Текст книги "В пылу любовного угара"
Автор книги: Елена Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Лиза кое-как причесалась и бросила последний взгляд на мертвую женщину.
– Прощай, тезка! – пробормотала она и поспешно пошла, пригибаясь под низко свисавшими ветвями, прочь от реки, на небольшой холм, за которым вилась дорога, а впереди, примерно в километре, виднелись огороды и разбросанные там и сям совершенно деревенские дома. Несколько дальше рисовались городские кварталы. Значит, ей туда.
* * *
«Пистолет… Вот так номер! А ведь я о нем совершенно забыла», – подумала Алёна Дмитриева, когда рука ее, шарившая в ящике туалетного столика в поисках потерявшегося тюбика с кремом – интимным, веселящим, возбуждающим, «продлевающим ваше наслаждение»! – вдруг наткнулась на что-то металлическое, и пальцы, как принято писать в романах, крепко стиснули рубчатую рукоять. Уже сами эти слова – «рубчатая рукоятка» – были настолько романтичными и возбуждающими, что Алёна Дмитриева даже пискнула от восторга и растрогалась от давних воспоминаний.
Пистолет был старый – «беретта», купленная еще в 1990 году, когда в России торопливо, на скорую руку, небрежно, словно жилье для беженцев-переселенцев, начали строить капитализм. Тогда Алёна Дмитриева (в ту пору ее звали просто Елена Ярушкина), ее муж Михаил и их общий приятель Виктор Талызин вдруг возомнили себя перспективными и даже крутыми бизнесменами, открыли небольшую книготорговую фирму и, начитавшись желтой прессы, вообразили, что на них непременно станут наезжать рэкетиры. Тогда и решено было обзавестись огнестрельным оружием. Не то чтобы кто-то намеревался пускать его в ход… Хотя ежели для защиты собственной жизни, то почему бы нет?
Михаил, столичный житель, лишь на время наезжавший в Нижний к жене, которая в Москву никак не желала перебираться (бывают такие причудницы, вот представьте себе!), нашел каких-то нужных людей, и вскоре Алёна и ее супруг встретились на Арбате, среди лотков с матрешками, старыми орденами и прочей ерундой… с каким-то невероятно таинственным парнем в длинном плаще с отвисшими карманами. По первому взгляду было заметно, что у парня полное помрачение ума от собственной таинственности и крутизны. И тем не менее он вынул из тех самых карманов два пистолета – для Ярушкиных и для Виктора Талызина. А потом, покопавшись, извлек еще две коробочки с патрончиками. Создавалось впечатление, что в карманах парня таится целый арсенал – там и «беретты», и «макаровы», и «кольты», и даже, очень возможно, припрятан пулемет «максим» с запасными лентами. Не исключено, что сыскались бы даже газыри, набитые патронами, для винтовки образца тысяча восемьсот какого-нибудь года!
Ну да не суть важно. Куда важнее другое: при ближайшем рассмотрении «беретта» оказалась… газовой. Выяснилось это значительно позже – методом научного тыка, когда Виктор спустил курок, целясь в старательно нарисованную от руки мишень, и после громкого хлопка из ствола вырвалось облачко ядовитого газа. Еще хорошо, что дело происходило на природе и участники эксперимента стояли с подветренной стороны!
Общий хохот и подначки Михаила на тему того, что Витя испортил воздух, помогли пережить разочарование. Михаил и Елена сначала по очереди таскали «беретту» с собой (он в борсетке, она в сумочке), утешаясь мыслью о том, что, если они выпалят прямо в лицо потенциального рэкетира, тому «мало не покажется». Сие выражение тогда было очень модным, щеголять им считалось таким же признаком крутизны, как иметь огнестрельное оружие или держать пальцы веером. Кстати, Алёна честно попробовала изобразить упомянутую фигуру, но ничего не получилось – то ли пальцы ее не были к такому положению приспособлены, то ли чувство юмора помешало. Возможно, именно поэтому крутой бизнесменши из нее не получилось. Впрочем, как и из ее партнеров, и их книготорговая фирма очень скоро скончалась. «Беретту» за ненадобностью сунули в верхний ящик туалетного столика.
