры не нравились. Он их боялся. Смешно сказать, но это было пока единственное, чего он всерьез боялся. До сих пор он всегда и везде чувствовал себя уверенно и крепко – так ему хотелось думать. А эта машина казалась ему такой неприступной и равнодушной, и вместе с тем хрупкой – двинешься неосторожно и вмиг ее разрушишь, как слон в посудной лавке.

– Майоров! – прикрикнул на него учитель информатики. – Не задерживай остальных! Тебя ждет весь класс!

Ваня вздрогнул, потупился и покраснел. Он и сам понимал, что его все ждут, но мучительно боялся нажимать на клавишу – на последнюю в его программе клавишу, ведь если в составленной им программе есть хоть одна ошибка, то после нажатия этой клавиши во всех компьютерах класса произойдет сбой, учитель начнет проклинать их тупоумие, метаться вдоль столов и исправлять машины… Ваня вздохнул. Так случалось всегда, учитель это знал и все равно заставлял ребят вводить составленные ими программы и тем самым раз за разом приводить компьютеры в состояние неисправности.

Хотя гораздо правильнее было бы учителю самому проверять программы и отмечать ошибки, а вводить только те программы, которые составлены без ошибок – в виде поощрения… Даже с точки зрения логики так поступать было намного проще, не говоря уж о практической стороне вопроса, но учитель упорно заставлял детей нервничать перед тем, как нажать эту самую последнюю клавишу, а потом привычно проклинал и бегал вдоль столов…

– Майоров! – уже грозно произнес учитель.

Среди одноклассников послышалось хихиканье.

Ваня вздрогнул, огляделся и с глубоким вздохом нажал на злополучную клавишу.

По экрану тут же замелькали какие-то нечеловеческие надписи, буквы и цифры, этот хаос не поддавался вообще никакому контролю извне, а учитель издал хорошо знакомый трагический возглас. Ване стало жарко от стыда, он весь взмок и покраснел до самых ушей. Вокруг него были ехидненькие взгляды одноклассников, которые, в отличие от него, разбирались в информатике.

И в самый разгар бури в компьютерном классе прозвенел звонок на перемену, после которого детвора в считанные секунды покинула помещение, оставив учителя один на один с проблемой. Только медлительный, даже неловкий Ваня Майоров ненадолго задержался и покраснел от смущения: книги не вмещались в старую, потертую сумку, как назло, цеплялись углами за «молнию», а тетрадки сгибались. Ваня чувствовал на себе не взгляд учителя – тот не смотрел на ученика, не способного постичь даже азы программирования, – но учительские мысли он улавливал безошибочно и безропотно соглашался со своей непробиваемой тупостью.

В конце концов, Ваня устал воевать с книгами и тетрадками и бросился в коридор, стремясь поскорее избавиться от присутствия недружелюбно настроенного учителя и на ходу пытаясь-таки втиснуть учебники в сумку. Из тетрадок при этом вылетали мелкие, с кривыми краями, сплошь исписанные и исчерканные листки черновиков. Учитель окликнул было его по этому поводу – подобрать листки и устранить таким образом непорядок в виде мусора, но Ваня лишь прибавил ходу, полыхая на весь коридор покрасневшими до малинового свечения ушами.

А ведь с его стороны это была не глупость и не тупость, а всего лишь низкая самооценка и детская робость, от которой он старался избавиться, но не знал, как, поэтому пока не избавился.

В коридоре он столкнулся с Димой Ожеговым – одноклассником, жившим по соседству.

– Ты чего так долго? – спросил Дима.

– Да так, – махнул рукой Ваня. – У нас где?

– В двадцать пятом. Кстати, Виктор сейчас предупредил: в конце урока будет самостоятельная, так что готовься.

– Да я готов… А ты куда?

Дима, в свою очередь, махнул рукой:

– Забыл тетрадь по алгебре под клавиатурой.

Ваня округлил глаза:

– А что она делала под клавиатурой? Ведь была информатика, а не алгебра!

Дима ошеломленно посмотрел на него, потом засмеялся:

– Ну, ты даешь! Там же мои шпаргалки!

– А зачем тебе нужны были шпаргалки по алгебре? – все еще не понимал Ваня.

Дима пуще засмеялся:

– Там шпаргалки не по алгебре, а по информатике! Ну ты даешь. Если сам не умеешь пользоваться шпорами, думаешь, никто этого не умеет?

