355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник) » Текст книги (страница 10)
Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 21:03

Текст книги "Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник)"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Ладно, хватит ей вмешиваться в жизнь человека, даже имени которого она не знает. Да и не хочет знать! Она презирает себя за все, что у нее с ним было, за свои поцелуи, за нежность, за стоны свои. Ненавидит его! Пусть делает что хочет. Пусть идет куда хочет. Единственное, что она может ему сказать: скатертью дорога!

– Знаешь, что я тебе скажу? – глядя исподлобья и с трудом сдерживая злость, от которой першило в горле, хрипло выговорила Аглая. – Советую тебе… советую тебе хорошенько подумать над тем, что делать и куда идти. Если ты сунешься к тому камню, а там все же окажется засада и тебя схватят, ты никогда не найдешь бабочек Креза, не передашь своим. И как в таком случае быть с твоей честью?

Да, выстрел попал в цель. Конечно, Аглая знала, что упоминание об эсеровской чести одно только и может остановить Гектора. Он ведь одержимый! Мужчины ведь превыше всего ставят иллюзии: честь, имя, благородство… Хотя, в общем-то, и женщины от них не отстают: любовь, нежность – ведь тоже иллюзии…

Гектор замер, побледнел, на лице выразилась досада. Ну да, понимал, что она права, но как признать ее правоту, как с этим смириться?!

– Ты не должен туда идти, – повторила Аглая с нажимом. – Туда пойду я. Я попытаюсь подобраться незаметно и выяснить, лишь Наталья пришла туда или там устроена засада.

Он думал над ее предложением так долго, что сумерки начали угасать.

– Хорошо, – наконец неохотно выговорил Гектор. – Только к камню тебе идти не придется. Если там обосновалась вся эта банда, они не дадут тебе ничего выяснить – просто будут палить не глядя, убьют еще на подходе. Вот слушай. Близится ночь. Тут верстах в пяти, в овраге под Лыковой дамбой, стоит дом Натальиной тетки. У нее наша дочь, я говорил тебе о ней. Ты придешь туда и постучишь. Это второе место в городе, куда я могу пойти в случае чего.

– А первое? Камень? – с любопытством спросила Аглая.

– Нет. Я тебе потом про то место скажу. Камень – просто опознавательный знак. Словом, ты придешь в тот дом и постучишь. Ради бога, будь осторожна! Если я не прав, а права ты, Натальи там не будет. Но будет засада. Значит, Наталья ждет с остальными у камня.

– Но ты туда не пойдешь?

– Пойду. Я должен – пойми, должен – выяснить все до конца. Может быть, из нее силой выбили признание о камне. Я хочу знать. Мне нужно все выяснить. Но сначала я навещу одного человека. Его маленький домик на Ошаре, неподалеку от Дворянской. Он знает очень много тайн, поскольку был частным поверенным в делах, а это все равно что семейный доктор.

Гектор помолчал, потом глянул исподлобья:

– Я не хочу пока говорить… Потом скажу! Теперь о тебе. Ты отправишься в его дом после того, как побываешь у Натальиной тетки. Пройдешь через Лыкову дамбу, потом прямо, через Покровку, до поворота на Ошарскую. Третий дом справа, очень маленький, о двух этажах, красного кирпича, – вот дом, который тебе нужен. Слева калитка, но ты не стучи, чтобы шума не поднимать, а подними руку и просунь в щель вверху слева. Щеколда именно там, о ней чужие не знают, только свои. Сдвинешь щеколду, войдешь – и сразу увидишь крылечко. Жди меня в доме, если придешь раньше. Скажи хозяину, что ты от меня. Ему можно доверять, как никому другому.

– А как его зовут?

– Лев Борисович Шнеерзон. Он старинный друг моего отца, я уже упоминал о нем. Кроме того, он был дружен еще с одним человеком…

Голос Гектора зазвучал нерешительно:

– Понимаешь, у меня зародилось одно подозрение, но я должен его проверить. Совершенно дикое предположение, я даже не в силах его осмыслить и осознать, но если я прав, то объяснится очень многое. Мне противно даже думать об этом, не то что говорить… Мои домыслы не основаны ни на чем, кроме как на одном совпадении, поэтому я должен выспросить у Льва Борисовича кое-что. Даже не знаю, как сформулировать свой вопрос, как вообще о таком спрашивать-то! Но к тому времени, когда ты до него доберешься, я уже пойму, стоит ли его задавать.

