Текст книги "Суженый-ряженый"
Автор книги: Елена Крылова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Слава Богу, ее мысли и чувства не успели втянуться в водоворот противоречий, поскольку телефонный звонок направил их в совсем иное русло. Звонил отец, причем он явно торопился. Сообщил только, что приедет на два или три дня, освободится завтра рано, а потому собирается заняться Таниной машиной. В связи с этим отец просил ключи от нее оставить на видном месте. Уже прощаясь, он пообещал дочери при встрече рассказать весьма забавную историю, которая произошла с ним сегодня.
Таня улыбнулась. Она тоже могла бы рассказать историю, которая произошла с ней сегодня. Наверняка не менее забавную.
12
Таня, конечно, ценила свою самостоятельность, но с тех пор как родители поселились за городом, ужасно скучала по ним и всегда очень радовалась их приезду. Правда, сегодняшней встречи она ждала с особым нетерпением.
Около одиннадцати отец позвонил ей на работу, но в тот момент своих дальнейших планов он в точности еще не знал. Дозвониться до нее позднее у него просто не было шансов, поскольку Таня весь день провела в беготне, на месте почти не сидела, а мобильник после утреннего налета на магазин она выложила из сумочки вместе с пачками кофе, чая и бульонных кубиков. Самой позвонить у нее тоже никак не получалось, поэтому Таня решила изо всех сил постараться попасть домой пораньше.
На полпути от метро к дому она встретила чету Булыгиных. Казавшийся добродушным увальнем Миша и его утонченная супруга приветливо поздоровались со своей соседкой. И только говорящие Ирочкины глаза вопрошали о том, о чем вынуждены были молчать ее уста. Но на этот немой вопрос Таня могла дать только немой ответ, который все равно ничего не прояснил бы. Мило улыбнувшись, она тоже приветливо поздоровалась и прошла мимо них.
Следующая встреча произошла уже на ближних подступах к дому. Таня заметила Леру еще издали. Да и как было не заметить такую красавицу? Играя в светло-рыжих волосах, солнце создавало золотое сияние, казалось, не только вокруг ее головы, но и вокруг нее самой. Лера всегда напоминала Тане Венеру Боттичелли, а сейчас больше, чем когда-либо.
– А вот и женщина, которую мужчины носят на руках! – весело воскликнула златокудрая Венера. – Ну и каковы, Танечка, ощущения на седьмом небе?
Ее возглас привлек внимание прохожих, и Таня почувствовала на себе сразу несколько изучающих и оценивающих взглядов. Особенно неприятным было жжение в правой лопатке. Быстро обернувшись, она увидела женщину, чьи габариты позволяли усомниться в том, что кто-нибудь когда-нибудь носил ее на руках. Разве что в младенческом возрасте.
– Привет, Анютка! – Таня склонилась к рвущейся из коляски очаровательной рыженькой-прерыженькой девочке. – Агата! – Она потрепала по холке роскошную рыжую колли, после чего повернулась наконец к Лере: – Честно говоря, мне не слишком понравилось, когда меня таскают на руках, – сообщила Таня довольно громко в надежде на то, что толстуха немного снизит накал своего испепеляющего взгляда.
– Почему? – заинтересовалась подруга.
– Потому что вместе с почвой под ногами теряешь независимость. Или того хуже: тебя могут уронить. С седьмого неба далековато все-таки падать. А если еще к тому же надорвавшийся мужчина упадет на тебя сверху?
– Господи! – рассмеялась Лера. – Другие женщины всю жизнь лишь мечтают, чтобы их носили на руках, а ты недовольна.
Накал не снизился. Видимо, толстуха думала так же. Хотя, возможно, Лере не стоило высказывать последнее замечание, которое в принципе могло быть неверно понято.
Решив игнорировать всякие там испепеляющие взгляды, Таня опять склонилась к рвущейся из коляски Анютке.
– Ну, иди ко мне, моя сладкая! – Она взяла девчушку на руки, но та продолжала рваться теперь уже на землю, энергично лопоча что-то на не вполне понятном Тане языке.
