Текст книги "Побег от соблазна, или Встретить Его и не узнать! (СИ)"

Автор книги: Елена Бурунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Мисс Лили, я знала, что вы переживете это. Вы сильная ведь в вас есть и наша кровь, – подходя ко мне, говорила чернокожая.

Наверно, эта кровь рабов и дала мне силы жить дальше. Будь я чисто-кровной белой, то, боюсь, умерла бы ещё на столе в хижине ведьмы.

Проходили дни, недели, месяцы, а моё положение в доме сестры не менялось. Я прислуживала Изабель, и только часто вырывающиеся слово «сестра» из её уст, напоминало мне, что у нас общий отец, а так ни рабыня, ни сестра. Приживалка – бедная родственница, выполняющая обязанности экономики. Весь её дом был на мне. Дом, ещё, куда ни шло, 63 но и похотливый хозяин не давал проходу. Всё пытался подловить меня одну.

Однажды в роковой для меня день ему это удалось. Я не успела закрыть на замок дверь спальни. Забежала захватить томик Данте. Сестра, сидя на веранде, захотела послушать сонеты. Схватив книгу, я уже подходила к дверям, как они отворились, и в спальню зашёл Гарри.

– Лили, – ухмылялся он, закрывая за собою двери, – я уж думал, что не поймаю тебя.

Пятясь назад к распахнутым окнам, я прижала к груди маленькую книгу, словно она спасёт меня от посягательств чужого мужа.

– Что вам надо? – и так зная ответ, спрашивала я.

Он принялся развязывать шелковый шарф на шее, подходя ближе ко мне.

– Ты, Лили.

– Нет! – громко сказала я.

Правда, кричать и звать на помощь я не осмелилась. Опасалась, что меня не так поймут домочадцы и Изабель. Я с её мужем тет-а-тет закрылась в спальне. Мне осталось только умолять Гарри отступиться от того, что он задумал. Но, разве такой мерзавец, мог отказать себе в удовольствии получить лакомый кусочек, о котором давно грезил? Нет.

И вот я в ловушке. Бежать мне некуда и кричать я не могу.

– Гарри, пожалуйста, отпусти меня, – просила я, отступая к стене.

– Нет. Ты моя рабыня и я хочу, чтобы ты разделась, – облизываясь, как кот, говорил он. – Раздевайся, Лили!

Уже приказывал родственник.

– Нет! – твёрдо заявила я, вжавшись в стену.

Отступать больше некуда. С правого боку стена. С левого распахнутое окно. Впереди возбуждённый муж сестры, уже расстёгивал пуговицы на бриджах. Я закрыла глаза в ожидании неизбежного.

Руки Гарри впились в мои плечи. Он толкнул меня на кровать и сам улегся сверху, пытаясь засунуть одну ладонь в лиф, другою задирал мне платье. Его слюнявые губы тыкались в мою шею. Это было так омерзительно, что меня передергивало от отвращения. Вертя головой из стороны в сторону, я пыталась избежать его поцелуев. А когда почувствовала ладонь Гарри на своём бедре, во мне откуда-то взялись силы сопротивляться. Освободив руку с томиком Шекспира, я занесла её над головой насильника. Сигналом к действию мне стал язык Гарри на моих губах. Собрав всю силу, что у меня была, я обрушилась её на голову мерзавца. Уголок книги, переплёт которой был частично из вставок железа, врезался в самый затылок.

Гарри взвыл, как зверь, и вскочил. Прикладывая руку к затылку, закричал на меня:

– Черномазая тварь! Я это тебе припомню! Ты ударила своего господина!

64

В эту самую минуту в спальню вбежала Изабель. Она растерянно смотрела на меня и мужа, не понимая, что происходит. Почему я лежу на постели растрёпанная с задранным до колен платьем? Почему её муж кричит, прикладывая к голове уже окровавленную руку? Не знаю, что могла подумать другая на её месте, но точно не обвинять меня в соблазнении благоверного супруга.

Изабель нашла объяснения быстро этому инциденту.

– Как ты, посмела?! – закричала она на меня. – Ты совратила моего супруга!

Это стало потрясением для меня. Неужели не видно кто в этой ситуации жертва совращения? Я на постели, а её муж вопит с разбитым за-тылком. Кто из нас кого добивался, а кто отбивался от посягательств? Но, сестра не переставала обвинять меня в грехе прелюбодейства со своим благоверным супругом.

Поднимаясь с кровати, я спускала подол юбки и попыталась оправдаться:

– Изабель, он хотел изнасиловать меня.

Сестра замолчала на мгновение. Переведя свой взгляд полный укориз-ны на супруга, задала ему вопрос:

– Она говорит правду?

Гарри даже не стал тратить время на оправдания. Держась одной рукой за затылок, другой поддерживая спущенные бриджи, спокойно сказал жене:

– Да хотел. А что я мужчина, и Лили соблазняет меня. Она сама была не прочь поразвлечься, – нагло врал её муж.

Я уже чувствовала, как бледнею от каждого слова из его лживого рта.

Ужасно то, что моя сестра, зная о похотливости своего мужа, верила ему.

– Дрянь! – закричала Изабель на меня. – Ты такая же, как и твоя мать! Ты черномазая шлюха!

Не веря своим ушам и глазам, я бросилась к сестре. Но она меня оттолкнула. Я, запутавшись в ворохе юбок, упала на пол. Подняв глаза на Изабель, заплакала:

– Ты же, знаешь, что он лжёт! Почему веришь ему? Разве я способна на такую подлость?

Гарри не дождался ответа жены. Он обошёл меня с Изабель и вышел из спальни, кинув напоследок нам в дверях:

– Я хозяин здесь, и будет так, как я сказал. Раз ты, Лили, сама хотела, значит, так и было. А ты, Изабель, будешь верить всему, что я скажу тебе.

И вышел.

Мы остались с сестрой наедине. Впервые в её глазах я увидела ненависть ко мне. Изабель часто жаловалась на неверного супруга. Плакалась, как противно ей спать с ним. Но, стоило Гарри покуситься на меня, как сте-пень виновности Изабель распределила, руководствуясь отнюдь не сест-ринскими чувствами.

65

– Я тебя ненавижу, – прошипела сестра, и выскочила из моей спальни.

Я сидела на полу, закрыв ладонями лицо, и плакала. Что я сделала такого плохого? Я же не отдалась её мужу. Я отчаянно сопротивлялась ему.

Или нужно было уступить, как она? Реветь, кричать, проклинать, но уступить. Только Гарри был настолько противен, что представить его рядом я не могла без содрогания. Он, как и Кристофер, внушал, кроме жгучей неприязни, ещё и брезгливость. Смазливый, холёный, жеманный, словно женщина, но не мужчина.

Эти курчавые русые волосы, собранные в пушистый хвостик черной шёлковой ленточкой. Влажные голубые глаза, густые длинные ресницы и пухлые губы. Лицо Генри лишено угловатой мужской строгости, сплош-ные плавные линии. Даже привычный атрибут мужской зрелости, такой как щетина, у него вовсе отсутствовал. Мягкий светлый пушок на круглых щеках. Своей красотой Гарри мог привлечь только юных глупых девиц. На-стоящие женщины лишь мило улыбались ему и отворачивались повзды-хать об офицерах в чинах повыше.

Изабель, как и её мать, не была особо умной. Её любимым заняти-ем была музыка с танцами, а не грамота с математикой. Среди толпы танцующих на приёмах и балах моя сестра чувствовала себя, как рыба в воде. Семейный очаг и обязанности её угнетали. Прожив в доме сестры почти год, я с разочарованием замечала в ней сходства с леди Джейн.

Нет ничего удивительного в том, что им приглянулся Гарри. Только моя мачеха в меру возраста была опытна и с лёгкостью обставила пока ещё наивную дочь.

Инцидент с мужем Изабель не исчерпал себя одним «ненавижу». Гарри уехал после обеда к любовнице, которая хоть и не могла его удовлетворить, но требовала постоянного присутствия. Для Изабель он играл с Кристофером в карты за бутылочкой вина. Я в столовую не вышла. Посчитала, что не стоит лишний раз напоминать обозлённой сестре о то, что было утром. Какая я всё-таки была глупая? Моя сестра и не забывала. Она терпеливо, как и леди Джейн, ждала, когда муж уедет. Догадывалась, что так со мною в присутствии вожделеющего Гарри она не сможет поступить. По-ка тот не получит меня, никуда не отпустит.

В мою спальню Изабель вошла не спеша. В руках её был свиток, пере-вязанный красной лентой. На лице сестры красовалась довольная улыбка, словно она решилась на какой-то очень хороший поступок и пришла похвастаться. В моей голове мелькнула мысль: «она даёт мне свободу».

Но нет, не свободу пришла мне она дать. Изабель пришла мстить за неверность и похотливость своего мужа мне. Такого от сестры я не ожидала. От леди Джейн, от Гарри, от Кристофера, от кого угодно, но не от неё. От той, с кем я выросла. С кем делилась самыми сокровенны-ми мечтами. За кем ухаживала, не закрывая ни на минуту глаз. Кого кор-мила с ложечки. Удерживала за руку, помогая сделать первые шаги после тяжёлых родов. Я так много для неё сделала и вот чем она мне отплатила.

66

– Знаешь, что это? – спросила Изабель, вертят в руках свиток.

– Нет.

– Эта те письма, что ты просила забрать в кабинете отца, – призналась мне сестра.

От этой правды у меня подкосились ноги. Я села на край кровати.

Оставленные мне папой бумаги были всё это время у Изабель. Она врала мне столько месяцев. Я не рабыня и могла давно уйти.

– Изабель, – лишь смогла я прошептать, глядя на свою свободу в её руках.

– Я ненавижу тебя, Лили. Мать права, ты такая же шлюха, как и та чёрная девка, что родила тебя. Ты забираешь у меня Гарри. Я не хочу, жить так, как мои родители. Папа изменял маме, а та срывалась на всех. Даже на мне, – она говорила всё это, а по её щекам текли слёзы.

Изабель была на грани нервного срыва. Тяжело дыша, она источала одну злобу. Ещё в те мгновения я жалела её. Бедная, как брак с этим про-ходимцем уничтожил всё хорошие в моей сестре. Нет больше улыбчивой всегда смеющейся девушки. Она медленно превращалась в озлобленную женщину. Изабель отчаянно искала вину в окружающих её людях, но только не в себе. Если брак с Гарри так невыносим, то зачем пытаться сохранять иллюзию этого счастья.

– Ты же, знаешь, что это он покусился на меня, – говорила я ей, —

а не я, Изабель.

– Знаю, и если ты останешься, он завершит начатое сегодня, – вытирая слёзы, шептала она.

– Отдай мне мои документы, сестра. Я уйду навсегда, – попросила я, вставая с постели.

Сестра замотала головой и отступила к дверям.

– Нет, он найдёт тебя и снимет тебе домик, как поступал наш отец со шлюхами. Я так не хочу.

Я никак не могла понять, что пытается мне сказать Изабель. Документы у неё в руках. Я свободна и могу идти куда глаза глядят. Никто не может стать у меня на пути. И какие шлюхи? При чём тут Гарри и отец? И только когда руки сестры потянули за края свитка, а бумага зашелестела, я бросилась к ней.

– Нет! Остановись! Что ты делаешь!

В двери ворвались два надсмотрщика. Я успела только выхватить кусочек листочка из рук сестры, как была остановлена сильными руками мужчин. Они держали меня за руки, оттаскивая от Изабель, рвущей на куски мою свободу. Она кромсала листья и тут же кидала их пол себе под ноги.

– Вот тебе! Вот! Свободы хочешь?! Никогда ты её не получишь! – кричала она демоническим голосом. – Когда Гарри вернётся, тебя уже продадут! Неблагодарная тварь! Продайте её!

Надсмотрщики потянули меня по полу. Я вырывалась и голосила, не веря, что всё это реальность, а не страшный сон. Меня продаёт родная

67 сестра. Она выбирает своего неверного мужа, бросая меня в зависимость от сумасбродства чужих людей.

На улице уже ждал торговец рабами.

Меня бросили в клетку с другими несчастными, и замок защёлкнулся, заставив меня замолчать. Бессмысленно взывать к разуму Изабель. Она решила мою судьбу ещё несколько месяцев назад, когда соврала мне, что никаких бумаг с красной лентой в кабинете нет. Моё самое страшное разочарование в жизни связано с родной сестрой. Я любила её, а она продала меня за пару серебряников.

ГЛАВА 14. Ожидание неизвестности хуже самой неизвестности

Когда-то по этой дороге я ехала в карете с отцом. Даже года ещё не прошло с того счастливого дня. Теперь я ехала в клетке в Сент – Огастин.Благо женщины, сидевшие рядом со мной, не задавали мне вопросов.

Кто-то плакал. Кто-то отрешённо смотрел на меняющийся пейзаж. На ком-то были кандалы. Не знаю, зачем женщинам цепи. Они слабые и убежать от надсмотрщиков не смогут. Да и куда им бежать? Повсюду чёрный цвет кожи, как кричащее клеймо рабства. Я среди них была белой вороной.

Один надсмотрщик, что ехал рядом верхом, не сводил с меня уже знакомого мне вожделенного взгляда. Он, словно раздевал меня, глазами.

Облизывался и, поймав мой взгляд, нагло чмокал губами. Я отворачивалась от него. Хотелось плакать от такой безысходности моего теперешнего положения.

Я рабыня! До этого я так остро не ощущала этого позорного статуса.

В доме отца, мне напоминала о рабстве только мачеха. После смерти отца я смутно представляла весь этот ужас. Скорее я была, как бедная родственница на попечении сестры. А теперь сижу в клетке с другими рабами и не знаю, что ждёт меня впереди.

Господи! Я даже не смогла передать весточку мисс Луизе. Чтобы она попыталась меня выкупить. Я уже согласна на работу в бордели. Не куртизанкой, конечно. Ну хотя бы горничной.

Ох, тяжело вздыхала я, вспоминая и мистера Холефильда. Он точно бы не позволил такого обращения со мной. Старший надсмотрщик Гарри уво-лился, как только сезон подошёл к концу. Забрал расчёт и уехал. О моём ужасном положении не знал никто. А значит, помощи мне ждать было неоткуда.

Закрыв ладонями лицо, я всё же тихонько заплакала.

68

Пока собирали по всем плантациям свой товар, пришлось несколько раз останавливаться. Одни наши соседи опознали меня в клетке.

Миссис Леонела всплеснула руками, заметив меня:

– Господи, Лили! – воскликнула она. – Как так?

Я немного оживилась. Подскочив к прутьям клетки, потянулась к доброй старушке.

– Миссис Леонела, помогите мне, прошу, – молила я. – Изабель порвала мои документы и продала меня им.

Старушка покачала головой.

– Милая, я попытаюсь воззвать к её христианской добродетели, – пообещала она. – Продавать сводную сестру, пусть и от рабыни, это преступно.

Вся её помощь. Когда повозка с клеткой уезжала с плантации миссис

Леонелы, я уже прекрасно понимала, что мои просьбы и мольбы дальше этих полей не улетят. Старая лицемерка лишь пошепчется со своими по-дружками плантаторшами о плохой миссис Коллинз и черномазой дочери покойного Эдмунда Дарлингтона. Помогать мне она и не собиралась.

Могла, конечно, помочь. Не взывая к моей сестре, а тут же выкупить меня у торговцев. Но, нет же, миссис Леонела поохала и поахала над мо-им незавидным положением. Да и зачем меня выкупать? Единственный великовозрастный сынок плантаторши ещё позарится на незаконнорож-денную дочь соседа. И что, потом? Женить их? Нет! Слишком благородная кровь течёт в жилах Маккензи. Смешать с чёрной африканской, пусть и разбавленной английской кровью, она не позволит.

Милосердная христианка продала в тот день торговцам три маленьких ребёнка. То, что я видела, сидя в клетке, напомнило мне день, когда я впервые вбежала в господский дом. Я так боялась потерять мать. Боже, кто мог подумать, что через несколько лет, я буду продана.

Глядя на орущих малышей и их рыдающих матерей, я с облегчением вздохнула. Меня такая судьба не ждёт. Моих детей не вырвут из моих рук. Не отдадут чужим дядькам. Я никогда не испытаю боль такой силь-нейшей утраты, потому что детей у меня не будет. Чтобы не ждало меня впереди, мне не так страшно, как этим женщинам, у которых отняли ча-стичку жизни.

Всю дорогу малыши сидели, сбившись вместе в углу клетки, как маленькие щенки. Они, жмурясь в темноте, рассматривали дорогу и женщин рядом. Одна молодая рабыня, подползла к ним ближе. Обняв, что-то зашептала. Что именно я не расслышала. Колёса повозки стучали о засох-шую дорогу. Наверное, пыталась успокоить детей.

Можно подумать, её доброта и сказки, были им на пользу. Нет. Дети ещё ближе жались друг другу, а один самый маленький ещё и заплакал. Я

некаменная. Мне тоже было жаль этих крошек, но моя ласка ничего не изменит. По разговору надсмотрщиков, я поняла, что детей купят ещё на подъезде к городу. Их труд будут использовать в шахтах, по добыче зо-69 лота. Пока они маленькие пролезут везде.

Господи, и эти малютки в таких нечеловеческих условиях не проживут и года. Они обречены. Старая карга знала, куда и кому их продаёт. Дети стоят дороже взрослых. Явно не библию читая, она приняла такое решения, лицемерная святоша.

Так и произошло. Чуть город показался вдалеке, как повозка остановилась. Детей за шиворот вытащили из клетки, чтобы посадить в другую клетку. Среди десятка таких же малюток, они потерялись.

В город торговцы рабами въехали с наступлением сумерек. На неволь-ничий рынок повозка въехала уже ночью. В свете факелов этот оплот ужаса выглядел ещё мрачнее. Открыв засовы, нам приказали вылезать и строиться.

Мистера Питерсона я узнала сразу. Отбивая рукояткой плети по высоким голенищам сапог, он принялся рассматривать предлагаемый ему товар. Две девушки у скупщиков рабов он наотрез отказался покупать.

«Больные девки», – сказал он.

Зубы ему не понравились, а ещё у одной не было уха.

– Такую не купят, – сказал он, отходя от изувеченной.

– А что нам теперь делать? – спрашивали прогадавшие торговцы.

– А что хотите! – пожал он плечами и направился в сторону, где стояла я.– Мистер Питерсон! – закричала я, рванувшись к нему.

Надсмотрщик, больно схватив за плечо, вернул меня на место.

– Стой, дрянь! – ещё сказал мне.

Знакомый отца, сузив глаза, подошёл и тут же ахнул от удивления.

– Дочь мистера Дарлингтона? – как-то неуверенно переспросил он.

– Да, я Лилия! Мистер Эдмунд Дарлингтон мой отец, – надежда на спасение немного оживила меня.

Отец и торговец рабами были знакомы. Ещё в нашу первую встречу я поняла, что мистер Питерсон чуть ли не пресмыкается перед влиятельным знакомым. Так, почему ему не оказать честь почившему другу, освободив меня.

– Что вы здесь делаете, среди рабов? – спросил он, окидывая меня придирчивым взглядом.

– Моя сестра совершила преступление. Она разорвала мои документы на свободу и продала меня, – рассказывала я работорговцу, наивно ожидая от него сострадания.

– Кто может доказать, что вы свободны? – спросил мистер Питерсон.

Я на мгновение задумалась. Никто. Только я и мой отец. Отца больше нет. И… о боже, я совсем забыла о женихе. У него находились оригиналы уничтоженных сестрой бумаг. Но, где он и когда объявит права на меня? Я

этого не могла знать.

– Мисс Лили, я жду!

Слова работорговца вырвали меня из раздумий.

70

– Я могу и мой жених. Отец говорил, что у него все бумаги, но я никогда не видела его, – нерешительно прошептала я, опуская глаза.

Тяжёлый вздох отцовского знакомого, как ветер, качнул пряди моих волос на голове.

– Где ваш жених? – уже спрашивает он.

– Не знаю, – честно призналась я.

Поняв, что защитников у меня нет, работорговец приободрился. Даже его взгляд стал ощутимей на моей коже. Если минуту назад он сочувстви-ем смотрел, думая, что произошла ошибка, то теперь его глаза оценивали, сколько можно получить за белую рабыню.

– Твоя мать была рабыней, ты незаконнорожденная дочь плантатора, жениха нет, документов на свободу нет, – перечислял мистер Питерсон обстоятельства, определяющие мой статус в рабовладельческом обществе.

И уже обращался ко мне на «ты»! Мою судьбу он решил за считаные мгновения.

– Ты рабыня, Лили, – сказал он, ухмыляясь, – и я счастлив, что могу обогатиться, продав тебя на закрытых торгах.

На закрытых торгах богатые мужчины покупали самых красивых рабынь. Для чего, я думаю, вы знаете. Отец часто участвовал в таких меро-приятиях. Именно на них он и купил Ию и Марию.

Знал бы мой родитель, что судьба сыграет злую шутку с его дочерью, он стал посещать бы этот вертеп порока?

– Вы мерзавец, мистер Питерсон, – подняв гордо подбородок, сказала я.Работорговец покраснел от злости. На висках выступили пульсирую-щие вены, а рука с хлыстом сама взлетела вверх. Я не опустила глаз, глядя на это ничтожество, собирающееся ударить меня. Занеся руку, он так и не осмелился приложиться к дочери покойного мистера Дарлингтона.

Сдерживаясь от этого, всё ещё бушующего в нём, соблазна, громко крикнул:– Джим, убери её в камеру!

Здоровый мальчишка моего возраста, подбежав, сразу потащил меня в камеру. Этот Джим бесцеремонно приволок меня в мой новый дом и швырнул со всей силой на пол.

– Эх, жалко, что тебя мистер Питерсон продать на закрытых торгах хочет, а то я бы чуть подпортил твой товар, – и зычно засмеялся, закрывая дверь.

Засовы лязгнули, а я вздрогнула. С рабами в открытых клетках меня не посадили. Мне, как самой дорогой вещи, выделили целую каменную камеру в торговом здании. Второй раз в жизни я была в темнице. Тогда я, правда, ждала смерти и, убитая горем отца, готова была спокойно принять её. Но, теперь я боялась неизвестности. Кто меня купит? И как я могу дальше жить, когда потеряю не только свободу, но и человеческое достоинство. Рабство умеет ломать самых сильных мужчин. А я всего лишь слабая

71 женщина, попавшая в цепи безысходности. Моя судьба в руках мерзавца работорговца и того, кто больше заплатит за желание удовлетворить свою похоть.

Пять дней я просидела в этом каменном мешке. В духоте и сырости одновременно. За день стены нагревались так, что ночью я задыхалась от, казалось бы, раскаленного воздуха. Невольничий рынок находился у самого порта, и моё маленькое окошко выходило сразу на море. Подойти и посмотреть на скудный пейзаж я не могла, потому что стену покрывала густая плесень. Она чёрной жижей тянулась вверх. Но даже если бы и не было этой преграды, я всё равно не смогла бы подойти к окну. Доно-сившаяся вонь протухшей рыбы перебивала собою резкий запах отхожего ведра у самой двери. Это не все мои неудобства. Даже живя с матерью в хижине, я спала на мягкой постели с простынями, а тут моей кроватью стала копна сена в углу. Хвала богу, что в этом убожестве не было клопов и вшей. Правда, не имея возможности умыться, я уже через два дня чеса-лась от грязи.

С этими условиями я ещё как-то мирилась. Забившись в угол, поджав ноги под себя, плакала. Но, когда мой тюремщик принёс грязную глиня-ную миску и сказал:

– Жри!

Меня несколько раз выворачивало наизнанку от этой мутновато-серой похлёбки. Кружку с водой я тоже не стала брать. Она была несвежей и дурно пахла.

Три дня я не ела и не пила. Сама морила себя голодом, думая, что это избавит меня от ужаса быть проданной. Голова начала кружиться, отчего я пребывала в полуобморочном состоянии.

На исходе третьего дня ко мне пришёл сам мистер Питерсон. Увидев моё плачевное состояние, начал кричать на Джима:

– Ты, что сума сошёл! В кого ты её превратил?! Что я получу за эти кости? Она сейчас похожа на чёрствую корку, чем на аппетитный кусочек!

– Мистер Питерсон, она отказывается есть. Хочет уморить себя голодом, тварь! – оправдывался прислужник торгаша.

– Заливай ей в рот! Но, через два дня она должна быть розовощёкой красоткой, ясно?!

Услышав это, я из последних сил засмеялась. Два дня не вернут мне то, что я потеряла за несколько месяцев. Мой смех заставил мистера Питерсона подойти ближе. Не церемонясь, пнув меня ногой, он сказал:

– Смеёшься, значит, живая ещё. Раз так, то мне надо знать, ты девственница?

После всего, что произошло со мной в доме сестры, я всё ещё могла возмущаться таким интимным и неподобающим вопросам.

– Как вы смеете спрашивать у меня о таком?! – цепляясь за стенку, я попыталась встать, чтобы посмотреть в глаза этому мерзавцу.

Мистер Питерсон жутко усмехнулся, отчего его губы обнажили неров-72 ные и жёлтые зубы. Я ближе прижалась к стене. Его вид не только пугал, но и вызывал физическое отвращение. Не знаю, отчего меня снова замутило. То ли от его ухмылки, то ли от голода. Я закрыла ладонью свой рот и задышала тяжело.

– Или ты мне сама скажешь, или я приглашу доктора, – нагло говорил он.

– Мистер Питерсон, зачем доктора? Я сам могу проверить, – загоготал

Джим.

Я почувствовала, как начинаю терять сознание от картин, рисовавших-ся в моей голове.

– Заткнись, похотливый жеребец! После тебя она точно девственницей не останется, – прикрикнул работорговец.

Джим, глядя на меня, облизывался, а глаза уже горели, как два факела.

Именно в это мгновение мне пришла мысль: моя девственность сдержива-ет это животное. Порченый товар покупать не будут, и цена очень сильно упадёт. Пока я для них невинная девица, я неприкасаемая.

– Девственница, – прошептала я, пряча глаза, чтобы мистер Питерсон не мог поймать меня на лжи.

Как-то отец сказал, что я не умею лгать, как моя сестра. Поэтому я боялась разоблачения. Только мистер Питерсон не отличался особой внима-тельностью и не заметил, как краснели мои бледные щёки, а глаза бегали из стороны в сторону. Его поспешность и невнимательность спасла меня от унизительной процедуры.

– Хорошо, – веселее сказал он, – через два дня будут закрытые торги. Желающих купить белую рабыню хоть отбавляй. Я заработаю на тебе огромные деньги.

Он снова засмеялся. Подошёл ещё ближе и хрипло прошептал мне на ухо:

– А, знаешь, Лили, твой брат изъявил желание поучаствовать в торгах.

Я даже больше скажу, – его зловонное дыхание, стало душить меня, не давая вздохнуть, – Он требовал вернуть тебя ему, как сестру. Кричал, что у меня нет прав продавать тебя.

Холодок пробежал по моей спине от этой правды. Нет, пусть лучше продадут, чем мой брат снова прикоснётся ко мне.

– Он сказал, что добьётся справедливости у губернатора, – мистер

Питерсон напирал на меня, чуть не прижимая к стене. – Жаль Эдмунда, оставил после себя такое глупое ничтожество, как Кристофер. Твой брат, выкрикивая мне угрозы, не знал, что губернатора сморила лихорадка, и он ничем не поможет.

Вот теперь я, всё же превозмогая рвотный позыв, вздохнула с облегчением. Есть надежда, что Кристоферу я не достанусь. Торги закрытые, и на них будут самые богатые плантаторы. Мой брат за несколько месяцев успел спустить большую часть своего наследства.

Подумать только, отец всю жизнь создавал целую империю хлопка

73 и табака, а сын проиграл в карты почти всё.

Бывший знакомый Эдмунда Дарлингтона вышел из камеры, как только сообщил мне эту новость. Его работник тоже последовал за ним и, прежде чем закрыть дверь, бросил:

– Завидую я тому богатею, что купит тебя.

Я брезгливо отвернулась.

Осталось два дня. Время в камере до этой новости тянулось, а теперь стало лететь, как чайка над водою. Скоро я предстану перед толпой мужчин. Они будут вожделенными глазами раздевать меня. Торговаться, пока один из них не назовёт последнюю цену. Цену на моё тело и мою жизнь.

Кто станет моим хозяином?

Я начала молиться, чтобы он не был так противен мне, как брат, Гарри, мистер Питерсон. А пока молитвы летели к небесам обетованным, мне оставалось только ждать и мучиться от неизвестности, надеясь на любой исход торгов, кроме тех, что вернут меня в мою семью.

ГЛАВА 15. Торги

Торги были во дворе невольничьего рынка. На открытые приходили все желающие и беспрепятственно могли попасть во внутренний дворик.

А вот закрытые только для особых гостей, кто мог много заплатить. Ворота закрывались за последним посетителем, и становился человек, зорко сле-дящий, чтобы никто из посторонних не проник на таинство элитных торгов.Передо мною продали четыре юные чернокожие девушки. Три мулатки от тринадцати до шестнадцати лет и маленькую девочку десяти лет. Она, не переставая, плакала, а когда её вывели на подиум для торгов и вовсе зарыдала. Мне было жаль её. Совсем дитя. Её забрали из родного дома на чёрном континенте, и привезли в мир цивилизованной жестокости. Как цинично звучит слово «цивилизация» из уст таких вот жадных до денег торгашей, как мистер Питерсон.

Настала моя очередь взойти на эшафот. Да эшафот, на котором убива-ют свободу и человеческое достоинство.

Джим вывел меня и поставил в самый центр. Ещё мистер Питерсон не сказал ни слова, а в толпе прокатились одобрительные возгласы.

– Она стоит того, чтобы раскошелиться!

– Дочь Дарлингтона лакомый кусочек!

– Я танцевал с ней на приёме у полковника!

И среди таких же криков я расслышала голос моего брата.

– Заткнитесь, она моя сестра! – кричал Кристофер.

74

Рядом стоящие с ним мужчины засмеялись.

– Тогда почему она там, а не дома? – выкрикнул один из них.

Я закрыла глаза от стыда. Мой брат играл роль спасителя, и его род-ственные чувства не позволяли оставить меня в таком опасном положении. Дочь его отца не будет рабой. По смеху и шуткам, отпускаемым в толпе, я поняла, что в благородство Кристофера мало кто верил.

И вот мистер Питерсон объявил меня:

– Джентльмены, на кону сегодня мулатка с белой кожей и редкой красотой! Девственница! – последнее слово ещё больше оживило покупателей. – Первоначальная цена пятьдесят фунтов! Кто даст больше?

– Семьдесят! – выкрикнул пожилой мужчина.

– Восемьдесят! – тут же перебил Кристофер, ухмыляясь и смотря на меня.

– Господа, у неё воспитание леди. Она умеет танцевать, играет на пианино, читает и пишет, – перечислял мои достоинства торгаш.

В толпе мужчин кто-то презрительно фыркнул:

– Я её не за грамотность пришёл купить! Мне она нужна для другого!

И тут же мой брат вмешался, подскочив к наглецу.

– Мистер, думайте, что говорите о невинной девушке и моей сестре! – зло говорил Кристофер, держа рукой эфес шпаги.

Слова о моей невинности из уст насильника звучали довольно странно.

Я не могла понять, что задумал сын моего отца. Зачем готов защищать мою утраченную честь ценой своей жизни? Среди вереницы недостатков

Кристофера, не было трусости. Ещё на службе он участвовал в дуэлях и выходил победителем. Его оппонентам не везло. Шпага брата не щади-ла, забирая жизни.

И вот сейчас мой брат нарывается на выяснения отношений по-муж-ски. Собравшиеся плантаторы знали об этом достоинстве Кристофера Дарлингтона и притихли, как и наглец. Больше участвовать в торгах он не стал. Нервно просматривая то на моего брата, то на меня не осмелился поднимать ставки.

И тут до меня дошло. Кристофер дал понять собравшимся плантаторам, что победителя вызовет на дуэль. Что им двигало? Неужели порочные желания так сильно овладели его разумом, лишив чувства самосохране-ния? Со всеми в спор не вступишь. Но пробежав взглядом по собравшейся толпе, я сделала неприятное для себя открытие. Молодых и сильных нет.

Один мой брат и лейтенант рядом с ним. По званию понятно, что не старше Кристофера. Он стоял спиной ко мне и о чём-то оживлённо разговаривал с моим братом. Судя по тому как менялось лицо Кристофера, это —

не разговор друзей, а спор. Они не могли прийти к золотой середине.

Дольше наблюдать за родственником и его другом я не смогла. Руки торгаша резко разодрали моё декольте, оголив грудь перед десятками чужих мужчин. От такого унижения, я дёрнулась назад. Попыталась при-крыться руками, но Джим ещё сильнее прижал мои локти к себе.

75

– А у тебя есть на что посмотреть, – прохрипел он мне на ухо.

По толпе пролетело «ах» и ставки поползли вверх. Смотря на обнажённую меня, их желания накалились до предела, что страх перед вызовом на дуэль уже не сдерживал.

Сто, сто пятьдесят…, пятьсот!

Пять фунтов – моя цена! Я не видела, кто кричал эту цену. Зажмурив глаза, просила господа остановить этот ужас. Он меня услышал.