Текст книги "Дорога сна (СИ)"

Автор книги: Елена Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Она намеревалась объехать преследователей по широкому кругу и рвануться к гостинице, поэтому сначала помчалась к видневшемуся вдали лесу, а на полпути резко развернула коня и поскакала назад. Но де Труа разгадал её план и ринулся наперерез, а Леон не мог ему помешать – они с Огюстом сцепились и оба свалились с лошадей наземь. Аврора слышала хриплое дыхание Цезаря, чувствовала каждое движение его мускулов, мёртвой хваткой сжимала поводья и слышала, как рядом стучат копыта коня Жюля-Антуана, краем глаза видела, что всадник, пригнувшись к седлу, почти лёжа на нём, перезаряжает пистолет. Она резко дёрнула поводья, и Цезарь с громким ржанием повернул налево, налетев на коня де Труа. Тот каким-то чудом удержался в седле и вцепился в поводья, твёрдой рукой удерживая испуганного жеребца. Пистолет, однако, от удара вылетел из его руки, скрывшись где-то между кустов, то тут, то там встречавшихся на холме.

Лишившись оружия, де Труа не растерялся. Пока их лошади были ещё близко, он схватился одной рукой за поводья Цезаря, притягивая его голову к себе. Цезарь зафыркал, бешено замотал головой и высвободился, но Жюль-Антуан уже успел схватиться за луку седла Авроры и попытался сбросить её. Она вырвалась, сама не понимая как, соскочила на землю и пустилась прочь так быстро, как только могла. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, в груди от холодного воздуха началось неприятное покалывание, перешедшее на шею и подбородок, дышать с каждым шагом становилось всё тяжелее, но она не могла остановиться. Гостиница стремительно приближалась, но и шаги за спиной становились всё громче...

Де Труа налетел на неё сзади, повалил на землю, рывком перевернул на спину. Пальцы его, скрюченные, как когти хищной птицы, впились ей в шею, дыхание с запахом вина ударило в лицо. Аврора даже закричать не могла – так сильно он сдавил ей горло. Она схватила его за руку, забила ногами по земле, пытаясь высвободиться.

– Где дневник? – прохрипел он, склоняясь над ней, но тут же как будто сам всё понял. – Его не было, да? Не было никакого дневника, это всё был обман, чтобы спровоцировать меня! – он коротко взвыл от досады.

– Все знают, – из последних сил выдохнула Аврора, отчаянно стараясь не потерять сознание. – Гретхен... Франсуа... Жан... Мария. Они... расскажут... Бертрану. Вас... поймают.

– Не поймают, если я подстрою всё так, как будто это Лебренн убил вас, а затем исчез, – он снова навис над ней. – В любом случае... это даст мне время скрыться.

Его руки сомкнулись на горле Авроры. Перед глазами заплясали цветные круги, в ушах зашумело, она рванулась, двинула коленом вверх и попала ему прямо в пах. Крючковатые пальцы разжались, де Труа с болезненным стоном сполз с неё, и когда зрение немного прояснилось, она увидела, что края его рубашки разошлись во время борьбы, а на смуглой груди виднеются уже зажившие, но глубокие царапины. «Люсиль поцарапала его – у неё была кровь под ногтями», – отстранённо подумала Аврора, откатилась от него, с трудом поднялась на ноги и, превозмогая боль, побрела к гостинице.

Где-то сбоку маячил неясный силуэт Цезаря, оглашавшего воздух тревожным ржанием. Надо добраться до него – там пистолет, который она после выстрела сунула в седельную сумку. Надо взять его и застрелить к чертям собачьим де Труа, а потом прийти на помощь Леону – вдали звенят шпаги, значит, он один сражается с тремя... Но тут звон шпаг утих, послышались быстрые шаги, и Аврора увидела, что к ней навстречу бежит Леон.

Он появился как раз вовремя, чтобы встать на пути Жюля-Антуана, – тот уже пришёл в себя и собрался вновь пуститься в погоню за Авророй. Выхватив шпагу, он яростно кинулся на Леона, к нему присоединились Огюст и Бернар, а Луи бросился преследовать Аврору, но он сильно хромал – видно, повредил ногу при падении с лошади. Она, почувствовав проблеск надежды, ускорила шаг. Цезарь был совсем близко – вот она добралась до него, ухватилась за седло, чтобы не упасть, прислонилась к тёплому дышащему боку, вытащила из сумки пистолет... Аврора всё хватала ртом воздух, пытаясь закричать, но лёгкие отказывались его пропускать, а горло слишком сильно болело. Дрожащими руками она кое-как перезарядила пистолет и вскинула его, пытаясь отогнать противную дымку перед глазами, но тут наперерез Луи кинулась какая-то тень.

Авроре на миг подумалось, что это Люсиль восстала из мёртвых, чтобы покарать своего мучителя, но эта девушка была светловолосой, а не рыжей, и явно крупнее Люсиль, хотя и невысокого роста. Одним точным пинком она подсекла Луи под здоровую ногу, а когда он повалился на землю, добавила коленкой по лицу. Слуга захрипел и обмяк, на белый снег из разбитого носа закапала кровь.

– Сударыня, вы целы? – кто-то подхватил Аврору и очень вовремя – от накатившей слабости она едва не упала. Бессильно опустившись на колени, она повернула голову и посмотрела на юношу... нет, на девушку, девушку в мужском костюме, девушку с пышными золотистыми кудрями, стянутыми лентой.

– Леон, – прошептала Аврора, поворачивая голову к месту схватки. На помощь Леону поспешили ещё двое молодых людей, один в кирпично-красном камзоле, другой в тёмно-сером. Красный с весёлым криком «Трое на одного! Стыдитесь, господа!» взял на себя Огюста, серый – Бернара, и вскоре оба слуги уже валялись на земле – явно не в обмороке, в отличие от Луи. Всё произошло так быстро, что Аврора не успела испытать ни страха, ни отвращения, хотя впервые при ней людей закалывали шпагой.

Оставались только Леон и Жюль-Антуан. Оба бились ожесточённо, не тратя времени на слова, только тяжело и хрипло дыша. Леону после недавнего ранения схватка давалась с трудом, он то и дело пошатывался и отступал, а де Труа шёл в атаку всё яростней, стремясь если не защитить свою жизнь, то хотя бы забрать жизнь противника. Аврора вскинула было пистолет, но тут же опустила его, в отчаянии закусив губу, – она боялась попасть в Леона. Нежданные спасители стояли с обнажёнными шпагами, в напряжении ожидая конца поединка, светловолосая девушка, расправившаяся с Луи, нервно заламывала руки, и тут Леон, качнувшись назад, избежал укола шпаги, а следующим неуловимым движением вонзил свой клинок в живот де Труа. Тот упал на колени с мучительным стоном, не вызвавшим, впрочем, у Авроры никакой жалости, и шпага Леона рассекла ему горло.

По телу Жюля-Антуана прошло несколько волн судорог, но вскоре он затих, хотя кровь продолжала струёй течь из его шеи. Леон же, отойдя на несколько шагов, рухнул на колени рядом с убитым, и, выронив шпагу, вскинул глаза на подступивших к нему молодых людей.

– Анжелика? – слабо проговорил он, и его помутневший взгляд остановился на светловолосой девушке.

Глава XV. Новая дорога

И чтоб забыть, что кровь моя здесь холоднее льда,

Прошу тебя – налей ещё вина;

Смотри – на дне мерцает прощальная звезда.

Я осушу бокал до дна

И с лёгким сердцем – по дороге сна!

Мельница – Дорога сна

Память вернулась к Леону на пути от замка Бертрана Железной Руки к гостинице – вернулась столь неожиданно, что у него закружилась голова, застучало в висках, а перед глазами поплыли цветные круги, и он едва успел нетвёрдой рукой схватить поводья, останавливая лошадь. Она тревожно фыркала под ним и переступала с ноги на ногу, встряхивая мордой, пока Леон скрючился в седле, обхватив голову руками и пытаясь справиться с нахлынувшим потоком звуков, образов и мыслей. Они проносились у него перед зажмуренными глазами нескончаемым хороводом, звенели в ушах, подобно колоколу, били в нос смесью самых разных запахов, и даже на языке он ощущал вкус – не то солёность крови, не то сладость поцелуя де Круаль.