– А ты уверен, что он тебе ответит? Ведь у врачей и юристов существует такое понятие, как профессиональная тайна…

– Я скажу ему, что речь идет о жизни и смерти. И он ответит мне! Он всегда любил меня, как сына, своих-то детей у него не было. Между прочим, он серьезно относился к моему увлечению архитектурой, считал, что я талантлив. В меня мало кто верил поначалу, говорили, что я прикрываюсь именем своего отца, который был великолепным инженером, очень популярным в городе. Но это не так! Если бы не война, я бы создал себе свое собственное имя. Когда я уходил на фронт, у меня было несколько интересных проектов, были публикации в «Архитектурном журнале». Журнал с первой публикацией я подарил с дарственной надписью Льву Борисовичу, и он сказал, что гордится мною, как родным сыном. Правда, потом многое изменилось. Он очень осуждал мои революционные увлечения, эсеровские взгляды, и мы отдалились друг от друга, долгое время не встречались. На похоронах отца я не мог появиться, потому что скрывался от большевиков, и Лев Борисович передал с Натальей, что презирает меня, потому что я стал причиной смерти отца.

– И ты думаешь, он вообще станет разговаривать с тобой?

– Станет! – убежденно воскликнул Гектор. – Я сумею его убедить! Я скажу ему, что раскаиваюсь, что распростился со своими разрушительными убеждениями.

– Это правда? – насторожилась Аглая.

Гектор усмехнулся:

– Вот вопрос, на который очень трудно ответить. Может быть, потому, что сам еще не знаю ответа. Тебе это кажется странным? Главный, основополагающий, жизненно важный вопрос – а я не знаю и не хочу знать на него ответа… Похоже на то, что я не знаю и, заметь, не спрашиваю твоего имени, не правда ли?

А ведь и впрямь! До Аглаи только сейчас дошло: она так много размышляла о его имени, что даже не сказала ему своего! А почему? Ведь никакого секрета нет!

Она даже рот уже приоткрыла, чтобы назваться, но Гектор предостерегающим движением выставил ладонь:

– Не надо. Не говори. Я ничего не хочу знать, потому что мне придется в ответ назвать себя. А я не хочу. Если ты узнаешь мое имя сейчас, оно останется для тебя связанным вот с этим, – он кивнул на труп Семы Фельдмана, – будет забрызгано кровью, как… как эта трава.

Гектор покосился туда, где окровавленная, измятая трава еще хранила следы их тел.

– Может быть, потом… если мы еще встретимся, если все уладится, мы познакомимся наконец. А теперь тебе пора. Когда совсем стемнеет, будет трудно отыскивать тропу. Иди и ничего не бойся, тропинка очень удобная, держись правее, к стене косогора, а слева обрыв будут ограждать кусты. Иди!

И Аглая пошла… Гектор сунул ей в руки большую краюху хлеба, тужурку и отвернулся. Даже не поцеловал ее на прощанье. Наверное, оттого, что от нее пахнет кровью, решила Аглая, и от этой мысли ей снова сделалось тяжко. Так тяжко, что она снова впала в тихую истерику, которая исчезла только после омовения в реке.

Сейчас она шла от Лыковой дамбы к Большой Покровской улице и с раскаянием думала, что зря позволила себе так распуститься. Она не имела права ничего требовать от Гектора: ни любви, ни верности, ни благородства, ни жалости к врагам, ведь враги не жалели его, мать его ребенка – предала, да и проявлений чьего бы то ни было благородства по отношению к нему Аглая не заметила… Она попала в сегодняшние события, как девочка из хорошей семьи в дурную компанию. И, словно глупенькая барышня, пытается события переделать, а людей, в них участвующих, перевоспитать. Но винить-то в случившемся некого. Ее никто не заставлял переодеваться в одежду Ларисы Полетаевой, она сама захотела, вот теперь и расплачивается. Некого винить, поэтому нужно принимать все, что с ней происходит, таким, какое оно есть. И людей принимать такими, какие они есть. Так Аглая уговаривала себя и успокаивала. И почти уговорила и успокоила, но все же чувствовала, что лукавит. Был, был один человек, которого она НЕ была готова принимать таким, какой он есть. Просто не могла!

Наталья, Гаврила Конюхов, Лариса, Константин и Федор, доктор Лазарев, не в меру болтливый Сема Фельдман, омерзительный Хмельницкий – все они в ее восприятии были не более чем статисты при главном герое. Аглае было небезразлично, какие они: злые или добрые, подлые или честные, смелые или трусливые – лишь постольку, поскольку их поступки определенным образом отражались на судьбе главного для нее героя – Гектора.

Итак, она выяснила, что засада ждала-таки его в доме Натальиной тетки. Дело было сделано. Теперь путь ее лежал к Льву Борисовичу Шнеерзону.

Издалека вдруг послышался рокот автомобильного мотора. Тяжело груженный грузовик промчался от площади Советской, бывшей Благовещенской, и остановился у великолепного здания Государственного банка. Раздались неразличимые слова команды, захлопали борта грузовика.

Аглая так и замерла. Чего-то еще экспроприировали красные у местных буржуев, залезли в чьи-то семейные, родовые ценности, расхватали то, что из поколения в поколение носили на своих шеях, плечах, перстах и в ушах прекрасные женщины…

И вдруг ей пришло в голову, что, очень возможно, шкатулка Креза не у Ларисы Полетаевой, не у Хмельницкого, не у какого-то там полумифического Офдореса-Орлова, а…

Девушка напряженно нахмурилась. Какая-то мысль зацепила ее при упоминании Орлова, и начала плестись цепочка: Орлов – алмаз… дальше выплыли слова – 400 тысяч рублей… и еще почему-то карты. Но тут же мысль пропала, и Аглая снова подумала: а ведь вполне могло быть, что Офдорес-Орлов погиб, что шкатулку у него отняли, что она лежит себе в подвалах госбанка, а тут люди ради нее губят и свои, и чужие жизни, льют кровь напропалую, как водицу…

Она наконец-то улучила момент перебежать Покровку, чуть не потеряв один из башмаков в ямине от выбитого булыжника (небось какому-нибудь пролетарию понадобилось сакраментальное орудие, а?), прошла закоулками и наконец свернула на Ошарскую.

А вот и дом, о котором говорил Гектор.

Аглая остановилась, немного не дойдя до него, осмотрелась, прислушалась. Тишина стояла невероятная, но какое-то шевеление за занавеской в окне соседнего домишки, нечто неуловимое, особая настороженность всего вокруг подсказывали ей, что тишина обманчива, что люди по соседству не спят, а напряженно ждут… Чего? Нападения бандитов? Обыска властей предержащих? Хм, практически одно и то же.

А вот она сейчас с удовольствием поспала бы. Спокойно или нет, это уж как бог даст. Но устала она просто невероятно. Хорошо бы прийти в дом Льва Борисовича раньше Гектора, а хозяин оказался бы настолько любезен и гостеприимен, что позволил бы ей прикорнуть где-нибудь в укромном уголке… Хоть на полчасика! Хоть на четверть часика!

Аглая осторожно пошарила по калитке, пытаясь вспомнить, что там говорил Гектор насчет щеколды, но калитка, чуть слышно скрипнув, отошла под ее рукой.

Однако неосторожен Лев Борисович, напрасно он не запирается…

Ну, забыл человек, ну, всякое бывает, уговаривала себя Аглая, но сердце вдруг так и сжалось. Чуть не налетев на бочку с дождевой водой, стоявшую у крыльца, осторожно поднялась под ступенькам, коснулась входной двери, чуть толкнула ее – и почти не удивилась, когда она открылась.

Так…

А не спрыгнуть ли с крыльца, не шарахнуться ли обратно за калитку, не подождать ли Гектора там, затаившись в сторонке? Она уже двинулась было к ступенькам, как вдруг усмехнулась: да что ж она, как та пресловутая пуганая ворона, куста боится? И калитка, и дверь открыты по самой простой причине: Гектор ее опередил, он уже в доме, он ее ждет!

Аглая без колебаний толкнула дверь и вошла в сени, а потом в душную прихожую. Запахи неприбранного, заброшенного жилья, пыли, множества старых книг и почему-то дыма нахлынули на нее со всех сторон, и в один миг, еще ничего не увидев и не услышав, кроме темноты и тишины, девушка поняла, что для такой тишины подходит единственное слово на свете – мертвая.

Этот запах холодного дыма всегда был знаком несчастья. Здесь что-то случилось, Аглая знала точно. Случилось что-то очень плохое!

В доме определенно не было ни Гектора, ни кого-то другого. Но где Лев Борисович? Может быть, и дверь, и калитка открыты потому, что он ушел? Но куда он мог уйти, не заперев своего жилья в такую лихую пору? А если… Аглая вспомнила настороженность за окнами соседей, за заборами… а если он не сам ушел, а его увели? Арестовали? И совсем недавно! Тогда она чудом, истинным чудом избежала очередной ловушки, западни, коих за сегодняшний странный и страшный день оказалось неимоверно много.

А Гектор?!

При мысли о нем сердце заколотилось до боли, дыхание прервалось. Он – еще не приходил? Или пришел, и его тоже увели вместе с хозяином? Его и здесь подкарауливали? Черт, черт, черт… Ну с чего он взял, почему был так непоколебимо убежден, что у Льва Борисовича окажется совершенно безопасно и надежно? Если Аглая права и Наталья предала его, здесь обязательно должна была ждать засада, точно так же, как в доме Натальиной тетки. Значит, Гектор пришел и наткнулся на засаду. Но тогда… Нет он бы не сдался тихо, безропотно, тут началась бы такая пальба, что слышно было бы на полгорода, в ночной-то тишине звуки перестрелки донеслись бы и до Аглаи. А ведь все было тихо, пока она шла сюда. Совершенно тихо!

Значит, хозяина увели одного, а Гектор здесь еще не появлялся. Нужно выйти, выйти отсюда, из ужасного давящего мрака, подождать Гектора на улице!

И вдруг Аглая замерла, прислушалась. Тишина вовсе не была такой уж абсолютной, как ей показалось сначала – откуда-то доносились странные звуки, словно бы потрескивание.

«Уходи отсюда!» – велела она себе, но почему-то, наоборот, пошла вперед. Миновала прихожую, потом небольшую темную комнату – и оказалась в комнате побольше, освещенной слабым мерцанием. Так вот что потрескивает – огонь в камине. Отсюда и дымком тянуло. Наверное, высокий, просторный, изящно обрамленный камин давно не чистили. Аглая вспомнила слова Гектора, что Лев Борисович дружил с его отцом. Наверное, тот и соорудил в доме друга такой чудесный камин. А в нем что-то жгли, совсем недавно причем. Бумаги жгли! На полу валяются их обрывки, множество бумаг, книг, альбомы какие-то разбросаны, да и в камине скорчились обугленные листки.

Наверное, бедный Лев Борисович знал, что к нему могут прийти, пытался сжечь какие-то компрометирующие, опасные документы. Что же могло у него быть такого опасного?

Аглая вытащила из камина несколько обугленных листков. Это были письма без конца и без начала, почти уничтоженные огнем. Удалось разобрать только какие-то отрывки:

«…Я очень рад, что мы выбрали для жительства Москву, а не Петроград, здесь все же самую чуточку спокойнее. Но я бы хотел вернуться в Нижний, город для меня… хоть и много позора…»

«Жизнь идет, а я все чаще вспоминаю… моя дочь… судьба ее очень меня беспокоит… оставил ради… получил за это, кроме горя и стыда? И если бы не ты и…»

«…умерла неделю назад, я остался вдовцом, бездетным, одиноким, никому не… ни одной из… может быть, только вам, мои верные, дорогие дру…»

Еще на полу валялась почтовая открытка. Ни изображения, ни текста нельзя было рассмотреть, зато половинка с адресами сохранилась, почти не тронутая пламенем, и на ней можно было прочесть обратный адрес: «Москва, Сивцев Вражек, номер 18, дом В. Н. Проскурина».

Проскурин, Проскурин… Отец Ларисы Полетаевой! «Тогда ее звали Лариса Проскурина», – говорил Гектор. Почерк на открытке тот же, что и на обрывках писем – их Проскурин написал другу, Льву Борисовичу. Но что же было такого в его письмах, что хозяину дома срочно понадобилось их жечь?

Или это сделал кто-то другой?

Кто?

Огонь в камине вдруг ярко вспыхнул перед тем, как погаснуть, и Аглая увидела на полу какие-то темные пятна.

Что такое? Кровь?

Ее качнуло. Девушка схватилась за край стола, оперлась… Что-то упало. Она посмотрела, морщась от подступающей тошноты, – подсвечник упал и покатился по столу. Взяла его, подсунула фитиль свечи в камин к последним всплескам огня. Свеча загорелась, Аглая подняла ее, защищая ладонью, поднесла свет ближе к загадочным пятнам.

Да, похоже на кровь. Цепочка тянется от входной двери, а у выхода из комнаты крови больше, ее следы видны и на стене, и на многочисленных книжных шкафах, и у двери…

Аглая, светя себе и изо всех сил пытаясь не наступить в кровь, шла по страшному следу. Толкнула дверь. Почти от порога поднималась лестница, на ее площадке возвышались книжные стеллажи, заставленные множеством журналов. Наверное, они не помещались в шкафах, вот их и выставили сюда. Аглая подняла свечу, вчитываясь в названия: «Живописная Россия», «Искусство и жизнь», «Алконост», «Российское законодательство», «Юриспруденция и право», «Архитектурный журнал»…

«Архитектурный журнал»! Это был как бы привет от Гектора, как бы пожелание держаться, набраться сил.

Аглая опустила свечу, шагнула вперед – и вскрикнула при виде человека, неподвижно лежащего у подножия стеллажей.

Смотрела, замерев, на миг допустив самое страшное. Но нет, это не он, а какой-то старик, тщедушный, в засаленном бархатном халате, накинутом поверх пижамы. Башмаки свалились с босых ног, мучительно искривленных агонией. Седая голова залита кровью, разбита. Под окровавленной рукой лежит раскрытый журнал. Аглая стояла, оцепенев, понимая, что хозяин дома пошел открывать дверь, получил удар по голове, упал… Наверное, те, кто ворвался в его дом, сочли, что он мертв. Они что-то искали, копались в его бумагах, жгли их. Потом они ушли, а он, наверное, очнулся и пополз сюда. Почему-то не на улицу пополз – звать на помощь, а сюда, на лестницу, к полкам с журналами.

О господи, зачем ему нужны были какие-то журналы в последнее мгновение жизни? Почему ему непременно нужно было стащить с полки один из номеров «Архитектурного журнала», в последнем усилии жизни открыть его и… и умереть, забрызгав страницу кровью, уткнувшись скрюченным пальцем в размашистую надпись поперек страницы:

«Дорогому другу, почти второму отцу, Льву Борисовичу Ш., от его непутевого воспитанника Люши. Декабрь 1913 года, моя первая публикация. Даст Бог, не последняя».

Аглая скользнула взглядом к названию статьи: «Устройство тайников в домах и квартирах. Романтическая причуда или разумная необходимость?»А выше… выше значилось имя автора: Кирилл Владимирович Шведов.

Аглая прочла строку несколько раз – тупо, не веря глазам. А потом уронила свечу и закрыла лицо руками.

Понятно, чего хотел умирающий старик. Он хотел назвать своего убийцу. И он его назвал.

Кирилл Шведов…

Гектор!

* * *

– Здравствуйте. Я вас не разбудил? – спросил томный голос.

– Ничего, – пробормотала Алёна, выдираясь из бездн сна. – Спасибо, что разбудили, я что-то проспала. Ой, уже восемь… А вы кто?

– Я Сева. Из «Мадам Баттерфляй».

– О господи! Привет. Доброе утро. Что-то случилось?

– Да! – торжественно заявил Сева. – Бабочки Аполлон и Мнемозина стерты, но рядом с пятном нарисованы новые. – Сфинкс и Ипполита.

– Погодите-ка… – растерялась Алёна. – А Наталья Михайловна приходила?

– Нет.

– Слушайте, так вы мне позвонили, чтобы о бабочках сообщить? – никак не могла взять она в толк.

– Ну да. Вы ведь будете о них детектив писать?

– Нет. Не буду!

– Ну и зря! – обиделся Сева и бросил трубку.

Алёна побрызгала на лицо минеральной водой из пульверизатора, причесалась и побрела пить кофе.

Вот так Сева… Чокнутый какой-то, честное слово! Хотя спасибо, в самом деле, что разбудил. Вчера Алёна забыла поставить будильник, и если бы не Севин звонок, она и до десяти могла бы проспать. А ведь работать надо, однако!

Но сначала умываться.

Стоя под душем, она думала о том, что надо наконец браться за роман, а не ерундой голову забивать. Ну что ей какие-то бабочки, в самом деле! Какой конкретный прок оттого, что она разгадала список? Никакого. И что толку в мыслях, которым она сейчас предается, словно тайному пороку? Никакого опять же…

Мысли же, которым Алёна предалась, словно тому самому, сводились к следующему: почему именно эти бабочки и именно в такой последовательности появляются на стене?

Почему-то она не верила, что порядок их «прилета» случаен. Есть, есть какая-то закономерность. Но в чем она? Может быть, в смысле мифологических названий? Зефир, Менелай, Аполлон, Мнемозина, Сфинкс, Ипполита. Что означают их названия? Западный ветер, обманутый супруг, свет, память, загадка, царица амазонок. В цепочке вполне логично уживаются рядом понятия: свет, память, загадка и амазонка. Например, кто-то хочет высветить в памяти загадку какой-то воинственной женщины. Но при чем тут Менелай и западный ветер? А впрочем, может быть, обратиться к другому названию Менелая? Сева говорил, его еще называют сапфировой бабочкой. А Зефир – бриллиантовый. Может быть, смысл именно в сапфирах и бриллиантах?

Смысл, смысл…

Бриллианты… бриллианты сверкали в ушах Натальи Михайловны. И вроде бы там были еще и сапфиры. Или нет?

Алёна выбралась из душа, смазала кремом лилейную свою мордашку, оделась, налила еще кофе и включила компьютер. Проверила почту. Так, вот письмо от какого-то AndewO. Наверное, Андрей Овечкин так зашифровался. Совершенно верно, его послание: «Писательница, привет, посылаю обещанные снимки. Ваш знакомый фотограф». И смайлик-улыбочка – J))).

Алёна отправила ответный смайлик, присовокупив к нему «Большое спасибо!», а потом открыла прикрепленный файл.

Ага, вот бабочки, вот Наталья Михайловна, обворожительная grande-dame, вот какой-то парень в серой куртке, деловито идущий мимо и случайно попавший в кадр, а вот сама Алёна с новой кретинской стрижкой.

Алёна придирчиво разглядывала свое изображение. Однако не зря Андрея Овечкина приглашают работать и в музее бабочек, и в гостинице «Октябрьская». Хорошо снимает! Алёна знала, что нефотогенична, поэтому сниматься терпеть не могла, но здесь она получилась очень даже ничего, даже стрижка смотрелась не так уж пугающе, как казалось в зеркале. Как там выразился про ее голову Сева? Череп благородных очертаний? Ну-ну…

Впрочем, сейчас эгоцентристку Алёну Дмитриеву собственный череп интересовал лишь постольку-поскольку. Все ее внимание было направлено на Наталью Михайловну, вернее, на ее серьги. Увеличила снимок до предела и рассмотрела их толком. Это были гроздья бриллиантовых виноградинок, окаймленных сапфировыми. Необыкновенно красивые серьги, что и говорить, но созерцание их не прибавило Алёне понимания, кому и зачем понадобилось рисовать бабочек, намекать Наталье Михайловне на ее серьги, сделанные из бриллиантов и сапфиров, да еще уверять, что свет откроет тайну прошлого, связанную с какой-то воинственной женщиной.

Стоп. А разве Лариса Полетаева, о которой упоминала Наталья Михайловна, не была воинственной женщиной? Ее же называли амазонкой революции! Алёна сама читала в какой-то статье. Оно конечно, однако судьба Ларисы Полетаевой никак не интересовала Наталью Михайловну – ее интересовал дед, его жизнь и смерть, его фамилия, в конце концов. Да глупости, ну какая может быть связь между бабочками и Ларисой Полетаевой? Нет-нет, бабочки тут ни при чем. Надо забыть думать о них и о Наталье Михайловне. Вообще обо всем, кроме романа!

Алёна старательно убеждала себя, но уже не могла отделаться от мысли о бабочках. И еще странность… чем больше она смотрела на фотографию, тем больше была убеждена, что видела парня в серой куртке и раньше.

Да, конечно, видела! В вестибюле гостиницы «Октябрьская», когда вывалилась из лифта и бранилась с администраторшей. Парень еще что-то такое ляпнул… мол, лифт наглый какой, к девушке приставал. Ну чепуху какую-то. Поэтому Алёна и обратила внимание на его симпатичную физиономию и на куртку.

Странно, однако… Очень странно, что всех разом позавчера понесло вдруг в гостиницу «Октябрьская»: Алёну, мадам Каверину, Андрея Овечкина, этого парня… Вот только Севы там не оказалось! Ну, предположим, они с Натальей Михайловной искали Владимира Шведова. Андрей встречался с директором гостиницы насчет постеров. А симпатяга в серой куртке что там делал? Может быть, он следил за Алёной или Натальей Михайловной? Нет, если б следил, то тогда бы вышел вслед за Алёной на крыльцо, а он направился в лифт. А может быть, и нет, Алёна не обратила внимания. Она же ничего не заметила, даже не слышала, как Андрей ее звал… Значит, очень может быть, что мальчик в сером и следил за ней. Странное совпадение… Да и с Андреем тоже странное. Может быть, он врет насчет постеров? Может быть, именно он следил за Алёной Дмитриевой?

Да нет, вряд ли. Тот, кто следит, старается остаться в тени, а Андрей сам ей позвонил, фотку прислал, список отдал…

Зачем? Какой ему интерес в Алёне, Наталье Михайловне, бабочках и фотографиях? Да никакого интереса вроде бы нет ни у кого, кроме, такое впечатление, как у Алёны Дмитриевой, – которой, кажется, больше всех надо, и вообще делать ей нечего, – и у человека, который бабочек рисует. Но почему бабочек и именно на той стене? И зачем он стирает то, что нарисовал? Или рисунки стирает кто-то другой?

Алёна сбегала на свой любимый шейпинг, нарочно пройдя мимо парикмахерской: да, бабочки Сфинкс и Ипполита, красоты необыкновенной и тщательности изображения удивительной, мирно сидели на стене. На всякий случай Алёна сфотографировала их мобильником, хотя и уверяла себя, что поступает до крайности глупо.

Возвращаясь из спортзала, она нарочно прошла на два квартала дальше и снова продефилировала мимо парикмахерской.

Бабочки были на месте. Наверное, тот, кто их стирает, делает это ночью. Что свидетельствует либо о расстроенном уме стиральщика, либо о какой-то тайне.

Вот и второй день прошел впустую, с мыслями о несчастных бабочках…

Настал вечер, но Алёна все не могла отделаться от них. От мыслей в смысле. К ночи разболелась голова, и она принялась горячо уверять себя, что мигрень навалилась от недостатка свежего воздуха. От кислородного, можно сказать, голодания. И если она ляжет спать в таком состоянии, то, во-первых, долго не сможет уснуть, во-вторых, будет плохо спать, в-третьих, утром встанет вся разбитая. Борьба с собой кончилась тем, что Алёна оделась и вышла на улицу. Якобы прогуляться перед сном. Она спускалась по лестнице, когда ее осенило совершенно прозаичной и очень много объясняющей мыслью: а ведь бабочек рисуют на стене «Мадам Баттерфляй» именно из-за ее названия. Из-за названия и вывески! Кто-то увлекается лепидоптерологией, увидел на вывеске как ее там… орнитоптеру крезус валлас. Креза, короче, увидел – ну и решил блеснуть эрудицией и рисовальным талантом. Почему рисует по ночам? Ну, наверное, тот эрудит человек взрослый, стесняется своих причуд…

Да запросто!

Запросто, конечно, но… ПРИ ЧЕМ ТУТ СПИСОК?

А может быть, даже и ни при чем. Может быть, бабочки Алёной просто за уши в список притянуты. Вернее, за крылья, поскольку слова «бабочки» и «уши» как-то, воля ваша, не монтируются. И  Ап – это не Аполлон, и Мн – не Мнемозина… а чШ – вовсе не черный шерл, Ал – не алмаз, яИ – не яблочный изумруд, ну и так далее?

Алёна повернула на Республиканскую и остановилась. Ну и ну, какая темнотища! Фонари через один горят, а то и через два. Куда только смотрят городские службы? Около стены «Мадам Баттерфляй» вообще кромешно и непроглядно. Интересно, как художнику рисовать удается, да еще так тщательно? Не иначе, приносит с собой мощный фонарь!

Алёна достала мобильный телефон, в котором имелся фонарик, хоть и не столь уж мощный, но вполне сильный, и осветила стену парикмахерской. Оп-па… Вместо Сфинкса и Ипполиты на стене виднелось только размазанное разноцветное пятно.

Так, неизвестный вандал уже потрудился, подумала Алёна с сердцем. А что это так блестит в свете фонарика? Потеки воды! Пятно совсем сырое. Бабочек вандал стер буквально только что. Тогда, наверное, он еще где-то неподалеку…

Алёна обернулась, вглядываясь в темноту, как вдруг ее ударило по глазам таким ярким светом, что она вскрикнула и заслонилась руками.

Автомобиль? Ну да! Вот взревел мотор, и фары ринулись на нее.

Он что, с ума сошел? Собирается размазать ее о стену? Но на такой скорости ведь и сам разобьется! Только ей от этого будет не легче.

Надо отпрыгнуть! Только ноги почему-то не повинуются, стали ватными. Но ведь ее сейчас убьют! Прыгай же!

Она вяло качнулась в сторону, в то же мгновение послышался удар, звон разбившегося стекла. Свет погас, послышался визг тормозов, потом какой-то скрип и скрежет, означавший, как смутно поняла Алёна, что машина свернула, – и тут же удаляющийся рокот мотора. Автомобиль, намеревавшийся ее прикончить, умчался прочь. В смысле, прочь умчался человек, намеревавшийся…

Алёна резко вздохнула, а может, всхлипнула. Но тут же замерла, затаила дыхание, услышав неподалеку шаги.

Кто-то был рядом! Убийца вернулся? Нет, он умчался на автомобиле. Здесь кто-то другой. Кто?

И снова вспыхнул свет! Алёна вскрикнула и скорчилась в комок.

– Да успокойтесь! – с досадой проговорил мужской голос. – Ну чего вы так испугались? Не надо меня бояться, я вам, между прочим, жизнь спас.

Она с трудом сообразила, что на сей раз не свет автомобильных фар слепит ей глаза, а свет такого же фонарика от мобильного телефона, как у нее. А где ее-то телефон, кстати?!

– Пожалуйста, посветите на землю, – с трудом смогла разомкнуть губы Алёна, – кажется, я телефон уронила.

Луч света переместился вниз. Ага, вот он!

– Спасибо, – пробормотала Алёна, поднимая мобильник.

Человек, стоящий рядом, хмыкнул:

– Да не за что, честное слово! Пустяки какие!

– О господи… – всхлипнула Алёна. – Извините, я просто в шоке, понимаете? Спасибо большущее вам… не за телефон, конечно. Этот ненормальный меня убил бы. Вы в него камень бросили, что ли?

– Да. Кажется, попал в лобовое стекло. Конечно, вышибить я его не вышиб, все-таки триплекс, но ездить он с таким не сможет, просто видеть ничего не будет. Надеюсь, он для своего «Форда» не скоро новое стекло найдет. Жаль еще, что радиатор не задел.

– Откуда вы знаете, что та машина – «Форд»?

– Успел разглядеть. Вроде бы он черный был. Ну просто как в полицейском романе! – с иронией сказал неизвестный. – Чем вы так насолили его владельцу?

– Представления не имею, – честно призналась Алёна. – Подошла к стене, включила фонарик, и тут он…

Перехватило горло.

– А зачем, позвольте осведомиться, вы подошли к стене и включили фонарик? – мягко спросил незнакомец.

Алёна кое-как заставила себя усмехнуться:

– На бабочек смотрела.

– На бабочек? – повторил мужчина с любопытством. Луч фонарика обежал стену: – Не вижу никаких бабочек. Грязное пятно какое-то.

– Они были нарисованы, но их кто-то стер. Думаю, тот человек, который сидел в «Форде». Но может быть наоборот: он их нарисовал, а увидев меня, решил, что я их стерла. Ну и разозлился.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю