355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Час игривых бесов » Текст книги (страница 6)
Час игривых бесов
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 21:05

Текст книги "Час игривых бесов"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Вот интересно, что это такое? Может, строитель клад нашел среди развалин?

В эту минуту по Рождественской улице за окнами «Барбариса» прогрохотал по рельсам запоздавший трамвай. Лампочка под потолком качнулась, отбрасывая причудливые тени и вырывая из темноты углы зала, и Алена увидела, как в руке незнакомого парня вспыхнул блик света – вспыхнул на чем-то, очень хорошо ей знакомом... В следующий миг она не столько разглядела, сколько догадалась, что свет бликует на часах с браслетом, которые парень вовсе не достает из какого-то там мешка, а снимает с чьей-то бессильно повисшей руки.

Рука принадлежала человеку, который лежал, скорчившись, в углу.

Странно – сначала Алена узнала часы. Это был тот самый «Ориент», который она в прошлом году подарила Игорю. И только потом до нее дошло, что там, в углу, лежит Игорь.

Она не закричала только потому, что в первую секунду не поверила глазам, подавилась ужасом, ошеломлением. А в следующий миг прижала руку ко рту, глуша этот рвущийся крик и понимая: если выдаст себя, то пропадет. Этот человек в черной куртке убьет ее, и тогда она уже ничем не сможет помочь Игорю!

Может быть, он еще жив?..

От резкого движения сумка, висящая на манжете ее дубленки, предательски зашелестела, и парень в куртке разогнулся, повернул голову. Но за полсекунды до того мига, как он увидел бы Алену, она успела отпрянуть в темноту, за угол.

– Кто тут? – послышался напряженный, ломкий от страха голос. – Моська, ты?

Моська?!

Алена судорожно вздохнула, вжимаясь в стену. Ее затрясло так, что ананас предательски заколыхался, сумка снова зашелестела, а потом... а потом многострадальное дно наконец прорвалось, и чертов ананас с мягким стуком вывалился на пол.

«Да я не моська, а слон!» – мелькнула идиотская мысль, но в следующее мгновение ни одной мысли в голове Алены не осталось, потому что совсем рядом грянул выстрел, и сразу за ним – второй. Она увидела, как пули одна за другой вошли в мягкую древесину дверного косяка...

Алена втиснулась спиной в стену, занятая только одним: не упасть, не броситься бежать, не выдать себя. Но шансов, кажется, не было... послышались шаги, они приближались.

Алена перестала дышать.

И вдруг шаги замерли, потом послышался насмешливый свист, и Алена увидела, как из комнаты протянулась рука в черном овчинном манжете и что-то подняла с полу. Это «что-то» было длинное, серое, оно болталось на какой-то веревке...

Алену чуть не вырвало, когда она поняла, что парень нашел крысу, убитую Игорем (сколько он их тут успел настрелять?.. Ох, кажется, не напрасно санэпидстанция закрыла «Барбарис»!), и, видимо, решил, что это его жертва, что это он сам ее подстрелил. Наверное, он посчитал, что именно эта крыса напугала его шумом.

«Идиот! – судорожно сглотнув, подумала Алена. – Повезло мне».

«Идиот! – качнув головой, подумал человек, стоящий буквально в двух шагах от Алены, под прикрытием зеркала, невидимый и неслышимый для нее. – Повезло ему!»

И опустил пистолет, который держал в руке.

Между тем парень отшвырнул крысу и, такое ощущение, немного успокоился. Зазвучали удаляющиеся шаги.

Алена вслушивалась в них с таким облегчением, какого, пожалуй, не испытывала никогда в жизни. У нее даже голова закружилась от этого ошеломляющего ощущения покоя и безопасности.

Шаги замерли. Мгновение тишины... И внезапно, так же отчетливо, как если бы она видела это своими глазами, видела даже сквозь стену, к которой прижималась, Алена поняла, что делает в это мгновение страшный незнакомец: он стоит над Игорем и целится из пистолета ему в голову. Чтобы добить!

Значит, Игорь еще жив? Пока жив?

Пока?!

И все, мыслей никаких не осталось. Страха тоже. Осторожность... да какая, к черту, осторожность! Нормальные человеческие эмоции исчезли. Осталась только неконтролируемая, первобытная, почти звериная ярость существа, у которого сейчас отнимут самое дорогое, самое любимое.

У нее отнимут самое главное, самое необходимое, то, что ценится больше ее собственной, жалкой и никчемной жизни, то, что составляет самый смысл ее существования!

Алена подхватила ананас, лежащий у ее ног, рванулась за угол и швырнула ананас в голову человека, который стоял шагах в пяти от нее, целясь из пистолета в Игоря...

Ну да, еще миг – и она опоздала бы.

Однако успела вовремя!

В первую минуту Алене показалось, что коротко стриженная светловолосая голова от удара ананасом разлетелась на части с влажным, чмокающим звуком. Тошнота подкатила к горлу... Но тотчас Алена сообразила, что ошибочка вышла: к сожалению, это не голова – это ананас разбился на части!

Удар, однако, оказался крепок: парень шатнулся в сторону, схватился за виски, выронил пистолет. В тот же миг что-то глухо шпокнуло за Алениной спиной, а из-под ног парня брызнула пыль. Он подскочил так высоко, словно его ожгли раскаленным прутом по ногам. И снова этот странный звук, какой издает пробка, вылетевшая из шампанской бутылки, и снова брызнула пыль из-под ног несостоявшегося – какое счастье, что несостоявшегося! – убийцы...

Парень взвизгнул коротким заячьим визгом и кинулся наутек. Скрежетнул ключ в замке, металлически лязгнул засов, задребезжала дверь – Алена поняла, что парень выбежал через главный вход «Барбариса» на Рождественскую улицу.

Выбежал – и словно бы перестал существовать для нее. Теперь вообще все перестало существовать, перестало иметь значение для Алены: следы на улице, странные, пугающие звуки за спиной, фонтанчики пыли... все, вообще все сделалось неважным, почти нереальным, кроме вот этой темной фигуры, неподвижно лежащей на пыльном полу. И, наверное, не было в жизни минуты более страшной, чем та бесконечно длинная минута, пока Алена подходила к Игорю, наклонялась над ним, разглядывала его голову с кровавой полосой, трогала слипшиеся от крови волосы, поднимала и отшвыривала валяющийся рядом окровавленный арматурный прут...

Потом она медленно повернула Игоря лицом вверх, посмотрела на его закрытые глаза, вокруг которых залегли черные пугающие тени... коснулась губами бледных холодных губ... И словно бы током ее пронзило, когда она ощутила слабый вздох Игоря.

Он был все-таки жив, ее любимый!

С усилием подавив острое желание впиться в его губы и никогда от них не отрываться, Алена только один раз легонько поцеловала Игоря, а потом достала телефон и набрала два номера. Еле-еле ворочая языком, с трудом подбирая слова, она сказала все, что надо говорить людям, которые отвечают по номерам 02 и 03. А потом выключила телефон и легла на грязный пол рядом с Игорем, прикрывая и кутая его полой своей дубленки, прижимая его к себе все крепче и крепче – так, что между ними теперь даже самый легкий ветерок не протиснулся бы, – что-то беззвучно шепча, отогревая и успокаивая, принимая его в свое живое тепло и погружаясь в холод его беспамятства.

Человек с пистолетом в руке осторожно высунулся из-за пыльного зеркала и несколько мгновений смотрел на этих двоих со странным выражением – то ли сердито, то ли насмешливо. Покачал головой. Потом, ступая легко и бесшумно, пробрался к задней двери «Барбариса» и вышел во двор. Здесь, уже не заботясь об осторожности, добежал до машины, стоявшей под прикрытием старого сарая, запрыгнул за руль и торопливо набрал номер. Номер отозвался на сотовом телефоне другого человека – того самого, который в эти мгновения места себе не находил в своем «БМВ».

– Алло! – выкрикнул тот, едва увидев, какой номер определился на его дисплее. – Он убежал. Так и нужно было, я не понял? От тебя ничего не было, поэтому я...

– Все правильно, – проговорил водитель «Ауди», плечом прижав трубку к уху и включая зажигание. – Быстро двигай отсюда. Она вызвала милицию и «Скорую». Сейчас нагрянут. Домой, домой, домой!

Отшвырнул телефон на сиденье и вывел «Ауди» через арку на Рождественку, а оттуда помчался к повороту на Георгиевский съезд – и наверх, наверх, к площади Минина, на предельной скорости...

Он вспомнил тех двоих, лежавших на полу, прижавшись так крепко, что между их сомкнувшимися телами и самый легкий ветерок не протиснулся бы. Однако отнюдь не умиленная улыбка скользнула по его стиснутым в ниточку губам, а судорога досады изломала их.

Знать бы раньше, эх, знать бы раньше, что есть-таки у надменной и насмешливой писательницы Дмитриевой болевая точка, да еще настолько сильная, что этот мальчишка для нее не просто постельная игрушка, а великая любовь... да, знать бы раньше, насколько все сложилось бы проще! Смотрели же за ней, следили же, а самое главное проследили. И вот теперь столько сил затрачено, и, главное, попусту!

А впрочем, почему попусту? Отрицательный результат – это тоже результат. Правильно поется в хорошей песне: ничто на земле не проходит бесследно, а глупость людская все же безмерна. Про глупость – это уже чистая отсебятина, конечно, но очень верная отсебятина.

С ума сошла баба, совсем сошла с ума из-за какого-то мальчишки! Ну и хорошо, это ее безумие еще пригодится Гному. Определенно пригодится!

Долги наши, или История жизни Ивана Антоновича Саблина (продолжение)

Я был очарован Кореей, однако, вернувшись домой, в Россию, с легкостью забыл эти чары. Хотя, если честно, в Нижнем сначала показалось мне отвратительно да и в Москве жить не хотелось. Российские города в период становления капитализма – ну, это нечто! Тот, кто знает, тот поймет! Поэтому я только обрадовался, когда Гнатюк сказал, что работать мне придется в лесном реабилитационном центре, который находится на речке Линде, в Семеновском районе, рядом с деревней Маленькой.

Как ни странно, эти места я неплохо знал: у одного моего товарища, друга детства, так сказать, в этой деревне жила бабулька, и года три подряд мы там проводили все каникулы, и зимние, и летние. Потом бабулька померла (царство ей небесное!), а родители того парня деревню не шибко любили. Да и я в другую школу перешел, и учиться мы как раз заканчивали, нам не до деревенских радостей было. Потом я уехал, как известно, в Хабаровск, однако снова попасть в Маленькую был просто счастлив.

Строго говоря, наш реабилитационный центр находился в пяти километрах от Маленькой. Добираться было не слишком удобно: сначала час электричкой до станции Линда, потом автобусом до деревни – когда минут сорок, когда полчаса, когда и час, в зависимости от погоды и дороги, – ну а потом еще до санатория нашего полчасика пилить. Реабилитационный центр все в округе только так и называли – санаторий, ну и я для удобства буду так же называть. Кто из пациентов приезжал на своих автомобилях, за кем в Маленькую, а то и в Линду, на станцию, высылали специальную машину из санатория – за деньги, конечно. Это был частный санаторий, так что здесь все делалось за деньги, и очень даже немаленькие. Операции тоже стоили дорого...

Да-да, в этом реабилитационном центре имелось хирургическое отделение, и, как легко догадаться, это было отделение пластической и косметической хирургии. Очень небольшое: с одним врачом (это я), одним анестезиологом и тремя медсестрами. Когда я приехал в центр, мне было двадцать восемь, я там оказался по возрасту самый молодой, поэтому на посту начальника отделения ощущал себя в первое время не слишком уютно. Анестезиолог и все медсестры были люди, мягко говоря, немолодые, давно уже пенсионного возраста, зато это оказались спецы экстра-класса, практики, каких поискать, с ними я на любой, самой сложной операции мог чувствовать себя вполне уверенно. Конечно, после тех революционных методик, которым я научился в Сеуле, мои помощники казались мне порядком закосневшими, однако они с восхищением взирали на мои новации и во всем признавали мое преимущество. Сначала я этим жутко гордился, думал, ну, вот я какой крутой-крутейший, круче меня только Волжский откос, я этих деревенских докторишек просто наповал сражаю, они на меня взирают, словно на гуру какого-нибудь. И немало потребовалось времени, чтобы понять: мои помощники просто-напросто были очень дисциплинированными людьми, которые привыкли с полуслова, даже с полувзгляда подчиняться приказам человека, от которого они зависели, который им деньги платил и который, так или иначе, держал в руках их жизни.