С Виктором Талызиным дружба как-то сама собой иссякла, Елена Ярушкина перевоплотилась в Алёну Дмитриеву и полностью отдалась тому, что раньше воспринимала как хобби: сочинению романов для издательства «Глобус». Михаил Ярушкин купил себе новый пистолет, пневматический «вальтер», и забрал его с собой, когда ушел от Алёны. А в верхнем ящике туалетного столика все прибавлялось какого-то повседневного барахла – коробочки с французскими «затыкалочками» для ушей лежали здесь вперемешку с тюбиками «веселящих» кремов (наша героиня – любительница всяких экспериментов в сексе), пакетиками с презервативами (ими пренебрегали, если честно) и старыми, полными неистовой страсти письмами Михаила Ярушкина (последующие-то молодые любовники Алёны Дмитриевой писали ей эсэмэски или электронные «мыла»). И очень может быть, Алёна никогда не наткнулась бы на «беретту», если бы некто, закодированный в ее мобильнике под именем «Тр Александр», не прислал ей эсэмэску следующего содержания: «Как мы сегодня будем? ;-)»
«Тр» означало – трах, и с этого кода начинались в ее телефоне как минимум пять имен (Алёна Дмитриева была женщина пылкая и непостоянная в своих увлечениях). Впрочем, Александр Симагин по прозвищу Дракончег (лексика компьютерных форумов не могла не оказать некоторого влияния на лингвистические пристрастия нашей героини) пользовался ее особым расположением.
Ему до безумия нравились те веселые постельные игры, на выдумку которых была весьма горазда его изощренная подруга. Его-то собственная фантазия не шла дальше категоричных телефонных посланий: «Надень что-нибудь сексуальное!» Ну, Алёна и старалась, выуживая подходящие сочетания вещей из своего гардероба, который вообще-то назвать сексуальным было довольно сложно. Как правило, выручали аксессуары… Например, однажды она встретила любовника в прозрачных черных лосинах на голое тело, кружевном лифчике в тон и в красно-серебристых босоножках на двенадцатисантиметровом каблуке, в которых так бесподобно удобно танцевать аргентинское танго (наша героиня, следует заметить, была от него без ума). В дополнение к образу в руках Алёна держала… нет, не диск с песнями Гарделя, как следовало бы тангоманке, а литровую бутылку мартини бьянко, отхлебывая прямо из горлышка. Впечатление, произведенное на Дракончега, оказалось потрясающим, что он и доказал немедленно, прямо в прихожей, и доказывал в тот вечер еще не раз…
Ну так вот. Творческая мысль Алёны Дмитриевой работала непрерывно, в каком бы положении – вертикальном, горизонтальном или сидячем за компьютером – наша героиня ни находилась. Именно поэтому, стоило ей ощутить в ладони ту самую пресловутую «рубчатую рукоятку» и вспомнить про «беретту», как она подумала: «А почему бы мне не изнасиловать Дракончега? Не все ж ему брать на себя сию почетную обязанность!»
Немедленно сложился сценарий будущей любовной игры. Когда Дракончег позвонит в домофон, Алёна нажмет на кнопку, открыв подъезд, а также приотворит входную дверь своей квартиры. И выключит свет в прихожей. И встанет за дверью, так чтобы Дракончег, войдя, ее не заметил. Вдали, в комнате, свет будет, конечно, гореть. Дракончег пройдет вперед, уверенный, что она сейчас появится из комнаты, а Алёна как выскользнет из-за двери, как упрет пистолет ему в бок… И скажет: «Руки вверх, лицом к стене!» И сунет руку ему между ног, проверяя, не спрятано ли там боевое оружие (ну а как же, от мужчин всего можно ожидать!). Потом она, не отнимая пистолета от бока Дракончега, погонит (вот именно!) его в комнату, заставит раздеваться перед ней, лечь и… Ну и так далее. Разумеется, он не мешал ей делать это «и так далее» и прежде, но вот чтобы под прицелом… Должно получиться весьма интересно. Для Дракончега такое будет в новинку, понятное дело. Да и для самой Алёны тоже. Она даже засмеялась от удовольствия, представив картинку.
Конечно, пистолет не заряжен, коробка с патронами куда-то давно потерялась. Да и зачем ей патроны? Она ведь не собирается стрелять в Дракончега, Боже сохрани. Алёна не загнала в ствол вывалившуюся обойму, передвинула предохранитель на красную кнопку, чтобы ненароком не выстрелить (хоть обойма и пуста, а все же, бывает, и палка стреляет), и пошла одеваться. Нужно выглядеть соответственно образу нападающей – черный свитерок, черные джинсы. Хорошо бы еще маску – как ее, «чеченка», что ли? – на лицо надеть. Но «чеченки» нет. Или чулок натянуть? Нет, чулки у нее дорогие, жалко не по назначению использовать. Ладно, обойдемся без маски, в прихожей ведь темно будет. А то, когда они окажутся на свету, зрелище черной физиономии подруги может вышибить возбуждение даже из самого пылкого любовника. В таком деле главное – не переборщить.
От Дракончега пришла эсэмэска: буду-де через пятнадцать минут. Однако приехал он раньше – Алёна только-только успела переодеться, когда затрезвонил домофон. Она открыла и, хихикая от волнения, встала за дверью. Ее слегка потряхивало. «Рука дрожит, прицел будет сбит!» – подумала она и снова хихикнула. И тут же проглотила смешок: дверь начала медленно приотворяться. Алёна затаила дыхание и вжалась в стену.
Он вошел очень осторожно – наверное, полная темнота насторожила. И замер. Алёна догадалась, что он сейчас заглянет за дверь: конечно, почувствовал, как что-то мешает ей открыться полностью. И решила опередить – выскочила из-за двери, уперла в бок пистолет:
– Лицом к стене!
Он отпрянул… и она тоже, потому что это был не Дракончег! Гораздо ниже ростом и шире в плечах, четвероугольный какой-то, как выразилась бы Наташа Ростова… Свет из дальней комнаты на миг обрисовал резкий, чеканный, римский, можно сказать, профиль вошедшего. От неожиданности пистолет дернулся в руке Алёны, а может, дернулась сама рука, сжимавшая ту самую, черт ее дери, рубчатую рукоятку… Пальцы невольно нажали на спуск – и раздался довольно громкий звук, подозрительно напоминающий «взрыв» хлопушки или тот звучок, что получается, когда из шампанской бутылки вылетает пробка, но более всего – приглушенный выстрел.
С чего, ради всего святого, взяла Алёна, что в обойме не осталось патрона?! В обойме-то, очень может быть, и не осталось, но он был в стволе! И кто, во имя неба, надоумил ее, что передвинуть предохранитель к красной кнопке – это значит выключить его? Наоборот, красное – значит огонь! Она сняла пистолет с предохранителя, вот что она сделала! Ну, и теперь выпалила газом прямо в лицо незнакомца.
Наверное, от потрясения у Алёны перехватило дыхание, что ее и спасло. Человек взвыл, задыхаясь и кашляя, отпрянул, вывалился за дверь, загромыхал по ступенькам… Алёна не думала о нем – не до того было. Кинулась в спальню, распахнула балкон. Потом бросилась на кухню – окно настежь! Закрыла дверь в дальнюю комнату. В ее квартире привольно чувствуют себя сквозняки, газ вынесет отсюда мигом. Грудь нашей героини сдавило, из глаз потекли слезы. Ну еще бы они не слезились! Алёна вновь помчалась на кухню, высунулась в окно и только теперь позволила себе вздохнуть. Хм, кто-то из соседей недавно жаловался на то, что воздух на перекрестке улиц Ижорской и Генкиной, где стоит Алёнин дом, сделался тяжелый. Ничего себе! Да он просто нектар, а не воздух по сравнению с газовой камерой, которую она одномоментно устроила в своей квартире!
– Алёна! – раздался вдруг испуганный возглас, и в дверях кухни появилась высокая фигура.
– О господи, Дракончег!
Она кинулась к нему, прижалась… Ну да, иногда даже эта фуриозная эмансипатка (честное слово, Владимир Розанов словно бы про нее так сказал, а не про Аполлинарию Суслову!) чувствовала, что мужчины годны не только на то, чтобы напропалую использовать их в горизонтальном фитнесе или оттачивать о некоторых из них ядовитое жало своего уязвленного самолюбия, но и на то, чтобы находить у них утешение… Просто прижиматься к ним и ничего, ничего не говорить…
Однако Дракончег молчать не собирался. Он именно хотел говорить!
– Что тут произошло? Газом, что ли, воняет? Кто-то здесь стрелял из газовика?
Алёна осторожно потянула носом. Газом еще пахло, конечно, и глаза пощипывало, но все же именно пощипывало, а не жгло.
– Ой, слушай, зря я дверь оставила открытой! – спохватилась она. – Как бы соседи не учуяли!
На самом деле она напрасно беспокоилась. Учитывая, что уже за полночь, можно было не дергаться. Соседи, люди, встающие рано, уже давно и крепко спали, и разбудить их мог бы только взрыв бытового газа – Господи, спаси и сохрани! – а не такая чепуха, как вонючка-пукалка «беретта».
Алёна торопливо закрыла дверь.
– Извини, так глупо получилось…
С пятого на десятое, путаясь в словах, она обрисовала происшедшее, то смущенно ловя взгляд Дракончега, словно испрашивая прощения, то начиная хохотать. Чувство юмора у нее было. Очень может быть, извращенное, но оно было, факт, и порой поиздеваться над собой доставляло нашей героине немалое удовольствие.
– Слушай, а ведь я его видел! – воскликнул Дракончег. – Честное слово! Когда я уже собрался позвонить снизу, дверь вдруг открылась, и прямо на меня вывалился какой-то мужик, чихая и кашляя, как припадочный. Я поэтому и вошел без звонка. Он скатился по ступенькам и, шатаясь, потащился к машине. Я, еще когда парковался, увидел, что на моем обычном месте какой-то «Ниссан» стоит.
– Загадочно, – повела бровью Алёна. – Он что, нарочно ко мне в гости приезжал? В домофоне-то номер именно моей квартиры набрал… Вот, наверное, удивился, что я открыла, ничего не спросив, а потом еще и дверь оказалась отворенной. Приятный сюрприз для вора!
– Зато потом его ожидал не очень приятный сюрприз, что тоже факт, – покачал головой Дракончег. – Но вообще-то патроны у тебя какие-то контрафактные были, потому что нормальный газ не мог так быстро выветриться.
– Не пойму, – думала о другом Алёна, – зачем он приходил? Кто он такой? Почему звонил именно в мою квартиру? Почему вперся, как к себе домой?
– А может, это какой-нибудь из твоих бывших? – ревниво спросил Дракончег.
Наивный мальчик. В смысле, малчег… Он ревновал к прошлому своей подруги! Ревновал бы лучше к настоящему, потому что у Алёны, как у опытного шулера, всегда была в рукаве какая-нибудь запасная карта. Не факт, что козырная, но факт, что была.
– Никаких бывших у меня нет, – сухо произнесла Алёна вслух. – В том смысле, что я не хожу по старым адресам. И совершенно не понимаю, что произошло. Может быть, он шел в другую квартиру, а нажал нечаянно мою кнопку на домофоне, потом вдруг видит – дверь открыта, подумал, дай загляну, и… – Алена на секунду запнулась и закончила: – И получил заряд газа в физиономию. Поистине, шел в комнату – попал в другую! Жалко только, что он испортил весь эффект моей интермедии.
– Интермедии? – переспросил Дракончег. – А, понимаю… Слушай, а почему ты в таком виде? Где сексуальные трусики-чулочки и все такое?
– Да все на своих, природой предназначенных местах, – заверила Алёна. – А интермедия заключалась в том, что я, видишь ли, намеревалась заставить тебя исполнять мои самые извращенные желания под дулом пистолета. Но изнасилование не удалось.
– Кто тебе сказал? – хмыкнул Дракончег. – Не удалось изнасиловать меня, но теперь моя очередь попробовать себя в том же жанре…
И он попробовал. Причем гораздо более успешно, чем Алёна!
* * *
Лиза шла по обочине, воровато озираясь. Она понимала, что выглядит подозрительно, но ничего не могла с собой поделать. А впрочем, никто не обращал на нее внимания. Мимо проносились легковые автомобили и грузовики, и Лиза сначала дико вздрагивала, потом привыкла. Похоже, молодая женщина с саквояжем в руках никого особо не интересовала. Вот и замечательно!
Идти по обочине, отсыпанной щебенкой, было легко. Вообще дорога оказалась удивительно хорошая, Лиза только диву давалась. Даже в Подмосковье она не помнила ничего подобного, а уж в родном городе Горьком… Не асфальт, не булыжник, а толстенные плиты, вроде бы бетонные. По такой дороге только на танках мчаться – аж до самой Москвы…
И они ведь домчались! Боже, спаси Россию!
Вдруг очередной автомобиль, обогнавший ее, не просто посигналил, но и притормозил у обочины. Задняя дверца распахнулась. Ах ты черт, сглазила ведь!
Лиза замерла. Чего от нее захотят? Спросить дорогу? Куда? А не все ли равно куда, если она ее и сама не знает! И что же она будет отвечать, если ее спросят?
– Неужели это вы?
Из автомобиля выскочил высокий офицер в сером армейском мундире и с видом искреннего восторга уставился на Лизу:
– Фрейлейн! Неужели правда вы?
Вернер! Черт его принес! Ну откуда он только взялся? Вот же привязался… Просто спасенья от него нет.
– А я вас искал на берегу. Там кошмар… – Его оживленное лицо на миг помрачнело. – Фон Шубенбах лишился сознания, когда увидел двух растерзанных пулями женщин. Его собственная рана оказалась не опасной, но его отправили в госпиталь. Он просил передать вам свою искреннюю благодарность за спасение его жизни.
– Да? – пробормотала Лиза, не зная, что говорить, что делать, а главное, как избавиться от докучливого фашиста.
– Что, не верите? – вскинул брови Вернер. – И правильно делаете. Шубенбах ничего не просил вам передать, но не потому, что он такое бревно, а потому, что был без сознания от потери крови и от потрясения. А ведь он фронтовик! Все-таки наблюдать гибель солдат – одно, а такое…
Он сокрушенно покачал головой, но тут же радостно улыбнулся:
– Не представляете, как я счастлив видеть вас живой, нераненной! Правда, ваш купальный костюм шел вам куда больше, чем это мрачное платье. – Он довольно бесцеремонно с ног до головы окинул Лизу взглядом. – Извините, я иногда бываю бестактен. Хотите знать почему? Впрочем, я расскажу вам потом, по пути в город. Вы позволите вас подвезти?
«А не провалиться ли тебе туда, откуда ты взялся?» – мрачно подумала Лиза. Интересно, что будет, если она откажется прокатиться с обер-лейтенантом в его сером автомобиле? Кажется, это «Опель». До войны несколько таких авто разъезжали по Горькому, затмевая даже «эмки», которые считались самыми лучшими, только для начальства… Довольно роскошная машина для обыкновенного обер-лейтенанта. Вроде бы именно так – обер-лейтенантом – называл Вернера фон Шубенбах. Ага, значит, такое расположение на погонах позолоченных пуговиц с выдавленными на них римскими и арабскими цифрами означает, что человек находится в чине обер-лейтенанта. Но Лизе этого вовек не запомнить, не стоит и пытаться. Она и советских-то воинских званий отродясь не различала, вот еще голову фашистскими забивать не хватало! Кстати, а почему просветы на вернеровских погонах и в петлицах светло-красные? Лиза раньше думала, что у всех фашистов знаки отличия черные. Что означает светло-красный цвет?
Ой, о чем она только думает? Да вовек бы ей не знать фашистских различий!
– Ну так что, фрейлейн, позволите мне вас подвезти?
Голос Вернера вырвал Лизу из совершенно неуместной задумчивости. Она неуверенно улыбнулась. Вот ведь пристал, а?
– Садитесь, садитесь! – настаивал Вернер. – Мы в два счета будем в городе. Кроме того, у нас, как всегда… не помню точно, как говорят русские, – начинают махать руками после того, как бой окончен? Ну, какая есть на эту тему русская пословица? Напомните, пожалуйста!
– После драки кулаками не машут, – сказала Лиза.