Он вспомнил Луизу де Круаль, как вспомнил и воскресшего де Жюссака, вернувшихся с того света мушкетёров, их детей, проклятого Кольбера, свою бесконечную и бессмысленную погоню, взрыв в Локмарийской пещере, убийство Арамиса... Вспомнил, что на самом деле его зовут Леон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, что его отец – Портос, один из четверых легендарных мушкетёров, что та светловолосая улыбчивая девушка по имени Анжелика – и впрямь его сестра. Вспомнил остальных детей мушкетёров – Анри д’Эрбле, Жаклин д’Артаньян, Рауля де Ла Фер, вспомнил, сколько боли они причинили ему, а он – им, вспомнил, от чего он бежал. От своей вины за убийство Арамиса, от постоянных насмешек и шепотков за спиной, от ощущения, что всем на него наплевать, что он лишний, что его чуть ли не в лицо называли пятым колесом в телеге, от собственной ненужности и никчёмности.

Он прибыл в эти края, чтобы найти забвение, и Аврора Лейтон любезно предложила его прямо в пузырьке, доверху заполненном ярко-зелёным зельем, пахнущим полынью. Леон выпил его и лишился памяти – но видно, зелье оказывало временный эффект, и теперь всё забытое вернулось, с силой ударившись о его истерзанный разум, как морская волна ударяется о скалистый берег. С трудом вынырнув из пучины собственных мыслей, Леон встряхнул головой и напомнил себе, что у него есть дела поважнее. Сейчас надо найти Аврору и защитить её от де Труа, если тот намерен рискнуть и заткнуть неугомонной расследовательнице рот. А уже потом, когда с делом де Труа будет покончено, можно поговорить о своей потерянной и вновь обретённой памяти.

Аврора рискнула, и риск оправдался – Жюль-Антуан выдал себя, признался во всех ужасах, содеянных с племянницей. Плохо было то, что слуги взяли его сторону, – ни Леон, ни Аврора этого совершенно не ожидали. Когда Огюст бросился к нему, и оба они, сцепившись, повалились с лошадей на землю, лишь чудом ничего не сломав, Леон подумал, что сегодня он умрёт. Мысль промелькнула и исчезла, и он даже не испытал страха. Точнее, не испытал страха за себя – за Аврору ему было страшно, очень страшно. Он понял, что ему придётся умереть, чтобы спасти её, и Леон был готов на это, но сначала требовалось выложиться без остатка.

Огюст и Бернар были плохими фехтовальщиками, и он сумел, отбив их атаки, рвануться на помощь Авроре. Та тоже как-то смогла высвободиться из хватки де Труа и теперь, шатаясь, ковыляла к Цезарю. Леон понял, что она хочет добраться до пистолета в седельной сумке, и испытал облегчение. Пусть его убьют – он заберёт с собой одного, если повезёт, двух, а с двумя оставшимися Аврора сможет расправиться с помощью пистолета. Главное, продержаться ещё немного, совсем чуть-чуть...

Всё тело ломило, пот заливал глаза, спину под левой лопаткой нещадно жгло, и Леон из последних сил отбивался от нападавших. Он не понял, откуда пришла подмога, почему трое противников вдруг сменились одним – самым опасным, самим де Труа, но тут на мгновение перед его взором предстало лицо Люсиль, нежное и испуганное, в ореоле рыжих волос, и ярость придала Леону сил. Он снова рванулся в бой, точно у него открылось второе дыхание, уклонился от клинка Жюля-Антуана и двумя точными ударами – в живот и в горло – завершил жизненный путь негодяя.

Сил больше не было ни на что. Тело болело так, что, казалось, вот-вот развалится на части, перед глазами всё плыло и качалось, к горлу подступала рвота, рубашка насквозь промокла от пота, шпага выпала из руки Леона, и он рухнул на колени, готовый вот-вот лишиться чувств. Рядом послышались шаги, чьи-то руки, сильные, но удивительные нежные, обняли его и куда-то притянули. Когда в глазах немного прояснилось, Леон понял, что его прижимает к груди светловолосая девушка в костюме для верховой езды, и глаза его встретились с её глазами, точно такими же голубыми и яркими. Он не помнил, как назвал её имя, но Анжелика всхлипнула и крепче обняла брата.

