Текст книги "Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного"
Автор книги: Елена Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
И она показала два парика, которые принесла с собой: один со светлыми, почти белыми, длинными волосами, а другой – с черными, чуть покороче.
– Но эти волосы совсем не похожи на мои! – всхлипнула Гелиодора, с отвращением глядя на белокурый парик.
– Не нравится? Тогда я возьму его себе! – крикнула Маура, хватая парик и торопливо напяливая его на свою нелепо остриженную голову.
Ее смуглое лицо скрылось за массой светлых локонов. Казалось, что Маура украдкой выглядывает из зарослей выгоревшей на солнце травы.
– Нелепость какая! – фыркнула Никарета. – Немедленно надень черный парик. Тогда ты хоть немного будешь похожа на себя прежнюю.
– Не хочу, – буркнула Маура. – Не сниму этот парик, хоть режьте!
– Лучше сними, а то я ведь могу и не допустить тебя к выпускным испытаниям! – пригрозила Никарета. – Тем более что соблазнить кинеда тебе все же не удалось! Ты уже наполовину провалилась! Смотри, скатишься в портовые шлюхи!
Девушки так и ахнули. Маура, гордячка Маура, которая была уверена в своей обольстительности, провалила выпускное испытание?! И молчала об этом… Конечно, ей было стыдно!
– Верховная жрица, ну что скажут люди, если ты всех аулетрид отправишь раздвигать ноги перед грязными мореходами? – дерзко воскликнула Маура. – Разве ты решила закрыть школу, если предлагаешь всем нам непосильные выпускные испытания?! Да, я не смогла соблазнить кинеда, но ведь никто не смог бы! И еще неизвестно, справится ли со своими испытаниями хоть кто-то еще!
– Лаис уже соблазнила Неприступного, – запальчиво воскликнула Никарета. – Причем при нескольких свидетелях, как и положено!
Раздался хор восклицаний, причем в основном – злобных и завистливых. И Лаис вновь осознала, как трудно найти среди будущих аулетрид добрых подруг: ведь в самом скором времени им придется сражаться за одних и тех же посетителей. Мужчин, которые готовы вкусить их объятий, всегда найдется много, но ведь они служат Афродите Пандемос, богине любви всеобщей, продажной… Той любви, за которую мужчина готов заплатить – и чем больше, тем лучше. А богатых среди этих желающих не так и много.
– Я теперь тоже провалю свое испытание, – прошептала Гелиодора. – Особенно в этом ужасном черном парике!
– В ужасном?! – возопила оскорбленная до глубины души Бавкида. – Ну и ходи лысая!
И повернулась уйти, унося свой драгоценный парик.
– Да ты хоть примерь его! – хмыкнула Маура. – Глядишь, в кои-то веки глянешь на свое отражение с удовольствием!
– В самом деле, погоди, Бавкида, не уходи, – примирительно сказала Никарета. – Гелиодора, примерь парик, я тебе приказываю!
Гелиодора нехотя надела парик – и все так и ахнули. Черный цвет шел ей невероятно! Лицо ее, прежде очень хорошенькое, но не более того, приобрело яркость и законченность прекрасной картины. Глаза стали глубже, черты – определенней, более того – в лице появилось новое обольстительное выражение…
– Ого! – воскликнула Маура. – Да, тебя теперь нельзя назвать непропеченной пресной лепешкой! Ты напоминаешь темный беотийский хлеб с изюмом и орехами! Ты стала просто красавицей!
– Красавица, ты красавица, Гелиодора! – наперебой заверещали другие девушки, и даже Никарета одобрительно улыбнулась:
– В самом деле, ты совершенно преобразилась.
Бавкида горделиво кивнула:
– Да уж! Вот таковы наши критские парики! Они воистину творят чудеса!
Гелиодора недоверчиво посмотрела в поданное ей зеркало, потом повернулась к Лаис:
– Это правда? Я хорошо выгляжу?
Лаис не сразу смогла ответить, так изумило ее преображение подруги.