– Совершенно верно, – обрадовался Вернер и повторил по-русски, причем вполне чисто: – После драки кулаками не машут! А у нас только так и делают. И сейчас, можете не сомневаться, в городе происходит именно подобное. Удвоены и даже утроены патрули на улицах, идет усиленная проверка документов. На каждом углу стоят местные полицейские, или, как их тут называют, полицаи. – Последнее слово он тоже произнес как бы по-русски. – Хватают для тотальной проверки всех подряд, и прежде всего пешеходов. Полная чушь: ведь тот мерзавец, который расстреливал нас с самолета, отнюдь не пешком ходил. И вообще, он уже давно улетел, мы все – жертвы его нападения, и военные, и цивильная публика. Однако разум частенько отказывает в таких ситуациях, и страдают в первую очередь те, у кого не в порядке документы…
Лиза, доселе слушавшая его вполуха, растерянно хлопнула глазами. Вернер говорил с каким-то намеком. Документы? А у нее есть документы? В смысле, были ли они у погибшей женщины? У самой-то Лизы давным-давно не имелось никаких документов. Она даже и забыла, что Баскаков рассказывал: в городе фашисты их чуть ли не на каждом шагу проверяют. Может быть, та желтоватая книжечка, которая лежит в суконном конверте, и есть документ? Ужасно захотелось на нее посмотреть. Вроде бы новые паспорта называются аусвайсы… А вдруг та книжечка – не аусвайс? И там фотография есть или нет? Если да, то ведь, конечно, вовсе не ее, не Лизина фотография. Значит, доставать аусвайс нельзя. Вернер непременно это заметит. Черт, какая она дура! Почему не заглянула в сумку на берегу? Страх, паника, все, конечно, понятно, но теперь оплошность может обернуться гибелью. А если Вернер спросит ее фамилию?! Имя-то она знает благодаря записке Эриха Краузе, но как фамилия той Лизочки? Что же делать?
Остается только опередить Вернера. Наступление – лучший способ обороны. Кто это сказал? Кто-то из военных. Вроде бы Лиза где-то читала, что авторство приписывается не то нашему генералу Брусилову, не то английскому маршалу Фошу. Наверное, подобная мысль рождалась у каждого, кто попадал в безвыходное положение. И если бы даже фраза не была произнесена раньше, Лиза непременно высказала бы ее сейчас. То есть не вслух, понятное дело, а осуществила бы, так сказать, действием.
– Мне что, ауйсвайс вам предъявить, что ли? – сказала она с обиженным видом и положила руку на замочек саквояжа.
– А зачем? – усмехнулся Вернер. – Я и так знаю…
Он подтолкнул ее к автомобилю, и Лиза пошла, как во сне, не чувствуя ног (расхожее выражение вдруг прочувствовалось ею как нельзя лучше). Села, вернее, плюхнулась на неудобное кожаное сиденье.
– Я и так знаю, что ваши документы окажутся в полном порядке, – закончил предположение Вернер, захлопнул дверцу, обошел автомобиль и сел за руль. «Опель» тронулся.
– Это почему же? – спросила Лиза и откашлялась: голос звучал так хрипло, будто кто-то невидимый давил ей на горло.
– О господи… Ну так ведь кто попало с какими попало документами просто не оказался бы на берегу в компании германских офицеров, я прекрасно понимаю, – усмехнулся он. – К тому же вы о своих бумагах совершенно не беспокоитесь. Они же у вас в саквояже лежат, не правда ли? Вернее, валяются. Именно так заведено у хорошеньких беспечных девушек, которые уверены, что даже во время войны с ними ничего плохого не случится! Я как-то раз случайно стал свидетелем одной серьезной проверки документов. Остановили двух селянок, которые привезли продукты на базар. У каждой девушки под кофточками были нарочно пришитые кармашки для аусвайса и мельдкарты. Документы у них были обернуты в бумажку, завязаны в чистые тряпочки и спрятаны так, что даже при самом смелом обыске не отыщешь!
Вернер хохотнул, оглянулся на Лизу, и та поняла, что надо если не поддержать веселье, то хотя бы изобразить, что поддерживаешь. Она представила, что к уголкам губ пришиты две такие специальные веревочки, и потянула за них. Губы раздвинулись в улыбке.
«Мельдкарта, мельдкарта… Что еще за чертовщина? – всполошенно подумала между тем Лиза. – Она у меня есть, интересно знать? Наверняка есть, должна быть. В смысле, не у меня, а у Лизочки должна была быть!»
– Правда, история в конце концов кончилась не слишком весело, – со вздохом продолжил Вернер. – Документы у девушек оказались фальшивые, к тому же сработанные весьма топорно. Фотографии явно переклеены с других документов, причем выглядели куда старше, чем аусвайс. Да и печати были нарисованы очень убого, поддельные буквы на снимках отличались от действительных на странице аусвайса и выглядели кривыми, словно от влаги расползлись. Ну, конечно, девушки оказались русскими партизанками, которые пробирались в город. Удивляюсь я, право, русским: сами же навлекают на своих людей опасность провала. Ну разве можно так безответственно подходить к столь тонкому, деликатному делу, можно сказать, искусству, как l’espionnage!
Лиза слушала его, стиснув ручку саквояжа. Ее так и трясло. Девчонки… бедные девчонки! Что же с ними теперь? Убили, конечно. Ужас какой!
И ее наверняка ждал бы такой же ужас, если бы она поддалась на уговоры тех людей, которые приходили сначала просить, потом требовать, потом угрожать… тех людей, от которых она бежала.
– Честно говоря, – задумчиво протянул обер-лейтенант, – я поторопился отказаться взглянуть на ваши документы.
У Лизы перехватило дыхание.
– Мне ужасно хочется посмотреть на них – просто для того, чтобы узнать, как вас зовут! – смущенно усмехнулся Вернер.
«Да чтоб ты… чтоб ты пропал, фашист проклятый! Чтоб ты провалился со своими кретинскими шуточками!»
– Для этого не обязательно смотреть мой аусвайс, я и так могу вам сказать, что меня зовут Лиза, – снова потянула она за веревочки, пришитые к уголочкам губ, лишь бы не продолжать разговор о своей новой неведомой фамилии. Вдруг повезет, и спутник не станет ею интересоваться.
– А меня – Алекзандер, можно просто – Алекс! – оторвавшись от руля, обер-лейтенант протянул ей руку. – Обер-лейтенант Алекс Вернер. Очень рад знакомству, прекрасная дама!
Пришлось поручкаться с ним. А что делать?!
Алекс Вернер на миг задержал пальцы Лизы в ладони и с явным сожалением повернулся к рулю.
– У вас очень красивые руки, – сказал он с восхищением. – Я неравнодушен к таким пальцам, как ваши: длинным, музыкальным, суживающимся к концам. Ах, как вашим чудесным ногтям нужен роскошный маникюр! Понимаю, в России это сейчас непросто. Вообще в наше время немногие женщины по-настоящему тщательно следят за собой! Вы знаете, в парижанках меня поразила вовсе не их красота – они на самом деле не столь уж и красивы, русские женщины гораздо лучше, на мой взгляд, – но их ухоженность. Парижанки – совершенно особенные женщины. Не секрет, что сейчас выпускается очень мало чулок, ведь шелк, шерсть, хлопок – стратегические материалы. Здесь женщины непременно носят чулки, точнее, прячут свои ноги в кошмарные хлопчатобумажные мешки, которые у вас называются чулками. Хорошо, что вы не следуете их жуткому примеру. В Европе чулки теперь не носят от холодов до холодов. Иногда их имитируют на коже с помощью специальной краски для ног и карандаша для бровей, которым рисуют сзади «шов». Вообще очень распространена манера носить летнюю обувь на босу ногу, без чулок и носков. Так вот – парижанки умудрились недостаток сделать достоинством! В Париже теперь в большой моде педикюр, причем ногти покрывают очень ярким лаком. Лак можно купить в любой аптеке. Эта мода действует на мужчин просто сногсшибательно! Кстати, должен сказать, ваш купальный костюм тоже произвел на меня впечатление. Он ведь отнюдь не русского производства, верно? То так называемое белье, которое я наблюдал здесь на женщинах… Liber Gott! Мой старинный приятель Эрих Краузе завел себе тут подругу – из русских, сами понимаете, – и я по его просьбе привозил ей презент из Парижа. Отличное шелковое трикотажное белье фирмы «Le Flamant», которое так и обливает тело, и чулки из настоящего fil de Perse. Надеюсь, девушка была счастлива. Как вы думаете, Лиза?
И она, в изумлении слушавшая пространные речи спутника, тупо кивнула. Ей вдруг почудилось, что отличное шелковое трикотажное белье фирмы «Le Flamant» обливает ее тело, словно раскаленный металл. Да, наверное, девушка была счастлива… Знал Алекс Вернер подругу Эриха Краузе в лицо? Видел ее когда-нибудь? Не потому ли он обратил внимание на платье Лизы, что уже видел другую девушку, другую Лизу, одетую в то же самое платье? Тогда получается, что он играет с ней, как кошка с мышкой. И еще разговоры о фальшивых документах… Не намекал ли Вернер на то, что отлично знает: аусвайс и эта, как ее, мельдкарта в саквояже принадлежат не Лизе? То есть Лизе, конечно, но другой! А что значат его кошмарные намеки на ее купальник? О господи… Вот ситуация, ужас! Хоть топись!
Никогда и ничего в жизни не хотела Лиза так, как сейчас хотела элементарно утопиться. Как ей себя вести? Изображать неведение, непонимание, наивность? Или попытаться что-то объяснить? Да черта с два объяснишь! Что за игру ведет фашист? Совершенно непонятно!
– Вы, наверное, не можете понять, о чем я? – донесся до нее голос того самого фашиста. – Вероятно, мой интерес к тряпкам кажется вам диким? Объяснение ему, естественно, имеется, но это долгий разговор, сейчас заводить его не время – мы в городе, меня ждут дела, да и вы спешите, кажется. Куда вас отвезти? Скажите адрес.
Лиза невидяще посмотрела по сторонам и не сразу осознала, что придорожный ландшафт как-то незаметно сменился на городской, они проезжали по улицам, довольно, впрочем, убогим, с деревенскими какими-то домами, стоявшими или в глубине садов, или за маленькими палисадниками. Проезжая часть заасфальтирована, кое-где замощена, однако вместо тротуаров лежали деревянные мостки или просто была плотно утрамбована земля. Так вот он какой, Мезенск…
Вернер спрашивает, куда ее отвезти. Но Лиза представления не имеет, где живет, то есть жила та девушка, чьи документы лежали в саквояже. В любом случае странному обер-лейтенанту не следует этого знать. Как бы от него отделаться? Ага, вспомнила…
– Мне нужно на Полевую, 42.
– Вы там живете?
– Нет. Там находится ломбард, и я должна…
– Ломбард? – изумленно повторил Вернер. – Неужели ваша жизнь так нелегка, что вы закладываете вещи в ломбарде? Кстати, где вы работаете? Могу я взглянуть на вашу мельдкарту?
Лиза стиснула зубы. Опять началось! Черт его подери!
Она щелкнула замочками саквояжа, сунула руку внутрь и, расстегнув на ощупь суконную сумочку, покопалась в ней. Так… шершавый листок – явно квитанция из ломбарда, затем тетрадка, рядом сложенный вдвое листок из более плотной бумаги и еще что-то вроде тонкой картонки. Делать нечего, придется рискнуть.
Лиза вытащила картонку.
Вернер покосился на нее, не выпуская руля:
– Елизавета Пет-ро-пав-лов-ска-йа… Liber Gott, русские фамилии созданы на погибель цивилизованному миру! Петропав… нет, я не смогу повторить ни за что и никогда! – Он захохотал, а Лиза вздохнула чуточку свободнее. – Кажется, Вернер не знал фамилии той, другой Лизы, приятельницы Эриха Краузе. Иначе немедленно бы прицепился. А он просто хохочет. Слава богу, хоть в чем-то повезло.
Впрочем, Вернер тотчас оборвал смех:
– Где, где вы работаете? В ресторане «Rosige rose»?
Интересно, чему он так удивился? «Rosige rose» в переводе с немецкого – «Розовая роза». Вполне подходящее название для ресторана.