Этим человеком был Гнатюк.

Санаторий принадлежал ему. Здесь все принадлежало ему, вплоть до земли, которую он взял на двадцать лет в аренду у местной лесопромышленной станции. Раньше в здании реабилитационного центра профсоюзный санаторий находился, но он дошел до последней степени разрушения, а Гнатюк его реанимировал. Дал людям работу, дал хорошие деньги – понятно, что здесь все на него молились, все его слушались, как говорится, ели его глазами. И при этом очень охотно закрывали эти самые глаза на то, чего не должны были видеть.

Отделение, которое я возглавлял, было секретным. О том, что в нем происходило, не было известно никому, кроме тех, кто там работал. Считалось, что в этом небольшом, очень уютном флигеле реабилитировались больные, перенесшие венерическое заболевание. И даже если кто-то умудрялся увидеть обитателей пятого корпуса (так называлось в обиходе наше отделение) в бинтах, которые закрывали их лица, считалось, что это, к примеру, тяжелые сифилитики. На них смотрели с опаской, их сторонились. И прекрасно! Они именно этого и хотели.

Иногда мне казалось, что такое легковерие обслуги могло быть только сознательным. Но эти люди из нижегородской глубинки, измученные безденежьем, жили по принципу: меньше знаешь – лучше спишь. И этот принцип себя вполне оправдывал.

Однако я всегда хотел знать все досконально о том, что делаю и зачем. С другой стороны, только идиот не догадался бы...

К примеру, Гнатюк сам, лично привозит в санаторий какого-то человека. Всегда ночью, всегда в темноте. Как правило, голова у гостя забинтована, однако никаких ран на нем нет. Эти раны предстоит нанести мне, потому что моя задача – сделать пластическую операцию этому человеку, изменив до неузнаваемости не только черты его лица, но и форму ушей, и фигуру, и пересадку кожи на подушечки пальцев, узоры на которых считаются уникальной и неповторимой приметой каждого человека. То есть убрать рисунок папиллярных линий.

Таких загадочных пациентов у меня был не переизбыток. Однако раз в месяц непременно кто-то появлялся. Гости носили имена и фамилии, имеющие такое же отношение к действительности, какое... ну, к примеру, какое свет электрического фонарика имеет к образованию хлорофилла в листьях африканской пальмы. Однако документы гостей – я пару раз видел их случайно – выглядели ну совершенно как настоящие! Мне бы не различить подделку. Спустя некоторое время мне было суждено узнать, что эти паспорта запросто проходят самый строгий контроль на самых высших уровнях, потому что «работал» эти документы для Гнатюка один совершенно уникальный мастер, который в конце концов тоже нажил себе своим мастерством кучу неприятностей и был вынужден сделаться нашим пациентом. Это был мой предпоследний пациент, я оперировал его примерно за пару недель до того, как у нас в пятом отделении появилась Алина, и мы с этим человеком почему-то сдружились. Он напоминал мне одного из моих старых друзей – кстати, того самого, у которого бабулька жила в деревне Маленькой. И при общении с Костей Катковым (так он назвался, этот гений фальшивых бумаг, и самое смешное, что именно так звали моего друга детства!) меня не оставляло ощущение, что я беседую со своим товарищем, что я знаю его с самого рождения. Дружба наша с Костей Катковым возникла, так сказать, с полпинка, с полоборота, это была странная дружба, в которой не было места откровенности, однако мы оба смутно ощущали, что можем друг другу доверять. К примеру, он жаловался мне, что всегда страдал оттого, что женщины относятся к нему насмешливо, а он в душе чувствовал себя заядлым сердцеедом, пиратом, оттого и служил когда-то во флоте да и теперь мечтал о путешествиях, о дальних странах... Костя был мало похож на пирата, прост и невыразителен лицом, однако с помощью трех операций я сделал его почти красавцем с дерзкими, чеканными чертами истинного флибустьера, победителя жизни. Он чем-то напоминал теперь Алена Делона, ну разве что малость попроще и посерьезнее получился, да и слава богу: ну зачем человеку, который ведет тайную жизнь, столь вызывающая красота? Однако, думаю, там, где он теперь живет, в этих своих дальних странах, Костя вспоминает меня с благодарностью. Не сомневаюсь, что прекрасные дамы отдают должное его новому облику!

