Текст книги "Автомобиль Иоанна Крестителя"

Автор книги: Елена Басманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Карл Иванович сдержанно поблагодарил доктора Коровкина, передал привет уважаемой Полине Тихоновне и в изнеможении опустился в свое кресло. В принципе, поинтересоваться личностью фотографа не мешает – еще одна персона, побывавшая в приемной накануне смерти книгоиздателя. Не этот ли человек является убийцей? И зачем он явился с фотоаппаратом в редакцию? Не для того ли, чтобы оказаться вблизи письменного стола, в ящике которого лежали запасные ключи?

Вирхов отер пот со лба, встал и подошел к зеркалу, висящему на стене. Из потусторонней глубины глянуло на него несколько обрюзгшее лицо, воспаленные глаза, лоб, перерезанный двумя поперечными морщинами, жидкие тусклые волосы, сквозь которые просвечивала розоватая кожа.

«Ну и видок, – сказал он сам себе. – Ехать или не ехать к синьорине Чимбалиони? Или стоит лучше заняться разработкой новых версий?»

Он двинулся к вешалке и уже взялся было за шинель, как дверь отворилась и в кабинете вновь возник несносный кандидат Тернов.

– Стойте, Карл Иваныч! Стойте! – завопил он с порога. – Открытие необыкновенной важности!

– Что вы так блажите? – Вирхов неприязненно отпрянул. – Зачем такая спешка? Что горит?

– Все псу под хвост! Все версии! Весь блеск интеллекта!

– Выражайтесь яснее, мне некогда. – Вирхов все еще не отпускал рукав шинели.

– Да выслушайте же меня! – продолжал, захлебываясь, Тернов. – Выслушайте! И лучше сядьте, а то на ногах не устоите!

Вирхов обреченно прошествовал к столу и сел, сцепив на столе пальцы обеих рук. Тернов расположился напротив, заложив ногу на ногу, он выказывал нешуточное беспокойство.

– Ну, выкладывайте, – потребовал Вирхов.

– Суходела я в издательстве не застал. А Варвара плачет, госпожа Сайкина еще не приехала, градоначальник из-за наводнения все похороны запретил, когда откроют кладбища неизвестно. Но я все-таки попросил ее пару слов черкнуть – сразу ясно, это не она писала записку.

– И это вас так взволновало? – с сарказмом спросил Вирхов, давно понявший, что Варвара к убийству отношения не имела.

– Нет, но, – торжествующе продолжил Тернов, – как вы и учили, Карл Иваныч, проявил я инициативу.

– На почте были? – догадался следователь.

– Был-был, да только никаких переводов в Лондон никто не отправлял. Вышел я из здания почтамта, глянул вокруг – в такую хорошую погоду опять тащиться на Литейный, чтобы получать от вас тычки и зуботычины? Ну, уж нет! И направился я… Угадайте, куда?

– От гаданий увольте и не тяните кота за хвост. – Вирхов пытался скрыть раздражение.

– В типографию! В ту самую, где печатал Сайкин свои дешевые книжонки!

– И зачем?

– Вы сами, Карл Иваныч, навели меня на эту мысль! Ну, своей версией, что господин. Конан Дойлприезжал в Петербург. Дважды.

– Как это дважды? – вскинулся пораженный вольными фантазиями помощника Вирхов.

– Один раз, чтобы вручить господину Сайкину свою рукопись. А другой, чтобы поквитаться с ним за присвоение гонорара.

– Чушь, милостивый государь, – фыркнул старый следователь, – истинная чушь. Вдумайтесь сами. Если б такое светило пожаловало сюда – вся столица бы гремела банкетами в честь британского гения!

– Да я знаю, что это чушь! – воодушевившись, Тернов вскочил и уперся обеими руками в стол вирховского стола. – Но с какой-то рукописи должен же был наборщик набирать книгу? Так? Так. И проник я в типографию, нашел рабочих, а уж с ними разговаривать я умею.

– Не понял, – прервал его Вирхов, в сознании которого мелькнул зловещий образ полковника Охранного отделения. – В антиправительственные кружки хаживали?

– Вот за это прогрессивная передовая молодежь и не любит нас, служителей закона, – обиделся Тернов, – за стремление всячески унизить личность, надругаться над всем святым.