Теперь уже Ваня был ошеломлен. Он действительно не умел пользоваться шпаргалками и никогда их не писал, и ему оставалось лишь пожать плечами и пойти в двадцать пятый кабинет, где у одиннадцатого класса намечался урок математики, с самостоятельной работой в конце.

Алгебры Ваня совсем не боялся, и самостоятельная работа его даже не волновала. Он был уверен, что справится. Их классный руководитель Виктор Иванович, математик, видел в Ване Майорове чуть ли не подлинный талант, требующий немедленного развития. Но талант этот, если и имел место быть в действительности, обречен был погибнуть в неизвестности, поскольку в семье мальчика ситуация была такова, что даже заикаться на эту тему язык не поворачивался. Сам мальчик мог бы понять, конечно, необходимость расти в плане специализации, заниматься самостоятельно, факультативно, готовиться к поступлению в вуз на соответствующее направление… Все это было нужно, но Ваня Майоров не проявлял ни малейшего интереса к математике, относился с неподобающим равнодушием к учебе вообще, хотя способности у него были не только к математике, а и к другим предметам тоже, и несмотря на все это, учителя не могли повлиять на мальчика из-за странного и безвыходного положения в его семье. Более того, каждый, ставя себя на его место, понимал, что поступал бы на этом месте точно так же.

Они не имели права вмешиваться и потому лишь наблюдали со стороны, как таланты ребенка гибнут в самом зародыше.

И только учительница биологии знай себе нахваливала Ваню Майорова, да учитель труда говорил, что у мальчика золотые руки. Но это было естественно, все удивлялись бы, если бы это было не так.

К этому у него была, можно сказать, генетическая предрасположенность.

Во всяком случае, он очень старался, и учителя это ценили.

В этом смысле небольшая сельская школа гораздо лучше городской, претендующей на продвинутость, где учится масса детей, которые с трудом узнают представителей даже параллельных классов, а уж про другие классы и говорить нечего.

А в Агеевской средней школе Арского района Ростовской области все друг друга знали, поэтому здесь царила почти семейная атмосфера. И Ваня Майоров был в этой большой и не всегда дружной семье не самым последним сынишкой.

После информатики, которую Ваня стремился поскорее забыть, была математика, а потом – урок физкультуры. Как ни странно, этот предмет Ваня тоже не любил. Дело было даже не в том, что Ваня был слаб физически, наоборот, при желании он легко мог справиться с любым упражнением из тех, которые их заставлял выполнять учитель. А не выполнял он их по той простой причине, что не видел в них смысла – они были как дань традиции, никто не видел в них путь к здоровой жизни или вообще к здоровью.

А еще Ваню очень смущал его старый-престарый спортивный костюм, купленный полтора года назад и не только потерявший приличный вид, но и вовсе не имевший уже никакого вида, он после каждого урока расползался по швам, и не было никакой возможности вернуть ему первоначальную крепость и хотя бы видимость новизны.

Школьная программа увеличивала количество часов на физическую культуру, а Ваня ежедневно пыхтел над одеждой с иголкой и ниткой: денег на новую одежду у Майоровых не было.

– Подожди меня, пойдем вместе! – окликнул Ваню Дима Ожегов.

Ваня, уже почти закрывший дверь раздевалки, остановился. Честно сказать, ему не очень-то хотелось идти с Димой, да и вообще ему в последнее время все чаще хотелось побыть одному. Но у него не было причин отказываться от компании Димы.

Тот не стал переодеваться, только снял курточку и сложил ее в пакет. Ребята покинули раздевалку и вышли из школы. Вокруг было уже совсем пусто, дети разбежались по домам, учителя, в большинстве своем, тоже уже разошлись. День стоял чудесный, майский, солнечный, зеленый. Всё вокруг светилось и даже как будто пело.

– Странно, – произнес Дима и покосился на Ваню. – Такой прекрасный месяц, самый лучший месяц в году, когда так весело, и уходишь на большие каникулы!

От избытка чувств он даже сделал пируэт.

Ваня смотрел на него исподлобья:

– Ну и что?

– А бабка мне говорила, что в мае нельзя не только жениться или выходить замуж, но и предложение такое совсем делать нельзя!

Ваня поморщился и уточнил:

– Почему это?

– А потому что всю жизнь маяться будешь. Глупо, правда?

Ваня снова поморщился:

– Да нет, не всегда.