– Леон! Господи боже, Матерь Божья, ты ведь едва не погиб!

– Анжелика, – повторил он и оглядел остальных молодых людей, пришедших им с Авророй на выручку, медленно проговаривая их имена. – Рауль... Анри... Жаклин...

Его мутный взгляд остановился на Авроре – та сидела неподалёку, растирая белую шею, на которой темнели следы пальцев де Труа, пистолет лежал у неё на коленях. Вид у Авроры был несчастный – казалось, она силилась заплакать и не могла. Леон хотел улыбнуться ей, но губы сложились в какую-то искривлённую гримасу.

– Они... мертвы? – выдохнул он.

– Трое мертвы, этот без сознания, – Анри кивнул на валявшегося поблизости Луи и присел, с любопытством заглядывая Леону в лицо. – Однако, не ожидал, что наша новая встреча выйдет столь волнующей! Вижу, вы не сидели без дела и уже успели обзавестись новыми врагами!

Он бросил взгляд в сторону Авроры и вежливо раскланялся, взмахнув шляпой.

– Сударыня, прошу прощения, что не представился сразу. Моё имя – Анри д’Эрбле, это Рауль, граф де Ла Фер, эта очаровательная девушка – моя жена Жаклин, а это Анжелика дю Валлон, сестра Леона.

– Я знаю, кто вы, – слабым голосом ответила она. – Леон мне рассказывал. Аврора Лейтон, к вашим услугам. Простите, что не могу поприветствовать вас должным образом.

– Вы расскажете, что здесь случилось? – нетерпеливо воскликнула Жаклин, обращаясь не то к Авроре, не то к Леону. – Мы выехали из леса как раз в тот момент, когда Леон в одиночку сражался с тремя противниками, а вы пытались прицелиться в этого, – она мотнула головой в сторону вяло шевелящегося Луи.

– Теперь вы видите, что я не трус? Что я способен сражаться и без своих гвардейцев? – неожиданно зло спросил Леон: похоже, между ним и светлокудрой Жаклин были какие-то давние счёты.

– Я никогда не сомневалась в вашей храбрости, – Жаклин поджала губы. – Так что всё-таки здесь произошло?

– Этот человек, – Аврора указала подбородком на лежащего де Труа, – совратил свою племянницу и убил её, когда она попыталась обратиться за помощью. Он хотел выставить всё так, будто её убили разбойники, но нам с Леоном удалось вывести его на чистую воду. Тогда он и его слуги попытались нас убить.

– Надо же, – заинтересованно произнёс Анри. – Здесь и разбойники есть?

– Больше нет, – подал голос Леон. – Мы с Бертраном Железной Рукой, хозяином этих мест, и вот им, – он тоже мотнул головой в сторону Жюля-Антуана, – и десятком-другим местных жителей устроили облаву. Кто-то погиб, кто-то отправился на галеры, меньшая часть успела сбежать.

– Вижу, вы тут не скучали, – заметил Рауль, в голосе его слышалась явная обида. – Но всё-таки это было очень неучтиво с вашей стороны: притвориться, что вы меня не узнали сегодня утром на рынке!

Аврора вскинула голову и изумлённо уставилась на него.

– Я и правда не узнал, – вздохнул Леон. – Я вас забыл.

– Забыли?? – теперь на него с изумлением смотрели все четверо детей мушкетёров, а Аврора нахмурилась.

– Забыл. А теперь вспомнил.

– Всё вспомнили? – тихонько спросила Аврора. Леон кивнул.

– Но как ты мог забыть нас, всё, что мы пережили, наши приключения, сокровища... Ой, а отца ты тоже забыл? – возмутилась Анжелика.

– Я вам всё объясню, – Леон осторожно высвободился из её рук и поморщился – спину пронзило резкой болью. – Только не здесь, хорошо? Надо позвать хозяина гостиницы, забрать тела, связать этого, – он кивнул на Луи. – Потом сообщить обо всём Бертрану... и тогда я вам всё расскажу.