– Вы эти разговорчики мне бросьте, – побагровел Вирхов, – с огнем играете. И так уж охранка сюда наведывалась.

– Что? – весь вид Тернова являл полнейшую растерянность и беспомощность.

– То, – отрезал Вирхов. – Быстро выкладывайте, что вы там накопали в вашей типографии?

Тернов обмяк и, кажется, готов был заплакать. Губы его задрожали.

– Так старался, из кожи лез, – говорил он, вынимая из кармана сюртука сложенный лист бумаги. – Подобно крысе какой-то вгрызался в Монблан бумажного хлама. И вот благодарность. Извольте, Карл Иваныч. Получите. Первый лист рукописи вашего «Автомобиля».

Вирхов встал и, приняв бумагу, погрузился в ее изучение. Прошла тягостная минута.

– Та-а-к, – протянул Вирхов, исподлобья взглянув на Тернова. – А другие листы, другие там имеются?

– Имеются, да выкапывать трудно, типография-то в подвале. Из-за наводнения там такой кавардак, – вздохнул Тернов. – Не было времени, мчался к вам.

– Вы хоть понимаете, открытие какой важности вы сделали? – угрожающе потряс бумагой Вирхов.

– Я с этого и начал, Карл Иваныч! Прикажите арестовать негодяя! Теперь все ясно! Как он ни скрывался, он изобличен! И мотив у него есть! Вы же читали эту книжонку! Там все изложено, как на духу! Вся история преступления, падение, шантаж, убийство, возмездие. Это точно он!

– Да, почерк похож на тот, который имеется в записке, обнаруженной под каменным котелком. Где она, кстати? Быстро несите!

Павел Миронович бросился в смежную комнатку и принес вещественное доказательство.

Вирхов взял записку и начал сличать буквы в обоих текстах. Затем медленно и тщательно обнюхал записку.

– Узнаю запах. Это он. Действительно, он всегда вызывал у меня подозрения.

– А самое главное – и фамилия говорящая! Теперь этот негодяй от нас не уйдет!

Глава 17

После всех треволнений минувшего дня Мария Николаевна Муромцева проснулась поздно. На лекции по истории средневековья она опоздала. Папа опять будет недоволен.

Она взглянула на соседнюю кровать, где, отвернувшись к стене, спала сестра. Тело, очертания которого угадывались под одеялом, казалось окаменевшим. Даже дыхания не слышалось. Мура поняла, что сестра не хочет с ней разговаривать.

Еще бы! Вернулась ночью, в маскарадном костюме, хорошо, хоть догадалась прислать записку, а то родители сошли бы с ума. Мура и Клим Кириллович не знали, что и думать, – как объяснить появление Брунгильды в одной коляске с московской знаменитостью на Невском, если она сообщила, что осталась у подруги в безопасной Рождественской! Сестры так долго не было дома, что Мура всерьез забеспокоилась – неужели, опьяненные друг другом и своей музыкой, Скрябин и Брунгильда все-таки ринулись в пучину волн – кататься на корабле! В наводнение!

А они, действительно, пошутили. Судя по всему, попали на какой-то маскарад. Плясали, веселились. Где только она сумела так промокнуть и где достала этот дурацкий костюм? И ботик потеряла, и манто котиковое испортила. И почему ее сопровождал так же нелепо выряженный Бричкин, а не Скрябин?

Мура, закалывая длинную косу узлом на затылке, сердито сдвинула соболиные брови. Такая гордячка! Ничего не стала рассказывать, а сразу же отправилась в спальню и нырнула под одеяло. Наверное, ей стыдно. Или она натворила глупостей? А может быть, поссорилась с господином Скрябиным?

Тяжело вздохнув, Мура покинула спальню. Умылась и прошествовала в столовую, где ее ожидала, как всегда подтянутая, хотя и с синими кругами под глазами, Елизавета Викентьевна.

– Доброе утро, мамочка. – Мура чмокнула мать в висок, уселась за стол и потянулась к сосискам.

– Брунгильда тебе ничего не рассказала? – Елизавета Викентьевна с надеждой воззрилась на дочь.

– Нет, – виновато ответила Мура и, чтобы отвлечь мать, поинтересовалась: – А что пишут в газетах?