– Ладно уж, выпускай, – разрешила Лера. – В городе я все-таки стараюсь пока держать Анюту в коляске, но!.. мы теперь большие, до первого дня рождения меньше месяца осталось, так что очень желаем ходить. Тань, можешь не держать ее за руку. Не волнуйся, Агата не отойдет от нее ни на шаг.
Действительно, едва Анечкины ножки коснулись земли, няня-колли все свое внимание безраздельно сосредоточила на ребенке.
– Здорово! – восхитилась Таня и вздохнула с легкой грустью. – Агата – просто чудо!
– Скучаешь по Бартоломео?
– Скучаю. Но собаке действительно на природе лучше. Петергоф – это, конечно, не совсем природа, однако значительно ближе к ней, чем Питер. Я уж не говорю о том, что меня целый день нет дома, а там у него всегда есть компания.
Свое экзотическое имя французский бульдог Бартоломео получил в общем-то случайно. Вернувшись со смотрин щенка, Таня была под сильным впечатлением. Даже когда она листала толстый фолиант «Петербургская архитектура в XVIII и XIX веках» Игоря Грабаря, почти с каждой страницы на нее смотрела складчатая плюшевая очаровашка.
Наткнувшись на имя Растрелли, которого по традиции, все еще существовавшей в начале XX века, автор называет Варфоломеем Варфоломеевичем, Таня вспомнила, что в книжке про Мэри Поппинс упоминался пес по имени Варфоломей. Кажется, это был наполовину эрдель, наполовину легавая, причем обе половины, как утверждалось, были худшими.
Таня в очередной раз задумалась о нелепых традициях в переводе имен. Ну, с Растрелли все ясно, он жил в России, вот его и называли на русский манер. Но почему пес Варфоломей? Ведь Памела Треверс писала по-английски, значит, пса должны были звать Бартоломью.
Таня еще раз взглянула на портрет работы Ротари, под которым было написано: "Граф В.В. Растрелли-сын". Но черты лица и букли парика знаменитого архитектора вдруг сами собой собрались складками и моментально превратились в очаровательную плюшевую мордаху, которая, честно говоря, не имела ничего общего с прославленным зодчим.
Танины мысли были весьма далеки от елизаветинского барокко. Больше всего в данный момент ее занимал вопрос: как же ей назвать свою собаку? А почему бы, собственно, не Варфоломей? Или нет, лучше все-таки Бартоломео. Пожалуй, в этом действительно что-то есть.
Родители тоже согласились с тем, что "в этом что-то есть". Так щенок был наречен Бартоломео. Впрочем, имя Варфоломей тоже было в ходу. И еще Варфик. А Танин папа, когда бывал не в духе, почему-то называл бульдожку исключительно Варфоломеем Варфоломеевичем.
Таня и Лера прожили в одном подъезде целых четыре года, но практически не общались, разве что здоровались иногда. До тех пор, пока не обзавелись собаками. Оба эти радостных события случились в один год, и сразу же у девушек обнаружилась масса общих интересов. Даже несмотря на то что Лера была лет на пять старше, в отличие от Тани давно работала и жила самостоятельно. Но «собачий» интерес может сблизить почти кого угодно.
Все владельцы собак способны говорить о своих любимцах до бесконечности, дай только повод. Хотя, собственно, им и повод не слишком нужен. Таня не была исключением, а уж сейчас она готова была говорить о Бартоломео действительно до бесконечности. Лишь бы только не о Захарове.
Но не тут-то было.
– Итак, вернемся к нашим баранам, – решительно произнесла Лера, закрывая тем самым "собачью" тему. – Откуда все-таки он взялся?
Это он было произнесено таким тоном, что не могло остаться ни малейшего сомнения относительно того, кто имеется в виду.
У Тани тем не менее отлегло от сердца: похоже, Макса в ту ночь в городе не было, красную "тойоту" он не опознал и далеко идущих выводов не сделал. Боже! Какое счастье, что с соседями Лера общается мало и крайне избирательно!
Давая слово Ирочке, а потом Захарову, Таня совсем не собиралась попадать в двусмысленное положение. Однако, попав в него, она поняла, что просто не сможет заставить себя делать вид, будто Захаров ее любовник. Но, слава Богу, можно было обойтись и без насилия над собой.
– Я была на "круглом столе" в Фонтанном доме, – не вдаваясь в излишние подробности, сообщила Таня. – Там Литейный выложен плитками, как раз в щель между ними и попал мой каблук.
– Сломала? – сочувственно спросила Лера.
– Угу. Представляешь, это были мои любимые светло-синие туфли. Так жалко... В общем, эта неприятность случилась у него на глазах, и он предложил отвезти меня домой.
– Надо же! Прямо рыцарь в сверкающих доспехах!
– Я тоже так подумала. Разумеется, тогда он и не догадывался о том, что у него может возникнуть желание уронить меня.
– Вот как? – еще больше заинтересовалась подруга.
Таня вздохнула.
– Понимаешь, Лер, он архитектор. И я упомянула его в своей последней статье о современных загородных домах, – призналась она скромно.
– И только-то?
– Нет, я еще упомянула особняк, который проектировала их мастерская. И саму мастерскую тоже. В последнее время о ней вообще довольно часто пишут.
– А что, авторов других статей твой архитектор тоже уронил бы при случае? – задумчиво уточнила Лера.
– Думаю, нет. И вовсе он не мой.
– Тань, а у тебя есть эта статья?
– Есть где-то.
– Слушай, дай почитать! Анечка, туда нельзя! – Лера подскочила к дочке, которая упрямо пыталась прорваться к краю тротуара. Впрочем, шансов у нее все равно не было: няня-колли была непоколебима. – Спасибо тебе, Агата. – Лера погладила умную собаку и вновь повернулась к Тане. – Погоди, Тань, я что-то не поняла: до того, как ты сломала каблук, вы уже были знакомы или нет?
– Не совсем. Я-то его знала...
– А он тебя нет?
– Понимаешь, Лерочка, когда он писал диплом, я училась всего лишь на первом курсе. В то время я выглядела как минимум недостаточно взрослой для того, чтобы меня вообще заметил весьма избалованный... я бы даже сказала пресыщенный вниманием девушек Глеб Захаров.
– Так его фамилия Захаров? – весело переспросила Лера. – Неужели, Танечка, ты была так жестока, что сравнила тот особняк с Адмиралтейством?
– На том особняке тоже есть башенки.
– Бедному архитектору можно только посочувствовать, – без единого намека на сочувствие сказала Лера. – Я определенно хочу почитать твою статью. Кстати, а твой Захаров вообще не знал о статье или не знал, что ты ее написала?
– Он отнюдь не мой, – опять стала открещиваться Таня, – на такое сокровище я, Боже сохрани, не претендую. Насчет своего авторства я просветила его уже по дороге домой, а саму статью Захаров прочитал перед самым началом "круглого стола" и еще не успел остыть. Знай он, что написала ее именно я, боюсь, на рыцарский поступок его не хватило бы.
– Ну почему? Он же все-таки не уронил тебя, даже узнав о тебе самое худшее. Может, Таня, он в тебя влюбился. Правда, Рыжик? – Лера подхватила на руки шлепнувшуюся на асфальт дочку.
– Да, – очень серьезно подтвердила Анюта.
– Исключено, – одновременно с ней безапелляционно заявила Таня. – Такие не влюбляются. К тому же самого худшего он обо мне еще не знает. Дело в том, что информацию о моей статье партнер Захарова получил от своего бывшего преподавателя, профессора Николая Николаевича Головина, который всем нам читал историю архитектуры. Правда, уважаемый профессор не упомянул, что статья вряд ли понравится его бывшим студентам.
– О Господи! – Лерины глаза заискрились смехом. – Так твой Захаров не знал...
– Вот именно. – Явно провокационный эпитет "твой" на этот раз Таня решила проигнорировать. – Ладно, Лерочка, я побежала. Наверное, папа уже приехал.
– Приехал, я видела из окна, как он возился с твоей машиной.
– Да? Ну, тогда мне точно пора. До свидания. Пока, Анюта. – Таня помахала ей рукой.
Девочка радостно замахала в ответ обеими ручками:
– По-ка, по-ка.
– До свидания, Танечка, – попрощалась Лера. – Завтра я непременно зайду к тебе за статьей. Передавай привет Николаю Николаевичу.
13
Действительно, тот самый профессор Головин, чье имя вчера весь вечер витало в воздухе, и был Таниным отцом. Вернее, Николай Николаевич был Таниным отчимом, но она всю свою жизнь называла его папой и любила как своего папу. А он любил ее ничуть не меньше, чем если бы она в самом деле была его родной дочерью.
У Леры тоже был отчим, и она не слишком-то с ним ладила. Так вот, подруга как-то призналась Тане, что считала подобные отношения вполне естественными до тех пор, пока не познакомилась с их семьей.
Настоящий Танин отец, на которого она, кстати сказать, была очень похожа, погиб еще до ее рождения. Он был альпинистом, в Домбае их группу накрыла лавина. Альпинисткой была и Танина мама. В тот раз она не поехала в горы лишь потому, что буквально накануне отъезда узнала о своей беременности. А если бы все-таки поехала, то Таня даже не родилась бы.
С тех пор мама никогда больше в горах не была.
Кроме Леши Амельченко, тогда погибли еще четыре человека. Из всей группы уцелел только Коля Головин, его спасла сломанная нога, из-за которой двумя днями раньше он попал в больницу.
Леша и Коля были закадычными друзьями сначала в детском саду, потом в школе. В восьмом классе они оба влюбились в новенькую девочку по имени Вера Лазарева. У нее были огромные серые глаза и лукавая улыбка сорванца, она отлично бегала, играла в волейбол, а математикой интересовалась больше, чем всякими девчачьими глупостями. Заметив преданные взгляды мальчишек, Вера всю лирику решительно пресекла, но взамен предложила им свою дружбу. Пожалуй, они даже обрадовались такому обороту дела и тут же приняли ее в свою компанию.
Теперь это было неразлучное трио. Вместе учились, вместе прогуливали, вместе возились в гараже с древней "Победой" Лешиного папы. Абонементы на лекции в Эрмитаж и на концерты в филармонию Колина мама тоже покупала на троих. А следующим же летом Верины родители взяли друзей своей дочери в горы. Семья Лазаревых вообще страстно увлекалась альпинизмом. Покорив свою первую, совсем невысокую вершину, мальчишки тоже "заболели" горами.
После окончания школы Коля по семейной традиции поступил в Академию художеств, а Вера и Леша в Политехнический. Теперь они проводили гораздо меньше времени втроем, но непременно хотя бы раз в год все вместе отправлялись в горы.
На последнем курсе состоялась Верина и Лешина свадьба, а через полтора года Леша погиб. С тех пор Коля всегда был рядом с Верой, но только уже после Стасиного рождения он решился сказать ей, что любит ее, всегда любил, и готов ждать хоть всю жизнь, пока она будет готова выйти за него замуж.
Слава Богу, так долго ждать ему не пришлось, и полгода спустя они поженились. Она только взяла с него слово, что никогда больше он не пойдет в горы.
После очень тяжелых родов Вера не могла больше иметь детей, так что Стася осталась единственным ребенком в семье и единственной любимой внучкой у трех бабушек и трех дедушек.
От девочки никогда не скрывали, кто был ее настоящим отцом, в то же время она всегда знала, что у нее есть настоящий отец. Ни в детстве, ни теперь у Тани даже мысли не возникало, что Николай Николаевич любил бы ее меньше, будь у него еще и собственные дети.
Вопроса "Куда пойти учиться?" перед Таней никогда не стояло. Лет с десяти она точно знала: только в Академию художеств. И отнюдь не потому, что это вошло в семейную традицию, просто иного она себе не мыслила. "Ну конечно, у тебя же там папа!" – говорили ей одноклассники, и она ужасно из-за этого комплексовала.
На самом-то деле вопреки весьма распространенному мнению в данное учебное заведение поступают в основном благодаря своим способностям. Однако преодолеть инерцию мышления трудно, и школьные друзья не верили в то, что такое бывает.
– Не может быть, чтобы папа тебя не подстраховал! – безапелляционно заявила ей Каролина Боберова, и во взгляде ее светилось понимание.
– В этом не было необходимости, – возразила Таня. – Он помогал мне готовиться, а потому был уверен, что я и сама справлюсь. Я, конечно, очень волновалась, но тоже была уверена...
– Ой, да брось ты! – даже не дослушав, отмахнулась Каролина. Она-то не считала нужным скрывать, что ее подстраховывала мама.
– Никто даже не знал, что дочь Головина поступает в этом году, – предприняла еще одну попытку Таня. – В конце концов, у меня другая фамилия и даже отчество Алексеевна, а не Николаевна!
– О-ой! – опять отмахнулась Каролина.
Красноречивость как боберовской интонации, так и ее жеста отбила у Тани всякую охоту что-либо еще объяснять. Да и что такой скажешь?
Между тем Николай Николаевич действительно никому не стал говорить о том, что поступает его дочь. Бог его знает, хранил бы он молчание или нет, если бы в состав экзаменационной комиссии не входила его давняя идейная противница. В принципе данное обстоятельство едва ли могло сыграть какую-то существенную роль, поскольку Таня была отлично подготовлена. С другой стороны, возникал вопрос: стоит ли вообще вмешиваться, коль скоро она и сама может справиться? По здравом размышлении Николай Николаевич решил, что, пожалуй, не стоит.
Таня в самом деле справилась. Более того, она попросила отца и впредь держать нейтралитет, хотя прекрасно понимала, что в столь узком профессиональном кругу совершенно невозможно долго утаивать шило в мешке. Стремление дочери к самостоятельности, конечно же, вступало порой в противоречие с законной родительской гордостью Николая Николаевича, однако обещанный нейтралитет он стойко хранил.
Войдя в квартиру, Таня сразу почувствовала весьма аппетитные запахи, доносившиеся из кухни. И пусть это жарились всего лишь купленные утром полуфабрикаты, она так проголодалась, что готова была признать их венцом кулинарного искусства.
– Привет, Стаська! – весело пророкотал отец, появляясь из кухни с деревянной лопаткой в руке. – Слушай, ну и жара сегодня!
Шорты, майка и собранные в пучок волосы Николая Николаевича живо напомнили Тане вчерашний рассказ Захарова. Ее лицо осветилось радостной улыбкой.
– Привет, папочка! – Скинув босоножки, она сунула ноги в изящные шлепанцы на каблучках, которые лишь условно могли называться домашними.
– Перво-наперво хочу сообщить, что машину твою я починил, – отрапортовал Николай Николаевич.
– Спасибо преогромное! – Повиснув у отца на шее, Таня чмокнула его в щеку. – Лера мне сказала, что видела в окно, как ты с ней возился. Кстати, тебе привет от нее. А с машиной что-нибудь серьезное?
– Скажем так, серьезнее, чем отсутствие бензина. Что касается иных технических подробностей...
– Я не стану забивать ими свою хорошенькую головку, – с легкостью согласилась обладательница хорошенькой головки. – Это все равно бесполезно.
У Николая Николаевича вырвался вздох облегчения.
К такой реакции отца Таня отнеслась с пониманием. Ну, что поделаешь, технические подробности ей никак не давались! В отличие от всех ее знакомых, имевших машину. По этому поводу долгое время она страдала комплексом неполноценности.
Как это ни странно, излечиться Тане помог телесериал "Что сказал покойник?". Просто-таки до глубины души ее умилила сцена покупки "мерседеса". С неподражаемым мужским превосходством продавец обещал героине: "Мы даже покажем дырочку, в которую вам нужно будет залить маслице". То, что женщина может не знать столь прозаических вещей, он воспринимал как само собой разумеющееся. Пусть и с типичным мужским превосходством. Поскольку Таня точно знала, где именно находится та самая дырочка, куда заливают маслице, она сразу почувствовала себя намного лучше. Более того, она почувствовала себя человеком и тут же решила послать подальше все свои глупые комплексы. Мало ли чего еще она не умеет, не страдать же по каждому поводу в отдельности! Если же начать страдать по всем поводам сразу, то останется только удавиться.
Свой вздох облегчения Николай Николаевич прервал на вдохе. На мгновение он замер, потом сильнее потянул носом, а на выдохе торопливо высвободился из объятий дочери.
– Давай-ка, Стаська, быстро переодевайся, – уже на ходу скомандовал отец, – мой руки и принимайся за салат.
– Ладно, я сейчас! – крикнула Таня ему вдогонку и поспешила в свою комнату.
Сегодня в самом деле было ужасно жарко, и она просто мечтала поскорее сменить свой элегантный деловой костюм на что-нибудь более легкое и удобное.
14
Таня порезала овощи быстро и почти так же ловко, как Ирочка Булыгина. Ведь на самом деле готовить она умела, просто не считала нужным тратить на этот процесс слишком много времени. По крайней мере когда требовалось накормить только одного человека, коим была она сама.
Ну, вот и все, осталось лишь заправить салат сметаной.
– Готово! – провозгласила Таня, срывая с баночки фольгу.
Тем временем Николай Николаевич достал из холодильника кетчуп и вакуумную упаковку с ветчиной. Выкладывая кусочки мяса на тарелку, он задумчиво обратился к дочери:
– Представляешь, Стаська, какая забавная штука получается...
– Да? – Таня изо всех сил старалась сдержать улыбку. Вот сейчас отец наверняка поведает о своей вчерашней встрече с Линденбаумом. Ей вовсе не хотелось лишать такого удовольствия ни его, ни себя, ведь рассказчиком Николай Николаевич действительно был великолепным. Потом она, конечно, признается, что уже в курсе дела, и, в свою очередь...
– ...я тут обнаружил, что в холодильнике все продукты в нетронутых упаковках. И в шкафу тоже.
Слова Николая Николаевича безжалостно вывели Таню из мечтательного транса, и она про себя чертыхнулась. Надо же было так глупо попасться! Оспаривать очевидное было еще глупее, но она все же попыталась.
– Не может быть! – воскликнула Таня, совершенно точно зная, что может.
Более того, так оно и было на самом деле, что незамедлительно подтвердил Николай Николаевич.
– Меня так заинтересовал данный феномен, что я проверил, – сообщил он. – Ты что, опять на какой-нибудь идиотской диете?
– Господи! Какая диета?! Просто...
– Значит, так, – тон Николая Николаевича никаких возражений не допускал, – все диеты отменяются, давай-ка, Стасенька, быстро за стол!
Приняв вид оскорбленной невинности, Таня чинно опустилась на табурет, но тут же улыбнулась:
– Ладно, пап, честное слово, я не морю себя голодом. Сегодня утром, например, я ела йогурт и пила кофе с остатками печенья. Если бы не сломалась машина, я бы еще вчера съездила в магазин.
– А если бы я не должен был приехать, ты бы туда и сегодня не пошла, – проворчал Николай Николаевич, разливая по бокалам мерло.
Едва Таня успела с нежностью подумать о заботливом отце, который даже вино купил не какое-нибудь, а ее любимое, как он ее огорошил:
– Знаешь, Стаська, по-моему, тебе пора замуж.
Заявление Николая Николаевича прозвучало как гром среди ясного неба. Не донеся вилку до рта, она округлившимися глазами смотрела на отца, силясь уловить в его заявлении хоть какую-нибудь логику. Но как-то не получалось.
То ли сжалившись над дочерью, то ли посчитав, что и в самом деле недостаточно четко высказал свою мысль, Николай Николаевич пояснил:
– Если тебе придется заботиться о муже, кормить его, ты заодно уж и о себе позаботишься.
Ну, слава Богу! Логика все же обнаружилась. Прожевав салат, Таня взглянула на отца и кротким голосом спросила:
– Ты что, папочка, предлагаешь мне завести мужа, как детям заводят домашних животных, чтобы развивать у них, в смысле у детей, чувство ответственности? Только это хорошо в теории, а на практике...
– В принципе, Стасенька, мужья могут сгодиться и еще для чего-нибудь, – сказал назидательно Николай Николаевич. – И в теории, и на практике.
Его реплику Таня оставила без внимания, продолжив тему домашних животных и воспитания у детей ответственности:
– Знаешь, пап, возможно, ты помнишь, что Лерина свекровь Майя Германовна преподает педагогику. Так вот, подобные теории она из года в год излагает своим студентам на лекциях и семинарах, а в жизни своему собственному сыну не завела даже хомячка.
– Ну, насчет хомячка я, пожалуй, ее понимаю, – вставил Николай Николаевич, невозмутимо поглощавший свой бифштекс. – Однако, если не ошибаюсь, у Макса все-таки была собака.
– Ньютон, – подтвердила Таня, – брат Агаты, он сейчас живет у родителей Макса. Правда, Ньютон не имеет никакого отношения к педагогическим теориям. Уговорив Леру купить щенка, Макс купил себе второго, чтобы иметь легальный повод чаще с ней видеться. Это было еще тогда, когда он был влюбленным в нее студентом.
Неисповедимы не только пути Господни, но и блуждания нашего разума. Казалось бы, теперь, поговорив о чужих собаках, логичнее всего было вспомнить своего собственного несравненного Бартоломео. Однако перед Таниным внутренним взором предстал почему-то отнюдь не трогательно-складчатый очаровашка Варфоломей, а Глеб Захаров.
Насмешливую улыбку на его красивом лице она увидела сейчас так же близко, как тогда, когда он подхватил ее на руки. В следующее мгновение картинка изменилась, и теперь уже эту весьма эффектную сцену Таня наблюдала как бы со стороны. Интересно, сколько соседей из своих окон видели то же самое? А бабушки, ангажировавшие лавочку на детской площадке? Если же кто-то из них узнал захаровскую "тойоту"... Господи! Естественно, кто-то узнал, потом они все вместе это обсудили и неминуемо пришли к однозначному выводу, чью именно постель той памятной ночью досрочно покинул возмутитель их покоя. И чтобы совсем никто не поделился своими мыслями и впечатлениями с ее отцом, когда тот возился во дворе с машиной?! О том, что именно ему могли наплести, лучше вообще было не думать. Идиотская ситуация!
Бешеный вихрь Таниных мыслей даже замедлился, когда она осознала, насколько в действительности идиотская возникла ситуация. И конечно, ее следовало прояснить. По крайней мере относительно замужества. Вот только с чего начать? Ведь ходить вокруг да около можно до бесконечности. Впрочем, отец, кажется, испытывал аналогичное затруднение. Наверное, стоит сделать глубокий вдох и... как в омут головой.
Таня глубоко вдохнула, потом выдохнула и обратилась к Николаю Николаевичу, который успел прикончить свой бифштекс и теперь примеривался к куску ветчины:
– Папочка, а что там с моей машиной? Ты ведь чинил ее довольно долго?
Нет, как в омут не вышло.
Брови отца удивленно поползли вверх: меньше всего он мог ожидать, что у дочери прорежется интерес к технике.
Воспользовавшись растерянностью Николая Николаевича, Таня сделала еще одну попытку:
– Наверное, пока ты возился с моей машиной, ты услышал массу знойных подробностей из моей личной жизни? – Это было скорее утверждением, нежели вопросом.
Что ж, вторая попытка вроде бы оказалась более удачной.
– И знойных тоже, – кивнул Николай Николаевич.
– Так вот, я хотела сказать...
– Таня, ты взрослый человек и не должна передо мной отчитываться. Разумеется...
– Я знаю! Но в том-то и дело, что все совсем не так, как ты думаешь! – воскликнула Таня. – Коль скоро об этом уже упоминалось, начнем с того, что в ближайшее время я вовсе не намерена выходить замуж. Это, во-первых. Во-вторых, до сих пор мне никто не предлагал ни своей руки, ни своего сердца. И
в-третьих, просить мою руку у тебя, папа, также никто пока не собирается. И уж точно не попросит «знойная подробность моей личной жизни». Такие, как он, вообще не женятся.
– Всякие женятся, – невозмутимо обронил Николай Николаевич, подцепив на вилку горку салата.
– Возможно. Но точно не на мне. Во всяком случае, не он. Впрочем, я тоже никогда бы не вышла замуж за Глеба Захарова.
– Так это был Глеб Захаров? – Брови Николая Николаевича вновь поползли вверх.
– Видишь ли, папочка, – начала объяснять Таня, – вчера едва я вышла из Фонтанного дома, как сломала каблук. И тут же угодила в объятия Захарова. Надо сказать, он проявил себя истинным рыцарем и сначала довез меня до дома, а потом донес до квартиры. Даже несмотря на мою статью. Вот и все.
– Несмотря на статью? – переспросил отец и нахмурился. – Погоди, Стася... нет... не может быть... чтобы статья была... твоей местью? – Выговорив это столь трудно давшееся ему предположение, Николай Николаевич в полной растерянности воззрился на дочь.
– Ну-у, вообще-то можно и так сказать, – призналась Таня. – Между прочим, даже сам Захаров согласился с тем, что некоторые основания для мести у меня были.
Теперь уже поползли вверх не только брови Николая Николаевича, но и глаза его совершенно явственно полезли на лоб.
– Станислава! – воскликнул он потрясенно. – Вы что, рассорились, и в отместку ты написала эту статью?
Теперь пришел Танин черед смотреть на отца растерянно: его реакция показалась ей какой-то... не совсем адекватной.
– Нет, пап, подожди... – Она даже лоб наморщила, силясь свести концы с концами. – Ты, похоже, не так понял. Мы вовсе не ссорились до выхода статьи. Только после. Особенно после того, как познакомились.
– Так... – В устах Николая Николаевича это короткое слово прозвучало очень весомо, пожалуй, даже увесисто. – Что-то я вообще перестал понимать. За что ты мстила Захарову, если вы не были знакомы? И как вообще такое возможно? Он ведь вроде ездил...
– Да не ко мне он ездил! – в нетерпении воскликнула Таня. – А злилась я на него из-за его идиотской сигнализации! Нет, правда, какой-то совершенно невероятный квакающий звук. В общем, кошмарная штука.
– Мне говорили. – К Николаю Николаевичу уже вернулось самообладание, и, разливая вино по бокалам, он попросил: – Не могла бы ты, Стасенька, рассказать все по порядку? Лучше сначала, а не с середины.
– Ладно, сначала так сначала, – проявила покладистость Таня. – Ты ведь знаешь, папа, что мы совсем погрязли в инвентаризации, и эта статья совершенно вылетела у меня из головы. Екатерина же Анатольевна, которая всегда напоминает заранее, на сей раз, уж не знаю почему, позвонила только накануне. А я в тот день жутко устала и, естественно, ужасно злилась, что придется работать ночью. Так получилось, что к дому мы с Захаровым – его я, разумеется, узнала сразу, – подъехали практически одновременно. Мы с ним даже на лифте поднимались вместе. Только он вышел раньше. – Таня была очень довольна тем, что сдержала дважды данное слово, не сказав при этом ничего, кроме правды. Пусть и не всей. – А ночью его сигнализация...
– Воодушевление, с которым мне ее живописали, говорит само за себя, – вставил Николай Николаевич. – Я только не пойму, как с двенадцатого этажа можно понять, на какой машине сработала сигнализация.
– Еще как можно. К тому же Захарова я и с двенадцатого этажа рассмотрела. – Таня не стала вдаваться в подробности о том, как ей это удалось. – Так вот, со статьей у меня не ладилось, получалось как-то... вяло...