Следующие минуты, часы и дни Леон запомнил очень смутно – они все смешались для него в какую-то пёструю круговерть, из которой с трудом можно было выцепить отдельные части. Хозяин гостиницы, до которой поспешно доскакал Анри, узнав о произошедшем, потерял свою обычную мрачную невозмутимость и только обескураженно разводил руками. Позаимствовав у него телегу, дети мушкетёров довезли тела и полностью не пришедшего в себя Луи до замка Железной Руки. Бертран, только что узнавший о беременности Маргариты, был на седьмом небе от счастья и вышел к нежданным гостям с широкой улыбкой. Леон с болью наблюдал, как она гаснет, пока Бертран обводит взглядом мёртвые тела Огюста, Бернара и Жюля-Антуана, связанного Луи, бледную растрёпанную Аврору со следами пальцев на шее и вконец измученного Леона, которого всю дорогу до замка заботливо поддерживала сестра, – иначе он бы не сумел удержаться на ногах.

Проклятья Бертрана, когда он узнал обо всём произошедшем, были столь живописны, что Жаклин тихонько шепнула: «Мне следует записать это в книжечку – даже мой отец не умел так ругаться!». Досталось всем: Жюлю-Антуану, которому Железная Рука желал гореть в аду; его слугам, которые должны были последовать за своим господином; Леону – за то, что не предупредил Бертрана и отправился ловить преступника в одиночку; Авроре – за то, что так бездумно рисковала собой. Выдохшись, Бертран наконец-то обратил внимание на гостей и даже попытался проявить запоздалое гостеприимство, хотя Леон чувствовал, что внутри него ещё всё полыхало. Впрочем, дети мушкетёров, услышав историю де Труа, вполне разделяли чувства хозяина замка.

Из доказательств преступления были только слова Жюля-Антуана, произнесённые им при Авроре и Леоне, глубокие царапины на его груди и, собственно, сам факт нападения. Но тут им совершенно неожиданно помог Луи. Придя в себя связанным, на телеге с трупами бывшего господина и двух других слуг, он понял, что ничего хорошего его не ждёт, и принялся всеми силами изворачиваться. Он лил слёзы, клялся и божился, что не знал об ужасах, творимых его хозяином с племянницей, что грозный де Труа запугал его и заставил помогать ему, что он не хотел причинить никакого вреда Авроре и брёл за ней лишь затем, чтобы защитить... К концу его речи всех уже тошнило от притворства и лицемерия. Обвинить его, однако, было сложно: он и впрямь ничего не сделал ни Авроре, ни Леону, и сам пострадал, свалившись с лошади. В конце концов, когда он подтвердил признание Жюля-Антуана насчёт племянницы, Бертран отпустил его, наказав впредь тщательнее выбирать себе господина, и Луи, рассыпаясь в благодарностях и униженно кланяясь, дохромал до двери и исчез за ней.

– Может, зря вы его отпустили? – скептически поинтересовался Леон, проследив взглядом за слугой. После ванны, долгого сна и плотного завтрака он чувствовал себя куда лучше, и даже растревоженная рана на спине болела меньше. – Однажды ваша доброта уже вышла вам боком, – добавил он, намекая на Вивьен.

– Один, без кого-то более сильного и жестокого, кому он мог бы служить, он не опасен, – махнул рукой Бертран, и здесь Леон был с ним согласен.

Тела Огюста, Бернара и Жюля-Антуана похоронили на самом краю кладбища на следующий день после их гибели. По правде говоря, то, что совершили Леон, Анри и Рауль, было форменным самосудом, но Бертран, сам пылавший ненавистью к насильнику-кровосмесителю и его пособникам, замял это дело, и никакое преследование детям мушкетёров не угрожало. Слухи о произошедшем быстро разлетелись по округе, и теперь Леона считали героем, Аврору чуть ли не провидицей, которая одна видела правду и с самого начала подозревала злодея, а Жюль-Антуан мгновенно превратился в одну из местных легенд, и можно было не сомневаться, что матери уже пугают своих детей: «Если поздно вечером выйдешь из дома, придёт дух де Труа и заберёт тебя!».