– Они сегодня задержались, готовили отчеты о наводнении. Вода поднялась на 8 футов (244 см), такого сильного наводнения лет пять не было. К счастью, вода спадает. Подсчитывают убытки. Уже известны и первые жертвы. Кажется, пострадал и господин Скрябин.

– Скрябин? Александр Николаевич? – выдохнула в ужасе Мура. – Что с ним?

– Речная полиция обнаружила его поздно ночью на быке.

Мура вытаращилась, сосиска повисла на вилке около раскрытого рта.

– На каменной опоре Тучкова моста, – пояснила Елизавета Викентьевна. – Совершенно не понятно, как он там оказался? Мокрый, с шишками и ссадинами, но в больницу ехать отказался. Доставили к Беляеву – он там остановился. Публичное исполнение Третьей симфонии отменил, собрался отбыть в первопрестольную. Не думала, что такой серьезный композитор способен на столь бесшабашную лихость – лазить по мостам в наводнение.

– Не утонул, и то слава Богу. – Мура облегченно откинулась на спинку венского стула. – А утопленники есть?

– Есть. Глаша в булочную ходила, говорит, у Тучкова какую-то девушку полночи речная полиция искала. А в газетах пишут: на Голодае снесло будку, утонул сторож с семьей. Госпожа Ф. сообщила, что вчера вечером из дому ушла ее прислуга и не вернулась.

– А как звали прислугу?

– Не написано, – покорно ответила мать. – Мура, Мурочка, я так беспокоюсь за Брунгильду. Неужели она тебе совсем ничего не рассказала?

– Нет, спит еще. – Мура меланхолично жевала сосиску. – Я не стала ее будить. Думаю, ничего особенного с ней не произошло. Иначе бы она так спокойно не спала.

– Говорить ли ей о господине Скрябине? – Елизавета Викентьевна озабоченно смотрела на младшую дочь. – Она очень огорчится.

Мура подумала.

– Лучше сказать, – решила она, – пусть возвращается к нормальной жизни. А то гениальный композитор совершенно выбил ее из колеи.

– Да, ты права, – согласилась мать. – А сама, что ты думаешь делать сама?

– Поеду в свою контору. Так я быстрее узнаю у Софрона Ильича, где это он разыскал нашу Брунгильду. Да и почему сам развлекался на бале-маскараде.

– Все очень странно, – согласилась профессорская жена, – на Софрона Ильича не похоже. Может, он в кого-нибудь влюблен?

Мура обиделась. Ей и в голову не могло прийти, что ее помощник посвящает свое время, столь ценное для расследования, ухаживаниям за барышнями.

Она встала и обняла мать. Как хорошо иметь умных родителей! Они понимают, что молодость дана не затем, чтобы плесневеть на лекциях по средневековью!

Мария Николаевна оделась и выбралась из дома. По дороге она обдумывала сообщение матери о странной истории со Скрябиным. Очевидно, Брунгильда пережила ночью удивительное приключение.

Через четверть часа она переступила порог конторы детективного бюро «Господин Икс». На звук дверного колокольчика отозвался Софрон Ильич Бричкин.

– Добрый день, Мария Николаевна! – радостно говорил он, принимая ее пальто. – Когда я служил в артиллерии, в такие дни мы всегда проводили учебные стрельбы. Холодно и ясно. Воздух прозрачный. Видимость превосходная. Ну, конечно, не при таком ужасном ветре.

– Где ваш маскарадный костюм? – перебила его Мура. – И как вы объясните все происшедшее?

Бричкин вздохнул.

– Вам придется набраться терпения, Мария Николаевна, за минувшие сутки много чего случилось.

Мура устроилась за своим столиком и сложила руки на столешнице подобно прилежной гимназшлке.

– А время у нас есть?

– Так точно. – Бричкин щелкнул каблуками.

– Тогда докладывайте. Я слушаю.

Рассказ Бричкина поверг Муру в шок. Неужели Брунгильда с господином Скрябиным отправились во владения графа д'Ассейна? Неужели композитор привез сестру в западню, где ее заперли и откуда она так удачно бежала, а сам скрылся и был наказан стихией?

На эти вопросы, понимала Мура, Софрон Ильич ответить не мог. Он и сам терялся в догадках, каким образом Брунгильда оказалась взаперти.