Дима присмирел и уже другим тоном поинтересовался:

– А как твоя мама? Ей не лучше?

Ваня вздохнул:

– Нет. Доктор сказал, что для заметного улучшения нужны совсем другие условия, а у нас их нет.

Дима помолчал, затем сказал негромко:

– Ты только не говори никому, что я тебя предупреждал… Я просто ночью слышал, как мамка с кем-то по телефону трындела, так она такое про вашего Зуева выболтала – у меня даже уши повяли.

Ваня стал совсем мрачным:

– А что делать?

– Слушай, бросьте вы его, а? Все равно ведь ничего путного не выйдет, а даже если твоей маме станет получше, он же все равно ее в могилу сведет.

Ваня перебил:

– Да знаю я! А что делать-то? Она ведь не ради меня на это идет, хотя, конечно, и ради меня отчасти. Но мы много раз говорили на эту тему, и она знает прекрасно, что я не боюсь никакой работы, могу и работать, и учиться сразу, я все выдержу!

– Так в чем же дело?

– А в том, что на работе я так и так не получу столько денег, чтобы оплатить ее полноценное лечение. Родственников у нее нет. Папина родня далеко, и они тоже вряд ли согласятся на опекунство над ней, а мне опекунство не предоставят, потому что я еще не достиг совершеннолетия… А без опекунства нельзя признать ее недееспособной. Понимаешь?

– Нет пока.

Ваня вздохнул:

– А ей жить хочется. Она не говорит об этом, но она боится смерти, и не потому, что останусь один, она-то тоже прекрасно знает, что я не пропаду. А просто ей хочется еще жить. Понимаешь?

Дима сокрушенно покачал головой:

– Это неправильно. Она не должна так думать и поступать.

– А кто теперь решится сказать ей в лицо, что это неправильно?

– Никто. Вань, дела плохи. Не делайте этого! Он не даст жить ни ей, ни тебе!

– А я-то здесь при чем? – удивился Ваня.

– Как это “при чем”? Ты же сын!

– Ну и что? Я буду претендовать на наследство, что ли? Или на бизнес его? Или, не дай Бог, на деньги?

Дима, в свою очередь, вздохнул:

– Да при чем здесь его бизнес? Ты что, совсем глупый, или только прикидываешься? Вижу, что прикидываешься. Неужели больше ничего нельзя сделать?

Ваня мрачно ответил:

– Можно, конечно. Но она уже не хочет думать об этом. Этот выход, который она видит сейчас, кажется ей подарком судьбы, и раз она так решила, то так и будет.

– А ты повлияй на нее!

– Ничего не получится.

– Как не получится? Ты же сын, она прислушается к твоему мнению! Любая мать в первую очередь думает о своих детях, чтобы им было хорошо. А что хорошего ты получишь от Зуева?

Ваня от злости даже сжал кулаки и воскликнул:

– Да мне от него ничего и не надо! Лишь бы он маме помог! Ничего больше меня не интересует!

– Так в том-то и дело, что он не поможет ей! Он же… Злодей он расчетливый, вот кто, и ты это понимаешь не хуже меня.

Ваня немного помолчал, потом еще сильнее помрачнел, даже голос у него дрогнул.

– Дим, я все понимаю. Я тоже не одобряю то, что у нас происходит, и мне очень не нравится Зуев, но я ничего не могу сделать.

– Почему?

– Потому что когда я ее вижу, у меня у самого сердце останавливается. Она стала на тень похожа! Как ей можно возражать в таком состоянии?

Дима сопел и не знал, что ответить.

– А ты убеги, – наконец, предложил он. – Нет человека – нет проблемы.

Ваня посмотрел на него с ужасом:

– Ты что? Как я ее оставлю? Ей же уход нужен, забота!

Но через минуту молчания добавил:

– Вот если я увижу, что он сам за ней ухаживает, то, конечно, терпеть его присутствие не стану и уйду.

– Тогда может быть уже поздно.

Ваня кивнул:

– Может, и поздно. А сейчас я не могу.

Тут они подошли к дому, где жили Ожеговы. Дима сразу оживился, вспомнив о вкусном обеде и играх с младшим братом и друзьями…

– Ну, пока, – сказал Ваня, отводя глаза.

– Приходи на футбол!

Ваня встрепенулся, но тут же сник:

– Если получится.

– Постарайся.

– Угу.

Дима вошел в дом и сразу услышал голос своей мамы, которая сидела на кухне и с двумя подружками обсуждала кого-то, не таясь, очень громко. А кого им стесняться? Они же были все свои, и обсуждали, конечно же, самую актуальную новость на селе, то есть замужество соседки. Сельские жители вообще отличаются бесцеремонностью, они нисколько не считаются с неприкосновенностью личной жизни. Чужая личная жизнь – это лишь развлечение, как интересный сериал. Дима невольно поежился, так как вдруг подумал, что и сам однажды станет предметом обсуждения местных кумушек.

Не то чтобы он собирался что-либо скрывать, но… Уж очень любят кумушки, мягко говоря, приукрасить действительность, а попросту насочинять того, что не было никогда и никогда не будет, но им почему-то хочется, чтобы это было свершившимся фактом.

При таком отношении легко почувствовать себя абсолютно голым, даже просто проходя по улице.

– А сегодня Галке совсем плохо, – поделилась новостью с подружками мама Димы Ожегова.

Впрочем, эта новость повторялась изо дня в день.

Дима снял кроссовки и ветровку и прошел в комнату, но и там, за стеной, ему было хорошо слышно все, о чем говорилось на кухне.

А Дима, если честно, хотел бы от этих разговоров спрятаться, так они ему надоели.

А кому бы они не надоели? Каждый день одно и то же!

У Майоровых действительно все было плохо. Начиналась эта печальная история очень давно, когда Ванины родители, вопреки всем обычаям своей деревни, не стали получать типичную деревенскую специальность – тракториста и доярки – прямо на месте, без отрыва от производства, а возомнили о себе нечто большее, к удивлению всех окружающих, и уехали в областной центр, поступать в вуз. Кто внушил им такую мысль – неизвестно. Было такое впечатление, что они вообще первые в истории села Агеево, кто решил претендовать на высшее образование. Остальным такое и в голову не приходило, хотя приезжие специалисты не скрывали того, что высшее образование – это не только полезно, но и очень интересно. Все равно агеевцы считали, что вузы и вообще городская жизнь – не для них, дома теплее, и уютнее, и спокойнее, и главное – сытнее, так зачем еще куда-то уезжать на несколько лет…

Кому это надо?

А им было надо, и они уехали, никого не спросив, не заботясь об общественном мнении. Уехали сразу после школы, как только получили в руки аттестаты. Даже на выпускном вечере они выглядели не так, как все остальные – кроме радости, их лица выражали еще и предвкушение осуществившихся желаний. Они смотрели друг на друга, как молодожены, и для них не существовало никого и ничего вокруг, кроме их совместных планов на будущее. А остальные могли думать что угодно – по мнению Алексея и Галины, они просто завидовали чужой целеустремленности и даже просто тому, что у кого-то есть цель.

А они, Алексей и Галина, уже тогда были словно единым целым.

Это тоже могло возбудить в окружающих зависть.

На следующий день они, все так же не замечая окружающих, собрались и уехали в областной центр. С собой они не взяли почти ничего, только документы и смену белья. Ведь они ехали открывать для себя новую жизнь, зачем же тащить с собой в новую жизнь лишний груз старого.

Они без сожаления говорили всему старому “Прощай”.

При этом они были настолько уверены в себе и друг в друге, что им и в голову не приходила мысль о том, что что-нибудь у них не получится. Как у них может что-то не получиться? Ведь они так молоды, так увлечены, так готовы к борьбе! Хотя они еще и не знали толком, что такое борьба и как можно и нужно бороться, чтобы достичь цели. Но они были уверены в том, что бороться им все-таки придется, и приятно было ощущать в себе эту бойцовскую готовность, несмотря на то, что с их стороны это была не подлинная внутренняя сила, а скорее юношеская бравада.

Они смотрели только вперед, и ничего, кроме будущего, для них уже не существовало.

Но город их, конечно же, не ждал. Они синхронно провалили вступительные экзамены, он – в политех, она – в педагогический институт. Но возвращаться домой они и не подумали, и не потому вовсе, что потерпели поражение и им стыдно было показать свой позор односельчанам. Напротив, никакого позора они не испытывали, а решили просто, что получили свой первый жизненный урок, что настало как раз время пресловутой борьбы, время доказывать свою состоятельность. И они пошли дальше вперед, по-прежнему синхронно: они поступили оба в один сельхозтехникум, поселились в одном общежитии. Они продолжали быть единым целым. Иного пути для них не было и не могло быть, а если бы и был, то они им не воспользовались бы – они решили творить сами свою судьбу, и никак иначе. Они с презрением юности относились ко всему, не имевшему касательства к этой их юности, к их борьбе, к их судьбе, хотя это была игрушечная борьба и не родившаяся судьба.

За учебой и заботами время пролетело незаметно, они быстро окончили техникум и как будто приостановили свой бег, озадаченные: а что же дальше?

Но тут же поняли: домой возвращаться еще рано, не хочется. Следовательно, надо либо устраиваться на работу, либо учиться дальше. Они, нимало не сомневаясь, поступили в сельскохозяйственный институт, теперь уже без всяких проблем. К этому времени они уже повзрослели, избавились от каких-то качеств, какие-то качества приобрели, что впрочем, неудивительно. Но, если смотреть на них объективно, то они остались такими же, как были – молодыми, увлеченными и готовыми к борьбе. Пусть игрушечной, но все равно борьбе!

Никакие проблемы, треволнения и неприятности еще не превратили их розовые очки в прозрачные. Майоровы продолжали жить в своем личном мире, сложившемся вокруг их пары, а остальной мир мог идти своим путем, он их не интересовал. Им хватало самих себя и друг друга.

К тому времени у них появился сынок, Ваня, но не нарушил их гармонии, он вписался в нее, как необходимый ее элемент. Правда, они по-прежнему видели лишь себя и друг друга, и это было главным.

Они вместе окончили институт, сынуля не нарушил их планов. Ведь они знали точно, что в каждой семье должны быть дети, хотя бы один ребенок, и они готовились к появлению ребенка, как к плановому мероприятию. Они не очень-то жаждали иметь детей, тем более так рано: еще во время учебы, но смирились с этой мыслью, с этой необходимостью в их общей, единой судьбе.

Тем более что с практической точки зрения это было даже неплохо: чем раньше родишь ребенка, тем быстрее избавишься от связанных с этим проблем в виде плача, пеленок, детского питания… И тем скорее станешь молодым и свободным, а ребенку полезна самостоятельность…

Впрочем, они очень скоро привязались к ребенку – примерно через неделю после того, как им сообщили в больнице, что он родится. Они вообще не умели долго переживать, не могли сосредотачиваться на проблемах и неприятностях. Вместе они окрашивали эти проблемы и не приятности в розовый цвет и превращали их в игрушечные барьеры и препятствия, которые им необходимо преодолевать в их игрушечной борьбе.

Получив высшее образование, они вынуждены были все-таки вернуться домой, в Агеево. Теперь их статус существенно изменился. Они стали молодыми специалистами, их не видели в селе несколько лет подряд, почти забыли об их существовании, что их самих, признаться, вполне устраивало.

И их внезапный приезд в родные места, как они и ожидали, произвел фурор.

Прежде всего, их никто не узнал, так они изменились внешне и так давно их здесь не видели. В день приезда до самого вечера сельчане гадали, что за гости нагрянули к Майоровым, но без подсказки не догадались, да и после долго не могли поверить в это. Майоровы-младшие! Ожившие призраки! Вернулись на родину! И навсегда?

С того момента у Майоровых-младших наметилось некоторое различие между составными частями единого целого. Животновод Галина не очень-то рьяно выполняла свои обязанности на работе – лишь бы не было нареканий от начальства. Все ее устремления сводились к тому, чтобы побыстрее прийти домой, навести порядок, приготовить вкусный обед, порадовать мужа чем-нибудь новеньким и необычайным. Интересы Галины сосредоточились на семье, на муже в особенности.

А вот агроном Алексей на родной земле прижился и расцвел пышным цветом – он до крайности увлекся работой, хотя она и не заслонила главного, то есть семью. Он подходил к делу творчески и начал активно заниматься селекцией. Сначала у него совсем ничего не получалось, потому что климатические условия в их регионе не позволяли выращивать какие хочешь растения, да и первые результаты, когда появились, были ясны лишь специалисту, а простой человек не мог не только оценить их, но и заметить невооруженным глазом. Тем не менее Алексей проявлял заразительный энтузиазм, постоянно выбрасывал в мир массу оригинальных идей, сам их воплощал, проверял, по крайней мере, часть из них – на все у него не хватало времени.

– Милый, ты все время куда-то спешишь, – шутливо шептала ему Галина вечером, когда они укладывались спать. – Такое впечатление, что ты живешь не в Агееве, а в Москве. По-моему, только там можно так суетиться.

Он недовольно проворчал:

– Суетиться, суетиться… А что делать? Я вообще не успеваю ничего! Только начнешь чем-нибудь заниматься как следует, как вдруг появится еще идея, или нужда, или, не дай Бог, заказ от нашего председателя…

Галина тихонько смеялась:

– Знаю я! Тебе любой заказ как будто пришпоривает мысли… В кого ты у меня такой творческий?

Алексей огорчился:

– Да не творческий! Разве это творчество? Это просто наша жизнь! А творчество… Творчество – это…

Он остановился, чтобы подобрать подходящее определение, и размечтался. На лице его расползлась улыбка блаженства – видимо, он забыл про определение и думал лишь о том, какое бурное творчество развил бы он сам, если бы ему создали для этого подходящие условия.

Он мечтал об опытной лаборатории, не зависящей от капризов погоды, сурового климата и недостатков финансирования… Ему нужна была всего лишь маленькая-маленькая лаборатория, не большой институт, но даже это было недостижимо, поскольку он не знал, даже отдаленно не представлял себе, каким образом такая, в сущности, простенькая мечта может воплотиться в жизнь. А ведь это не просто такая личная, эгоистическая мечта, а на благо всем людям!

Остановившись на недостижимости такого счастья, Алексей вздохнул и перевернулся на другой бок, словно этим поворотом и сменой позы он переключался на более приятную волну. И впрямь, скоро на ум ему пришли мысли об уже достигнутых успехах, он снова заулыбался и открыл глаза. И тогда Галина вздохнула от того, что он, такой талантливый, никогда не получит заслуженного признания…

– Милый, – шепнула она ему в ухо, – я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

Но, несмотря на недостатки обычной сельской жизни и сельской работы, Алексей радовался любым успехам в своей деятельности, как ребенок, пользовался известностью, которая давала ему силы двигаться дальше, не останавливаться перед проблемами. А идеи его при этом не только не иссякали, но буквально фонтанировали.

Вскоре он прославился в пределах региона как специалист в области растениеводства, его рекомендации стали носить обязательный характер. Авторитет! Мнение! Это все подхлестывало его энтузиазм и стремление осуществить как можно больше из задуманного, претворить в жизнь лучшие проекты, самые перспективные и интересные.

Вслед за этим о молодом, подающем большие надежды работнике колхоза “Агеевский” заговорили. Он получил несколько премий, одну из них – всесоюзную, в Москве, куда он ездил вместе с женой и сыном. Это была незабываемая поездка, которую супруги, со свойственным им оптимизмом, посчитали началом великого восхождения. В мечтах Галина уже видела мужа знаменитым ученым с мировым именем, в его помощи нуждается вся вселенная…

Затем об Алексее Майорове узнала вся страна – из публикации в газете “Известия”. Правда, страна узнала и сразу забыла об Алексее Майорове. Какое ей вообще дело до какого-то Алексея Майорова, если он не на слуху, живет в глуши, даже не просто в глуши – в настоящем болоте… Словом, у него не было никаких данных, чтобы стать мировой знаменитостью.

Да он и не очень-то рвался в мировые знаменитости – его вполне устроила бы всего лишь маленькая-маленькая лаборатория, можно даже дома, и тогда он успеет, безусловно, реализовать все свои задумки, которые принесут пользу людям.

Ведь это – самое главное.

И это, по правде говоря, совсем нетрудно.

Стоит лишь захотеть.

А в семье у них продолжалась прежняя идиллия. Даже став взрослыми и набравшись опыта, Майоровы не избавились от розовых очков и жили с неиссякаемым оптимизмом, верой в себя и друг в друга и готовностью к борьбе, которая уже больше была похожа на пустую браваду. Но им было все равно – какое им было дело вообще до чьего-нибудь мнения? Они – организм самодостаточный.

Так они прожили еще какое-то время, пока не наступил чудесный август, когда в сельской местности возникает изобилие всякой вкуснятины, начинается сбор урожая и массовые походы в лес за грибами. Это делалось по годами отработанной схеме: заранее договорившись с владельцем какого-нибудь крупного транспортного средства (грузовика или трактора с прицепом), то есть не частным владельцем, конечно, а с тем, у кого была возможность таким транспортным средством воспользоваться, и пообещав ему долю в грибах, энную сумму деньгами и, разумеется, по литру водки или самогонки с каждого. С раннего утра все сборщики грибов данной команды собирались у одного из них дома, часов в пять выезжали из села, в лесу разбредались по своим заветным местечкам, полянкам, оврагам, секретами которых никто не хотел делиться и не делился. Это святое. Потом, наполнив всю взятую с собой тару, народ возвращался к машине, забирался в кузов и ехал домой – усталый и довольный, но чрезвычайно довольный. Грибов в это время и в удачный год хватало на всех желающих, и были грибы на любой вкус – и для того, чтобы варить и жарить, и для того, чтобы сушить, и для того, чтобы солить.

Иногда наступал период, “грибной ажиотаж”, что ни грузовики, ни трактора не справлялись с потоком, особенно в выходные дни, и тогда такие команды рисковали остаться без транспорта. Тогда им приходилось кланяться владельцам еще таких средств, как телеги и колхозные лошади, смешные и добрые толстоногие рабочие коняги, причем некоторые из них, подгоняемые кнутом излишне рьяных извозчиков, проявляли поразительную прыть. Что касается комфорта такого путешествия, то он почти не отличается от путешествия в кузове грузовика или трактора, только держаться в телеге было не за что, да и людей в телегу вмещалось гораздо меньше. Тем не менее, такой способ ездить в лес за грибами, за неимением лучшего, был весьма популярен в селе Агеево.

Во всяком случае, именно телегой решили воспользоваться Майоровы, когда им пришло в голову, что нехорошо отрываться от коллектива, и пора им тоже подзапастись грибами. При этом не последнюю роль сыграла воображаемая картина: вот они, ненаглядные, сидят зимой дома, вечером, после работы, за окном темно и страшно, бушует свирепая пурга, а у них на кухне тепло, горит мягкий, приглушенный свет, и они достают из погреба соленые грибочки, из специальной, самодельной кадушки, и едят их со сваренной «в мундире» картошкой, сочным луком и растительным маслом…

И поскольку картины Майоровы всегда видели одинаковые, неважно, были эти картины реальные или воображаемые, то ни их лицах синхронно появлялись одинаковые мечтательные улыбки – ведь они по-прежнему были единым целым.

Сказано – сделано.

Они сходили в гости к Лёньке Анисимову и попросили отвезти их за грибами. Он, разумеется, согласился, но потребовал аванс в виде литра самогона или водки. Майоровы были слегка озадачены этим, так как сами не употребляли ни самогон, ни водку, лишь иногда позволяли себе красное вино. Но для такого редкостного случая они, так уж и быть, запаслись водкой. Анисимов выпил этот литр прямо перед отъездом и прокатил Майоровых, что называется, с ветерком. Те были в восторге от состоявшейся поездки и решили повторить. В тот раз они, наученные горьким опытом, сразу явились с водкой. Анисимов порадовался такому пониманию и причислил их к разряду постоянных клиентов, чем они должны были гордиться.

Но эта поездка закончилась трагически. Анисимов разогнал бедную лошадь до немыслимой для нее скорости и не справился с управлением: вся колымага вместе с лошадью и пассажирами опрокинулась в овраг. От полученных травм Алексей Майоров скончался очень скоро, еще до того, как в селе спохватились, что их уж больно долго нет. Впрочем, спохватилась жена Лёньки Анисимова, а вовсе не знакомые или друзья Майоровых. Близких друзей у них на самом деле не было, и всем было безразлично, вернулись они из леса домой или нет. А вот за Леонида Анисимова было кому беспокоиться – его жена подняла большой шум, дошла и до председателя колхоза, не дала ему вставить ни единого слова и добилась-таки того, чтобы люди на машинах отправились искать благоверного, и в первую очередь это был сосед Анисимовых, участковый инспектор.

Они увидели в овраге жуткую картину. Это было уже утро следующего дня. Тело Алексея Майорова валялось в грязи, наполовину погруженное в вязкое, болотистое дно оврага. Галина Майорова и Анисимов были придавлены краями телеги к земле и не могли самостоятельно выбраться. При этом они, казалось, находились в одинаковом бессознательном состоянии. Но, как выяснилось позже, по разным причинам. Галина получила тяжелые повреждения и была почти мертва, врачи в больнице очень удивились, как это она осталась жива при таких обстоятельствах.