Текст книги "Лесная нимфа"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Елена Арсеньева
Лесная нимфа

В том странном сне —

как в старом доме! —

Я был и вышел поутру.

Все в мире стало незнакомым:

Как будто в черную дыру

Я провалился! Мне разгадка

Была дана в том странном сне…

А за окошком тихо падал

С небес инверсионный снег.

Из стихов Д.А.

1985 год

Майское воскресенье было тихим. Земля уже доверилась теплу, разнежилась трава, млели последние подснежники, кукушкины слезки синели под пушистыми ольховыми кустами. По пригоркам играли в пятнашки одуванчики, птицы заливались в сквозных еще зарослях.

Солнце медленно оглядывало землю, а земля-то большая… Уже усталое светило миновало маленький станционный поселок на Семеновской ветке и покатилось за острые вершины деревьев, так и не заметив ничего необычного и страшного в привычной людской круговерти. А вечером прошел короткий, умиротворяющий дождик.

Миновал май, потом июнь… Июль выдался обжигающим! Короткие ливни изредка выплескивались ночью, а с восходом к городу опять прилипала влажная духота, и солнце еле-еле тащилось в поднебесье, словно бы тоже разомлев до полуобморока и мечтая только об одном: «Скорей бы кончилось лето!»

Наши дни

Бывает, что сюжет валяется прямо на земле. Нужно только не лениться вовремя нагнуться и поднять. Если он принимает в это время форму, к примеру, сторублевой бумажки – ясно, что нагнется всякий. А вот если выглядит как десять копеек, а у тебя, к примеру, разболелась коленка, сломанная пару лет назад в городе Париже, – разнылась ну прямо до невозможности от сырой, занудливо сырой погоды, – ну разве ты станешь эту коленку трудить и напрягать, чтобы поднять какие-то несчастные десять копеек? Да нет, скорей всего, пойдешь себе дальше и вскоре забудешь о монетке. Однако на сей раз Алене пришлось-таки нагнуться, хоть коленка и впрямь ныла. Доставая пакетик с одноразовыми платочками, она нечаянно выронила из сумки кошелек, ну а он, конечно, раскрылся – и вся мелочь выпала на асфальт. Мелочь – это было восемьдесят девять рублей, не кот начхал: семнадцать пятаков и две двухрублевые монеты, полученные Аленой на сдачу в маршрутке. Это кем же надо быть, чтобы оставить такую кучу денег лежать в снегу? Разве что миллионершей. Однако наша героиня миллионершей отнюдь не была, а была она рядовой русской писательницей-детективщицей, не бог весть какой известной, не сказать чтобы сногсшибательно-популярной, но книжки, слава богу, писались и выходили… Но вот какая незадача: гонораров ей вечно не хватало, поэтому она порой начинала экономить даже на спичках.

Алена, с отвращением посмотрев на монеты, лежащие в грязном, растоптанном снегу (ударила какая-то внезапная, лишняя, ненужная оттепель), с тоской огляделась, не скачет ли мимо какой ни есть чокнутый рыцарь, желающий поползать в этой грязюке вместо нее, но, понятное дело, не обнаружила такового – и присела на корточки. Стянула перчатки (руки можно отмыть, а перчаткам погибель придет, если отведают этой химической каши) и взялась за дело.

Она собрала почти все монеты, когда вдруг кто-то заорал рядом:

– Берегись!

Вряд ли это было адресовано Алене, ну от чего ей беречься во время такого мирного, хоть и грязного дела, как собирание пятаков? Опасности случайно обнаружить миллион в долларовом (лучше бы, конечно, в евро, но сойдет и в рублевом) эквиваленте не было совершенно никакой… И все же она повернула голову – исключительно по причине того самого любопытства, которое некогда погубило какую-то там кошку, из-за которого некой Варваре на базаре нос оторвали, которое не раз очень сильно подставляло и саму Алену, но все же было основной движущей силой ее характера (сокрытым движителем ее, как выразился бы Александр Александрович Блок), – и увидела мощную, выпуклую и весьма грязную задницу какого-то автомобиля, надвигавшегося на нее медленно, но неудержимо. А может, ей показалось, что это происходит медленно… как-то гипнотизирующе. Во всяком случае, вместо того чтобы бежать, она зачем-то оставалась на корточках, сжимая в кулаке монетки, глядя на колеса и грязный металл, которые были уже совсем близко, и тупо размышляя, что, кажется, это называется бампер, ну, вот эта хромированная выступающая полоса, которой ее сейчас собьет, а может, буфер, хотя нет, буфер у автомобилей вроде бы впереди, хотя нет…

В очередной виток глупых и несвоевременных мыслей, которые наверняка оплели бы ее по рукам и ногам, Алена не успела погрузиться потому, что что-то сильно рвануло ее за ворот, заставив приподняться и пробежать несколько шагов на полусогнутых. Строго говоря, это было не что-то, а кто-то: мужчина, который буквально проволок Алену за собой и отпустил ее только тогда, когда они оказались метра за три от зловещего бампера (будем называть это так, а если мы ошибаемся, знатоки пускай поправят, такова уж их, знатоков, жизненная функция – все и вся поправлять, вероятно, это здорово тешит их самолюбие, ну и на сей раз потешит!). Тем временем автомобиль преспокойно проехал по тому месту, где только что была Алена, плотно вклинившись между двумя другими машинами. Только сейчас наша героиня заметила, что умудрилась рассыпать свои несчастные монетки на стоянке автотранспорта, припаркованного около магазина «Этажи», куда она, собственно, и направлялась, если точнее сказать, направлялась она в продуктовый отдел этого магазина.

– Нет, ну совсем не смотрит, куда едет! Думает, если номер московский, то все на свете позволено! – раздался рядом сердитый голос, и Алена посмотрела на своего, не побоимся этого слова, спасителя.

Спаситель, высокий худощавый мужчина в распахнутой куртке и простоволосый (у него была ежиком стриженная полуседая голова и румяное, словно бы горящее от возмущения, довольно молодое еще лицо), вприщур смотрел на автомобиль, из-под которого он, можно сказать, только что выдернул одну русскую писательницу. Не бог весть какой подарок человечеству, а все же не кот начхал!

Что-то этот кот задержался нынче в нашем романе… А ну брысь!

Решено: о котах более ни слова. Вернемся к писательнице.

Вышеназванная посмотрела туда же, куда смотрел ее спаситель, прочла на грязной автомобильной заднице: «Lexus LX 570» – и преисполнилась восторга, совершенно в данной ситуации неуместного. Она была очень чувствительна к звукописи, поэтому ее восхищали автомобили марки «Лексус», «Ауди», «Лендкрузер» и «Мицубиши», а также, конечно же, «Рено» и «Мерседес», с ударением непременно на второе е, по-испански, а всякие там «Форды», «Фольксвагены», «Тойоты» и «Субару» заставляли морщиться… Про «Мазду», «Пежо», «Шкоду» и «Судзуки» (о боже!) просто говорить нечего! К подвескам, скорости, комфортабельности и емкости топливного бака ее восхищение и невосхищение ровно никакого отношения не имели, все дело заключалось лишь в звучании названий машин. Истинной музыкой звучало, конечно, слово «Виллис», но где теперь «Виллисы» найдешь?! У ее деда был когда-то «Виллис». Теперь дед на нем гоняет вовсю по занебесным трассам, где нет никаких ограничений скорости. И, конечно, в любую погоду ездит с опущенным верхом. А впрочем, там-то всегда хорошая погода, иначе просто быть не может!

– «Lexus LX 570», – проговорила, точно продекламировала Блока, Алена.

– Класс «President», – эхом отозвался спаситель. – Внедорожник. Сто двадцать пять тысяч баксов. Не кот начхал!

Алена глянула было на него возмущенно, потом сообразила: спаситель-то просто не в курсе, что мы решили не упоминать больше этих… серых, рыжих, полосатых, с когтями, хвостами и ушами!

– Понятно, что в такой машине ни хрена не видишь: ни кто у тебя сзади, ни кто спереди, ни кто под колесами, – иронически хмыкнул спаситель. – Припарковался, как дурак. И как он выходить из машины собирается, интересно?!

Только тут Алена разглядела то, что ее спаситель – человек явно опытный – заметил моментально. Массивный «Лексус» – кстати, был он благородного серебристо-бежевого цвета – вклинился в не слишком большой промежуток между двумя менее помпезными автомобилями, и выйти теперь водителю, не задев соседа, было бы затруднительно.

В это мгновение дверца «Лексуса» распахнулась – ну да, она именно что распахнулась, так, как если бы он находился не на теснейшей стоянке, а в чистом полюшке, – и агрессивно врубилась в бледно-зеленый бок стоявшего рядом «Рено».

– Мать родная, – потрясенно сказал Аленин спаситель. – Да что ж ты, мужик…

И осекся, потому что из «Лексуса» показались две длиннющих ноги в шикарных сапожках из змеиной кожи, а вслед за ними – шикарная блондинка в не менее шикарно выщипанной шикарной норковой шубке… ну просто не женщина, а мечта «Гринписа»!

Даже не покосившись на изувеченную дверцу, она захлопнула свою и, тряхнув платиновой гривой (надо ли уточнять, что тряхнуто было шикарно?!), двинулась к магазину. Однако Аленин спаситель все же справился с оцепенением, сковавшим его гортань, и выкрикнул с детски-обиженным выражением:

– Девушка, вы мне дверцу изуродовали!

Ага, так, значит, это был его «Рено». Вот те на!

Блондинка не оглянулась.

– Вы что, не слышите?! – возопил спаситель на полтона выше.

Блондинка слегка повернула голову на точеной шее… Господи, где, в каком романе Алене уже встречалось это выражение?.. Да ладно, встречалось и встречалось, во-первых, нет ничего нового, чего раньше не было бы под солнцем, а во-вторых, что делать, если шея оказалась именно точеной?!

– Тычодумаешьябудутутнатебявремятерять? – произнесла она стремительно-небрежно и скрылась за угодливо раздвинувшимися перед ней дверьми «Этажей».

Алене потребовалось некоторое время, чтобы сообразить: произнесено было не одно слово, а самое малое – десять, не считая знаков препинания. Не в силах издать даже звука от такой наглости, она поглядела на своего спасителя. Тот сосредоточенно шевелил губами и, судя по всему, еще пытался, как Золушка, отделить чечевицу от золы, или какую ей там непосильную задачу давала злобная мачеха… короче, пытался докопаться до смысла фразы.

Алена почувствовала, что краснеет. Можно представить, как он отреагирует, когда поймет, что ему ответила эта наглая шикарная тварь. Конечно, разразится матом. Конечно, будет бушевать, махать кулаками, проклиная владелицу «Лексуса», который стоит раза в три-четыре больше, чем его «Рено», это было известно даже Алене, которая в принципе ничего не знала ни об автомобилях, ни об их стоимости. Ну и что толку в этом его махании? Наверное, он побежит в магазин искать блондинку. Устроит ей скандал – публично… Тоже совершенно бессмысленно. А перед тем как ринуться на поиски блондинки, повернется к Алене и бросит что-то вроде, мол, это она во всем виновата, мол, не пришлось бы ему спасать одну дуру, которая ползала в снегу, собирая свои жалкие рубли, он бы успел уехать, был бы далеко отсюда… Только тут Алена сообразила, что все свои несчастные пятаки она уронила в процессе спасения. И теперь они снова лежат в снегу, придавленные мощными колесами «Лексуса». Да ладно, бес с ними, не лезть же снова собирать их! Нужно уходить. И потому, что ноги замерзли, и вообще – пора. А главное – потому, что увидеть беспомощное от злости и злое от бессилия лицо человека, который, вполне возможно, спас ей жизнь… а ведь не исключено, что эта стервоза запросто наехала бы на Алену и ушла бы, даже не посмотрев, кто это там копошится (а то и не копошится уже!) под колесами, только бросив свое пренебрежительное: «Тычодумаешьябудутутнатебявремятерять?» – ну так вот, Алене не хотелось видеть этого мужчину слабым.

Поэтому она тихонько попятилась и под прикрытием других машин выбралась со стоянки. Входя в нехотя раскрывшиеся двери «Этажей» (двери, словно прожженные лакеи, ленились: небось чувствовали, что Алена идет не в меховой или золотой бутик, а всего лишь в продуктовый отдел, да и то отнюдь не за икрой черной, не за осьминогами копчеными и даже не за стейками норвежской форели!), она оглянулась и увидела, что спаситель открывает дверцу своего «Рено». Значит, скандала не будет – он просто решил уехать. Ну, может, и правильно, хотя…

Да просто правильно, без всяких «хотя»!

1985 год

– Скорей бы кончилось это поганое лето! – пробормотал Дима, отрываясь от крана с теплой, невкусной водой.

– У вас льда нет? – спросил Леша, открывая дверцу старенького «Саратова» и насмешливо оглядывая полупустые недра.

– Да нет… потерялись где-то формочки, – соврал Дима, чувствуя неловкость и за скудность запасов в холодильнике, и за вранье, и, главное, за то, что ни ему, ни, конечно, матери и в голову не приходило держать хотя бы запас льда в полиэтиленовом мешке, не говоря уже о соках, минералке или – куда там! – пиве… Воду из-под крана с вареньем – вот что он мог предложить приятелям, и только. Ладно хоть записи хорошие, да ведь и те не его…

Сладкие итальянские стоны, доносившиеся из комнаты, сменились ритмичным бульканьем. Дима невольно задергался в такт, но звонок в дверь остановил его. Кто бы это мог… и звонок у них, конечно, пронзительно-резкий, не переливчатое мурлыканье, как у других, прямо-таки бьет по нервам, вроде будильника, который по утрам выдирает из постели. Пошел открывать.

Выглянувшие из комнаты парни увидели, как в прихожую, едва приотворилась дверь, втиснулся массивный мужик в тенниске и грязно-белых брюках и огромными руками стиснул Димины худые плечи:

– Подонок… кровь твоя ржавая! Горбатого могила исправит, так, что ли?

Оттолкнув растерянного Диму, разъяренный гость двинулся в комнату. Ребята невольно расступились.

– Музыку гоняешь, стервец? – гудел гость, и каждая мышца его огромного тела, казалось, вибрирует от ненависти. – Балдеешь помаленьку?

Он бросил взгляд на портативный кассетный магнитофон, стоящий на подоконнике, и на его багровом лице проступила некая обескураженность.

– Это чей маг? – спросил он подозрительно.

– Мой, – спокойно ответил Леша, появляясь из кухни. – А что?

– Тво-о-ой? – недоверчиво протянул мужик. – А мой где? А? Моя «Соня» где? Пришел с работы – «Сони» нет, вельветов черных импортных нет. И фломастеров – набор двенадцать цветов, хотел племяшке на день рождения подарить. Где? – обратился он к Диме, который начал приходить в себя.

– А я откуда знаю? – спросил тот с ненавистью. – Прет, главное, как танк. И сразу сюда, главное…

– А куда же? – почти миролюбиво спросил мужик, утирая ладонью потное лицо. – Куда бежать, как не к тебе? Кому еще такая пакость – ключ подобрать, обворовать! – в голову взбредет, как не тебе, колонисту? Ну, ты у меня покрутишься, ворюга!

Он будто бы слегка оттолкнул Диму, но от этого толчка парень влип в стену, а мужик повернулся и тяжелой поступью вышел. Дверь шарахнулась о косяк. Дима быстро отвернулся и на мгновение прижал ладони к лицу.

Кто-то из ребят выключил магнитофон. Леша иронично глянул в его сторону, сделал было шаг к подоконнику, но остановился.

– Может, скажешь, из-за чего весь этот писк? – спросил он с обычной ленивой насмешливостью.

Дима повернулся. Лицо его было угрюмым.

– А я знаю?

– Похоже, у этого буйвола кто-то слямзил музыку и шмотки, – подал голос Олег.

– Догадливый! – покачал головой Леша. – Сам сообразил или подсказали?.. Мы ведь тоже не глухие. Это сосед твой или как?

– Сосед! – с ненавистью ответил Дима. – Не брал я его музыку! И штаны не брал!

– Не брал – ну и хорошо, – бодро отозвался Олег. – Ну, мужики, мне пора!

Он сунул руку Диме, который машинально ее пожал, кивнул Леше, с усмешкой искривившему губы, и ушел. За ним двинулись еще двое.

– Стас! Игорешка! Мужики, вы чего? Я же не брал его поганую «Соню»! – воскликнул Дима.

– Да нет… уже поздно… мы потом когда-нибудь… – неуверенно тянули ребята. Их привел сюда Олег, и сейчас, без него, они почувствовали себя неуютно, особенно когда увидели, что Дима не столько возмущен, сколько испуган.

Дима с надеждой посмотрел на Лешу:

– Я, честно, не брал…

– Да мне это, знаешь, до лампочки, – пожал тот плечами, вынимая кассету и кладя ее на подоконник. – Нормально! Надо бы взять у Юрки переписать. – Он поднял было магнитофон, однако тут же поставил его и сел на диван.

Диме сразу сделалось легче. Он с надеждой смотрел на Лешу. Тот думал, и это раздумье отражалось на его незагорелом лице с крепким лбом, круглым подбородком и светлыми тонкими бровями.

– Понятно, почему этот дядя сразу рванул сюда. У него же все на подкорке, безмоторно, а ты… с пятном, это он точно сказал. – Леша словно бы говорил сам с собой, но вот поднял глаза на Диму: – Боюсь, что тут тебе никак не вывернуться, так что лучше, – он напряженно свел брови, – лучше бы тебе сдать им… и маг, и вельветы, и фломастеры… и тех, с кем брал эту хату. – В том, что речь его была нарочито блатной, Диме почудилось самое страшное, будто Леша уже не считал возможным разговаривать с ним как с нормальным человеком, будто достоин он теперь только этой «фени». – Понял? Я тебе советую.

Наши дни

Итак, наша героиня вошла в магазин и отправилась покупать свои творожки, яблоки, бананы, а также куриную печенку, которую просто обожала, и не менее обожаемые куриные сердца. Она была полной и окончательной сердцеедкой как в прямом, так и в переносном смысле слова. Ах да, еще она, не удержавшись, купила ванильный зефир (перманентно худеющим дамам отчего-то не рекомендуется есть шоколад, а вот зефир и мармелад разрешается… какое счастье, между прочим!) и кирпичик дико вкусного черного хлеба с орехами и сухофруктами. Не самая полезная еда для похудения, но все же лучше тортиков и булочек. А вкуснотень-то какая!..

Рассчитываясь, Алена недобрым словом помянула блондинку и ее «Лексус». Ей не хватило пятидесяти рублей (тех самых, оставшихся в снегу), пришлось рассчитаться картой. Небольшая очередь немедленно уставилась на нее с неприязненным выражением. Отчего-то задержался этот предрассудок, будто карта – символ несказанно толстого банковского счета. Глубокая ошибка, между прочим. То есть в случае писательницы Дмитриевой – определенно!

Кассирша тоже не обрадовалась тому, что приходится совершать чуть более сложные манипуляции, чем те, к которым она привыкла, и сердито приказала Алене, которая чуть замешкалась, собирая свои покупки:

– Кончайте копаться, девушка! Вы задерживаете очередь!

С одной стороны, грубость, которая требовала достойного ответа. С другой стороны, «девушка»…

Алена махнула рукой (мысленно) и кое-как свалила зефир, яблоки и прочее в пластиковые пакеты.

«А вот интересно, – подумала она, – «Лексус» уже уехал или нет? Может, если уехал, я попытаюсь свои монетки собрать?»

Ей было чуточку стыдно за желание непременно собрать деньги, хотя что тут стыдного, совершенно непонятно. Будь там всего лишь один пятак… а то ведь семнадцать их! И еще две монетки по два рубля…

К огорчению Алены, «Лексус» стоял на месте. «Рено» не было, а «Лексус» стоял. Лучше бы наоборот, конечно. Вот разве что подождать, пока уедет? Интересно, бесподобная блондинка скоро выйдет из «Этажей»?

И тут Алена увидала ее. Впрочем, нет, сначала она услышала блондинкин голос. Голос был прекрасен и безупречен, как и ее внешность. С таким голосом только песни петь на скалистых берегах Сомали – никакие пираты не понадобятся, экипажи кораблей будут просто счастливы сдаться в плен прекрасной сирене! Впрочем, дело происходило не на скалистых берегах Сомали (еще не факт, между прочим, что они там скалистые!), а оттого прельстительных песен не пелось. Блондинка выражала совсем иные чувства. Судя по тональности, это было глубокое возмущение, однако вычленить что-то осмысленное из сплошного потока отвязного мата, перемежаемого рыданиями, не представлялось возможным.

«Эк ее разбирает! – с ужасом подумала Алена, не выносившая инвективной лексики в неформальных ее проявлениях. – Да что случилось-то?!»

Вокруг «Лексуса» и его владелицы уже собралась небольшая толпа. Кто-то стоял, с зачарованным выражением смотря на автомобиль. Кто-то подходил, бросал взгляд… лица искажались то озадаченностью, то сочувствием, то злорадной насмешкой… и отходил, покачивая головой.

Подошла и Алена. Подошла – да так и ахнула!

Серебристый, элегантный, восхитительный бок «Лексуса» был весь изуродован глубокими царапинами. Они сплетались в причудливый узор спиральных и прямых линий.

Алена пригляделась. Да нет, это не просто линии… это надпись какая-то. Она подошла поближе, пытаясь вчитаться. Длинное-длинное слово, вернее, несколько слов, слитые воедино. Вроде бы написано: «Я паркуюсь», а дальше? «Я паркуюсь»… какое же там слово, нет, два слова!

– «Я пар-ку-юсь, как ду-ра», – по слогам прочел кто-то рядом с Аленой и аж поперхнулся то ли вздохом сожаления, то ли смешком. И только теперь она поняла, что там было написано: «Япаркуюськакдура».

Ну да… Это «получи, фашист, гранату» в ответ на блондинкино «Тычодумаешьябудутутнатебявремятерять?».

– Ё-мое! – раздалось сочувственное бормотанье. – Сурово!

– За что ее так? – раздался еще чей-то исполненный жалости голос.

– Да сволочей полно, видят, что красивая женщина на дорогой машине, – ему ни того, ни другого вовек не заиметь! – вот и излил дерьмо, – с горечью вынес приговор приятный баритон.

– Нет, на самом деле не так все просто, – невольно пробормотала Алена.

– Что? – Ей в лицо заглянул темнобровый и румяный парень лет двадцати семи в роскошнейшей короткой замшевой куртке. Он был очень красив – так же, как и его баритон, и куртка. В человеке должно быть все прекрасно, совершенно по Чехову! – Вы знаете, кто это сделал? Вы видели?

– А может, это она сама накорябала?! – предположил какой-то вкрадчивый, неприятный голосишко.

– Я только что из магазина вышла. – Алена помахала сумками.

– А может, ты сначала накорябала, а потом в магазин – шмыг!

Алена обернулась к автору этой дерзкой версии. Высокий, худой, красноглазый. Нос длинный, острый. Высунул его из шарфа – и спрятал обратно. Дуремар какой-то, честное слово, из иллюстраций к сказке «Золотой ключик, или Приключения Буратино»!

– Не припоминаю, чтобы мы с вами на «ты» перешли, – ответствовала она с той высокомерностью, на которую была великая мастерица. – Но, кстати, может быть, это именно вы машину изуродовали, а теперь ищете, на кого вину свалить?

– Я? – пренебрежительно вынул нос из шарфа Дуремар. – А мне зачем?

– Ну а мне зачем? – пожала плечами Алена.

– Да мало ли… – туманно предположил Дуремар.

– Девушка, нужно милицию вызвать! – кипятился темнобровый и румяный красавец, подступая к блондинке. – Распоясались, отморозки! Руки рубить за такие акты вандализма нужно!

Алена вспомнила седоватый ежик, по-детски изумленные глаза…

Он не отморозок, точно. И положа руку на сердце можно сказать, что блондинка наказана по заслугам. Жестоко, но по заслугам! Она и впрямь парковалась, как дура, даже как воинствующая кретинка!

Но Алена решила оставить свое мнение при себе. А то вдруг красотка, которая сейчас мечется туда-сюда, заламывает руки и утирает злые слезы (и тушь у нее при этом почему-то не растекается!), обратит на Алену внимание – да и вспомнит, что именно на нее чуть не наехала. И припишет этот «акт вандализма» Алениной распоясавшейся мстительности. Доказывай потом, что ты не верблюд. Ищи тех, кто подтвердит твое алиби. А кто его подтвердит? Кассовый чек? Да, на нем указано время покупки. Но ведь не факт, что сначала ты чем-нибудь не изуродовала «Лексус», а только потом ринулась в магазин. Дурное дело-то ведь совершенно нехитрое!

Нет, лучше уносить ноги, да поскорей. Алена с сожалением посмотрела в грязный снег, под которым были где-то погребены ее восемьдесят девять рублей, простилась с ними… и вдруг заметила у своих ног небольшую картонку.

Мало ли что там могло валяться, ерунда какая-то! Картонка и картонка.

В это мгновение, однако, одна из сумок вдруг вывалилась из Алениных рук и упала рядом с картонкой. Подбирая ее и выкатившееся яблоко (ну что за день такой потеряистый выдался?!), она поближе взглянула на картонку и увидела там надпись печатными буквами: ХА-ХА!

Рядом была нарисована кривая рожица, улыбающаяся во весь рот.

Алена подхватила картонку вместе с яблоком, сунула в сумку и быстро пошла прочь от места, так сказать, происшествия.