Текст книги "Ловцы душ. Исповедь"

Автор книги: Елена Богатырева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Погоди, погоди. С каких это пор ты стал знакомить меня со своими девушками? – спросил отец и осекся. – У тебя… э… намерения, что ли, какие?

Костя не очень уверенно кивнул. Отец задумался.

– Раз так, надо бы познакомиться, – сказал он. – Хотя вряд ли она придет в восторг от лицезрения моей персоны.

– Только маленькая загвоздка, – предупредил Костя. – Она работает на скорой помощи.

Взгляд отца стал подозрительным.

– Это ловушка?

– Пап, я же сказал: мы с ней договорились давно. У нее выходные редко. Кто знал, что именно сегодня так все сложится? Просто – совпадение!

– Ладно, – протянул отец, – меня не проведешь, сам разберусь. И давно ты с ней встречаешься?

– С месяц.

– Хм… А зовут ее как?

– Сейчас приведу, сама скажет, – Костя поспешил к двери, ругая себя за то, что не успел узнать имени девушки.

– Погоди, ты там хотя бы чайку организуй…

Костя вышел, прикрыв за собой дверь. На кухне он тяжело вздохнул:

– Вы уж извините, я вас представил своей невестой.

– Умнее ничего придумать не смогли? – раздраженно спросила Лариса.

– Времени не было. Зато теперь он сам хочет с вами познакомиться, и можно будет наблюдать за ним. Кто знает, может даже, позволит давление измерить, если вы ему понравитесь…

– Ладно, пошли уж.

– Погодите. Нам бы хоть познакомиться сначала, чтобы не проколоться. Я даже не знаю, как вас зовут.

– Лариса. И еще, наверно, нужно перейти на «ты», раз уж так вышло.

– Правильно, – оценил Санников. – Мы познакомились месяц назад… Только вот где?

– А кем вы… ты работаешь?

– В психологической консультации.

– Вот там и познакомились, чтобы не мудрить.

– Значит, я после консультации пригласил тебя выпить чашечку кофе.

– Нас что, станут расспрашивать о том, как мы провели день знакомства? По минутам?

– Кто его знает! – улыбнулся Костя. – Что еще я обязан о тебе знать? О! Наверно, я уже знаком с твоими родителями?

– Нет, – отрезала Лариса.

– Почему?

– У меня нет родителей. Я выросла в детском доме.

Костя растерялся.

– Извини…

– Вопрос закрыт, идем.

Лариса пошла вперед, но перед дверью в комнату отца остановилась. Ей очень не хотелось лгать пожилому больному человеку, и единственным оправданием она считала то, что эта ложь во благо, на пользу его здоровью. Но что бы она ни думала, ей было не по себе. Лариса обернулась к Косте. Он улыбался. Почему-то эта улыбка ее очень смутила, и она немного растерялась. Тамара Петровна говорила – у него мать умерла, а теперь вот отец в тяжелом состоянии. А он улыбается! Чему? «Тебе», – подсказал внутренний голос. И Лариса ухватилась за ручку двери как за спасательный круг…

– Ну, здравствуйте, – Николай Савельевич попытался сесть в постели.

– Нет-нет, – тут же подбежала к нему Лариса. – Вам ни в коем случае нельзя подниматься. Костя рассказал мне, – добавила она извиняющимся тоном.

И совсем уже смущенно пробормотала:

– Извините, что я вмешиваюсь. Только – не надо, ладно?

Константин внимательно наблюдал за отцом. Еще мгновение – и он выгонит девчонку так же, как выгнал последнего доктора, того самого, который советовал ему лечь в больницу на обследование. Похоже, они проиграли с первой же минуты… Что ж, признаться, он и не ожидал ничего другого.

Но, к его великому удивлению, отец послушно лег и подмигнул Ларисе.

– А вы хороший врач?

– Пока никто не жаловался, – сказала она, поправляя его одеяло. – Очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Лариса.

– А меня – Николай Савельевич. Может, чайку сообразим, а, сын?

– Вам нельзя, – тут же вставила Лариса.

У Кости сердце снова замерло: сейчас уж точно выгонит. Но отец и здесь уступил:

– Себе чаю сделайте, а мне дайте то, что можно.

– А я вам сейчас скажу что можно, – не растерялась Лариса. – Дайте мне только руку.

– Гадать собираешься?

– Гадать. По пульсу, – не растерялась Лариса.

Лариса считала пульс и дважды сбивалась. В конце концов, она с задачей справилась, но результат ее расстроил. Несмотря на укол, сделанный Тамарой Петровной, состояние Николая Савельевича почти не изменилось. А значит, в скором времени нужна будет еще одна инъекция. Интересно, как объяснить ему, откуда у Ларисы с собой необходимое лекарство, шприц и прочие доспехи медицинского работника?

– Вам уже лучше, – соврала она. – Но чаем все-таки злоупотреблять не следует. Сейчас что-нибудь придумаем.

Они с Костей отправились на кухню. Он поставил чайник, а Лариса перебирала содержимое своего саквояжа. Можно попробовать развести таблетку в сладкой воде, чтобы он не догадался. Можно еще что-нибудь придумать. Но почему-то она была уверена в том, что, если скажет старику правду, он не выгонит ее и спокойно позволит сделать все необходимое: и давление измерить, и меры принять.

– Слушай, – обратилась она к Косте, – может, скажем ему правду? Он такой милый, и послушный вроде. Не хочется его обманывать.

– Ни в коем случае! – отрезал Костя. – Все его милости – к будущей невестке, а не к постороннему врачу со скорой.

– Врач со скорой не может быть посторонним, – поправила Лариса. – А вдруг понадобится инъекция? Что тогда?

– Тогда и придумаем что-нибудь, – вздохнул Костя.

Он пристроил у кровати отца раскладной столик, и Лариса помогла накрыть его к чаю. Николай Савельевич грыз сухарь и поглядывал на Ларису.

– Ну как, – спросил он, – не смущает вас жених с таким приданым, как я?

– А что такое? – встрепенулась Лариса. – Разве вы плохой отец? Костя рассказывал, что вы замечательный. Или это не правда?

– Гм, находчивая… А то, что я как дитё малое? Обуза ведь…

– Да разве дети бывают обузой?

– Жить со мной станете или сдадите меня куда?

Лариса внутренне замерла. Она прекрасно понимала, что старик проверяет ее «на вшивость». Но одно дело – излагать свою точку зрения на вещи, и совсем другое – давать конкретные обещания, которых выполнить не сможешь. Но деваться было некуда.

– С вами. – Она произнесла эти слова спокойно и уверенно.

Николай Савельевич улыбнулся и вздохнул.

– Если честно, – сказал он, – собственная судьба меня не очень-то и волнует. В конце концов, дом престарелых не самое худшее место в мире.

Костя попытался возразить, но отец лишь отмахнулся.

– И еще хочу сказать: я очень рад, что не помер сегодня. Потому что теперь мне охота дожить до вашей свадьбы и увидеть наконец своего сына счастливым.

Лариса закусила губу, чтобы сдержать непрошеные слезы. Николай Савельевич говорил с таким чувством, что сказать ему теперь правду не представлялось возможным. То есть сказать правду означало бы то же самое, что объявить больному человеку: «Извините, мол, нет у вас той цели впереди, ради которой вы жить вознамерились, так что…» Она поднесла к губам чашку и отхлебнула большой глоток, позабыв о том, что чай очень горячий. Горло обожгло, но слезы, выступившие на глазах, теперь вроде бы были оправданны.

– Лариса, – снова обратился к ней Николай Савельевич, – расскажите о себе. Костю не допросишься, я знаю. А старческое любопытство – вещь назойливая…

– Во-первых, вы никакой не старик, – ответила Лариса. – А во-вторых, рассказывать-то особенно нечего. Я выросла в детском доме, потом окончила медицинское училище и вот работаю на скорой. Это все.

– Наверно, тяжко пришлось в детстве? – с пониманием спросил Николай Савельевич. – Обижали, да и голодно…

– Что вы, у нас были самые замечательные учителя. А директор нам всем была как мать родная.

– Надо же, – удивился Николай Савельевич, – а как телевизор посмотришь, кажется, что детские дома…

– Нет, – отрезала Лариса. – Мы жили как семья. И я всех их до сих пор очень люблю.

– Значит, у вас совсем никого из родных нет?

– У меня есть тетя, – ответила Лариса неохотно.

– Не понимаю. Почему же вы тогда росли в детском доме?

Лариса нахмурилась.

– Она не знала, что я в детском доме. Но она меня искала…

– Значит, вы живете с тетей?

– Тетя живет в доме престарелых. – Лариса опустила глаза.

Николай Савельевич и Костя переглянулись, но никто не решился задать вопрос, вертевшийся на языке. Лариса почувствовала возникшее напряжение и грустно усмехнулась.

– Я не могу вам этого объяснить, – сказала она, – потому что сама не понимаю. Жили с ней хорошо, ни разу не поссорились. А год назад она вдруг объявила, что переезжает.

– Но ведь она как-то объяснила это? – спросил Николай Савельевич.

– Нет. Я решила, что из-за меня. Обещала уехать, снять комнату. Но она все твердила, что я тут ни при чем. Что, даже если я уеду, она в этой квартире не останется.

– Но вы ведь навещаете ее?

– Нет. Она запретила. Я звоню туда, посылаю передачки.

Тут наконец подал голос Костя. Пока отец допрашивал Ларису, он сидел в прострации, переводя взгляд с одного на другого. Девушка с первого взгляда произвела на него сильное впечатление, но он до сих пор не мог понять чем, как и почему. Красавицей она не была, на вопросы отвечала просто, вела себя сдержанно, но что-то в ней было такое милое и детское, такое знакомое и родное. Присматриваясь к гостье, Костя давно заметил, что лицо у нее заплаканное, и теперь ломал голову над причиной ее слез. Но тут Лариса попала в затруднительное положение, и он решительно заступился за нее:

– Как психолог могу сказать: пожилые люди нередко страдают старческими деменциями. Их причуды – только начало заболевания.

– Надеюсь, ты не меня имеешь в виду, – мрачно заметил отец.

– Конечно не вас, – тут же подхватила Лариса. – Хотя, согласитесь, у вас тоже есть причуды…

– Это он вам сказал?! – Николай Савельевич вонзил палец в сына.

– Сама вижу. Как это можно махнуть на себя рукой и отказаться от всякого лечения?

– Почему же от всякого? – хитро прищурился Николай Савельевич. – Если бы все врачи были такими, как вы…

– Тогда вы позволили бы? – осторожно спросила Лариса.

– Позволил – что?

– Ну хоть давление померить…

– Да ради бога! – развел руками Николай Савельевич.

– Я сейчас! – Лариса нырнула за дверь.

Оставшись наедине с сыном, Николай Савельевич тихо сказал:

– Ну, что молчишь, бестолочь? Скажи мне, что она носит с собой все медицинское снаряжение, даже когда идет в гости.

– Папа… – Костя не знал что ответить.

– Какая девушка! – с чувством протянул отец, показывая глазами на дверь. – Неужели не твоя?

– Пап, ты прости…

– Ничего не знаю, ни о чем не догадался, и ты мне ничего не говорил. Понятно? Никого, кроме нее, возле себя видеть не желаю. Уйдет – помру.

– Ты серьезно? – Костя уже не понимал, шутит отец или нет.

– Серьезно! Я не вынесу, глядя, как ты упускаешь свое счастье.

– Да кто тебе сказал…

– Дурень…

Вернулась Лариса. Она сияла как школьница. Николай Савельевич притворно вздохнул и, закатав рукав рубахи, протянул ей руку.

Лариса измерила давление, шевельнула губами, что-то подсчитывая, и с легкой тревогой сказала:

– Таблеточку бы надо…

– Да у нас дома отродясь лекарств не водилось, кроме аспирина.

– У меня есть. – Ложь давалась ей с трудом, и она покраснела. – Ношу в сумочке на всякий случай.

– Тогда – давай, выпью. Что-то я и вправду чувствую себя нелучшим образом. Может быть, засну после таблетки, а вы пока ужин приготовите. Есть-то мне можно?

* * *

Отец и вправду вскоре уснул. Лариса с Костей ушли на кухню.

– Там портрет на стене, – спросила она, глядя, как Константин ловко управляется у плиты. – Это твоя мама?

– Да. Она погибла в автомобильной катастрофе. Знаешь, после маминой смерти ты, пожалуй, первый человек, с которым отец разговаривает…

– Костя, – сказала Лариса, – ты же понимаешь, у меня работа… Сегодня меня отпустили… по личным обстоятельствам. Завтра у меня свободный день, я могу посидеть у вас. Но потом…

Не оборачиваясь и орудуя большим ножом для резки мяса, Костя ответил:

– Ты не волнуйся. Во-первых, я ведь сказал ему, что ты работаешь. Он поймет. А во-вторых, он не захочет, чтобы ты стала его нянькой или сиделкой.

– Даже если я твоя невеста?

– Тем более не захочет, – улыбнулся Костя, обернувшись, и тут же сморщился от боли, рассадив себе руку.

Рана-то была пустяковая – срезал только кожу с пальца, но кровищи… Лариса деловито достала перекись и пластырь, взяла его за руку… Он уставился на ее руки, ласково касающиеся его пальцев, как дурак. Интересно, если он ее сейчас поцелует, она сбежит? Конечно, сбежит! А может – нет?

– Ты лучше отвернись, – неправильно расценив его бледность, посоветовала Лариса. – Это может показаться смешным, но от вида крови чаще падают в обморок именно высокие и сильные мужчины.

Он отвернулся. Но каждое прикосновение ее пальцев вызывало разряд электричества, проносившийся по телу.

* * *

Пока готовилось мясо, Костя пригласил Ларису в свою комнату.

– Вон то кресло – особенное. Лучше нигде не отдохнешь. Занимай его, а я – сейчас.

Лариса удобно устроилась в кресле. Кресло оказалось мягким как пластилин и повторило изгибы ее тела. Ничего лучшего ей сейчас и предложить не могли. Разве что парочку бутербродов – с раннего утра во рту не было маковой росинки.

Она осмотрелась. Справа от нее стоял небольшой столик с самыми разными предметами. Коробочка с двумя большими шарами из нефрита, флейта, три колокольчика и…

* * *

Вам случалось когда-нибудь натыкаться на вещь, знакомую по детским воспоминаниям? Это удивительно, как все внутри переворачивает. Помнится, одна знакомая застыла в Третьяковке перед картиной Топильского «Княжна Тараканова». Все вокруг вздыхают: вот она – сила искусства. А дело в том, что девушка детство провела у бабушки. Дети народ любопытный, им впечатлений сколько бы ни было, а – мало, вот они и фантазируют про вещи, которые их окружают, и каждая вещь поэтому в память врезается намертво. У бабушки в комнате стоял дубовый сундук, оклеенный изнутри репродукциями и картинками из журналов. И в самом центре – она – красивая женщина, в глазах – ужас, а у ног вода и мышки. Девушка выросла и не знала, что это знаменитая картина. А в музее застыла. «Княжна Тараканова». Девушка на нее лишь взглянула, сразу же почувствовала запах нафталина и все свое детство вспомнила…

* * *

Вот и Лариса. На столике она вдруг наткнулась на вещь, которую знала с детства. Она понятия не имела, как эта вещь называется, потому что звала ее в детстве «кружилка». Потом, став взрослой, она больше нигде и никогда не встречала такой игрушки, а потому решила, что игрушку смастерил кто-то из учителей.

Но теперь перед ней стояла точно такая же тарелочка с черной закрученной спиралью. Лариса прекрасно знала, что, если тронуть ее, она начнет медленно вращаться. В детстве, когда Марта показывала ей, как тарелочка кружится, Лариса приходила в восторг. Дотянувшись до стола, она тихонько коснулась диска пальцем. Диск поплыл, спираль, извиваясь, заманивала ее внутрь воронки. В голове как-то разом прояснилось, на душе стало светлее, а губы расплывались в улыбке. Лариса прикрыла от удовольствия глаза, а когда снова открыла их, Санников стоял на пороге с бутербродами.

– Это твоя игрушка? – спросила Лариса.

– А почему игрушка?

– У меня была в детстве точно такая же.

Санников удивленно поднял брови:

– Интересно, кто тебе ее подарил?

– Мне ее не дарили. Но я помню, как Марта часто звала меня поиграть с ней. А почему ты на меня так смотришь?

– Потому что эта штуковина помогает погружать человека в гипнотическое состояние. Тебя в детстве подвергали гипнозу?

– Слова-то какие! – проворчала Лариса недовольно. – Подвергали! Да играли мы с ней просто.

– Как?

– Она рассказывала мне сказки, а я смотрела на «кружилку», – быстро ответила Лариса. – И знаешь, я ведь об этом раньше никогда не вспоминала…

– А вспомнила только сейчас, посмотрев, как крутится диск, – добавил Санников.

– Да.

– А какие сказки тебе рассказывали?

Лариса задумалась.

– Ну, про Красную Шапочку, про Серого Волка, про Бабу-ягу?

– Нет, – покачала она головой. – Совсем не то. Что-то жуткое и волшебное. А сути я не помню.

– Очень интересно, а как…

– Почему ты меня расспрашиваешь? Я же не на приеме у психолога!

– Тебе не кажется странным, – вкрадчиво начал Константин, но Лариса не дала ему договорить:

– Я не собираюсь обсуждать с тобой свое детство. Психологию нам в училище преподавали. Я со своими проблемами сама справлюсь.

– Ты уверена?

– Абсолютно!

После ужина Лариса снова измерила Николаю Савельевичу давление и дала таблетку. Она наотрез отказалась остаться ночевать у них в свободной комнате, но обещала непременно появиться завтра с утра.

– Лариса, вы бы дали мне адресок своей тетушки. Может быть, я попробую с ней поговорить, – попросил Николай Савельевич на прощание.

Лариса, как утопающая, посмотрела на Костю, но все-таки продиктовала адрес. Отец настоял, чтобы Константин проводил девушку домой, потому что на улице было совсем темно, и еще потому, что так было принято в годы его молодости. Отказаться Лариса не посмела. На сердце было радостно от того, что именно ей удалось заставить этого милого чудака пожить подольше.

Она записала для Кости свой телефон.

– Если тебе только покажется, что ему стало хуже, – звони в любой момент. Не прощу себе, если что-нибудь случится…

– А как у него с перспективами?

– Очень неплохо. Еще денек понаблюдать – и достаточно.

Они медленно брели по улице. До дома Ларисы ходил трамвай – две остановки. Но ждать его можно было до второго пришествия, и она предложила идти пешком.

– Знаешь, о чем я подумала? Твой отец собирается поговорить с моей тетей.

– Ну и что?

– О чем?

– Кто его знает, – рассеянно сказал Константин, и Лариса удивленно посмотрела на него снизу вверх.

– Но он может представиться отцом моего жениха, – подсказала она.

– А что в этом плохого?

Лариса хотела возмутиться, да почему-то не вышло.

– Ты не собираешься на мне жениться, – напомнила она Косте.

– Не уверен, – ответил он, и оба, немного напряженно, рассмеялись.

– Кстати, мы пришли. Здесь я живу.

– Спасибо за все, – сказал Санников.

– Пока. – Лариса вошла в парадную прежде, чем он успел придумать разумный предлог, чтобы удержать ее хотя бы ненадолго.

Каждая ступенька давалась ей с большим трудом. Она могла бы поспорить, что Костя смотрит ей вслед. Кажется, с ней уже такое случалось…

Глава 4

– Коля, – кричала Нина Анисимовна в шипящую трубку, – это я, Нина. Слышишь? А я тебя почти нет. Ну тогда говорить буду я, хорошо? Что? А который час?

«Батюшки!» – пробормотала она себе под нос, бросив взгляд на часы: половина двенадцатого.

– Коля! Речь идет о жизни и смерти, слышишь? Нет-нет. Да послушай ты меня: на самом деле! Разумеется, мне больше обратиться не к кому, коли я звоню тебе ночью.

На его реплику она изобразила зеркалу, висевшему напротив, последнюю степень горестного раскаяния и сказала в трубку:

– Конечно, ты мне нужен как врач. А как ты догадался?

Снова – зеркалу – гримаса умирающего от стыда, и – снова в трубку:

– Коля, не до шуток! Нет, подробно не могу. Конечно, возьми инструменты. Какие? – Нина Анисимовна обернулась на Марту. – Вези все, что найдешь. Очень тяжелый.

Она прокричала в трубку адрес и, осторожно положив ее на рычаг, на цыпочках пошла обратно в комнату, словно это могло компенсировать шум, который она только что произвела. Марта зашевелилась и открыла глаза.

– Мне показалось, – пролепетала она, – вы с кем-то разговаривали.

– С зеркалом, – махнула в сторону прихожей Нина Анисимовна. – Как вы?

– Воды, – попросила Марта. – И… вы взяли ключ?

– Нет, он у вас на цепочке.

– Заберите его. Там на антресолях…

Она не договорила, уронила голову и закрыла глаза. Нина Анисимовна склонилась над ней и перестала дышать, чтобы понять, дышит ли она. Ей до одури хотелось, чтобы Марта дождалась Николая, чтобы он пришел не напрасно и весь этот ужас кончился разом от одной какой-нибудь волшебной инъекции. Марта дышала часто, как рыба, выброшенная на песок. У Нины Анисимовны разрывалось сердце. Она села к ней поближе, взяла за руку. В таких случаях, кажется, нужно разговаривать с человеком. Тогда он заслушается и не сможет покинуть этот мир. Эту версию она придумала сама, несколько лет назад, посмотрев какой-то фильм, но верила в нее гораздо больше, чем в Евангелие. Говорить незнакомому человеку, мол, не уходи, не покидай меня, было глупо. С какой стати ему тогда оставаться? Но что-то же должно его заставить…

Нужно было только найти тему, слова отыщутся сами. Нина Анисимовна подумала о лете, о том, что оно только что кончилось, и о том, как было бы славно для всех дождаться его снова. Лето она проводила в большом старом доме, вокруг которого пели под ветром высокие сосны и понуро бродили непомерно раздавшиеся в боках коты. Собак районных знала всех до одной, впрочем, так же как и они ее. Каждой давала имя, и они как-то сразу откликались на Шариков и Полканов, словно так их и звали от рождения.

Она заговорила вслух, описывая Марте в мельчайших деталях картину летних прелестей, рожденную ее воображением. Она говорила то быстро, то надолго погружаясь в задумчивость, будто припоминая некое ощущение или образ. Пересказ видения лишил ее чувства реальности, время растворилось в сизом летнем утреннем тумане, а потому, когда в дверь позвонили, сердце ухнуло аж куда-то вниз живота, забилось тревожно, и ей не сразу удалось справиться с дверной цепочкой трясущимися руками.

– Никогда не спрашиваешь – кто! А вдруг грабители? – напустился на нее маленький старичок, ставя саквояж на табуретку и снимая ленинскую кепку, – Что стряслось?

– Там, в комнате, посмотри сам, – виновато пригласила Нина Анисимовна.

Николай Иванович не вошел в комнату, лишь посмотрел с порога на Марту и отправился в ванную.

– Какая температура? – деловито осведомился он, моя руки.

– Не знаю.

Николай Иванович бросил на нее неодобрительный взгляд.

– Диагноз известен?

– Пулевое ранение.

Николай Иванович закрыл кран и некоторое время стоял, неподвижно глядя перед собой.

– Неосторожное обращение с незарегистрированным оружием? – с надеждой в голосе спросил он.

– Нападение.

– А в больницу?

– Нельзя.

Николай Иванович закрыл глаза и покачал головой:

– Нина, что ты со мной делаешь! Я старый человек, у меня у самого тридцать три болезни… Она что, мать бритоголового авторитета?

Нина Анисимовна пожала плечами.

Николай Иванович осмотрел руку Марты, измерил ей температуру, взял кровь и тут же произвел с ней какие-то магические действия, переливая из пробирки в пробирку, разбавляя и снова переливая.

– А если она умрет? – спросил он после этих процедур и, не получив ответа, вернулся к Марте. – Ты бы вышла, не люблю, когда кто-то под рукой, ты ведь знаешь.

– Хорошо, хорошо. – Нина Анисимовна торопливо прошла к двери и задержалась на пороге: – Есть надежда?

– Надежда есть.

Она плотно закрыла за собой дверь и только теперь заметила, что в руках все еще держит цепочку с ключиком, снятую с Марты.

Антресоли.

Нина Анисимовна внимательно обследовала стены. Нет тут никаких антресолей…

Николай Иванович через некоторое время тоже вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. На лбу его блестели капельки пота.

– Я сделал что мог. Теперь все зависит от нее, – сказал он.

– А что может она?

– Она может выжить, – раздраженно пояснил Николай Иванович, – Или нет. И тогда…

– Я все возьму на себя. Я скажу, что застала ее…

– Нина! Мне уже столько лет, что я ничего не боюсь, – отмахнулся он. – И потом, какое имеет значение, что будет, если…

Он посмотрел на Нину Анисимовну и, смягчившись, потрепал ее по руке.

– Когда речь идет о жизни человека, такие мелочи, как объяснения с органами правопорядка и правосудия, не имеют значения, так ведь?

– Да. – Она вздохнула.

– А теперь расскажи мне, как ты в это впут… ну, словом, как ты сюда попала?

Нина Анисимовна вкратце поведала Николаю Ивановичу о событиях вчерашнего вечера.

– Почему же она не вызвала скорую?

– Мне показалось, что она скорее умрет, чем туда обратится.

– Почему?

– Не знаю. Но могла бы узнать, возможно, ели бы ты подсказал мне, где в этом доме антресоли.

Они вместе обследовали квартиру.

– Ничего нет. А с чего ты взяла, что они здесь должны быть?

– Марта сказала.

– Ага, значит, она была в сознании?

– Да.

– Хорошо. – Он что-то прикинул и вдруг потянул Нину Анисимовну к себе. – Смотри, – сказал он, указывая куда-то на потолок. – Видишь?

– Стена.

– Обои!

– Что обои?

Николай Иванович снял очки и протянул Нине Анисимовне.

– Кажется, раньше тебе мои подходили.

Нина Анисимовна надела очки и снова посмотрела под потолок. Теперь ей показалось, что обои наверху чуть-чуть отстают. Она влезла на стул, всмотрелась внимательней и, протянув руку, неожиданно легко подняла кусок обоев, прикрепленный к антресолям наподобие занавески. Пошарив на открывшейся ее взгляду полке, она вытащила три толстые тетради и, отдуваясь радостно, спустилась на пол.

– Возможно, теперь мы узнаем ответ, – сказала она, возвращая очки.

– Ты узнаешь ответ, – поправил Николай Иванович. – Мне чужих тайн даром не надо.

– Но ведь…

– Нина, ты здесь уже давно, и толку от тебя сейчас – никакого. Сделаем так: ты ведь живешь совсем рядом? Иди домой, полистай это, – он ткнул в тетрадки. – А я останусь дежурить. Возвращайся около девяти утра, примешь вахту. Думаю, к тому времени что-нибудь да прояснится.