Однако из сказанного Бричкиным становилось ясно, что сообщники филипповской горничной Настасьи, собравшиеся в задних комнатах паноптикума, связаны с графом д'Ассейном! И вполне возможно, что убийца ученого, способного взорвать Константинополь, был там, в особняке!

– Ума не приложу, – сказал Бричкин, – как теперь вычислить заговорщиков из этого чертова паноптикума. Ведь среди них убийца. Разве что Настасью запугать. Горничную.

– Софрон Ильич! – воскликнула Мура. – А не Настасья ли пропала нынешней ночью? В газете написано, что домой не вернулась прислуга госпожи Ф.!

Бричкин побледнел.

– Они ее убрали! Убили и бросили в Неву. Она их соучастница и свидетель. И во всем виноват я. Я ее вспугнул.

– Ужасно. – Мура прикусила нижнюю губу. – Мы в тупике. Госпожа Филиппова может нас обвинить в похищении ее служанки.

Бричкин вмиг покрылся испариной. Он достал из кармана платок. Вместе с платком на пол вывалились визитки, полученные им в доме госложи Филипповой. Мура собрала их с пола.

– Вы их уже изучили? – спросила она. – Или нет?

– Не успел, – виновато признался Бричкин. – Только мельком взглянул.

– Дайте я посмотрю. – Мура решительно завладела визитками и разложила их на своем столике. – Так, Менделеев, Павлов, Полянский, Бехтерев, Фоворский, Копелевич, Астраханкин – тот самый, пациент Клима Кирилловича. Так… профессор медицины Кистяковский, профессор электротехники… Джакомо Джаманти. А это?

Она крутила в руках шершавую на ощупь визитку, на которой были вытеснены серебряные снежинки, а может быть, серебряные крестики, а может быть, звездочки восьмиконечные… Демидов-младший. ..

– Неужели вы никого не узнали там, ночью, в зале особняка господина д'Ассейна? – спросила она в отчаянии.

Бричкин почесал затылок, в его синих, окруженных черными ресничками глазах появилось виноватое выражение.

– Трудно сказать. Теперь думаю, может, и были там все эти Астраханкины и Демидовы… И дамочка там очень энергичная была.

– Меня беспокоят снежинки-звездочки, – призналась Мура, – они похожи на звезду на вашем маскарадном костюме.

Бричкин захлопал глазами.

– Несите ваш костюм сюда, – велела Мура. – Вы его осматривали?

Бричкин устремился в смежную комнатушку, где хранилось их сыскное снаряжение и небольшой гардероб, нужный для обычных в сыскном деле переодеваний, и принес плащ.

Мура разложила наряд на столе. Черная плотная ткань оказалась шерстяной. Поверх ткани, на груди, аккуратно и искусно нашита восьмиугольная звезда. Края плаща свисали со стола, Мура приподняла один из них, чтобы обследовать швы. Как она и предполагала, справа оказался потайной кармашек… А там…

Сотрудники частного детективного бюро «Господин Икс» уставились на извлеченную из кармана находку – золотой перстень с печаткой. На гладкой поверхности глубокий рельеф: четырехугольник с вогнутыми концами с выпуклым бугорком в центре. По окружности какая-то надпись. Софрон Ильич вытащил из верхнего ящика стола лупу, и сквозь увеличительное стекло оба по очереди прочли «cavalieri di grazzia».

– Неужели настоящий? – Мура поскребла ноготком по бугорку и внезапно крышка поднялась вверх.

– Осторожно, – шепнул ей Бричкин, – не дышите. Там может быть яд.

Мура навела лупу на углубление и действительно увидела там какие-то блестящие кристаллики. Она тут же нажала пальцем на крышку, та бесшумно захлопнулась.

– Та-а-к, – сказала Мура. – Cavalieri di grazzia значит – рыцари, имеющие изъяны в родословной. Если профессор Гревс прав, то вы попали в логово Иоаннитов. Они вас разыщут и убьют. – Она посмотрела на входную дверь. – Обнаружив побег Брунгильды, они выяснят у сторожа, что женщина и мужчина в рыцарских облачениях выходили среди ночи за ворота. Даже если они не видели вашу подводу, они – по крайней мере, кто-то из них – знает Брунгильду! Она ведь известная пианистка! Значит, они найдут ее, а затем уж и вас. Где наше оружие?

– Пистолет здесь, – побледневшими губами пролепетал Бричкин.

– Тогда немедленно домой. Там три беззащитные женщины – мама, Брунгильда и Глаша. Им грозит опасность. По дороге обдумаем план действий. Самое главное – нам не надо их искать. Они сами объявятся. Важно правильно выстроить разговор.

– Важно не опоздать. – Бричкин поспешил к вешалке. – А вдруг они уже обнаружили пропажу и выследили вас и меня?

– Не уверена. – Мура приняла пальто из рук Бричкина. – Я выйду первой.

– Нет, первым выйду я, – возразил Бричкин. – Я все-таки мужчина.

– Хорошо, – согласилась Мура. – Только загримируйтесь. Бороду погуще и усы.

Пока Бричкин переоблачался, она нетерпеливо крутила пуговку на перчатке. Слух ее обострился до предела. Но никто не беспокоил сотрудников частного детективного бюро «Господин Икс».

Наконец появился Бричкин – если б Мура не знала точно, что это он, никогда бы не узнала в почтенном седобородом старике своего помощника.

Они заперли контору на ключ. Минуя низкую арку, свернули в другой двор и оказались на улице. По переулку бойко сновал народец, напуганный ночным наводнением. Мура огляделась. В трусившую пролетку на ходу вскочил мужчина в черной шляпе и длинном пальто. Он отдал приказание извозчику, тот стеганул лошадь, и видение пронеслось мимо. Мура могла поклясться, что черный человек бросил на нее опасливый взор.

Глава 18

После припозднившегося завтрака доктор Коровкин собирался навестить юную пациентку, хотя предпочел бы провести этот день в обществе милой тетушки, – хватит с него приключений! Он с ужасом вспоминал минувшую ночь, едва не погубившую его профессиональную репутацию! Слава Богу, астраханкинская дочка выжила, смогли промыть ей желудок вовремя, приняли все необходимые меры. Будь проклят этот аспирин! Если фармацевтика пойдет по пути распространения химических порошков, не миновать эпидемии несчастных случаев!

Привычное воркование милой тетушки действовало как никогда благотворно, и он с удовольствием потворствовал ее любопытству – даже позвонил следователю Вирхову, чтобы задать вопрос об обладателе фотоаппарата, которым сделана суржиковская фотография.

Выкроил он время и для изучения газет. Скрывая неприличную радость, прочел тетушке, что великий композитор Скрябин отбывает в Москву-матушку. Правильно! Петербургские красавицы, конечно, способны вскружить голову и не такому гению, но все же забывать о семье, о жене, о четырех детях – недостойно порядочного человека.

Клим Кириллович взялся было за саквояж, но его остановил телефонный звонок. Тетушка сообщила, что звонит Мария Николаевна Муромцева.

Доктор, приложив к уху трубку, полагал, что ему предстоит наслаждаться словами утешения и благодарности. Но услышанное заставило его побледнеть.

– Клим Кириллович! Милый доктор! – торопливо говорила Мура в трубку. – По телефону объяснить не могу, но вы срочно нужны здесь.

– Что-нибудь с Брунгильдой? – встревожился доктор.

– Нет, да, то есть я все объясню потом! Приезжайте скорее! Я боюсь!

– Погодите, погодите, что случилось?

– Не могу, милый доктор, умоляю вас, выезжайте быстрее! И если у вас есть оружие, непременно возьмите!

Доктор Коровкин понял, что более сказанного он в телефонном разговоре не узнает и стал собираться.

– Что стряслось, Климушка? – Тетушка заглянула ему в лицо. – Куда ты едешь?

– К Муромцевым. Причины вызова не знаю. Надеюсь, ничего страшного. Во всяком случае, все здоровы.

– Беспокойная Машенька, очень беспокойная, – с ехидной хитринкой заметила Полина Тихоновна, – и, кажется, не может без тебя жить. Постоянно обращается.

Доктор зарделся. Он и сам в последнее время замечал, что старается быть рядом с Марией Николаевной не только по ее требованию, но и по своей собственной воле.

По дороге на Васильевский Клим Кириллович находился в состоянии какого-то странного, счастливого опьянения. Он был уверен, что Машенькин телефонный вызов – всего лишь уловка для очередного свидания. Он щурился, глядя в высокую синеву неба, на слишком яркое для ноября солнце, радовался веселым, солнечным бликам в оставшихся от ночного разгула стихии лужах. Посредине Невы вниз по течению плыли дрова, бревна, бочки, ящики с оторванных ночью от причалов дровяных барок или пристаней. На ловлю их на яликах и лодках вышли «пираты» – мастеровые, босяки, яличники, и представители правопорядка – буксирные пароходы речной полиции. Утомленная ночным буйством темная вода сонно ворочалась в огражденном гранитом ложе.

Однако благостное настроение его померкло, когда он увидел в прихожей встревоженное лицо горничной Глаши. Помогая гостю раздеться, девушка с опаской озиралась на входную дверь, которую не замедлила запереть на все цепочки и засовы.

Войдя в знакомую гостиную, доктор был поражен: в ней повисло тягостное молчание, вокруг стола в напряженном ожидании сидели Елизавета Викентьевна, Брунгильда, Мура и какой-то седобородый старик в темных очках под нависшими кустистыми бровями.

Учтиво поцеловав ручки дамам, доктор молча сел, ожидая объяснений. Молчание затягивалось. Клим Кириллович физически ощущал, как неизвестный старик из-под своих очков буравит его взглядом

Доктор перевел глаза на Брунгильду – она была прекрасна как всегда: строгое суконное платье облегало стройную фигуру, золотистые кудри были забраны в высокую прическу, точеный подбородок приподнят, ресницы опущены. Ему не понравилось страдальческое выражение ее лица и подрагивающие бледные губы.

– Как вы себя чувствуете, Брунгильда Николаевна? – спросил он, томясь затянувшейся паузой.

– Она чувствует себя ужасно! – вместо сестры ответила Мура. – Она потеряла память. Она не помнит, как оказалась на бале-маскараде в доме графа д'Ассейна.

– Меня чем-то опоили. Каким-то эликсиром. Может, с наркотическими веществами, – жалобно простонала Брунгильда, не поднимая глаз. – Я в ужасе. Мне кажется, я спала и видела кошмары. Мрак, какие-то люди в зловещих плащах, горящие костры. То ли меня хотели принести в жертву, то ли кого-то сжечь на кострах. Я почти ничего не помню.

– Мы пытаемся выяснить, что же было с Брунгильдой этой ночью. – Мура покосилась на старика – тот важно кивнул.

– Мы еще не осмотрели плащ, в котором ты приехала, дорогая, – сказала Елизавета Викентьевна. – Может быть, Глаша его принесет?

Брунгильда молча кивнула.

Когда черное одеяние с восьмиконечной звездой на груди было доставлено в гостиную, Мура и старик резво вскочили и принялись расправлять на столе наряд. Они судорожно мяли и ощупывали каждую складочку ткани, каждый шов.

– Что вы ищете? – не удержался доктор Коровкин.

– Ничего – ответила Мура. – Здесь есть карманы, но они пусты. Там ничего не было, сестричка?

– Было, – нехотя призналась Брунгильда. – Я вчера вынула и засунула под подушку.

– Зачем? – изумилась мать.

– Хотела потом рассмотреть. Но не успела. Вы меня подняли ни свет ни заря.

– Какая заря? – возмутилась Мура. – Уж вечер скоро! Брунечка! Душенька! Принеси свои сокровища из-под подушки!

Брунгильда пожала плечами, встала и направилась в спальню. Через минуту она вернулась со смятыми бумажками в руке.

– Давай, давай же! – нетерпеливо протянула руку Мура и начала разглаживать поверх плаща на столе бумажные листы.

– Так, это счет из ресторана… На сумму восемь рублей, «Данон»… Так… А это железнодорожный билет… А это, кажется, письмо… Но на французском… Так… Так…

– Хорошо ли читать чужие письма? – спросил доктор, которому с каждой минутой все больше не нравилось происходящее.

– Погодите, милый доктор, – прервала его Мура. – Здесь ничего личного. Перевожу: «Мон ами, благодарю вас за присланные документы и выражаю уверенность в том, что ваши заслуги будут по достоинству оценены магистром… Чаша Грааля должна быть полна знаний… Высший рыцарский совет Царьграда награждает вас за блестяще проведенную операцию крестом в петлицу…. Ваш брат Бертло».

– Бертло известнейший ученый, – воскликнула Елизавета Викентьевна. – Но как он оказался в Царьграде…

– Это я так перевела, мамочка, – вздохнула Мура. – Здесь написано – в Базеле. Базель – Василий, а Василий и означает – царь, значит Базель – Царьград.

– По-твоему, Константинополь – это тоже Базель? – с опаской спросила Елизавета Викентьевна. – Вас этому на курсах учили?

– Чушь какая-то, – подала голос Брунгильда. – Константинополь в Швейцарии?

– Меня больше интересует адресат письма, мсье Бертло, – сердито заметил доктор. – Письмо надо вернуть по назначению. Нехорошо. Может быть, он его ищет.

– Конечно! – Мура всплеснула руками. – И он может в любую минуту явиться сюда! У вас есть оружие?

– Зачем вы меня пугаете? – Доктор вскочил в возмущении, тем более что старик полез проверять свой карман. – Неужели из-за этой бумажки адресат устроит перестрелку с беззащитными женщинами?

– Устроит, устроит! – уверенно заявила Мура, пряча заветный листок в складках лифа. – И запомните хорошенько, мы ничего не видели и не знаем, у нас ничего нет. Отпираемся как можно убедительней.

– Но зачем? Зачем? – возопил доктор Коровкин.

– Мы не знаем его имени! Оно здесь не указано. И он может явиться сам, а может прислать посланца…

От звука звонка из прихожей все вздрогнули. Старик вынул из кармана пистолет и вышел. Доктор онемел. Мура взяла плащ со звездой и кинула его на спинку стула. Все чинно расселись по местам и замерли.

В дверях гостиной явилась Глафира и возвестила:

– Брунгильда Николаевна, изволите ли вы принять мадемуазель Воронину?

– Мадемуазель Воронину? – переспросила старшая профессорская дочь, растерянно обводя взором домашних.

– Разреши ей войти, – зашептала Мура. – Не волнуйся.

– Проси, – хрипловато велела Брунгильда, не поворачивая головы к служанке.

Мадемуазель Воронина оказалась ладной, миловидной женщиной, полноватой для своих лет – ей было не более двадцати. Ее вишневое платье из бархатного пана украшали обильные рюшечки, розетки и модные широкие рукава с узкой манжеткой с воланом у кисти. Шляпку с высокой тульей и завязками, несмотря на позднюю осень, венчали золотистые ветви искусственного винограда – последний крик моды,

Мадемуазель Воронина подняла густую вуаль, на свежем личике блестели темные глаза, пухлые губы были ярко накрашены.

– Мадемуазель! – обратилась она чересчур громко к Брунгильде, нервно оглаживая широкие кисти, плотно обтянутые перчатками. – Могу я переговорить с вами наедине?

Брунгильда встала, выпрямилась во весь рост.

– Мне нечего скрывать от своих родных, – металлическим голосом произнесла она.

– Тогда пеняйте на себя!

– Мадемуазель! – Доктор Коровкин шагнул к наглой особе. – Извольте объяснить ваши слова!

– Она знает, о чем я! – дерзко ответила доктору мадемуазель Воронина. – Я каждый вечер играю со смертью. И соперниц я не потерплю!

– Милочка, – попыталась сгладить напряжение Елизавета Викентьевна, беспомощно взглянув на доктора и дочерей, – прошу вас, присядьте. Это какое-то недоразумение.

– Вы ошибаетесь! – парировала гостья. – Недоразумения нет. Вчера мон ами весь вечер увивался вокруг вашей дочери! Зачем она явилась туда, где ей не место? Мне не до смеха, уверяю вас, – в голосе молодой особы зазвучали визгливые нотки, – когда человек, от которого зависит мое будущее, лакомится фарфоровыми блондинками!

– Выбирайте слова, мадемуазель! – взмолилась Елизавета Викентьевна, с ужасом глядя на свою старшую дочь.

– Я не понимаю, о чем речь, – сказала Брун-гильда матери. – Здесь что-то не то!

– То! То! – разъяренная гостья бросилась к черному плащу, висящему на спинке стула. – А это что? Что это, я вас спрашиваю! Может быть, здесь, у вас, в потайном кармашке хранится и его любовная записка? Признание? Назначение свидания?

– Не трогайте, отдайте, отпустите! – Мура схватила плащ и потянула его к себе. – Там ничего нет, ручаюсь вам.

– Я хочу убедиться в этом сама! – рычала мадемуазель Воронина.

– Ладно, ладно, – уступила Мура, – только потом отдадите?

– Мне таких тряпок не надо, у меня своих полно, – прошипела эксцентричная девица.

Мура резко выпустила из рук ткань, и гостья повалилась со своей добычей на пол. Клим Кириллович, а следом за ним из-за портьеры и седобородый старик бросились к поверженной победительнице и помогли ей подняться. Злобно посверкивая исподлобья черными глазами, мадемуазель Воронина убедилась, что записок нет, и кинула плащ на пол.

– Предупреждаю, – заявила она Брунгильде. – В цирк – ни ногой. А то ненароком уроню что-нибудь с проволоки, да прямо на вашу кудрявую голову.

– Не желаете ли чашечку чая? – сконфуженно предложила хозяйка дома. – Попробуем все выяснить, разрешить недоразумение.

– Мне некогда! Я должна найти изменника! – отрезала мадемуазель Воронина. – И потом, на улице холодно, а в коляске меня ждет Сигизмуша. Так что, мерси боку.

Странная визитерша легко повернулась и выбежала из гостиной. Старик прытко кинулся вслед за ней. Мура подняла с полу злосчастный плащ и вновь повесила его на спинку стула.

– Это… это… – оскорбленный до глубины души доктор, в сознании которого клокотали самые фантастические предположения, не знал, как сформулировать вопрос. – Это и есть адресат письма мсье Бертло? Со всей этой чушью о рыцарских советах и Царьградах-Базелях?

– Доченька, прошу тебя, объясни, кого здесь искала мадемуазель?

Брунгильда покосилась на доктора.

– Не знаю.

– Может быть, она поклонница господина Скрябина? – предположил Клим Кириллович.

– Ты была сегодня ночью со Скрябиным? – испугалась Елизавета Викентьевна.

– Не помню, – пробормотала Брунгильда, пряча глаза от матери.

– Не думаю, – пришла сестре на выручку Мура. – Софрон Ильич обязательно бы узнал Скрябина, его портреты есть в каждой нотной лавке. А мадемуазель Воронина наверняка – синьорина Чимбалиони, похожа на свои афиши, и про цирк она говорила. Но кого она имела в виду. Кто ее мон ами?

– Надо было отдать ей записку, – мрачно сказал доктор, – возможно, мсье Бертло писал именно ей. Познакомился с ней во время ее гастролей, цирковые артисты разъезжают по всему миру.

– Я не помню из лекций господина Гревса, были ли среди рыцарей Иерусалима женщины и вручали ли им крест в петлицу, – ворчливо возразила Мура.

– О! – доктор Коровкин схватился за голову. – Да какое вам до всего этого дело? Отдайте записку – и перестаньте мучить нас всех.

– Я бы отдала, – тяжело вздохнула Мура, – но она сама сказала, что ее в коляске кто-то ждет… А если адресат именно он? И вся сцена ревности искусно разыгранная комедия?

– Это Сигизмунд Суходел всего-навсего, – простонал доктор, – компаньон покойного Сайкина. Он ни при чем!

– А я в этом не уверена, – упорствовала Мура.

– Ты права, Машенька, – поддержала младшую дочь изнуренная всем произошедшим мать. – Крест в петлицу больше к лицу мужчине.

– Если эта негодяйка разыграла комедию, а вовсе не ревнует, я ее убью сама, – с трудом скрывая ярость, процедила сквозь зубы Брунгильда. – Да кончится ли когда-нибудь весь этот кошмар?

Ответом ей стал электрический звонок из прихожей.

– Может быть, это Николай Николаевич? Или хотя бы его ассистент Прынцаев? – с робкой надеждой спросил доктор, глянув на Муру.

Она приложила палец к губам.

После недолгого ожидания белая створка двери отворилась, и в проеме возникла Глафира, с визитной карточкой на подносике.

– Господин Коровкин, – сказала она растерянно, – вас спрашивает господин Астраханкин. Прикажете принять?

Клим Кириллович вопросительно уставился на Елизавету Викентьевну, та автоматически поправила прическу.