Текст книги "Браки совершаются на небесах"

Автор книги: Елена Арсеньева

Зоя всмотрелась в его красивое, недоброе лицо, а потом, не говоря ни слова, пошла к своему ложу и улеглась на него. С того места, где прятался Иоанн, было отлично видно, как она разбросала в стороны свои легкие одеяния и раздвинула ноги.

Нордбрикт несколько мгновений стоял неподвижно, как если бы не сразу сообразил, что от него требуется.

Видимо, Зое ожидание показалось слишком долгим, потому что она нетерпеливо вздохнула.

Иоанн хихикнул в своем укрытии. Он помнил, как один молодой дуралей, удостоенный приглашения к ложу императрицы, счел, что слишком хорош для любовницы, чья первая и даже вторая молодость уже миновали. Он скорчил презрительную гримасу и выскочил за дверь, не удостоив Зою даже словом… но прошел по коридорам Священного дворца, а также по этой жизни не более десятка шагов. Рядом с ложем находился шнур, соединенный с колокольчиком, висевшим в покоях тайной стражи. Если раздавался звон, это означало, что человек, вышедший из покоев императрицы, недостоин более жить.

Зоя вздохнула второй раз, еще более нетерпеливо, и тогда Нордбрикт взялся обеими руками за свой пояс и расстегнул его. Отложив пояс, он приблизился к ложу и спустил свои кожаные штаны, туго облегавшие его мускулистые ноги. Встал на колени меж нежных колен императрицы – ну а потом случилось то, чего желала Зоя.

Евнух, позевывая, смотрел на содрогающиеся тела и ждал, когда эти двое перестанут заниматься ерундой. Самое интересное должно было начаться потом, когда отзвучат стоны удовлетворенного желания.

И вот наконец это произошло.

Переведя дух, викинг поднялся и начал натягивать штаны.

– Куда ты спешишь? – обволакивающим, мягким голосом проворковала Зоя.

Иоанн тихонько хмыкнул. Давненько он не слышал такого голоса императрицы. Видимо, этот белый медведь доставил ей немалое удовольствие.

– Госпожа, меня ждут мои воины, – ответил викинг почтительно, но при этом холодновато, как если бы он мгновение назад всего лишь играл с императрицей в шахматы. – Я им вождь и отец, а отец не может оставить своих детей надолго.

– Хорошо, я понимаю, – покорно вздохнула Зоя, чуточку надув губы. – Эти мужские забавы… Но ты придешь ко мне завтра в эту же пору.

Нордбрикт мгновение помолчал, а потом ответил непреклонно:

– Надеюсь, я не разгневаю государыню, если скажу – нет?

– Что? – не поверила ушам Зоя. – Я… я не понравилась тебе? Ты что, считаешь, я нехороша для тебя? Слишком стара?!

В голосе ее зазвенели слезы.

– Прекрасная госпожа, – ласково ответил Нордбрикт. – Ты похожа на пышноцветущую розу. Мало отыщется женщин, столь же нежных и щедрых в любви, как ты. Но… быть может, ты слышала о том, что я хочу жениться на дочери киевского князя Ярослава?

– Еще бы! – фыркнула Зоя. – Твои песни об этой чрезмерно горделивой девице известны всем! И что? Какое это имеет отношение ко мне? К нам с тобой?

– Я прославил свою любовь, – пояснил Нордбрикт. – И сам прославился благодаря ей. Что же скажут обо мне люди, если узнают, что я променял великую любовь на богатство, почести и беззаботную жизнь в чужой стране? Моя слава непобедимого воина и верного возлюбленного будет запятнана изменой. Прости, госпожа! Но я должен уйти.

Он поклонился и зашагал к выходу.

Иоанн видел, как Зоя резко села в постели и, надув губы, с выражением обиженного ребенка смотрела вслед уходящему любовнику. Потом потянулась туда, где был прикреплен тайный шнур…

«Так его!» – беззвучно похлопал в ладоши Иоанн.

И в это время Нордбрикт обернулся:

– Государыня… Я чувствую спиной твой печальный взгляд. Но попытайся понять… Одна ночь – это случайность. Две ночи – это уже связь. Между людьми протягиваются незримые нити, которые трудно, а иногда невозможно разорвать. Я не хотел бы оставить рану в твоем сердце – но и сам не хотел бы остаться раненым. Пойми меня и прости.

С этими словами он наконец вышел. Зоя проводила его задумчивым взглядом и откинулась на постель. Иоанн видел, что к шнуру она так и не притронулась. А по губам ее теперь бродила легкая, нежная улыбка.

«Ох и хитер этот варвар! – завозился в своем убежище Иоанн. – Небось то же самое он говорил всем женщинам, на ложе которых восходил лишь единожды, а потом оставлял их напрасно вздыхать о его неутомимом орудии. Теперь императрица тоже будет пребывать в убеждении, что он оторвался от нее с величайшим трудом, и если бы не данное северной княжне слово… Она еще уверит себя в том, что сама пожертвовала собой ради счастья возлюбленного. Есть ли более целительные снадобья для уязвленной женской гордости, чем убежденность в собственном благородстве? Она будет думать, что, возлежа со своей женой, Нордбрикт мечтает о красавице гречанке, о ней, о Зое… Да, зря я считал его белым медведем, у которого только и есть, что острый меч на боку да увесистая дубинка меж ног! Оказывается, и среди северных дикарей встречаются умные люди».

Евнух на некоторое время успокоился. И все же он видел, какие взгляды бросает Зоя в сторону золотоволосого гиганта, когда видит его в карауле. Да и не больно-то верил Иоанн в человеческое благородство. Поэтому он приложил все усилия, чтобы, во-первых, дружине варягов не предложили продлить договор о службе в Византии. А во-вторых, заставил Зою озаботиться судьбой империи. Поскольку брат Михаил сделался совсем плох и в любую минуту мог отправиться на суд к престолу Господню, Иоанн убедил императрицу, что после смерти второго мужа ей вряд ли удастся найти третьего. Жизнь дороже трона, рассудят придворные – и мало кто захочет жениться на «черной вдове». Чтобы сделать свои доводы более убедительными, Иоанн велел садовникам изловить паучиху, которая называлась именно так – «черная вдова». Эти паучихи прославились тем, что убивали своих самцов. Иоанн показал насекомое Зое.

С отвращением посмотрев на жирное, круглое, многоногое существо, императрица велела паучиху раздавить, а сама всерьез задумалась. Да, если она вновь останется вдовой, ее могут устранить от власти и сослать в монастырь. А ведь если поступить так, как советует мудрый евнух: усыновить племянника Михаила и потом короновать его, – можно фактически оставаться императрицей при этом юнце. Кроме того, красивых мужчин на свете много… Кто знает, может быть, со временем удастся забыть в чьих-нибудь объятиях непреклонного Нордбрикта? Но для этого надо любой ценой избежать монастыря!

Итак, Зоя усыновила Михаила Калафата, и совсем скоро после этого он стал Михаилом V Калафатом: прежний император умер в одном из своих покаянных паломничеств. Между прочим, прозвище нового государя означало название того ремесла, которым Михаил и его предки занимались с незапамятных времен. Они смолили корабли! Таким образом, на трон византийских императоров взошел простолюдин.

Ах, если бы черны были только руки его! Таким же оказалось и сердце.

Ему не нужны были никакие опекуны. Тем более не больно-то молодые опекунши! Приемную мать и ее советника, евнуха Иоанна, он незамедлительно выслал из столицы и заточил в дальние монастыри.

Вот и свершилось то, чего больше всего боялась Зоя…

Как всякий человек, внезапно и без усилий взметнувшийся из бедности к вершинам неимоверного богатства, Калафат был невероятно расточителен – и столь же фантастически скуп. Он без раздумий швырял деньги на свои прихоти – но при этом охотно отнимал их у других. Ему вдруг показалось, что этериарх Нордбрикт и его воины чрезмерно разжились на византийских хлебах. Велел чиновникам перепроверить, вся ли воинская добыча была сдана варягами в казну, не утаили ли чего. А в ожидании результатов проверки приказал заточить Нордбрикта в темницу. На всякий случай, чтобы не сбежал.

Впрочем, сведущие люди во дворце говорили другое. Якобы Калафат узнал, какую нежную склонность питала к варвару Зоя, – и побоялся, что этериарх поднимет свою дружину против императора, чтобы освободить несправедливо сосланную любовницу, вернуть ее на престол – а там, кто знает, может быть, и повластвовать вместе с ней.

Сказать по правде, у Гаральда возникали такие мысли. Нет, не о престоле – Византию вообще и Священный дворец в частности он не называл иначе чем гадюшником и меньше всего желал сидеть бы на троне, со всех сторон окруженном ядовитыми змеями. Но ему было бесконечно жаль Зою – такую нежную, такую слабую… Ее заточение он считал вопиющей несправедливостью.

И неизвестно, как бы повернулось дело, не швырни Калафат его в темницу.

В ту самую, со змеей в углу. То есть от змей Гаральду все же не удалось уберечься!

Проделали это быстро и в строгой тайне – византийцы вообще были мастера на такие штуки. Дружина ничего не знала о судьбе своего вождя. Викинги не могли представить, где его искать. Вздумай они обыскивать дворец, на это ушло бы несколько месяцев, настолько запутаны были его переходы, особенно подземные тюрьмы.

Помог случай. Зою подданные очень любили, а Калафата презирали и ненавидели. Вспыхнуло народное восстание против нового государя, императрицу вернули в Константинополь. А в суматохе выпустили из тюрем всех заключенных. Простился со своей подружкой змеей и Гаральд. До конца службы оставалось еще полмесяца, однако викинги сочли себя свободными от всех обязательств. Всю военную добычу, которую удалось сохранить от императорских чиновников, быстро погрузили на две галеры (добавив к этому то, что удалось награбить в охваченном сумятицей дворце – в качестве возмещения ущерба!) и вышли в море столь поспешно, что Гаральд даже не помахал на прощание Зое.

Увы… Покинуть Константинополь оказалось не так-то просто.

Передняя галера была уже близка к выходу из бухты Золотой Рог в открытое море, когда раздался крик впередсмотрящего:

– Гаральд! Нам не выйти в море! Смотри!

Предупреждение запоздало. Гаральд уже и сам видел тяжелый маслянистый блеск меж синих волн залива. Он и раньше слышал о ловушке, которую соорудили греки, чтобы сделать Золотой Рог неприступным для чужих кораблей, подходящих к Константинополю. Но если нельзя войти в бухту, то нельзя и выйти из нее!

С каждым мгновением цепь поднималась все выше, натягивалась все сильнее. Еще немного – и она ударит галеру по днищу, потом по борту…

Гаральд оглянулся, окинул бешеным взглядом берег. В рассветной мгле рассыпаны тысячи огоньков. Мельканье факелов, зарева пожаров… Да, смута в Константинополе не утихает. Викинги подлили столько масла в ее огонь, сколько могли. Лишь благодаря этому и ушли!

Гаральд содрогнулся, но апрельский прохладный ветерок был здесь ни при чем. Эта заградительная цепь в бухте Золотой Рог отливала тем же тусклым блеском, что и тело змеи, шипевшей в углу его темницы…

Он представил, как галера возвращается на берег, увидел дружину перебитой, увидел себя в той же каморке наедине со змеей… то-то небось рада будет повидаться с ним вновь!

А Эллисаф он потеряет навсегда. Ну уж нет!

Гаральд велел перенести весь груз на корму и скомандовал дружинникам перейти туда же. Гребцы налегли на весла, и галера вползла носом на цепь, медленно поднимавшуюся из волн, закачалась на ней.

– Гребите! Еще! Сильнее! А теперь всем на нос! – закричал Гаральд, когда середина галеры осела на цепь.

Дружинники бросились исполнять команду. Корма взлетела вверх – и судно переползло через цепь.

Свободны!

Однако вырваться из бухты удалось не всем. Когда вторая галера попыталась повторить рискованный маневр, цепь уже натянулась слишком сильно, и корабль разломился пополам. Мало кому удалось спастись. Выловив товарищей из волн и наскоро пропев молитвы над теми, кто остался лежать на дне, корабль Гаральда двинулся на север.

 
Нас было немного на легком челне;
А море вздымалось, я помню, горами;
И Гелла[11]11
  Имеется в виду персонаж греческой мифологии, девушка, утонувшая в водах пролива, который раньше назывался по ее имени Геллеспонт, а лотом стал зваться Дарданеллами.


[Закрыть] зияла в соленой волне.
Но волны, напрасно яряся, хлестали:
Я черпал их шлемом, работал веслом.
С Гаральдом, о други, вы страха не знали
И в мирную гавань влетели с челном.
А дева русская Гаральда презирает…
 

О нет, теперь его никто не презирал! Сам Ярослав Мудрый встретил викинга с почтением и без споров отдал за него старшую дочь – честно говоря, ей давно пора было замуж. Одно время думали, что Елизавета не дождется храброго викинга, а выйдет за другого. Это произошло, когда в Киеве нашли приют, подобно другим изгнанникам (тому же Гаральду, венгру Андрашу I и прочим), сыновья разбитого датчанами английского короля Эдмунда Железный Бок. Звали их Эдвин и Эдуард – этот последний известен в истории как король Эдуард Исповедник.

Впрочем, Елизавету и Эдуарда связывали только самые нежные дружеские чувства. Вернее, Эдуард смотрел на нее как на дочь. Словом, дело между ними не сладилось, сакс вернулся в свою страну, а Елизавета стала ждать Гаральда.

И вот он возвратился! Теперь, после громких подвигов в дальних странах, его называли Гардрадом – Смелым[12]12
  Иногда это прозвище переводят как Строгий, Суровый и даже Жестокий.


[Закрыть], и они с невестой нетерпеливо считали дни и часы, остающиеся до свадьбы.

С другой стороны, дольше ждали: целых десять лет!

На дворе стоял 6551 год от сотворения мира (1043 год от Рождества Христова). Все дальше и дальше в прошлое уходили воспоминания о службе Гаральда в Константинополе. Кое-какие вести долетали, конечно, до Киева, но теперь викинга мало волновало, что Михаил Калафат был ослеплен по приказу возмущенной Зои. Однако все же Нордбрикт радовался, что императрица вернулась на престол. Некоторое время она делила трон с сестрой своей Феодорой, которая принуждена была на некоторое время покинуть монастырь, но наконец мирская жизнь стала ей совсем невмоготу. Тогда Зоя поспешно вышла замуж за своего бывшего любовника Константина Мономаха (прозорливый евнух Иоанн как в воду глядел!), отныне звавшегося императором Константином IX. С ним она была почти счастлива, ибо Константин был добрым человеком и, даже заведя молодую любовницу Склирину, девушку из знатного византийского рода, все же не оставлял своим вниманием ложа жены. А Зое только этого и надо было от жизни: почет днем и сильный мужчина ночью. Так что все уладилось в ее судьбе к лучшему.

Гаральд искренне надеялся, что эта милая женщина не таила на него зла. Он ведь ничего не знал о потайном шнуре… А впрочем, Зоя его так и не коснулась, этого опасного шнура, так что тут и говорить не о чем.

Между тем настал-таки долгожданный день, когда Гаральда обвенчали с Елизаветой. Однако молодоженам скоро предстояло расстаться вновь: Гаральд должен был отправиться в Норвегию – вернуть себе наследственный трон. В это время на нем восседал его племянник – король Магнус. Вообще-то, у Гаральда с ним были прекрасные отношения, но власть портит людей… Вполне могла завязаться война.

Разумеется, Гаральд не хотел подвергать жену тяготам пути и боевой жизни. Елизавета пока осталась в Киеве. Чтобы она чувствовала себя независимой, Гаральд на прощанье вручил ей козлиную шкуру, набитую серебряными монетами. А сам отправился в Норвегию.

Воевать, по счастью, не привелось. Магнус встретил странника-воина очень радушно. Честно говоря, этому просвещенному королю немало наскучили тяготы власти. Между прочим, интересное совпадение: Магнус в юные годы немало лет провел при дворе киевского князя Ярослава. Именно там он приохотился к изучению чужеземных языков и чтению мудрых книг. Вернувшись на родину, он разработал судебник, названный «Серый гусь» – по цвету пергамента, на котором был написан. Кое-что для этого судебника король норвежский почерпнул из государственного устройства Киевской Руси.

Гаральд, конечно, не отличался такой просвещенностью, как Магнус, однако все же именно он открыл в Упсале знаменитый университет. Так или иначе, воин и мудрец успешно дополняли друг друга на троне, пока в 1047 году Магнус не умер. Тогда Гаральд стал единственным правителем Норвегии. В это время Елизавета уже два года жила в северной стране и родила двух дочерей – Марию и Ингигерду.

Приехав к мужу, она обнаружила, что туманные россказни о его любовных похождениях, которые доходили до нее и из Византии, и из Упландии[13]13
  Старинное название Норвегии.


[Закрыть], не все сплошь лживы. При дворе жила красивая наложница Тора, и она даже родила королю сыновей Олафа и Магнуса…

Сердце Елизаветы сжалось от ревности. Почудилось, что в невозвратную даль канули те времена, когда Гаральд посвящал ей «Висы радости». Но пришлось смириться: мужская природа иная, чем женская! Елизавета поступила как истинно мудрая женщина: она просто не обращала внимания на Тору и вела себя так, будто ее и вовсе не существует. Она приняла на себя все королевские заботы и даже крестилась у священника-латина[14]14
  То есть римлянина, католика: христианская религия в те времена разделялась на греческую и латинскую, в зависимости от некоторых незначительных тонкостей в отправлении обрядов.


[Закрыть], приняв новое имя – Эмма. Теперь ее называли то Эллисаф, то Эмма.

А вскоре заезжий звездочет предсказал Гаральду, что смерть ему принесет женщина, которая подведет его в бою. И храбрец стал поосторожнее в обращении с прекрасным полом. Тора между тем умерла, и больше никто не отвлекал внимания Гаральда от Эллисаф. А она в благодарность за это воспитывала Олафа и Магнуса как родных сыновей.

Елизавета с мужем жили в любви и согласии двадцать лет. Все это время Гаральд Гардрад был королем, которого называли могущественным, сильным, твердым разумом. Современники уверяли, что не было на свете никого, кто сравнился бы с ним мудростью и в то же время храбростью. Хотя он был суров и порою жесток с теми, кто противился его воле.

Поскольку Гаральд был ярым приверженцем христианства, церковь удостоила его высокой чести: служить хранителем гроба Олафа Святого, короля, который был канонизирован за свои мучения и подвиги. Каждые двенадцать месяцев Гаральд стриг волосы и ногти святого, отраставшие и после его смерти.

Настал 1066 год. И вот скучно стало Гаральду мирно сидеть на троне, захотелось тряхнуть стариной и изведать каких-нибудь приключений. Он отправился в Англию… Иные, впрочем, уверяют, что поехал он не сам по себе, а позвал его на помощь герцог Тостиг, брат английского короля Гарольда Годвинсона, который взошел на престол после смерти Эдуарда Исповедника. Гарольд изгнал брата из его владения Нортумбрии за жестокость в обращении с населением, и Тостиг был готов на все, чтобы отомстить. Он был сладкоречивым вруном, который оболгал брата, – и, увы, как следует заморочил голову норвежцу. Гаральд Гардрад выступил против английского короля, уверенный, что помогает благому делу. Он собрал дружину и двинулся в путь на доброй тысяче драккаров[15]15
  Так назывались многовесельные ладьи викингов, очертаниями напоминавшие птиц и носившие имена драконов и змей.


[Закрыть]. Но жажда вновь услышать ветер, веющий над полем битвы, сыграла с ним дурную шутку.

Елизавета не захотела расставаться с мужем и отправилась вместе с ним, взяв с собою и дочерей. Однако когда норвежские драккары достигли Оркнейских островов, супруги вспомнили предупреждение звездочета. Бог его знает, какой смысл он вкладывал в эти слова о предательстве женщины! Вдруг королева окажется захвачена врагами и Гаральд погибнет, пытаясь освободить ее?

Вообще, были и другие предзнаменования, на которые следовало обратить внимание. Будто бы кто-то видел на оконечности какого-то скалистого острова старуху в лохмотьях, которая махала вслед кораблю руками и выкрикивала что-то недоброе. Ну сущая вёльва[16]16
  Вёльва – бессмертная прорицательница скандинавских саг.


[Закрыть], которая пророчит Рагнарёк[17]17
  Рагнарёк – сумерки богов, конец мира.


[Закрыть]!

На всякий случай Елизавета с дочерьми остались на Оркнеях и принялись с трепетом ждать известий от своего господина.

Норвежцы высадились на севере страны – в Йоркшире, – а навстречу им уже двигался Гарольд Годвинсон. Войска сошлись у Страффордского моста. Надо сказать, что тут встретились не только два великих воина высокого роста и богатырского сложения, но и два великих поэта. Для начала они обменялись не ударами, а поэтическими вызовами. Гарольд Английский воспевал саксонских ратников, бывших хлебопашцев или ремесленников, которые с топорами встали на защиту своих очагов. А Гаральд Норвежский пел о своих воинах-героях, которые устали от тишины и не будут прятаться за щитами:

 
Кто воин в душе,
Тот ищет упоенья
В любви и битвах
На корабле морском.
Не тишины, а бури
Прекрасной ищет он.
Пусть враг не ждет
Коленопреклоненья!
Не прячься, сердце, за щитом!
Внемли, как рог зовет на бой,
Грохочет в небе гром…
 

Гаральд воспел также свой непобедимый меч Ярицлейв – надо сказать, что викинги любили называть оружие и доспехи именами друзей и великих воинов, а также возлюбленных. Меч звался именем киевского князя. Боевой топор именовался, конечно, Олаф Святой. Боевые рукавицы звались в честь Марии и Ингигерды. Ну а кольчугу свою – великолепное изделие норвежских мастеров, сплетенную настолько плотно, что никакая стрела не могла бы пробить звеньев! – Гаральд назвал именем жены. Не тем, прежним, православным, а новым: Эмма.

Случилось так, что, выезжая покрасоваться перед англичанами, Гаральд вдруг упал с коня, который испугался полевой мыши, выскочившей из своей норки. Конечно, это привело англичан в восторг, а норвежцы помрачнели. Это было дурное предзнаменование!

Английский король, как ни был зол на своего брата-предателя, вспомнил в эту минуту об узах крови и послал своих людей к вражьему войску поговорить с Тостигом. Он просил его одуматься, обещал полное прощение, если тот оставит вражеские ряды. Клялся, что отдаст ему треть королевства…

Честолюбивый Тостиг нахмурился. Трети королевства ему было мало!

– А что брат обещал моему союзнику, королю Гаральду Норвежскому? – спросил он, желая выиграть время для раздумья.

– Семь футов английской земли! – закричал рыцарь, приехавший на переговоры. – Или чуть-чуть побольше – ведь он такого высокого роста!

Эта насмешка возмутила Тостига до глубины души, и он яростно закричал:

– Скажи моему брату, что сын Годвина не предаст сына Сигурда!

На этом переговоры закончились.

И вот началось сражение. Воины с обеих сторон воистину сражались как львы! Гаральд Гардрад был в центре битвы, и в это время стрела, выпущенная меткой рукой английского лучника, вонзилась ему в горло.

Увы! Сплетена-то его кольчуга была плотно и надежно, а вот вырез у нее оказался слишком глубок. Гаральд захлебнулся собственной кровью. Так Эмма предала своего господина и стала причиной его смерти. Предсказание сбылось!

Гибель вождя, который казался непобедимым, повергла норвежцев в трепет. Однако они продолжали сражаться под командованием Тостига, мечтая отомстить за своего конунга. Однако победить разъяренных англичан было уже невозможно. Вскоре был убит и мятежный Тостиг.

Тогда норвежцы поняли, что проиграли. Олафу, сыну Гаральда, кое-как удалось собрать их и увести с поля битвы. Викинги спешно погрузились на драккары (из тысячи, приплывших к английским берегам, отчалили только двадцать четыре, настолько сокрушительным было поражение!) и увезли тело своего конунга на Оркнейские острова, где их встретила Елизавета, одетая в глубокий траур… по дочери Марии. Потом выяснилось, что девушка неожиданно скончалась именно в ту минуту, когда отец погиб в бою.

На драккаре под черным парусом (таков был обычай в северных странах, если с поля боя везли убитого конунга) Елизавета отправилась в обратный путь – в Упсалу. Это было последнее странствие ее неистового мужа…

Конечно, Елизавета не могла знать, что историки будущего назовут его северным Одиссеем. Она знала только, что жизнь ее и счастье закончились. Королем теперь станет Олаф. А она… она выдаст замуж Инги-герду – и тогда спокойно сможет отправиться вслед за ненаглядным мужем. Надо только набраться терпения и подождать часа их загробной встречи.

Она хорошо умела ждать. Ведь ждала целых десять лет, пока Гаральд вернется из Византии. А теперь осталось недолго. Елизавета ощущала это всем своим надорванным сердцем. Незряче смотрела в темно-зеленые морские волны, делая вид, что это не безмерная печаль, а свирепый ветер выбивает из ее глаз слезы, и беззвучно шептала:

 
Вы, други, видали меня на коне?
Вы зрели, как рушил секирой твердыни,
Летая на буром питомце пустыни
Сквозь пепел и вьюгу в пожарном огне?
Железом я ноги мои окриляя,
И лань упреждаю по звонкому льду,
И, хладную влагу рукой рассекая,
Как лебедь отважный, по морю иду!
А дева русская Гаральда презирает…
 

* * *

Елизавета искренне верила в то, что не заживется на этом свете. Но… человек предполагает, а Бог располагает. Год Эллисаф носила траур по мужу, а потом стала женой датского короля Свена II.