Луи исчез, словно его и не было. Старая Анна, узнавшая обо всём произошедшем вечером, едва вернувшись с кладбища, горько рыдала и винила себя в гибели Люсиль. «Я должна была, должна была знать», – неустанно повторяла она. «Должна была видеть, что он творит с моей ласточкой, как она страдает! Он же был чудовищем, настоящим зверем, а я ему прислуживала и ничего не знала! Как я могла быть настолько слепа?». Не было сомнений, что она и правда никоим образом не была причастна к насилию над Люсиль и её убийству. Леону, как и всем остальным, было искренне жаль старушку. Она ни в чём не винила ни его, ни Аврору, но при встрече каждый раз заливалась слезами и не могла вымолвить ни слова. Через несколько дней после похорон Жюля-Антуана и двоих слуг Анна собрали свои скромные пожитки и покинула здешние края.

Леону пришлось рассказать детям мушкетёров всю правду о том, как он добровольно лишился памяти, а потом она вернулась к нему в самый неожиданный момент. Точнее, не совсем так: память возвращалась постепенно, кусочками, урывками, во снах и неясных воспоминаниях, но основная её часть обрушилась на него во время бешеной скачки по полю, да так, что Леон едва удержался в седле. Детей мушкетёров это известие потрясло до глубины души. Анжелика сперва заявила, что смертельно обиделась на брата, но она, как и её отец, была столь же вспыльчива, сколь отходчива, и через пару часов уже снова болтала с ним, выпытывая подробности жизни в Бургундии. Остальные дети мушкетёров, чувствуя свою смутную вину перед Леоном, обращались с ним нарочито вежливо – даже едкая и язвительная Жаклин поумерила свой пыл. Теперь, когда выяснилось, что они всё время искали его, что Анжелика беспокоилась, терзаемая странными снами, и отправилась разыскивать брата по всей Бургундии, а дети мушкетёров отправились за ней и прибыли как раз вовремя, чтобы спасти Леона и Аврору, его даже немного терзала совесть за то, что он решил забыть их. Совесть, впрочем, быстро утихала, стоило ему вспомнить всё пережитое по вине этой четвёрки.

– С чего вы вообще решили, что не нужны нам? – возмущённо вопрошал Рауль. – Вы слишком часто принимаете решения за других людей, не считаясь с их мыслями и чувствами, вам не кажется?

– Сказываются годы командования гвардейцами, – мрачно ответил Леон, внутри себя признавая, что Рауль полностью прав. Он мог бы стыдиться этого, но ему была приятна забота сестры и внимание остальных; было приятно слышать заверения в том, что он вовсе не пятое колесо в телеге, что он нужен им всем, и сознавать, что это не ложь, призванная утешить его, – это правда. Он наконец-то не чувствовал себя лишним – он был нужным, он не был ничтожеством, им было не наплевать на него, они искали его, беспокоились, переживали... Ради этого стоило уехать так далеко и даже лишиться памяти, чтобы узнать, что люди, которых ты хотел забыть, были вовсе не так уж плохи.

Единственным, что омрачало счастье Леона, было дело Люсиль. Они с Авророй разгадали загадку убийства девушки и отомстили за неё, но не смогли спасти её, более того, даже не подозревали, какие мучения она испытывала более трёх лет! Аврора из-за этого всё время ходила как в воду опущенная, мало ела и ещё меньше улыбалась, глаза её были испуганными и тревожными. Она постоянно просила у Леона прощения за стёртую память, хотя ни он, ни дети мушкетёров не держали на неё зла, а Леон прямо заявлял, что лишиться памяти было его блажью, и Аврора честно предупреждала его о последствиях. Похоже, что её способности немного пугали детей мушкетёров: рассказывая о расследовании гибели Люсиль, нельзя было не упомянуть о пугающем сне, с которого всё началось, а там пришлось раскрыть и умение Авроры заглядывать в чужие сновидения. После этого дети мушкетёров стали сторониться её, а Анри даже как-то обронил, что не рискнул бы пить и есть из её рук, что вызвало бурное возмущение Леона.

Дети мушкетёров догадывались о его связи с ней, но тактично ничего не говорили об этом, и Леон был им благодарен. Он теперь каждую ночь проводил с Авророй, которая всё ещё гостила в замке Железной Руки. Она отдавалась Леону с какой-то болезненной страстью, какая, он был уверен, никогда не пробуждалась в ней до этого, но порой на лице её даже в минуты наивысшего наслаждения появлялась страдальческая гримаса, и она отворачивалась от него. Иногда Леон слышал, как она тихонько плачет в подушку, но Аврора заверяла его, что он здесь не причём, что её расстраивают воспоминания о Люсиль. Леон старался выплеснуть на неё всю нежность, которая охватывала его в эти минуты, заставить Аврору забыть весь пережитый ужас, но это, кажется, было невозможно, и чем стремительней приближался день его отъезда, тем печальней она становилась.

То, что он вскоре покинет эти края и отправится с сестрой и другими детьми мушкетёров в имение Портоса, было ясно с самого начала и никем особо не обсуждалось. Бертран сокрушался, что лишился такого замечательного стражника, но благодарил Леона за помощь в избавлении от разбойников, желал приятной дороги и приглашал их всех через месяц-другой на свадьбу с Гретхен. Та просто лучилась счастьем, ходила очень осторожно, прикладывала руку к животу, который только-только начал обозначаться под платьем, и склоняла голову, словно прислушиваясь к новой жизни внутри себя. Леон, помня рассказ Авроры о том, как Гретхен потеряла ребёнка, искренне пожелал ей счастья.

И вот наступил день отъезда. Дети мушкетёров уже покинули гостиницу и ожидали во дворе замка. Ранее Железная Рука радушно приглашал их поселиться у него, но все четверо вежливо отказались. Леон распрощался с Франсуа, долго бормотавшим благие пожелания, с Гретхен, крепко стиснувшей его руку, вытерпел медвежьи объятия Бертрана и молча поклонился Авроре. Она сжала его кисть своей, холодной и вялой, почти шёпотом пожелала удачной дороги и отошла. Лицо её было бледным и безжизненным, глаза оставались сухими, но под ними залегли круги.

У Леона, как и всегда за последние дни, сжалось сердце при её виде, но что он мог поделать? Он знал, что Авроре тяжело расставаться с ним, как и ему с ней, ведь они слишком много пережили за эти осенние месяцы, слишком сильно сблизились, но какой был выход? Аврора откажется выходить за него, сделай он предложение, и не поедет с ним в Париж или в имение в качестве любовницы – она для этого слишком порядочна, да и дети мушкетёров, похоже, ей особо не понравились. Она не может покинуть свои родные края, а он не может и не хочет оставаться здесь. Конечно, Леон пообещал навещать её и Бертрана, но все понимали, что встречи эти будут редкими и недолгими.

Он уже стоял во дворе, проверяя подпругу лошади перед долгой дорогой. Дети мушкетёров о чём-то тихо переговаривались, Гретхен шепталась с Анжеликой. Бертран и Франсуа стояли возле крыльца, а вот Аврора удалилась в свою комнату. Леон как раз гадал, проводит ли она его хотя бы взглядом из окна, когда к нему подошла Гретхен.

– Я понимаю, вы обязаны ехать, – тихонько сказала она. – И всё-таки вы ужасно расстроили Аврору. Она старается не подавать виду, но я-то вижу, что на ней в последнее время лица нет. Прошу, приезжайте поскорее, а то она совсем зачахнет от тоски, бедняжка, ведь она вас так любит...

– Вы знаете? – Леон кинул на неё быстрый взгляд. Маргарита посмотрела на него укоризненно.

– Разумеется, знаю. Я ведь не слепая. Я давно вижу, как вы смотрите на Аврору, а она на вас.

– И Бертран тоже знает?

– Не думаю. Разве что догадывается. Но ему, наверное, всё равно: что плохого в том, что двое его друзей любят друг друга? И он не видит, как Аврора страдает. Сейчас он вообще не думает ни о чём, кроме нашего ребёнка, – она смущённо опустила голову и положила руку на живот.

Леон хотел уже сесть в седло, но тут его пронзила мысль настолько внезапная, что он замер, не дотронувшись рукой до поводьев. Он повернулся к Гретхен и с усилием выговорил:

– Кажется, в тот день на рынке вы сказали, что Аврора собирала полынь?

– Да, но это было давно, ещё до того, как выпал снег, – кивнула она.

Леон встряхнул головой, лихорадочно соображая. Зелье, лишившее его памяти, имело горьковатый вкус и пахло полынью, это он помнил совершенно отчётливо. А ещё в первую их встречу Аврора обронила, что сварила это зелье для себя, потому что многое хотела забыть. Конечно, это могло быть простым совпадением, но не собирала ли она полынь для новой порции зелья забвения? И уж не решится ли она выпить её, чтобы забыть и гибель несчастной Люсиль, и отравление Чёрного Жоффруа, и болезненное расставание с Леоном?

– Подождите меня здесь, – обратился он к детям мушкетёров. – Я ненадолго: только кое о чём переговорю с госпожой Лейтон и вернусь.

И под понимающее хмыканье Анри и грустные вздохи Анжелики он кинулся обратно в замок.

***

Сердце Авроры Лейтон разрывалось на части. В начале осени она, глупая девчонка, решившая забыть о безвременной смерти молодого мужа, так тяготившей её, и не имела понятия о том, что такое настоящее горе! События последних нескольких месяцев обрушились на неё с такой силой, что она поражалась, как ещё способна вставать с постели. Она готова была лежать целыми сутками, отказываясь от еды, глядя в потолок или в высокое окно и пытаясь ни о чём не думать. Жюль-Антуан не причинил ей особого вреда – синяки на горле сошли довольно быстро – но теперь её едва ли не каждую ночь мучили кошмары. Она винила себя во всём – в гибели Чёрного Жоффруа, в том, что лишила Леона памяти, в том, что память всё же вернулась к нему, и сильнее всего в том, что не помогла Люсиль, не сумела понять происходящее раньше, не догадалась, не вмешалась, не спасла! Она теперь не заглядывала в чужие сны, боясь снова увидеть что-то, не предназначенное для чужих глаз, и тем самым запустить цепь трагических событий, а её собственные сны были полны боли и страданий. Ей являлись призраки её мужа Виктора, Люсиль, Чёрного Жоффруа, Жюля-Антуана и его слуг, даже Вивьен явилась пару раз.

Осознание того, что она не смогла спасти Люсиль, мучило Аврору днём и ночью, и то, что они с Леоном отомстили за неё, было слабым утешением. От мыслей о том, что пережила эта бедная девушка, и сколько ещё таких Жюлей-Антуанов прячется под крышами богатых замков и бедных домишек, бьёт своих детей и в один момент переходит черту, сколько на свете людей, полностью оправдывающих и одобряющих это, её начинало мутить. Аврора остро ощущала своё бессилие, и от понимания, что она теперь одна, и никто, ни верный Леон, который скоро навсегда покинет её, ни Бертран с Гретхен, которые заняты будущим первенцем, не придёт ей на помощь, становилось тошно. Чем ближе становился день отъезда детей мушкетёров, тем больше её накрывало отчаяние, и в конце концов Аврора решилась.

Новое зелье забвения было сварено несколько недель назад, и его Аврора тоже захватила с собой, перебираясь в замок Железной Руки. Теперь пузырёк с зельем стоял перед ней на столе. Аврора подошла ближе, взяла его в руки, выдернула пробку, вдохнула смесь травяных запахов, посмотрела на ярко-зелёную жидкость и вдруг вспомнила глаза Люсиль де Труа – ясные, цвета весенней зелени. Она с трудом выдержала прощание с Леоном нынче утром. Хотелось броситься на шею, обнять его, осыпать поцелуями и умолять никогда не отпускать её, но такой сцены Аврора не могла себе позволить и лишь слегка пожала бывшему капитану руку, прежде чем отойти. Напрашиваться с ним в Париж или в имение его отца было бы верхом бестактности, ещё хуже было бы намекнуть ему на женитьбу. Леон был волком-одиночкой, как и она сама, как и Жюль-Антуан, хотя Аврору передёрнуло от подобного сравнения. Они не могли ни с кем сойтись, не могли обрести своё счастье. Хотя... Авроре казалось, что она была счастлива те недолгие мгновения, проведённые рядом с Леоном.