Помню, Костя, когда сняли повязки, долго смотрел на себя в зеркало. Трогал свое новое лицо. Глаза его странно блестели, и я понимал, что мой друг едва сдерживает слезы. Потом он сказал:

– Мне нечем тебя отблагодарить, разве что вот этим...

И он подал мне паспорт. Я открыл его и с недоумением увидел свою фотографию. Имя, впрочем, было другое – я не хочу его называть сейчас. Ни к чему это. Паспорт оказался уже нового образца.

– Спасибо, конечно, – пробормотал я, изрядно растерянный. – Только зачем мне это?

– Да мало ли, на что сгодится? – усмехнулся Костя. – Говорят: знал бы, где упадешь, соломки бы постелил. Вот я и стелю тебе соломку на всякий пожарный случай. Главное, папаше своему не показывай.

Папаше – это, значит, Гнатюку. Почему-то у нас в санатории многие считали его моим настоящим отцом. Наверное, из-за той заботливости, с какой он ко мне относился, из-за того внимания, которым меня окружал. Ну, и к тому же он меня не называл иначе, как «сынок».

Я посмотрел на Костю дикими глазами, подумал: как же это я не покажу паспорт Гнатюку? У меня ведь не было от него никаких тайн! Да и не смогу я от него ничего скрыть, он меня и без всяких моих признаний насквозь видел, я был книгой, которую он запросто читал с любой страницы, ведь эта книга, можно сказать, была написана им самим!

И все же я ему паспорт не показал. Нет, не потому, что Костя меня убедил. Просто я забыл обо всем на свете. Об этом паспорте в том числе, да и о самом Косте – тоже. Я вообще тогда обо всем на свете забыл, потому что в нашем санатории, в моем пятом отделении появилась новая пациентка. Ее звали Алина.

С ней мне предстояло сделать то же самое, что и со всеми другими, то есть поменять ее внешность, изменить до неузнаваемости. Но, лишь увидев ее, я понял, что не смогу этого сделать, потому что сие будет настоящим преступлением. Преступлением не против законов, установленных людьми (к этому я уже привык!), а против законов Красоты. И преступлением против любви. Потому что я влюбился в Алину с первого взгляда.

С первого взгляда – и впервые в жизни!

* * *

– ...Разумеется, к себе он приехать никому не разрешает, даже мне, – обиженно сказала Жанна. – Он же гордец, этот мальчишка, так что приходится довольствоваться устными сводками из лазарета.

– Что? – возопила Алена, чуть не уронив телефонную трубку. – Из какого лазарета?! Его что, в больницу увезли?!

– Дома он, дома, – успокоила Жанна. – Лазарет на дому, в качестве сестры милосердия – собственная маманя. Она, конечно, в истерическом состоянии, но, по-моему, Гошка отделался легким испугом, честное слово. Жалко, что украли часы и мобильник, но ведь могло обернуться хуже. Главное – жив! Ну, сотрясение мозга, ну, кровоизлияние в левый глаз, одно ребро треснуло, но не сломано, ну, кашель бьет – видимо, простудился, пока лежал на ледяном полу, а так ничего страшного, пациент, ей-богу, скорее жив, недельки через две залечит свои раны. Тут как раз и ремонт в «Барбарисе» закончится, так что на открытии будет танцевать с прежним блеском. Успокойтесь, Алена, и не хлюпайте так громко носиком. Или вы тоже простудились заодно с вашим любимым сторожем?