– Что, наша первая красавица онемела от зависти? – ехидно вскричала Маура. – То Гелиодора скрывалась в твоей тени, а теперь она затмила тебя? Похоже, Гелиодора, ты должна поблагодарить Элиссу! Наконец ты узнала, насколько к лицу тебе черное, а самое главное, узнала истинную цену своей лучшей подруге! Наша пыльная львица способна любить только тех, кто хуже ее! А тот, кто превосходит ее, становится ее врагом? Теперь Клеарх, возможно, предпочтет Гелиодору? Я однажды сама слышала, он говорил, что уже пожалел, что обещал быть первым гостем у Лаис, он хотел бы первым иметь ее подругу… Ну, берегись, Гелиодора, если он все же передумает! Лаис сживет тебя со свету, как норовила сжить меня!
– Да ты спятила, – пробормотала Лаис, сбитая с толку этими нелепыми обвинениями. – Ты просто спятила! Не слушай ее, Гелиодора, от нее не дождешься ничего хорошего!
– А все-таки ты еще не признала, что твоя подруга стала настоящей красавицей! – захохотала Маура. – Завистница! Завистница!
– Лаис завистница! – подхватили Клития и Филлис, верные приспешницы Мауры. Им вторили и другие девушки.
– Лаис, ты… Ты в самом деле завидуешь мне? – всхлипнула Гелиодора. – Неужели ты…
– Глупости! – отчаянно закричала Лаис. – Ну что за глупости! Что мне сделать, чтобы ты поверила? Хочешь, я… Хочешь, я тоже отрежу волосы?
– Ага, давай! – возбужденно взвизгнула Маура. – Обрежь волосы, и мы поверим, что ты не завистница! Только ведь ты никогда этого не сделаешь! Никогда! Ты носишься со своей пыльной красотой, как курица с яйцом!
– А ну, прекратите! – что есть мочи завопила Никарета, хватаясь за виски. – От всех этих глупостей у меня сейчас голова лопнет! Быстро разойдитесь по своим доматио! И немедленно спать! Завтра вам предстоит серьезное испытание по общим знаниям!
– Уже сегодня, великая жрица, – дерзко уточнила Маура. – Ведь полночь миновала!
– Тем более! – рявкнула Никарета. – И чтобы я больше не слышала ни звука!
– Девушки, советую вам не снимать на ночь парики, – сказала Бавкида. – Вы должны к ним привыкнуть так, словно это ваши собственные волосы. Впрочем, они изнутри смазаны особым составом, который готовили на Крите еще в древности, так что будут держаться, даже если вы упадете в воду!
– Слышишь, Гелиодора? – хихикнула Маура. – Ни в коем случае не снимай парик! Если повезет, твоя бывшая лучшая подружка за ночь лопнет от зависти!
– Смотри сама не лопни от своего глупого смеха! – огрызнулась Лаис, входя в свой доматио, ложась и отворачиваясь к стене.
– Нет, не ходи туда, Гелиодора! – верещала в коридоре неугомонная Маура. – Иди лучше спать в наш доматио! А то Лаис пострижет еще и парик! Вообще надо разобраться, почему Элисса обрезала наши волосы! Не иначе ее кто-то подкупил! И теперь я почти уверена, что это Лаис!
Лаис прикусила губу, чтобы промолчать. Она не сомневалась, что Гелиодора сейчас вступится за нее, ответит Мауре – со свойственным ей тонким и спокойным остроумием, – но подруга тоже молчала.
Лаис напряженно смотрела на дверной проем, однако Гелиодора не возвращалась в доматио, не ложилась спать.
Неужто она поверила Мауре?! Неужто оказалась настолько глупа?!
Лаис хотела подняться и пойти за подругой, но Маура опять поднимет крик… В конце концов, Гелиодора сама должна решить, кому верить и что делать!
Лаис прикрыла усталые глаза, но всем существом своим вслушивалась в ночные звуки.
Ладно. Лучше попытаться уснуть. Как говорят умные люди, на то, что было сделано ночью, день смотрит и смеется. Вот так и они с Гелиодорой утром вместе посмеются над клеветой Мауры.
Однако Гелиодора не возвращалась. Может быть, она и в самом деле легла спать в другом доматио?
Обида долго не давала Лаис уснуть, да еще мешали стоны и рыдания Мауры, громогласно проклинавшей Элиссу и оплакивавшей утрату своих волос.
Лишь на рассвете Лаис, наконец, смогла задремать.
Коринф, храм Афродиты
Великий Коринф прославлен в истории Аттики многими событиями. Именно здесь Геракл задушил немейского льва и убил птиц-людоедов у Стимфалийского озера. Беллерофонт поймал Пегаса близ источника Пирена в Акрокоринфе, а Сизиф закатывал на его вершину свой роковой камень. Конечно, всякий коринфянин поведает любому гостю эти и множество других легенд, однако, если спросить, чем ныне знаменит Коринф, ответ будет один: школой гетер!
Если гость задает вопрос мужчине, можно не сомневаться, что физиономия отвечающего расплывется в довольной ухмылке. Если женщине – она непременно подожмет губы, а в голосе ее прозвучит отвращение. В глазах юноши заблестит тайное вожделение, в глазах девушки – тайное любопытство…
Ну а если гость окажется здесь в середине месяца, который в Коринфе, Афинах, Делосе и Милете называют таргелион, в Дельфах – гераклий, в Этолии – агией, в Фессалии – гомолий, в Беотии – гомолой, на Родосе – аграиний, в Эпидавре – киклий, в Косе – агрианий, а в Македонии – дайсий[32], в том прекрасном месяце, когда яблони уже уронили лепестки, но обочины дорог еще не выжжены солнцем и пестрят сияющей зеленью травы, гиацинтами, дельфиниумом, шафраном и яркими маками, распустились розы, одуряюще благоухает акация, и воздух над цветами кажется пестрым от мельканья пчел и бабочек, – если гость окажется в Коринфе в этом благословенном месяце, он может считать, что ему необыкновенно повезло в жизни, потому что он может попасть на выпускные состязания в школе гетер!
Никто не знает, правда это или нет, но рассказывают, будто во времена первой Никареты, основавшей школу гетер, туда принимались все девушки подряд, богатые и бедные, потому что Никарета своим служением Афродите Пандемос несказанно разбогатела и хотела отблагодарить богиню-благодетельницу.
Затем времена изменились. В школу брали десяток, два или три девушек, но только тех, кто был готов заплатить за себя довольно большой вступительный взнос. Если девушка уходила из школы сама или бывала исключена, деньги ей не возвращали.
Наставниц для аулетрид приглашали из числа преуспевающих гетер, однако не коринфских, а из других городов. Местные гетеры меньше всего хотели содействовать успехам молодых и красивых соперниц, которые – благодаря от них же полученным умениям! – отнимут у них самых щедрых и веселых любовников. Поэтому – опять же по слухам! – бывали случаи, когда наставницы добивались исключения лучших аулетрид, а кое-кого даже со свету сживали.
Впрочем, возможно, это были только слухи, да и принадлежали они к старинным временам.
Учились в школе гетер недолго – всего лишь год, но этого хватало, чтобы познакомиться с основами мастерства, оттачивать которое предстояло весь недолгий отрезок быстротекущей жизни, когда женщина считается привлекательной.
В прошлом году в школу было принято двадцать девушек. До выпуска дошли девятнадцать. Одна аулетрида по имени Нофаро спустя какой-то месяц после начала занятий вышла замуж за стражника из службы водоносов и покинула Коринф вместе с ним.
Однако на просторных белоснежных ступенях храма появились почему-то лишь восемнадцать аулетрид. Как и положено, они были со скромно заплетенными в плексиды волосами, босые, одетые в простые белые хитоны и гиматии, которыми можно было при случае прикрыть лицо. Прикрывать лицо предстояло при неправильном ответе на вопрос наставниц.
Вообще со стороны могло показаться, будто на ступени храма опустилась стая чудесных белых птиц!
Все наставницы во главе с Никаретой были в перехваченных белой тканью камлиммах[33] (как и положено коринфским гетерам!), в белоснежных одеяниях, из-под которых, впрочем, сверкали яркие сандалии, изукрашенные каскадами драгоценных камней.
Как гласили легенды Коринфской школы, первая Никарета очень любила роскошные сандалии, украшенные разноцветными каменьями. Поэтому наставницы всегда чествовали ее память тем, что к самой скромной одежде надевали только яркие, искусно разукрашенные сандалии. Они единственные оживляли их несколько унылый белоснежный наряд!
Взгляды зрителей-знатоков, которые уже высмотрели среди аулетрид своих будущих пассий, были устремлены на лица милых их сердцам девушек. Ага – вот Аглея, Лаис, Дианта, Хеба, Юдоксия, Майя, Клития, Филлис и все прочие… Но тут в рядах поклонников смуглой и острой на язык фессалийки Мауры вспыхнуло беспокойство: ее не оказалось среди других! Однако когда девушки начали отвечать и зазвучали их голоса, обожатели Мауры успокоились: она все-таки на месте, однако была почти неузнаваема в белокуром парике.
Сначала это показалось ужасным, однако Маура всегда славилась на выдумки, так что парик скоро был признан остреньким, как моченый перчик, привезенный с Кипра и добавленный в сувлаки из штаподи[34], которыми славится коринфская кухня.
Однако те, кому нравились Гелиодора и коринфянка Элисса, напрасно пытались найти их среди девушек.
От испытания аулетриду могли отстранить только в случае самой серьезной провинности. Что же могли совершить Гелиодора и Элисса, которые считались образцом послушания в Коринфской школе?
Об этом можно было только гадать…
Началось испытание. Состояло оно в том, что каждая наставница поочередно задавала вопрос из той области знаний, которые она преподавала. Девушки, готовые отвечать, должны были поднимать руку, а тем, кто не знал ответа, следовало прикрыть лицо краем хламиды.
Как обычно, первыми задавала вопросы по теологии верховная жрица и начальница школы Никарета, потом настала очередь Бавкиды, затем выступила вперед Аглая, которая обучала аулетрид готовить возбуждающие блюда и напитки, затем Анита Тегейская, мастерица стихосложения…
Колдунья Кирилла отсутствовала. Впрочем, все коринфяне знали, что бывшей пифией иногда овладевает вещий сон, к этому относились с большим уважением… И все чаще слышался шепот: мол, Кирилла, честно говоря, ничего не потеряла, пропустив эти испытания!
Старожилы помнили, как весело проходили эти испытания в былые времена. Но сейчас они знай недоумевающе и разочарованно пожимали плечами: девушки отвечали так скучно и неуверенно!
Маура почти все время простояла, прикрывая лицо краем хламиды в знак того, что она не знает ответов, а Лаис, первая красавица и надежда школы, отвечала невпопад и все озиралась по сторонам, будто искала кого-то.
Впрочем, общее мнение решило, что Лаис просто ждет подсказки от кого-то из своих многочисленных почитателей.
Однако они были не на шутку разочарованы!
Даже когда из толпы зрителей раздавались эти подсказки, Лаис не обращала на них внимания. А уж ее импровизация вообще не удалась – вышла неуклюжей и нескладной.
– Зазналась девчонка! – перешептывались зрители. – Возомнила себя мечтой всего Коринфа! Что и говорить, она спасла наш храм Афродиты от позора, но ведь это было в прошлом году! Только воин, потерявший в сражении руку или ногу, может жить былыми достижениями. Женщине, которая избрала для себя стезю гетеры, нужно быть очаровательной всегда, каждый день!
Те, кто стоял в передних рядах, откровенно зевали, но, подпираемые сзади толпой, не могли уйти и втихомолку завидовали тем, кто стоял сзади, ибо они уже начали расходиться.
Цветы, принесенные поклонниками самых ярких аулетрид, той же Лаис, Гелиодоры, Мауры, засыхали в корзинах. Рабы отлично чувствовали настроение хозяев и перестали ежеминутно обрызгивать розы прохладной водой. По всему выходило, быть этим цветам выброшенными – или их вручат какой-нибудь там Иантине или Хебе, волею случая оказавшимся звездами этого выпуска. Не пропадать же добру!
Видно было, что происходящее стало пренеприятной неожиданностью не только для зрителей, но и для всех наставниц, которые явно не знали, куда деваться от стыда, и буквально испепеляли взглядами Лаис. Без труда можно было угадать, что на ее голову обрушатся несказанные громы и молнии, лишь только за наставницами и аулетридами сомкнутся храмовые ворота. Перепадет, конечно, и Мауре, и Гелиодоре с Элиссой, когда они объявятся, но в том, что Лаис не останется без хорошей порки, можно было не сомневаться.
Среди откровенно недовольных и даже разозленных зрителей находился, кажется, только один человек, который искренне волновался из-за перемены, происшедшей в Лаис. Это был Клеарх. Он пытался поймать растерянно метавшийся взгляд девушки и угадать, почему она обеспокоена до такой степени, что не может найти ответа на простейшие вопросы. Однако глаза Лаис то и дело застилали слезы, в конце концов она даже перестала их смахивать, и низкие души, обиженные тем, что за свои деньги – а разрешение присутствовать на испытании будущих гетер стоило четыре обола, в два раза дороже, чем посещение театра Диониса или Одеона! – они не получили ничего, заслуживающего внимания, теперь злорадно ухмылялись и даже хохотали, наслаждаясь отчаянием девушки как бесплатным развлечением.
Внезапно Никарета, стоявшая на своем возвышении с надменно-угрюмым выражением жертвы, прикованной к позорному столбу, встрепенулась и насторожилась, явно встревоженная.
И было от чего встревожиться! Сквозь толпу зрителей продвигался архонт, глава города, окруженный десятком общественных рабов-стражников.
Среди общественных рабов можно было насчитать несколько скифов (по примеру Афин, где завели дружину из трехсот скифов-стражников!) но, по большей части, это были самые обычные рабы разных национальностей, взятые в боях и принадлежавшие городским властям. Им была обещана свобода за самоотверженную службу, поэтому они отличались слепой преданностью архонту и ареопагу Коринфа. Они были сильны, проворны и считались поистине выдающимися лучниками. Рассказывали, будто их стрелы заговорены, и даже находились свидетели, уверявшие, будто эти стрелы способны лететь не только прямо, но и заворачивать за угол, а также огибать любую стену, любую, самую причудливую ограду, чтобы отыскать цель. В этом, конечно, было что-то от скифского колдовства…
Двое рабов шли впереди архонта, раздвигая толпу, четверо охраняли его с боков, четверо двигались позади, причем двое из них несли какой-то сверток, обернутый холстиной. С одной стороны свертка наружу торчала прядь черных волос.
Те, мимо кого проносили сверток, отшатывались от него и призывали на помощь богов. Ведь сквозь холстину прорисовывались очертания окоченелого тела, и без особого труда можно было понять, что рабы несут труп.
Архонт, подойдя к ступеням храма, сделал знак Никарете, и та немедленно приказала прекратить испытания и сбежала по ступеням к архонту.
Сейчас было не до соблюдения приличий и обычаев, предписывающих городскому управляющему подниматься к верховной жрице храма Афродиты и первым преклонять перед ней главу!
Что-то случилось… Случилось что-то ужасное!
– Госпожа, с сожалением должен прервать твой праздник, – сказал архонт негромко, но голос его долетел до всех собравшихся, такая вдруг наступила тишина. – Пусть простит меня Афродита, но произошло слишком страшное и прискорбное событие. Убита одна из служительниц богини, одна из твоих аулетрид.
– Кто? – одними губами выговорила Никарета, у которой внезапно сел голос.
– Гелиодора! – раздался вдруг пронзительный крик, и Лаис бросилась к страшному свертку.
Архонт повел глазами – и двое рабов удержали ее. Однако им пришлось приложить для этого немалую силу, так рвалась девушка вперед.
– Откуда же ты знаешь, чье это тело? – воскликнула Маура.
– В самом деле, – удивился архонт, – откуда ты знаешь?
Лаис слабо качнула головой, не в силах вымолвить слова, и слезы хлынули из ее глаз.
– Неужели это и в самом деле Гелиодора? – дрожащим голосом спросила Никарета, и когда архонт кивнул, аулетриды подняли крик, который, впрочем, был немедленно пресечен взмахом руки верховной жрицы и ее суровым окриком:
– Время плача еще не настало! Молчите! Ты сказал, архонт, она была… убита?
Архонт снова кивнул, но на сей раз никто и звука не издал.
Девушки молчали, подавляя свое горе в страхе перед начальницей, а толпа зрителей молчала, потому что была поражена внезапностью разразившейся трагедии – да и, что скрывать, любопытство заставляло всех затаить дыхание и ждать ответа на вопрос, который не был задан, но который витал в воздухе: кто?! Кто совершил страшное злодеяние и покусился на юную аулетриду, на будущую жрицу Афродиты, заведомо подвергнув себя проклятию богини и ненависти всего города, которому теперь угрожала немилость Афродиты – если злодеяние не будет раскрыто, а убийцу не найдут и жестоко не накажут?
В последний раз нечто подобное случилось так давно, что об этом помнили только самые немощные старцы. Тогда убийцу распяли на городской стене.
Что ждет злодея сейчас?
Но прежде, чем решать его судьбу, нужно его найти…
– Как она погибла? – хриплым голосом спросила Никарета, выражая общий вопрос.
– Она была жестоко изнасилована, однако умерла от того, что ее задушили, – ответил архонт, и как ни сдерживали себя люди, ловившие каждое его слово, все они единодушно исторгли вопль возмущения и ужаса.
Только Лаис зажала рот ладонями и не издала ни звука.
– Кто?! – простонала Никарета. – Кто осмелился покуситься на аулетриду накануне храмового празднества Афродиты?!
– Ее нашли близ мегарских ворот, – ответил архонт, делая знак стражникам, которые опустили тело на землю и начали разворачивать холстину, в которое оно было завернуто. – Разве мы можем знать, там ли она погибла или ее откуда-то туда принесли, где она встретила смерть, кто это сделал? Судя по всему, насильники были сущие звери… Но еще более страшным зверем была та, которая задушила эту несчастную.
– Ее задушила женщина?! – вскричала Никарета, и по толпе прокатился шум, подобный рокоту прибоя, когда там и сям зазвучали повторяемые потрясенными людьми слова:
– Ее задушила женщина?!
– Взгляни сама, великая жрица, – сделал приглашающий знак архонт. – Взгляни сама.
Никарета шагнула вперед, и все аулетриды и наставницы невольно потянулись следом, однако она поймала предостерегающий взгляд архонта – и выставила назад руку в воспрещающем жесте.
Белоснежная волна отхлынула.
Холст был поднят – и Никарета шатнулась с хриплым стоном, закрыла глаза рукой, а другой ухватилась за плечо архонта, чтобы не упасть.
– Скажи людям, что ты видишь, Никарета! – велел архонт. – Скажи им!
Верховная жрица пошевелила губами, но не смогла издать ни звука.
– Пустите меня!
Лаис метнулась вперед так стремительно, что рабы невольно расступились перед ней. Но, взглянув на мертвую, она испустила ужасный крик и рухнула бы на тело Гелиодоры, если бы архонт не поддержал ее.
– Стой! – крикнул он угрожающе и повелительно взглянул на рабов.
Те подхватили Лаис под мышки – у нее подкашивались ноги, – и она повисла, бессильно опустив голову, видимо, лишившись сознания.
В толпе прошло движение: Клеарх бросился было к Лаис, однако архонт в это мгновение вновь набросил на мертвое тело ткань и заговорил:
– Граждане Коринфа! Совершено страшное злодеяние против нашей великой богини! Убита ее жрица. Само по себе изнасилование аулетриды – тяжкое преступление, но власти города оставили бы его на разрешение властей храма, которыми руководит сама Афродита. Однако девушка была убита, а за убийство караем мы, городские власти. И мы же должны попытаться найти убийцу. Видимо, по соизволению богини, которая сочла, что это злодеяние ни в коем случае не должно остаться безнаказанным, убийца оставил явственное доказательство, которое безошибочно укажет на него. Вернее, на нее. Это почти наверняка была гетера или аулетрида, ибо только жрицы Афродиты носят на своих пальцах украшения, которые вы называете данканы. Когда злодейка душила несчастную жертву, она была так упоена своим омерзительным делом, что вонзила в ее горло свои данканы – и даже не заметила, как одна из них сломалась и осталась в кровавой ране. Мы извлекли это украшение и должны осмотреть руки у всех вас. Если мы не найдем владелицы этой данканы сейчас, мы должны будем обыскать все ваши вещи, ваши ларцы и…
Архонт вдруг осекся. Взгляд его упал на Лаис. Он подошел к девушке, которую по-прежнему поддерживали рабы, и взял ее бессильно висящую руку в свои.
– Зеленые с серебром данканы, – воскликнул архонт. – Но ведь именно такая была найдена вонзившейся в горло задушенной Гелиодоры! Вот она!
Он протянул руку, и один из рабов вложил в нее нечто очень маленькое, завернутое в лоскуток ткани. Архонт развернул ткань – и те, кто стоял поближе, смогли увидеть что-то вроде зеленоватой скорлупки.
– Совершенно такая же данкана, как на пальцах этой девушки! – воскликнул архонт.
– Ах! – выдохнула толпа, словно была одним существом.
– А это что такое? – с хищным выражением произнес архонт. – Перстень-дактило? А что под ним?
Архонт сорвал перстень и с торжествующим восклицанием поднял руку Лаис.
На всех пальцах отливали зеленью и серебром нарядные данканы, и только на указательном ничего не было.
– Это она! – взвизгнула Маура, смахнув с лица белокурые пряди парика. – Она убила Гелиодору! Данкана – доказательство! Вы все видите!
Толпа ошеломленно молчала, и голос фессалийки показался оглушительным в этой тишине, словно глас с небес.
Архонт несколько раз медленно кивнул в знак согласия.
Этого Клеарх уже не выдержал.
– Позволь вмешаться, архонт! – вскричал он. – Не далее как позавчера Лаис была на моем симпосии – и все гости могут подтвердить, что на ней был перстень-дактило. Порфирий даже сделал замечание, что дактило мешает ей подавать килики с вином! Порфирий, ведь ты помнишь? Помнишь, как это говорил?
Стоявший неподалеку толстяк нервно утирал пот со лба, косясь то на прикрытое холстиной тело несчастной жертвы, то почему-то на Мауру. Лицо его было сейчас отнюдь не багровым, а страшно бледным. Он с явным трудом заставил себя кивнуть.
– Что ты этим хочешь сказать, Клеарх? – устало спросил архонт. – Что данкана уже была потеряна, когда Лаис посетила твой симпосий? Но этого никто не может утверждать наверняка. Она могла ее снять, чтобы удобней было носить дактило. А потом снова надеть, но плохо приклеить. Именно поэтому данкана свалилась, когда Лаис душила Гелиодору!
– Да, как я посмотрю, ты все уже решил, архонт? – недобро прищурившись, спросил Клеарх. – Тебе уже все ясно: что было, как это произошло, кто виновник… А ты не припомнишь, по какой причине ты стал архонтом?
– Что ты имеешь в виду? – высокомерно поднял брови управитель города.
– Мы выбрали именно тебя, потому что нам надоел прежний архонт, который слишком уж наслаждался своим правом карать и миловать! – с ненавистью бросил Клеарх. – Он выносил приговоры коринфянам, даже не дав себе труда подумать, повинуясь лишь своим прихотям! Не уподобляешься ли ты ему? И не ждет ли тебя в таком случае та же самая судьба?
– Ты мне угрожаешь? – с ненавистью прищурился архонт. – Ты стремишься любым путем защитить свою преступную любовницу!
– Лаис не была моей любовницей, ибо я свято чту законы храма Афродиты, которые запрещают касаться аулетрид до выхода из храмовой школы, – резко ответил Клеарх. – А защищаю я ее потому, что не верю в ее виновность! Если она кого-то и любила, как любят родную сестру, так это Гелиодору!
– Конечно, любила, но лишь до тех пор, пока не узнала, что ты втайне отдаешь предпочтение Гелиодоре и раскаиваешься, что дал Лаис обещание стать ее первым гостем! Ты хотел бы стать первым гостем Гелиодоры! – закричала Маура.
– Я? – изумленно проговорил Клеарх. – Что за нелепость?!
– Я слышала, как они с Гелиодорой ночью спорили об этом! Все слышали! И Лаис уверяла, что считает Гелиодору уродиной, что не позволит ей отнять тебя у нее! Мы слышали, верно?
Маура обернулась к аулетридам, и все увидели, как некоторые из них кивнули: кто-то с готовностью, кто-то едва заметно…
– Погодите, – растерянно проговорила Никарета, – я не слышала ничего подобного!
– Это было уже потом, после того, как ты ушла, верховная жрица, – заявила Маура непререкаемым тоном.
– Клянусь богиней, – схватилась за голову Никарета, – я в жизни не испытывала ничего ужасней! Что же нам делать?! Надо для начала расспросить Лаис. Я не могу поверить, что она была способна убить Гелиодору, не могу!
Многие девушки и наставницы поддержали ее согласными восклицаниями, однако поэтесса Анита Тегейская мстительно проворчала:
– Кто знает, к чему могут подвигнуть женщину ревность и зависть?..
– Нужно расспросить Лаис! – крикнул Клеарх и вонзил в архонта такой яростный взгляд, что тот невольно поежился.
Семья Азариасов, к которой принадлежал Клеарх, была одной из самых влиятельных и богатых в Коринфе. На голосовании в ареопаге Азариасам принадлежало по два голоса, а не по одному, как прочим, к тому же они имели множество друзей в самых разных отделениях городского управления, так что напоминание об участи прежнего архонта было опасным намеком…
Сам архонт ничуть не сомневался в виновности Лаис, однако открыто ссориться с Клерахом, а также и с другими влиятельными лицами города, которые поддерживали жриц храма Афродиты, было опасно.
– В самом деле, надо ее допросить, – кивнул он примирительно. – Принесите воды и плесните ей в лицо.
– Будь милосерден, Сетос, – сказал Клеарх, и архонт снова вздрогнул, понимая, что Клеарх назвал его просто по имени, чтобы указать ему на его место перед лицом одного из могущественных Азариасов. – Девушка испытала сильнейшее потрясение. Вряд ли она сможет связно говорить сейчас. Дай ей возможность отлежаться, прийти в себя, собраться с мыслями…
– И выдумать для себя какое-нибудь оправдание? – взвизгнула Маура. – Или вовсе сбежать?! Ты стараешься защитить убийцу, Клеарх?
Архонт вздохнул. Он сейчас отчаянно завидовал этой тощей смуглой аулетриде в огромном белокуром парике. Она ничуть не боялась влиятельного представителя семьи Азариасов, а он… А он-то побаивался, честно говоря.
Однако на помощь пришла Никарета.
– Пусть простит меня архонт, – сказала она уже окрепшим голосом, – однако сейчас заниматься дознанием не время: ведь выпускное испытание еще не закончено, а оно должно быть доведено до конца, иначе мы еще больше разгневаем богиню. Мы продолжим испытание, а Лаис…
– Пусть ее заберут в темницу, – кивнул архонт милостиво. – В городскую темницу.
– Нет! – вскинула руку Никарета. – Вина девушки еще не доказана, и пока она – еще аулетрида храма Афродиты. Ее жизнь принадлежит богине, а не городским властям! К тому же погибшая – тоже аулетрида. Значит, городские власти вообще не должны вмешиваться в эту историю. Кроме того, в прошлом году Лаис спасла наш храм от осквернения и позора, а значит, спасла от позора и Коринф. Она заслуживает хоть некоторого снисхождения.
– Снисхождения за убийство аулетриды? – не унималась Маура.
– Если убийство совершила она, ее покарает богиня, – кивнула Никарета. – Если она невиновна, богиня защитит ее, как уже защитила однажды. Мы отправим Лаис в темницу кошмаров – и там решится ее участь.
Все аулетриды, которые поступали в школу вместе с Лаис, вспомнили, как верховная жрица в первый же день рассказывала им о наказаниях, которые применяют в школе: за драку, кражу или скандал бросают в верхнюю темницу, за вторичную провинность жди порки, но самое страшное наказание – нижняя темница, или темница кошмаров, в которой, как сказала Никарета, начинаешь мечтать о порке. И еще она добавила: «Тех, кто остается после темницы кошмаров в живых, мы изгоняем из школы».
