Текст книги "Тайна древнего саркофага"

Автор книги: Елена Басманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17

Клим Кириллович Коровкин пребывал в великолепном расположении духа – он мысленно сравнивал себя с человеком избавившимся от тяжелой изнурительной болезни и идущим на поправку. События минувших дней казались ему невероятным наваждением, безумным мороком, из-под власти которого он благополучно вышел. Не приснилось ли ему все, что происходило на курортном взморье? Против станции Удельная, налево от железной дороги, как знал доктор, находились две больницы для душевнобольных. Разворачивая купленную на вокзале газету, Клим Кириллович с усмешкой подумал, что если события на даче по-прежнему будут развиваться драматически, то кому-нибудь придется оказаться пациентом больницы Святого Пантелеймона, либо Александра. Впрочем, лично он ничего трагического более не ожидал.

Поезд неспешно отправился от платформы Финляндского вокзала, и доктор попытался сосредоточиться на газете. Он остановил свое внимание на статье, посвященной подводному флоту. Автор уверял, что Россия напрасно относится с пренебрежением к подводным судам, за которыми большое будущее. С точки зрения доктора статья была перегружена техническими характеристиками и специальными выкладками, и он быстро потерял к ней интерес. Гораздо больше ему понравилась помещенная тут же публикация о перспективах развития телефонной сети в Петербурге, переходящей в распоряжение городского управления. Из статьи следовало, что обыватели смогут воспользоваться благодетельным изобретением минувшего века уже в ближайшее время, – достаточно будет абонироваться на телефонное сообщение с первого ноября. Правда, количество телефонных абонентов, которые получат удобства дешевого телефонного сообщения, не превысит в ближайшей перспективе и тысячи, а заявок поступило уже больше. Разумеется, сначала абонентами станут жители центральных районов. Клим Кириллович, отложив газету, задумался, не следует ли и ему, и Муромцевым подать заявку на абонирование? Телефонное сообщение действительно сулило много удобств. Он знал, что его идея понравится Муре и скептически будет встречена Брунгильдой.

Читать ему больше не хотелось. Он уселся в тенистую часть вагона, но игривые солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь густую зелень растущих вблизи полотна деревьев, умудрялись заглядывать и сюда. Время от времени Клим Кириллович поднимал голову и любовался в, окно проносящимися мимо пейзажами, особенно его радовали своей умиротворенностью редкие светлые полянки с молодой порослью, нежащиеся в теплых вечерних лучах. С любопытством рассматривал он и здания придорожных вокзалов – основательные сооружения из характерных финских материалов – дерева и гранита. Своими башенками: и узкими длинными окнами очень напоминали романтические маленькие замки.

Наконец поезд прибыл на знакомую станцию, Клим Кириллович вышел на перрон. Он не торопился, но рассчитывал застать дачников бодрствующими и не закончившими ужин. Клим Кириллович нисколько не сомневался, что Прынцаев победит в велопробеге, и надеялся, что и Петя Родосский показал неплохой результат – все-таки не зря задиристый студент проводит столько времени с инициатором и организатором соревнований, тренируется, набирается опыта. Поэтому есть надежда, что сегодня он не будет смотреть волчонком на него, Клима Кирилловича, и вечер пройдет без напряжения и скрытых эксцессов.

Молодые люди его возраста страдают излишней несдержанностью, с возрастом она проходит. Хорошо, что Петя ограничивается только демонстрацией наполеоновских поз. К тому же семейство Муромцевых так доброжелательно, что Петина неуравновешенность наверняка пройдет, да и тетушка вроде ему благоволит. Интересно, в кого влюблен Петя? В Муру? С ней он охотно и свободно общается. Или в Брунгильду? Ее, кажется, побаивается, но смотрит с восхищением.

Доктор направлялся к «Вилле Сирень» пешком, минуя уже знакомые домики с неизменными башенками и вывесками: «Зубоврачебный кабинет», «Аптека», «Фруктово-ягодные воды». Изредка встречались явно никуда не торопящиеся принаряженные дачники: по пешеходным дорожкам мимо окрашенных в яркие цвета заборов, из-за которых приветливо выглядывали бледные шапки бузины и калины, шли гуляющие пары и группы, попадались и одинокие прохожие. Один из них показался Климу Кирилловичу знакомым, только через несколько минут он вспомнил, что видел этого господина в первое свое посещение пляжа – тогда тот увлеченно наблюдал полеты чаек в небе, а его театрально рыжие усы казались безвкусно-комичными. Доктор улыбнулся и глубоко вздохнул в себя опьяняющий хвойный воздушный эликсир.

Все, с завтрашнего дня – солнечные ванны и водные процедуры, решил он. Хватит сидеть взаперти, хватит разъезжать на задымленном моторе случайного знакомого – графа. Надо брать инициативу в свои руки. Довольно идти на поводу у Рене, его предложения и развлечения не всегда приличны, а то и просто опасны. Черные кудри и непроницаемые антрацитовые глаза, аристократическое происхождение – немудрено, что романтическим барышням, особенно Муре, мерещатся таинственные истории...

Доктор Коровкин подошел к «Вилле Сирень». Калитка с грозной надписью была открыта. Он прислушался: ни звуков граммофона, ни фортепьянных пассажей, ни людских голосов, ни собачьего лая. Что бы это значило? Клим Кириллович недоуменно оглянулся по сторонам. Невдалеке он обнаружил начертанный на песке крест. Зрелище ему не понравилось – и он с досадой растер перекрестье подошвой ботинка.

Пройдя по центральной дорожке дачного участка, доктор поднялся на крыльцо. На веранде он тоже никого не обнаружил м направился к двери, ведущей в комнату с роялем.

Только он ее отворил, его глазам предстала живописная композиция. Посередине комнаты на выдвинутом кресле Николая Николаевича сидела, а вернее, полулежала Глаша, вокруг нее суетились Мура и Брунгильда. Елизавета Викентьевна и Полина Тихоновна притулились на кушетке, обняв друг друга. У окна стояли Прынцаев, Рене и Зизи.

– Климушка, милый! – вскричала тетушка Полина, увидев возникшего на пороге племянника. – Как ты здесь оказался?

– Приехал на поезде, – машинально ответил тот. – А что здесь происходит?

Глаша закрыла обеими руками мокрое от слез лицо и зарыдала в голос:

– Да почему же я такая несчастная, и за что только мне это Господне наказание? Страху натерпелась, едва жива осталась, хозяевам урон нанесла...

Елизавета Викентьевна встала и подошла к горничной.

– Глаша, милая, не убивайтесь, успокойтесь. Видите, доктор приехал, он сейчас нам поможет.

– Да как же не убиваться после такого бандитского нападения? – рыдала Глаша. – И за что мне горе такое?

– Доктор, у нее истерика, – беспомощно развела руками хозяйка дома. – Прошу вас, примите меры.

То ли строгий голос хозяйки, то ли угроза медицинского вмешательства, но что-то явно возымело действие на плачущую девушку. Слезы ее высохли, и она, все еще всхлипывая, устремила на Клима Кирилловича темные, подпухшие от слез глаза.

– Мне нужны холодная вода, полотенце, стакан горячей воды и мед, марля, спитая заварка, – попросил доктор. – Тетушка, сходите, пожалуйста, во флигель, принесите бромистый натр.

Полина Тихоновна отправилась во флигель в сопровождении Зизи и Сантамери. Пока барышни искали стакан, мед, грели воду, пока Елизавета Викентьевна готовила марлю и спитой чай, отважный Прынцаев сходил к колодцу за холодной водой. Глаша, пульс которой проверял Клим Кириллович, с ужасом смотрела на приготовления – больше всего она боялась хирургических вмешательств. Доктор же, не теряя времени, убедился, что серьезных повреждений потерпевшая не имеет. Он скинул пиджак, засучил рукава белой рубашки, открывшиеся по локоть руки приковали внимание всех присутствующих – уверенные, с крепкой мускулатурой, подернутые нежным золотистым пушком, они казались всесильными.

Когда все распоряжения Клима Кирилловича были выполнены, он намочил полотенце в эмалированном тазике с ледяной водой и бережно и нежно провел им по лицу, шее, ключицам своей пациентки. Барышни Муромцевы с удивлением наблюдали, как под прикосновениями его сильных и ласковых рук Глаша затихает, как перестают ее бить конвульсии. Потом он заставил пострадавшую выпить успокоительные капли и занялся приготовлением тонизирующего медового напитка, размешав две полные столовые ложки меда в стакане горячей воды.

– Ничего, Глашенька, – говорил он, внимательно наблюдая за реакциями уже приходящей в себя девушки, – ничего. Сейчас выпьешь горячего меда и совсем успокоишься, он сразу же подействует. А теперь закрой глазки и положи марлечку с чаем, пусть веки отдохнут, припухлость спадет. Через десять минут снимешь.

То ли от простых, но эффективных средств, использованных доктором, то ли от его ласкового умиротворяющего голоса, но Глаша действительно совершенно успокоилась.

– Доктор, какой эффект и такие простые средства! – Зизи, сузив красивые темные глаза, удивленно смотрела на Клима Кирилловича многообещающим взглядом: красивый, но слишком пресный и правильный молодой человек предстал перед ней с другой стороны.

Мура и Брунгильда переглянулись, им показалось, что Зизи претендует на доктора, посягает на их Клима Кирилловича!

– Зинаида Львовна, все действительно очень просто. Холодная вода, спитой чай помогают снять припухлость, усталость от слез. Успокоительное лекарство всегда дает нужный результат, если им не злоупотребляют. А медовый напиток? Мед проникает в кровь сразу же, как только попадает в кишечный тракт. Стакан горячей воды и две полные столовые ложки меда. Вот и все. Пейте горячим, вы сразу почувствуете прилив сил и спокойствие. Рекомендую, Зинаида Львовна, лучше любого снотворного. – Доктор с удовлетворением смотрел на успокоившуюся Глашу.

– Клим собирает старинные русские лечебники, хорошо знает народную медицину, часто пользуется народными средствами, и всегда очень эффективно. – Полина Тихоновна испытывала гордость за племянника.

Примочки с Глашиных глаз наконец сняли, ноги ее, по совету Клима Кирилловича, укутали теплым пледом, и с позволения доктора обратились к ней с расспросами. Все хотели знать, что же случилось в доме в отсутствии хозяев. Из сбивчивого рассказа горничной удалось выяснить следующее.

После того, как все отправились смотреть велопробег, Глаша осталась на даче одна. Если не считать привязанного к крыльцу Пузика. Пес лежал на теплой земле, отвернувшись к стене дома, – кажется, он обиделся на то, что его не взяли с собой. Хотя Мура перед уходом разъяснила псу, что беспокоится за его жизнь: при таком столпотворении и безумных гонках животное может попасть под колеса велосипедистов. И все равно Пузик обиделся. На реплики Глаши, пробегавшей мимо в хозяйственных хлопотах, пес не реагировал, лишь лениво поводил рыжим ухом.

В конце концов Глаша забыла про собаку и занялась своими делами. Она давно хотела убрать в леднике полку, где как-то по неосторожности пролила сливки, сняла с нее кринки и банки, протерла ее как следует и уже начала составлять все обратно. Она стояла спиной к входу в ледник и напевала свою любимую песенку «Миленький ты мой, возьми меня с собой». Дверь, конечно, оставила открытой, ведь она собиралась оставаться там недолго. Никаких посторонних звуков не слышала, как вдруг ощутила струйку острого запаха чьего-то присутствия за спиной. Она повернула голову: над ней нависал огромный человек в шляпе, но лица его Глаша не видела. Зато слышала страшное шипение: «ш-ш-ш-ш-ш...» Внезапно он переместил из-за спины левую руку с чем-то белым и ткнул ей в лицо. Глаша потеряла сознание. Больше она ничего не помнила.

– Вероятно, хлороформ, – пояснил доктор, уже успевший привести себя в порядок и одеть пиджак. – Вы почувствовали сладковатый запах?

Глаша подтвердила, что да, действительно, запах был сладковатый.

– Глашу усыпили. Хорошо, что количество хлороформа было, видимо, минимально. Она быстро пришла в себя и не отравилась, – пояснил доктор. – Но зачем? Из ледника что-то хотели украсть?

– Ледник мы еще не осматривали, Климушка, – сообщила Полина Тихоновна. – После того, как мы обнаружили там связанную по рукам и ногам Глашу, успели только с помощью Рене и Ипполита вытащить ее из ледяной темницы. И, сняв с нее путы, привели в дом. Едва откачали. Если б не твоя помощь, подоспевшая так вовремя, что бы мы делали?

– Клим Кириллович, – Елизавета Викентьевна смотрела на доктора серьезно и доверчиво, – мы думаем, что в дом проник вор – подаренный Зинаидой Львовной граммофон исчез.

– Я считаю, надо все-таки сообщить в полицию. – Победитель велопробега, вертел в руках лавровый венок, который наконец сообразил снять с головы.

– Милый Ипполит, – вздохнула Зизи, – я не уверена, что это лучшее решение. А вдруг полиция обвинит Глашу в том, что она вступила с кем-нибудь посторонним в сговор, инсценировала нападение?

– Нет, нет, – запротестовала Брунгильда, – во-первых, мы не сомневаемся в честности Глафиры. А во-вторых, мне некогда тратить время на полицию – у меня скоро концерт. Я его провалю! Сколько времени уже я не подходила к инструменту!

– Рене тоже против вызова полиции, – подчеркнула Мура, глядя на Клима Кирилловича, – к тому же он собирается подарить Зинаиде Львовне новый граммофон.

– Думаю, мы сумеем возместить вам пропажу, Зинаида Львовна, – заметил с некоторой неприязнью доктор, – все-таки вещь исчезла из нашего дома. Я заеду к Циммермалу, у них в магазине большой выбор граммофонов. Пусть только кто-нибудь мне объяснит, какой граммофон лучше.

– В любом случае вопрос с граммофоном решаемый, купить его не откажется и Николай Николаевич, – прервала его Елизавета Викентьевна, мельком глянувшая на Полшну Тихоновну, – обе заметили, что доктор сказал о даче «наша», как бы не отделяя себя от муромцевского семейства.

Зизи улыбнулась, заявив, что три граммофона для нее одной явно многовато.

Заметила оговорку доктора и Мура, которой это было приятно: почему-то она думала, что Клим Кириллович считает их дом своим благодаря дружбе именно с ней.

– А меня очень интересует судьба Пузика, – решилась наконец Мура

– А с ним что? – снисходительно поинтересовался доктор.

– Он пропал, – пояснила Брунгильда, – и Мурочка настолько взволновалась, что даже пугала нас тем, что в доме заложена бомба.

Наступила тишина Доктор побледнел. Он смотрел на Муру – с некоторых пор он беспокоился за ее психическое здоровье... Нет, он конечно не забыл, какую проницательность она проявила в те январские дни, когда они оказались в водовороте необычных событий Но нельзя же в такие водовороты попадать регулярно. Да и невероятно, чтобы с одним и тем же человеком случалось несколько мистических и таинственных историй подряд!

Мура отвела глаза в сторону и смутилась.

– Я оказалась не права, но я боялась бомбы еще до того, как мы нашли Глашу. А теперь ясно вижу, что злоумышленник мог незамеченным проникнуть на наш участок и подложить бомбу, не трогая сидящую в леднике Глафиру.

– Мария Николаевна, я думаю, что вора можно легко найти, – Прынцаев заходил по комнате. – Не исключено, что собака его знала и поэтому вместо того, чтобы на него напасть, пошла с ним. Вор, возможно, кто-то из местных. Если сообщить полиции собачьи приметы, – а они весьма выразительные, – вора быстро схватят.

– Нет, Пузик не мог меня предать, – вздохнула Мура. – Скорее, он умрет. И.., и.., и.., вдруг его убили? – В голосе младшей профессорской дочери послышались слезы.

– Нет, это становится невыносимо, – хлопнула ладонью по крышке рояля Брунгильда, – сейчас мы все тут впадем в истерику. У нас остался медовый напиток? Надо согреть самовар и каждому выпить по стакану!

– Действительно, пора успокоиться и заняться делом, – Елизавета Викентьевна поднялась. – Мы собирались поздравить Ипполита с победой, собирались поужинать и развлечься, а вон как дело обернулось. Надо бы собрать на стол – и я сегодня займусь ужином сама. Кто мне поможет?

– Позвольте мне, дорогая Елизавета Викентьевна, – оживилась Зизи. – Мне ужасно хочется побыстрее переключиться на что-нибудь другое, и, честно говоря, я проголодалась.

– Хорошо, Зиночка, – согласилась хозяйка, – только придется все-таки сходить в ледник – взять буженинки да паштетов.

– В ледник схожу я, – подхватила тетушка Полина, – я не боюсь. Только желательно, чтобы кто-то меня сопровождал – Если не возражаете, я пойду с вами, – предложил Прынцаев, – а то я уже застоялся. Хочется принести пользу обществу.

Через минуту в комнате остались полулежащая Глаша, рядом с которой сидела Мура и гладила ее по руке, застывшая на вертящемся стуле у закрытого рояля Брунгильда и доктор с графом Санта-мери.

За всеми свалившимися на него хлопотами и разговорами Клим Кирилловиче совсем забыл, что у него есть хорошие новости для Муры и Рене. Но о выполнении Муриной просьбы нельзя было говорить при свидетелях, так она просила. Что же касается проблемы графа Сантамери, то он не делал секретов из своих интересов. И доктор, подойдя к графу, все еще стоящему у окна, широко улыбнулся, глядя на непроницаемо спокойное лицо Рене.

– Милый граф, у меня для вас приятные вести. Сегодня днем я имел удовольствие видеть княгиню Татищеву. Как вы думаете, о чем шел у нас разговор? О саркофаге Гомера! – торжествующе произнес он и лукаво добавил:

– Можете считать, дорогой Рене, что шансы заполучить саркофаг у вас есть!

В глубине черных глаз графа мелькнула яркая искра, щеки его покрыл легкий темный румянец – все лицо осветилось каким-то внутренним источником света.

– Я вечный должник княгини Татищевой, – взволнованно произнес Рене. – И ваш тоже, доктор Коровкин.

– Но как, как вам удалось добиться такого результата, милый Клим Кириллович? – Брунгильда улыбалась и Сантамери, и Климу Кирилловичу одновременно, голос ее звучал чарующе.

– Моей заслуги тут нет никакой, – скромно признался доктор. – Княгиня сама заговорила о саркофаге, его владельцы обращаются к ней за консультациями по поводу его истинной художественной и исторической ценности. У них нет отбоя от потенциальных покупателей.

– Но я бы заплатил дороже всех! – воскликнул граф Сантамери. – Я просил французского посла особо подчеркнуть это обстоятельство.

– Русские аристократы-коллекционеры – особая порода людей, – объяснил доктор, – у них своя система ценностей. И она меняется в зависимости от личности, которая к ним обращается. В данном конкретном случае деньги не будут играть большой роли.

– Странно, – прошептала Мура, – древность-то совершенно уникальная.

– Боюсь вас разочаровать, – улыбнулся доктор, – но саркофаг – фальшивка, новодел. Но если ваш батюшка завещал вам найти этот камень вернуть, вы сможете выполнить его предсмертную волю без больших финансовых потерь.

Граф Сантамери побледнел, расправил плечи и сжал кулаки, вытянув руки почти по швам.

– Месье Коровкин! – глухо и мрачно произнес он. – Вы оскорбили моего отца.

Барышни Муромцевы открыли рты от удивления, доктор чувствовал себя озадаченным.

– Наша фамильная честь не терпит подобных оскорблений! – продолжил медленно граф. – Я требую удовлетворения!

– Удовлетворения? – пробормотал растерявшийся доктор. – Я не думал...

– В следующий раз будете думать, милостивый государь, – отрезал граф Сантамери. – Я пришлю вам своего секунданта.

Он сунул руку в карман пиджака, но перчатки там не оказалось. Раздувая ноздри, он с минуту смотрел на опешившего доктора, потом почти строевым шагом двинулся к выходу. В дверях он обернулся и бросил, борясь с бешенством:

– За оскорбление вы заплатите своей жизнью, клянусь Гомером!

Глава 18

Праздничного ужина на даче профессора Муромцева не получилось. После неожиданного ухода графа Сантамери за ним устремилась и Зинаида Львовна. Вскоре мимо дачи пронесся мотор графа – соседи явно покидали взморье.

Глаша сладко посапывала в комнате, куда дверь с веранды оставалась приоткрытой, – уйти к себе она боялась, но сон после успокоительных процедур доктора Коровкина все-таки сморил ее.

Ужин накрыли на веранде, освещенной керосиновой лампой. На стол поставили блюда с холодным мясом и курой, с бужениной и паштетами, обильно усыпанные петрушкой и укропом, тарелки с ноздреватым ароматным хлебом из местной пекарни – проверка, правда, еще не показала, есть ли в нем примеси меди, – и ранними овощами – салатом, свежими огурцами, редисом. Для желающих поставили простоквашу и творог с молоком.

Вокруг уютно попыхивающего самовара собрались Елизавета Викентьевна, обе ее дочери, Полина Тихоновна с племянником и Ипполит Прынцаев. Должное еде воздал только растративший большой запас энергии на велопробеге чемпион. У остальных аппетит отсутствовал, они обсуждали сложившуюся ситуацию.

– Он сказал, что пришлет секунданта Климу Кирилловичу, – Мура с испугом и восхищением смотрела то на мать, то на Клима Кирилловича. – Невероятно! Дуэль – в наше время! Да это же что-то древнее, из прошлого века!

– А вы умеете фехтовать, доктор? – спросила озабоченно Брунгильда.

– До сих пор не приходилось.

– Я читала, что участники поединка должны выбирать оружие. Что вы ответите секунданту? – Синие глаза Муры стали почти черными от тревоги и любопытства.

– Ума не приложу, – вздохнул доктор, – что за напасть? Чем я его обидел?

– Вы обидели его отца! – внесла ясность Мура.

– Но как? Чем? Я старался быть максимально вежливым! – обиженно возразил доктор.

– Скорее всего, обида заключалась в том, что ты усомнился в профессионализме его отца, в том, что он не мог распознать фальшивку от древности, – огорченно повернулась к племяннику Полина Тихоновна.

– И все-таки странно, – недоумевала Мура. – Такая бурная реакция!

– От выяснения мотивов мне не легче, – покачал головой Клим Кириллович, – я не собираюсь никого убивать. Стрелять из пистолета в человека – порядочная гадость. Кроме того, у меня нет желания, чтобы и он меня застрелил. И потом, мне кажется, по нашему законодательству, дуэли не поощряются. При самом: лучшем исходе несколько дней в кутузке обеспечены.

– Нет, как хотите, но надо что-то сделать, чтобы до дуэли дело не дошло. – Елизавета Викентьевна была настроена решительно. – Дуэль – позор для цивилизованного человека, для просвещенного гражданина!

– А что я могу сделать? – понурился доктор. – Он ведь уехал...

– Если позволите, Клим Кириллович, я мог бы стать вашим секундантом, – предложил неожиданно для всех Прынцаев. – Хотите, я поговорю с его посланцем и принесу ваши извинения?

– Я-то хочу, – тяжело вздохнул доктор, – да боюсь, что он будет упорствовать. Надо же! Как он сказал? Что я смою оскорбление кровью? Или заплачу своей жизнью? Только в старинных книжках такое читал!

– А еще он поклялся Гомером! – напомнила вкрадчиво Мура. – Кажется, это самая страшная его клятва.

– Я боюсь показаться невежливой, – осторожно начала Полина Тихоновна и более решительно продолжила:

– А вы уверены в том, что у него нет никакого психического заболевания? Он немного странный... Так сосредоточен на саркофаге, будь он неладен!

– Но разве владельцев моторов не проверяют на психические расстройства? – с надеждой спросила Брунгильда. – Если 6 он был безумен, ему бы не разрешили водить мотор.

Сидящие за столом на минуту задумались. Неизъяснимое блаженство теплой белой ночи напомнило о себе вновь: загадочный тихий полумрак, в котором, казалось, прятались еще не осуществленные желания и надежды, обступал веранду. Величественное явление природы, неизменное и несуетное, неподвластное человеческим страстям, – белая ночь!

– Ангел пролетел, – прошептала Мура.

– Я слишком долго обременяю вас своим присутствием, – ассистент профессора Муромцева встал, – забыл обо всех приличиях. Позвольте откланяться.

– Простите, милый Ипполит, что испортили ваш праздник, – чуть виновато улыбнулась Елизавета Викентьевна, – но мы правда очень рады за вас. И спасибо за вашу помощь. Вы поддержали нас в трудную минуту.

Как ему хотелось, чтобы эти слова сказала старшая дочь хозяйки! Он расценил бы их как самый большой подарок! Но Брунгильда, вежливо улыбнувшись, перевела рассеянный взгляд на доктора. Да, он, Прынцаев, тоже испытывал жалость к этому спокойному и рассудительному человеку, но все-таки и у доктора есть недостатки: он совсем не понимает значения физической культуры! Не занимается спортом! Даже плаванием! Ни разу не окунулся в море, находясь рядом с ним уже несколько дней!

Мура заметила некоторую растерянность Прынцаева, его опасливые взгляды, с надеждой обращенные к Брунгильде, и искренне сочувствующие – к Климу Кирилловичу, ей вдруг захотелось сделать что-нибудь приятное безобидному и славному, в общем-то, человеку.

– Мама, можно я провожу господина Прынцаева до калитки? – спросила она.

– Да, ангел мой, проводи.

– Да и нам пора почивать, – решила тетушка Полина, – засиделись Мы ведь еще даже не осмотрели толком наш флигелек, – я только к Климушке в комнату заходила за бромом, – не пропало ли и у нас чего-нибудь?

Они покинули дом одновременно. Мура пошла рядом с Прынцаевым, ведущим свой чемпионский велосипед к калитке. Тетушка Полина проводила их до поворота к флигелю. Доктор чуть задержался на крыльце, дожидаясь возвращения Муры Она это знала и вскоре вернулась от калитки: в окружении зелени, яркие краски которой волшебным светом приглушила белая ночь, силуэт девушки казался мягким и чуть-чуть размытым.

– Мария Николаевна, я не успел вам сообщить, что выполнил ваше поручение.

– Я знаю, – ответила без всякого интереса Мура, – то есть не сомневаюсь.

Она приостановилась на ступеньке крыльца и выжидательно уставилась на доктора. Она смотрела так, как будто была уверена, что он ее обманывает.

– Впрочем, я сама уже догадалась о смысле цифр.

– В самом деле? И что же они означают?

– Так, обычные студенческие упражнения – по математике или механике.

– Наверное, листок вам дал Петя Родосский, – улыбнулся доктор. – На него похоже. Чем бы еще он мог обратить на себя внимание красивой девушки?

Получился неловкий комплимент с каким-то скрытым неопределенным значением, и Мура почувствовала, что комплимент у Клима Кирилловича вырвался не умышленно, а случайно. Не сказочная ли белая ночь с ее смутными обещаниями тому виной? Что-то, казалось, помимо воли рождалось в его душе – непонятное и для него самого.

– Спокойной ночи, Мария Николаевна, – сказал он как можно суше, чтобы сгладить неловкость от предыдущей фразы.

– Спокойной ночи, Клим Кириллович, – так же сухо ответила девушка и медленно вошла в дом.

Легко сказать – спокойной ночи Какой тут покой! Когда голова идет кругом! И когда произошли сегодня такие важные события. Самые главные из них – два признания в любви. Или – почти признания.

Мура лежала в постели, прикрыв глаза, и восстанавливала в памяти оба мгновения. Первое – когда скользящим шепотом над язычком горящей свечи, отразившейся в черных глазах прекрасного Рене, были произнесены слова: «Вы – необыкновенная девушка, Мари». Невероятно Рядом с ним находилась прелестная Зинаида Львовна, тут же блистала грацией и изяществом Брунгильда, а он, граф Сантамери, говорит такие слова ей.

«Хорошо было бы сейчас рассмотреть себя в зеркало – может быть, действительно во мне появилось что-то необычное, привлекающее мужчин», – думала Мура, но осуществить свое намерение не могла, потому что у зеркала сидела Брунгильда и, расчесывая свои великолепные золотисто-русые волосы, ниспадающие почти до пола, размышляла вслух о странной выходке графа Сантамери. Она считала, что основой его гнева послужила ревность.

– Неужели он испытывает какие-то чувства к Зизи? – спрашивала она сестру и, не дождавшись ответа, продолжила:

– Мне кажется, саркофаг лишь повод для дуэли, на самом деле ему не понравилось, как она смотрела на доктора Коровкина. У нее хищный взгляд собственницы, она как будто собралась спикировать на Клима Кирилловича, как гарпия. Она какая-то изломанная. А тебе нравятся ее струящиеся платья?

– Брунгильда обратилась к сестре, но снова не дождалась ответа:

– И все-таки я не думаю, что он всерьез увлечен Зизи. Она совершенно не правильно держится, она часто прижимает подбородок к шее, у нее скоро появится зоб и морщины, у нее грудь – ты заметила? – вогнута внутрь! А когда ребра опускаются на бедра, то начинает торчать живот. Нет, пока дефекты не слишком заметны, но со временем проявятся. Нет, вряд ли граф увлечен Зизи, но тогда кого же он приревновал к доктору Коровкину? Не саркофаг же. – Брунгильда подводила Муру к реплике, которую хотела бы услышать, но сестра безмолвствовала.

Мария Николаевна вспоминала второй прекрасный момент – разговор на крыльце с доктором, который тоже, кажется, как-то по-иному, с новым смыслом, относился к ней. Это было тем более странно, что Мура никогда не рассматривала его как человека, который может быть в числе женихов или романтических объектов: он ей казался почти братом, или дядей – ну, в общем, почти своим, домашним человеком, членом семьи. А вот и Брунгильда говорит, что Зизи заинтересовалась их Климом Кирилловичем как мужчиной.

Девичьи мечтания совсем отвлекли Муру от событий минувшего дня – их было много, приятных и неприятных, но сейчас они представлялись ей незначительными и бессмысленными. Она устала, сон подкрался незаметно. Последняя ее мысль была о пропавшем Пузике... И она уснула.

Но и доктор Коровкин тоже не смог пойти спать сразу. Белая ночь на него действовала или все сегодняшние невероятные события – он решить не мог. Но счел, что ему следует немного прогуляться по территории участка, побыть в уединении. Или найти Пузика для Муры? Доктор почти счастливо, несмотря на все проблемы, засмеялся. Он довольно долго ходил по дорожкам – осмотрел профессорские экспериментальные нарциссы и другие клумбы и грядки, проверил замок на двери ледника – спасибо, тетушка Полина взяла на себя труд закрыть погреб. Прошел между хозяйственными постройками в дальнем углу участка – они походили на живых существ, утомившихся после тяжелого дня и изнуряющей духоты.

Доктор Коровкин обогнул флигель, где размещались комнатки его и тетушки. В окне тетушкиной комнаты горел свет, и створки были распахнуты, но проем наглухо задрапирован кисеей, преградой для комаров.

Впрочем, комаров сегодня не много – сухая погода не способствует их размножению. Доктор прошелся еще несколько раз по дорожкам и в конце концов зашел в беседку. Там царил еще более таинственный прозрачный сумрак, чем в окружающем мире. Доктор затаил дыхание и прислушался – не запоют ли соловьи? Но черемуховый куст молчал.

«Как же быть? Что же делать? – думал он. – Неужели мне придется брать в руки пистолет? Как я дошел до жизни такой? Встретишь ли у Вересаева подобные коллизии? – с неожиданной злостью вспомнил он недочитанные записки прогрессивного писателя. – Жизнь врача далеко выходит за рамки профессиональных трагедий. И мерзости русской жизни ни при чем! Нет, кое-что определяется и мерзостями жизни французской! Надо же! Какой-то торговец-суконщик, пусть и на новейшей марке автомобиля, глаголет о кодексе чести, об оскорблениях... Мушкетер, да и только. А Зизи – его миледи?» Доктор тряхнул головой, с досадой подумав, что так недолго дойти и до поисков кардинала Ришелье. Вот они, детские впечатления, незабываемые, всплывающие из подсознания в самые неподходящие моменты! А Зигмунд Фрейд пишет какую-то чушь о ночных кошмарах психопатов! Доктор испытывал уверенность, что после изучения впечатлительными русскими читателями модной книги «Толкование сновидений», абсолютное большинство умников начнут толковать сны в эротическом плане и, кроме того, все сделанные или помысленные гадости станут сваливать на свое либидо. Какая универсальная и бесплатная индульгенция, думал доктор, и как только не совестно профессиональному медику писать такую чепуху?