В голосе Жанны – просто-таки коктейль чувств и эмоций, от насмешки до сочувствия, от дружеской жалости до нескрываемого презрения. Хотя глупости, конечно, какое может быть презрение? Ей тоже безумно жаль Игоря, вот разве что сердце у нее не разрывается от безнадежной любви, как у Алены, а это помогает смотреть в будущее с оптимизмом. Для нее главное – что Игорь «отделался легким испугом» и скоро сможет танцевать. Большое дело – украли мобильник и часы, ну, купит новые!..

Все правильно, только ведь украли не простые часы, а «Ориент», который ему дарила Алена!

– Нет-нет, я не простудилась, – в очередной раз всхлипнула несчастная писательница. – Просто так...

– От чувств-с, как говорил Бальзаминов, – резюмировала Жанна. – Понимаю! Уверяю вас, что скоро свет ваших очей будет снова радовать вас своим присутствием, а меня – терзать своими капризами.

– Скорей бы! – насморочно пробормотала Алена. – А он... он что-нибудь говорил про тот вечер? Он что-нибудь помнит? Ведь, когда его увозили, он был без созна-а...

– А ну, без истерик! – прикрикнула Жанна. – Возьмите себя в руки, а то я больше ни слова не скажу.

– Взяла, – испуганно отрапортовала Алена, которая и в самом деле обхватила себя руками как можно крепче, а трубку, чтоб не мешала, зажала между плечом и ухом.

– Вот так-то лучше, – усмехнулась Жанна, у которой были, конечно, стальные нервы. – К сожалению, наш страдалец мало что помнит. Говорит, примерно через полчаса после того, как бригада ремонтников ушла, в дверь постучали. Причем именно в дверь черного хода. Мужской голос сказал, что он – один из рабочих, забыл свой сотовый телефон в подсобке, где они переодевались. Гошке бы самому пойти телефон поискать, а он дверь открыл и впустил этого урода. И только повернулся к нему спиной, как получил удар по башке. Все, больше он ничего не помнит.

– А лицо? – живо спросила Алена. – Лицо того ремонтника он описал?

– Да ведь в коридоре около служебного входа темно, – с сожалением сказала Жанна. – Лица он не разглядел. Да и работяг он толком не успел запомнить, так что узнавать особенно некого было. Конечно, в милиции сказали, что устроят ему, так сказать, очную ставку со всей бригадой, но почти наверняка Гошка никого не опознает. Потому что этот парень не из рабочих, просто предлогом таким воспользовался, вот и все. Хотя понять не могу, зачем он туда притащился. Стройматериалы красть? За ними надо на грузовике приезжать, да с подельниками, одному ничего не вытащить. Или он в самом деле целился только на Гошкино барахлишко? С паршивой овцы хоть шерсти клок?

Клоком шерсти с паршивой овцы был все тот же «Ориент». Ну, дорогая Жанна!!!

– А... про меня? – с запинкой спросила Алена. – Про меня Игорь хоть что-нибудь говорил?

– Ну... к сожалению, нет, – с такой же запинкой, в которой угадывалось явное сочувствие, ответила Жанна. – Он вообще вашего присутствия не помнит. И когда я сказала, что вы грабителя изгнали, а потом вызвали милицию и «Скорую», он мне, такое впечатление, вообще не поверил. Разбухтелся, что этого не было и быть не могло.

– Как не могло?! Почему?! – оскорбленно вскрикнула Алена.

– Господи, Алена, да вы что, Гошку не знаете? Он же ужасно скрытный, это просто партизан на пытке, а не человек. Никогда ничего лишнего не скажет. Даже если он и знает, что вы там были, ни за что мне не проболтается. Типа, оберегает ваше реноме, понимаете?

– Понимаю, – уныло промямлила Алена.

Господи, да какое реноме еще осталось у дамы давно уже возраста элегантности, по уши влюбленной в двадцатипятилетнего красавчика? Что там вообще можно сберечь, если потерян рассудок?!

– Ну ладно, – вдруг заспешила Жанна, – я вам еще потом позвоню, после того, как свяжусь с врачом, которого мы с Валерой к Гошке отправили. Это наш хороший знакомый, отличный спец по мозговым травмам. Нам же надо, чтобы у нашего милого мальчика все в порядке было с головкой, правда же? – с едва уловимым оттенком скабрезности задала Жанна риторический вопрос. – А сейчас вы меня извините, мне надо в клуб «Тот свет» позвонить. Я к ним собиралась прийти в эротический театр, программу посмотреть, может быть, кого-то в «Барбарис» пригласить выступать, а тут такие ужасти настали...

И Жанна положила трубку. Алена швырнула свою, глядя на нее с таким негодованием, как будто именно эта трубка, без участия подруги (нет, все же приятельницы!) сообщила ей столько неприятных вестей.

То есть хорошо, конечно, что Игорь не слишком сильно пострадал и скоро появится в жизни, а может, и в постели влюбленной писательницы. Однако как это может быть, чтобы он не помнил, кто, по сути дела, спас ему жизнь?! Алена крепко надеялась, что ее героическое и самоотверженное поведение сильно повысит ее акции у обожаемого мальчишки – и вот вам, пожалуйста!

А впрочем, если честно, не столько она спасла жизнь Игорю, сколько та неведомая женщина, которая оставила узкий след около крыльца, а потом несколькими выстрелами выгнала вон парня с пистолетом. Ох, и напугался же он, грабитель этот поганый, когда пули стали чиркать у самых его ног, даже про собственное оружие забыл!

Кто, кто, кто она была такая? Алена голову сломала, размышляя об этом. Сам факт пребывания этой женщины в «Барбарисе» делал вульгарную попытку ограбления чем-то гораздо более сложным. Может быть, у Игоря и впрямь было тайное свидание? А парень в черной куртке оказался вовсе не вором, а ревнивым мужем, который выследил жену и решил расправиться с соперником? Наличие оружия у парня в таком случае вполне объяснимо, но довольно странно, конечно, что и дама пришла на свидание вооруженной, вдобавок – пистолетом с глушителем. Или она знала, на что способен супруг, и должным образом приготовилась к обороне... лучшим способом которой оказалось наступление?

Весьма загадочно все это. Но если ревнивые измышления Алены имеют под собой реальную основу, до какой же степени должна быть влюблена неизвестная дама в Игоря! Ради него начала стрелять в собственного мужа! Хотя нет, она не пыталась убить парня, она пыталась его спугнуть. И ей это удалось.

А может быть, все вовсе не так? Может быть, эта женщина стреляла не в парня, а в Алену? То есть она пришла с намерением подстрелить соперницу – но промазала...

Занятная версия. Особенно если учесть, что никто, кроме самой Алены, не знал, что ее занесет в «Барбарис». Даже Игорь не представлял, что ему предстоит романтический ужин на мешках с цементом. Правда, в курсе дела Жанна была... Ее отношение к Игорю – штука очень непростая, при том, что Жанна – самая верная на свете супруга Валерия Андреевича Журавлева.

Кто знает, может быть, Жанне неприятен затянувшийся роман ее воспитанника и этой так называемой приятельницы!

Ага, неприятен до такой степени, что она наняла киллершу с ножкой тридцать пятого размера!

Каждое из этих предположений было полной чушью – и в то же время каждое имело право на существование.

Заодно Алена вспомнила, что парень в черной куртке, кажется, знал неизвестную женщину: он ведь назвал ее какой-то собачьей кличкой... Моськой назвал, вот как. Впрочем, не факт, что именно она была Моськой: например, грабитель ждал Моську, свою сообщницу, а вместо нее появилась другая особа... Жучка, условно говоря. Ни то ни другое имя не проливает свет на личность неизвестной особы.

Кстати, об этой самой личности Алена ни слова не сказала Жанне, щадя свою израненную гордость, да и милиции преподнесла версию очень дипломатичную: дескать, кроме парня в черной куртке кто-то еще был в «Барбарисе», неведомо кто: мужчина, женщина, этого Алена не знает. И этот «кто-то» зашел со служебного хода и вмешался в развитие событий – причем очень своевременно.

Самое поразительное, что милицию явление неизвестной особы заинтересовало очень мало. Гораздо больше «внутренние органы» озаботились приходом в «Барбарис» самой Алены Дмитриевой, вернее, Елены Ярушкиной. Взрослая – скажем так! – дама пришла на свидание к мальчишке... Обычным дружеским визитом ее приход назвать было трудно, особенно когда в сугробе обнаружилась сумка, полная не самой слабой на свете еды и выпивки. Особое внимание вызвало авокадо – у Алены создалось впечатление, что некоторые стражи порядка видели этот диковинный продукт впервые в жизни. И это укрепило у них мнение насчет глубоко разложившейся натуры писательницы Дмитриевой. Кстати, само это словосочетание – «писательница Дмитриева» – было воспринято с невероятным скептицизмом. Такое впечатление, что писать детективы имела право только одна знаменитая московская писательница, остальным особям женского пола следовало молчать в тряпку, в крайнем случае, им дозволялось сочинять кулинарные книги.

Так вот насчет глубоко аморального облика Алены Дмитриевой. Охранники порядка, такое впечатление, были почти убеждены, что это она сама стукнула по голове несчастного сторожа. Мальчишка ее отверг (по вполне понятным причинам!), ну, тут она от злости съехала с катушек, выкинула в сугроб баранину и заморские овощи (а может, и фрукты, бес их разберет, авокадов, кто они и что!), запустила в стену ананасом – и принялась махать направо и налево железным прутом...

Алене, безусловно, повезло, что именно в то время, как неизвестный злоумышленник, политый ананасным соком и вспугнутый выстрелами, выскочил из «Барбариса», некий продавец круглосуточного магазинчика «Горячая еда» вышел покурить из своей стекляшки, стоявшей чуть наискосок от ресторана, через дорогу, близ трамвайной остановки. Он видел парня в короткой темной куртке, сжимавшего в руке что-то, очень похожее на пистолет. Этот парень кинулся куда-то в глубь переулков и проходных дворов, оставив дверь «Барбариса» открытой. Продавец какое-то время понаблюдал за этой дверью, а потом взял да и вызвал милицию. То есть вызовы от него и Алены поступили практически одновременно, однако злополучная писательница узнала об этом сверхценном свидетеле далеко не сразу. Бригада милиции не спешила сообщить ей о нем, а взирала на нее с недоверием и издевкой, так что Алена преисполнилась ненависти к блюстителям порядка – и нешуточного страха за свою участь. Кроме того, отправляясь на романтическое свидание, она – разумеется! – не позаботилась захватить с собой паспорт (ну вот как-то верилось, что Игорь ее и без фотки в паспорте признает... может быть, даже на ощупь... а лишний раз тыкать в лицо обожаемому мальчишке свидетельство своего преклонного возраста было вообще ни к чему), и подтверждение ее подозрительной личности заняло в ходе расследования немалое время. Отчего-то главный милицейский компьютер, у которого запросили подтверждение ее голословного (конечно, а как иначе!) утверждения насчет имени-отчества-фамилии и адреса, сведения выдать отказался, вернее, не подтвердил их. Ну не обнаружилось в нем почему-то Елены Дмитриевны Ярушкиной, одна тысяча девятьсот какого-то – умолчим о подробностях! – года рождения. И Алена уже видела себя ночующей на цементном полу в «обезьяннике», когда вспомнила о том, что есть, есть в верхних эшелонах милицейской власти люди, способные удостоверить не только ее личность, но и ее статус-кво. Не без усилий выпросив у непреклонных расследователей свой собственный мобильный телефон, она воспользовалась правом всякого задержанного на один звонок и набрала номер милейшего соседа Сан Саныча. Услышав, что его шальная соседка снова ввязалась в какую-то криминальную историю, Сан Саныч только вздохнул сочувственно – и безропотно согласился позвонить своему всемогущему приятелю, начальнику следственного отдела городского УВД Льву Муравьеву.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю