Текст книги "Лоция ночи"

Автор книги: Елена Шварц

7

 
В ангельских вижу повадках я нечто дельфинье.
Вот, изогнувшись, ныряют всем скопом.
Крылий их тонкотканных сияющих клинья
В воздухе чертят круги и змеиные тропы.
Вот, кувыркаясь, летают вверх-вниз
И воробьями вьются.
Уж меня облепили они, что карниз,
И смеются.
Может быть, часто зрачок прижимаю к луне,
Кожа ее осталась на дне —
Вот и мерещится мне.
В ангельских вижу повадках я нечто павлинье,
То разгорятся, то гаснут.
Вижу тела их из огненных линий —
Это опасно.
Так на вид – просто облачко, светлый дымок,
Глаз в середине, как щупальца спрута – ресницы,
То пикируют прямо в глазницы,
То, как пробки, летят в потолок.
То на ресницах сидят и болтают
Горсткой огня и зерна,
Внутрь влетают и вылетают,
Будто я им равна.
Ах! Равны мы и вправду, огнистые тени,
Хоть для вас я – что бабочке глиняный дом.
Мы равны – мириады, обломки, ступени —
И по ним, спотыкаясь, бредем.
 

1979

Рождественские кровотолки

(Нищенка с червонцем, дерево с дарами)

1. Нищие

 
Где же нищие? Куда их дели?
За небесной пищей они улетели?
Говорят – они разбогатели,
Миллионы – судачат – в тряпье они прячут,
Они нас с тобою богаче.
Еще сыщешь ты, может быть, нищих
Только в церкви да на кладбище.
Не увижу в грязи я стоящую шляпу
И во тьме у нее серебристый улов,
И немого язык, что бешеным кляпом
Бился около слов.
У кого вместо бедер колесики были —
Те на них – на стальных – уже в рай укатили.
Не попросит старушка хлеба ломоть
И не скажет вослед: «Спаси тя Господь».
И придется мне их заменить хоть собой
И, петляя, бродить в переулках с сумой,
Целовать всем прохожим ноги,
Становясь голубой и убогой.
Как тот блаженный, терпеливый,
Осклизлый, синий и червивый —
Почти землей был дядя Гриша,
Ведь нищий – это Богу ниша.
Он умалился, Бог в нем ожил
И руку протянул к прохожим.
Любви, любви – небесной пищи
Просил Господь всем чревом нищим.
 

2. Симбиоз

 
Нету моей замшелой лиры —
Дуба, что рос здесь на Черной речке,
Его спилили, срубили, спилили,
И не поставишь даже и свечки.
Нету для дерева рая, нет и могилы,
И когда впилось острие пилы
В нежно-шершавое и беспомощное тело,
Мне приснилось, что со скалы
В пропасть я полетела
То ль душа его прилетела
Со мною навеки проститься,
То ли в смертной тоске хотела
За душу мою уцепиться.
Пустоту вытесняло сто лет
Его сложное сильное тело.
Вот уж взяла свое!
Нагло зияет и равнодушно —
По торжеству пустоты
Мы всегда узнаём о потере,
По яме воздушной.
Нету лиры замшелой,
А душу она исцеляла,
У нее глаза были,
Ум был у нее.
Приносила я в жертву вино и монеты,
Два серебряных там зарывала браслета,
И она меня обнимала, лечила,
Как увидит – всеми листьями ахнет.
Грубо нас разлучили,
Разделили – и я умираю и чахну.
 

3

 
В сквозняк врезается звезда,
А за окном хрустенье льда,
Пусть все во мне горит, дрожит,
Любви порывам надлежит
Умолкнуть в ночь – когда
Зовут, звенят колокола.
Мгла в небесах так зелена,
Там сумеречный лес.
«Возьми моих два-три ребра
И исцелуй их до утра
До сини», – шепчет бес.
В простые дни совсем не грех
Любить любимых всех.
Но нынче нас зовут: «Пойдем!»
А мы упрятались вдвоем
В хрустальный злой орех,
И сотни, сотни нас.
Пусть, истлевая, как свеча,
Погаснем мы сейчас
За то, что двери не нашли,
А спрятались в алмаз.
Святые надушились все
И в небесах плывут,
За окнами и хруст и гуд,
Стучат в окно, зовут.
Господень ноготь прочеркнул
Стекло – и, вжикнув, стихнул он,
Как будто хриплый стон.
«За сладких несколько минут
Ты, может, вечность потерял,
Не жаль тебе, тебе?» Молчал
И в сердце крепче целовал,
В дрожащий перезвон.
 

4

 
Льется, ткется из сердца
Паутина горячая
Золотая —
Тебе никуда не деться,
И ему никуда не деться.
Из кончиков пальцев,
Из ногорук
Стальною тонкой жарой
Обовьюсь.
Я – паук
Золотой.
 

5

 
Пусть двух возлюбленных моих
Я затолкала в тесный стих,
Пусть даже больше было их —
Они не виноваты:
Они увидели во мне,
Как в зеркале, – брат брата.
В преступном и тайном своем содоме
Не меня они любят – кого-то кроме.
В этой жизни, где все только режет и рвет,
Пусть любовь моя их перевьет.
Перепутала я имена даже их,
Но узнала их тайное имя,
Те всё были ведь греческих светлых святых,
Ну а то – из костей серафима.
 

6

 
«Кому, – думал Творец,
Слепив эти сложные длинные кости, —
Отдам? На челюсти рыбе большой?
Или построю двери в собор?
Нет, повяжу с душой».
И отдал тебе – на нервический свод
Ребер – изломанный согнутый вход,
Туда, где жизнь одиноко живет
И знает – никто к ней сюда не придет,
И тихо псалом поет.
Разве только любовь скользнет,
Золотую свечу зажжет,
В стучащий молотом водоворот —
Под малиновый острый свод.
 

7

 
Вот она – только царапни,
Кровь уже тут – как из-под кочки болото,
По глиняным тонким сосудам
Багровое море
Разлито,
Мечтает – хрупнут скорлупою все лица,
И мы – ручейки и потоки —
Сможем разливом весенним разлиться
И слиться!
В крови – любовь,
А в кости – отрицанье любови.
Когда я, наконец, себя как кровь пойму,
Сброшу белую тьму
И соленой пальмовой ветвью
Наклонюсь ко Господу моему?
 

8

 
Звезда по небесам идет,
Звезда по облакам плывет
И скачет через тучи.
Она не мертвый хладный шар,
Она есть дух могучий.
 
 
Гори-свети, пылай-гори,
Клянусь я всею кровью
И всей зарытою во мне
Божественной любовью —
 
 
Что то не камень в облаках,
Бездушно в цель летящий, —
Нет, это дух, нет, это ум,
Округлый и горящий.
 
 
И больше я тебе скажу,
Раз уж такие речи,
Смотри – есть крылья у него
И луком птичьи плечи.
Отец и Сын расчленены —
Он свяжет горлом певчим.
 
 
Как кровь от сердца к голове,
В огне несет он вести.
Глаза поднявши к синеве,
Пойдем с волхвами вместе.
 
 
Он искры сыплет в высоте
Путем из света в тьмы
И шепчет, плачет в пустоте:
«Я, Ты, они и мы, —
Все перепутав и поняв: —
Сон, Ягве, Элохим и яд».
Он знает – будет в темноте
В раскрылья он распят.
Он молнией ли шаровой,
Невидимым ли током
Летит над нашей головой
Всегда, всегда с Востока.
 

9. Виденье о забытом стихотворении

 
Слова рожали.
Кто бы мог
Подумать: каждый слог,
Союз какой-нибудь, предлог…
И жемчугом дрожали.
Каждая буква кровью налилась,
Забилась, жерлом в себя провалилась.
Как почка, вскрылось буквотело,
Червячками полезли мужчиноженщины
Из каждой зияющей трещины —
И в тартарары их толпа полетела.
Стихотворенье лежало
Мертвой роженицей
В луже кровавой.
И я, как бледный отец,
Поняла наконец —
Что было моею забавой.
 

10

 
Под языком у жизни жало —
Сначала будто все ласкала,
Потом колола и кусала,
Кровавым ядом напитала,
И ядовитою я стала.
И вот сижу я бритой нищей,
Что деточек своих пожрала,
На гноище, на пепелище
О корочке всех умоляла.
А темной ночью из подвала
Червонец красный доставала
И то плевала, то сосала,
То плакала, то целовала,
То снова в землю зарывала.
 
 
Так что же это там у ней?
Душа? Талант? Любовь?
Иль чья-то спекшаяся кровь?
Она как жизнь – Кощей,
Та тоже что-то прячет в нас,
Или от нас, скорей.
Ах что? Да голубой алмаз,
В нем горсточку червей.
 

11. Путешествие мертвого дерева

 
Деревья свечи все зажгли
И машут головами,
И лес мерцает и дрожит,
Марии он принадлежит —
Весь с хладными зверями.
В тот миг, как било Рождество,
Их души вышли из оков
И время, вывихнувшись чуть,
Скрепясь, пустилось в путь.
И древо ловкое одно
Выходит из ворот
И по сугробам прыг да скок
С зажженною свечой,
И в горний Вифлеем бредет —
За ним бы нам с тобой!
Волхвом, царем оно идет,
Живой горящей лирой
И мой браслет в корнях несет,
В стволе – вино и мирру.
 

1980

Грубыми средствами не достичь блаженства

(Horror eroticus)

 
Уж так-то, Муза, мы с тобой сжилися,
Притерлись уж друг к другу, как супруги.
Я не скажу, подумаю – явися,
Вверх венами протягиваю руки.
И слышу шаг любимый, быстрый, лисий.
 

1

 
В темноте ночей любовных
Расцветают души как фиалки.
Хоть текучи и благоуханны,
Но, невзрачные, они так жалки.
Грех цветет ли в животе,
Как полярное сиянье,
Отвращенье, дикий страх —
Плод от чресел содроганья.
Дети, ваши все догадки
Не так страшны, так же – гадки.
Ты зачем
Цветок плоти
С двумя несорванными лепестками
Хвастливо так показывал?
Этим что сказать хотел?
Что этим доказывал?
Верно, хочется тебе
Деву разломать, как жареную курицу,
Как спелый красный апельсин,
И разорвать, и разодрать,
И соком смерти напитать
До самых жизни до глубин.
Разве ты виноват?
Против воли – тупое жало
Вздымается из брюха кинжалом
И несет томительную смерть.
Все идут путем греха,
Плюнуть – кто осмелится посметь,
Не вкусить, взглянув издалека?
А ведь он бы мог не умереть.
 

2. Сон

 
Бегу по улице, а он за мной —
Взгляд будто свернутый гад,
А под плащом – автомат.
Ах, трамвай, увези, унеси поскорей!
Оглянулась – стоит у дверей.
И скрежещет, и лязгает алый трамвай,
Ах, спаси меня, Господи, и не отдай!
Я – в церковь. Рушусь вся перед иконой,
И пули визг, и вдрызг стекло со звоном,
И черная дыра во лбу Мадонны.
Я – за алтарь. По колокольне – вверх.
Но он за мной – неотвратим, как грех.
К стене прижал и задирает платье,
И жадно, быстро заключил в объятья,
И, потный, гладит грудь поспешно
(Я мраморная вся уже от страха),
Целует, наклонясь, пупок,
Потом с улыбкой ломаной и нежной
Он автомат прилаживает к паху
И нажимает спусковой крючок.
 

