Текст книги "Суженый-ряженый"
Автор книги: Елена Крылова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
От заслуженной похвалы Ирочкино лицо каждый раз озарялось довольной улыбкой, она обещала непременно дать рецепт мяса, принималась перечислять специи, которые добавила в фасоль, но каждый раз сбивалась с мысли и начинала рассказывать о том, какой хороший человек ее муж.
Когда перечень Мишиных достоинств перевалил за десяток, Тане пришло в голову, что соседка просто не знает, как ей перейти к сути дела, которое, собственно, и привело ее сюда сегодня. В принципе можно было бы протянуть руку помощи бедной запутавшейся женщине и прямым текстом сказать что-нибудь вроде: "Ничего не видела, ничего не слышала, ничего никому не скажу".
Пока Таня раздумывала, не будет ли Ирочка шокирована такой ее прямотой, та со всей возможной деликатностью любящей жены заговорила о Мишиных недостатках. Упомянув еще раз некоторые из его достоинств, она посетовала на то, что духовные потребности мужа исчерпываются футболом.
Таня сочувственно улыбнулась. А что ей оставалось? Как можно утешить женщину, которая уже не первый год замужем за футбольным болельщиком, но все еще недоумевает, зачем в день матча любимой команды вывешивать со своего балкона знамя с надписью "Зенит"? Флаг с зенитовской символикой Ирочкин супруг прикреплял к антенне своего джипа и так вот под гордо реющим сине-бело-голубым стягом ездил по городу.
Миша старался не пропускать ни одной игры на стадионе "Петровский", но вот повести его в театр можно было, по выражению Ирочки, только под дулом пистолета. А чтобы вытащить на выставку или, еще того хуже, в музей, понадобился бы по меньшей мере гранатомет.
Сокрушенный вздох гостьи заставил Таню задуматься о наличии в соседской квартире склада оружия. В конце концов, она практически ничего не знала о булыгинском бизнесе. Впрочем, гранатомет – это уж перебор, а вот пистолет...
С этой неожиданной мысли Таню сбила Ирочка:
– Знаешь, Танюша, так иногда хочется пообщаться с человеком, который понимает твои духовные запросы! Мне очень приятно бывать у тебя, – она обезоруживающе улыбнулась, – с тобой я могу поговорить о литературе, об искусстве.
Таня тоже улыбнулась, но немного натянуто. Высокопарный стиль вообще не был ей свойствен, и сейчас она судорожно старалась придумать, что бы такое сказать и при этом не чувствовать себя по-дурацки.
К счастью, придумывать ничего не пришлось, потому что вновь заговорила Ирочка:
– А недавно я была у своей приятельницы и познакомилась с архитектором, который строит им загородный дом. Очень интересный человек. И потом... мы с Мишей тоже подумываем о строительстве дома... – она перевела дыхание, – в общем, как раз вчера вечером он, то есть архитектор, ко мне заезжал, чтобы обсудить... проект дома...
Ирочка явно нуждалась в том, чтобы ей протянули руку помощи. Для поддержания беседы вполне годилась любая безобидная реплика.
– Правда?! – слово вырвалось как-то само собой. Бог свидетель, ничего такого Таня не имела в виду.
Ирочка, однако, этого не поняла и стала неудержимо заливаться краской. Пока цвет ее лица не сравнялся с цветом ее помады. Ну, почти сравнялся. А бисеринки пота на лбу создавали эффект бриллиантового блеска, совсем как на губах. Судорожно вздохнув, она затараторила:
– Он действительно очень интересный человек! Мы даже немного засиделись за разговорами...
Всего лишь до трех часов ночи! Совсем немного.
– ...сначала обсуждали проект дома, а потом он прочитал мне целую лекцию о современной архитектуре...