3

 
Горькое яблоко выросло в райском саду.
Так похожа страсть на убийство.
От блуда делается душа
Прыгучей, свободной
И непривязанной, как после смерти.
Что же? Чем утешить? Мы – трупы,
Мы трупы с тобой, в пятнах тьмы.
Так и будем вести себя, будто трупы,
Захороненные в одной могиле,
Летучий смешаем прах.
Хоть меня до греха раскаянье мучит и страх,
Ночь связала нас клейкой лентой,
Пахнет чужими вещами, настойкой разлитой и «Кентом»,
Входит бесшумно Дракон о семи головах.
 

4

 
Как ссадина, синяк, любовь пройдет.
Но вот она болит еще, цветет.
Казалось, жизнь идет наоборот —
Увял мой мозг, расцвел живот.
Как пена он, как воздух легким стал —
Живот расцвел, а мозг увял.
Но он вернется, станет он
Гнездом для двух кочующих ворон.
Начнется половодье ли, содом,
Но он всплывет – вороний крепкий дом.
Войди же в кровь мою, как в новую тюрьму,
А я войду в твою,
И превратимся в тьму.
Овца к овце – какой же грех?
От страха, а не для утех.
Начнется половодье ли, содом,
Но он всплывет – вороний крепкий дом.
 

5

 
Утро. Французское знамя
(Зачем оно здесь?) на дверях,
Алые синяки на руках,
Записка лежит в головах.
Глаз скошу и читаю
(Лень шевельнуть рукой)
Слово одно только – «злая».
Сам ты – я думаю – злой.
Тело поет – зачем?
Окурок с полу возьму,
Дева ли, или шлюха,
Столетняя злая старуха, —
Я уж сама не пойму.
Разве и он виноват?
Закон естества такой.
Может, он сам не рад,
Пятку зря целовал,
Зря называл сестрой.
Бог с ним. А память плывет:
Толстый уродливый грек
Робко дитя растлевал,
Так до конца не растлил.
Все же и он человек:
Папой просил называть,
Слушаться старших учил.
Сладко в крови поет
Перестоявшийся пыл,
Ленью в костях заныл,
Все же – сладость во всем.
Иду, подпрыгивая,
Не чувствуя кожи.
Вспыхнет в памяти стыд —
Чуть подвою, пугая прохожих.
Только луна не ласкает,
Солнце, лаская, блестит.
 

6. След Солнца

 
Долго смотрела в рассветное солнце —
Сердцем, толчками вставало оно.
Закрыла глаза. А на изнанке век
Жжется зеленое малое пятнышко
И взорвалось изнутри ослепительным блеском,
Стало кровавым. А в центре
Распятый стоял человек.
Взрыв световой
Превратил его в пентаграмму.
Так я смотрела в свою
Рассветную тайную ночь,
Где цвели зелено-красные зерна.
 

7

 
Морем Дождей, темным глазом своим
Правым горько Луна поглядела
В меня через синий дым
И в кудрявую тучу влетела.
Круглый шкаф она, вся железная,
В ней книга лежит голубиная,
А нами правит сила змеиная.
Правит нежная.
 

8

 
Нет, не холод вокруг, не зима,
Ветки по плечи в цветах,
Ну так измыслю сугроб,
Лягу в пушистый гроб —
Синий мороз в глазах.
Как коровья лепешка, тепла
Среди холода мглы – как земля
В декабре мировом,
Пусть я замерзну в июне,
Не черемуха – снег на лице моем.
Смертью блаженных умру,
Синим и чистым льдом
Я засияю в жару.
 

9

 
Грубыми средствами не достичь блаженства.
Если даже достичь – в нем
Сатанинская злая насмешка,
И знаменует это
Ухмылка, начертанная
Внизу на чреве.
Не разделить жизни,
И не найти защиты,
И не прочесть иероглиф
И своего лица.
 

10

 
Я бы вынула ребро свое тонкое,
Из живого вырезала бы тела я —
Сотвори из него мне только Ты
Друга верного, мелкого, белого.
Не мужа, не жену, не среднего,
А скорлупою одетого ангела,
Чтоб он песни утешные пел
И сидел бы ночами на лампочке,
На паучьих звенел бы струночках.
Не Адам я – но его еще одиночей.
Трудно ли, если захочешь?
Сотвори.
Уж так-то рада я тут была бы…
Ах, друга светлого, тонкого, мелкого
Из капли крови, из кости слабой.
 

1978

О том, кто рядом

(Из записок Единорога)

1

 
Тонкий мира тлен,
Ветхость похорон
Обольщали меня.
(Но зачем же тряпкой укрылся Он?)
Небосклон,
Пелена, плева
Застилали взор,
Что котенку недельному.
Проклинаю радости, сладости брюха,
Розовость, детскость.
Не буду скрывать теперь —
Я чую, я вижу,
Я – зверь.
Он лежит – что корова,
Что белый египетский бык,
Только ворсинки на коже видела я,
Слышала дальний мык.
Он лежит коровой,
Затопленной в своем молоке
Кипящем.
Голубую мягкую грязь
Соскребаю с глаз,
Пелена упала —
Боль и звон,
Смотрят на меня в упор
Я и Он.
Не хочу быть сметью, слякотью, смертью,
Буду живым молоком,
Буду быком.
 

2

 
Играю в прятки в лихорадке —
Да где же, где же я?
Не в зеркалах, не в глазах чужих,
Не в слезах, не в словах своих.
И вдруг услыхала: «Гляди:
Током налитое яйцо,
В нем замкнуто твое лицо,
И оно катается в груди».
 

3

 
Рукой души Его коснулась
Случайно —
И сразу жизнь споткнулась.
Тайна —
Что Он телеснее нас всех, Господь.
А мы – резьба по облаку.
Что плоть бороть?
Ее огнем всю надо напитать
И видеть научить, и понимать,
И всю глазами светлыми усеять,
И, как дитя,
Чей облик обречен,
Учить ее, наказывать, лелеять.
 

4

 
Его тело из ртути —
Из моря
Ртути живой,
Серебра переливного, жгучего.
Если даже тебя Он разрежет
И как Чермное море пройдет,
Ты Его не увидишь, пока
Не облачишься
В облегающий тело глаз,
В чечевицу алмазную.
 

5

 
По запаху сыщу Его,
По проблескам лазурной крови,
Сиянию костей,
По запаху сыщу.
Нос отращу Единорога,
Пронюхаюсь чрез грань вещей.
Узнайте же, что запах Бога
Похож на крепкий запах тока.
 

6

 
Тот, кто пространство исторг,
Как вопль разъяренной тоски,
Из горла,
Из огненной глотки, из мысли,
Кто выблевал Время,
Кто построил Землю, как дальний хутор, —
Чтобы взрослого
Отделить Сына, —
Знал затаенное твари желанье
Сладкое —
Бога убить.
 
 
Увы! Эвоэ! Увы!
Его хочет зарезать святой
И в крови себя растворить.
 
 
Кто выше подпрыгнет
С опасным объятьем в плечах,
С ядом любви в очах?
 
 
Увы! Эвоэ! Увы!
 
 
Он проснулся в ночи
И увидал: Сын, с секирой в руках
Подъятой, глядит и молчит, —
И воплем тоски
Пространство
Исторг из груди.
 
 
Увы! Эвоэ! Увы!
 
 
Я – глаз его миллионный
И легкий огнь в груди воспаленной —
Что пламень мгновенный спиртной, —
Вспыхнет, погаснет опять.
Ах, по канату молитвы
Мой черед залезать.
Воплем ужасным
Время из горла исторг,
Хлынул скорби поток,
Неповоротный, красный.
 
 
Увы! Эвоэ! Увы!
 

7

 
Нечему створоживаться —
Нету молока в груди,
И живот не взбухал прибойным морем,
Не шумел внутри детей, внуков песок,
Десантом
Не выбрасывались из раздавшегося чрева
Потомки.
Я – рода тупик.
Ветка без цветов
На закате.
Предки проносятся стаей пчел,
Ищут дупла другие
Для нерожденных.
 

8

 
На Землю
Пал человек
Четырехпалой
Отрубленной рукою Бога,
Отрубленною, но живой:
Где было некогда запястье,
Где боль была
И кровь лилась, —
Зарубцевалось,
Округлилось,
Глаза пробились,
Ум завелся,
Рубиновый свет,
Засмоленная жизнь,
Запечатанная кровь.
 

9

 
Море стучит
О разрушенный храм,
Десять колонн костяных
Жалко белеют,
Птица кричит,
Спит скорпион.
В шелку святых пауков
Слепая
Коробка для мыслей
Повисла —
Забыла, забыла
Ремёсла и числа,
И трещина темя
Венчает крестом.
Невидимого Бога
Неотличимый жрец
В воздухе
Тает.
О, какое родное! Как это знакомо давно мне!
Это видела я – в лодке,
Когда плыла
По рекам крови своей
Петлистым, закатным, темным.
 

10

 
Мир —
Это самоубийство Бога
Чужими руками.
Морем собственной крови
Он захлебнется,
Любовью.
Это царское право
Людям навек не дано, —
Только тем,
Кому Он подносит
Чашу желчи своей.
 

1981

Труды и дни Лавинии,
монахини из ордена Обрезания Сердца
(От Рождества до Пасхи)

Хочешь быть мудрым в веке сем, будь безумным.

Апостол Павел

Да раздражу глубину сердечную.

Из Патерика

Иоанн рече: «Что есть гроб хождаше, а в нем мертвец пояше?» Василий рече: «Кит в море хождаше, а Иона в чреве песнь Богу пояше».

Беседа трех святителей

То обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве.

Апостол Павел. Послание к Римлянам, 2, 29.

«Но с чем же может граничить Россия с этих двух сторон?» – «…Вы это знаете!» – вскричал больной.

Р. М. Рильке

Поймав зайца, забывают про ловушку… Где мне найти забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить?

Чжуан-Цзы

У входа в пещеру

Играю с клубящимся туманом.

Безумный Линь

И скоро станет небольшой

И полой чашей.

А. Миронов

Поэт есть тот, кто хочет то, что все

Хотят хотеть…

О. Седакова

И все же силою любви

С гнездом подняться от земли

Сам, Господи, благослови!

И. Бурихин

Предисловие издателя

Хотя нашей специальностью является публикация трудов по современной психологии, мы все же решаемся издать в свет произведения монахини Лавинии, присланные нам ее сестрой. Нам кажется, это будет небезынтересным как пример спонтанного взрыва бессознательного, с которым не может справиться современное сознание. Сестра Лавиния смело, я бы даже сказал, дерзко пошла навстречу этому взрыву и поплатилась, как нам известно, за это рассудком. Впрочем, труды ее представляют интерес и в других отношениях; особенно актуален ее органический экуменизм, а также неортодоксальность, сочетающаяся с глубокой верой. Мы надеемся, что эта причудливая смесь видений, фантомов, медитаций, простых признаний и непритязательных наблюдений даст пищу не только психоаналитикам, но и послужит лучшему самопознанию современного человека.

Письмо сестры к издателю

 
Где этот монастырь – сказать пора:
Где пермские леса сплетаются с Тюрингским лесом,
Где молятся Франциску, Серафиму,
Где служат вместе ламы, будды, бесы,
Где ангел и медведь не ходят мимо,
Где вороны всех кормят и пчела, —
Он был сегодня, будет и вчера.
 
 
Каков он с виду – расскажу я тоже.
Круг огненный, змеиное кольцо,
Подвал, чердак, скалистая гора,
Корабль хлыстовский, остров Божий —
Он был сегодня, будет и вчера.
 
 
А какова была моя сестра?
Как свечка в яме. Этого довольно.
Рос волосок седой из правого плеча.
Умна, глупа – и этого довольно.
Она была как шар – моя сестра,
И по ночам в садах каталась,
Глаза сияли, губы улыбались,
Была сегодня, будет и вчера.
 

Собственно труды сестры Лавинии

1. Ипподром

 
Слова копытами стучат. В средине дров
Расколется пылающее сердце.
Как машут крыльями, свистят
Ночные демоны, мои единоверцы.
 
 
Вот я бегу меж огненных трибун
Подстриженной лужайкой к небосклону,
И ставят зрители в сияньи и дыму,
Что упаду – один к мильону.
 
 
На черную лошадку – на лету
Она белеет и тончает,
Хрипит, скелетится, вся в пене и поту,
И Бог ее, как вечер, догоняет.
 

2

 
Слышу – как душа моя дышит.
Дышит и в вас, коли не задушили,
Воздух ее иной.
В легких ее – изумрудный мох,
Голубая эфирная кровь,
Страдание мое – глубокий вдох,
А выдох ее – любовь.
 

3

 
Храм – тем больше храм, чем меньше храм он.
Помню я – церквушечка одна,
Вся замшелая, как ракушка. Ночами
В ней поет и служит тишина.
 
 
Там в проломы входят утра и закаты,
И луна лежит на алтаре,
Сад кругом дичающий, косматый
Руки в окна опускает в сентябре.
 
 
Только голубь вдруг вкось
Вспорхнет из колонны,
На которой коростой свилось
Спасенье Ионы.
 
 
Пагода, собор или костел —
Это звездный, это – Божий дом,
Забредут ли волк или прохожий —
Ветер напоит его вином.
 
 
Ангел даст серебряного хлеба.
Ты когда разрушишься, – тобой
Завладеют тоже ветер, небо,
Тишины неукротимый вой.
 

4

 
Жизнь семерична, восьмерична, гнута,
Как венский стул, висящий под Луной.
Ты мне явился, о надрывный Будда,
Как заводской трубы осенний вой.
 
 
Ты пролетел над мерзнущим туманом,
Над рельсами куда-то в Сестрорецк,
И промокашка воздуха впитала
Тебя всего. Но это – не конец.
 
 
Ты – соль зимы. Ты – первый лед и крыша
Для снулых рыб. Они посмотрят вверх
И видят: тени на ловитву вышли,
И вижу я, что в этих ты и в тех.
 

5

 
Свое мучение ночное
Я назвала себе: любовь.
Мы разве знаем что другое?
Мы затвердили – страсть и кровь.
А то была другая боль,
И немота меня трясла,
И мозг от ужаса свивало.
А просто – Ангел сердце мне
Вдруг вырезал концом кинжала.
И вот оно сквозит – пролом,
И смотрит Ангел милосердный —
Как чрез него, хрипя, с трудом
В мир выезжает Всадник бледный.
 

6

 
Я подругу умершую видела
Всю ночь напролет во сне.
Может быть – и она меня видела
На той стороне?
Неужели мы тоже для них
Так белы, так бедны словами,
И в слезах и страшны и милы,
Как жених в зеркалах, за свечами?
 

7

 
Много снега пало на сердце,
Треснул и сломался лед.
Из глубокой темной проруби
Выплыл серый Ангел-Волк.
Он захлебывался весь,
Подвывал он – мы ли, вы ли,
Обнялись мы с ним и всю,
Всю Вселенную обвыли.
Мы двойным омыли воем
Бойни, тюрьмы и больницы,
Мышку бедную в норе,
И родных умерших лица,
И старушку во дворе.
И унынье задрожало,
И печаль восколыхнулась,
И нечаянная радость
Вдруг стремительно проснулась.
Ангел серый, Ангел-Волк,
Повоем на Луну,
Ты меня в седую полночь
Не оставь одну.