Черт возьми! Оказывается, сегодняшнюю ночь все посвятили современной архитектуре! Вот бы послушать эту захаровскую лекцию! Знать бы о такой перспективе еще в лифте... Ну и что бы она сделала? Напросилась бы в гости? Или подслушала бы, приложив стакан к стенке, как в каком-нибудь детективном фильме? Еще можно было воспользоваться стетоскопом, такой способ предлагали, кажется, в "Чародеях". Впрочем, в три часа ночи обзор современных архитектурных идей наверняка подавался в сильно урезанном виде. Что до иных событий, которые, вероятно, имели место в соседней квартире, они Таню совершенно не касались и не интересовали.
– ...правда, очень интересный человек, – лепетала Ирочка, – ты, наверное, даже видела его...
– Я? – как можно более убедительно изумилась Таня. Она решила, что пора всей этой тягомотине положить конец. – Где бы и когда бы? Я вчера как пришла домой, так сразу и засела за статью.
– Даже не поела? – ужаснулась Ирочка, на секунду она позабыла о собственных проблемах.
– Да нет, перекусила, конечно. А потом, не поднимая головы, до самого утра просидела за компьютером.
– Неужели ты не слышала эту кошмарную сигнализацию? – продолжала допытываться Ирочка.
– А-а... ну, слышала. Часов около двенадцати, наверное. Эта квакающая дрянь разбудила меня, когда я заснула прямо на клавиатуре. Не знаю, какой садист поставил ее на свое авто, но в тот момент я была ему даже признательна. Правда, потом, когда она снова включилась, я уже призывала громы и молнии на его голову, боюсь даже, это отразилось на тональности моей статьи. А больше ничего я не слышала, никого не видела и ничего сказать не могу, – подвела итог Таня.
Внимательный Ирочкин взгляд потерял напряженность, ее лицо почти восстановило свой естественный цвет, однако, как любой женщине, ей хотелось определенности.
– Танюша, – сейчас голос соседки звучал уже вполне уверенно, – я только хотела тебя попросить... – Она опять замялась. – Ты ведь знаешь Мишу...
Вообще-то Мишу Таня практически не знала, в основном с Ирочкиных слов, но все равно она с готовностью кивнула.
– ...мы с ним пока не пришли к единому мнению насчет дома, потому мне и хотелось сначала самой встретиться с архитектором. Понимаешь, Танюша, если бы ты... Боюсь, он вообще не поймет...
Чего именно не поймет Миша, Ирочка не сказала, но Таня подумала, что того же самого не понял бы никакой нормальный муж. Морализировать, однако, она не собиралась, а посему не только оставила эти мысли при себе, но еще и поспешила заверить соседку в том, что, конечно же, выполнит ее невысказанную просьбу.
– Ирочка, во-первых, мне кажется, ты сама способна решить, что и когда рассказать своему мужу, – сказала она. – И во-вторых, я всегда считала, что вмешиваться в чужие семейные дела – занятие в принципе неблагодарное.
Таким образом, все точки над i были расставлены, желаемой определенности Ирочка добилась, и теперь с легким сердцем можно было заняться приготовлением чая. То есть тем, что у нее всегда получалось действительно великолепно.
6
Две недели спустя Таня неторопливо шагала по Невскому в сторону Литейного, где в Фонтанном доме должен был состояться "круглый стол", посвященный современному градостроительству. Она рано ушла с работы и, вместо того чтобы давиться в троллейбусе, решила прогуляться туда пешочком.
Просто идти и бездумно глазеть по сторонам Таня никогда не умела, а потому в голову сейчас же полезли мысли, которые занимали ее вот уже несколько дней. Самой неприятной среди них была следующая: не пора ли ей отправляться в психушку или можно немного подождать? Мало того, что после памятной истошно квакающей ночи она каждый раз вздрагивала при виде ярко-красной машины, так теперь еще повсюду ей стал мерещиться Глеб Захаров.
Едва ли дело тут было в нечистой совести, поскольку наваждение началось всего лишь около недели назад. А точнее, в воскресенье. В тот день она водила по Русскому музею мамину воронежскую приятельницу с двумя внуками, мальчиками шести и восьми лет.
Таня изо всех сил старалась сделать экскурсию как можно более интересной для детей. Остановившись у полотна Поленова "Христос и грешница", она показала на нижний правый угол картины:
– Посмотрите-ка сюда, на ослика. Кажется, что он идет прямо на вас. Видите?
– Ви-и-идим, – не слишком дружно подтвердили подуставшие ребята.
– А теперь, не спуская с него глаз, немного отойдите.
– Ой, он все равно идет на меня! – не скрывая удивления и восторга, воскликнул младший мальчуган.
– Точно, куда бы ты ни встал, откуда бы ты на него ни посмотрел, тебе всегда будет казаться, что он идет прямо на тебя.
Мальчишки немедленно кинулись проверять это утверждение на практике. Бабушка, естественно, поспешила следом, прилагая максимум усилий, чтобы держать внуков хоть в каких-то рамках и при этом не портить им удовольствия. А Таня на пару минут осталась предоставленной самой себе.
Воспользовавшись этим, она подошла к белому мраморному Мефистофелю, изваянному Антокольским. Почему-то этот Мефистофель всегда казался ей даже более порочным, чем его бронзовый двойник, который тоже, кстати, хранится в Русском музее. Бог его знает... или черт его знает почему. Быть может, потому, что в другом конце зала прямо напротив белоснежной фигуры прародителя зла стоит темный бронзовый Христос – творение того же Антокольского. Ведь добро и зло должны различаться, как небо и земля. Или как темная бронза и белый мрамор.
Таня смотрела на Мефистофеля, смотрела... Мраморные черты под ее взглядом оживали, обретали цвет... и вдруг она поняла, что перед ней уже совсем другое лицо...
С того дня ее стали преследовать видения, а нынешней ночью приснился очень странный сон.
Темное небо перечеркивали зигзаги молний, зловеще озаряя несуразный особняк из красного кирпича. Над его башнями и башенками безмолвно носились стаи летучих мышей, и лишь крики сов нарушали тишину безлунной ночи. С каким-то невероятным квакающим скрипом дверь перед Таней сама собой распахнулась.
Она попала в длинный коридор, освещаемый редкими и сильно чадящими факелами. Неверные, колеблющиеся тени, которые они отбрасывали, казались привидениями. А может, это и были привидения? Таня бежала по бесконечному лабиринту бесконечных коридоров до тех пор, пока не оказалась перед белоснежным мраморным Мефистофелем.
Его тонкие губы кривились в издевательской улыбке, и та же издевка светилась в его мраморных глазах. Таня хотела уйти, однако не тут-то было: прямо на нее шел... нет, не шел, на нее надвигался ослик, вернее, теперь это был уже не маленький ослик, а большой, просто огромный осел. И куда бы она ни поворачивалась, она неизменно натыкалась все на того же упрямого осла. В панике Таня опять повернулась к Мефистофелю, но место мраморного прародителя зла занял совершенно живой Глеб Захаров. Его чувственные губы тоже кривились в издевательской улыбке, издевка светилась и в его серых глазах. А из его очень темных, почти черных волос торчали маленькие рожки. Точно такие же, как у Мефистофеля, только поменьше.
Хуже всего было то, что сама она оказалась на месте Христа со связанными так же, как у него, руками. Ей было просто никуда не деться ни от захаровской улыбки, ни от его гипнотизирующего взгляда.
Он смотрел на нее, она на него, а потом вдруг Таня очутилась в его объятиях. Ее собственные руки, каким-то чудом освобожденные от пут, обвились вокруг захаровской шеи, его руки сжали ее талию, его губы неумолимо приближались к ее губам...
Его губы так и не успели коснуться ее губ, потому что немелодичный звон будильника вырвал Таню из объятий Захарова, и она проснулась с чувством ужасной досады. Вот только отчего? Оттого, что ее посещают такие сновидения, или оттого, что проснулась не вовремя? А все же любопытно, каково это целоваться с дьяволом-искусителем? Впрочем, едва ли можно узнать ответ на данный вопрос, целуясь во сне, хотя...
Но больше всего ее мучил вопрос: почему ей вообще приснился такой странный сон?
К сожалению, толковать сны Таня не умела. Ни с научной, ни с антинаучной точки зрения. Тем не менее весь день она упрямо пыталась разгадать, что бы это значило. Кроме, разумеется, очевидного: коль скоро Захаров занимал ее мысли наяву, когда она была в сознании, он вполне мог завладеть ее подсознанием и вломиться в ее сны. Нет, с сознанием и подсознанием что-то тут было не так. Ведь она отнюдь не стремилась... по крайней мере сознательно не стремилась в каждом атлетически сложенном незнакомце выше среднего роста с темными, коротко подстриженными волосами видеть Захарова! Может, она этого хотела подсознательно?
Танины путаные размышления о сложном взаимодействии собственного сознания и подсознания были прерваны приглушенным, но от этого не менее настойчивым телефонным звонком. Порывшись в сумке, она выудила оттуда мобильник и поднесла его к уху.
– Стаська, здравствуй! – пророкотало в трубке.
Так к ней почти никто не обращался, только ближайшие родственники. Ну, еще старые друзья родителей. Для остальных она была Таней, при этом не все даже знали, что ее полное имя вовсе не Татьяна, а Станислава.
До пяти лет девочка довольно терпеливо объясняла и детям, и взрослым, что ее зовут Стася, а не Тася. Потом одним прекрасным солнечным днем она подралась на детской площадке с мальчиком Стасиком. Этот юный шовинист доказывал, что имя Станислав мужское, а имени Станислава вообще нет. Стася обозвала его дураком и еще новым словом, только что услышанным в песочнице. Мама почему-то стала очень красной. А прочие мамы и бабушки начали возмущаться и ругать ее. И маму почему-то тоже. Почувствовав моральную поддержку, Стасик стукнул Стасю, та его тоже стукнула... Они успели обменяться еще несколькими ударами, прежде чем их растащили. Оба были красные и чрезвычайно недовольные.
По дороге домой мама говорила дочке, что обзываться и драться нехорошо. А дочка вполне резонно отвечала маме, что в имени, из-за которого приходится драться, тоже нет ничего хорошего, и, значит, его нужно поменять. Ни один из доводов взрослых веским ей не показался, а потому девочка, которая, кстати сказать, родилась под знаком Овна, заявила, что отзываться на Стасю больше не будет. От Таси она тоже отказалась категорически, объяснив, что, по ее мнению, это имя подходит разве что кошке.
Переупрямить ее, как и любого маленького Овна, было очень трудно, и родители через несколько дней сдались. Мама сама предложила называть ее Таней – вполне разумное уменьшительное от Станиславы. Впрочем, домашние все равно постоянно сбивались на Стасю. С другой стороны, очень кстати оказался переезд в новую квартиру: сменив детский сад и детскую площадку, Таня смогла начать новую жизнь.
Двадцать лет спустя повзрослевшая Стася думала о мужском шовинизме и его носителях ничуть не лучше, чем в юные годы, но теперь она ни за что не стала бы менять свое имя в знак протеста. Однако что сделано, то сделано, и снова подвергать свою жизнь революционным изменениям Таня не собиралась.
– Здравствуй, пап, – сказала Стася-Таня в трубку.
– Что там за шум у тебя? Ты где сейчас?
– Этот шум называется городским, а нахожусь я посреди Невского проспекта. Совершаю пешую прогулку.
В трубке раздался смешок.
– Приобщаешься, значит, к здоровому образу жизни?
– А что мне еще остается делать? – Таня испустила легкий вздох. – Машина утром заводиться не захотела. Категорически. То, что мы живем рядом с метро, – это, конечно, плюс, я даже на работу вовремя пришла. Жаль только, некогда было бежать переобуваться. Для сегодняшней жары у меня каблуки высоковаты. – Последовал еще один вздох, на сей раз средней тяжести. – Впрочем, я уже почти дошла до канала Грибоедова.
– Ладно, Стаська, утри слезы, завтра я буду в городе, посмотрю твою машину. Расскажи лучше, куда путь держишь.
– В Фонтанный дом, там будет "круглый стол"...
– Да, знаю. Между прочим, – в трубке хмыкнули, – я твою статью вчера прочитал...
– Не понравилась?
– Ну почему же? Хорошая статья. Знаешь, кого я встретил сегодня ут...
– Дорогие петербуржцы и гости нашего города! – Этот призыв, усиленный мегафоном, неожиданным шквалом обрушился прямо на Таню. Она даже телефон чуть не выронила. – Разрешите предложить вам...
– Что?! – Ее старания перекричать энергичного молодого человека с мегафоном особого успеха не имели. – Ничего не слышу!
– ...увлекательную прогулку...
– Конечно, не слышишь! – откуда-то из-за тридевяти земель пророкотала трубка.
– ...по рекам...
– Что?
– ...и каналам...
– Нет, это просто невозможно!
– ...Петербурга!
– Все! До завтра.
Короткие гудки возвестили капитуляцию телефона перед мегафоном, и Танины размышления тут же вернулись на круги своя...
7
Обсуждение тенденций в современном градостроительстве прошло живенько, но без эксцессов. В главном все собравшиеся были единодушны: архитекторы по-прежнему в большом долгу перед Петербургом.
Такого рода мероприятия Таня стала посещать недавно и не слишком часто, однако мир тесен, Петербург, как известно, город маленький, а круг людей, бывающих на подобных семинарах, и того меньше. Знакомые лица мелькали то тут, то там, ей даже показалось, что она заметила Линденбаума. Впрочем, может быть, это был и не он, Витю Линденбаума Таня помнила плохо. В отличие от его компаньона. А вот Захарова, к ее облегчению... или разочарованию, нигде видно не было. Столь противоречивые чувства в собственной душе вызывали у нее сильное раздражение.
На Литейном Таня скользнула взглядом по веренице стоящих и движущихся машин, совершенно бессознательно выискивая среди них красную "тойоту". А когда осознала, чем, собственно, занимается, ужасно на себя разозлилась.
Вот тут она ее и увидела. Всего лишь в нескольких метрах от себя. То есть, возможно, это была и не та "тойота", однако Таня почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. Причем не только фигурально, но и буквально. Тонкий каблук попал между плитками тротуара, она оступилась, легкое движение ноги – и согласно законам механики каблук подломился.
Тем не менее можно было считать, что ей повезло. Во-первых, удалось-таки удержать равновесие. А во-вторых, раз уж такой неприятности суждено было случиться, хорошо, что она произошла именно на этом самом месте. Дело в том, что какой-то предприимчивый человек сразу же оценил потенциальные возможности новеньких аккуратненьких плиточек, когда ими еще только мостили здесь тротуар, потому что свою мастерскую он открыл, едва только начались работы по замене старого асфальтового покрытия.
Таня моментально вспомнила, что вывеска с симпатичной и обнадеживающей надписью "Обувная клиника" красуется прямо позади нее. Оставалось лишь повернуться и сделать ровно три шага. В ее положении, правда, и это было не запросто, однако когда тебя ведет надежда...
Табличка "Закрыто" наискосок перечеркивала дверное стекло. Надежда, едва вспыхнув, тут же и угасла, уступив место полному отчаянию и злости, только теперь вся ее злость была сосредоточена исключительно на Захарове.
Чувствуя себя совершенно беспомощной, Таня в неловкой позе аиста стояла посреди тротуара. Выбор у нее был невелик. Можно сделать три шага в сторону закрытой двери и постараться выяснить, а вдруг она еще откроется. Те же три шага отделяли ее и от края тротуара. Если их преодолеть, то рано или поздно удастся поймать машину. Жаль только, никакая машина не довезет ее прямо до квартиры. Пожалуй, каблук придется оторвать совсем и тогда починить туфли уж точно будет невозможно. Или все-таки возможно? Надежды у Тани практически не было, тем не менее оторвать для удобства передвижения также еще и второй каблук ей даже в голову не пришло.
Итак, кто виноват, она знала, и что делать, тоже наконец решила. Чтобы смириться с потерей любимых итальянских туфель, почти наверняка безвозвратной, ей потребовалась всего секунда. Противный сухой щелчок, и Таня выпрямилась с крепко зажатым в кулаке изящным каблучком. Обидно было до слез. Зато теперь у нее появилась возможность пусть попеременно, но все-таки твердо опираться на обе ноги.
А также на руку, которую любезно подставил материализовавшийся прямо рядом с ней Глеб Захаров.
– Здравствуйте. – Его хмурое приветствие не оставляло сомнений в том, что он узнал Ирочкину соседку и та никаких положительных эмоций у него не вызывает.
– Здравствуйте, – с трудом выдавила из себя Таня. У нее он тоже не вызывал, ну, никаких положительных эмоций.
– Я отвезу вас домой, – еще более хмуро сообщил Захаров и решительно потащил ее в сторону той самой красной "тойоты".
– Уберите, пожалуйста, руки, – потребовала Таня, упираясь, – и я прекрасно справлюсь сама со всеми своими проблемами.
– Во-первых, – он кивнул на зажатый в ее кулаке каблучок, – вряд ли у вас это получится прекрасно. Во-вторых, вы не только неблагоразумны, но еще и неблагодарны. Это уже в-третьих.
Вообще-то упираться, когда одна твоя нога на девять сантиметров длиннее другой, причем даже не сама по себе, а за счет туфли на шпильке, крайне неудобно.
Танино упрямство явно раздражало его, однако ее сопротивление Захаров преодолел без особых усилий, просто приподняв девушку над землей. Дотащив ее таким образом до своей машины, он с нарочитой галантностью распахнул перед ней дверцу.
Оба немного запыхались, но больше все-таки она.
– Я не собираюсь никуда с вами ехать! – отчеканила Таня, изо всех сил стараясь держаться не только прямо, но и с холодной невозмутимостью. Получилось, правда, не очень. Какая, к черту, холодная невозмутимость, если даже нормально стоять не удавалось! Не говоря уж о том, что внутри у нее все кипело. Более того, она готова была взорваться!
Захаров, если судить по выражению его лица, тоже начал терять терпение, и тут на сцене появился новый персонаж.
– Какие-то проблемы? – Строгий голос бывалого полицейского из боевика принадлежал молоденькому, немного лопоухому милиционеру.
– Никаких проблем, – заверил мужчина.
– Сплошные проблемы! – одновременно с ним заявила женщина.
Позы обоих были весьма красноречивы, и страж порядка, мгновенно оценив ситуацию, с очень строгим видом повернулся к мужчине. Тот, однако, его опередил, указав кивком на ноги женщины.
Взгляд милиционера послушно метнулся вниз, к ее разновысоким лодочкам, а затем медленно поднялся к зажатому в ее кулаке оторванному каблуку.
Тем временем Захаров спокойно объяснил:
– Я собирался отвезти мою знакомую домой...
– Я не ваша знакомая! – выпалила Таня.
Сейчас же оба мужчины уставились на нее. Глаза Захарова метали молнии, а в глазах милиционера сверкнула сталь.
– Так вы не знаете этого человека? – вопросил страж порядка, грозно поглядывая на морочившего ему голову типа.
До Тани наконец дошла созданная ею двусмысленность ситуации.
– Знаю, – постаралась она исправить положение и, заметив смятение в глазах молоденького, немного лопоухого милиционера, любезно пояснила: – Это любовник моей соседки. И у меня нет ни малейшего желания с ним ехать.
Судя по его слегка порозовевшему лицу, юный страж порядка был несколько смущен Таниной тирадой, однако с собой он справился быстро.
– Знаете, девушка, подсаживаться к незнакомым мужчинам опасно, – авторитетно сказал милиционер, – а тут все-таки какой-никакой, но знакомый. – Он еще раз с сомнением взглянул на ее разновысокие туфли. – Так что, думаю, лучше бы вам поехать с ним.
– Давайте, Таня, не капризничайте, – подхватил Захаров.
Ну, прямо рыцарь в сверкающих доспехах, бросающийся на помощь прекрасной даме! И надо же, он знает ее имя. Впрочем, сейчас он просто хочет окончательно убедить милиционера в том, что они знакомы и никакой опасности от него не исходит. А у нее действительно нет другого выхода. Во всяком случае, разумного.
Мужчины понимающе переглянулись, и снова оба уставились на нее.
Сделать разумный шаг Тане мешало упрямство, но под их выжидающе-снисходительными взглядами она чувствовала себя полной дурой. Однако даже несмотря на это, победили-таки остатки ее разума, и она позволила Захарову принять на себя бремя рыцаря в сверкающих доспехах.
8
Некоторое время ехали молча. Как и тогда в лифте, Таня старательно сохраняла на лице отсутствующее выражение и взгляд "в пространство", а Захаров, уделяя дороге большую часть своего внимания, не забывал все же и о своей пассажирке.
Наконец, когда молчание сгустилось настолько, что его давление стало ощущаться физически, он спросил:
– Скажите, Таня, вы убежденная феминистка?
Она удивленно вздернула брови:
– Это вы о том, что я не хотела с вами ехать?
Бросив взгляд на оторванный каблук, который она все еще сжимала в кулаке, он усмехнулся:
– Да нет, скорее о том, что вам нравится ставить мужчин в неловкое положение.
– А-а, – догадалась Таня, – вы о том, что я назвала вас любовником своей соседки...
– Нет, я больше о том, что своим заявлением вы вогнали в краску бедного милиционера.
– Ну, откуда мне было знать, что, окончив не только среднюю, но еще и милицейскую школу, он умудрился остаться столь неиспорченным? Зато все сразу разъяснилось, и он тут же перестал подозревать вас в гнусных по отношению ко мне намерениях.
– Ага. Значит, вы действовали исключительно в моих интересах. Спасибо. Я только очень надеюсь, – с легким нажимом произнес Захаров, – что хотя бы из женской солидарности никому больше вы не станете давать подобные разъяснения.
– Так вот что вас в действительности беспокоит! – Тане вдруг ужасно захотелось его подразнить. – А вы никогда не слышали, что кроме женской солидарности существует еще и женская стервозность?
– Демонстрируете свою? – вежливо поинтересовался Захаров.
– Вы на редкость догадливы. Но не волнуйтесь, я больше никому ничего разъяснять не стану, поскольку вмешательство в чужие семейные дела считаю занятием на редкость неблагодарным. Если вдруг вы не в курсе, Ирочке я это уже сказала.
– Я в курсе.
– Кстати, это не слишком большая жертва с вашей стороны?
Захаров вопросительно вскинул брови:
– Что именно?
– То, что вы решили меня подвезти, – с готовностью пояснила Таня. – Если Ирочка увидит, что ее тайный любовник совершенно открыто общается с ее соседями, она ведь может и бросить вас.
– Уже бросила. Надо сказать, очень деликатно и дипломатично. Так что нынче мой статус изменился, теперь я бывший любовник вашей соседки.
– Вообще-то я всегда знала, что Ирочка – женщина практичная.
– А вы? – Пользуясь тем, что они как раз остановились у светофора, Захаров посмотрел на нее в упор.
– Не слишком. Но любовник мне не нужен, – на всякий случай сообщила Таня.
Она не отвела глаз, и эта игра в гляделки так захватила обоих, что Захаров чуть не пропустил зеленый свет. Из транса его вывел короткий сердитый гудок шестисотого "мерседеса", желавшего двигаться дальше.
Вообще-то он вполне мог сказать, что вовсе не предлагает ей себя в любовники, тогда бы она опять почувствовала себя полной дурой. Но отчего-то не сказал. Тем не менее именно так Таня себя и чувствовала. Наверное, потому что молчание затягивалось, опять грозя затопить все тесное пространство машины.
– Между прочим, мы с вами так и не познакомились, – произнес наконец Захаров. – Я знаю, что вас зовут Таня. Ну а меня Глеб.
Свою реплику она пропустила, хотя тоже могла сказать, что знает, как его зовут. Но отчего-то не сказала.
Таким образом, бремя поддержания светской беседы легло на плечи Захарова. Объехав еле-еле ползущий троллейбус, он спросил:
– Мне показалось, или я действительно видел вас в Фонтанном доме?
– Вероятно, не показалось, поскольку я действительно там была.
– Вы, Таня, тоже архитектор?
– Нет, я искусствовед. Иногда пишу об архитектуре. – Немного подумав, она добавила: – И об архитекторах.
– Случайно, не в журнале "Архитектурные излишества"? – В его голосе отчетливо слышались нотки неприязни.
– И в нем тоже. – Таня вздохнула, понимая, что, кажется, пришло время признаваться.
– Ну, тогда, полагаю, у меня не было необходимости представляться, – пробормотал Захаров. – Мне только что показали статью в последнем номере вашего журнала...
Вот и замечательно! До него уже дошло, кто она такая, так что и признаваться не придется.
– ...которую написал некий Станислав Амельченко, вы, наверное, тоже видели...
Однажды такое действительно было. Последняя буква ее имени куда-то потерялась, и подпись под статьей гласила: "Станислав Амельченко". На сей раз, однако, все буквы стояли на своих местах, Таня видела это собственными глазами. Ее начал душить истерический смех, и, как она ни старалась его удержать, он все-таки прорвался наружу сдавленным всхлипом.
– Значит, я был прав, – с мрачным удовлетворением кивнул Захаров, – вы видели эту статью.
Таня порадовалась тому, что они уже выехали на Университетскую набережную. Слава Богу, вечером движение здесь довольно спокойное, тем не менее просто на всякий случай она помедлила со своим признанием еще пару секунд.
– Все гораздо хуже, – сообщила она, когда поблизости от их машины не наблюдалось ни других транспортных средств, ни перебегающих дорогу пешеходов. – Я ее написала.
Нервы у Захарова оказались крепкими. "Тойота" лишь слегка вильнула вправо, но тут же выровнялась.
– Вы что, пишете под псевдонимом?
В его голосе Тане почудился сарказм, и она рассмеялась:
– Вообще-то в этом нет ничего зазорного, но я подписываюсь своим собственным именем. Станислава Амельченко. – Она открыла сумку и стала рыться в поисках визитки.
– Я думал, вас зовут Татьяна.
– Обычно все так и думают. Разумеется, кроме тех, кто знает, что это не так. – Ей удалось наконец отыскать визитку, и она протянула ее Захарову. – Вот.
– Станислава Алексеевна Амельченко, – прочитал он, все же следя краем глаза за дорогой. – Кандидат искусствоведения... А учились?
– В Академии художеств.
Воспользовавшись задержкой перед очередным светофором, Захаров внимательно посмотрел на сидящую рядом с ним женщину. Его взгляд, скользнув вдоль длинных гранатовых прядей Таниной челки, задержался сначала на ее больших карих глазах, потом на полных губах, затем на высокой небольшой груди и далее неспешно заскользил вниз. Поскольку Таня сидела, ее и так короткая юбка подскочила еще выше, открыв прекрасный обзор на длинные стройные ноги. Еще более замедлившись, взгляд Захарова проследил их до самых туфель. То есть до уже почти бывших туфель.
К зеленому сигналу светофора осмотр был завершен.
– Поскольку я вас совсем не помню, – уверенно изрек Захаров, – вы, по всей видимости, учились уже после моего окончания.
Таня усмехнулась. Ну, разумеется, он ее не помнит. Она и сама не видела большого сходства между собой нынешней и скромной девочкой со студенческих фотографий.
На младших курсах у нее бывали порой приступы особо критического по отношению к себе настроения. В такие минуты, глядя на себя в зеркало, Таня недовольно ворчала: "У меня все среднее: средний рост, среднестатистическая внешность, обыкновенные волосы, и цвет у них какой-то невыразительный..." Далее следовал целый список среднестатистических параметров и даже недостатков, которые она с мазохистским упорством в себе выискивала. На самом деле все было не так уж плохо, при желании Таня могла заметить, что в зеркале отражалась весьма симпатичная девушка. Просто тогда она выглядела слишком уж юной и неискушенной для того, чтобы на нее обращали внимание роковые красавцы вроде Глеба Захарова.
